Мало что проясняет и Джейн – я сталкиваюсь с ней, когда она выходит из уборной.
– Я так рада тебя видеть, Катерина, – говорит сестра, и вид у нее гораздо более довольный, чем прежде. – У меня такая хорошая новость. Я пока что не ложусь в постель с Гилфордом. И могу вернуться домой к своим занятиям. По крайней мере, на какое-то время!
– Но почему? – спрашиваю я. Эта новость, возможно, и радует Джейн, но меня она приводит в недоумение.
– Не знаю и знать не хочу. Родители просто используют нас в своих корыстных интересах. Устроили эти браки ради собственной выгоды. О нас они и не думали. Ты тоже возвращаешься домой?
– Нет! – отвечаю я ей резче, чем мне бы хотелось. – Граф говорит, что я еду с ними в Байнардс-Касл.
Джейн улыбается и обнимает меня:
– Ну что ж, я желаю тебе супружеских радостей, сестренка. Вижу, как ты к ним стремишься.
Я обнимаюсь и целуюсь с Джейн, после чего мы с Гарри опускаемся на колени перед моими родителями для благословения, а потом забираемся в золоченую лодку Гербертов и удобно устраиваемся в закрытой части на подушках. Байнардс-Касл находится совсем близко. Я часто проезжала мимо этого величественно возвышающегося над рекой массивного здания белого камня с высокими башнями. Мы плавно плывем мимо садов Темпла, Брайдуэлл-Паласа, устья Флита, за которым возле Уордроба[10] высится церковь Святого апостола Андрея. Знакомые места. Но сегодня, увидев Байнардс-Касл, я чувствую легкую дрожь: призрачно-бледный в лунном свете, он кажется каким-то неземным, словно с наступлением темноты непостижимым образом изменился. Какие тайны скрываются в его стенах, спрашиваю я себя. Кто там жил, радовался, смеялся, любил, страдал и умирал на протяжении тех долгих столетий, что стоит этот замок?
Но впечатление отчужденности быстро проходит – я просто выпила сегодня слишком много вина. Со мной Гарри, а это его дом – один из лучших в Лондоне. А теперь он станет и моим домом. Мне нужно радоваться.
Вода тихо плещется о внушительные каменные ступени, которые ведут к двери первого этажа, наше прибытие ярко освещают горящие факелы. Когда лодка причаливает, Гарри берет меня за руку, и мы следуем по ступеням за его родителями, проходим по мосту с высокими перилами, потом под аркой, на которой гордо красуется высеченный в камне и раскрашенный герб Пембруков – три льва на красном и синем фоне. Я чувствую, как Гарри сжимает мою руку, ловлю его ласковые, любящие взгляды в лунном свете, которым отливает гладь реки внизу. Ночь кажется волшебной, наполненной обещаниями.
Слуги – на ливрее у каждого красуется значок Пембруков с изображением зеленого дракона – спешат снять с нас плащи, вынести из лодки мои пожитки, а потом Гарри ведет меня через ряд комнат, отделанных с расточительной роскошью. Но вся эта превосходная мебель, дорогие ковры, великолепные гобелены – ничто по сравнению с молодым человеком, который идет рядом со мной. Вскоре мы останемся вдвоем. От одной этой мысли у меня перехватывает дыхание.
– Это очень старый дом, но ты его полюбишь, – говорит Гарри, снова сжимая мою руку. Он смотрит на меня весело, дружелюбно и приглашающе.
– Первое здание здесь было построено еще во времена Вильгельма Завоевателя для защиты города, – сообщает граф. – Но позднее его продали нашим бывшим соседям – монастырю доминиканцев. Этот дом был возведен в начале прошлого столетия на земле, отвоеванной у реки. Здесь располагалась лондонская резиденция королевского дома Йорков.
– В те времена по любым меркам это был прекрасный дом, – продолжает графиня Анна, – и его отдельные части сохраняются до сих пор. Завтра я тебе покажу, если хочешь, но многое было перестроено королем Генрихом Седьмым, который переделал его в королевский дворец.
– Здесь жило много выдающихся людей, – с гордостью вещает граф, когда мы проходим через громадный роскошный зал, увешанный гобеленами с золотыми нитями, которые посверкивают в свете факелов. – Именно в этом зале, – он делает широкий взмах рукой, обозначая это гулкое, обитое деревянными панелями пространство, – Эдуард Йорк был коронован и стал Эдуардом Четвертым после победы, одержанной им над домом Ланкастеров. И в этом же самом зале, как ни прискорбно, корона была предложена его брату, этому гнусному горбуну Ричарду Глостеру.
– Вы говорите о Ричарде Третьем? – спрашиваю я.
– Да, Катерина. Он, конечно, не имел никакого права на корону, но тем не менее принял ее. Этот узурпатор с самого начала нацелился на трон. Стоял здесь, в этом зале, и делал вид, что не хочет принимать корону.
Я подняла взгляд, неожиданно почувствовав, как по спине у меня побежали мурашки. Я уже слышала эту историю от нескольких людей: как семьдесят лет назад Эдуард IV неожиданно скончался отнюдь не в преклонном возрасте, назначив перед смертью родного брата Ричарда Глостера, который ранее всегда был предан ему, регентом при своем несовершеннолетнем сыне Эдуарде V (мальчику было в то время двенадцать лет). Наш учитель господин Айлмер подробно рассказывал нам о тех событиях, поскольку тогда ходило много разговоров о Ричарде III. Это было связано с тем, что нынешний король Эдуард VI в девятилетнем возрасте принял корону и страной опять правил регент – покойный Эдвард Сеймур, герцог Сомерсет. Он был братом королевы Джейн Сеймур, а следовательно, приходился дядей моему кузену, малолетнему королю Эдуарду. «Добрый герцог» – так называли Сомерсета в народе. Уж не знаю, насколько добрым он был на самом деле, поскольку кое-кто выступал против его правления. Отстраненный от власти Нортумберлендом, Сомерсет в прошлом году встретил смерть на плахе.
Ричард Глостер значительно более преуспел в своей борьбе за власть, по крайней мере вначале. Как говорил господин Айлмер, горбун Ричард был человеком крайне честолюбивым, настоящим тираном с искривленными телом и душой. Наш учитель считал его одной из самых безнравственных личностей в истории. Безжалостно уничтожив всех противников, Ричард сверг молодого Эдуарда V и сам захватил трон. К тому времени несчастного юного короля и его младшего брата заточили в Тауэр, а вскоре тайно убили, хотя и по сей день никто не знает наверняка, как именно это было сделано. Поэтому судьба братьев, таинственным образом погибших в Тауэре, всегда интересовала меня. Точно известно, что родной дядя приказал их убить, и господин Айлмер сказал нам, что дурная слава короля Ричарда в конечном счете отвратила от него даже его сторонников, которые переметнулись к законному наследнику – Генриху Тюдору из дома Ланкастеров. И всем известно, чем закончилась битва при Босворте…[11]
Я оглядываюсь, исполненная благоговейного трепета и едва сдерживая дрожь. Вот здесь стоял узурпатор, в показном благочестии читая молитвенник, а его приспешник герцог Бекингем, обращаясь к знатным гражданам Лондона, перечислял добродетели Ричарда и разглагольствовал о его праве на корону. Именно здесь отцы города – их карманы наверняка оттопыривались от взяток – прониклись убеждением, что им необходимо умолить Ричарда принять то, что они смиренно желают ему вручить.
Тут я замечаю, что с галереи кто-то смотрит на нас – человек, одетый, как мне кажется, в темное, хотя он и стоит в тени. Это явно кто-то из слуг, он застыл молча и неподвижно, ожидая приказа своего господина или – что более вероятно – тайком подглядывая за мной, своей будущей хозяйкой. Под его внимательным взглядом я чувствую себя неловко, хотя граф, графиня и Гарри не обращают на него внимания. Наша матушка не упустила бы случая сделать слуге строгое внушение – не подобает ему так дерзко глазеть на нас, следует опускать взгляд, когда мимо проходят благородные господа. Но, вероятно, не все хозяева так придирчивы.
Сегодня, увы, нет времени стоять здесь и восхищаться этим великолепным залом, где творилась история. Уже поздно, и Пембрук ведет нас дальше, а его слуги открывают большие двойные двери и освещают нам путь. Мы входим в вестибюль. Дальше, говорит мне граф, находятся частные покои семейства. Здесь, конечно, расположена и спальня, которую я буду разделять со своим молодым супругом.
– Дети мои, я должен сказать вам кое-что важное, – объявляет граф, поворачиваясь и пристально глядя на нас. – Слушайте меня внимательно…
Кейт
– Я так рада тебя видеть, Катерина, – говорит сестра, и вид у нее гораздо более довольный, чем прежде. – У меня такая хорошая новость. Я пока что не ложусь в постель с Гилфордом. И могу вернуться домой к своим занятиям. По крайней мере, на какое-то время!
– Но почему? – спрашиваю я. Эта новость, возможно, и радует Джейн, но меня она приводит в недоумение.
– Не знаю и знать не хочу. Родители просто используют нас в своих корыстных интересах. Устроили эти браки ради собственной выгоды. О нас они и не думали. Ты тоже возвращаешься домой?
– Нет! – отвечаю я ей резче, чем мне бы хотелось. – Граф говорит, что я еду с ними в Байнардс-Касл.
Джейн улыбается и обнимает меня:
– Ну что ж, я желаю тебе супружеских радостей, сестренка. Вижу, как ты к ним стремишься.
Я обнимаюсь и целуюсь с Джейн, после чего мы с Гарри опускаемся на колени перед моими родителями для благословения, а потом забираемся в золоченую лодку Гербертов и удобно устраиваемся в закрытой части на подушках. Байнардс-Касл находится совсем близко. Я часто проезжала мимо этого величественно возвышающегося над рекой массивного здания белого камня с высокими башнями. Мы плавно плывем мимо садов Темпла, Брайдуэлл-Паласа, устья Флита, за которым возле Уордроба[10] высится церковь Святого апостола Андрея. Знакомые места. Но сегодня, увидев Байнардс-Касл, я чувствую легкую дрожь: призрачно-бледный в лунном свете, он кажется каким-то неземным, словно с наступлением темноты непостижимым образом изменился. Какие тайны скрываются в его стенах, спрашиваю я себя. Кто там жил, радовался, смеялся, любил, страдал и умирал на протяжении тех долгих столетий, что стоит этот замок?
Но впечатление отчужденности быстро проходит – я просто выпила сегодня слишком много вина. Со мной Гарри, а это его дом – один из лучших в Лондоне. А теперь он станет и моим домом. Мне нужно радоваться.
Вода тихо плещется о внушительные каменные ступени, которые ведут к двери первого этажа, наше прибытие ярко освещают горящие факелы. Когда лодка причаливает, Гарри берет меня за руку, и мы следуем по ступеням за его родителями, проходим по мосту с высокими перилами, потом под аркой, на которой гордо красуется высеченный в камне и раскрашенный герб Пембруков – три льва на красном и синем фоне. Я чувствую, как Гарри сжимает мою руку, ловлю его ласковые, любящие взгляды в лунном свете, которым отливает гладь реки внизу. Ночь кажется волшебной, наполненной обещаниями.
Слуги – на ливрее у каждого красуется значок Пембруков с изображением зеленого дракона – спешат снять с нас плащи, вынести из лодки мои пожитки, а потом Гарри ведет меня через ряд комнат, отделанных с расточительной роскошью. Но вся эта превосходная мебель, дорогие ковры, великолепные гобелены – ничто по сравнению с молодым человеком, который идет рядом со мной. Вскоре мы останемся вдвоем. От одной этой мысли у меня перехватывает дыхание.
– Это очень старый дом, но ты его полюбишь, – говорит Гарри, снова сжимая мою руку. Он смотрит на меня весело, дружелюбно и приглашающе.
– Первое здание здесь было построено еще во времена Вильгельма Завоевателя для защиты города, – сообщает граф. – Но позднее его продали нашим бывшим соседям – монастырю доминиканцев. Этот дом был возведен в начале прошлого столетия на земле, отвоеванной у реки. Здесь располагалась лондонская резиденция королевского дома Йорков.
– В те времена по любым меркам это был прекрасный дом, – продолжает графиня Анна, – и его отдельные части сохраняются до сих пор. Завтра я тебе покажу, если хочешь, но многое было перестроено королем Генрихом Седьмым, который переделал его в королевский дворец.
– Здесь жило много выдающихся людей, – с гордостью вещает граф, когда мы проходим через громадный роскошный зал, увешанный гобеленами с золотыми нитями, которые посверкивают в свете факелов. – Именно в этом зале, – он делает широкий взмах рукой, обозначая это гулкое, обитое деревянными панелями пространство, – Эдуард Йорк был коронован и стал Эдуардом Четвертым после победы, одержанной им над домом Ланкастеров. И в этом же самом зале, как ни прискорбно, корона была предложена его брату, этому гнусному горбуну Ричарду Глостеру.
– Вы говорите о Ричарде Третьем? – спрашиваю я.
– Да, Катерина. Он, конечно, не имел никакого права на корону, но тем не менее принял ее. Этот узурпатор с самого начала нацелился на трон. Стоял здесь, в этом зале, и делал вид, что не хочет принимать корону.
Я подняла взгляд, неожиданно почувствовав, как по спине у меня побежали мурашки. Я уже слышала эту историю от нескольких людей: как семьдесят лет назад Эдуард IV неожиданно скончался отнюдь не в преклонном возрасте, назначив перед смертью родного брата Ричарда Глостера, который ранее всегда был предан ему, регентом при своем несовершеннолетнем сыне Эдуарде V (мальчику было в то время двенадцать лет). Наш учитель господин Айлмер подробно рассказывал нам о тех событиях, поскольку тогда ходило много разговоров о Ричарде III. Это было связано с тем, что нынешний король Эдуард VI в девятилетнем возрасте принял корону и страной опять правил регент – покойный Эдвард Сеймур, герцог Сомерсет. Он был братом королевы Джейн Сеймур, а следовательно, приходился дядей моему кузену, малолетнему королю Эдуарду. «Добрый герцог» – так называли Сомерсета в народе. Уж не знаю, насколько добрым он был на самом деле, поскольку кое-кто выступал против его правления. Отстраненный от власти Нортумберлендом, Сомерсет в прошлом году встретил смерть на плахе.
Ричард Глостер значительно более преуспел в своей борьбе за власть, по крайней мере вначале. Как говорил господин Айлмер, горбун Ричард был человеком крайне честолюбивым, настоящим тираном с искривленными телом и душой. Наш учитель считал его одной из самых безнравственных личностей в истории. Безжалостно уничтожив всех противников, Ричард сверг молодого Эдуарда V и сам захватил трон. К тому времени несчастного юного короля и его младшего брата заточили в Тауэр, а вскоре тайно убили, хотя и по сей день никто не знает наверняка, как именно это было сделано. Поэтому судьба братьев, таинственным образом погибших в Тауэре, всегда интересовала меня. Точно известно, что родной дядя приказал их убить, и господин Айлмер сказал нам, что дурная слава короля Ричарда в конечном счете отвратила от него даже его сторонников, которые переметнулись к законному наследнику – Генриху Тюдору из дома Ланкастеров. И всем известно, чем закончилась битва при Босворте…[11]
Я оглядываюсь, исполненная благоговейного трепета и едва сдерживая дрожь. Вот здесь стоял узурпатор, в показном благочестии читая молитвенник, а его приспешник герцог Бекингем, обращаясь к знатным гражданам Лондона, перечислял добродетели Ричарда и разглагольствовал о его праве на корону. Именно здесь отцы города – их карманы наверняка оттопыривались от взяток – прониклись убеждением, что им необходимо умолить Ричарда принять то, что они смиренно желают ему вручить.
Тут я замечаю, что с галереи кто-то смотрит на нас – человек, одетый, как мне кажется, в темное, хотя он и стоит в тени. Это явно кто-то из слуг, он застыл молча и неподвижно, ожидая приказа своего господина или – что более вероятно – тайком подглядывая за мной, своей будущей хозяйкой. Под его внимательным взглядом я чувствую себя неловко, хотя граф, графиня и Гарри не обращают на него внимания. Наша матушка не упустила бы случая сделать слуге строгое внушение – не подобает ему так дерзко глазеть на нас, следует опускать взгляд, когда мимо проходят благородные господа. Но, вероятно, не все хозяева так придирчивы.
Сегодня, увы, нет времени стоять здесь и восхищаться этим великолепным залом, где творилась история. Уже поздно, и Пембрук ведет нас дальше, а его слуги открывают большие двойные двери и освещают нам путь. Мы входим в вестибюль. Дальше, говорит мне граф, находятся частные покои семейства. Здесь, конечно, расположена и спальня, которую я буду разделять со своим молодым супругом.
– Дети мои, я должен сказать вам кое-что важное, – объявляет граф, поворачиваясь и пристально глядя на нас. – Слушайте меня внимательно…
Кейт
Апрель – июнь 1483 года; замок Миддлхем, Йоркшир; лондонский Сити, Кросби-Холл, Лондон
Катерина Плантагенет, известная всем как Кейт, удивленно посмотрела на забрызганного грязью курьера, от которого сильно пахло лошадиным потом. Курьер вбежал в большой зал замка Миддлхем, упал на колени и протянул письмо ее отцу, герцогу Глостеру. Кейт увидела на письме печать лорда Гастингса, бывшего, насколько она знала, близким другом и доверенным лицом ее дядюшки, короля Эдуарда. Кейт с отцом сражались за столом в шахматы. Ее единокровный брат Эдуард Миддлхемский, стоя на коленях у камина, играл в солдатиков. За ним наблюдала его мать герцогиня Глостер, урожденная леди Анна Невилл, дочь графа Уорика, знаменитого Делателя королей, который вероломно предал короля Эдуарда и погиб в битве при Барнете. Герцогиня приходилась мачехой Кейт и ее среднему брату, Джону, который сейчас под руководством одного из воинов учился во дворе замка драться на мечах. В тот день было воскресенье: герцогу Глостеру редко выпадала возможность оставить государственные дела и спокойно провести время в кругу семьи.
Кейт внимательно смотрела на отца – тот взял письмо и сломал печать. Девочка увидела, как по мере чтения меняется выражение его лица, потом он положил бумагу и страдальчески закрыл глаза, словно испытывая невыносимую боль.
– Что случилось, милорд? – Герцогиня приподнялась, голос ее зазвенел.
Ричард Глостер повернулся к жене, лицо у него было донельзя мрачное и огорченное.
– Мой брат король Эдуард умер, – хриплым голосом, выдававшим крайнее смятение чувств, проговорил он.
– Умер? Святая Мария! Нет, быть того не может! Ему всего сорок один год, и он пребывал в добром здравии. – Это известие потрясло Анну до глубины души.
У Кейт тоже слезы навернулись на глаза. Правда, она видела дядюшку всего два раза, потому что он правил Англией из Вестминстера или Виндзора, но на нее этот крупный, добродушный мужчина, большой любитель удовольствий, произвел впечатление. Девочка помнила, как король при встрече горячо расцеловал ее и вручил племяннице заранее приготовленные подарки – деревянную куклу, облаченную в золоченое платье, рубиновую подвеску и хорошенького щеночка. Беседуя с ее отцом о важных государственных делах, он все-таки выкроил время, чтобы поговорить и пошутить с Кейт, а за обедом даже собственноручно перекладывал ей на тарелку лучшие сласти со своих блюд. Помнится, дядюшка рассказал ей тогда, что и у него тоже есть маленькие дочери, целых пять: Елизавета, Сесилия, Анна, Екатерина и Бригита – все они чудесные девочки, а Елизавета, старшая и самая красивая, в один прекрасный день должна была стать королевой Франции, они уже договорились об этом с отцом принца. Еще король говорил о том, как он гордится сыновьями, их у него двое. Старший, Эдуард, принц Уэльский и наследник престола, находился тогда в замке Ладлоу на границе своих владений, где обучался искусству управлять королевством. А младший, Ричард, герцог Йорк, был весельчак и редкий озорник – весь в отца, как заметил тогда сам Эдуард. Кейт быстро прониклась к дядюшке самыми теплыми чувствами и потом жалела, что так редко видит его. А теперь получается, что она вообще не увидит его больше никогда – этого невероятно жизнерадостного и остроумного человека с чувственными губами и лукавыми искорками в глазах. Она не могла сдержать слез.
– Король заболел, отправившись на рыбалку в сырую, холодную погоду, – сказал Ричард. – Его уже похоронили. – В голосе герцога слышалась горечь, смешанная с гневом. – Неужели не могли подождать! Эдуард был моим братом, и я любил его. Я должен был присутствовать на похоронах!
Анна сочувственно посмотрела на мужа, понимая, как сильно он уязвлен.
– Это все, разумеется, происки королевы и ее родни – Вудвилей! – ядовито сказала она.
Кейт сквозь слезы видела, как хмурится отец.
– Эти люди ненавидят меня, – пробормотал он. – Но в то же время и боятся – и клянусь, у них скоро будут для этого основания! Но что гораздо хуже – они не дали мне времени предаться скорби. Лорд Гастингс пишет, что я должен действовать немедленно, иначе Вудвили захватят власть. Теперь ты понимаешь, почему меня не известили о смерти Эдуарда. Они хотели выиграть время, черт побери! Сын моего брата еще ребенок, и они собираются править от его имени. Но в этом письме говорится, что Эдуард на смертном ложе назначил меня регентом Англии. Меня, а не королеву или кого-нибудь из ее многочисленной родни!
Герцогиня побледнела и начала машинально перебирать тонкими белыми руками жесткую ткань юбок. Анна Глостер была стройной красивой женщиной двадцати семи лет: голубые глаза, правильные черты лица, светлые волосы сильно стянуты назад и убраны под расшитый чепец. Она была хрупкой, как и ее сын, а сочные синие и алые тона ее великолепного платья с высокой талией только оттеняли бледность аристократического лица.
– И что ты собираешься делать?
Герцог принялся возбужденно вышагивать по залу.
– Последняя воля моего брата должна быть исполнена. Гастингс советует собрать сильное войско и поспешить в Лондон, чтобы отомстить за нанесенные мне врагами оскорбления. Он утверждает, что я легко смогу это сделать, если по пути в Лондон возьму под свою руку и защиту юного короля.
– Но он же в Ладлоу.
– Теперь уже нет. Его дядя лорд Риверс и единоутробный брат сэр Ричард Грей – они оба Вудвили – с небольшим сопровождением везут мальчика в Лондон! Милорд пишет, будто королева хотела отправить армию, но он предупредил, что это может привести к кровопролитию, и пригрозил, что перестанет поддерживать ее, если она будет упорствовать. Королева уступила, но я не думаю, что это сильно улучшило отношения между ними. В конечном счете он и мой брат делили… да что там говорить, мы все знаем о госпоже Шор[12] и других.
Герцог и герцогиня переглянулись. Кейт привыкла к тому, что отец избегает обсуждать некоторые стороны жизни короля в присутствии детей. Но, невзирая на все эти меры предосторожности, даже она знала, что госпожа Шор – фаворитка ее дядюшки. Завязать рты слугам было невозможно.
– Я не буду плохо говорить о мертвых, – продолжил Ричард, – равно как и об этом добром лорде, который заблаговременно предупредил меня о происках Вудвилей. Потому что, как пишет сам Гастингс, отправляя это письмо, он подвергает себя опасности. Гастингс утверждает, что стоило ему только продемонстрировать дружеское расположение ко мне, как ненависть его прежних врагов еще больше усилилась.
Анна поднялась, подошла к мужу и заключила его в объятия.
– Мой бедный Дикон, – пробормотала она, – как мне больно!
Их взгляды встретились.
– Ну посуди сама, могу ли я должным образом оплакать Эдуарда? – с горечью в голосе обратился герцог к супруге. – Моей жизни угрожает опасность. Только вспомни моего брата Кларенса – он погиб, стал жертвой заговора Вудвилей! Одним словом, миледи, я должен подготовиться. – Он разомкнул ее объятия, наклонился, чтобы поцеловать в голову сына, и наскоро обнял Кейт. – Да поможет нам Бог, – сказал Ричард Глостер и направился к двери, ведущей на лестницу.
Но у двери он остановился. И некоторое время так и стоял, обернувшись к ним своей чуть склоненной спиной: герцог, хотя и обладал недюжинной силой и умел ловко обращаться с мечом, был низкорослым и горбатым. Правда, горб был совсем небольшим, так что лишь немногие знали о его уродстве. Прошло несколько мгновений, прежде чем домочадцы поняли, что Ричард Глостер плачет: неудержимые, бурные рыдания сотрясали его тело.
– О господи, – всхлипывал он. – Я так любил брата. Боже мой, как же я его любил!
– Я должна пойти к нему, – сказала герцогиня и поднялась. Она не сразу успокоилась после ухода супруга.
В это мгновение в зал вбежал Джон.
– Что происходит? – поинтересовался он, видя удрученные лица сестры и мачехи.
– Ты ему расскажешь? – попросила Анна падчерицу.
– Конечно, миледи, – ответила Кейт. – Идите к отцу.
Анна обняла ее и вышла. Она очень хорошо относилась к незаконнорожденным детям мужа. Кейт родилась еще до ее брака с Ричардом Глостером, а Джон – уже потом. Но герцогиня одинаково любила их обоих, эта добросердечная женщина понимала: ребятишки не виноваты в том, что появились на свет.
Джон Глостер, единокровный брат Кейт, был рослым девятилетним мальчиком с темными непослушными волосами и благородными чертами лица. Он обещал вырасти высоким и широкоплечим, а что касается характера, то уже сейчас было ясно: Джон унаследовал от отца упрямство, решительность и сильную волю, не говоря уж о честолюбии.
Кейт, которой уже исполнилось тринадцать, была очень хороша собой: милое округлое личико с большими, широко поставленными голубыми глазами обрамлял водопад густых волос, ниспадающих на плечи, словно накидка. Стройная и миниатюрная, Кейт отличалась остроумием и пылким характером. Все вокруг, а в особенности отец, находили ее очаровательной. Герцог поклялся, что у его дочери будет все только самое лучшее. И ничего, что Кейт незаконнорожденная, со временем он изыщет способ сделать так, чтобы это досадное обстоятельство обернулось выгодой для них обоих, и найдет своей девочке подходящую пару.
Никто не мог сравниться с ее отцом. Для Кейт он был настоящим героем, никого она не любила так сильно, как его.
Кейт видела, что герцог, облаченный в черные траурные одеяния, отбыл на юг в сопровождении трех сотен джентльменов с севера. От страха ее пробрал холодный пот. Отец ехал навстречу опасности, направлялся в самую пасть врагов, и она могла только неистово молиться, чтобы все беды миновали его и он живым и здоровым вернулся к ним, восстановив свои законные права.
Впереди Кейт ждала долгая череда тревожных дней: не было никакой надежды получить в ближайшее время хоть какие-то новости. Даже курьер-скороход добирался из Лондона до Миддлхема за четыре дня, так что наверняка о развитии событий они узнают лишь через неделю, не раньше. И пока им остается только волноваться, представляя себе, что могут натворить королева и ее родичи, прежде чем герцог доберется до столицы. Кроме того, Глостер собирался по пути встретиться со своим другом герцогом Бекингемом (который тоже не питал особой любви к Вудвилям), и это могло вызвать еще некоторую задержку.
Однако, вопреки ожиданиям, жена и дети получили известие от Ричарда уже через два дня. Он не забыл о своем долге перед братом: прежде всего отправился в Йорк, где собрал всю местную знать на заупокойную мессу в минстере[13]. Герцог признавался в письме, что на протяжении всей службы горько рыдал, но потом взял себя в руки и сумел привести местных лордов к присяге на верность его племяннику, новому королю Эдуарду V.
Кейт никогда не видела младшего Эдуарда, потому что бóльшую часть своей жизни тот провел при дворе в Ладлоу. Но она сочувствовала кузену, так рано потерявшему отца, и искренне молилась за него. Быть королем – тяжелое бремя, даже если ты уже взрослый.
– Еще один несовершеннолетний король, – сказала герцогиня, когда они сели обедать в зале. – Будущее страшит меня.
– Но там мой отец – он будет наставлять короля, и ничего плохого не случится, – возразила Кейт, кладя нож и вытирая пальцы о салфетку. – Разве не так?
Деливший с ними трапезу капеллан замка чуть подался к ней:
– Есть старое пророчество, госпожа Катерина: «Горе тебе, о страна, коли король – дитя». Нашему королевству «везет» на несовершеннолетних королей – это всегда приносило несчастье, ибо порождало разброд и соперничество среди высшей знати. Покойный Генрих Шестой унаследовал корону, будучи младенцем, и вместо него страной правили многочисленные группировки. В отсутствие твердой королевской руки были подорваны закон и порядок. Теперь же угроза исходит от вдовствующей королевы и ее родни.
– Мой отец положит этому конец! – не сдавалась Кейт. – Он в своем праве.
– Увы, дитя мое, в последнее время мы видели в этой несчастной стране немало примеров тому, как сила брала верх над правом. Но мы должны верить: за вашим отцом стоит немалая сила и герцог пользуется уважением. Он принадлежит к королевскому роду, а эти Вудвили – они просто выскочки.
– Да, но король сейчас в их руках, и вы можете не сомневаться: они уже отравили его юную душу ненавистью к милорду Глостеру, – возразила герцогиня. Она почти ничего не ела.
– На стороне моего отца лорд Гастингс и лорд Бекингем – вместе с ними он победит! – не отступала Кейт. Она не желала – не могла – верить, что возможен какой-либо иной исход. По ее разумению, герцог был неуязвим. Разве не он захватил Берик-на-Твиде во время войны с шотландцами?
– Ваше почитание и любовь к отцу весьма трогательны, – улыбнулся капеллан. – Мы должны молиться в ожидании хороших новостей.
И Кейт молилась. Много часов проводила она в церкви, стоя на коленях рядом с герцогиней и прося Господа сохранить и поддержать отца. Его присутствие всегда придавало ей уверенности, а теперь она словно лишилась опоры; герцогиня Анна явно чувствовала то же самое. Обе они искренне любили его. Кейт – невинной дочерней любовью, Ричард был очень заботливым отцом. Анна же испытывала благодарную страсть к спасшему ее рыцарю. Она любила рассказывать детям эту историю, и на третий вечер после отъезда Ричарда, когда юный Эдуард Миддлхемский попросил, чтобы мать поведала им о тех событиях еще раз, она нежно улыбнулась своему красивому, но такому хрупкому сыну, ощутив привычный страх за его здоровье, и согласилась. Она ни в чем не могла отказать ему.
– Ричард хотел жениться на мне, – начала Анна, когда вся семья собралась вокруг нее у огня. – Мы знали друг друга с детства, потому что милорд вырос в доме моего отца. Мы играли вместе, и я называла его Дикон. А потом пришло время, и он от всего сердца стал звать меня душенькой. Ваш отец был младшим в большой семье, не очень крупным и сильным, но он трудился без устали, чтобы овладеть военным искусством. Я восхищалась этой его целеустремленностью. Потом он уехал ко двору короля, и мы некоторое время не виделись.
– Расскажите нам о спасении! – тоненьким голоском проговорил Эдуард.
Кейт улыбнулась и взъерошила и без того растрепанные волосы младшего братишки, а его мать продолжила рассказ:
– Мой отец, убитый в сражении при Барнете, оставил мне и моей сестре Изабелле богатое наследство, которое мы должны были разделить. Изабелла, дети, вышла за герцога Кларенса, старшего брата вашего отца. Он оказался нехорошим человеком – его честолюбие и алчность были непомерными. Наследство, доставшееся Изабелле, перешло к нему, потому что она стала его женой, но Кларенсу этого показалось мало. Этот злодей вознамерился завладеть и моею долей. Я тогда жила в его доме и под его опекой, но, узнав, что Дикон хочет жениться на мне, Кларенс увез меня и спрятал в своем большом доме в Лондоне, заставив работать судомойкой. Милорд Кларенс предупредил, что, если я стану жаловаться или раскрою, кто я такая, для меня все может кончиться очень плохо. А поскольку он один раз уже грозился навеки упрятать меня в монастырь, то я крепилась и держала рот на замке.
– Представляю, как тяжело вам пришлось, – заметила Кейт.
– Да уж. Я ведь и понятия не имела, как скрести кастрюли или нарезать овощи. Я росла в замке и получила благородное воспитание. Повариха постоянно бранила меня. Она, конечно же, не подозревала, кто я такая. Но потом, – и тут на бледных щеках Анны появился румянец, – Дикон меня нашел. Кто-то из людей Кларенса рассказал ему обо мне – я думаю, Дикон дал ему денег. Он ворвался в лондонский дом Кларенса, охваченный жаждой мести, и потребовал, чтобы меня немедленно отдали ему. Что ж, милорд ведь приходился братом королю, и гнев его был страшен – никто не осмелился ему возражать. Не могу передать, какое облегчение я испытала, увидев Ричарда.
– Он вас увез и женился?
Кейт внимательно смотрела на отца – тот взял письмо и сломал печать. Девочка увидела, как по мере чтения меняется выражение его лица, потом он положил бумагу и страдальчески закрыл глаза, словно испытывая невыносимую боль.
– Что случилось, милорд? – Герцогиня приподнялась, голос ее зазвенел.
Ричард Глостер повернулся к жене, лицо у него было донельзя мрачное и огорченное.
– Мой брат король Эдуард умер, – хриплым голосом, выдававшим крайнее смятение чувств, проговорил он.
– Умер? Святая Мария! Нет, быть того не может! Ему всего сорок один год, и он пребывал в добром здравии. – Это известие потрясло Анну до глубины души.
У Кейт тоже слезы навернулись на глаза. Правда, она видела дядюшку всего два раза, потому что он правил Англией из Вестминстера или Виндзора, но на нее этот крупный, добродушный мужчина, большой любитель удовольствий, произвел впечатление. Девочка помнила, как король при встрече горячо расцеловал ее и вручил племяннице заранее приготовленные подарки – деревянную куклу, облаченную в золоченое платье, рубиновую подвеску и хорошенького щеночка. Беседуя с ее отцом о важных государственных делах, он все-таки выкроил время, чтобы поговорить и пошутить с Кейт, а за обедом даже собственноручно перекладывал ей на тарелку лучшие сласти со своих блюд. Помнится, дядюшка рассказал ей тогда, что и у него тоже есть маленькие дочери, целых пять: Елизавета, Сесилия, Анна, Екатерина и Бригита – все они чудесные девочки, а Елизавета, старшая и самая красивая, в один прекрасный день должна была стать королевой Франции, они уже договорились об этом с отцом принца. Еще король говорил о том, как он гордится сыновьями, их у него двое. Старший, Эдуард, принц Уэльский и наследник престола, находился тогда в замке Ладлоу на границе своих владений, где обучался искусству управлять королевством. А младший, Ричард, герцог Йорк, был весельчак и редкий озорник – весь в отца, как заметил тогда сам Эдуард. Кейт быстро прониклась к дядюшке самыми теплыми чувствами и потом жалела, что так редко видит его. А теперь получается, что она вообще не увидит его больше никогда – этого невероятно жизнерадостного и остроумного человека с чувственными губами и лукавыми искорками в глазах. Она не могла сдержать слез.
– Король заболел, отправившись на рыбалку в сырую, холодную погоду, – сказал Ричард. – Его уже похоронили. – В голосе герцога слышалась горечь, смешанная с гневом. – Неужели не могли подождать! Эдуард был моим братом, и я любил его. Я должен был присутствовать на похоронах!
Анна сочувственно посмотрела на мужа, понимая, как сильно он уязвлен.
– Это все, разумеется, происки королевы и ее родни – Вудвилей! – ядовито сказала она.
Кейт сквозь слезы видела, как хмурится отец.
– Эти люди ненавидят меня, – пробормотал он. – Но в то же время и боятся – и клянусь, у них скоро будут для этого основания! Но что гораздо хуже – они не дали мне времени предаться скорби. Лорд Гастингс пишет, что я должен действовать немедленно, иначе Вудвили захватят власть. Теперь ты понимаешь, почему меня не известили о смерти Эдуарда. Они хотели выиграть время, черт побери! Сын моего брата еще ребенок, и они собираются править от его имени. Но в этом письме говорится, что Эдуард на смертном ложе назначил меня регентом Англии. Меня, а не королеву или кого-нибудь из ее многочисленной родни!
Герцогиня побледнела и начала машинально перебирать тонкими белыми руками жесткую ткань юбок. Анна Глостер была стройной красивой женщиной двадцати семи лет: голубые глаза, правильные черты лица, светлые волосы сильно стянуты назад и убраны под расшитый чепец. Она была хрупкой, как и ее сын, а сочные синие и алые тона ее великолепного платья с высокой талией только оттеняли бледность аристократического лица.
– И что ты собираешься делать?
Герцог принялся возбужденно вышагивать по залу.
– Последняя воля моего брата должна быть исполнена. Гастингс советует собрать сильное войско и поспешить в Лондон, чтобы отомстить за нанесенные мне врагами оскорбления. Он утверждает, что я легко смогу это сделать, если по пути в Лондон возьму под свою руку и защиту юного короля.
– Но он же в Ладлоу.
– Теперь уже нет. Его дядя лорд Риверс и единоутробный брат сэр Ричард Грей – они оба Вудвили – с небольшим сопровождением везут мальчика в Лондон! Милорд пишет, будто королева хотела отправить армию, но он предупредил, что это может привести к кровопролитию, и пригрозил, что перестанет поддерживать ее, если она будет упорствовать. Королева уступила, но я не думаю, что это сильно улучшило отношения между ними. В конечном счете он и мой брат делили… да что там говорить, мы все знаем о госпоже Шор[12] и других.
Герцог и герцогиня переглянулись. Кейт привыкла к тому, что отец избегает обсуждать некоторые стороны жизни короля в присутствии детей. Но, невзирая на все эти меры предосторожности, даже она знала, что госпожа Шор – фаворитка ее дядюшки. Завязать рты слугам было невозможно.
– Я не буду плохо говорить о мертвых, – продолжил Ричард, – равно как и об этом добром лорде, который заблаговременно предупредил меня о происках Вудвилей. Потому что, как пишет сам Гастингс, отправляя это письмо, он подвергает себя опасности. Гастингс утверждает, что стоило ему только продемонстрировать дружеское расположение ко мне, как ненависть его прежних врагов еще больше усилилась.
Анна поднялась, подошла к мужу и заключила его в объятия.
– Мой бедный Дикон, – пробормотала она, – как мне больно!
Их взгляды встретились.
– Ну посуди сама, могу ли я должным образом оплакать Эдуарда? – с горечью в голосе обратился герцог к супруге. – Моей жизни угрожает опасность. Только вспомни моего брата Кларенса – он погиб, стал жертвой заговора Вудвилей! Одним словом, миледи, я должен подготовиться. – Он разомкнул ее объятия, наклонился, чтобы поцеловать в голову сына, и наскоро обнял Кейт. – Да поможет нам Бог, – сказал Ричард Глостер и направился к двери, ведущей на лестницу.
Но у двери он остановился. И некоторое время так и стоял, обернувшись к ним своей чуть склоненной спиной: герцог, хотя и обладал недюжинной силой и умел ловко обращаться с мечом, был низкорослым и горбатым. Правда, горб был совсем небольшим, так что лишь немногие знали о его уродстве. Прошло несколько мгновений, прежде чем домочадцы поняли, что Ричард Глостер плачет: неудержимые, бурные рыдания сотрясали его тело.
– О господи, – всхлипывал он. – Я так любил брата. Боже мой, как же я его любил!
– Я должна пойти к нему, – сказала герцогиня и поднялась. Она не сразу успокоилась после ухода супруга.
В это мгновение в зал вбежал Джон.
– Что происходит? – поинтересовался он, видя удрученные лица сестры и мачехи.
– Ты ему расскажешь? – попросила Анна падчерицу.
– Конечно, миледи, – ответила Кейт. – Идите к отцу.
Анна обняла ее и вышла. Она очень хорошо относилась к незаконнорожденным детям мужа. Кейт родилась еще до ее брака с Ричардом Глостером, а Джон – уже потом. Но герцогиня одинаково любила их обоих, эта добросердечная женщина понимала: ребятишки не виноваты в том, что появились на свет.
Джон Глостер, единокровный брат Кейт, был рослым девятилетним мальчиком с темными непослушными волосами и благородными чертами лица. Он обещал вырасти высоким и широкоплечим, а что касается характера, то уже сейчас было ясно: Джон унаследовал от отца упрямство, решительность и сильную волю, не говоря уж о честолюбии.
Кейт, которой уже исполнилось тринадцать, была очень хороша собой: милое округлое личико с большими, широко поставленными голубыми глазами обрамлял водопад густых волос, ниспадающих на плечи, словно накидка. Стройная и миниатюрная, Кейт отличалась остроумием и пылким характером. Все вокруг, а в особенности отец, находили ее очаровательной. Герцог поклялся, что у его дочери будет все только самое лучшее. И ничего, что Кейт незаконнорожденная, со временем он изыщет способ сделать так, чтобы это досадное обстоятельство обернулось выгодой для них обоих, и найдет своей девочке подходящую пару.
Никто не мог сравниться с ее отцом. Для Кейт он был настоящим героем, никого она не любила так сильно, как его.
Кейт видела, что герцог, облаченный в черные траурные одеяния, отбыл на юг в сопровождении трех сотен джентльменов с севера. От страха ее пробрал холодный пот. Отец ехал навстречу опасности, направлялся в самую пасть врагов, и она могла только неистово молиться, чтобы все беды миновали его и он живым и здоровым вернулся к ним, восстановив свои законные права.
Впереди Кейт ждала долгая череда тревожных дней: не было никакой надежды получить в ближайшее время хоть какие-то новости. Даже курьер-скороход добирался из Лондона до Миддлхема за четыре дня, так что наверняка о развитии событий они узнают лишь через неделю, не раньше. И пока им остается только волноваться, представляя себе, что могут натворить королева и ее родичи, прежде чем герцог доберется до столицы. Кроме того, Глостер собирался по пути встретиться со своим другом герцогом Бекингемом (который тоже не питал особой любви к Вудвилям), и это могло вызвать еще некоторую задержку.
Однако, вопреки ожиданиям, жена и дети получили известие от Ричарда уже через два дня. Он не забыл о своем долге перед братом: прежде всего отправился в Йорк, где собрал всю местную знать на заупокойную мессу в минстере[13]. Герцог признавался в письме, что на протяжении всей службы горько рыдал, но потом взял себя в руки и сумел привести местных лордов к присяге на верность его племяннику, новому королю Эдуарду V.
Кейт никогда не видела младшего Эдуарда, потому что бóльшую часть своей жизни тот провел при дворе в Ладлоу. Но она сочувствовала кузену, так рано потерявшему отца, и искренне молилась за него. Быть королем – тяжелое бремя, даже если ты уже взрослый.
– Еще один несовершеннолетний король, – сказала герцогиня, когда они сели обедать в зале. – Будущее страшит меня.
– Но там мой отец – он будет наставлять короля, и ничего плохого не случится, – возразила Кейт, кладя нож и вытирая пальцы о салфетку. – Разве не так?
Деливший с ними трапезу капеллан замка чуть подался к ней:
– Есть старое пророчество, госпожа Катерина: «Горе тебе, о страна, коли король – дитя». Нашему королевству «везет» на несовершеннолетних королей – это всегда приносило несчастье, ибо порождало разброд и соперничество среди высшей знати. Покойный Генрих Шестой унаследовал корону, будучи младенцем, и вместо него страной правили многочисленные группировки. В отсутствие твердой королевской руки были подорваны закон и порядок. Теперь же угроза исходит от вдовствующей королевы и ее родни.
– Мой отец положит этому конец! – не сдавалась Кейт. – Он в своем праве.
– Увы, дитя мое, в последнее время мы видели в этой несчастной стране немало примеров тому, как сила брала верх над правом. Но мы должны верить: за вашим отцом стоит немалая сила и герцог пользуется уважением. Он принадлежит к королевскому роду, а эти Вудвили – они просто выскочки.
– Да, но король сейчас в их руках, и вы можете не сомневаться: они уже отравили его юную душу ненавистью к милорду Глостеру, – возразила герцогиня. Она почти ничего не ела.
– На стороне моего отца лорд Гастингс и лорд Бекингем – вместе с ними он победит! – не отступала Кейт. Она не желала – не могла – верить, что возможен какой-либо иной исход. По ее разумению, герцог был неуязвим. Разве не он захватил Берик-на-Твиде во время войны с шотландцами?
– Ваше почитание и любовь к отцу весьма трогательны, – улыбнулся капеллан. – Мы должны молиться в ожидании хороших новостей.
И Кейт молилась. Много часов проводила она в церкви, стоя на коленях рядом с герцогиней и прося Господа сохранить и поддержать отца. Его присутствие всегда придавало ей уверенности, а теперь она словно лишилась опоры; герцогиня Анна явно чувствовала то же самое. Обе они искренне любили его. Кейт – невинной дочерней любовью, Ричард был очень заботливым отцом. Анна же испытывала благодарную страсть к спасшему ее рыцарю. Она любила рассказывать детям эту историю, и на третий вечер после отъезда Ричарда, когда юный Эдуард Миддлхемский попросил, чтобы мать поведала им о тех событиях еще раз, она нежно улыбнулась своему красивому, но такому хрупкому сыну, ощутив привычный страх за его здоровье, и согласилась. Она ни в чем не могла отказать ему.
– Ричард хотел жениться на мне, – начала Анна, когда вся семья собралась вокруг нее у огня. – Мы знали друг друга с детства, потому что милорд вырос в доме моего отца. Мы играли вместе, и я называла его Дикон. А потом пришло время, и он от всего сердца стал звать меня душенькой. Ваш отец был младшим в большой семье, не очень крупным и сильным, но он трудился без устали, чтобы овладеть военным искусством. Я восхищалась этой его целеустремленностью. Потом он уехал ко двору короля, и мы некоторое время не виделись.
– Расскажите нам о спасении! – тоненьким голоском проговорил Эдуард.
Кейт улыбнулась и взъерошила и без того растрепанные волосы младшего братишки, а его мать продолжила рассказ:
– Мой отец, убитый в сражении при Барнете, оставил мне и моей сестре Изабелле богатое наследство, которое мы должны были разделить. Изабелла, дети, вышла за герцога Кларенса, старшего брата вашего отца. Он оказался нехорошим человеком – его честолюбие и алчность были непомерными. Наследство, доставшееся Изабелле, перешло к нему, потому что она стала его женой, но Кларенсу этого показалось мало. Этот злодей вознамерился завладеть и моею долей. Я тогда жила в его доме и под его опекой, но, узнав, что Дикон хочет жениться на мне, Кларенс увез меня и спрятал в своем большом доме в Лондоне, заставив работать судомойкой. Милорд Кларенс предупредил, что, если я стану жаловаться или раскрою, кто я такая, для меня все может кончиться очень плохо. А поскольку он один раз уже грозился навеки упрятать меня в монастырь, то я крепилась и держала рот на замке.
– Представляю, как тяжело вам пришлось, – заметила Кейт.
– Да уж. Я ведь и понятия не имела, как скрести кастрюли или нарезать овощи. Я росла в замке и получила благородное воспитание. Повариха постоянно бранила меня. Она, конечно же, не подозревала, кто я такая. Но потом, – и тут на бледных щеках Анны появился румянец, – Дикон меня нашел. Кто-то из людей Кларенса рассказал ему обо мне – я думаю, Дикон дал ему денег. Он ворвался в лондонский дом Кларенса, охваченный жаждой мести, и потребовал, чтобы меня немедленно отдали ему. Что ж, милорд ведь приходился братом королю, и гнев его был страшен – никто не осмелился ему возражать. Не могу передать, какое облегчение я испытала, увидев Ричарда.
– Он вас увез и женился?