Страница:
Путин обратился ко мне с просьбой предоставить ему абсолютные полномочия для руководства военной операцией, для координации действий всех силовых структур. Я не колеблясь поддержал его. Практически на моих глазах, за какие-то считанные недели, он переломил ситуацию в работе наших силовых ведомств. Каждый день он собирал их руководителей у себя в кабинете, каждый день вновь и вновь заставлял объединять все ресурсы силовиков в единый кулак.
Кстати, в этот момент я сознательно и целенаправленно начал приучать общество к мысли, что Путин — это и есть будущий президент. Газетные обозреватели были полны недоумений, сомнений, тревог: я в полном объёме доверял Путину то, что прежде не доверял никому. Каждую субботу он проводил встречи с силовыми министрами по ситуации в Чечне. Вёл Путин и расширенные заседания Совета безопасности. Представлял интересы России на международном саммите в Осло. Вручал награды, принимал послов иностранных государств, делал все больше и больше официальных политических заявлений. Мне было очень важно, чтобы люди начали привыкать к Путину. Начали воспринимать его как главу государства. Я был уверен в том, что все идёт правильно.
Чувство правоты, точного шага. Его ни с чем не перепутаешь.
Ситуация в Дагестане постепенно возвращалась в мирное русло, под наш контроль.
… Вот тогда-то и прозвучали страшные взрывы в Буйнакске, потом в Москве. Многоэтажный жилой дом на улице Гурьянова, через неделю — на Каширском шоссе. Затем последовал взрыв дома в маленьком провинциальном Волгодонске. Из-под обломков спасатели доставали тех немногих, кто остался в живых, доставали мёртвые тела. Телевидение транслировало на всю страну непрерывный страшный репортаж.
Над страной навис настоящий страх. Люди не могли спокойно спать, ночами дежурили у подъездов своих домов, в панике срочно переселялись на дачные участки, бежали в деревни, к родственникам и знакомым, даже в другие республики СНГ.
… Расчёт террористов был точен. Однажды, в Будённовске, в 1995 году, они уже применяли эту тактику. Только теперь их дьявольский замысел был ещё страшнее: теперь они пытались взять в заложники не районную больницу, как тогда, в Будённовске, а целую страну. Они надеялись, что, устав от страха, ожидания, ужаса, государство отступит, оставит бандитов в покое, безропотно отдаст им Дагестан.
К счастью, этого не произошло.
Нашёлся человек, который остановил страх. И этим человеком стал Путин.
Его жёсткие заявления, подкреплённые началом военной операции на территории Чечни — бандиты будут найдены и уничтожены везде, где бы они ни находились, — стали главным политическим событием осени 1999-го. Путина упрекали за то, что он выражается грубо, резко, употребляет жаргон. Может ли премьер великой страны говорить такие недопустимые для него в любой другой ситуации слова: «мочить в сортире»? Но именно потому, что Путин в тот момент абсолютно не думал о своей репутации, о своём имидже, не надеялся на то, что его политическая карьера будет продолжена после чеченских событий, он нашёл единственно правильный тон и правильные слова. В них была не ненависть к террористам, а презрение к ним. Не тревога, не озабоченность стали лейтмотивом этих выступлений, а холодная уверенность в своей силе настоящего защитника, мужчины.
… Именно эти заявления, порой далёкие от дипломатического стиля, принесли Путину в короткий срок огромную популярность в России.
Он не рисовал образ врага и не пытался разжечь в россиянах низкие шовинистические инстинкты. Я глубоко убеждён, что причина популярности как раз в том, что Путин сумел внушить людям надежду, веру, дать ощущение защищённости и спокойствия. Он не играл словами, он искренне и твёрдо отреагировал на события, так, как ожидали от него десятки миллионов людей в России.
Путин дал людям обеспеченные государством гарантии личной безопасности. И люди поверили лично ему, Путину, что он сможет их защитить. Это стало главной причиной взлёта его популярности.
Страна, загипнотизированная правительственными кризисами, давно не имела столь позитивной идеологии. И то, что создал эту идеологию молодой, только что пришедший во власть политик, произвело на всех очень сильное впечатление.
Путин избавил Россию от страха. И Россия заплатила ему глубокой благодарностью.
Но при этом нельзя забывать и о тяжких последствиях войны. Да, сегодня есть масса фактов, свидетельствующих о том, что во «второй чеченской» пострадали мирные жители. Люди потеряли свои дома, имущество, многие мирные чеченцы лишились жизни, здоровья. Однако должна ли российская армия нести ответственность за эту беду?
… Может ли кто-нибудь представить себе такую ситуацию, чтобы российские солдаты прятались в домах мирных жителей, стреляли оттуда по вооружённому противнику, подставляя тем самым своих женщин и стариков под ответный огонь? Думаю, никто.
Издали война видится совсем иначе. У нас, в России, практически все люди понимают, за что воюют российские солдаты. Почему они там воюют. Тем не менее кадры, которые день за днём в течение многих месяцев показывали телекомпании мира, убедили международное общественное мнение в том, что якобы идёт агрессия против мирного населения, против народа. Повторю то, что говорил уже не раз, то, что российские представители объясняли западным партнёрам тысячу раз: Россия воюет против агрессора — созданных на территории Чечни террористических банд, в составе которых множество наёмников из арабского мира, из Афганистана, даже из Юго-Восточной Азии. Это хорошо вооружённая (порой по последнему слову техники), обученная армия убийц. Армия экстремистов, которые на самом деле не имеют ничего общего с подлинным исламом.
Вот передо мной наградные листы тех, кто воевал против экстремистов на территории Чечни и Дагестана.
Сержант Никитин Дмитрий Николаевич. Разведчик. На окраине посёлка Тасута, в Дагестане, в жестоком бою был ранен его командир. Рискуя жизнью, сержант вынес раненого командира с поля боя. Удостоен звания Героя России.
Подполковник Стержантов Александр Линович. Командир группы разведчиков, вместе со своим отрядом захватил господствующую высоту на горе Чабан, в Дагестане. Группа боевиков, поддерживаемая огнём из миномётов, гранатомётов, снайперами, атаковала разведроту Стержантова. Бой длился четыре часа. Сорок один солдат был ранен, трое погибли. Александр Линович организовал выход своей группы из окружения, вынося тела погибших и эвакуируя всех раненых. Вызвал огонь артиллерии на себя. Прикрывая отход подразделения, подполковник вёл огонь из автомата, пока последний солдат не оказался в безопасности. Он последним покинул поле боя. Подполковник Стержантов чудом остался жив. Удостоен звания Героя России.
Командир инженерно-сапёрного батальона майор Крюков Олег Васильевич. 5 сентября 1999 года в районе военного городка, около госпиталя, был обнаружен грузовой автомобиль, начинённый взрывчатой смесью. Полторы тонны взрывчатки. Майор Крюков провёл инженерную разведку, обнаружил часовой механизм в машине со взрывчаткой и за пятнадцать минут до взрыва обезвредил его. Удостоен звания Героя России.
Всем этим людям я лично вручал награды в Кремле. Один сержант, совсем молоденький, так разволновался, что не смог ни слова вымолвить. Я пожал ему руку, заглянул в глаза, а в них стоят слезы. А ведь эти глаза видели смерть.
… Таких боевых эпизодов на территории Чечни и Дагестана были сотни и тысячи. Эти подвиги — борьба с террористами, но никак не война с народом. Мне кажется, это давно пора понять всем в мире.
Международное общественное мнение, которое хотело бы пригвоздить Россию к позорному столбу за «военные преступления», не знает и не хочет знать, что на самом деле является главной причиной гибели мирных жителей. Мы никогда не проводили в Чечне массовых расстрелов безоружных людей, не было там ни этнических чисток, ни концентрационных лагерей. Главная причина ракетных ударов и бомбёжек, которые принесли боль и горе простым людям, — это война, развязанная террористами против российского народа. Главная причина — в том, что террористы прятались за спинами мирного населения.
Вызов, брошенный нам в Чечне, — это вызов глобальный, исторический.
Когда я слышу о «военных преступлениях» российской армии, мне хочется спросить: является ли «военным преступлением» тот факт, что чуть ли не основным источником своего существования бандиты сделали доход от продажи людей в рабство и получение выкупа за их жизни?
В Чечне содержалось не менее двух тысяч заложников-рабов. И их число постоянно росло не только за счёт российских военнослужащих (хотя кому-то очень хочется представить дело именно таким образом). В заложники попадали и граждане других государств: например, двое англичан из гуманитарной миссии, мужчина и женщина, несколько месяцев подвергались пыткам и изнасилованиям, пока за них не был получен выкуп. Выкуп хотели получить и за представителей английской телефонной компании, устанавливавшей спутниковую связь для Масхадова и других лидеров боевиков. Но их украли другие бандиты и отрезали несчастным головы. Весь мир видел эти ужасающие фотографии, но, похоже, не весь мир понял суть происходящего.
Вывозили в Чечню крошечных детей (одному из заложников не было ещё и года), молодых женщин, азербайджанских крестьян, сибирских и московских бизнесменов, простых рабочих. Издевались, пытали, насиловали.
В работорговлю были вытянуты шайки ингушских, дагестанских, русских бандитов. Страшное, не укладывающееся в голове явление стало массовым!
Израильский мальчик Ади Шарон был похищен в центре Москвы. Чуть ли не в те же дни, когда были взорваны два жилых дома. Похитители, среди которых было несколько чеченцев и несколько русских, вывезли его в Пензу. Спрятали там. Требовали выкуп. Пытали, отрезали пальцы. В чем провинился израильский мальчик, которого все-таки удалось спасти? А ведь многих заложников так и не спасли…
Вот он — вызов, брошенный России, да и не только ей — всему человечеству. По крайней мере — всей Европе. И пусть никого не вводят в заблуждение зелёный мусульманский флаг террористов, цитаты из Корана, белые одежды «ваххабитского учения».
Нет у них ни учения, ни флага, ни права цитировать духовные книги. Это — изверги.
В Чечне цивилизация была отброшена минимум на несколько столетий назад. Боялись быть украденными люди даже из отдалённых уголков России, безумие чеченского рабства вошло в массовое сознание как реальная угроза.
Но это лишь одна грань подлинной чеченской трагедии. То, что волновало буквально каждого человека здесь, в России. Однако меня, как президента, волновало и другое — геополитическая составляющая бандитского сепаратизма. Новое образование грозило разорвать Россию изнутри.
Остановлюсь ещё на одном крайне болезненном вопросе чеченской войны.
Владимир Путин с самого начала предупреждал: будут жертвы среди наших солдат. Но заканчивать военную операцию необходимо, доводить её до логического конца нужно, чтобы не было потом жертв намного более страшных!
Эта простая мысль, знакомая любой стране, любому народу, который сталкивался с массовым террором (в том числе, как я уже говорил, народам Англии, Франции, Израиля), впервые столь внятно и чётко была озвучена после нескольких лет сосуществования с бандитами за ширмой государственности Чечни.
И до сего дня в больших и малых городах России оплакивают тех, кто погиб, защищая Родину. Эти жертвы, безусловно, ложатся на власть нелёгким грузом политической и моральной ответственности.
Но есть у этих скорбных цифр наших потерь и другой подтекст. С каждым днём в глазах людей фигура российского военного, человека, защищающего страну и порядок на её территории, все больше очищается от наносной грязи политической конъюнктуры. Становится объединяющим, мощным национальным символом.
Страна уже не сможет забыть и предать этих ребят.
У любой войны есть оппоненты. И это — правильно. Это в природе человека. В конце концов, я тоже противник войны. И Владимир Путин — её противник.
Военная операция была нужна не только для сохранения целостности России, для защиты наших граждан, для демонстрации политической воли и силы государства. Она была нужна в первую очередь для того, чтобы в республике установился прочный, настоящий мир. И нормальная жизнь.
Я знаю, что этот постулат воспринимается многими как «российская пропаганда». Но вот конкретные факты. Конкретные судьбы.
Россия восстанавливает в Чечне все, что можно заново отстроить и восстановить. 40 больниц, 11 поликлиник, 2 станции переливания крови, 2 госпиталя, 1 родильный дом. В районах республики начинают работать службы «Скорой помощи». Скоро чеченские дети вновь смогут нормально учиться, чего они были лишены последнее время. В Чечню возвращаются электрическая энергия и газ. Будут в Чечне и нормальная канализация, и водоснабжение. Это значит, что вновь появится чистая вода. Люди не будут умирать от тифа и дизентерии.
В каждом освобождённом районе Чечни устанавливаются станция космической связи и обычная телефонная связь. Начали ходить рейсовые автобусы.
Я знаю, что в западной прессе упорно муссируются слухи о том, что Грозный будет окончательно разрушен, стёрт с лица земли. Это неправда. Несмотря на огромные трудности, столица Чечни вновь станет жилым городом, будет восстановлена.
И беженцы знают обо всем этом. Многие люди уже вернулись в Грозный, и с каждым днём на территорию Чечни возвращается все больше людей. Россия присылает в Чечню учителей, врачей, строителей. Восстанавливает мечети, железные дороги.
Врач Любовь Дорошенко ежедневно консультировала и лечила более ста жителей Грозного, благодаря ей более полутора тысяч жителей получили точные диагнозы и отправились на лечение. Врач Ирина Назарова, анестезиолог-реаниматолог, неоднократно сдавала свою кровь при операциях для спасения мирных жителей Чечни. И таких российских людей, помогающих сейчас Чечне, — сотни и тысячи.
Перед ними можно только преклоняться. Их подвиг незаметен на общем фоне военных действий. А ведь они сделали главное — именно они, строители, инженеры, врачи, убедили мирное население Чечни, что вместе с Россией сюда возвращаются медицина, культура, строительство, возвращается работа, возвращается мир.
… Я приемлю в полемике о Чечне любую позицию, любые аргументы. Кроме откровенной лжи.
А сегодня, к сожалению, и у нас, в России, и в мире есть люди, которые разговаривают с нами на языке подтасовок. Оказывается, это не чеченские террористы совершили нападение на Россию, а российская армия — на «свободную Чечню». Оказывается, это не террористы взорвали дома в Москве, а российские спецслужбы, чтобы развязать эту агрессию.
… Я бы мог понять, если бы эта версия событий была разработана чеченскими сепаратистами в целях информационной войны, распространялась только на их деньги. К большому сожалению, это не так.
На мой взгляд, внедрять сегодня такую кощунственную версию в сознание людей — профессиональное и моральное преступление.
Тем более что уже многое известно. В результате следственных действий найдены вещественные доказательства — механизмы и взрывчатые вещества, аналогичные тем, что использовались в Москве, были найдены на базах боевиков в Чечне. Установлены фамилии преступников, которые проходили подготовку на базах террористов в Чечне. Задержаны их непосредственные помощники. Я убеждён, что не за горами и судебный процесс по этому делу.
Но фальсификация продолжается. Кому-то очень выгодно держать на поверхности общественного внимания ложь о том, как начиналась «вторая чеченская».
В тот момент звучала ещё одна тема оппозиционных политических аналитиков: Чечня — это некий политический ресурс Путина.
В том-то и дело, что популярность Владимира Путина на фоне чеченской войны не была предсказуемым политическим рецептом. Более того, Путин повёл себя в этой ситуации как политический камикадзе, бросил в эту войну весь свой ресурс, сжигая его дотла, не желая осторожничать. И тот, кто сегодня утверждает обратное, — просто врёт.
Путин никогда не хотел быть президентом, не рвался к власти, напротив, долго сомневался, принимать ли моё предложение.
Да, наш мир не застрахован от любых провокаций, от любых угроз, которые могут исходить откуда угодно. Главное — как ведут себя люди Что они делают перед лицом угрозы.
… До сих пор стоят у меня перед глазами эти тела, которые кусками доставали из сырой осенней московской земли. Из развалин взорванных домов.
Я эту картину не забуду никогда.
Кстати, в этот момент я сознательно и целенаправленно начал приучать общество к мысли, что Путин — это и есть будущий президент. Газетные обозреватели были полны недоумений, сомнений, тревог: я в полном объёме доверял Путину то, что прежде не доверял никому. Каждую субботу он проводил встречи с силовыми министрами по ситуации в Чечне. Вёл Путин и расширенные заседания Совета безопасности. Представлял интересы России на международном саммите в Осло. Вручал награды, принимал послов иностранных государств, делал все больше и больше официальных политических заявлений. Мне было очень важно, чтобы люди начали привыкать к Путину. Начали воспринимать его как главу государства. Я был уверен в том, что все идёт правильно.
Чувство правоты, точного шага. Его ни с чем не перепутаешь.
Ситуация в Дагестане постепенно возвращалась в мирное русло, под наш контроль.
… Вот тогда-то и прозвучали страшные взрывы в Буйнакске, потом в Москве. Многоэтажный жилой дом на улице Гурьянова, через неделю — на Каширском шоссе. Затем последовал взрыв дома в маленьком провинциальном Волгодонске. Из-под обломков спасатели доставали тех немногих, кто остался в живых, доставали мёртвые тела. Телевидение транслировало на всю страну непрерывный страшный репортаж.
Над страной навис настоящий страх. Люди не могли спокойно спать, ночами дежурили у подъездов своих домов, в панике срочно переселялись на дачные участки, бежали в деревни, к родственникам и знакомым, даже в другие республики СНГ.
… Расчёт террористов был точен. Однажды, в Будённовске, в 1995 году, они уже применяли эту тактику. Только теперь их дьявольский замысел был ещё страшнее: теперь они пытались взять в заложники не районную больницу, как тогда, в Будённовске, а целую страну. Они надеялись, что, устав от страха, ожидания, ужаса, государство отступит, оставит бандитов в покое, безропотно отдаст им Дагестан.
К счастью, этого не произошло.
Нашёлся человек, который остановил страх. И этим человеком стал Путин.
Его жёсткие заявления, подкреплённые началом военной операции на территории Чечни — бандиты будут найдены и уничтожены везде, где бы они ни находились, — стали главным политическим событием осени 1999-го. Путина упрекали за то, что он выражается грубо, резко, употребляет жаргон. Может ли премьер великой страны говорить такие недопустимые для него в любой другой ситуации слова: «мочить в сортире»? Но именно потому, что Путин в тот момент абсолютно не думал о своей репутации, о своём имидже, не надеялся на то, что его политическая карьера будет продолжена после чеченских событий, он нашёл единственно правильный тон и правильные слова. В них была не ненависть к террористам, а презрение к ним. Не тревога, не озабоченность стали лейтмотивом этих выступлений, а холодная уверенность в своей силе настоящего защитника, мужчины.
… Именно эти заявления, порой далёкие от дипломатического стиля, принесли Путину в короткий срок огромную популярность в России.
Он не рисовал образ врага и не пытался разжечь в россиянах низкие шовинистические инстинкты. Я глубоко убеждён, что причина популярности как раз в том, что Путин сумел внушить людям надежду, веру, дать ощущение защищённости и спокойствия. Он не играл словами, он искренне и твёрдо отреагировал на события, так, как ожидали от него десятки миллионов людей в России.
Путин дал людям обеспеченные государством гарантии личной безопасности. И люди поверили лично ему, Путину, что он сможет их защитить. Это стало главной причиной взлёта его популярности.
Страна, загипнотизированная правительственными кризисами, давно не имела столь позитивной идеологии. И то, что создал эту идеологию молодой, только что пришедший во власть политик, произвело на всех очень сильное впечатление.
Путин избавил Россию от страха. И Россия заплатила ему глубокой благодарностью.
Но при этом нельзя забывать и о тяжких последствиях войны. Да, сегодня есть масса фактов, свидетельствующих о том, что во «второй чеченской» пострадали мирные жители. Люди потеряли свои дома, имущество, многие мирные чеченцы лишились жизни, здоровья. Однако должна ли российская армия нести ответственность за эту беду?
… Может ли кто-нибудь представить себе такую ситуацию, чтобы российские солдаты прятались в домах мирных жителей, стреляли оттуда по вооружённому противнику, подставляя тем самым своих женщин и стариков под ответный огонь? Думаю, никто.
Издали война видится совсем иначе. У нас, в России, практически все люди понимают, за что воюют российские солдаты. Почему они там воюют. Тем не менее кадры, которые день за днём в течение многих месяцев показывали телекомпании мира, убедили международное общественное мнение в том, что якобы идёт агрессия против мирного населения, против народа. Повторю то, что говорил уже не раз, то, что российские представители объясняли западным партнёрам тысячу раз: Россия воюет против агрессора — созданных на территории Чечни террористических банд, в составе которых множество наёмников из арабского мира, из Афганистана, даже из Юго-Восточной Азии. Это хорошо вооружённая (порой по последнему слову техники), обученная армия убийц. Армия экстремистов, которые на самом деле не имеют ничего общего с подлинным исламом.
Вот передо мной наградные листы тех, кто воевал против экстремистов на территории Чечни и Дагестана.
Сержант Никитин Дмитрий Николаевич. Разведчик. На окраине посёлка Тасута, в Дагестане, в жестоком бою был ранен его командир. Рискуя жизнью, сержант вынес раненого командира с поля боя. Удостоен звания Героя России.
Подполковник Стержантов Александр Линович. Командир группы разведчиков, вместе со своим отрядом захватил господствующую высоту на горе Чабан, в Дагестане. Группа боевиков, поддерживаемая огнём из миномётов, гранатомётов, снайперами, атаковала разведроту Стержантова. Бой длился четыре часа. Сорок один солдат был ранен, трое погибли. Александр Линович организовал выход своей группы из окружения, вынося тела погибших и эвакуируя всех раненых. Вызвал огонь артиллерии на себя. Прикрывая отход подразделения, подполковник вёл огонь из автомата, пока последний солдат не оказался в безопасности. Он последним покинул поле боя. Подполковник Стержантов чудом остался жив. Удостоен звания Героя России.
Командир инженерно-сапёрного батальона майор Крюков Олег Васильевич. 5 сентября 1999 года в районе военного городка, около госпиталя, был обнаружен грузовой автомобиль, начинённый взрывчатой смесью. Полторы тонны взрывчатки. Майор Крюков провёл инженерную разведку, обнаружил часовой механизм в машине со взрывчаткой и за пятнадцать минут до взрыва обезвредил его. Удостоен звания Героя России.
Всем этим людям я лично вручал награды в Кремле. Один сержант, совсем молоденький, так разволновался, что не смог ни слова вымолвить. Я пожал ему руку, заглянул в глаза, а в них стоят слезы. А ведь эти глаза видели смерть.
… Таких боевых эпизодов на территории Чечни и Дагестана были сотни и тысячи. Эти подвиги — борьба с террористами, но никак не война с народом. Мне кажется, это давно пора понять всем в мире.
Международное общественное мнение, которое хотело бы пригвоздить Россию к позорному столбу за «военные преступления», не знает и не хочет знать, что на самом деле является главной причиной гибели мирных жителей. Мы никогда не проводили в Чечне массовых расстрелов безоружных людей, не было там ни этнических чисток, ни концентрационных лагерей. Главная причина ракетных ударов и бомбёжек, которые принесли боль и горе простым людям, — это война, развязанная террористами против российского народа. Главная причина — в том, что террористы прятались за спинами мирного населения.
Вызов, брошенный нам в Чечне, — это вызов глобальный, исторический.
Когда я слышу о «военных преступлениях» российской армии, мне хочется спросить: является ли «военным преступлением» тот факт, что чуть ли не основным источником своего существования бандиты сделали доход от продажи людей в рабство и получение выкупа за их жизни?
В Чечне содержалось не менее двух тысяч заложников-рабов. И их число постоянно росло не только за счёт российских военнослужащих (хотя кому-то очень хочется представить дело именно таким образом). В заложники попадали и граждане других государств: например, двое англичан из гуманитарной миссии, мужчина и женщина, несколько месяцев подвергались пыткам и изнасилованиям, пока за них не был получен выкуп. Выкуп хотели получить и за представителей английской телефонной компании, устанавливавшей спутниковую связь для Масхадова и других лидеров боевиков. Но их украли другие бандиты и отрезали несчастным головы. Весь мир видел эти ужасающие фотографии, но, похоже, не весь мир понял суть происходящего.
Вывозили в Чечню крошечных детей (одному из заложников не было ещё и года), молодых женщин, азербайджанских крестьян, сибирских и московских бизнесменов, простых рабочих. Издевались, пытали, насиловали.
В работорговлю были вытянуты шайки ингушских, дагестанских, русских бандитов. Страшное, не укладывающееся в голове явление стало массовым!
Израильский мальчик Ади Шарон был похищен в центре Москвы. Чуть ли не в те же дни, когда были взорваны два жилых дома. Похитители, среди которых было несколько чеченцев и несколько русских, вывезли его в Пензу. Спрятали там. Требовали выкуп. Пытали, отрезали пальцы. В чем провинился израильский мальчик, которого все-таки удалось спасти? А ведь многих заложников так и не спасли…
Вот он — вызов, брошенный России, да и не только ей — всему человечеству. По крайней мере — всей Европе. И пусть никого не вводят в заблуждение зелёный мусульманский флаг террористов, цитаты из Корана, белые одежды «ваххабитского учения».
Нет у них ни учения, ни флага, ни права цитировать духовные книги. Это — изверги.
В Чечне цивилизация была отброшена минимум на несколько столетий назад. Боялись быть украденными люди даже из отдалённых уголков России, безумие чеченского рабства вошло в массовое сознание как реальная угроза.
Но это лишь одна грань подлинной чеченской трагедии. То, что волновало буквально каждого человека здесь, в России. Однако меня, как президента, волновало и другое — геополитическая составляющая бандитского сепаратизма. Новое образование грозило разорвать Россию изнутри.
Остановлюсь ещё на одном крайне болезненном вопросе чеченской войны.
Владимир Путин с самого начала предупреждал: будут жертвы среди наших солдат. Но заканчивать военную операцию необходимо, доводить её до логического конца нужно, чтобы не было потом жертв намного более страшных!
Эта простая мысль, знакомая любой стране, любому народу, который сталкивался с массовым террором (в том числе, как я уже говорил, народам Англии, Франции, Израиля), впервые столь внятно и чётко была озвучена после нескольких лет сосуществования с бандитами за ширмой государственности Чечни.
И до сего дня в больших и малых городах России оплакивают тех, кто погиб, защищая Родину. Эти жертвы, безусловно, ложатся на власть нелёгким грузом политической и моральной ответственности.
Но есть у этих скорбных цифр наших потерь и другой подтекст. С каждым днём в глазах людей фигура российского военного, человека, защищающего страну и порядок на её территории, все больше очищается от наносной грязи политической конъюнктуры. Становится объединяющим, мощным национальным символом.
Страна уже не сможет забыть и предать этих ребят.
У любой войны есть оппоненты. И это — правильно. Это в природе человека. В конце концов, я тоже противник войны. И Владимир Путин — её противник.
Военная операция была нужна не только для сохранения целостности России, для защиты наших граждан, для демонстрации политической воли и силы государства. Она была нужна в первую очередь для того, чтобы в республике установился прочный, настоящий мир. И нормальная жизнь.
Я знаю, что этот постулат воспринимается многими как «российская пропаганда». Но вот конкретные факты. Конкретные судьбы.
Россия восстанавливает в Чечне все, что можно заново отстроить и восстановить. 40 больниц, 11 поликлиник, 2 станции переливания крови, 2 госпиталя, 1 родильный дом. В районах республики начинают работать службы «Скорой помощи». Скоро чеченские дети вновь смогут нормально учиться, чего они были лишены последнее время. В Чечню возвращаются электрическая энергия и газ. Будут в Чечне и нормальная канализация, и водоснабжение. Это значит, что вновь появится чистая вода. Люди не будут умирать от тифа и дизентерии.
В каждом освобождённом районе Чечни устанавливаются станция космической связи и обычная телефонная связь. Начали ходить рейсовые автобусы.
Я знаю, что в западной прессе упорно муссируются слухи о том, что Грозный будет окончательно разрушен, стёрт с лица земли. Это неправда. Несмотря на огромные трудности, столица Чечни вновь станет жилым городом, будет восстановлена.
И беженцы знают обо всем этом. Многие люди уже вернулись в Грозный, и с каждым днём на территорию Чечни возвращается все больше людей. Россия присылает в Чечню учителей, врачей, строителей. Восстанавливает мечети, железные дороги.
Врач Любовь Дорошенко ежедневно консультировала и лечила более ста жителей Грозного, благодаря ей более полутора тысяч жителей получили точные диагнозы и отправились на лечение. Врач Ирина Назарова, анестезиолог-реаниматолог, неоднократно сдавала свою кровь при операциях для спасения мирных жителей Чечни. И таких российских людей, помогающих сейчас Чечне, — сотни и тысячи.
Перед ними можно только преклоняться. Их подвиг незаметен на общем фоне военных действий. А ведь они сделали главное — именно они, строители, инженеры, врачи, убедили мирное население Чечни, что вместе с Россией сюда возвращаются медицина, культура, строительство, возвращается работа, возвращается мир.
… Я приемлю в полемике о Чечне любую позицию, любые аргументы. Кроме откровенной лжи.
А сегодня, к сожалению, и у нас, в России, и в мире есть люди, которые разговаривают с нами на языке подтасовок. Оказывается, это не чеченские террористы совершили нападение на Россию, а российская армия — на «свободную Чечню». Оказывается, это не террористы взорвали дома в Москве, а российские спецслужбы, чтобы развязать эту агрессию.
… Я бы мог понять, если бы эта версия событий была разработана чеченскими сепаратистами в целях информационной войны, распространялась только на их деньги. К большому сожалению, это не так.
На мой взгляд, внедрять сегодня такую кощунственную версию в сознание людей — профессиональное и моральное преступление.
Тем более что уже многое известно. В результате следственных действий найдены вещественные доказательства — механизмы и взрывчатые вещества, аналогичные тем, что использовались в Москве, были найдены на базах боевиков в Чечне. Установлены фамилии преступников, которые проходили подготовку на базах террористов в Чечне. Задержаны их непосредственные помощники. Я убеждён, что не за горами и судебный процесс по этому делу.
Но фальсификация продолжается. Кому-то очень выгодно держать на поверхности общественного внимания ложь о том, как начиналась «вторая чеченская».
В тот момент звучала ещё одна тема оппозиционных политических аналитиков: Чечня — это некий политический ресурс Путина.
В том-то и дело, что популярность Владимира Путина на фоне чеченской войны не была предсказуемым политическим рецептом. Более того, Путин повёл себя в этой ситуации как политический камикадзе, бросил в эту войну весь свой ресурс, сжигая его дотла, не желая осторожничать. И тот, кто сегодня утверждает обратное, — просто врёт.
Путин никогда не хотел быть президентом, не рвался к власти, напротив, долго сомневался, принимать ли моё предложение.
Да, наш мир не застрахован от любых провокаций, от любых угроз, которые могут исходить откуда угодно. Главное — как ведут себя люди Что они делают перед лицом угрозы.
… До сих пор стоят у меня перед глазами эти тела, которые кусками доставали из сырой осенней московской земли. Из развалин взорванных домов.
Я эту картину не забуду никогда.
ПОСЛЕДНИЙ САММИТ
Прежде чем я расскажу о моей последней встрече с лидерами крупнейших мировых держав, несколько слов о том, как окончилась «новая холодная война». 20 июня 1999 года в Германии, в Кёльне, состоялся долгожданный саммит «восьмёрки», в котором Россия вновь принимала участие.
Только что завершилась война в Югославии. Ситуация была крайне напряжённой.
… Провёл я в Германии всего семь часов. Поездка эта была нужна, в сущности, для того, чтобы сказать всего лишь одну фразу: «Нам надо после драки помириться».
Повторили мои слова, кажется, все газеты и телеканалы мира без исключения.
Это была резкая смена международных позиций Москвы. Ещё недавно наши дипломаты в связи с событиями в Югославии принимали очень жёсткие решения, словно готовя и наше, и зарубежное общественное мнение к длительной, затяжной конфронтации.
Нужно было срочно возвращаться на мировую дипломатическую арену, срочно что-то предпринимать.
В Кёльне мы сделали первый шаг навстречу Западу после югославского кризиса.
… Тони Блэр сказал на итоговой пресс-конференции: «У нас разные подходы к косовскому урегулированию. Но это прекрасно, что мы снова вместе. Нас объединяет стремление сделать Балканы свободными от этнических конфликтов».
Россия подтвердила свой статус равного политического партнёра, без которого немыслимо разрешение мировых конфликтов и решение важных вопросов. Особенно европейских. В своих заявлениях лидеры стран старательно подчёркивали, что в клубе не семь, а восемь полноправных членов.
Причина этой искренней радости объяснялась просто: Россия дала возможность НАТО с достоинством выйти из конфликта, а затем сама решительно отказалась от возобновления «холодной войны». Самый серьёзный кризис за последние чуть ли не двадцать лет в отношениях Запада и России (его сравнивали даже с карибским кризисом), к всеобщему облегчению, был исчерпан. Именно этот вздох облегчения и прозвучал наконец в Кёльне.
Покидая саммит в Германии, вместе с чувством громадного облегчения и выполненного долга я испытывал и тревогу. Легко вступить на путь конфронтации, но трудно с него уйти. В мире за время югославского кризиса накопилось слишком много отрицательных эмоций по поводу самостоятельной, независимой позиции России. И рано или поздно нам дадут это почувствовать.
Как только началась операция в Чечне, я сразу понял: вот теперь-то и настал «момент истины» для наших отношений с Западом! Теперь попытаются нас прижать по-настоящему!
… Вернувшись с международной конференции в Осло, где уже активно обсуждалась чеченская тема, Путин рассказал мне о забавном эпизоде. Прощаясь, Клинтон ему сказал: «До скорой встречи в Стамбуле, Владимир!» «Нет, мы с вами в Стамбуле не встретимся, — заметил Путин. — Туда поедет Борис Николаевич».
«О Господи, только этого не хватало!» — схватился за голову Клинтон. Путин смеялся, рассказывая мне эту историю, а смотрел испытующе. Да, в Стамбуле нас ожидали тяжёлые минуты. Готов ли я к ним — и морально, и, главное, физически?
На всякий случай к поездке стал готовиться и Путин. Но мы оба знали: ехать должен только я!
… Биллу не очень хотелось встречаться со мной в Стамбуле. Западные страны готовили крайне жёсткое заявление по Чечне. И все об этом прекрасно знали. По сути дела, начинался новый этап изоляции России. Этому надо было помешать во что бы то ни стало.
Постепенно, день за днём, я начал исподволь готовить себя к поездке. Думал все время о Стамбуле. Представлял себе зал, лица, атмосферу. Все это было настолько привычно, что представить себе эту обстановку мог легко.
Один из важнейших элементов работы президента во время таких визитов — подготовка выступления. Работа над текстом порой продолжается до последней минуты. На примере Стамбула хочу показать читателю, как это происходит.
Знал, что выступление будет максимально жёстким. Но общая задача — это одно, конкретные слова — другое. Я всегда любил отходить от текста, не ограничиваться тем, что написано на бумаге. Так было и на этот раз.
Первый заготовленный для меня текст правил нещадно. Вставлял туда самые жёсткие и резкие формулировки. Текст возвращался снова ко мне — приглаженный и прилизанный. Международники боялись жёсткой конфронтации с западными партнёрами. Прочитав очередной вариант, среди ночи я позвонил Волошину по телефону: «Вы что, надо мной издеваетесь, Александр Стальевич?» Я грозил всех уволить.
Тем не менее чувствовал: помощники в чем-то правы. Нельзя перегнуть палку.
Резкий, жёсткий тон, но не угрозы. Это должна быть рациональная, сухая, лишённая сантиментов позиция.
А позиция наша в Чечне простая. Мы спасаем мир от международного терроризма. Мы спасаем Россию от угрозы распада.
За три дня до вылета я сказал своему «дублёру» — Путину: «Все, решено, Владимир Владимирович. Еду я».
Правку текста продолжал делать уже в самолёте.
Я знал, что от самого выступления зависит многое, но не все. По огромному опыту встреч с Клинтоном знал — он живой, открытый человек. Но когда нужно, включает холодность, сухость. Вообще же на Клинтона огромное влияние оказывает само общение.
Ещё раз внёс рукописную правку в текст выступления: «Никто не имеет права критиковать нас за Чечню».
Отдал текст Игорю Иванову и моему помощнику Сергею Приходько для доработки. Через некоторое время они вернулись, стали убеждать, что так нельзя. Я отобрал у них текст, ещё раз прочитал. «Идите, я подумаю». Утром снова перечитал и фразу оставил. Пришлось так и читать, с рукописной вставкой.
Клинтон чувствовал, что я буду резок, с первых секунд: он вошёл «неправильно», не в те двери, которые были положены по протоколу, и пошёл через весь зал, метров сто, стал здороваться со всеми, улыбаться, дал понять всем, кто в этом зале хозяин.
Я показал ему на часы: «Опаздываешь, Билл!» Он улыбнулся. Ну вот. Уже легче.
Почти кожей ощутил: весь огромный зал как будто усыпан осколками недоверия, непонимания. Начал читать текст, максимально вкладываясь в каждое слово. И понимал, что каждое слово попадает в цель.
На меня смотрели живые лица, одни осуждали, другие выражали своё полное одобрение. Ширак и Шрёдер сидели с тяжёлыми лицами. Такого напора они явно не ожидали.
И Германия, и Франция заняли по поводу чеченской проблемы наиболее жёсткую позицию. Я понимал, что оба лидера вынуждены следовать в фарватере общественного мнения в своих странах. После окончания встречи Ширак подошёл ко мне, сказал, что очень хотел бы поговорить втроём — я, он и Шрёдер. Хотя бы полчаса. Это был их последний шанс добиться каких-то уступок от России. «Нет, — твёрдо сказал я. — У нас ещё будет время».
Общая резолюция встречи в Стамбуле не обходила стороной чеченскую проблему, но главное — в заявлении не прозвучало жёсткого осуждения нашей позиции в Чечне, как это планировалось. Ширак выглядел на подписании не очень здорово. Я отказался даже от пятиминутной встречи с ним. Считал, не время. Пусть подумает о своей позиции.
Это была победа…
Важная международная победа России.
Из Стамбула летел с двойственным чувством. С одной стороны — огромная радость, что дело сделано. И сделано мной.
С другой стороны — какая-то пустота, грусть. Встреча-то, наверное, последняя.
Закончилось моё, «ельцинское», десятилетие в международной политике.
В это десятилетие дипломатические контакты нашей страны были абсолютно доверительны, тесны, подкреплены личными отношениями.
Мне удалось утвердить в дипломатии новый термин — многополюсный мир. Отношения с Японией, Индией, Южной Кореей, другими азиатскими странами были подняты на новую высоту. Особенно я рад созданию очень доверительного тона в отношениях с нашими китайскими друзьями.
С другой стороны, события последнего, 1999 года в Югославии и на Кавказе увели отношения России и Запада не в ту сторону, в какую бы нам хотелось. К сожалению, это — объективная реальность, с ней ничего не поделаешь.
И все-таки наши отношения за все эти годы успели стать принципиально другими.
Мы не собираемся состязаться в военном могуществе. Не будем держать огромную армию за пределами страны. Не станем строить свою дипломатию на силе.
Россия постепенно становится частью объединённой Европы. Об этом говорит все: политика, экономика, повседневная жизнь людей. Мы сейчас уже составная часть общеевропейского рынка, общеевропейского дома. Мы зависим от его атмосферы, живём в ней — все совсем иначе, чем это было всего 10 лет назад.
Только что завершилась война в Югославии. Ситуация была крайне напряжённой.
… Провёл я в Германии всего семь часов. Поездка эта была нужна, в сущности, для того, чтобы сказать всего лишь одну фразу: «Нам надо после драки помириться».
Повторили мои слова, кажется, все газеты и телеканалы мира без исключения.
Это была резкая смена международных позиций Москвы. Ещё недавно наши дипломаты в связи с событиями в Югославии принимали очень жёсткие решения, словно готовя и наше, и зарубежное общественное мнение к длительной, затяжной конфронтации.
Нужно было срочно возвращаться на мировую дипломатическую арену, срочно что-то предпринимать.
В Кёльне мы сделали первый шаг навстречу Западу после югославского кризиса.
… Тони Блэр сказал на итоговой пресс-конференции: «У нас разные подходы к косовскому урегулированию. Но это прекрасно, что мы снова вместе. Нас объединяет стремление сделать Балканы свободными от этнических конфликтов».
Россия подтвердила свой статус равного политического партнёра, без которого немыслимо разрешение мировых конфликтов и решение важных вопросов. Особенно европейских. В своих заявлениях лидеры стран старательно подчёркивали, что в клубе не семь, а восемь полноправных членов.
Причина этой искренней радости объяснялась просто: Россия дала возможность НАТО с достоинством выйти из конфликта, а затем сама решительно отказалась от возобновления «холодной войны». Самый серьёзный кризис за последние чуть ли не двадцать лет в отношениях Запада и России (его сравнивали даже с карибским кризисом), к всеобщему облегчению, был исчерпан. Именно этот вздох облегчения и прозвучал наконец в Кёльне.
Покидая саммит в Германии, вместе с чувством громадного облегчения и выполненного долга я испытывал и тревогу. Легко вступить на путь конфронтации, но трудно с него уйти. В мире за время югославского кризиса накопилось слишком много отрицательных эмоций по поводу самостоятельной, независимой позиции России. И рано или поздно нам дадут это почувствовать.
Как только началась операция в Чечне, я сразу понял: вот теперь-то и настал «момент истины» для наших отношений с Западом! Теперь попытаются нас прижать по-настоящему!
… Вернувшись с международной конференции в Осло, где уже активно обсуждалась чеченская тема, Путин рассказал мне о забавном эпизоде. Прощаясь, Клинтон ему сказал: «До скорой встречи в Стамбуле, Владимир!» «Нет, мы с вами в Стамбуле не встретимся, — заметил Путин. — Туда поедет Борис Николаевич».
«О Господи, только этого не хватало!» — схватился за голову Клинтон. Путин смеялся, рассказывая мне эту историю, а смотрел испытующе. Да, в Стамбуле нас ожидали тяжёлые минуты. Готов ли я к ним — и морально, и, главное, физически?
На всякий случай к поездке стал готовиться и Путин. Но мы оба знали: ехать должен только я!
… Биллу не очень хотелось встречаться со мной в Стамбуле. Западные страны готовили крайне жёсткое заявление по Чечне. И все об этом прекрасно знали. По сути дела, начинался новый этап изоляции России. Этому надо было помешать во что бы то ни стало.
Постепенно, день за днём, я начал исподволь готовить себя к поездке. Думал все время о Стамбуле. Представлял себе зал, лица, атмосферу. Все это было настолько привычно, что представить себе эту обстановку мог легко.
Один из важнейших элементов работы президента во время таких визитов — подготовка выступления. Работа над текстом порой продолжается до последней минуты. На примере Стамбула хочу показать читателю, как это происходит.
Знал, что выступление будет максимально жёстким. Но общая задача — это одно, конкретные слова — другое. Я всегда любил отходить от текста, не ограничиваться тем, что написано на бумаге. Так было и на этот раз.
Первый заготовленный для меня текст правил нещадно. Вставлял туда самые жёсткие и резкие формулировки. Текст возвращался снова ко мне — приглаженный и прилизанный. Международники боялись жёсткой конфронтации с западными партнёрами. Прочитав очередной вариант, среди ночи я позвонил Волошину по телефону: «Вы что, надо мной издеваетесь, Александр Стальевич?» Я грозил всех уволить.
Тем не менее чувствовал: помощники в чем-то правы. Нельзя перегнуть палку.
Резкий, жёсткий тон, но не угрозы. Это должна быть рациональная, сухая, лишённая сантиментов позиция.
А позиция наша в Чечне простая. Мы спасаем мир от международного терроризма. Мы спасаем Россию от угрозы распада.
За три дня до вылета я сказал своему «дублёру» — Путину: «Все, решено, Владимир Владимирович. Еду я».
Правку текста продолжал делать уже в самолёте.
Я знал, что от самого выступления зависит многое, но не все. По огромному опыту встреч с Клинтоном знал — он живой, открытый человек. Но когда нужно, включает холодность, сухость. Вообще же на Клинтона огромное влияние оказывает само общение.
Ещё раз внёс рукописную правку в текст выступления: «Никто не имеет права критиковать нас за Чечню».
Отдал текст Игорю Иванову и моему помощнику Сергею Приходько для доработки. Через некоторое время они вернулись, стали убеждать, что так нельзя. Я отобрал у них текст, ещё раз прочитал. «Идите, я подумаю». Утром снова перечитал и фразу оставил. Пришлось так и читать, с рукописной вставкой.
Клинтон чувствовал, что я буду резок, с первых секунд: он вошёл «неправильно», не в те двери, которые были положены по протоколу, и пошёл через весь зал, метров сто, стал здороваться со всеми, улыбаться, дал понять всем, кто в этом зале хозяин.
Я показал ему на часы: «Опаздываешь, Билл!» Он улыбнулся. Ну вот. Уже легче.
Почти кожей ощутил: весь огромный зал как будто усыпан осколками недоверия, непонимания. Начал читать текст, максимально вкладываясь в каждое слово. И понимал, что каждое слово попадает в цель.
На меня смотрели живые лица, одни осуждали, другие выражали своё полное одобрение. Ширак и Шрёдер сидели с тяжёлыми лицами. Такого напора они явно не ожидали.
И Германия, и Франция заняли по поводу чеченской проблемы наиболее жёсткую позицию. Я понимал, что оба лидера вынуждены следовать в фарватере общественного мнения в своих странах. После окончания встречи Ширак подошёл ко мне, сказал, что очень хотел бы поговорить втроём — я, он и Шрёдер. Хотя бы полчаса. Это был их последний шанс добиться каких-то уступок от России. «Нет, — твёрдо сказал я. — У нас ещё будет время».
Общая резолюция встречи в Стамбуле не обходила стороной чеченскую проблему, но главное — в заявлении не прозвучало жёсткого осуждения нашей позиции в Чечне, как это планировалось. Ширак выглядел на подписании не очень здорово. Я отказался даже от пятиминутной встречи с ним. Считал, не время. Пусть подумает о своей позиции.
Это была победа…
Важная международная победа России.
Из Стамбула летел с двойственным чувством. С одной стороны — огромная радость, что дело сделано. И сделано мной.
С другой стороны — какая-то пустота, грусть. Встреча-то, наверное, последняя.
Закончилось моё, «ельцинское», десятилетие в международной политике.
В это десятилетие дипломатические контакты нашей страны были абсолютно доверительны, тесны, подкреплены личными отношениями.
Мне удалось утвердить в дипломатии новый термин — многополюсный мир. Отношения с Японией, Индией, Южной Кореей, другими азиатскими странами были подняты на новую высоту. Особенно я рад созданию очень доверительного тона в отношениях с нашими китайскими друзьями.
С другой стороны, события последнего, 1999 года в Югославии и на Кавказе увели отношения России и Запада не в ту сторону, в какую бы нам хотелось. К сожалению, это — объективная реальность, с ней ничего не поделаешь.
И все-таки наши отношения за все эти годы успели стать принципиально другими.
Мы не собираемся состязаться в военном могуществе. Не будем держать огромную армию за пределами страны. Не станем строить свою дипломатию на силе.
Россия постепенно становится частью объединённой Европы. Об этом говорит все: политика, экономика, повседневная жизнь людей. Мы сейчас уже составная часть общеевропейского рынка, общеевропейского дома. Мы зависим от его атмосферы, живём в ней — все совсем иначе, чем это было всего 10 лет назад.