Молодой человек, то ли секретарь, то ли охранник, проводил меня через рабочую комнату, где несколько мужчин и женщин усердно стучали по клавишам и перекладывали бумаги. Мое обалдение постепенно нарастало. Видимо, я попал в фокус того прожектора, который был призван высвечивать величие Герберта Иноэ перед его потенциальными клиентами.
Наконец, меня сдали на руки очаровательной секретарше. "Ширина плеч охранника, умноженная на длину ног секретарши", - вспомнил я формулу, определяющую крутизну фирмы.
Почти сразу меня пригласили в просторный кабинет. По стенам стояли несколько стеклянных стеллажей, на стенах висели фотографии в легких рамках. В центре стоял стол для совещаний в форме буквы "Т", и из-за него мне на встречу поднялся мужчина хрупкого, почти изящного сложения. Над мелким лицом с острыми глазами нависал мощный высокий лоб с глубокими залысинами. Он протянул руку:
- Добрый день, герр инженер.
- Добрый день, герр Иноэ.
- Можете называть меня "Герберт".
- А вы можете называть меня как вам нравится.
- Я буду вас называть Докар. Это ведь ваше настоящее имя?
- Детское имя. Лучше просто "Док".
- Как угодно.
Он вернулся за стол, сцепил пальцы в замок и уставился на меня пронзительным взглядом своих темных глаз.
Я ждал. Он продолжал молчать.
Я огляделся. Оказывается, на стенах и стеллажах разместилась занятная коллекция.
Диковинная морская раковина с голубыми кристаллами на шипах. Голова единорога в виде охотничьего трофея на стене. Рядом в рамке детский рисунок, изображающий роды. Рядом фотография самого Иноэ в обнимку с белокурым красавцем. Я его узнал. Барон Засс, создатель и бессменный капитан Дрейфа. Лет десять назад это лицо было более чем известно. Тогда Дрейф был построен, и только начал свое бесконечное странствие, о нем говорили повсеместно и страсти кипели, как в Зимней войне. Барон тогда много выступал в защиту своего детища, и был знаменитостью первой величины. На фото оба были в белых фехтовальных костюмах, Иноэ держал защитную маску без лица, а барон Засс поднял рапиру в шутливом салюте.
Рядом в одной рамке помещались две голографические фотографии, напоминающие рентгенограммы. На каждой из них был изображен черный силуэт кисти руки. Из отельных точек выходили радужные пучки света. На одной руке это были небольшие искорки, на другой - огромные сполохи, из кончиков пальцев били целые фонтаны огня.
В стеллаже, на стоечке стантса - уменьшенная до размеров яблока человеческая голова, этой магией, кажется, владели африканские шаманы. Но голова-то белого человека. На соседней полке в футляре из белого атласа, в потоке света лежал ржавый железнодорожный костыль. Я хотел было спросить у хозяина, что делает эта ржавая железяка на таком почетном месте, но потом подумал, что вопрос будет бессмысленным, пока я не пойму по какому принципу собрана эта безумная коллекция. А понять это было едва ли возможно, разве что спросить герра Иноэ, который продолжал смотреть на меня по-прежнему пристально, но безо всякого выражения.
Мое внимание привлек следующий экспонат. В распахнутом футляре на алом бархате лежал набор оружия. Боевой нож, большой пистолет, наподобие Маузера и две гранаты, выглядывающие из гнезд в обивке, как глаза огромного насекомого. Все оружие, даже гранаты, было покрыто золотом, сверкало резьбой и драгоценными камнями.
Иноэ все-таки удалось вывести меня из равновесия и спровоцировать бестактный вопрос.
- Это... это, - я как идиот тыкал пальцем в сверкающие игрушки, - это настоящее?
- Разумеется, - ответил он, как будто только и ждал этого вопроса, Настоящее. Красное золото, белое золото, брильянты, рубины.
- Нет, и имею в виду оружие.
- Все заряжено и готово к бою. Можете взглянуть, - он опустил руки под стол, нажимая невидимую для меня кнопку. Щелкнул миниатюрный замочек, и стеклянная дверца приоткрылась. Я взял пистолет, зачарованный дивной красотой этой несуразной вещи. Удалось даже извлечь обойму. В патронах торчали золотые пули, увенчанные небольшими бриллиантами. Сама обойма и все детали механизма, которые я мог видеть, сверкали позолотой и искусной гравировкой. Я защелкнул обойму на место. Забавная мысль посетила меня. При входе, уверен, меня деликатно просвечивали всеми мыслимыми лучами, а здесь сам хозяин вручил мне боевое оружие. Я посмотрел на Иноэ. Он все так же неотрывно смотрел на меня, держа руки под столом. Интересно, какие у него там еще кнопки?
Я вернул пистолет на место и взял одну из гранат. Золотая рубашка была покрыта тонким рисунком из знаков и символов. Углы каждого сегмента украшали самоцветы, грани подчеркивались полосами белого металла. К чеке был подвешен крупный перстень с рубином, а сама чека являла собой весьма сложный механизм, наподобие ювелирного замочка для браслета или колье. Я положил гранату и прикрыл дверцу.
- Они великолепны, - обратился я к Герберту, - Но какой смысл в ювелирном исполнении для гранат?
- Они ведь созданы для того, чтобы лишать человека жизни. А что может быть драгоценнее, чем человеческая жизнь?
- Вы гуманист?
- А что вас смущает?
- Да нет... Просто принято считать, что человек, достигший определенного уровня, неизбежно становится циником.
- Это верно.
Снова повисла пауза.
Наконец Иноэ указа мне на стул и коротко сказал:
- Садитесь.
Я сел. Еще немного помолчав, он начал:
- Я к Вам обратился по деликатному делу. По делу личному. Я хочу вам предложить поработать с одной леди.
- Да?
- Поскольку дело касается меня лично, я буду полностью контролировать ваши сеансы.
- Каким образом?
- Я буду наблюдать. К тому же будет вестись запись.
- Думаю, это возможно. В чем проблема с леди?
- У нее, как говорят сексологи, чересчур узкий диапазон приемлемости.
Он говорил все также спокойно и без драматических пауз. У него не было проблем с выбором формулировок. То ли его все это не слишком волновало, то ли он вел эту беседу не в первый раз. Я же, напортив, несколько смутился.
- А чем это вызвано? Возможно есть какие-нибудь предположения, идеи, симптомы?
- Мне трудно судить, док. Но мне кажется, дело в том, что она несколько чересчур ценит чистоту и, соответственно, боится грязи. Это вам о чем-нибудь говорит?
- Возможно. Некрофильная ориентация...
- Как скажете. Мне важен результат. Вы уверенны в результате?
- Полную уверенность дает только паранойя.
* * *
Выйдя на улицу, я плотнее запахнул плащ. Причудливо движется моя карьера. Вот я уже и общаюсь с сильными мира сего. Ну, пусть не с самыми сильными, но все же. Эти люди могут создавать и рушить судьбы простых смертных так же легко, как мы решаем завести кошку или истребить тараканов. Вот я уже работаю с любовницей одного из них, чтобы она могла наилучшим образом удовлетворить своего господина. "Прогресс это или деградация?" спросил я себя. И ответил: "Это движение". "А в какую сторону ты движешься?" - спросил я себя снова. "Туда, где больше денег" - ответил я себе и отложил решение нравственно-филосовских проблем на более удобное время. Тем более что другая мысль совершенно поразила меня. Безумная кунсткамера Герберта Иноэ сработала как та древняя провокация, когда молодой Ахилл, переодетый в женское платье, тем не менее, проявил интерес к оружию, а не к украшениям и нарядам. И тем самым себя выдал. Похоже, что подбор диковин был отнюдь не случаен, и герр Иноэ с его помощью узнавал о своих посетителях чуть больше. Я вспоминал экспонаты, и понял, что каждый из них заключал в себе скандал. Голова несуществующего животного, граната украшенная бриллиантами, стантса белого человека. Интуиция говорила, что и в других была какая-то сумасшединка, но чтобы ее понять мне просто не хватало знаний в каких-то неведомых областях.
Я все больше убеждался, что все это был своего рода тест. Но как ни ломал голову, не мог понять, каким образом он работает. Логика тут пасовала, возможно, из-за того, что многих экспонатов я не мог понять.
Оставалось утешаться тем, что, схватившись за гранату, я, подобно Ахиллу, проявил себя настоящим мужчиной.
* * *
Общение с Мери-Энн стало совсем невыносимым. Она внезапно увлеклась некоей экзотической религией, не вполне традиционного толка. Говорить она теперь могла лишь на тему своей веры, и с каждой новой встречей в ее лексиконе появлялось все больше непонятных слов, которые приходилось осваивать на ходу. Естественно, ни о каком сексе уже не могло быть и речи.
- Понимаешь, - говорила она, - наши возможности огромны. Безграничны. На определенном уровне и левитация, и телепатия... Наши Мастера осваивают иностранный язык за несколько часов. А Гроссмейстер вообще может говорить на любом языке. И люди его понимают. А между собой они вообще общаются без слов.
- Было время, мы с тобой тоже прекрасно без слов обходились.
Она запнулось, потом сообразила, куда я клоню и отмахнулась:
- Да ну тебя!
- Погоди, - я стал серьезен, - ну погоди, как это может быть? Возможности тела ведь ограничены, чисто физически.
- На самом деле все очень просто. Возможности физического тела действительно ограничены. Но тонкие тела можно развивать бесконечно.
И она опять заговорила о чудесах, которые творили лидеры их ордена и о фотографии, на которой изображен гроссмейстер, висящий в полуметре над брусчаткой во дворе своего замка.
Я не мог успокоиться:
- А как же эволюция? Раз эти возможности есть у всех... Они у всех?
- Ну да, у всех, - в Мери-Энн боролся восторг перед новым учением и боязнь подвоха с моей стороны.
- А если у всех, то у кого-то слабее, у кого-то сильнее. Должны быть люди, у которых разные сверхвозможности развиты настолько сильно, что они бы добивались невероятных успехов. А этого нет. Есть одни шарлатаны, которые снимают порчу с глаза и выводят из запоя по фотографии. Они даже нам не могут серьезную конкуренцию составить. Если бы такие гении были, они бы казино с ипподромами раздевали, на бирже творили бы черт-те что... В правительстве бы сидели.
- Так они и сидят. Что ты знаешь о правительстве? Они просто осторожные. Есть люди, которые умело используют свои способности, маскируя их под что-то другое. Ты когда-нибудь читал биографии тузов? Из них никогда не ясно, как именно человек добился успеха. Или, наоборот, распускаются слухи, о каких-то связях, постельных делах...
- Ну ладно, - я попробовал зайти с другого конца, хотя уже чувствовал, что обречен, - а почему их тогда так мало?
- Понимаешь, - серьезно начала объяснять она, - на самом деле, мы потомки древней могущественной расы. Эта раса была наделена всеми сверхвозможностями естественно, по рождению. Но потом они выродились и были прокляты. Их потомки владели теми же способностями, но не могли их контролировать, потому что им не хватало дисциплины и нравственности. Они из-за лени утратили учение, которое дисциплинировало душу. Сверхспособности стали использовать для удовлетворения низменных страстей и войн друг с другом. Само существование планеты оказалось под угрозой. И тогда последние из древней расы заблокировали возможности у своих потомков. Вот с этими блокировками мы теперь и живем! - радостно закончила она.
Я расстался с Мери-Энн и спустился в подземку. Толпа встретила меня привычной смесью пота, перегара, косых взглядов и плохо прожеванных слов. "Это ж надо, - подумал я, так же искоса поглядывая на окружающих, - потомки великой расы, вира-майна..."
* * *
Барышню, с которой мне предстояло работать по поручению Иноэ, звали Агнесс. Она была миниатюрной и казалась совсем юной.
Задача с самого начала стояла непростая, но по мере того, как я пытался ее решить, она раскрывала все новые каверзы. Мне пришлось взять тайм-аут. Всю ночь я разбирался с видеозаписями, читал хронику сеанса, готовил шаблоны к следующему. Надо сказать, некоторые этапы нашей работы действуют на работающего очень сильно и вполне определенным образом. Особенно когда работает мужчина, а объект работы - женщина. Даже если она и выглядит как ребенок. К утру я чувствовал себя законченным педофилом. Я заварил кофе и позвонил Жанне. Жанна мне никогда особо не нравилась, духовной близости у нас с ней тем паче не было, но зато наши отношения были предельно просты. Мне достаточно было позвонить, чтобы она приехала.
* * *
К следующему сеансу я уже знал два пути, которыми Агнесс можно было привести к нужному состоянию, и еще пара-тройка тропинок была у меня в запасе, их можно было прощупать, как аварийный вариант. Однако по прошествии пяти часов я бросил лютню, сказал Агнесс, что ей можно отдохнуть, и отправился просить аудиенции у герра Иноэ.
Он опять принял меня в своем кабинете-кунсткамере, но на этот раз не вставал мне навстречу, а продолжал сидеть, глядя на меня своими неподвижными глазами. Я был здорово взвинчен. Пять часов двигаться, раз за разом натыкаясь на тупики, зачастую встречая их там, где их вообще не могло быть! Это достанет кого угодно. Все равно, что пять часов подряд пытаться вдеть нитку в иголку - и безрезультатно. Я пересек кабинет и без приглашения уселся на один из стульев, поближе к хозяину.
- Герберт, это невозможно, - выпалил я и задумался - а это ли я хотел сказать?
Герр Иноэ молчал, ожидая разъяснений.
- Герберт, я не могу сделать это, не повредив ее личности. Ее болезненное отношение к грязи - это не что-то внешнее и случайное. Она с этим выросла, и она из этого состоит. Понимаете, она сформирована вокруг этого, это один из фундаментных камней, на которых построена ее личность. Если его выдернуть - все здание рухнет.
- Но у вас ведь были какие-то идеи. Вы говорили о некрофильной ориентации. Следовательно, вы знали, как можно произвести подобную коррекцию без фатальных последствий.
- Да, у меня были наброски. Но с Агнесс все это не срабатывает. Во-первых, у нее очень странная психика. Нет, все в пределах нормы, и на первый взгляд все как обычно... Но... - я не знал, как выразиться, поскольку ступил на скользкую почву ощущений и впечатлений, - Видите ли, Герберт, у меня иногда возникало чувство абсурда и какой-то чужеродности, что ли... Как будто среди ее предков были инопланетяне. Нет, я, конечно, могу подойти обычным программаторским путем: навтыкать заглушек и блоков, пробросить парочку соплей прямо поверх... Результат будет. Но это путь к ресету, рано или поздно. А вы ведь просили обойтись минимальными воздействиями. Я хотел действовать на совершенно другом уровне.
- Каким образом вы собирались произвести коррекцию?
- В основе проблемной реакции лежит некая структура, во всяком случае, как модель такое объяснение нам вполне подходит. Она всегда бывает обвешана огромным количеством вторичных конструкций, и из-за этого просто так ее удалить нельзя. Все рухнет. У нас даже анекдот есть по этому поводу...
- Продолжайте!
- Да, извините. Значит, нужна замена. Надо исследовать проблемную структуру и построить для нее замену. Обычно лучшая замена - структура прямо противоположная по функции. Если бы это удалось, Агнесс от грязи получала бы удовольствие. Ну, понятное дело, с некоторыми оговорками. Но я не могу туда даже подобраться! Все настолько загромождено! И как-то... Как нарочно!
- Достаточно. Я вас понял. Вы стремитесь к стандартному решению, хотя уже видите, что ситуация нестандартна. Завтра предпримите еще одну попытку. Действуйте, исходя из своего знания о том, что решение существует. Все.
Отчеканив этот невразумительный вердикт, Иноэ сделал нетерпеливый жест рукой, отмахиваясь от меня, как от мухи.
Только на улице я сообразил что говоря со мной он свободно использовал нашу, программаторскую терминологию. Да и я забылся и начал с ним говорить как с коллегой. То ли его ремесло бизнес-консультанта обязывает разбираться во всех профессиях и говорить на всех жаргонах, то ли герр Иноэ и сам когда-то баловался мелким ремонтом психических конструкций.
* * *
"Значит, он говорит, что решение существует" - размышлял я, мучаясь от бессонницы, - "Откуда это, интересно, ему известно? Он что каждый месяц заказывает коррекцию любовницам с инопланетной кровью? Или сам делает ее регулярно, а сейчас просто слишком занят? Скажем, консультирует дьявола, как увеличить эффективность вселенского зла и сэкономить на топливе для адских котлов. Ладно. Если решение есть, то где оно? Уж точно не там, где я его искал все это время. Потому что там, где оно должно быть, его точно нет..."
Примерно с такими мыслями я, наконец, заснул.
* * *
На этот раз я провозился еще дольше. Начал с того, что удалось еще вчера - подобрался к проблемной структуре, сумел к ней обратиться и подключиться к одному из входных каналов. У нас есть несколько способов ограничить структуру и спросить у нее, "Кто ты?". Беда была в том, что на этот раз я получал такое многообразие ответов, что составить мало-мальски разумное представление не представлялось возможным. Доступ к структуре тоже был очень непростым. Со всех мыслимых сторон ее окружали ажурные конструкции, которые казались жизненно важными и, в то же время, крайне уязвимыми. Приходилось работать, как тому бывшему гинекологу из анекдота, который ухитрился оклеить квартиру обоями через замочную скважину.
В таких условиях обычный путь - изучить структуру, удалить ее и вставить вместо нее замену - оказался совершенно нереальным.
Тогда я начал искать выходы из проблемной структуры на поверхность, туда, где с ними можно будет легко работать. Я не знал, зачем я это делаю. Ведь грубые методы, когда тупо перехватываешь выходной сигнал, изменяешь на то, что нам надо, и передаешь дальше, был мне недоступен. Такие пути слишком разрушительны. Тем не менее я нашел четырнадцать выходов, из которых тринадцать оказались ложными.
"Действуйте, зная, что решение есть..." Или как там он сказал? У меня в руках был с трудом найденный выход из системы. Был вход, который я нащупал через путаницу изящных конструкций, казалось, специально раскоряченных так, чтобы создать мне максимум неудобств. Я вдруг понял, что надо делать дальше. Этого не делал никто и никогда, и как будет работать эта штуковина я сам толком не понимал. Но был уверен, что действовать надо именно так. Я соорудил на выходе хитрый модуль, который фиксировал нежелательный выходной импульс. И если такое случалось, он посылал случайный импульс на вход структуры. Да здравствует Эшби!
За окном было темно. Пальцы плохо меня слушались, голова гудела, но во всем теле была удивительная легкость. Агнесс неподвижно лежала, свернувшись калачиком в кресле. Похоже, она была в обмороке. Не удивительно. Она выглядела на удивление трогательно в своей беззащитности, но меня ее вид почему-то больше не возбуждал. Я деревянными движениями уложил лютню в футляр, покинул комнату и неверной походкой дошел до стола ночного референта.
- Я закончил, - только и смог я сказать, и направился к выходу.
Дома, раздевшись, я забрался в ванну и опустил голову под струю горячей воды. Перед моими глазами вдруг расцвел удивительный алый цветок. Это было настолько странное и завораживающее зрелище, что лишь когда третья капля крови упала в воду из моего носа, я сообразил, что происходит и догадался запрокинуть голову.
Я был опустошен и совершенно счастлив, как будто сдал самый важный в своей жизни экзамен. Тогда я еще не знал, что это экзамен на допуск в ад.
* * *
- Занятно, - сказал Герберт Иноэ, глядя, в порядке исключения, не в глаза, а куда-то поверх моей головы, - Занятно. Вы выдержали испытание. Вы его выдержали уже тогда, когда пришли и заявили, что задача не решается. Она, действительно, не решалась, я об этом позаботился. Я убедился, что вы подошли к проблеме грамотно, что вы в состоянии признать поражение, и что вы не собираетесь подделывать результат. Собственно, надо было уже тогда принять решение и успокоиться. Но во мне проснулся бизнес-консультант. К тому же, время у меня еще есть. И вот результат - вы совершили невозможное.
- Погодите... Позвольте. Вы же говорили, что задача имеет решение. И что это вам известно, разве не так?
- Совсем не так. Я всего лишь посоветовал действовать исходя из вашего знания, что решение существует. А где вы это знание взяли - ваша забота. Как вы разобрались с проблемной структурой?
- Сделал из нее гомеостат Эшби. Теперь, когда структура делает не то, что нам надо, она получает на вход случайное возмущение.
- Замечательно. Это новый метод, так ведь?
- Да, насколько мне известно.
- Жаль, толку от него немного. Обычные методы намного удобнее. И экономически это тоже не оправдано. Если я вам выставлю счет за консультацию, вам придется заплатить в несколько раз больше вашего гонорара.
Я совершенно обалдел от такого заявления.
- Но ведь вы получили то, что хотели.
- Да. Теперь я знаю, чего вы стоите. И я предлагаю вам постоянный контракт. Мне нужен персональный программатор.
- Вам!?
- Да. Помимо прочего, вам придется много ездить, - он опять затараторил, как пулемет, - Я принимаю во внимание, что у вас есть сложившаяся клиентура, и, согласившись работать на меня, вы ее потеряете. Жалование по контракту это учитывает. Кроме того, в поездках вам будет оплачено полное содержание. На размышление вам сутки. А переезжаем мы через неделю.
- Куда переезжаем? - спросил я скорее автоматически, чем из реального интереса.
- На Дрейф.
* * *
Дрейф. Шагающий город. Нулевое чудо света. Гигантская титановая землемерка. Дрейф - это почти полукилометровый мост на двух четырехногих опорах. Он находится в безостановочном движении. Стоя на одной из опор, Дрейф разворачивается, занося вторую на полкилометра вперед. Говорят, что конец моста при этом может достигать скорости восемьдесят километров в час. Четыре опоры со свистом рассекают воздух. Затем пролет опускается и тридцатиэтажный улей, гнездо роскоши и экзотики, начинает двигаться вдоль моста, под действием десятков могучих лебедок. Говорят, что внутри движение почти не ощущается. Достигнув второй опоры, улей останавливается, первая опора вздымается в воздух и начинает свой разворот. Все повторятся сначала. И так без перерыва, вот уже больше десяти лет. За это время дрейф обошел полмира. Наверное, он мог бы совершить и кругосветное путешествие, и, может быть, не одно, но его движению чужда целенаправленность. Дрейф бредет по миру, как меланхолик по осеннему парку. Дважды он проходил по нашему Городу. Высота ног позволяет ему двигаться над домами старой постройки. Штурманы с геологами рассчитывают его маршруты; свора адвокатов мечется вокруг него, арендуя участки под опоры, улаживая формальности и конфликты, оформляя визы тысячам его пассажиров, когда шагающий город пересекает границы; толпы подкупленных журналистов усмиряют гнев и зависть масс, когда сверкающий металлом и покрытый висячими садами колосс на несколько минут заслоняет им солнце; армия рабочих расчищает и готовит площадки под опоры, а затем восстанавливает причиненный ущерб. Но направление движения определяет воля одного человека. Говорят, что выбирает маршрут создатель, владелец и бессменный капитан Дрейфа, барон Засс.
И еще говорят, что, несмотря на все чудеса техники, использованные в амортизаторах, когда опора опускается на землю, земля все-таки вздрагивает.
Внутри же, говорят, вибрация почти незаметна. Внутри царит покой и роскошь. Барон постарался создать рай на своих небесах. Похоже он, как и бедняжка Агнесс до недавнего времени, был одержим манией чистоты. А может быть, он просто хотел оградить свой заоблачный мир от обычных для земли несчастий. Впрочем, разница не велика. Не зря же есть выражение: "Очистить от преступности", например. На Дрейфе не только не было обычной грязи. Это была зона, свободная от заразных болезней, и каждый, входящий туда, должен был сдать анализы, чтобы подтвердить свою безопасность для окружающих.
Это была и зона, свободная от тайных пороков, потому что на Дрейфе не было тайн. Во всяком случае, от тамошней службы безопасности. Все помещения улья постоянно находились под прицелом камер и микрофонов, причем картинки с них не просто записывались, но и, действительно, постоянно просматривались специально подготовленными агентами. И даже если бы наблюдатели что-то и просмотрели, скрыть преступление не удалось бы, поскольку кроме видео, перемещение каждого человека отслеживалось специальными датчиками.
На провоз на Дрейф оружия тоже существовали серьезные ограничения.
Разумеется, к самому барону Зассу все это никак не относилось. Он мог бы болеть сифилисом и проказой, ходить с шестиствольным пулеметом и ежедневно насиловать и убивать маленьких мальчиков - об этом все равно никто бы не узнал.
Впрочем, и остальных обитателей Дрейфа ограничивал не столько закон, сколько боязнь общественного мнения, поскольку законы там действовали своеобразные и весьма мягкие. Как это удалось барону, я так и не понял, хотя один знакомый юрист битый час объяснял мне эту замысловатую комбинацию. Я запомнил только слова "экстерриториальность" и "оффшорная зона", а понял лишь, что это законодательство предельно приближено к идеальной формуле из двух пунктов: "а) Никто не может причинять вреда другому. б) В остальном каждый волен делать что хочет".
Карманников и кидал на Дрейфе не было в принципе. Несколько раз, обнаружив среди входящих пассажиров представителей этих почтенных профессий, секюрити немедленно сдавали их на руки полиции, а затем в рекордные сроки, не считаясь с затратами и не разбираясь в средствах, раскопали и доказали их старые дела. Слухи об этом немедленно разошлись среди воров и жуликов, и с тех пор воровать на Дрейф мог сунуться только полный идиот. А среди миллионеров идиотов мало.
Наконец, меня сдали на руки очаровательной секретарше. "Ширина плеч охранника, умноженная на длину ног секретарши", - вспомнил я формулу, определяющую крутизну фирмы.
Почти сразу меня пригласили в просторный кабинет. По стенам стояли несколько стеклянных стеллажей, на стенах висели фотографии в легких рамках. В центре стоял стол для совещаний в форме буквы "Т", и из-за него мне на встречу поднялся мужчина хрупкого, почти изящного сложения. Над мелким лицом с острыми глазами нависал мощный высокий лоб с глубокими залысинами. Он протянул руку:
- Добрый день, герр инженер.
- Добрый день, герр Иноэ.
- Можете называть меня "Герберт".
- А вы можете называть меня как вам нравится.
- Я буду вас называть Докар. Это ведь ваше настоящее имя?
- Детское имя. Лучше просто "Док".
- Как угодно.
Он вернулся за стол, сцепил пальцы в замок и уставился на меня пронзительным взглядом своих темных глаз.
Я ждал. Он продолжал молчать.
Я огляделся. Оказывается, на стенах и стеллажах разместилась занятная коллекция.
Диковинная морская раковина с голубыми кристаллами на шипах. Голова единорога в виде охотничьего трофея на стене. Рядом в рамке детский рисунок, изображающий роды. Рядом фотография самого Иноэ в обнимку с белокурым красавцем. Я его узнал. Барон Засс, создатель и бессменный капитан Дрейфа. Лет десять назад это лицо было более чем известно. Тогда Дрейф был построен, и только начал свое бесконечное странствие, о нем говорили повсеместно и страсти кипели, как в Зимней войне. Барон тогда много выступал в защиту своего детища, и был знаменитостью первой величины. На фото оба были в белых фехтовальных костюмах, Иноэ держал защитную маску без лица, а барон Засс поднял рапиру в шутливом салюте.
Рядом в одной рамке помещались две голографические фотографии, напоминающие рентгенограммы. На каждой из них был изображен черный силуэт кисти руки. Из отельных точек выходили радужные пучки света. На одной руке это были небольшие искорки, на другой - огромные сполохи, из кончиков пальцев били целые фонтаны огня.
В стеллаже, на стоечке стантса - уменьшенная до размеров яблока человеческая голова, этой магией, кажется, владели африканские шаманы. Но голова-то белого человека. На соседней полке в футляре из белого атласа, в потоке света лежал ржавый железнодорожный костыль. Я хотел было спросить у хозяина, что делает эта ржавая железяка на таком почетном месте, но потом подумал, что вопрос будет бессмысленным, пока я не пойму по какому принципу собрана эта безумная коллекция. А понять это было едва ли возможно, разве что спросить герра Иноэ, который продолжал смотреть на меня по-прежнему пристально, но безо всякого выражения.
Мое внимание привлек следующий экспонат. В распахнутом футляре на алом бархате лежал набор оружия. Боевой нож, большой пистолет, наподобие Маузера и две гранаты, выглядывающие из гнезд в обивке, как глаза огромного насекомого. Все оружие, даже гранаты, было покрыто золотом, сверкало резьбой и драгоценными камнями.
Иноэ все-таки удалось вывести меня из равновесия и спровоцировать бестактный вопрос.
- Это... это, - я как идиот тыкал пальцем в сверкающие игрушки, - это настоящее?
- Разумеется, - ответил он, как будто только и ждал этого вопроса, Настоящее. Красное золото, белое золото, брильянты, рубины.
- Нет, и имею в виду оружие.
- Все заряжено и готово к бою. Можете взглянуть, - он опустил руки под стол, нажимая невидимую для меня кнопку. Щелкнул миниатюрный замочек, и стеклянная дверца приоткрылась. Я взял пистолет, зачарованный дивной красотой этой несуразной вещи. Удалось даже извлечь обойму. В патронах торчали золотые пули, увенчанные небольшими бриллиантами. Сама обойма и все детали механизма, которые я мог видеть, сверкали позолотой и искусной гравировкой. Я защелкнул обойму на место. Забавная мысль посетила меня. При входе, уверен, меня деликатно просвечивали всеми мыслимыми лучами, а здесь сам хозяин вручил мне боевое оружие. Я посмотрел на Иноэ. Он все так же неотрывно смотрел на меня, держа руки под столом. Интересно, какие у него там еще кнопки?
Я вернул пистолет на место и взял одну из гранат. Золотая рубашка была покрыта тонким рисунком из знаков и символов. Углы каждого сегмента украшали самоцветы, грани подчеркивались полосами белого металла. К чеке был подвешен крупный перстень с рубином, а сама чека являла собой весьма сложный механизм, наподобие ювелирного замочка для браслета или колье. Я положил гранату и прикрыл дверцу.
- Они великолепны, - обратился я к Герберту, - Но какой смысл в ювелирном исполнении для гранат?
- Они ведь созданы для того, чтобы лишать человека жизни. А что может быть драгоценнее, чем человеческая жизнь?
- Вы гуманист?
- А что вас смущает?
- Да нет... Просто принято считать, что человек, достигший определенного уровня, неизбежно становится циником.
- Это верно.
Снова повисла пауза.
Наконец Иноэ указа мне на стул и коротко сказал:
- Садитесь.
Я сел. Еще немного помолчав, он начал:
- Я к Вам обратился по деликатному делу. По делу личному. Я хочу вам предложить поработать с одной леди.
- Да?
- Поскольку дело касается меня лично, я буду полностью контролировать ваши сеансы.
- Каким образом?
- Я буду наблюдать. К тому же будет вестись запись.
- Думаю, это возможно. В чем проблема с леди?
- У нее, как говорят сексологи, чересчур узкий диапазон приемлемости.
Он говорил все также спокойно и без драматических пауз. У него не было проблем с выбором формулировок. То ли его все это не слишком волновало, то ли он вел эту беседу не в первый раз. Я же, напортив, несколько смутился.
- А чем это вызвано? Возможно есть какие-нибудь предположения, идеи, симптомы?
- Мне трудно судить, док. Но мне кажется, дело в том, что она несколько чересчур ценит чистоту и, соответственно, боится грязи. Это вам о чем-нибудь говорит?
- Возможно. Некрофильная ориентация...
- Как скажете. Мне важен результат. Вы уверенны в результате?
- Полную уверенность дает только паранойя.
* * *
Выйдя на улицу, я плотнее запахнул плащ. Причудливо движется моя карьера. Вот я уже и общаюсь с сильными мира сего. Ну, пусть не с самыми сильными, но все же. Эти люди могут создавать и рушить судьбы простых смертных так же легко, как мы решаем завести кошку или истребить тараканов. Вот я уже работаю с любовницей одного из них, чтобы она могла наилучшим образом удовлетворить своего господина. "Прогресс это или деградация?" спросил я себя. И ответил: "Это движение". "А в какую сторону ты движешься?" - спросил я себя снова. "Туда, где больше денег" - ответил я себе и отложил решение нравственно-филосовских проблем на более удобное время. Тем более что другая мысль совершенно поразила меня. Безумная кунсткамера Герберта Иноэ сработала как та древняя провокация, когда молодой Ахилл, переодетый в женское платье, тем не менее, проявил интерес к оружию, а не к украшениям и нарядам. И тем самым себя выдал. Похоже, что подбор диковин был отнюдь не случаен, и герр Иноэ с его помощью узнавал о своих посетителях чуть больше. Я вспоминал экспонаты, и понял, что каждый из них заключал в себе скандал. Голова несуществующего животного, граната украшенная бриллиантами, стантса белого человека. Интуиция говорила, что и в других была какая-то сумасшединка, но чтобы ее понять мне просто не хватало знаний в каких-то неведомых областях.
Я все больше убеждался, что все это был своего рода тест. Но как ни ломал голову, не мог понять, каким образом он работает. Логика тут пасовала, возможно, из-за того, что многих экспонатов я не мог понять.
Оставалось утешаться тем, что, схватившись за гранату, я, подобно Ахиллу, проявил себя настоящим мужчиной.
* * *
Общение с Мери-Энн стало совсем невыносимым. Она внезапно увлеклась некоей экзотической религией, не вполне традиционного толка. Говорить она теперь могла лишь на тему своей веры, и с каждой новой встречей в ее лексиконе появлялось все больше непонятных слов, которые приходилось осваивать на ходу. Естественно, ни о каком сексе уже не могло быть и речи.
- Понимаешь, - говорила она, - наши возможности огромны. Безграничны. На определенном уровне и левитация, и телепатия... Наши Мастера осваивают иностранный язык за несколько часов. А Гроссмейстер вообще может говорить на любом языке. И люди его понимают. А между собой они вообще общаются без слов.
- Было время, мы с тобой тоже прекрасно без слов обходились.
Она запнулось, потом сообразила, куда я клоню и отмахнулась:
- Да ну тебя!
- Погоди, - я стал серьезен, - ну погоди, как это может быть? Возможности тела ведь ограничены, чисто физически.
- На самом деле все очень просто. Возможности физического тела действительно ограничены. Но тонкие тела можно развивать бесконечно.
И она опять заговорила о чудесах, которые творили лидеры их ордена и о фотографии, на которой изображен гроссмейстер, висящий в полуметре над брусчаткой во дворе своего замка.
Я не мог успокоиться:
- А как же эволюция? Раз эти возможности есть у всех... Они у всех?
- Ну да, у всех, - в Мери-Энн боролся восторг перед новым учением и боязнь подвоха с моей стороны.
- А если у всех, то у кого-то слабее, у кого-то сильнее. Должны быть люди, у которых разные сверхвозможности развиты настолько сильно, что они бы добивались невероятных успехов. А этого нет. Есть одни шарлатаны, которые снимают порчу с глаза и выводят из запоя по фотографии. Они даже нам не могут серьезную конкуренцию составить. Если бы такие гении были, они бы казино с ипподромами раздевали, на бирже творили бы черт-те что... В правительстве бы сидели.
- Так они и сидят. Что ты знаешь о правительстве? Они просто осторожные. Есть люди, которые умело используют свои способности, маскируя их под что-то другое. Ты когда-нибудь читал биографии тузов? Из них никогда не ясно, как именно человек добился успеха. Или, наоборот, распускаются слухи, о каких-то связях, постельных делах...
- Ну ладно, - я попробовал зайти с другого конца, хотя уже чувствовал, что обречен, - а почему их тогда так мало?
- Понимаешь, - серьезно начала объяснять она, - на самом деле, мы потомки древней могущественной расы. Эта раса была наделена всеми сверхвозможностями естественно, по рождению. Но потом они выродились и были прокляты. Их потомки владели теми же способностями, но не могли их контролировать, потому что им не хватало дисциплины и нравственности. Они из-за лени утратили учение, которое дисциплинировало душу. Сверхспособности стали использовать для удовлетворения низменных страстей и войн друг с другом. Само существование планеты оказалось под угрозой. И тогда последние из древней расы заблокировали возможности у своих потомков. Вот с этими блокировками мы теперь и живем! - радостно закончила она.
Я расстался с Мери-Энн и спустился в подземку. Толпа встретила меня привычной смесью пота, перегара, косых взглядов и плохо прожеванных слов. "Это ж надо, - подумал я, так же искоса поглядывая на окружающих, - потомки великой расы, вира-майна..."
* * *
Барышню, с которой мне предстояло работать по поручению Иноэ, звали Агнесс. Она была миниатюрной и казалась совсем юной.
Задача с самого начала стояла непростая, но по мере того, как я пытался ее решить, она раскрывала все новые каверзы. Мне пришлось взять тайм-аут. Всю ночь я разбирался с видеозаписями, читал хронику сеанса, готовил шаблоны к следующему. Надо сказать, некоторые этапы нашей работы действуют на работающего очень сильно и вполне определенным образом. Особенно когда работает мужчина, а объект работы - женщина. Даже если она и выглядит как ребенок. К утру я чувствовал себя законченным педофилом. Я заварил кофе и позвонил Жанне. Жанна мне никогда особо не нравилась, духовной близости у нас с ней тем паче не было, но зато наши отношения были предельно просты. Мне достаточно было позвонить, чтобы она приехала.
* * *
К следующему сеансу я уже знал два пути, которыми Агнесс можно было привести к нужному состоянию, и еще пара-тройка тропинок была у меня в запасе, их можно было прощупать, как аварийный вариант. Однако по прошествии пяти часов я бросил лютню, сказал Агнесс, что ей можно отдохнуть, и отправился просить аудиенции у герра Иноэ.
Он опять принял меня в своем кабинете-кунсткамере, но на этот раз не вставал мне навстречу, а продолжал сидеть, глядя на меня своими неподвижными глазами. Я был здорово взвинчен. Пять часов двигаться, раз за разом натыкаясь на тупики, зачастую встречая их там, где их вообще не могло быть! Это достанет кого угодно. Все равно, что пять часов подряд пытаться вдеть нитку в иголку - и безрезультатно. Я пересек кабинет и без приглашения уселся на один из стульев, поближе к хозяину.
- Герберт, это невозможно, - выпалил я и задумался - а это ли я хотел сказать?
Герр Иноэ молчал, ожидая разъяснений.
- Герберт, я не могу сделать это, не повредив ее личности. Ее болезненное отношение к грязи - это не что-то внешнее и случайное. Она с этим выросла, и она из этого состоит. Понимаете, она сформирована вокруг этого, это один из фундаментных камней, на которых построена ее личность. Если его выдернуть - все здание рухнет.
- Но у вас ведь были какие-то идеи. Вы говорили о некрофильной ориентации. Следовательно, вы знали, как можно произвести подобную коррекцию без фатальных последствий.
- Да, у меня были наброски. Но с Агнесс все это не срабатывает. Во-первых, у нее очень странная психика. Нет, все в пределах нормы, и на первый взгляд все как обычно... Но... - я не знал, как выразиться, поскольку ступил на скользкую почву ощущений и впечатлений, - Видите ли, Герберт, у меня иногда возникало чувство абсурда и какой-то чужеродности, что ли... Как будто среди ее предков были инопланетяне. Нет, я, конечно, могу подойти обычным программаторским путем: навтыкать заглушек и блоков, пробросить парочку соплей прямо поверх... Результат будет. Но это путь к ресету, рано или поздно. А вы ведь просили обойтись минимальными воздействиями. Я хотел действовать на совершенно другом уровне.
- Каким образом вы собирались произвести коррекцию?
- В основе проблемной реакции лежит некая структура, во всяком случае, как модель такое объяснение нам вполне подходит. Она всегда бывает обвешана огромным количеством вторичных конструкций, и из-за этого просто так ее удалить нельзя. Все рухнет. У нас даже анекдот есть по этому поводу...
- Продолжайте!
- Да, извините. Значит, нужна замена. Надо исследовать проблемную структуру и построить для нее замену. Обычно лучшая замена - структура прямо противоположная по функции. Если бы это удалось, Агнесс от грязи получала бы удовольствие. Ну, понятное дело, с некоторыми оговорками. Но я не могу туда даже подобраться! Все настолько загромождено! И как-то... Как нарочно!
- Достаточно. Я вас понял. Вы стремитесь к стандартному решению, хотя уже видите, что ситуация нестандартна. Завтра предпримите еще одну попытку. Действуйте, исходя из своего знания о том, что решение существует. Все.
Отчеканив этот невразумительный вердикт, Иноэ сделал нетерпеливый жест рукой, отмахиваясь от меня, как от мухи.
Только на улице я сообразил что говоря со мной он свободно использовал нашу, программаторскую терминологию. Да и я забылся и начал с ним говорить как с коллегой. То ли его ремесло бизнес-консультанта обязывает разбираться во всех профессиях и говорить на всех жаргонах, то ли герр Иноэ и сам когда-то баловался мелким ремонтом психических конструкций.
* * *
"Значит, он говорит, что решение существует" - размышлял я, мучаясь от бессонницы, - "Откуда это, интересно, ему известно? Он что каждый месяц заказывает коррекцию любовницам с инопланетной кровью? Или сам делает ее регулярно, а сейчас просто слишком занят? Скажем, консультирует дьявола, как увеличить эффективность вселенского зла и сэкономить на топливе для адских котлов. Ладно. Если решение есть, то где оно? Уж точно не там, где я его искал все это время. Потому что там, где оно должно быть, его точно нет..."
Примерно с такими мыслями я, наконец, заснул.
* * *
На этот раз я провозился еще дольше. Начал с того, что удалось еще вчера - подобрался к проблемной структуре, сумел к ней обратиться и подключиться к одному из входных каналов. У нас есть несколько способов ограничить структуру и спросить у нее, "Кто ты?". Беда была в том, что на этот раз я получал такое многообразие ответов, что составить мало-мальски разумное представление не представлялось возможным. Доступ к структуре тоже был очень непростым. Со всех мыслимых сторон ее окружали ажурные конструкции, которые казались жизненно важными и, в то же время, крайне уязвимыми. Приходилось работать, как тому бывшему гинекологу из анекдота, который ухитрился оклеить квартиру обоями через замочную скважину.
В таких условиях обычный путь - изучить структуру, удалить ее и вставить вместо нее замену - оказался совершенно нереальным.
Тогда я начал искать выходы из проблемной структуры на поверхность, туда, где с ними можно будет легко работать. Я не знал, зачем я это делаю. Ведь грубые методы, когда тупо перехватываешь выходной сигнал, изменяешь на то, что нам надо, и передаешь дальше, был мне недоступен. Такие пути слишком разрушительны. Тем не менее я нашел четырнадцать выходов, из которых тринадцать оказались ложными.
"Действуйте, зная, что решение есть..." Или как там он сказал? У меня в руках был с трудом найденный выход из системы. Был вход, который я нащупал через путаницу изящных конструкций, казалось, специально раскоряченных так, чтобы создать мне максимум неудобств. Я вдруг понял, что надо делать дальше. Этого не делал никто и никогда, и как будет работать эта штуковина я сам толком не понимал. Но был уверен, что действовать надо именно так. Я соорудил на выходе хитрый модуль, который фиксировал нежелательный выходной импульс. И если такое случалось, он посылал случайный импульс на вход структуры. Да здравствует Эшби!
За окном было темно. Пальцы плохо меня слушались, голова гудела, но во всем теле была удивительная легкость. Агнесс неподвижно лежала, свернувшись калачиком в кресле. Похоже, она была в обмороке. Не удивительно. Она выглядела на удивление трогательно в своей беззащитности, но меня ее вид почему-то больше не возбуждал. Я деревянными движениями уложил лютню в футляр, покинул комнату и неверной походкой дошел до стола ночного референта.
- Я закончил, - только и смог я сказать, и направился к выходу.
Дома, раздевшись, я забрался в ванну и опустил голову под струю горячей воды. Перед моими глазами вдруг расцвел удивительный алый цветок. Это было настолько странное и завораживающее зрелище, что лишь когда третья капля крови упала в воду из моего носа, я сообразил, что происходит и догадался запрокинуть голову.
Я был опустошен и совершенно счастлив, как будто сдал самый важный в своей жизни экзамен. Тогда я еще не знал, что это экзамен на допуск в ад.
* * *
- Занятно, - сказал Герберт Иноэ, глядя, в порядке исключения, не в глаза, а куда-то поверх моей головы, - Занятно. Вы выдержали испытание. Вы его выдержали уже тогда, когда пришли и заявили, что задача не решается. Она, действительно, не решалась, я об этом позаботился. Я убедился, что вы подошли к проблеме грамотно, что вы в состоянии признать поражение, и что вы не собираетесь подделывать результат. Собственно, надо было уже тогда принять решение и успокоиться. Но во мне проснулся бизнес-консультант. К тому же, время у меня еще есть. И вот результат - вы совершили невозможное.
- Погодите... Позвольте. Вы же говорили, что задача имеет решение. И что это вам известно, разве не так?
- Совсем не так. Я всего лишь посоветовал действовать исходя из вашего знания, что решение существует. А где вы это знание взяли - ваша забота. Как вы разобрались с проблемной структурой?
- Сделал из нее гомеостат Эшби. Теперь, когда структура делает не то, что нам надо, она получает на вход случайное возмущение.
- Замечательно. Это новый метод, так ведь?
- Да, насколько мне известно.
- Жаль, толку от него немного. Обычные методы намного удобнее. И экономически это тоже не оправдано. Если я вам выставлю счет за консультацию, вам придется заплатить в несколько раз больше вашего гонорара.
Я совершенно обалдел от такого заявления.
- Но ведь вы получили то, что хотели.
- Да. Теперь я знаю, чего вы стоите. И я предлагаю вам постоянный контракт. Мне нужен персональный программатор.
- Вам!?
- Да. Помимо прочего, вам придется много ездить, - он опять затараторил, как пулемет, - Я принимаю во внимание, что у вас есть сложившаяся клиентура, и, согласившись работать на меня, вы ее потеряете. Жалование по контракту это учитывает. Кроме того, в поездках вам будет оплачено полное содержание. На размышление вам сутки. А переезжаем мы через неделю.
- Куда переезжаем? - спросил я скорее автоматически, чем из реального интереса.
- На Дрейф.
* * *
Дрейф. Шагающий город. Нулевое чудо света. Гигантская титановая землемерка. Дрейф - это почти полукилометровый мост на двух четырехногих опорах. Он находится в безостановочном движении. Стоя на одной из опор, Дрейф разворачивается, занося вторую на полкилометра вперед. Говорят, что конец моста при этом может достигать скорости восемьдесят километров в час. Четыре опоры со свистом рассекают воздух. Затем пролет опускается и тридцатиэтажный улей, гнездо роскоши и экзотики, начинает двигаться вдоль моста, под действием десятков могучих лебедок. Говорят, что внутри движение почти не ощущается. Достигнув второй опоры, улей останавливается, первая опора вздымается в воздух и начинает свой разворот. Все повторятся сначала. И так без перерыва, вот уже больше десяти лет. За это время дрейф обошел полмира. Наверное, он мог бы совершить и кругосветное путешествие, и, может быть, не одно, но его движению чужда целенаправленность. Дрейф бредет по миру, как меланхолик по осеннему парку. Дважды он проходил по нашему Городу. Высота ног позволяет ему двигаться над домами старой постройки. Штурманы с геологами рассчитывают его маршруты; свора адвокатов мечется вокруг него, арендуя участки под опоры, улаживая формальности и конфликты, оформляя визы тысячам его пассажиров, когда шагающий город пересекает границы; толпы подкупленных журналистов усмиряют гнев и зависть масс, когда сверкающий металлом и покрытый висячими садами колосс на несколько минут заслоняет им солнце; армия рабочих расчищает и готовит площадки под опоры, а затем восстанавливает причиненный ущерб. Но направление движения определяет воля одного человека. Говорят, что выбирает маршрут создатель, владелец и бессменный капитан Дрейфа, барон Засс.
И еще говорят, что, несмотря на все чудеса техники, использованные в амортизаторах, когда опора опускается на землю, земля все-таки вздрагивает.
Внутри же, говорят, вибрация почти незаметна. Внутри царит покой и роскошь. Барон постарался создать рай на своих небесах. Похоже он, как и бедняжка Агнесс до недавнего времени, был одержим манией чистоты. А может быть, он просто хотел оградить свой заоблачный мир от обычных для земли несчастий. Впрочем, разница не велика. Не зря же есть выражение: "Очистить от преступности", например. На Дрейфе не только не было обычной грязи. Это была зона, свободная от заразных болезней, и каждый, входящий туда, должен был сдать анализы, чтобы подтвердить свою безопасность для окружающих.
Это была и зона, свободная от тайных пороков, потому что на Дрейфе не было тайн. Во всяком случае, от тамошней службы безопасности. Все помещения улья постоянно находились под прицелом камер и микрофонов, причем картинки с них не просто записывались, но и, действительно, постоянно просматривались специально подготовленными агентами. И даже если бы наблюдатели что-то и просмотрели, скрыть преступление не удалось бы, поскольку кроме видео, перемещение каждого человека отслеживалось специальными датчиками.
На провоз на Дрейф оружия тоже существовали серьезные ограничения.
Разумеется, к самому барону Зассу все это никак не относилось. Он мог бы болеть сифилисом и проказой, ходить с шестиствольным пулеметом и ежедневно насиловать и убивать маленьких мальчиков - об этом все равно никто бы не узнал.
Впрочем, и остальных обитателей Дрейфа ограничивал не столько закон, сколько боязнь общественного мнения, поскольку законы там действовали своеобразные и весьма мягкие. Как это удалось барону, я так и не понял, хотя один знакомый юрист битый час объяснял мне эту замысловатую комбинацию. Я запомнил только слова "экстерриториальность" и "оффшорная зона", а понял лишь, что это законодательство предельно приближено к идеальной формуле из двух пунктов: "а) Никто не может причинять вреда другому. б) В остальном каждый волен делать что хочет".
Карманников и кидал на Дрейфе не было в принципе. Несколько раз, обнаружив среди входящих пассажиров представителей этих почтенных профессий, секюрити немедленно сдавали их на руки полиции, а затем в рекордные сроки, не считаясь с затратами и не разбираясь в средствах, раскопали и доказали их старые дела. Слухи об этом немедленно разошлись среди воров и жуликов, и с тех пор воровать на Дрейф мог сунуться только полный идиот. А среди миллионеров идиотов мало.