Страница:
– Ах да, наши действия в этом случае такие. Посмотрим для начала, как именно будут развиваться события. Что предпримет Мюллер. Станет ли он сотрудничать, принимать в расчет мои связи на воле. Ну, это я о себе. Тебе-то, Цитрус, надеяться особенно не на что.
– Почему?
– Да потому, что ворье Мюллер не любит всей душой. А люди с фамилией «Цитрус», как мне кажется, вызывают у него стойкую антипатию!
– Вы шутите? – удивился Эдик.
– Отнюдь! У него весьма своеобразные взгляды на жизнь и на общество… Впрочем, скоро мы всё увидим. Выясним, как будет действовать этот Мюллер. Начнет ли он наводить собственные порядки, закручивать гайки. Кое-где их и надо закрутить. А кое-где – ослабить. Если мы не найдем взаимопонимания, придется действовать жестче. Сил у меня достанет, уверяю тебя… Можно задать тебе бестактный вопрос?
– Какой? – насторожился Цитрус.
– Как ты с таким уродливым протезом себя ощущаешь? То есть я хочу сказать, он же отвратителен.
– Не так уж он и отвратителен…
– Да? Ясно. Ну на вкус и цвет, как говорится. Мне просто подумалось – такой продвинутый парень, и такой отвратный протез….
– Клонированная рука была бы, конечно, лучше.
– Ну да, ну да… Ладно, что там еще у тебя?
– Да, в общем-то, ничего. Теперь ничего. – Так и подмывало рассказать Кондратьеву какую-нибудь неправдоподобную историю, но Эдвард сдерживался. Знал, что болтовни тот не любит. Не выдержал всё-таки: – Я не рассказывал вам, как я руку потерял?
– Слышал, что-то на пересылке приключилось.
– Это неправда, – крутанул головой Эдвард и поделился: – Я тайный участник боевых отрядов мусонов. Потерял руку во время столкновений с властями.
– Да ну, – доктор смерил его подозрительным взглядом.
– Именно. В меня попали из зенитного орудия, стреляющего бубликоподобными снарядами. Секретная разработка архангельского металлургического завода.
– Бубликоподобными, значит, – Кондратьев нахмурился, – если говорить по-русски, то бублик – это тор. Хотя нет… Как раз-таки «тор» по-русски – бублик. Тороид ведь не русское слово… Запутал ты меня! Знаешь что, катись отсюда, пока я тебя не вышвырнул. Дела с тобой делать приятно и полезно, но долго выносить тебя совершенно невозможно. Иди отсюда! И громилу своего забери…
Доктор нажал кнопку, встроенную в ручку кресла.
– Отведите их обратно, – попросил охрану.
Козлов исчез внезапно. Эдик ожидал, что перед отъездом начальник колонии попытается выбить у него еще денег, но, к его удивлению, тот оставил воротилу игорного бизнеса в покое. Должно быть, дела у него шли не очень хорошо, раз он вылетел первым же транспортником, направляющимся за новой партией каторжников. Поговаривали, что Козлова не просто перевели на другую работу, что ему шьют дело за взяточничество и произвол.
– Вот бы его к нам, – услышал Цитрус на прогулке от одного из косков. Тот с самым мечтательным видом поглаживал костяшки внушительных кулаков.
Новый начальник колонии прибыл через два дня после отставки Козлова. Дела ему передавали помощники. По астероиду сразу поползли слухи. Коски обсуждал и между собой, что за человек Мюллер, интересовались его биографией, строили предположения, чего от него можно ожидать. Многие надеялись на смягчение режима. В немецкой фамилии нового начальника им чудился переход к четкому порядку в делах, введение свободной торговли, отмена ненавистных талонов. Других, напротив, пугало немецкое происхождение начальника колонии – будет, дескать, прививать военную дисциплину и замуштрует каторжников до смерти.
Правы оказались последние. Карл Францевич Мюллер происходил с планеты Дойчлэнд, где немцы обосновались после их массовой эмиграции с Земли, вызванной взрывом Мюнхенского термоядерного реактора. Дойчлэнд же они заселили целиком – галактическое сообщество выделило эту планету специально для беженцев и предоставило немецким поселенцам самые обширные льготы. Но обида на тех, кто остался на Земле у выходцев с Дойчлэнда всё же осталась. И Мюллер прямо-таки ненавидел всех, кто родился в Солнечной системе. Каким-то образом эта нелюбовь распространялась на представителей мусонства. Всем ведь известно, что родина мусонства – Земля, Марс и Венера, а также орбитальные города в поясе астероидов вокруг Солнца!
Как и большинство мужчин Дойчлэнда, Мюллер с ранних лет носил военную форму, став сначала членом Дойчлэндюгенда, а затем пополнив ряды германской армии. Специализацией Мюллера стала юриспруденция. Через десяток лет доброй службы канцлеру и планете он стал одним из немногих уроженцев Дойчлэнда принятых на работу в министерство юстиции Межгалактического сообщества.
Здесь он, однако, допустил несколько серьезных ошибок, продемонстрировав крутой нрав диктатора и манеры солдафона, но никак не умелого политика. К примеру, общеизвестный случай – во всеуслышание назвал нескольких высокопоставленных чиновников «мусонскими прихвостнями». Но не это было самым страшным. Резкие высказывания в адрес мусонов, каковыми, несомненно, и являлись вышеуказанные чинуши, ему, может быть, и простили бы, но он постоянно публично оскорблял жителей Солнечной системы, а с сотрудником министерства юстиции Радиком Плейшицем устроил отвратительную драку перед камерами трансгалактического канала «ТГП». Да потом еще поделился с репортерами, что, дескать, развелось носатых – так он и его соратники называли мусонов – шагу ступить некуда.
Назначение начальником колонии на астероид, проходящий по звездному реестру под номером 1313, стало для Мюллера ударом. Оно приближало его карьеру к полному и неминуемому краху. Мюллера отправляли в ссылку, спроваживали в такую дыру, откуда наверх, на вожделенные посты заместителя министра и министра юстиции никогда уже не вскарабкаться.
Глядя на окруженный силовым полем астероид 1313, Карл Францевич думал, как, в сущности, несправедлива к нему судьба. Он размышлял о том, что носатые оказались сильнее, раз смогли скинуть его. В этом крылась такая вопиющая неправильность, что Мюллер задыхался от гнева. Но он намеревался взять реванш: работать, работать и работать. Только так можно чего-то достичь! Обратить интриги врагов против них самих. Шагнуть через ступеньку по карьерной лестнице.
Оказавшись в своем кабинете, первым делом Мюллер потребовал реестр заключенных. Ему переслали файлы, и он занялся составлением списков неблагонадежных. Никуда не выходил. Завтрак, обед и ужин ему доставляли прямо в кабинет. Главное – заставить тунеядцев работать. А каким образом это сделать – будет видно.
Камеры слежения вели трансляцию круглосуточно. Распущенные Козловым охранники буквально на глазах у начальства брали взятки, спали на постах; крали золото из вагонеток, идущих с обогатительной фабрики. Мюллер бледнел, багровел, а потом начал удовлетворенно потирать руки. Похоже, нового начальника колонии здесь не принимают всерьез! Напрасно… Совсем напрасно!
Зеленовато-коричневая форма охранников вызвала у Мюллера омерзение. Не ясно, какому убогому портному пришел в голову такой дизайн, но ясно, что сам он это на себя не наденет. Мюллер извлек из чемодана аккуратно упакованный в портплед боевой мундир генерал-майора, привезенный им на планету, где располагалось министерство юстиции, с родного Дойчлэнда, а затем сюда – на проклятый астероид 1313. Так, и только так, должен выглядеть настоящий боевой генерал, каким он себя числил, хотя никогда не участвовал ни в одной военной операции, всю жизнь просидев в кабинетах и проторчав на трибунах торжественных парадов. Да и до генерала он пока не дослужился – только до полковника, но все еще впереди!
Вызвав по интергалактическому каналу своего покровителя, первого заместителя министра юстиции, он попросил прислать в систему Бетельгейзе два транспортника с людьми – кадровыми офицерами внутренних войск и новобранцами из училищ. Просьба его была немедленно выполнена – еще бы, ведь до него Козлов просил только денег на питание заключенных на оборудование, на строительство. И разворовывал их совместно с подрядчиками.
На следующий день после прибытия транспортников человек двадцать из прежнего тюремного начальства были уволены, половина из них – арестована.
– В этой колонии начинается новая эра, – усмехался в редкие усы Мюллер. – Дадим Галактике золота!
– Подъем, тунеядцы!
Пронзительный голос забирался под синтепоновые одеяла и холофайферовые подушки, которые некоторые коски предусмотрительно положили на головы – всё же звукоизоляция в бараках была неважной.
– С какой радости? Опять поверка? – подал голос из соседней камеры Тушканчик.
– Все на работу!
Цитрус усмехнулся, спустил ноги с койки. Дурачков гонят на работу. Нет, что и говорить, в положении инвалида всё же есть определенные преимущества. Вот сейчас новый начальник колонии будет напрягать диких косков третьего барака – но к нему ведь это не относится… Только бы не забрали Дылду. Что там взбредет в голову этому Мюллеру?
Дверь в камеру распахнулась.
– Вам требуется особое приглашение? – заорал незнакомый Эдику надзиратель. В руке его покачивалась электродубинка. – Быстро в коридор, строиться!
– Да ты что, друг? – вальяжно, не поднимаясь с кровати, спросил Рука. Он давно привык разговаривать с надзирателями чуть ли не свысока – нужно только совать им время от времени пятерку или десятку. – Я же инвалид. И друг мой, Дылда. Мы тут типа как на больничном.
С этими словами Эдвард полез механической рукой в карман, но достать оттуда какую-нибудь купюру ему было не суждено. Лицо надзирателя перекосилось, и он саданул по протезу электродубинкой.
Эффект был неожиданным и для Цитруса, и для тюремщика. В электрическом протезе под действием внешнего импульса произошло короткое замыкание. Рука распрямилась со скоростью пушечного ядра. Стальной кулак пролетел в сантиметре от внутренней стороны бедра Эдика, едва не задев весьма важные для каждого мужчины органы, насквозь пробил синтепоновый тюфяк и застрял в пружинной сетке матраца.
– Ты что дергаешься? – злобно поинтересовался тюремщик. – По голове дать?
– Не надо! Я уже иду! – пискнул Эдик, поняв, что с этим злобным типом лучше не спорить.
Надзиратель тем временем обрушился на Дылду. Поскольку великан продолжал сопеть в обнимку с резиновой девушкой, тюремщик приложил его дубинкой по спине. Потом еще раз.
Дылда изогнулся во сне, заорал, рухнул на пол, едва не сбив с ног отскочившего надзирателя. Но всё равно не проснулся.
– Ты убил его, парень, – скорбно проговорил Эдик. Он был уверен, что с Дылдой всё в полном порядке и небольшая встряска пойдет ему только на пользу. – Теперь ты пойдешь в седьмой барак – на «красную зону», – решил он попугать охранника.
– Собаке – собачья смерть, – равнодушно откликнулся тюремщик. – К тому же он, кажется, еще дышит! Встать, заключенный! На выход!
Дылда открыл мутные глаза. Коротко замахнулся чтобы ударить обидчика, но тот оказался на диво проворен – дубинка вновь пошла в ход, и Дылда безвольно обмяк на полу.
– Трое суток карцера, – объявил надзиратель. – После построения и рабочего дня.
– А если я дам вам пятьдесят рублей? – поинтересовался Эдвард.
– Засунь их себе… Словом, куда-нибудь засунь. В этой колонии начинается новый порядок!
– Поэтому вы заставите безрукого инвалида работать?
– Толкать тачку ты вполне сможешь. Это можно делать даже вообще без рук! На выход! Я и так потерял с вами много времени. Хорошо, камера последняя. А то огребли бы вы по десять суток карцера, подонки!
Эдик, наконец, вырвал застрявший кулак протеза из матраса и понуро побрел в коридор. Там уже колыхалась серая толпа невыспавшихся, избитых косков. Следом за Цитрусом, едва ли не на четвереньках, из камеры выполз Дылда.
– В карцере не будут кормить? – пристроившись за спиной Эдика, поинтересовался великан.
– И с куклой туда не пустят, – буркнул Цитрус. – Я постараюсь что-то придумать, Дылда.
Коски вяло переругивались и с подозрением поглядывали на новых охранников – не таких разъевшихся, как прежние, щуплых и быстрых. Лица многих из них были украшены шрамами, глаза смотрели зорко и зло.
Когда заключенные выстроились вдоль глухой стены барака, напротив дверей, ведущих в камеры, перед неровным колышущимся строем появился Мюллер в военной форме, в высокой фуражке.
– Все подонки сегодня же выходят на работу, – нарочито тихо проговорил он. – За неповиновение буду жестоко наказывать. За два месяца вы должны силами своего барака подготовить новую выработку для добычи золота. Когда первое золото пойдет заказчикам, вы начнете получать зарплату. Не раньше! Всё ясно?
– Не ясно! – заорал Башмак, только что прибывший с Беты Большого Пса бывалый коск. – Мне сказали, в третьем бараке работать не надо! Я – правильный вор! Работать не стану!
– Станешь, – мрачно заявил Мюллер.
– Пес легавый! Коски не сдаются! – начал орать Башмак.
Начальник колонии даже говорить ничего не стал – двое надзирателей подскочили к Башмаку, дубинками в считанные секунды уложили его на пол и принялись избивать ногами.
– В четвертый барак, на усиленный режим, – объявил Мюллер. – После десяти суток карцера. Еще вопросы?
– Администрация колонии не имеет права принуждать заключенных работать, – проблеял из задних рядов Рувим Бреерман, имеющий кличку Фраерман. – Согласно пролонгированным договоренностям Женевской конвенции две тысячи двадцать второго года.
– Грамотный? – нахмурился Мюллер. – Два шага вперед! Фамилия?
Рувим представился.
– Десять суток карцера Бреерману, – объявил начальник колонии. – Проверить его связи в колонии, подозреваю мусонский заговор!
По рядам заключенных пошел ропот. Но от Бреермана отшатнулись, будто от чумного.
– Я не нарушал режим! – попытался возразить Бреерман.
Удар электрошоковой дубинкой прервал его излияния.
– Все за кирки и лопаты! – объявил Мюллер. – Самые смышленые получат отбойные молотки! Вперед, отребье! Я научу вас свободу любить!
Увидеть родной изолятор им довелось только поздней ночью, когда завершился каторжный труд. Цитрус ввалился в камеру, придерживаясь за решетку, прошаркал к своей койке и бессильно упал на нее. Целый день он толкал тачку с рудой. Временами ему начинало казаться, что он вот-вот упадет от усталости, но потом откуда-то появлялись силы, и он продолжал толкать по слабо освещенному тоннелю ненавистную тачку. Дылде тоже пришлось несладко. Сначала он махал обычной киркой, но умудрился ее сломать. Тогда ему выдали кирку с железной рукоятью – старого образца, тяжелее обычной в несколько раз. Дылда попытался спорить, но получил несколько ударов дубинками и понял, что лучше молчать. К счастью, охранник забыл о том, что назначил Дылде трое суток карцера – слишком многие заключенные получили в течение рабочего дня сроки побольше…
И это было только началом. Их подняли ни свет ни заря после четырехчасового перерыва на сон и погнали на работу.
– А пожрать не дадут?! – поразился Дылда.
– Не знаю, – пробормотал Цитрус.
Следующие дни стали для них одним большим кошмаром. Настоящей каторгой.
Порядки, введенные на астероиде 1313 новым начальником колонии, поразили даже видавших виды косков. За малейший проступок каторжников жестоко били. На ночь сажали в холодный карцер, где ощущался острый недостаток кислорода, а днем гнали на работу наравне со всеми. Мюллер ввел телесные наказания – в частности, публичную порку.
Профсоюз косков, представители которого попытались возмущаться произволом властей, замолчал, казалось, навсегда. Разговор с активистами у Мюллера получился жесткий и очень короткий.
– Какой-такой профсоюз? – поинтересовался он. В течение одного дня были выявлены и схвачены все члены тюремного профсоюза. Всех их начальник колонии поставил на самые тяжелые работы. И сообщил им с садистской улыбкой, что если к концу месяца кто-то из них останется в живых и будет открывать рот, он его пристрелит лично.
– Правда, чудеса случаются редко, – сообщил Мюллер и погладил кобуру на боку. – Так что мой пистоль останется здесь.
Всюду ему мерещился мусонский заговор. Стало очевидно, что новый начальник имеет зуб на организацию мусонов. Он поручил своим людям немедленно выявить, кто еще из косков имеет какое-либо отношение к мусонам. Требовал немедленных результатов.
Начальники бараков вызывали к себе стукачей, чтобы те назвали им мусонских прихвостней. Стукачи пожимали плечами. С мусонами был связан только профсоюз косков. Остальные общались с ними постольку-поскольку. Вот доктор Кондратьев – тот да, действительно как-то связан с мусонами. Но доктор – не заключенный, а представитель администрации колонии.
В тот же день Мюллер навестил доктора Кондратьева. От предложенных печенья и пряников решительно отказался. Они имели длинную дискуссию за закрытыми дверями. Поговаривали, что крик стоял несусветный, потом якобы послышался звук оплеухи. Красный от гнева Мюллер выскочил из кабинета доктора и прорычал:
– Этот подлец вылетает сегодня же. Передайте стереограмму. Пусть пришлют другого врача. Лучше всего уроженца Дойчлэнда. Они надежнее.
Узнав, что Кондратьева выслали с астероида, Цитрус всерьез озадачился. Кто же теперь будет крышевать его бизнес? Впрочем, о бизнесе с недавних пор и речи не было. Подпольная лотерея, в которую втянуты были все бараки, как-то сама собой сошла на нет. Да и о какой лотерее может идти речь, если коски трудятся дни напролет, а ночью буквально валятся от усталости? Тут уже не до игр. Лишь бы выжить.
Свободная торговля также почти прекратилась. Еще можно было прикупить по случаю кусок хлеба и вареной колбасы, но цены взлетели в заоблачные выси. А кормить стали намного хуже. Мюллер словно специально делал всё, чтобы превратить заключенных в живые скелеты, уморить их голодом и непосильным трудом.
Финансовые запасы Цитруса таяли день ото дня. В основном, деньги прожирал Дылда. Есть он хотел постоянно. А стоило отказать ему, великан становился неуправляемым, начинал плакать и причитать:
– Ну, пожалуйста, Эдик, давай купим колбаски. Умоляю тебя, Эдичек, родной!
Ситуация на астероиде всё накалялась, становилась взрывоопасной. Озлобленные от голода каторжники вели себя всё агрессивнее и агрессивнее. Нередко случались драки с охранниками. Все они кончались карцером, но парочку заключенных в назидание другим попросту пристрелили – «при попытке к бегству».
«Этот Мюллер никогда не управлял колонией, – размышлял Цитрус, толкая тачку, – сидел себе в министерстве юстиции, протирал штаны. Наводит тут свои порядки, не знает, к чему это может привести».
Оставалось надеяться, что Мюллер опомнится и перейдет к более мягкой политике.
«Чудо, что он еще не додумался до изъятия средств, – думал Эдик. – А то ведь, если захочет узнать, кто из заключенных на астероиде жил лучше всех остальных, стукачи разом покажут на меня. У кого махровый халат и сигары, кто пил коньяк и шампанское по утрам, закусывая ананасами, и кто даже сейчас, в период всеобщего голода и холода, жует втихомолку консервированную вареную колбасу и краковские сосиски?»
Кондратьев перед вылетом передал записку. «Будет бунт, помяни мои слова. Если вдруг останешься в живых, прилетай на Луну Венеры». Записку требовалось немедленно уничтожить. Цитрус воровато огляделся – не смотрят ли на него охранники – скомкал записку и поспешно проглотил. Хорошо, что доктор писал ее на мягкой бумаге…
Короткий блаженный миг отдыха. Тачка уже на месте. Можно прислониться к стене и просто ждать, пока другие насыпают ее доверху.
– Слышишь, Рука, – обратился к нему небритый незнакомый коск, – меня Стира звать. Завтра будем охрану резать. Ты с нами, или как?
– Я?! – испугался Эдик.
– Ты, ты… Кто ж еще? Тебя сам Седой рекомендовал. Сказал, надежный человечек. Ну что встал, как истукан? Седой сказал, что в восточном забое коски нашли оружейный склад. Смекаешь, что к чему? Сможешь со своими тут побалакать… А ночью получите стволы. Понял?
– Хо-хорошо, – Цитрус снова стал заикаться. – Сегодня ночью?
– Нет, вчера. Сегодня, конечно.
– С-сделаю.
– Ну, давай, паря… Всё, полная! – выкрикнул он громко, так чтобы слышал маячащий неподалеку охранник.
И Эдик потащил тачку, стремительно соображая как бы получше организовать раздачу оружия среди тех, кто живет в третьем бараке.
«А вдруг донесут, – испугался он, – меня ж тогда расстреляют. А если ничего не сделать, – одернул он себя, – то сдохнешь от работы. Молодец Седой. Вон как всё организовал. Но склад оружия в восточном забое? Откуда он здесь?»
Однако, чтобы обеспечить ночную раздачу оружия, придется подкупить охрану. На это требуются деньги. А где их взять? Вдруг охранники окажутся упертыми? Среди них идеалистов, конечно, мало, но кто знает, может, не пойдут на сделку из страха перед новым начальством. Тем более, такое дело, как оружие? Кто захочет с этим связываться?
Да, задал Седой задачку. Но в других бараках как-то организовали дело? Значит, и здесь организуем. Охранникам надо сказать, что дело решенное, и бунт будет в любом случае. Пообещать, что они останутся в живых. А вдруг они сразу же донесут Мюллеру?
Цитрус размышлял весь день. От мучительных раздумий ему даже сделалось нехорошо. Во всех вариантах выходило, что он подвергает свою жизнь смертельной опасности. А в ценности своей жизни Эдик не сомневался. В ценности жизней прочих – да, имелись некоторые сомнения.
В конце дня он подошел к охраннику и сказал, что хочет поговорить с начальником колонии.
– Ты уверен? – тот окинул его удивленным взглядом.
– Да, вопрос жизни и смерти.
– Ладно, – охранник пожал плечами, – как хочешь.
На его памяти уже три заключенных выражали желание пообщаться с Мюллером. Все они надеялись стать персональными стукачами начальника колонии и облегчить свою участь. Всех их Мюллер выгнал взашей, предпочитая получать сведения от информаторов начальников бараков. Доля всех троих была незавидна. Об их поведении услышали другие коски, и троицу потенциальных стукачей придушили, одного за другим.
– Я тебе, вообще-то, не советую, – обернулся охранник.
– У меня есть очень важные сведения, – упрямо сказал Цитрус, – мне надо передать их прямо сейчас.
Мюллер принял заключенного спустя час – в это время он как раз ужинал. Всё это время Эдик сидел в приемной, напротив секретаря-андроида, и маялся, опасаясь, что сделал неправильный выбор. Наконец загорелся экран интеркома.
– Пусть войдет, – скомандовал Мюллер. Эдика ввели в кабинет. И оставили в самом центре.
Начальник колонии сидел за столом, презрительно разглядывая нового «стукача».
– Фамилия! – громко сказал Мюллер.
– Цитрус.
– Странная фамилия… Уроженец Солнечной системы?
– Да… То есть нет, – поправился Эдик, вспомнив то, о чем они говорили с Кондратьевым, – я родился на Баранбау. Это такая планета в поясе Ориона. Знаете, там совсем как на курорте. Мягкий приятный климат, теплый океан…
– Ладно, ладно, – прервал его Мюллер, – что у тебя ко мне?
– Мне стало известно, что готовится бунт.
– Что?! – повысил голос начальник колонии.
– Я тоже был шокирован этим известием. Что же будет, если заключенные скинут власти, поставленные над ними? Это же форменное безобразие. Я как только узнал, так сразу и решил – надо известить господина Мюллера. А уж он-то не забудет, кто ему принес эти сведения. Не так ли, господин Мюллер?
– Я ничего не забываю! – начальник колонии, багровый от гнева, медленно поднялся, опершись кулаками на стол. – Как надеются заключенные выбраться из камер? Они что, подкупили кого-то из охраны? Так, что ли?
– Насколько мне известно, глубокоуважаемый господин Мюллер, кто-то обнаружил в шахтах целый склад с оружием. Так что они будут вооружены. И, кстати, бунт планируется начать уже сегодня ночью. Вот.
– Откуда тебе это известно?
– Коски между собой говорят.
– Конкретнее!
– А если конкретнее, меня попросили помочь с организацией раздачи оружия в третьем отсеке. Но я человек маленький… – заюлил Цитрус. – Какой от меня прок? Полагаю, они попросят кого побогаче, посмелее. А я так, сбоку припека. Но я как только узнал, так сразу к вам, сразу же к вам.
– От кого узнал?! – прорычал Мюллер. Его изрядно разозлила манера этого однорукого заключенного говорить скороговоркой и не умолкать, пока его не остановишь.
– От Стиры. Я фамилию его не знаю. Только кличку бандитскую. Стирой, говорит, его кличут. А тот от Седого сведения принес. Знаете Седого? Это такой авторитетный вор из четвертого барака. Если желаете бунт задавить на корню, то вам именно Седого надо скинуть. Все ниточки к нему тянутся. Я в этом почти уверен…
– А с чего ты решил своих сдать? – с подозрением поинтересовался Мюллер.
– Так я это… Умный я. Мне бунт совсем ни к чему. Всё равно ведь с астероида не вырвемся. А потом прилетит армия – и всех в расход. И вас, кстати, тоже. Думаете, тот крайний беспредел, что вы тут учинили, прокурор галактического сектора вам с рук спустит? Да если даже и простит – вас всё равно или в расход, или в заложники возьмут. А штурмовать астероид никто не будет. Может, бабахнут парой ядерных зарядов, и привет. А я жить хочу. Только не могу так тяжело работать.Устаю сильно. Но теперь-то, надеюсь, мне послабление будет. Правда, господин Мюллер? Я же заслужил послабление!
– Почему?
– Да потому, что ворье Мюллер не любит всей душой. А люди с фамилией «Цитрус», как мне кажется, вызывают у него стойкую антипатию!
– Вы шутите? – удивился Эдик.
– Отнюдь! У него весьма своеобразные взгляды на жизнь и на общество… Впрочем, скоро мы всё увидим. Выясним, как будет действовать этот Мюллер. Начнет ли он наводить собственные порядки, закручивать гайки. Кое-где их и надо закрутить. А кое-где – ослабить. Если мы не найдем взаимопонимания, придется действовать жестче. Сил у меня достанет, уверяю тебя… Можно задать тебе бестактный вопрос?
– Какой? – насторожился Цитрус.
– Как ты с таким уродливым протезом себя ощущаешь? То есть я хочу сказать, он же отвратителен.
– Не так уж он и отвратителен…
– Да? Ясно. Ну на вкус и цвет, как говорится. Мне просто подумалось – такой продвинутый парень, и такой отвратный протез….
– Клонированная рука была бы, конечно, лучше.
– Ну да, ну да… Ладно, что там еще у тебя?
– Да, в общем-то, ничего. Теперь ничего. – Так и подмывало рассказать Кондратьеву какую-нибудь неправдоподобную историю, но Эдвард сдерживался. Знал, что болтовни тот не любит. Не выдержал всё-таки: – Я не рассказывал вам, как я руку потерял?
– Слышал, что-то на пересылке приключилось.
– Это неправда, – крутанул головой Эдвард и поделился: – Я тайный участник боевых отрядов мусонов. Потерял руку во время столкновений с властями.
– Да ну, – доктор смерил его подозрительным взглядом.
– Именно. В меня попали из зенитного орудия, стреляющего бубликоподобными снарядами. Секретная разработка архангельского металлургического завода.
– Бубликоподобными, значит, – Кондратьев нахмурился, – если говорить по-русски, то бублик – это тор. Хотя нет… Как раз-таки «тор» по-русски – бублик. Тороид ведь не русское слово… Запутал ты меня! Знаешь что, катись отсюда, пока я тебя не вышвырнул. Дела с тобой делать приятно и полезно, но долго выносить тебя совершенно невозможно. Иди отсюда! И громилу своего забери…
Доктор нажал кнопку, встроенную в ручку кресла.
– Отведите их обратно, – попросил охрану.
Козлов исчез внезапно. Эдик ожидал, что перед отъездом начальник колонии попытается выбить у него еще денег, но, к его удивлению, тот оставил воротилу игорного бизнеса в покое. Должно быть, дела у него шли не очень хорошо, раз он вылетел первым же транспортником, направляющимся за новой партией каторжников. Поговаривали, что Козлова не просто перевели на другую работу, что ему шьют дело за взяточничество и произвол.
– Вот бы его к нам, – услышал Цитрус на прогулке от одного из косков. Тот с самым мечтательным видом поглаживал костяшки внушительных кулаков.
Новый начальник колонии прибыл через два дня после отставки Козлова. Дела ему передавали помощники. По астероиду сразу поползли слухи. Коски обсуждал и между собой, что за человек Мюллер, интересовались его биографией, строили предположения, чего от него можно ожидать. Многие надеялись на смягчение режима. В немецкой фамилии нового начальника им чудился переход к четкому порядку в делах, введение свободной торговли, отмена ненавистных талонов. Других, напротив, пугало немецкое происхождение начальника колонии – будет, дескать, прививать военную дисциплину и замуштрует каторжников до смерти.
Правы оказались последние. Карл Францевич Мюллер происходил с планеты Дойчлэнд, где немцы обосновались после их массовой эмиграции с Земли, вызванной взрывом Мюнхенского термоядерного реактора. Дойчлэнд же они заселили целиком – галактическое сообщество выделило эту планету специально для беженцев и предоставило немецким поселенцам самые обширные льготы. Но обида на тех, кто остался на Земле у выходцев с Дойчлэнда всё же осталась. И Мюллер прямо-таки ненавидел всех, кто родился в Солнечной системе. Каким-то образом эта нелюбовь распространялась на представителей мусонства. Всем ведь известно, что родина мусонства – Земля, Марс и Венера, а также орбитальные города в поясе астероидов вокруг Солнца!
Как и большинство мужчин Дойчлэнда, Мюллер с ранних лет носил военную форму, став сначала членом Дойчлэндюгенда, а затем пополнив ряды германской армии. Специализацией Мюллера стала юриспруденция. Через десяток лет доброй службы канцлеру и планете он стал одним из немногих уроженцев Дойчлэнда принятых на работу в министерство юстиции Межгалактического сообщества.
Здесь он, однако, допустил несколько серьезных ошибок, продемонстрировав крутой нрав диктатора и манеры солдафона, но никак не умелого политика. К примеру, общеизвестный случай – во всеуслышание назвал нескольких высокопоставленных чиновников «мусонскими прихвостнями». Но не это было самым страшным. Резкие высказывания в адрес мусонов, каковыми, несомненно, и являлись вышеуказанные чинуши, ему, может быть, и простили бы, но он постоянно публично оскорблял жителей Солнечной системы, а с сотрудником министерства юстиции Радиком Плейшицем устроил отвратительную драку перед камерами трансгалактического канала «ТГП». Да потом еще поделился с репортерами, что, дескать, развелось носатых – так он и его соратники называли мусонов – шагу ступить некуда.
Назначение начальником колонии на астероид, проходящий по звездному реестру под номером 1313, стало для Мюллера ударом. Оно приближало его карьеру к полному и неминуемому краху. Мюллера отправляли в ссылку, спроваживали в такую дыру, откуда наверх, на вожделенные посты заместителя министра и министра юстиции никогда уже не вскарабкаться.
Глядя на окруженный силовым полем астероид 1313, Карл Францевич думал, как, в сущности, несправедлива к нему судьба. Он размышлял о том, что носатые оказались сильнее, раз смогли скинуть его. В этом крылась такая вопиющая неправильность, что Мюллер задыхался от гнева. Но он намеревался взять реванш: работать, работать и работать. Только так можно чего-то достичь! Обратить интриги врагов против них самих. Шагнуть через ступеньку по карьерной лестнице.
Оказавшись в своем кабинете, первым делом Мюллер потребовал реестр заключенных. Ему переслали файлы, и он занялся составлением списков неблагонадежных. Никуда не выходил. Завтрак, обед и ужин ему доставляли прямо в кабинет. Главное – заставить тунеядцев работать. А каким образом это сделать – будет видно.
Камеры слежения вели трансляцию круглосуточно. Распущенные Козловым охранники буквально на глазах у начальства брали взятки, спали на постах; крали золото из вагонеток, идущих с обогатительной фабрики. Мюллер бледнел, багровел, а потом начал удовлетворенно потирать руки. Похоже, нового начальника колонии здесь не принимают всерьез! Напрасно… Совсем напрасно!
Зеленовато-коричневая форма охранников вызвала у Мюллера омерзение. Не ясно, какому убогому портному пришел в голову такой дизайн, но ясно, что сам он это на себя не наденет. Мюллер извлек из чемодана аккуратно упакованный в портплед боевой мундир генерал-майора, привезенный им на планету, где располагалось министерство юстиции, с родного Дойчлэнда, а затем сюда – на проклятый астероид 1313. Так, и только так, должен выглядеть настоящий боевой генерал, каким он себя числил, хотя никогда не участвовал ни в одной военной операции, всю жизнь просидев в кабинетах и проторчав на трибунах торжественных парадов. Да и до генерала он пока не дослужился – только до полковника, но все еще впереди!
Вызвав по интергалактическому каналу своего покровителя, первого заместителя министра юстиции, он попросил прислать в систему Бетельгейзе два транспортника с людьми – кадровыми офицерами внутренних войск и новобранцами из училищ. Просьба его была немедленно выполнена – еще бы, ведь до него Козлов просил только денег на питание заключенных на оборудование, на строительство. И разворовывал их совместно с подрядчиками.
На следующий день после прибытия транспортников человек двадцать из прежнего тюремного начальства были уволены, половина из них – арестована.
– В этой колонии начинается новая эра, – усмехался в редкие усы Мюллер. – Дадим Галактике золота!
– Подъем, тунеядцы!
Пронзительный голос забирался под синтепоновые одеяла и холофайферовые подушки, которые некоторые коски предусмотрительно положили на головы – всё же звукоизоляция в бараках была неважной.
– С какой радости? Опять поверка? – подал голос из соседней камеры Тушканчик.
– Все на работу!
Цитрус усмехнулся, спустил ноги с койки. Дурачков гонят на работу. Нет, что и говорить, в положении инвалида всё же есть определенные преимущества. Вот сейчас новый начальник колонии будет напрягать диких косков третьего барака – но к нему ведь это не относится… Только бы не забрали Дылду. Что там взбредет в голову этому Мюллеру?
Дверь в камеру распахнулась.
– Вам требуется особое приглашение? – заорал незнакомый Эдику надзиратель. В руке его покачивалась электродубинка. – Быстро в коридор, строиться!
– Да ты что, друг? – вальяжно, не поднимаясь с кровати, спросил Рука. Он давно привык разговаривать с надзирателями чуть ли не свысока – нужно только совать им время от времени пятерку или десятку. – Я же инвалид. И друг мой, Дылда. Мы тут типа как на больничном.
С этими словами Эдвард полез механической рукой в карман, но достать оттуда какую-нибудь купюру ему было не суждено. Лицо надзирателя перекосилось, и он саданул по протезу электродубинкой.
Эффект был неожиданным и для Цитруса, и для тюремщика. В электрическом протезе под действием внешнего импульса произошло короткое замыкание. Рука распрямилась со скоростью пушечного ядра. Стальной кулак пролетел в сантиметре от внутренней стороны бедра Эдика, едва не задев весьма важные для каждого мужчины органы, насквозь пробил синтепоновый тюфяк и застрял в пружинной сетке матраца.
– Ты что дергаешься? – злобно поинтересовался тюремщик. – По голове дать?
– Не надо! Я уже иду! – пискнул Эдик, поняв, что с этим злобным типом лучше не спорить.
Надзиратель тем временем обрушился на Дылду. Поскольку великан продолжал сопеть в обнимку с резиновой девушкой, тюремщик приложил его дубинкой по спине. Потом еще раз.
Дылда изогнулся во сне, заорал, рухнул на пол, едва не сбив с ног отскочившего надзирателя. Но всё равно не проснулся.
– Ты убил его, парень, – скорбно проговорил Эдик. Он был уверен, что с Дылдой всё в полном порядке и небольшая встряска пойдет ему только на пользу. – Теперь ты пойдешь в седьмой барак – на «красную зону», – решил он попугать охранника.
– Собаке – собачья смерть, – равнодушно откликнулся тюремщик. – К тому же он, кажется, еще дышит! Встать, заключенный! На выход!
Дылда открыл мутные глаза. Коротко замахнулся чтобы ударить обидчика, но тот оказался на диво проворен – дубинка вновь пошла в ход, и Дылда безвольно обмяк на полу.
– Трое суток карцера, – объявил надзиратель. – После построения и рабочего дня.
– А если я дам вам пятьдесят рублей? – поинтересовался Эдвард.
– Засунь их себе… Словом, куда-нибудь засунь. В этой колонии начинается новый порядок!
– Поэтому вы заставите безрукого инвалида работать?
– Толкать тачку ты вполне сможешь. Это можно делать даже вообще без рук! На выход! Я и так потерял с вами много времени. Хорошо, камера последняя. А то огребли бы вы по десять суток карцера, подонки!
Эдик, наконец, вырвал застрявший кулак протеза из матраса и понуро побрел в коридор. Там уже колыхалась серая толпа невыспавшихся, избитых косков. Следом за Цитрусом, едва ли не на четвереньках, из камеры выполз Дылда.
– В карцере не будут кормить? – пристроившись за спиной Эдика, поинтересовался великан.
– И с куклой туда не пустят, – буркнул Цитрус. – Я постараюсь что-то придумать, Дылда.
Коски вяло переругивались и с подозрением поглядывали на новых охранников – не таких разъевшихся, как прежние, щуплых и быстрых. Лица многих из них были украшены шрамами, глаза смотрели зорко и зло.
Когда заключенные выстроились вдоль глухой стены барака, напротив дверей, ведущих в камеры, перед неровным колышущимся строем появился Мюллер в военной форме, в высокой фуражке.
– Все подонки сегодня же выходят на работу, – нарочито тихо проговорил он. – За неповиновение буду жестоко наказывать. За два месяца вы должны силами своего барака подготовить новую выработку для добычи золота. Когда первое золото пойдет заказчикам, вы начнете получать зарплату. Не раньше! Всё ясно?
– Не ясно! – заорал Башмак, только что прибывший с Беты Большого Пса бывалый коск. – Мне сказали, в третьем бараке работать не надо! Я – правильный вор! Работать не стану!
– Станешь, – мрачно заявил Мюллер.
– Пес легавый! Коски не сдаются! – начал орать Башмак.
Начальник колонии даже говорить ничего не стал – двое надзирателей подскочили к Башмаку, дубинками в считанные секунды уложили его на пол и принялись избивать ногами.
– В четвертый барак, на усиленный режим, – объявил Мюллер. – После десяти суток карцера. Еще вопросы?
– Администрация колонии не имеет права принуждать заключенных работать, – проблеял из задних рядов Рувим Бреерман, имеющий кличку Фраерман. – Согласно пролонгированным договоренностям Женевской конвенции две тысячи двадцать второго года.
– Грамотный? – нахмурился Мюллер. – Два шага вперед! Фамилия?
Рувим представился.
– Десять суток карцера Бреерману, – объявил начальник колонии. – Проверить его связи в колонии, подозреваю мусонский заговор!
По рядам заключенных пошел ропот. Но от Бреермана отшатнулись, будто от чумного.
– Я не нарушал режим! – попытался возразить Бреерман.
Удар электрошоковой дубинкой прервал его излияния.
– Все за кирки и лопаты! – объявил Мюллер. – Самые смышленые получат отбойные молотки! Вперед, отребье! Я научу вас свободу любить!
Увидеть родной изолятор им довелось только поздней ночью, когда завершился каторжный труд. Цитрус ввалился в камеру, придерживаясь за решетку, прошаркал к своей койке и бессильно упал на нее. Целый день он толкал тачку с рудой. Временами ему начинало казаться, что он вот-вот упадет от усталости, но потом откуда-то появлялись силы, и он продолжал толкать по слабо освещенному тоннелю ненавистную тачку. Дылде тоже пришлось несладко. Сначала он махал обычной киркой, но умудрился ее сломать. Тогда ему выдали кирку с железной рукоятью – старого образца, тяжелее обычной в несколько раз. Дылда попытался спорить, но получил несколько ударов дубинками и понял, что лучше молчать. К счастью, охранник забыл о том, что назначил Дылде трое суток карцера – слишком многие заключенные получили в течение рабочего дня сроки побольше…
И это было только началом. Их подняли ни свет ни заря после четырехчасового перерыва на сон и погнали на работу.
– А пожрать не дадут?! – поразился Дылда.
– Не знаю, – пробормотал Цитрус.
Следующие дни стали для них одним большим кошмаром. Настоящей каторгой.
Порядки, введенные на астероиде 1313 новым начальником колонии, поразили даже видавших виды косков. За малейший проступок каторжников жестоко били. На ночь сажали в холодный карцер, где ощущался острый недостаток кислорода, а днем гнали на работу наравне со всеми. Мюллер ввел телесные наказания – в частности, публичную порку.
Профсоюз косков, представители которого попытались возмущаться произволом властей, замолчал, казалось, навсегда. Разговор с активистами у Мюллера получился жесткий и очень короткий.
– Какой-такой профсоюз? – поинтересовался он. В течение одного дня были выявлены и схвачены все члены тюремного профсоюза. Всех их начальник колонии поставил на самые тяжелые работы. И сообщил им с садистской улыбкой, что если к концу месяца кто-то из них останется в живых и будет открывать рот, он его пристрелит лично.
– Правда, чудеса случаются редко, – сообщил Мюллер и погладил кобуру на боку. – Так что мой пистоль останется здесь.
Всюду ему мерещился мусонский заговор. Стало очевидно, что новый начальник имеет зуб на организацию мусонов. Он поручил своим людям немедленно выявить, кто еще из косков имеет какое-либо отношение к мусонам. Требовал немедленных результатов.
Начальники бараков вызывали к себе стукачей, чтобы те назвали им мусонских прихвостней. Стукачи пожимали плечами. С мусонами был связан только профсоюз косков. Остальные общались с ними постольку-поскольку. Вот доктор Кондратьев – тот да, действительно как-то связан с мусонами. Но доктор – не заключенный, а представитель администрации колонии.
В тот же день Мюллер навестил доктора Кондратьева. От предложенных печенья и пряников решительно отказался. Они имели длинную дискуссию за закрытыми дверями. Поговаривали, что крик стоял несусветный, потом якобы послышался звук оплеухи. Красный от гнева Мюллер выскочил из кабинета доктора и прорычал:
– Этот подлец вылетает сегодня же. Передайте стереограмму. Пусть пришлют другого врача. Лучше всего уроженца Дойчлэнда. Они надежнее.
Узнав, что Кондратьева выслали с астероида, Цитрус всерьез озадачился. Кто же теперь будет крышевать его бизнес? Впрочем, о бизнесе с недавних пор и речи не было. Подпольная лотерея, в которую втянуты были все бараки, как-то сама собой сошла на нет. Да и о какой лотерее может идти речь, если коски трудятся дни напролет, а ночью буквально валятся от усталости? Тут уже не до игр. Лишь бы выжить.
Свободная торговля также почти прекратилась. Еще можно было прикупить по случаю кусок хлеба и вареной колбасы, но цены взлетели в заоблачные выси. А кормить стали намного хуже. Мюллер словно специально делал всё, чтобы превратить заключенных в живые скелеты, уморить их голодом и непосильным трудом.
Финансовые запасы Цитруса таяли день ото дня. В основном, деньги прожирал Дылда. Есть он хотел постоянно. А стоило отказать ему, великан становился неуправляемым, начинал плакать и причитать:
– Ну, пожалуйста, Эдик, давай купим колбаски. Умоляю тебя, Эдичек, родной!
Ситуация на астероиде всё накалялась, становилась взрывоопасной. Озлобленные от голода каторжники вели себя всё агрессивнее и агрессивнее. Нередко случались драки с охранниками. Все они кончались карцером, но парочку заключенных в назидание другим попросту пристрелили – «при попытке к бегству».
«Этот Мюллер никогда не управлял колонией, – размышлял Цитрус, толкая тачку, – сидел себе в министерстве юстиции, протирал штаны. Наводит тут свои порядки, не знает, к чему это может привести».
Оставалось надеяться, что Мюллер опомнится и перейдет к более мягкой политике.
«Чудо, что он еще не додумался до изъятия средств, – думал Эдик. – А то ведь, если захочет узнать, кто из заключенных на астероиде жил лучше всех остальных, стукачи разом покажут на меня. У кого махровый халат и сигары, кто пил коньяк и шампанское по утрам, закусывая ананасами, и кто даже сейчас, в период всеобщего голода и холода, жует втихомолку консервированную вареную колбасу и краковские сосиски?»
Кондратьев перед вылетом передал записку. «Будет бунт, помяни мои слова. Если вдруг останешься в живых, прилетай на Луну Венеры». Записку требовалось немедленно уничтожить. Цитрус воровато огляделся – не смотрят ли на него охранники – скомкал записку и поспешно проглотил. Хорошо, что доктор писал ее на мягкой бумаге…
Короткий блаженный миг отдыха. Тачка уже на месте. Можно прислониться к стене и просто ждать, пока другие насыпают ее доверху.
– Слышишь, Рука, – обратился к нему небритый незнакомый коск, – меня Стира звать. Завтра будем охрану резать. Ты с нами, или как?
– Я?! – испугался Эдик.
– Ты, ты… Кто ж еще? Тебя сам Седой рекомендовал. Сказал, надежный человечек. Ну что встал, как истукан? Седой сказал, что в восточном забое коски нашли оружейный склад. Смекаешь, что к чему? Сможешь со своими тут побалакать… А ночью получите стволы. Понял?
– Хо-хорошо, – Цитрус снова стал заикаться. – Сегодня ночью?
– Нет, вчера. Сегодня, конечно.
– С-сделаю.
– Ну, давай, паря… Всё, полная! – выкрикнул он громко, так чтобы слышал маячащий неподалеку охранник.
И Эдик потащил тачку, стремительно соображая как бы получше организовать раздачу оружия среди тех, кто живет в третьем бараке.
«А вдруг донесут, – испугался он, – меня ж тогда расстреляют. А если ничего не сделать, – одернул он себя, – то сдохнешь от работы. Молодец Седой. Вон как всё организовал. Но склад оружия в восточном забое? Откуда он здесь?»
Однако, чтобы обеспечить ночную раздачу оружия, придется подкупить охрану. На это требуются деньги. А где их взять? Вдруг охранники окажутся упертыми? Среди них идеалистов, конечно, мало, но кто знает, может, не пойдут на сделку из страха перед новым начальством. Тем более, такое дело, как оружие? Кто захочет с этим связываться?
Да, задал Седой задачку. Но в других бараках как-то организовали дело? Значит, и здесь организуем. Охранникам надо сказать, что дело решенное, и бунт будет в любом случае. Пообещать, что они останутся в живых. А вдруг они сразу же донесут Мюллеру?
Цитрус размышлял весь день. От мучительных раздумий ему даже сделалось нехорошо. Во всех вариантах выходило, что он подвергает свою жизнь смертельной опасности. А в ценности своей жизни Эдик не сомневался. В ценности жизней прочих – да, имелись некоторые сомнения.
В конце дня он подошел к охраннику и сказал, что хочет поговорить с начальником колонии.
– Ты уверен? – тот окинул его удивленным взглядом.
– Да, вопрос жизни и смерти.
– Ладно, – охранник пожал плечами, – как хочешь.
На его памяти уже три заключенных выражали желание пообщаться с Мюллером. Все они надеялись стать персональными стукачами начальника колонии и облегчить свою участь. Всех их Мюллер выгнал взашей, предпочитая получать сведения от информаторов начальников бараков. Доля всех троих была незавидна. Об их поведении услышали другие коски, и троицу потенциальных стукачей придушили, одного за другим.
– Я тебе, вообще-то, не советую, – обернулся охранник.
– У меня есть очень важные сведения, – упрямо сказал Цитрус, – мне надо передать их прямо сейчас.
Мюллер принял заключенного спустя час – в это время он как раз ужинал. Всё это время Эдик сидел в приемной, напротив секретаря-андроида, и маялся, опасаясь, что сделал неправильный выбор. Наконец загорелся экран интеркома.
– Пусть войдет, – скомандовал Мюллер. Эдика ввели в кабинет. И оставили в самом центре.
Начальник колонии сидел за столом, презрительно разглядывая нового «стукача».
– Фамилия! – громко сказал Мюллер.
– Цитрус.
– Странная фамилия… Уроженец Солнечной системы?
– Да… То есть нет, – поправился Эдик, вспомнив то, о чем они говорили с Кондратьевым, – я родился на Баранбау. Это такая планета в поясе Ориона. Знаете, там совсем как на курорте. Мягкий приятный климат, теплый океан…
– Ладно, ладно, – прервал его Мюллер, – что у тебя ко мне?
– Мне стало известно, что готовится бунт.
– Что?! – повысил голос начальник колонии.
– Я тоже был шокирован этим известием. Что же будет, если заключенные скинут власти, поставленные над ними? Это же форменное безобразие. Я как только узнал, так сразу и решил – надо известить господина Мюллера. А уж он-то не забудет, кто ему принес эти сведения. Не так ли, господин Мюллер?
– Я ничего не забываю! – начальник колонии, багровый от гнева, медленно поднялся, опершись кулаками на стол. – Как надеются заключенные выбраться из камер? Они что, подкупили кого-то из охраны? Так, что ли?
– Насколько мне известно, глубокоуважаемый господин Мюллер, кто-то обнаружил в шахтах целый склад с оружием. Так что они будут вооружены. И, кстати, бунт планируется начать уже сегодня ночью. Вот.
– Откуда тебе это известно?
– Коски между собой говорят.
– Конкретнее!
– А если конкретнее, меня попросили помочь с организацией раздачи оружия в третьем отсеке. Но я человек маленький… – заюлил Цитрус. – Какой от меня прок? Полагаю, они попросят кого побогаче, посмелее. А я так, сбоку припека. Но я как только узнал, так сразу к вам, сразу же к вам.
– От кого узнал?! – прорычал Мюллер. Его изрядно разозлила манера этого однорукого заключенного говорить скороговоркой и не умолкать, пока его не остановишь.
– От Стиры. Я фамилию его не знаю. Только кличку бандитскую. Стирой, говорит, его кличут. А тот от Седого сведения принес. Знаете Седого? Это такой авторитетный вор из четвертого барака. Если желаете бунт задавить на корню, то вам именно Седого надо скинуть. Все ниточки к нему тянутся. Я в этом почти уверен…
– А с чего ты решил своих сдать? – с подозрением поинтересовался Мюллер.
– Так я это… Умный я. Мне бунт совсем ни к чему. Всё равно ведь с астероида не вырвемся. А потом прилетит армия – и всех в расход. И вас, кстати, тоже. Думаете, тот крайний беспредел, что вы тут учинили, прокурор галактического сектора вам с рук спустит? Да если даже и простит – вас всё равно или в расход, или в заложники возьмут. А штурмовать астероид никто не будет. Может, бабахнут парой ядерных зарядов, и привет. А я жить хочу. Только не могу так тяжело работать.Устаю сильно. Но теперь-то, надеюсь, мне послабление будет. Правда, господин Мюллер? Я же заслужил послабление!