Страница:
В 1803 году благодаря публикации в «Спортивном журнале» английские болельщики узнали о подвигах буль энд терьера по кличке Trusty, принадлежавшего лорду Кэмелфорду. Огромных размеров пес провел 104 боя, ни разу не потерпев поражения. До начала своей спортивной карьеры собака поменяла несколько хозяев, пока не попалась на глаза лорду, заплатившему за нее по 2 гинеи за каждый фунт веса.
В 1835 году указом английского парламента бои с участием животных были запрещены. Однако запрет возымел противоположное действие: прекратились медвежьи и бычьи травли, требовавшие сложной организации и обширных площадок. Собачьи бои устраивались на небольшом огороженном ринге, а потому могли проходить тайно, в закрытых конюшнях, на территории частных поместий, в городских подвалах. Арену называли пит, а породу бойцовских собак, соответственно, – пит-бультерьер, пит-дог. Зарегистрированное Английским кинологическим клубом в 1935 году современное название бойцовской породы звучит как стаффордширский бультерьер.
Герб Виндзорской династии украшает единорог, изображенный в виде обычной лошади, но с рогом на лбу. В средневековых легендах единорог считался олицетворением благородства. Однако здесь важнее сама лошадь, почитаемая на Британских островах не менее, чем корова в Индии. Каждому жителю Англии известна шутка о том, что лошадь, завоевавшая Золотой кубок в Аскоте, имеет право выставить свою кандидатуру в британский парламент. Страсть англичан к лошадям особенно ощущается летом, в сезон знаменитых скачек в Аскоте – своеобразном храме лошади, где почти 300 лет ежегодно собирается вся английская аристократия.
Подобно многим представителям шотландского рода Стюартов, королева Анна (1665–1714) страдала от избыточного веса, не скакала верхом и едва передвигалась пешком.
В 1711 году королевская карета проезжала через Виндзорский лес, следуя за охотничьим кортежем. Питая слабость к охоте, скачкам и прочим сельским развлечениям, правительница невольно обратила внимание на просторную пустошь, отметив это место как идеальную площадку для длинных галопов. Вскоре Анна приказала расчистить пустошь от кустарника и оборудовать должным образом, подготовив все необходимое для проведения скачек. Местность получила название Аскот, по наименованию близлежащего замка, красиво возвышавшегося на зеленых холмах.
Несмотря на широкую рекламу, обещавшую солидный приз в 100 гиней, скачки на импровизированном ипподроме в Аскоте в назначенный день не состоялись. Они прошли на 2 месяца позже, когда были подобраны скакуны чистокровной породы Дарлей Арабиан, с тех пор блистающей на ипподромах всего мира. Дистанция первой скачки составила предположительно 2 круга по ипподрому (4 мили, или 1,609 км). В начале XVIII века на скачки выставлялись охотничьи лошади, принадлежавшие королеве и придворным. Оттого зеленые сюртуки – униформа устроителей Королевских митингов в Аскоте – фасоном и цветом повторяли ливреи охотников Виндзорского леса.
После смерти Анны Стюарт в августе 1714 года трон занял ганноверский курфюрст Георг Людвиг. Король Георг I не проявлял интереса не только к скачкам, но и к британским традициям вообще. Таким же безразличием отличался его сын и наследник Георг II. Около 30 лет правления первых Ганноверских монархов заброшенный Аскот влачил жалкое существование: скачки проводились нерегулярно, а на редких состязаниях ничтожная сумма призового фонда привлекала немногих владельцев.
Скачки в Аскоте возродились в 1744 году благодаря вниманию герцога Кумберлендского Вильяма-Августа, второго сына Георга II. Удивительно подвижный при своей тучности, Кумберленд в молодости принимал участие в битвах, был тяжело ранен, но не потерял присутствия духа и до глубокой старости вел активный образ жизни. После отставки с поста губернатора штата Вирджиния в Америке он увлекся азартными играми, делая огромные ставки в картах и на скачках. Заботами Вильяма-Августа в Виндзорском лесу начал работу конезавод, представлявший великолепных скакунов сначала в соседнем Аскоте, а затем на других ипподромах мира.
Самым знаменитым питомцем Кумберленда стал крупный рыжий жеребец по кличке Эклипс. Лошадь получила необычное имя в память о солнечном затмении 1 августа 1764 года. Будучи потомком мужской линии Дарлей Арабиан, Эклипс прославил не только своего владельца, но и Англию, одержав победу в 18 скачках. Славные дела герцога Кумберлендского продолжил его племянник – Георг, принц Уэльский. Преодолевая сопротивление воспитателей и родственников, юный наследник престола тратил огромные деньги на покупку лошадей, их содержание и тренинг. В 1790 году принц выставил на скачки в Аскоте 40 лошадей. Заработная плата его жокея Сэма Чифни составляла 200 гиней в год, что в те времена равнялось доходам высокопоставленного чиновника. Несмотря на тяжелый нрав, тренер Чифни считался великолепным мастером скачки, выработавшим знаменитую манеру the chifney rush, которая до сегодняшнего дня считается классическим финишем.
Результатом усилий принца Уэльского стала необычайная популярность скачек в Аскоте, где собиралась высокородная публика из всех графств Южной Британии.
В ежегодную скаковую неделю стоимость номеров в гостиницах и на постоялых дворах достигала невероятного уровня, но ни одна из комнат не пустовала. При отсутствии трибун зрители располагались в собственных экипажах, выстраивая их вдоль скаковой дорожки. Любители азартных игр посещали шатры, где развлекались карточными играми и делали ставки на лошадей. В качестве дополнительных увеселений публике предлагались петушиные бои и боксерские поединки, а вечером устраивались балы и театральные представления.
К 1790 году долги принца превысили возможности его родителя, короля Георга III, потребовавшего от сына уменьшить расходы на содержание и покупку лошадей. Увлечение скачками неожиданно прервалось само собой осенью того же года, когда проиграла личная лошадь принца, фаворит Эскейп, на которого возлагались большие надежды. Даже после того, как Эскейп легко победил следующую скачку, слухи о том, что Чифни придержал лошадь, вызвали подозрение членов жокей-клуба.
В отчете комиссии, проводившей расследование по просьбе главы клуба, записано: «Пока Чифни является жокеем принца Уэльского, ни один джентльмен не выставит своих лошадей в одной скачке с ним». Под давлением обстоятельств принц распродал лошадей и заявил, что без Сэма Чифни его дальнейшее участие в скачках не представляется возможным. Истинно королевский поступок в полной мере отразил благородство молодого наследника, но не помог вернуть Чифни доброе имя.
Навсегда оставив скачки, жокей попал в тюрьму за долги, где скончался в возрасте 58 лет. После того как принц стал королем Георгом I V, к работе на ипподроме приступили Билл и Сэм – сыновья знаменитого жокея Сэма Чифни.
В 1807 году в Аскоте состоялись первые скачки на приз Золотого кубка, которые проводятся до настоящего времени. Вследствие возрастающей популярности этих состязаний указом парламента бесхозная пустошь Аскот была официально объявлена местом, предназначенным для устройства ипподрома. Начиная с 1814 года королевские скачки регулярно посещали прусский король Фредерик-Вильям II, прусский генерал-фельдмаршал Г. Блюхер, царь Александр I, генерал М. Платов.
Зимой 1820 года скончался Георг III, передав трон принцу Уэльскому, тотчас приступившему к переустройству ипподрома в Аскоте. Через два года знатную публику приглашали на королевскую трибуну, сооруженную по проекту архитектора Д. Нэша. По близлежащей лужайке, имели право прогуливаться гости, приглашенные лично монархом.
Впоследствии королевские трибуны вместе с прилегающим к ним участком получили название Royal enclosure. За годы правления Георга IV скачки в Аскоте приобрели особую пышность. По его предложению каждые соревнования открывались торжественным выездом 4 экипажей, возглавляемых королем, лично правившим упряжкой из 4 лошадей. Достигнув того, о чем грезилось в молодости, Георг IV приступил к реализации нового желания: стать победителем главной скачки сезона, безусловно, в качестве владельца лошади.
К сожалению, судьба отпустила королю слишком мало времени, чтобы осуществить заветную мечту. В 1829 году Золотой кубок выиграл 4-летний Зингани, принадлежащий Биллу Чифни. Лошадь короля, купленная за невероятную сумму в 4 тысячи гиней, принесла владельцу лишь разочарование. Вскоре после заезда Зингани перешел в собственность лорда Честерфилда и, управляемый жокеем Сэмом Чифни, еще раз с легкостью выиграл Золотой кубок. На следующих скачках, проходивших в 1830 году, смертельно больной Георг IV сделал последний шаг к исполнению своей мечты. Перекупив Зингани у лорда Честерфилда, он выставил его на скачки и проиграл сэру Марку Вуду, владельцу лошади-победительницы Люсетты. Через две недели Георг IV скончался от болезни сердца.
Новый монарх Вильгельм IV почти не интересовался скачками, но к тому времени Аскот имел авторитет, достаточный для того, чтобы не зачахнуть без королевского внимания. Программу состязаний 1834 года дополнили скачки St.James Palace Stakes, а основной фигурой на ипподроме являлся лорд Честерфилд. После удачного приобретения Зингани он потратил 3 тысячи гиней на Приама, также не обманувшего его ожиданий. В 1835 году Золотой кубок перешел к владельцу лошади Гленко, которую вскоре купил полковник Дженксон, конезаводчик из Алабамы. Год спустя фаворитом стал отменный жеребец Точстоун, выигравший Золотой кубок дважды: в 1836 и 1837 годах.
К 1837 году относится завершение спортивной карьеры прославленного жокея Джона Дэя, неоднократно побеждавшего на лошади Веншн. Специалисты отмечали единственный недостаток Дэя как наездника: имея небольшой вес, он не мог сделать энергичный рывок на финише. Однако благодаря настойчивости и трудолюбию он выигрывал скачки, точно следуя инструкциям тренера. В 1837 году Джон Дэй последний раз выступил в роли жокея и в течение многих лет успешно занимался тренерской работой. Во многих отношениях знаменательный 1837 год считается окончанием эпохи становления Аскота. 20 июня умер Вильгельм I V, а престол заняла его юная племянница Александрина Виктория, последняя представительница Ганноверской династии. За 64 года ее правления, позже названного Викторианской эпохой, английская монархия наполнилась новым содержанием, став символом стабильности, процветания, прогресса. Соответственно, скачки преобразились из чисто спортивных состязаний в аристократическое развлечение, ставшее одной из английских традиций, как и сама королевская власть.
Современный Аскот считается еще более недоступным, чем во времена Георга I V. Абонементы на скачки передаются по наследству, и человеку, далекому от придворных кругов, остается только мечтать о зеленых лужайках Royal enclosure. На несколько дней в году ипподром превращается в сказку, основными героями которой являются прекрасные дамы в нарядных шляпках, чопорные джентльмены со слугами в ливреях и безупречно красивые породистые лошади. Даже чистый воздух Беркшира, резко контрастирующий с тяжелым смрадом лондонского Сити, – это традиция, тесно переплетающаяся с повседневной реальностью.
Зимние развлечения
Охота с гончими и соколами
В 1835 году указом английского парламента бои с участием животных были запрещены. Однако запрет возымел противоположное действие: прекратились медвежьи и бычьи травли, требовавшие сложной организации и обширных площадок. Собачьи бои устраивались на небольшом огороженном ринге, а потому могли проходить тайно, в закрытых конюшнях, на территории частных поместий, в городских подвалах. Арену называли пит, а породу бойцовских собак, соответственно, – пит-бультерьер, пит-дог. Зарегистрированное Английским кинологическим клубом в 1935 году современное название бойцовской породы звучит как стаффордширский бультерьер.
Герб Виндзорской династии украшает единорог, изображенный в виде обычной лошади, но с рогом на лбу. В средневековых легендах единорог считался олицетворением благородства. Однако здесь важнее сама лошадь, почитаемая на Британских островах не менее, чем корова в Индии. Каждому жителю Англии известна шутка о том, что лошадь, завоевавшая Золотой кубок в Аскоте, имеет право выставить свою кандидатуру в британский парламент. Страсть англичан к лошадям особенно ощущается летом, в сезон знаменитых скачек в Аскоте – своеобразном храме лошади, где почти 300 лет ежегодно собирается вся английская аристократия.
Стаффордширский бультерьер
Подобно многим представителям шотландского рода Стюартов, королева Анна (1665–1714) страдала от избыточного веса, не скакала верхом и едва передвигалась пешком.
В 1711 году королевская карета проезжала через Виндзорский лес, следуя за охотничьим кортежем. Питая слабость к охоте, скачкам и прочим сельским развлечениям, правительница невольно обратила внимание на просторную пустошь, отметив это место как идеальную площадку для длинных галопов. Вскоре Анна приказала расчистить пустошь от кустарника и оборудовать должным образом, подготовив все необходимое для проведения скачек. Местность получила название Аскот, по наименованию близлежащего замка, красиво возвышавшегося на зеленых холмах.
Несмотря на широкую рекламу, обещавшую солидный приз в 100 гиней, скачки на импровизированном ипподроме в Аскоте в назначенный день не состоялись. Они прошли на 2 месяца позже, когда были подобраны скакуны чистокровной породы Дарлей Арабиан, с тех пор блистающей на ипподромах всего мира. Дистанция первой скачки составила предположительно 2 круга по ипподрому (4 мили, или 1,609 км). В начале XVIII века на скачки выставлялись охотничьи лошади, принадлежавшие королеве и придворным. Оттого зеленые сюртуки – униформа устроителей Королевских митингов в Аскоте – фасоном и цветом повторяли ливреи охотников Виндзорского леса.
После смерти Анны Стюарт в августе 1714 года трон занял ганноверский курфюрст Георг Людвиг. Король Георг I не проявлял интереса не только к скачкам, но и к британским традициям вообще. Таким же безразличием отличался его сын и наследник Георг II. Около 30 лет правления первых Ганноверских монархов заброшенный Аскот влачил жалкое существование: скачки проводились нерегулярно, а на редких состязаниях ничтожная сумма призового фонда привлекала немногих владельцев.
Скачки в Аскоте возродились в 1744 году благодаря вниманию герцога Кумберлендского Вильяма-Августа, второго сына Георга II. Удивительно подвижный при своей тучности, Кумберленд в молодости принимал участие в битвах, был тяжело ранен, но не потерял присутствия духа и до глубокой старости вел активный образ жизни. После отставки с поста губернатора штата Вирджиния в Америке он увлекся азартными играми, делая огромные ставки в картах и на скачках. Заботами Вильяма-Августа в Виндзорском лесу начал работу конезавод, представлявший великолепных скакунов сначала в соседнем Аскоте, а затем на других ипподромах мира.
Самым знаменитым питомцем Кумберленда стал крупный рыжий жеребец по кличке Эклипс. Лошадь получила необычное имя в память о солнечном затмении 1 августа 1764 года. Будучи потомком мужской линии Дарлей Арабиан, Эклипс прославил не только своего владельца, но и Англию, одержав победу в 18 скачках. Славные дела герцога Кумберлендского продолжил его племянник – Георг, принц Уэльский. Преодолевая сопротивление воспитателей и родственников, юный наследник престола тратил огромные деньги на покупку лошадей, их содержание и тренинг. В 1790 году принц выставил на скачки в Аскоте 40 лошадей. Заработная плата его жокея Сэма Чифни составляла 200 гиней в год, что в те времена равнялось доходам высокопоставленного чиновника. Несмотря на тяжелый нрав, тренер Чифни считался великолепным мастером скачки, выработавшим знаменитую манеру the chifney rush, которая до сегодняшнего дня считается классическим финишем.
Результатом усилий принца Уэльского стала необычайная популярность скачек в Аскоте, где собиралась высокородная публика из всех графств Южной Британии.
В ежегодную скаковую неделю стоимость номеров в гостиницах и на постоялых дворах достигала невероятного уровня, но ни одна из комнат не пустовала. При отсутствии трибун зрители располагались в собственных экипажах, выстраивая их вдоль скаковой дорожки. Любители азартных игр посещали шатры, где развлекались карточными играми и делали ставки на лошадей. В качестве дополнительных увеселений публике предлагались петушиные бои и боксерские поединки, а вечером устраивались балы и театральные представления.
К 1790 году долги принца превысили возможности его родителя, короля Георга III, потребовавшего от сына уменьшить расходы на содержание и покупку лошадей. Увлечение скачками неожиданно прервалось само собой осенью того же года, когда проиграла личная лошадь принца, фаворит Эскейп, на которого возлагались большие надежды. Даже после того, как Эскейп легко победил следующую скачку, слухи о том, что Чифни придержал лошадь, вызвали подозрение членов жокей-клуба.
В отчете комиссии, проводившей расследование по просьбе главы клуба, записано: «Пока Чифни является жокеем принца Уэльского, ни один джентльмен не выставит своих лошадей в одной скачке с ним». Под давлением обстоятельств принц распродал лошадей и заявил, что без Сэма Чифни его дальнейшее участие в скачках не представляется возможным. Истинно королевский поступок в полной мере отразил благородство молодого наследника, но не помог вернуть Чифни доброе имя.
Навсегда оставив скачки, жокей попал в тюрьму за долги, где скончался в возрасте 58 лет. После того как принц стал королем Георгом I V, к работе на ипподроме приступили Билл и Сэм – сыновья знаменитого жокея Сэма Чифни.
В 1807 году в Аскоте состоялись первые скачки на приз Золотого кубка, которые проводятся до настоящего времени. Вследствие возрастающей популярности этих состязаний указом парламента бесхозная пустошь Аскот была официально объявлена местом, предназначенным для устройства ипподрома. Начиная с 1814 года королевские скачки регулярно посещали прусский король Фредерик-Вильям II, прусский генерал-фельдмаршал Г. Блюхер, царь Александр I, генерал М. Платов.
Зимой 1820 года скончался Георг III, передав трон принцу Уэльскому, тотчас приступившему к переустройству ипподрома в Аскоте. Через два года знатную публику приглашали на королевскую трибуну, сооруженную по проекту архитектора Д. Нэша. По близлежащей лужайке, имели право прогуливаться гости, приглашенные лично монархом.
Впоследствии королевские трибуны вместе с прилегающим к ним участком получили название Royal enclosure. За годы правления Георга IV скачки в Аскоте приобрели особую пышность. По его предложению каждые соревнования открывались торжественным выездом 4 экипажей, возглавляемых королем, лично правившим упряжкой из 4 лошадей. Достигнув того, о чем грезилось в молодости, Георг IV приступил к реализации нового желания: стать победителем главной скачки сезона, безусловно, в качестве владельца лошади.
К сожалению, судьба отпустила королю слишком мало времени, чтобы осуществить заветную мечту. В 1829 году Золотой кубок выиграл 4-летний Зингани, принадлежащий Биллу Чифни. Лошадь короля, купленная за невероятную сумму в 4 тысячи гиней, принесла владельцу лишь разочарование. Вскоре после заезда Зингани перешел в собственность лорда Честерфилда и, управляемый жокеем Сэмом Чифни, еще раз с легкостью выиграл Золотой кубок. На следующих скачках, проходивших в 1830 году, смертельно больной Георг IV сделал последний шаг к исполнению своей мечты. Перекупив Зингани у лорда Честерфилда, он выставил его на скачки и проиграл сэру Марку Вуду, владельцу лошади-победительницы Люсетты. Через две недели Георг IV скончался от болезни сердца.
Новый монарх Вильгельм IV почти не интересовался скачками, но к тому времени Аскот имел авторитет, достаточный для того, чтобы не зачахнуть без королевского внимания. Программу состязаний 1834 года дополнили скачки St.James Palace Stakes, а основной фигурой на ипподроме являлся лорд Честерфилд. После удачного приобретения Зингани он потратил 3 тысячи гиней на Приама, также не обманувшего его ожиданий. В 1835 году Золотой кубок перешел к владельцу лошади Гленко, которую вскоре купил полковник Дженксон, конезаводчик из Алабамы. Год спустя фаворитом стал отменный жеребец Точстоун, выигравший Золотой кубок дважды: в 1836 и 1837 годах.
К 1837 году относится завершение спортивной карьеры прославленного жокея Джона Дэя, неоднократно побеждавшего на лошади Веншн. Специалисты отмечали единственный недостаток Дэя как наездника: имея небольшой вес, он не мог сделать энергичный рывок на финише. Однако благодаря настойчивости и трудолюбию он выигрывал скачки, точно следуя инструкциям тренера. В 1837 году Джон Дэй последний раз выступил в роли жокея и в течение многих лет успешно занимался тренерской работой. Во многих отношениях знаменательный 1837 год считается окончанием эпохи становления Аскота. 20 июня умер Вильгельм I V, а престол заняла его юная племянница Александрина Виктория, последняя представительница Ганноверской династии. За 64 года ее правления, позже названного Викторианской эпохой, английская монархия наполнилась новым содержанием, став символом стабильности, процветания, прогресса. Соответственно, скачки преобразились из чисто спортивных состязаний в аристократическое развлечение, ставшее одной из английских традиций, как и сама королевская власть.
Современный Аскот считается еще более недоступным, чем во времена Георга I V. Абонементы на скачки передаются по наследству, и человеку, далекому от придворных кругов, остается только мечтать о зеленых лужайках Royal enclosure. На несколько дней в году ипподром превращается в сказку, основными героями которой являются прекрасные дамы в нарядных шляпках, чопорные джентльмены со слугами в ливреях и безупречно красивые породистые лошади. Даже чистый воздух Беркшира, резко контрастирующий с тяжелым смрадом лондонского Сити, – это традиция, тесно переплетающаяся с повседневной реальностью.
Зимние развлечения
На вопрос «Является ли Голландия частью материка?» положительно ответит только иностранец. Для истинного голландца его родина ассоциируется с водой. Большая часть страны, расположенной на побережье Северного моря, лежит ниже уровня Мирового океана. Мощные потоки воды останавливаются плотинами, которые едва выдерживают напор прилива. По меткому замечанию писательницы М. М. Додж, голландцы похожи на бобров, упорно удерживающих свое обиталище, с тем чтобы оно не уплыло во время прилива. Вплоть до XIX века немногие государства могли сравниться с Голландией в сфере значительных открытий. Ни одна европейская нация не превзошла голландцев в торговле, мореходстве, науке, образовании и общественной благотворительности.
Физическая культура жителей Голландии также связана с водой. В Средневековье города этой удивительной страны представляли собой островки жилых кварталов, окруженных рвами, каналами, прудами, реками и озерами. «Голландский ландшафт – сплошной утиный рай», – заметил известный путешественник. Летом в таких озерах плескались дети, пуская игрушечные кораблики; люди постарше катались на больших лодках и плотах. Голландцы рождались, жили и умирали на судах, медленно скользящих по каналам.
В одной из старинных тюрем Амстердама заключенных занимали работой следующим образом: «В одном углу карцера для ленивых преступников стоял насос, а в другом было отверстие, через которое в помещение непрерывно лилась вода. Бедняге предстоял выбор: или стоять, ничего не делая, и утонуть, или работать изо всех сил у насоса, выкачивая воду, пока надзирателю не заблагорассудится сменить его». Постоянная угроза затопления определила удивительную практичность голландцев, не отделявших труд от любого другого занятия, в том числе отдыха и спорта. Обращая себе на пользу такое неблагоприятное явление природы, как излишняя вода, они превратили каналы в дороги, порой более удобные, чем сухопутные пути.
Зимой гладкие поверхности каналов превращались в катки, горожане пользовались ими как тротуарами, совмещая удовольствие скольжения на коньках с походами на рынок, к соседям, на службу, а иногда и в другой город. Ранним утром, когда зажиточные бюргеры еще нежились в постелях, по ледяной дорожке уже «скользила крестьянка, удерживая в равновесии туго набитую корзину; шустрый юноша бежал на работу; рабочие с усталыми глазами катились на фабрику. Спешили разносчики, сгибающиеся под тяжестью огромных тюков; священники торопились к ложу умирающих; дети с сумками за плечами во всю прыть неслись в школу – и все до единого были на коньках».
Голландцы, несомненно, являлись законодателями конькобежного спорта, хотя приспособление для скольжения по льду появилось намного раньше наступления «эпохи похолодания» в Западной Европе. Среди экспонатов британского музея выставлены костяные коньки, датированные началом нашей эры.
Однако самыми древними считаются коньки, найденные в захоронении киммерийцев. Представители воинственного племени, кочевавшие по землям Северного Причерноморья еще в бронзовом веке, изготавливали полозья из фаланги передних ног лошади.
Самое раннее упоминание слова «конек» встречается в «Англо-нидерландском словаре» Гемаха, опубликованном в 1648 году. Автор отнес происхождение ледового инвентаря к IX веку, когда территорию Скандинавии заселяли викинги. Они пользовались коньками в виде деревянной основы, к которой прикреплялся полоз из бронзы или железа.
Прикрепить коньки к обуви первым догадался император Петр I, увлекшийся ледовым спортом во время пребывания в Голландии. Увидев неудобство в наличии большого количества ремешков, русский царь решил, что коньки и обувь должны составлять единое целое. Русское обозначение приспособления для катания по льду связано с формой старинных полозьев, украшавшихся спереди изображением конской головы. Предложенная императором конструкция не претерпела существенных изменений в течение 300 лет; деревянная основа и полоз в различных регионах отличались только по длине и форме.
Голландцы приспосабливали для скольжения по каналам самые разнообразные конструкции. Бедняки катались на деревянных брусках, старательно обструганных, отшлифованных и сточенных книзу. В верхней части бруска имелись отверстия, через которые продевалась веревка или кожаные ремешки. Необходимым дополнением к грубой «деревяшке» были теплые ботинки из мягкой кожи.
Обычная обувь жителей Скандинавии – деревянные башмаки клом-пен – для скрепления с коньком не подходили. Состоятельные граждане могли позволить себе настоящие коньки с прочными ремешками, со сверкающими стальными полозьями. Для безопасного скольжения лезвия мягко загибались над подъемом ноги, а для красоты заканчивались серебряными или позолоченными шариками. Обладатели таких коньков не считали трудом пробежку в 17–20 милей (около 30 км).
Если учитывать размеры страны, то прокатиться от Харлема до Амстердама по зеркальной поверхности канала было намного приятнее, чем пробираться по глубокому снегу на тряской повозке. По воскресеньям и праздникам природные катки превращались в места народных гуляний, словно «святой Николас вспоминал о любимом развлечении своей паствы: всюду мелькали причудливые коньки и модные наряды из Парижа». Пожилые дамы прогуливались по льду на креслах с полозьями, со всех сторон обкладываясь грелками и подушками.
Жители прибрежных районов путешествовали на причудливых конструкциях под названием «буер», внешне напоминавших обычные парусные лодки. Корпус такого судна ставился на треугольную раму со стальным полозом на каждом углу. Основание треугольника служило опорой для носа лодки, а вершина выступала за корму, поэтому буер превосходил размерами обычное судно. Владелец управлял этим ледовым транспортом с помощью руля, регулируя ход тормозной системой. Подобно конькам, буера по размерам и внешнему виду соответствовали доходам хозяина. По ледяным просторам скользили буера «…начиная от маленьких, грубо сколоченных лодчонок, управляемых детьми, до больших красивых судов, набитых веселыми пассажирами, с командой из опытных матросов, которые с очень важным видом и величайшей точностью брали рифы, лавировали и правили рулем, не выпуская изо рта коротких трубок. Некоторые буера, аляповато раскрашенные и позолоченные, щеголяли яркими вымпелами на верхушках мачт. Другие, белые как снег, с раздутыми ветром безукоризненно чистыми парусами, напоминали лебедей, подхваченных течением».
В начале XVIII века на ледяных полях Голландии появились первые хоккеисты, хотя игра с клюшкой и крупным мячом тогда больше походила на гольф. На гравюрах того времени запечатлены роскошно одетые вельможи, стоящие на коньках и картинно державшие клюшку в одной руке. Некоторые историки утверждают, что рождение хоккея с шайбой связано с индейцами, обитавшими на территории современной Канады, которые соревновались на льду в игре с клюшками. Заимствовав развлечение аборигенов севера Америки, голландцы назвали игру «айсрэкет» и приписали себе изобретение хоккея.
Начиная с XVII столетия в Голландии устраивались конькобежные соревнования, которые сначала посвящались знаменательным событиям, например дню рождения именитого бюргера, а затем стали регулярными спортивными мероприятиями. Торжества обычно проходили на широких каналах, например на гладкой ледяной равнине Ай морского рукава близ Амстердама. В день состязаний здесь собирались зрители, съезжавшиеся со всех концов Голландии. Почтенная публика располагалась на высоких подмостках с навесом, причем каждое семейство возводило и украшало свои павильоны самостоятельно. Судьям отводились места в шатрах конической формы, выделявшихся флагами и вымпелами всевозможной расцветки.
Конькобежцы состязались на беговой дорожке, ограниченной колоннами и флагштоками. Дистанция в полмили отмечалась на старте красивыми колоннами, обвитыми зеленью и шелком, а на финише во льду вырезалась канавка глубиной, достаточной для того, чтобы конькобежцы ее заметили и успели вовремя остановиться. В забеге принимали участие одновременно 20 мужчин и 20 женщин всех сословий, катавшихся на собственных коньках. Зато победитель получал превосходный приз – именные коньки с серебряными лезвиями в красивом деревянном футляре.
Почти до конца XIX века европейцы предпочитали деревянные коньки с металлическими полозьями голландского и английского производства. Трубчатые беговые коньки, изобретенные норвежскими конькобежцами А. Паульсеном и К. Вернером в 1880 году, произвели сенсацию в спортивном мире. Существенный вклад в создание новой формы коньков внес русский скороход А. Папшин. Его модель с удлиненными лезвиями, созданная в 1887 году, считается прообразом современных беговых коньков. Трубчатые беговые коньки сохраняли актуальность около 100 лет, пока не появилась принципиально новая модель, предложенная голландскими фирмами «Викинг» и «Рапс».
Физическая культура жителей Голландии также связана с водой. В Средневековье города этой удивительной страны представляли собой островки жилых кварталов, окруженных рвами, каналами, прудами, реками и озерами. «Голландский ландшафт – сплошной утиный рай», – заметил известный путешественник. Летом в таких озерах плескались дети, пуская игрушечные кораблики; люди постарше катались на больших лодках и плотах. Голландцы рождались, жили и умирали на судах, медленно скользящих по каналам.
В одной из старинных тюрем Амстердама заключенных занимали работой следующим образом: «В одном углу карцера для ленивых преступников стоял насос, а в другом было отверстие, через которое в помещение непрерывно лилась вода. Бедняге предстоял выбор: или стоять, ничего не делая, и утонуть, или работать изо всех сил у насоса, выкачивая воду, пока надзирателю не заблагорассудится сменить его». Постоянная угроза затопления определила удивительную практичность голландцев, не отделявших труд от любого другого занятия, в том числе отдыха и спорта. Обращая себе на пользу такое неблагоприятное явление природы, как излишняя вода, они превратили каналы в дороги, порой более удобные, чем сухопутные пути.
Зимой гладкие поверхности каналов превращались в катки, горожане пользовались ими как тротуарами, совмещая удовольствие скольжения на коньках с походами на рынок, к соседям, на службу, а иногда и в другой город. Ранним утром, когда зажиточные бюргеры еще нежились в постелях, по ледяной дорожке уже «скользила крестьянка, удерживая в равновесии туго набитую корзину; шустрый юноша бежал на работу; рабочие с усталыми глазами катились на фабрику. Спешили разносчики, сгибающиеся под тяжестью огромных тюков; священники торопились к ложу умирающих; дети с сумками за плечами во всю прыть неслись в школу – и все до единого были на коньках».
Голландцы, несомненно, являлись законодателями конькобежного спорта, хотя приспособление для скольжения по льду появилось намного раньше наступления «эпохи похолодания» в Западной Европе. Среди экспонатов британского музея выставлены костяные коньки, датированные началом нашей эры.
Однако самыми древними считаются коньки, найденные в захоронении киммерийцев. Представители воинственного племени, кочевавшие по землям Северного Причерноморья еще в бронзовом веке, изготавливали полозья из фаланги передних ног лошади.
Самое раннее упоминание слова «конек» встречается в «Англо-нидерландском словаре» Гемаха, опубликованном в 1648 году. Автор отнес происхождение ледового инвентаря к IX веку, когда территорию Скандинавии заселяли викинги. Они пользовались коньками в виде деревянной основы, к которой прикреплялся полоз из бронзы или железа.
Прогулка по-голландски
Прикрепить коньки к обуви первым догадался император Петр I, увлекшийся ледовым спортом во время пребывания в Голландии. Увидев неудобство в наличии большого количества ремешков, русский царь решил, что коньки и обувь должны составлять единое целое. Русское обозначение приспособления для катания по льду связано с формой старинных полозьев, украшавшихся спереди изображением конской головы. Предложенная императором конструкция не претерпела существенных изменений в течение 300 лет; деревянная основа и полоз в различных регионах отличались только по длине и форме.
Голландцы приспосабливали для скольжения по каналам самые разнообразные конструкции. Бедняки катались на деревянных брусках, старательно обструганных, отшлифованных и сточенных книзу. В верхней части бруска имелись отверстия, через которые продевалась веревка или кожаные ремешки. Необходимым дополнением к грубой «деревяшке» были теплые ботинки из мягкой кожи.
Обычная обувь жителей Скандинавии – деревянные башмаки клом-пен – для скрепления с коньком не подходили. Состоятельные граждане могли позволить себе настоящие коньки с прочными ремешками, со сверкающими стальными полозьями. Для безопасного скольжения лезвия мягко загибались над подъемом ноги, а для красоты заканчивались серебряными или позолоченными шариками. Обладатели таких коньков не считали трудом пробежку в 17–20 милей (около 30 км).
Если учитывать размеры страны, то прокатиться от Харлема до Амстердама по зеркальной поверхности канала было намного приятнее, чем пробираться по глубокому снегу на тряской повозке. По воскресеньям и праздникам природные катки превращались в места народных гуляний, словно «святой Николас вспоминал о любимом развлечении своей паствы: всюду мелькали причудливые коньки и модные наряды из Парижа». Пожилые дамы прогуливались по льду на креслах с полозьями, со всех сторон обкладываясь грелками и подушками.
Жители прибрежных районов путешествовали на причудливых конструкциях под названием «буер», внешне напоминавших обычные парусные лодки. Корпус такого судна ставился на треугольную раму со стальным полозом на каждом углу. Основание треугольника служило опорой для носа лодки, а вершина выступала за корму, поэтому буер превосходил размерами обычное судно. Владелец управлял этим ледовым транспортом с помощью руля, регулируя ход тормозной системой. Подобно конькам, буера по размерам и внешнему виду соответствовали доходам хозяина. По ледяным просторам скользили буера «…начиная от маленьких, грубо сколоченных лодчонок, управляемых детьми, до больших красивых судов, набитых веселыми пассажирами, с командой из опытных матросов, которые с очень важным видом и величайшей точностью брали рифы, лавировали и правили рулем, не выпуская изо рта коротких трубок. Некоторые буера, аляповато раскрашенные и позолоченные, щеголяли яркими вымпелами на верхушках мачт. Другие, белые как снег, с раздутыми ветром безукоризненно чистыми парусами, напоминали лебедей, подхваченных течением».
В начале XVIII века на ледяных полях Голландии появились первые хоккеисты, хотя игра с клюшкой и крупным мячом тогда больше походила на гольф. На гравюрах того времени запечатлены роскошно одетые вельможи, стоящие на коньках и картинно державшие клюшку в одной руке. Некоторые историки утверждают, что рождение хоккея с шайбой связано с индейцами, обитавшими на территории современной Канады, которые соревновались на льду в игре с клюшками. Заимствовав развлечение аборигенов севера Америки, голландцы назвали игру «айсрэкет» и приписали себе изобретение хоккея.
Начиная с XVII столетия в Голландии устраивались конькобежные соревнования, которые сначала посвящались знаменательным событиям, например дню рождения именитого бюргера, а затем стали регулярными спортивными мероприятиями. Торжества обычно проходили на широких каналах, например на гладкой ледяной равнине Ай морского рукава близ Амстердама. В день состязаний здесь собирались зрители, съезжавшиеся со всех концов Голландии. Почтенная публика располагалась на высоких подмостках с навесом, причем каждое семейство возводило и украшало свои павильоны самостоятельно. Судьям отводились места в шатрах конической формы, выделявшихся флагами и вымпелами всевозможной расцветки.
Костюм голландского хоккеиста. XVIII век
Конькобежцы состязались на беговой дорожке, ограниченной колоннами и флагштоками. Дистанция в полмили отмечалась на старте красивыми колоннами, обвитыми зеленью и шелком, а на финише во льду вырезалась канавка глубиной, достаточной для того, чтобы конькобежцы ее заметили и успели вовремя остановиться. В забеге принимали участие одновременно 20 мужчин и 20 женщин всех сословий, катавшихся на собственных коньках. Зато победитель получал превосходный приз – именные коньки с серебряными лезвиями в красивом деревянном футляре.
Почти до конца XIX века европейцы предпочитали деревянные коньки с металлическими полозьями голландского и английского производства. Трубчатые беговые коньки, изобретенные норвежскими конькобежцами А. Паульсеном и К. Вернером в 1880 году, произвели сенсацию в спортивном мире. Существенный вклад в создание новой формы коньков внес русский скороход А. Папшин. Его модель с удлиненными лезвиями, созданная в 1887 году, считается прообразом современных беговых коньков. Трубчатые беговые коньки сохраняли актуальность около 100 лет, пока не появилась принципиально новая модель, предложенная голландскими фирмами «Викинг» и «Рапс».
Охота с гончими и соколами
На сегодняшний день облавная охота с гончими, борзыми, подружейными собаками осталась только в памяти ценителей русской старины. Возникнув как аристократическое развлечение, в XVII–XIX веках псовая охота стала своеобразным элитным спортом. История этого самобытного явления началась во времена царствования Петра III, когда дворян освободили от придворной службы. Обширные помещичьи угодья с обилием зверя в лесах, наличие свободного времени, но главное, благородная цель – уничтожение волка, извечного врага крестьянского хозяйства, определили необыкновенную популярность конной охоты со стаями гончих.
Знакомый каждому русскому помещику термин «держать охоту» обозначал содержание большой конюшни и псарного двора на несколько сотен собак, обычно русских борзых, легавых, гончих. Для обслуживания такого хозяйства требовался многочисленный штат егерей, ловчих, псарей, стремянных. В назначенный день на поле выгонялись стаи гончих, включавших в себя 9 – 20 смычков (2 собаки, соединенные ошейниками) и 5 – 12 свор борзых, по 3–4 пса в каждой своре. Главный псарь, управлявший распорядком всего мероприятия, назывался ловчим. В небольших псовых охотах его обязанности поручались доезжачему. Так звался старший выжлятник, обучавший гончих собак и распоряжавшийся ими во время охоты. Гончего пса в старину называли выжлец. Человека, следившего за борзыми, называли борзятником, а тренера гончих – выжлятником; старший борзятник именовался заездным. Охота не обходилась без тенетчиков с тенетами – сетями, предназначенными для огораживания участка, через который мог проникнуть (слезть) зверь.
Согласно традиции, все участники выезжали на псовую охоту в форменных костюмах, облачаясь в шаровары с лампасами, красно-зеленый кафтан или куртку, украшенную позументом, сапоги из тонкой кожи и фуражку с блестящим козырьком. Для зимы предназначался короткий полушубок и суконный плащ. Выжлятникам разрешались кафтаны яркого тона, а борзятники надевали темное платье, чтобы не пугать зверя. Каждый охотник держал при себе специальный нож для приемки волка от собак и арапник – длинную охотничью плеть с короткой рукояткой. Ременные своры и небольшие рожки для подачи сигналов имели борзятники. Выжлятники подавали сигналы «позывистым рогом».
Все охотники, безусловно, ехали верхом, выбирая крепкого, сильного, легкого мерина или кобылу, так как они более спокойны, чем жеребцы. В проспектах охотничьих выставок XIX века рекомендовались лошади отечественных пород. Обученный конь не боялся внезапно выскочившего зверя, не вздрагивал от выстрела, легко преодолевал препятствия, перебирался через водоемы вброд или вплавь. Помимо всадников, на облаву выезжали наблюдатели в одноконных полевых тележках и разнообразных экипажах.
В журнальных заметках начала XIX века охотам присваивались названия местностей или имен владельцев: Першинская, Гатчинская, Киреевская. Русская история сохранила для потомков имена знаменитых охотников, тульских помещиков Ф. Свечина, С. Озерова, П. Мачеварианова, членов охотничьих династий Глебовых и Ермоловых, державших огромную псовую охоту более 200 лет. По рассказам знатоков, страстный охотник мог неделями не покидать седла, подобно тому, как поступал тамбовский генерал А. Жихарев. С последней травли волка 91-летний владелец горских (жихаревских) борзых вернулся за три дня до своей кончины.
Выдающейся фигурой в своем кругу считался писатель В. Ваксель, прославившийся как собаковод и великолепный стрелок, несмотря на отсутствие одной руки. Благодаря Вакселю в Москве появились новые легавые: короткошерстные пойнтеры и длинношерстные сеттеры. Кроме того, он ввел совершенно новую породу маркловок – первых русских легавых.
Самым знаменитым охотником своего времени был орловский помещик Н. Киреевский, державший в напуске до 200 смычков англо-русских гончих. Каждая собака знала хозяина и кличку, «работая ярко и вязко, парато и вежливо». В его имении Шаблыкино часто гостили известные писатели Л. Толстой, И. Тургенев, В. Ваксель, Н. Островский. В рассказах литератора Е. Прокудина-Горского Киреевский изображен «охотником старинного закала, понимающим ее не как промысел, а как наслаждение». Великолепные охоты на Орловщине отражены в романе «Война и мир», где сам Киреевский представлен в образе дядюшки, повторявшего присказку «Чистое дело марш!».
Подготовка охоты производилась задолго до назначенного дня, особенно если предстояло охотиться не рядом с домом, а в отъезжих полях, когда травля затягивалась на несколько месяцев. На зайца, лису или волка охотились «по чернотропу и по белой тропе». В отъезжих полях охотники продвигались по знакомым охотничьим маршрутам день за днем, выпуская (бросая) стаю гончих на определенном участке (острове). Иногда маршруты отъезжих полей проходили вдоль рек, а лесные острова располагались на обоих берегах. В таких случаях псовая охота перевозилась судами. В отъезжих полях охота велась согласно строгим правилам, малейшее нарушение которых приводило к срыву грандиозного мероприятия.
Знакомый каждому русскому помещику термин «держать охоту» обозначал содержание большой конюшни и псарного двора на несколько сотен собак, обычно русских борзых, легавых, гончих. Для обслуживания такого хозяйства требовался многочисленный штат егерей, ловчих, псарей, стремянных. В назначенный день на поле выгонялись стаи гончих, включавших в себя 9 – 20 смычков (2 собаки, соединенные ошейниками) и 5 – 12 свор борзых, по 3–4 пса в каждой своре. Главный псарь, управлявший распорядком всего мероприятия, назывался ловчим. В небольших псовых охотах его обязанности поручались доезжачему. Так звался старший выжлятник, обучавший гончих собак и распоряжавшийся ими во время охоты. Гончего пса в старину называли выжлец. Человека, следившего за борзыми, называли борзятником, а тренера гончих – выжлятником; старший борзятник именовался заездным. Охота не обходилась без тенетчиков с тенетами – сетями, предназначенными для огораживания участка, через который мог проникнуть (слезть) зверь.
Согласно традиции, все участники выезжали на псовую охоту в форменных костюмах, облачаясь в шаровары с лампасами, красно-зеленый кафтан или куртку, украшенную позументом, сапоги из тонкой кожи и фуражку с блестящим козырьком. Для зимы предназначался короткий полушубок и суконный плащ. Выжлятникам разрешались кафтаны яркого тона, а борзятники надевали темное платье, чтобы не пугать зверя. Каждый охотник держал при себе специальный нож для приемки волка от собак и арапник – длинную охотничью плеть с короткой рукояткой. Ременные своры и небольшие рожки для подачи сигналов имели борзятники. Выжлятники подавали сигналы «позывистым рогом».
Все охотники, безусловно, ехали верхом, выбирая крепкого, сильного, легкого мерина или кобылу, так как они более спокойны, чем жеребцы. В проспектах охотничьих выставок XIX века рекомендовались лошади отечественных пород. Обученный конь не боялся внезапно выскочившего зверя, не вздрагивал от выстрела, легко преодолевал препятствия, перебирался через водоемы вброд или вплавь. Помимо всадников, на облаву выезжали наблюдатели в одноконных полевых тележках и разнообразных экипажах.
В журнальных заметках начала XIX века охотам присваивались названия местностей или имен владельцев: Першинская, Гатчинская, Киреевская. Русская история сохранила для потомков имена знаменитых охотников, тульских помещиков Ф. Свечина, С. Озерова, П. Мачеварианова, членов охотничьих династий Глебовых и Ермоловых, державших огромную псовую охоту более 200 лет. По рассказам знатоков, страстный охотник мог неделями не покидать седла, подобно тому, как поступал тамбовский генерал А. Жихарев. С последней травли волка 91-летний владелец горских (жихаревских) борзых вернулся за три дня до своей кончины.
Выдающейся фигурой в своем кругу считался писатель В. Ваксель, прославившийся как собаковод и великолепный стрелок, несмотря на отсутствие одной руки. Благодаря Вакселю в Москве появились новые легавые: короткошерстные пойнтеры и длинношерстные сеттеры. Кроме того, он ввел совершенно новую породу маркловок – первых русских легавых.
Самым знаменитым охотником своего времени был орловский помещик Н. Киреевский, державший в напуске до 200 смычков англо-русских гончих. Каждая собака знала хозяина и кличку, «работая ярко и вязко, парато и вежливо». В его имении Шаблыкино часто гостили известные писатели Л. Толстой, И. Тургенев, В. Ваксель, Н. Островский. В рассказах литератора Е. Прокудина-Горского Киреевский изображен «охотником старинного закала, понимающим ее не как промысел, а как наслаждение». Великолепные охоты на Орловщине отражены в романе «Война и мир», где сам Киреевский представлен в образе дядюшки, повторявшего присказку «Чистое дело марш!».
Подготовка охоты производилась задолго до назначенного дня, особенно если предстояло охотиться не рядом с домом, а в отъезжих полях, когда травля затягивалась на несколько месяцев. На зайца, лису или волка охотились «по чернотропу и по белой тропе». В отъезжих полях охотники продвигались по знакомым охотничьим маршрутам день за днем, выпуская (бросая) стаю гончих на определенном участке (острове). Иногда маршруты отъезжих полей проходили вдоль рек, а лесные острова располагались на обоих берегах. В таких случаях псовая охота перевозилась судами. В отъезжих полях охота велась согласно строгим правилам, малейшее нарушение которых приводило к срыву грандиозного мероприятия.