Эхерн Джерри. Вызов

   Холден опустил голову и посмотрел на носки своих армейских ботинок. Обувь была покрыта землей — он запачкал ботинки, когда раскапывал братские могилы.
   — Да, — сказал он глухо. — Мы знаем. Они сделали так, чтобы свалить вину за это преступление на нас, на «Патриотов». Будь они прокляты, ублюдки.

Глава четвертая

   Можно было пересечь долину и двинуться напрямик — так гораздо быстрее, но ведь и «ударникам» будет легче засечь его на открытом месте. Поэтому он повел лошадь на север и обогнул долину, прячась за холмами.
   Правой рукой он поднял левую и посмотрел на часы. Стекло было запачкано кровью, но стрелки можно было разглядеть. Что ж, до Траппер Спрингс еще два часа пути, если Араби не понадобится отдохнуть.
   Он надеялся, что не понадобится. Он понимал, что если слезет с лошади, то может потом и не взобраться в седло.
   Ему все труднее было ровно сидеть, и он начинал опасаться, что упадет.
   «Экстремальные ситуации требуют экстремальных мер», — подумал он и снова взял поводья в зубы.
   Правой рукой он взял привешенный к седлу моток прочной веревки и, превозмогая боль, кое-как примотал себя к лошади. Ну, хоть какая-то поддержка.
   — Отвези меня к Лилли, милая, — прошептал он, гладя шею Араби. — Отвези, пожалуйста…
   Араби знала дорогу и могла сама добраться до дома и до своей конюшни. Но вот уклониться от встречи с нежелательными людьми она бы вряд ли сумела. Ну, как бы то ни было, Араби сейчас оставалась его единственным шансом на спасение.
   Он припал к шее лошади и прикрыл глаза. Сил оставалось все меньше и меньше, но надо было держаться.

* * *

   Джеффри Керни вылез из воды и ладонью убрал со лба мокрые волосы. Он слегка дрожал — вода в океане была холоднее, чем в бассейне, однако сейчас ему нужно было побыть одному, чтобы немного расслабиться.
   Наибольшую опасность для агента, работающего под чужим именем по легенде, представляло как раз это напряжение, которое он испытывал двадцать четыре часа в сутки. Необходимо было найти хоть пару минут, чтобы побыть самим собой.
   Керни знал это правило и не пренебрегал им. Но сейчас он с тревогой думал о Линде.
   Шесть дней эта женщина играла в игру, к которой, в общем, не была готова — она же не профессионал. И хотя пока Линда прекрасно справлялась со своей ролью, в любой момент можно было ждать промаха или срыва. А тогда конец им обоим.
   — Эй, Тэд!
   Керни узнал голос Борзого, повернулся и помахал ему рукой. Борзой — в полотняных брюках и толстом свитере — сидел в шезлонге неподалеку от бассейна, положив на специальную подставку ноги, которые все еще не очень хорошо функционировали.
   Керни, вынужденный играть роль Тэда Бордена, примитивного громилы, необразованного и неотесанного, подобрал с песка полотенце, брюки и футболку и рысцой побежал к дому. Это строение на берегу океана, примерно милях в десяти от того места, где Керни впервые встретился с Борзым, было больше, чем тот, первый дом, гораздо лучше обставлено и значительно лучше охранялось.
   На протяжении последних шести дней Керни мог с легкостью убить Борзого несколько десятков раз. Ему позволялось не только носить свое оружие, он даже имел доступ к солидному арсеналу, имевшемуся в доме.
   Однако он не сделал этого по двум причинам. Первая: он еще не определил точное место Борзого в структуре «Фронта Освобождения» и не выяснил, насколько прочны связи между ним и человеком из Овального кабинета — Романом Маковски.
   Является ли президент марионеткой ФОСА или они все же союзники? В какой степени совпадают их интересы и какие у них разногласия? Все это было крайне важно знать.
   А второй причиной являлось то, что после убийства Борзого Керни нужно было бы живым выбраться из дома да еще увести с собой Линду. Сделать же это при наличии такой хорошо вооруженной и обученной охраны представлялось мало вероятным.
   Так что пока Дмитрий Борзой, или мистер Джонсон, как он заставлял себя называть своих тупоголовых костоломов из уличных банд, был в такой же безопасности, как в церкви.
   Подойдя к дому, Керни увидел Линду. Женщина полностью вошла в игру и теперь проводила основную часть времени с Ванессой, подружкой Борзого, и другими особами женского пола, находившимися в доме.
   А это означало, что ей приходилось пить чуть больше, чем нужно, курить чуть больше, чем нужно, опять же нецензурно ругаться, в общем, вести себя так, словно в голове у нее нет и намека на мозга.
   Борзой, когда Керни подошел ближе к бассейну, приветливо улыбнулся ему.
   — Налей себе стаканчик, Тэд, — сказал он.
   — Да я себя хреново чувствую, если начинаю нажираться с утра, — развязно ответил Джеф.
   Борзой рассмеялся.
   — Ну, как хочешь. Присядь, мне нужно с тобой поговорить.
   — Как скажете, мистер Джонсон.
   Керни придвинул шезлонг и развалился в нем. Он тут же передернул плечами и принялся натягивать брюки и футболку.
   — Холодно, мать его. Так что вы хотели, шеф?
   — Ты мне очень нравишься, Тэд, — снова улыбнулся Борзой. — Может быть, потому, что ты старше и умнее всех этих кретинов, которые меня окружают. А может, потому, что ты еще не совсем забыл, как правильно говорить по-английски. Не знаю, ей-Богу…
   — Вы это о чем?
   — Но я еще не вполне уверен в тебе, Тэд. Почему ты искал встречи с нами?
   Керни почувствовал, что его ладони вспотели. Сейчас он очень хотел, чтобы с ним были сигареты и зажигалка. Или пистолет…
   — Да вы уже спрашивали, шеф.
   Борзой снисходительно усмехнулся.
   — Я помню, Тэд. Но почему такой человек, как ты, не хочет вести более достойную жизнь?
   Ответ на этот вопрос заключался в легенде, подготовленной для Керни сотрудниками спецслужб в Лондоне и Канаде.
   — Ну, понимаете, шеф, — неуверенно начал он, — после того, как я откинулся…
   — А за что конкретно ты угодил в тюрьму? — перебил его Борзой.
   Несомненно, он уже провел свою проверку и прекрасно знал все детали биографии Тэда Бордена. Значит, сейчас он преследует какую-то свою цель, пока неясную Керни.
   — Да пришил там одного засранца, — неохотно ответил он. — Парень мешал мне. Я толкал кайфуху…
   — Наркотики?
   — Ну да.
   — Какие?
   Керни засмеялся.
   — Порошок. Если бы я еще задержался в деле, то перешел бы на крэк. С ним легче работать.
   — А почему ты убил того человека?
   — Я ж говорю — он мне мешал, лез не в свое дело. Да и был слушок, что он стучит легавым.
   — И ты его застрелил?
   — Точно.
   — И как ты себя чувствовал потом?
   Керни пожал плечами.
   — Меня зацапали, мистер Джонсон, — сказал он. — Как я должен был себя чувствовать в тюряге?
   Но Борзой больше не улыбался.
   — Я имею в виду другое, — сказал он серьезно. — Как ты чувствовал себя, когда убил человека?
   Керни не знал, какого ответа от него ждут, а потому спросил, не мудрствуя лукаво:
   — И что я должен ответить?
   — Тебя это не беспокоило? Не было угрызений совести? Может, ты переживал и раскаивался?
   Керни пожал плечами.
   — Я раскаивался только в том, что дал себя повязать. На остальное мне было насрать.
   Похоже, Борзой был удовлетворен. Он сделал глоток из стакана и посмотрел туда, откуда доносились женский смех и веселые выкрики. Это Линда развлекалась со своими новыми подругами.
   — Тогда, на вечеринке, ты был просто великолепен, — сказал Борзой. — Когда разобрался с Харви. А он ведь совсем не подарок. Где ты этому научился, Тэд?
   — Вьетнам.
   — А что ты там делал?
   Керни посмотрел на свои босые ноги.
   — Служил в разведке. Спецотряд.
   — Значит, тебе приходилось проводить рейды по тылам противника? И там ты тоже убивал людей. Сколько ты всего убил, Тэд?
   — Чего? А на какой хрен…
   — Я задал вопрос. Сколько?
   — Пятьдесят два.
   — Каким образом?
   — Но шеф…
   — Каким образом?
   — Да по-разному. Стрелял, резал глотки, и все такое. Кто там их считал, этих азиатов?
   — Хорошо. А теперь скажи мне. Тэд, ты не догадываешься, почему я живу здесь с таким комфортом, почему у меня есть оружие, а власти не пытаются его конфисковать, почему я обладаю, по сути, неограниченными денежными средствами и могу влиять буквально на все в этой стране?
   Керни посмотрел на океан и вновь повернул голову.
   — Ну, я так прикидывал себе, что вы наркотой занимаетесь.
   — Да, часть моих доходов поступает от торговли наркотиками, — кивнул Борзой. — Но лишь малая часть.
   — Но тогда с каких…
   Керни не закончил вопрос.
   — Видишь ли, Тэд, я занимаю очень важный пост в организации, называемой «Фронтом Освобождения Северной Америки».
   — Так они ж коммуняки, что, нет?
   Борзой рассмеялся.
   — Ну, какая разница? Я ведь предлагаю тебе больше денег и власти, чем тебе могло когда-то присниться.
   Керни подумал, что психов с манией величия нельзя выпускать из-под контроля. Это непредсказуемая публика.
   Можно, например, объединить их в какой-то союз, где они выступали бы друг перед другом, наслаждаясь собственным красноречием. Ведь, в сущности, мысли и речи таких людей очень схожи по стилю и выражают те же самые идеи и воззрения.
   И если отбросить национальные особенности и специфику момента, то Адольф Гитлер, Иосиф Сталин и аятолла Хомейни покажутся слушателю просто близнецами-братьями.
   Теперь вот в эту компанию решил затесаться и Дмитрий Борзой.

Глава пятая

   Она сидела на кушетке и перечитывала какой-то старый журнал, не очень вникая в смысл слов.
   Лилли Тубирс вздохнула, отложила журнал, убрала коврик, который укутывал ее ноги, и встала. Поправила свою длинную юбку.
   Часы на комоде, над которым висело ружье Мэтью Хокена, ясно показывали, что давно уже пора заняться приготовлением обеда. Но в отсутствии Уиздома, который гостил у сестры, и Мэтью, который уехал в горы по просьбе ее брата, возня на кухне не доставляла Лилли никакого удовольствия. Поэтому она и не обращала внимания на время.
   Она пересекла комнату, вытащила из буфета бутылку портвейна и налила себе стаканчик. Вина оставалось еще больше половины.
   Женщина сделала глоток и почувствовала, как живительная влага течет по пищеводу и теплой волной окатывает желудок. Хорошо…
   Еще девочкой, когда она росла в резервации и видела, как мужчины каждый день напиваются, ввергая в нищету свои семьи, Лилли решила, что выйдет замуж только за доброго принца из книжек.
   С возрастом, правда, влияние книг уменьшилось, и так было до тех пор, пока она не встретила Мэтью Смита.
   К тому времени Лилли уже поняла, что ее брак с Мэтью Хокеном был ошибкой, и как раз собиралась сделать вещь, немыслимую до сих пор в ее племени — подать на развод, но тут муж неожиданно умер.
   В том же году Мэтью Смит — тезка покойного — оставил службу и перебрался на запад, в Монтану.
   Когда они встретились в первый раз, Лилли просто запуталась в противоречиях натуры этого человека, и чем больше она его узнавала, тем меньше могла понять.
   Он часто поражал ее суровым выражением своего лица, но никто не смеялся так заразительно и весело, как он. Мэтью Смит одновременно и не выносил возражений, и мог быть очень терпеливым и нежным, когда считал это необходимым.
   Он изъяснялся на отличном английском языке, но в гневе бывал несдержан и тогда сыпал бранными словами. И он прекрасно ездил верхом, что тут же снискало ему симпатии Уиздома, который ездить на лошади научился раньше, чем ходить.
   В своем ковбойском костюме, в стетсоне, высоких сапогах и с револьвером на поясе он должен был казаться какой-то карикатурой на героев вестернов, но нет, наоборот, такой внешний вид лишь придавал ему достоинства.
   Прозябая в первом браке, Лилли уже отчаялась встретить мужчину, настоящего мужчину, которого она смогла бы полюбить всей душой, без рациональных объяснений, почему да за что. Она уже вообще сомневалась, что такие мужчины существуют в реальной жизни.
   Мэтью Смит был не похож на других, он был уникален в своем роде. Лишь он сам определял свою линию поведения, сам был себе судьей в поступках и намерениях, сам проводил границу между добром и злом.
   Лилли безнадежно влюбилась в него. Это произошло спустя несколько лет после приезда Смита в Монтану. И вот последние четыре года между ними развивалось их необычное «взаимопонимание».
   Мать Лилли ненавидела Мэтью. Она считала, что лучше уж законным путем выйти замуж за пьяницу — каким был ее супруг — чем жить в грехе, пусть даже с достойным и порядочным человеком.
   Лилли глотнула еще портвейна, поправила свои длинные черные волосы и вернулась на кушетку, поближе к огню.
   В углу стояло кресло Мэтью. Лилли никогда не садилась в него, если Смит был дома, но часто делала это в его отсутствие. Над креслом каким-то образом постоянно висел запах сигар, которые курил Мэтью, и это очень нравилось Лилли. Правда, иногда чувства настолько захватывали ее, когда она сидела в кресле и мечтала о встрече с любимым, что ей приходилось поспешно выбегать в другую комнату, чтобы не расплакаться.
   Она взяла два небольших полена из кучи, которую нарубил Мэтью перед отъездом, и бросила их в огонь. Потом подняла голову и посмотрела на школьную фотографию Уиздома, висевшую на стене. Господи, он здесь выглядит совсем как белый. Аккуратный костюмчик, волосы гладко причесаны, глаза смотрят вдумчиво, но вместе с тем дерзко.
   Когда они переехали сюда, в хижину в лесу, о школе пришлось забыть. По крайней мере, до тех пор, пока ситуация в стране не изменится к лучшему.
   — Уиздом Тубирс, — громко сказала Лилли.
   Хорошее имя. Ей оно очень нравилось.
   Она взяла с комода еще одну фотографию сына и принялась ее разглядывать. Снимок сделал год назад Боб, ее брат, чистокровный индеец. Теперь он был лидером местной ячейки «Патриотов».
   А вот еще фото — она, Уиздом и Мэтью Смит играют в снежки. Тогда ей здорово досталось, но было так весело.
   Лилли всмотрелась в лицо Мэтью.
   Это было лицо сильного человека. Может, не все назвали бы его красивым, но для нее оно было лучшим в мире. И в нем отражался характер этого мужчины.
   Лилли усмехнулась и отложила фотографии.
   Над комодом висело ружье Мэтью Хокена.
   Она вернулась на кушетку и вновь укрыла ноги ковриком. Еще будет время приготовить обед. Сойдет что-нибудь легкое.
   Женщина взяла журнал и глотнула вина, но тут вдруг с улицы донеслись звуки, которые заставили ее резко привстать, едва не разлив портвейн. Снова послышался тот же шум. Она услышала топот лошадиных копыт и заливистый лай собак.
   Лилли резко встала с кушетки. Ей нужно было обуться и взять ружье. Теплые ботинки стоят у двери, а дробовик Мэтью висит в шкафу. Женщина бросилась туда и вытащила оружие. В магазине пять зарядов.
   Потом она метнулась к двери, открыла ее, выглянула. Снова послышалось ржание лошади, и теперь Лилли увидела ее. В ста футах от дома Араби как раз поднималась на дыбы, защищая хозяина от трех, нет, четырех диких псов, размерами не уступающим немецкой овчарке. Собаки норовили вцепиться в ноги лошади.
   А в седле… В седле сидел Мэтью, но он уже еле держался и мог в любой момент упасть на землю и угодить в зубы свирепых псов.
   — Мэтью!
   Лилли прыгнула в ботинки, не завязывая шнурков натянула их, и бросилась на помощь, на бегу вскидывая дробовик к плечу. Расстояние было слишком велико, но она все же выстрелила…

* * *

   Левая рука совершенно не слушалась, а одной правой он никак не мог развязать узел.
   — Черт возьми, — яростно выругался он сквозь зубы.
   Араби снова встала на дыбы. Пока лошадь так прыгала, он не мог дать прицельный выстрел по диким собакам, а если она упадет, то неминуемо сломает себе спину.
   Но он все же потянулся к пистолету и в этот миг услышал хлопок дробовика и бросил взгляд в направлении дома.
   — Уйди внутрь, Лилли!
   Но женщина продолжала бежать к ним, увязая в снегу. Псы тоже не собирались оставлять добычу. Он понял, что или в этих собак уже стреляли раньше и они привыкли к грохоту, или просто были очень голодные, поскольку снег в этом году выпал рано.
   Он зубами стянул перчатку с правой руки и потянулся к карману за складным ножом. Ему удалось достать оружие и открыть лезвие. Он с силой полосонул клинком по веревке. В этот момент Араби снова встала на дыбы и он вылетел из седла.
   Он тяжело рухнул в снег, воздух словно выкачали из груди. И он знал, что теперь собаки переключат свое внимание с лошади на него. Перекатившись на спину и скрипя зубами от боли в левом плече, он все же дотянулся до кобуры и выхватил «Беретту».
   Ближайший пес прыгнул вперед с явным намерением вцепиться ему в горло.
   Он выстрелил, раз и второй, пули вошли прямо в пасть собаке, отшвырнув уже мертвое тело на пару футов.
   Но еще два пса неслись на него, глухо рыча.
   Выстрел… Еще один…
   Первая собака покатилась по земле, но вторая двигалась слишком быстро. Он сумел снова откатиться, и мохнатое тело приземлилось в нескольких дюймах от него. Вскидывая пистолет, он услышал истошный крик Лилли:
   — Смит! Ложись!
   Он буквально зарылся в снег.
   Лилли вовсе не была мастером стрельбы из дробовика, но времени на споры уже не оставалось.
   Он услышал звук выстрела, собачий визг и щелчок передергиваемого затвора.
   А потом он услышал Араби.
   Подняв голову, он увидел что последний пес — самый крупный — прыгает вверх, пытаясь дотянуться до горла лошади.
   Он выстрелил, и тут же снова хлопнул дробовик. Собака — казалось — зависла в воздухе, а потом рухнула в глубокий снег.
   Он с трудом встал на колени, попытался подняться.
   Снег вокруг него был испещрен дырочками от дробинок, и он подумал, что ему просто повезло — женщина все же попала в собаку, а не в него.
   Он коротко свистнул, и Араби подскакала к нему. Мужчина сунул «Беретту» в кобуру.
   — Все в порядке, милая, не горячись.
   — Смит!
   Он повернулся, и Лилли упала в его объятия.
   — Все в порядке, милая, — повторил он, на этот раз обращаясь к женщине.

Глава шестая

   Лем Пэрриш стоял на крыше Марлтоп Билдинг, первого небоскреба, возведенного в Метроу. Теперь, правда, он казался гномом по сравнению с другими, более современными высотными зданиями, но и так с него открывался хороший вид на центр города.
   Сейчас Пэрриш напоминал сам себе журналиста из старого фильма Орсона Уэллса «Война миров». Там тоже человек стоял на крыше и с ужасом смотрел, как облака смертоносного газа, выпущенного из машин марсиан, неумолимо окутывают Нью-Йорк.
   В данном, правда, случае представители внеземной цивилизации отсутствовали, да и газа пока не было, хотя в последние дни его частенько применяли для разгона уличных демонстраций.
   А вместо марсианских треножников были танки, управляли которыми люди из президентских «Ударных отрядов».
   — Есть сигнал, Лем, — сказал ассистент. — Эфир в пять. У тебя еще три — четыре минуты.
   Пэрриш кивнул и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, восстанавливая дыхание. Затем крепче сжал в руке микрофон, наклонился к нему, заговорил:
   — В эфире Лем Пэрриш, «Свободное радио» из Метроу. Я мог бы сказать вам, где сейчас нахожусь, но зачем облегчать работу «ударникам»? Они и так запеленгуют нас быстро.
   Танки президентских отрядов в настоящий момент движутся по всем главным улицам к центру города. Первый раз тяжелая техника введена в Метроу с тех пор, как по приказу Хобарта Таунса была осуществлена блокада города шесть дней назад.
   Кажется, люди готовы оказать сопротивление этим бронированным монстрам. Это их стремление одновременно прекрасно своим духом борьбы и жалко своей бесполезностью.
   Пока он говорил, улицы постепенно заполнялись мужчинами и женщинами, жителями Метроу. Большинство из них шли с пустыми руками.
   — И это происходит в стране, — продолжал Пэрриш, — где гражданам было гарантировано право иметь оружие для защиты себя и своих семей, для защиты свободы и демократии.
   Теперь же те, кто не стал приспешником диктатора, вынуждены идти на танки с булыжником и бейсбольными битами. А их ждут пулеметы и вооруженные солдаты. Пока еще выстрелы не прозвучали…
   Пэрриш поднял к глазам бинокль.
   — Да, я вижу, как солдаты президента натягивают противогазы, а люки танков закрываются. Похоже, сейчас начнется… Точно! Показались клубы бело-серого дыма. Это какая-то разновидность слезоточивого газа. Заряды выстреливаются из приспособлений, напоминающих огнеметы. Ими вооружены два десятка солдат.
   Я вижу, как люди, взявшись за руки, становятся в ряд, чтобы перекрыть дорогу танкам. Тут как минимум сто человек. Но машины продолжают движение. Неужели не остановятся? И смогут ли эти люди выдержать газовую атаку?
   Ассистент на пальцах показал, что их время истекает.
   И в этот момент раздались автоматные очереди.
   — О, Боже! — Пэрриш снова схватил бинокль. — Стреляют «ударники», поскольку граждане не имеют автоматического оружия. Я отчетливо вижу два тела на асфальте — мужчину и женщину.
   Живая стена прогнулась, но не отступила. Я вижу решимость, отчаянную решимость на лицах этих людей. Они готовы напасть на танки с булыжником и дубинками в руках. Да это ведь как в Венгрии в пятьдесят шестом году, когда…
   Снова послышались очереди, грохот нарастал. Подключились башенные пулеметы с нескольких танков. К счастью, они стреляли над головами демонстрантов. В солдат полетели камни. Многие из них несли пластиковые щиты, но теперь они бросали их и вскидывали винтовки.
   Пэрриш видел, как какой-то мужчина бросился на трех «ударников», размахивая бейсбольной битой. Его срезали очередью.
   Теперь стрельба шла уже вовсю, люди падали на землю, корчась в лужах крови. Некоторые побежали, другие продолжали сопротивление, швыряя камни.
   — «Ударные отряды» открыли огонь, — снова заговорил журналист. — Я вижу не менее двух десятков тел, лежащих на асфальте. Грохот выстрелов разносится по всему центру города.
   Танки все движутся вперед… О, Господи! Стальная машина только что прокатилась по телам троих мужчин из числа демонстрантов. Пулемет на ее башне начал разворачиваться… Нет!
   Раздался оглушительный грохот, микрофон в руках Пэрриша словно взвизгнул.
   — Это был снаряд! Танк выпустил снаряд по магазину «Мерсер», где укрылись некоторые из демонстрантов. Здание сейчас объято пламенем, валит черный дым!
   — Заканчивай, Лем, — сказал ассистент. — Сейчас они засекут нас и тогда все.
   Пэрриш кивнул и снова заговорил:
   — Стрельба продолжается. Ее ведут уже несколько пулеметов. На улице остаются десятки убитых и раненых людей. Мой ассистент сообщает, что нас засекли. Мы должны уйти из эфира.
   Но не сомневайтесь — мы вернемся и будем рассказывать вам правду, до тех пор, пока нас не поймают. Но тогда на смену нам придут другие. Правда сделает нас свободными. Говорит «Свободное радио» из Метроу, Лем Пэрриш прощается с вами.
   — Уходим, Лем!
   Пэрриш опустился на колени, помогая ассистенту собрать аппаратуру. Он теперь отчетливо слышал треск вертолетов где-то в небе.
   Что ж, возможно они слишком задержались…

Глава седьмая

   Позволив Лилли сначала осмотреть свою руку, Мэтью Смит настоял, чтобы она затем занялась лошадью. Женщина послушалась, сделала все, что требовалось, а потом нашла его на полу в комнате, без сознания.
   Мэтью Смит был шести футов ростом и очень хорошего телосложения. Весил он двести фунтов, хотя на вид казался легче. По логике, Лилли ни за что не смогла бы поднять его с пола и дотащить до кушетки. Но все же она это сделала. Затем сняла с него пояс с оружием. Потом женщина принялась осторожно стаскивать с Мэтью одежду, чтобы добраться до раны. Кое-где пришлось даже воспользоваться ножом, чтобы разрезать материю.
   Она определила, что рана, несомненно, было очень болезненной, но для жизни угрозы не представляла, тем более, что кровь уже не текла. Месяц назад ему сделали прививку от столбняка, когда Мэтью поранил руку, к тому же он всегда отличался богатырским здоровьем. Что ж, могло быть и хуже. Слава Богу.
   Инфекции можно было не опасаться. Лилли приготовила горячую воду, бинты, антисептик и занялась раной вплотную. Мэтью все еще был без сознания, видимо, от боли. А может, просто уснул.
   Она накрыла его теплым пледом, а потом опустилась на колени и начала снимать с него тяжелые ботинки.
   Мэтью открыл глаза.
   — Надлежит предположить, — сказал он, — что я еще жив?
   — Правильно догадался.
   Он поднялся на кушетке прежде, чем она успела ему это запретить, и затем спросил:
   — Почему ты не отговорила меня ехать туда?
   Лилли вздохнула.
   — Я прогуляла Араби, вытерла ее, накормила и напоила. Вычистила седло, оно было в крови.
   — Но я сам…
   — Нет, я уже справилась. И тебе нельзя двигаться. Кровотечение может возобновиться.
   — Ты спасла мне жизнь…
   — Вряд ли. Я просто помешала тебе столкнуться с той собакой. Вот и все.
   — Не согласен.
   — Ладно, забудь о собаках. Трупы я похороню.
   — Зачем? Ты можешь оставить их там же.
   — Нет, не могу. На запах крови сбегутся другие звери. Я стащу их в кучу и закопаю.
   — Тогда возьми мой пистолет. Из дробовика ты стреляешь очень неважно, я должен признать.
   — Хорошо. Тебе еще больно?
   — Да вот поесть бы неплохо.
   — Сейчас я покормлю тебя. Как ты думаешь, алкоголь тебе не повредит, или ты потерял слишком много крови?