Они приближались к великолепному каменному особняку, такому высокому, что рядом с ним другие дома на Бишопсгейт казались карликами.
– Кросби-Холл – наконец-то! – с облегчением проговорила герцогиня. – Я уже больше не могу выносить этой тряски.
Миновав широкую арку, повозка въехала в просторный двор и остановилась перед внушительной каменной лестницей. Кейт с душевным трепетом смотрела на ряды высоких ажурных окон в верхнем этаже возвышавшегося над ней здания, разглядывала великолепную резьбу на стенах, башнях и ограждениях. Кросби-Холл был одним из самых величественных строений, какие ей доводилось видеть.
Двор представлял собой настоящий гудящий улей: туда-сюда сновали слуги, разгружая телеги и вьючных мулов. Герцогиня и дети вскоре узнали, что герцог переехал сюда только сегодня утром и его вещи все еще заносят в дом. Кейт вылезла из повозки и встала рядом с Анной. Они двинулись по лестнице, процессию замыкал Джон. Наверху в окружении старших слуг появился сам Ричард.
Радость Кейт от встречи с отцом была несколько омрачена его видом – девочку поразило его напряженное, осунувшееся, неулыбчивое лицо. Она смотрела, как он помог герцогине подняться из реверанса, обнял ее и поцеловал в губы.
– Миледи, я так рад вам, – сказал Ричард Глостер. – И вам тоже, дети мои! Как же давно я вас не видел. – Тут отец жестом пригласил Кейт и Джона приблизиться и обнял обоих, когда они выпрямились после поклона.
Но Кейт это объятие показалось несколько формальным, словно их отец, осознавая свое новое положение, участвовал в некой церемонии. Он выглядел сегодня необычно сдержанным – он, который всегда был так сердечен с детьми.
«Вот бедняга, – пожалела его девочка, – на него, наверное, давит такой тяжелый груз ответственности».
– Заходите! – пригласил их герцог. – Вы увидите, что я нашел для нас превосходный дом. Уверен, и сам король не погнушался бы таким жилищем!
Кейт не могла с этим не согласиться, когда вошла в зал с высоким потолком, отделанным резными украшениями в красных и золотых тонах. Зал был великолепен; свет сюда проникал через высокий изящный эркер и ряд расположенных наверху окон; на белых стенах висели изысканнейшие, тканные золотом гобелены. Девочка заметила, что на Анну и Джона величие их нового дома тоже произвело впечатление.
– Это один из домов короля? – спросил Джон.
– Нет, сынок, этот дом был изначально построен итальянским купцом, а затем расширен сэром Джоном Кросби, у которого я его и арендовал, – объяснил герцог. – В Сити нет более шикарного особняка. – По всем меркам Байнардс-Касл тоже был настоящий дворец, и Кейт не могла понять, почему отец решил переехать оттуда сюда.
Ричард показал, что Анна должна сесть на одно из резных кресел, стоявших по сторонам громадного камина. Для Кейт и Джона принесли табуретки. Отец немедленно отправил слугу на кухню – за вином и засахаренными фруктами.
– Я знаю, вы их любите, – улыбнулся детям герцог. Теперь он стал немного больше похож на себя прежнего. – Я приказал устроить сегодня вечером пир в честь вашего приезда. Как наш сын, миледи?
– Когда я получила известие из Миддлхема в последний раз, он, слава богу, был здоров, – сказала Анна. – Но, милорд, меня больше беспокоит ваше состояние. У вас усталый вид.
– Последняя неделя выдалась особенно трудной, – ответил герцог. – Ты знаешь почти все, что здесь происходило, но есть и еще кое-что. Скажи мне: вот ты проехала по Лондону – какое настроение у людей?
– Я почувствовала враждебность, но были и приветственные выкрики, – припомнила Анна.
– Хорошо, – живо отозвался герцог. – Вообще-то, в Сити ко мне относятся дружелюбно. Купцы и коммерсанты прекрасно понимают, насколько нестабильной станет жизнь, если государство окажется в руках ребенка и алчных Вудвилей.
– Мы видели людей в доспехах, – высоким голосом проговорил Джон.
Герцог нахмурился и мрачно произнес:
– Мы живем в смутные времена. Некоторые опасаются, что эта напряженность может привести к войне. Часть членов Совета слушают то, что им нашептывают сторонники королевы. Мои истинные цели, увы, ставятся под сомнение.
– Не понимаю, о чем речь, – недоуменно проговорила Анна.
Их взгляды встретились.
– Ну, кое-кто утверждает, что якобы все это время моим единственным желанием было самому захватить трон.
Кейт громко охнула. Джон изумленно уставился на отца. Герцогиня побледнела еще сильнее.
– Но ведь вы не давали им никаких оснований для этого, – возразила она. – Вы столько сделали для того, чтобы наследование власти юным королем прошло мирно. Вы заботились о нем, почитали его. Готовили к посвящению в рыцари.
– В сравнении со слухами, которые обо мне ходят, это мало чего стоит, – горько ответил герцог. – И я тебя предупреждаю, ты наверняка все это услышишь. Поэтому и счел нужным заблаговременно тебя подготовить.
– Но вы сказали что-нибудь в свою защиту? – Резкий тон Анны выдавал ее волнение.
– Конечно, сказал. – Ричард Глостер поднялся и принялся вышагивать по мраморному полу. – Почему, ты думаешь, я обосновался здесь, в Сити? Я каждый день убеждал именитых граждан Лондона вескими словами и подарками, всячески заверял, что слухи, доходящие до них, ложны. И я думаю, эти действия начинают приносить плоды, – постепенно улеглись страхи среди тех, кто с самого начала подозревал, будто мои цели не совпадают с моими словами!
Кейт видела, что отец с трудом сдерживает ярость. Он кусал губы, а это всегда было плохим знаком.
– Но мне еще нужно убедить Совет, – продолжал Ричард. – Есть такие, кто хочет, чтобы мои полномочия прекратились после коронации. Что ж, я знаю, что должен сделать. «Если дом разделится сам в себе, не может устоять дом тот…»[18] Я разделю Совет. Я пригласил сюда тех членов Совета, которые меня поддерживают, чтобы поговорить с ними частным образом. Пусть остальные развлекаются, обдумывая коронацию во всех деталях, – они будут заняты этим, и времени на козни у них не останется. А тем временем судьбы королевства будут вершиться здесь.
– Милорд, умоляю, будьте осторожны, – взволнованно проговорила Анна.
Герцог прекратил расхаживать по залу и заверил супругу:
– Не сомневайся, милая, я буду осторожен.
Но тревожное выражение не сходило с лица Анны.
– Я слышала… по пути сюда… такие слова, которые меня обеспокоили. Одна женщина поинтересовалась, где находится королева. Это было похоже на обвинение.
– Я пригласил ее вернуться ко двору. Отправил несколько посланий, в которых заверял королеву, что питаю лишь самые добрые намерения по отношению к ней и детям. Я не чиню никаких препон тем, кто желает посетить вдову моего брата. И пытаюсь всячески продемонстрировать, что не желаю ей зла.
– Королева не поверит вам, пока вы держите в тюрьме ее брата и сына, – сказала Анна.
– Я заключил их в тюрьму на законных основаниях, обвинив в измене и захватив их собственность. Вы же понимаете, что если я отпущу злоумышленников, то они, безусловно, будут искать способ отомстить мне.
– Было и еще кое-что, – добавила Анна. – Какой-то человек прокричал мне, чтобы я спросила у вас про оружие. Что, интересно, он имел в виду?
– Видимо, он говорил о телегах с оружием, которые я приказал выслать вперед, когда въехал в Сити с королем, – пояснил Ричард. – Некоторые считают, что никакого заговора против меня на самом деле не было, а все свидетельства я якобы сфабриковал. Обстановка в стране такова, что люди готовы поверить во что угодно. Ты не должна обращать внимание на подобную клевету.
Немалым усилием воли он все-таки взял себя в руки, после чего продолжил:
– Но хватит говорить о государственных делах. Я и так в последние недели только об этом и думал. А сейчас я хочу, чтобы все вы успокоились и насладились пребыванием в Лондоне. Нет ничего такого, с чем я бы не смог совладать. И не забывайте: у нас впереди коронация. Вы, дамы, наверняка уже обсуждали, как вам одеться на это торжество. Я послал за лучшими торговцами тканями и ювелирами в Чипсайд, чтобы они о вас позаботились. А теперь нас ждет обед.
Катерина
Май 1553 года; Байнардс-Касл, Лондон
Граф отсылает всех слуг и, когда дверь за ними закрывается, а их шаги замирают вдалеке, внимательно смотрит на нас.
– Дети мои, пока вы должны обуздать свои чувства друг к другу, – заявляет он. – Ибо существует договоренность, что еще некоторое время вы не сможете возлечь на брачное ложе.
Гарри мгновенно реагирует на слова отца.
– Нет! – восклицает он яростно. – Нет! Мы – муж и жена, и нам уже достаточно лет, чтобы стать одной плотью, как то предписано в Библии.
Что же касается меня, то я просто не в силах описать свое потрясение и разочарование.
– Мне горько накладывать этот запрет, но уверяю тебя, что все делается для вашего же блага, – весьма доброжелательно говорит граф.
– Но почему? – недоумевает Гарри. – Если меня не допускают к моей законной жене, то я хотя бы имею право знать почему!
Графиня, чуть зардевшись, делает шаг вперед и успокаивающе кладет кисть на руку приемного сына.
– Мальчик мой, есть такие дела – высокие материи – о которых тебе ничего не известно. Если наши планы воплотятся…
– Молчи, женщина, – резко обрывает ее Пембрук.
– Я просто хотела заверить этих молодых людей, что если дела пойдут так, как планируем мы, то все будет хорошо, – возражает моя новоиспеченная свекровь. Затем она подходит ко мне и нежно обнимает. – Не смотри таким несчастным взглядом, дитя. Это ненадолго, я уверена.
– Но Катерина – моя жена! И я имею полное право возлечь с ней на брачное ложе, – не отступает Гарри, распаляясь все больше и больше. – Вы меня не остановите!
– Ты не понял, что тебе сказано, щенок? – грозно рявкает его отец, выразительно указуя на сына пальцем. – Мы делаем все, что в наших силах, чтобы защитить интересы твои, твоей жены и обеих наших семей. Большего я сейчас открыть не могу, но ты должен принять мои слова и исполнить сыновний долг!
Мачеха Гарри мягким голосом произносит:
– Вы можете сколько угодно находиться вместе и наслаждаться жизнью, дети мои. Мы всего лишь просим вас отложить консумацию вашего брака до того времени, когда ее можно будет осуществить в полной гармонии и мире.
На лице Гарри написано поражение. Вероятно, непререкаемый тон отца сломил его.
Графиня берет меня за руку:
– Дорогая дочь, я лично проведу тебя в твою спальню. Пожелай спокойной ночи своему мужу и ступай за мной.
Гарри обнимает меня, страстно целует в губы и шепчет на ухо: «Не запирай дверь». От его слов дрожь проходит по моему телу.
«Ничего, – думаю я. – Мы проведем их всех, любовь моя, и будем вместе, что бы кто ни говорил!»
Сердце мое готово выпрыгнуть из груди, однако я с самым смиренным видом, даже не оглянувшись, покорно следую за графиней. Эти люди напрасно думают, что победили, – на самом деле победителями будем мы!
Моя спальня прекрасна и отделана с невероятной роскошью. Кровать с балдахином на возвышении, позолоченная резьба. Занавеси из дамаста перевязаны тесьмой с золотыми кисточками, одеяло сшито из дорогой материи с золотом, на ней видны ромбы, внутри которых на фоне красного и синего бархата красуются львы – фамильный герб Пембруков. На спинке кресла я обнаруживаю великолепный халат из алой парчи, отороченный жемчужинами. Чаша, наполненная сухими лепестками, источает дивный аромат.
Меня ждет личная горничная. Она снимает с меня нарукавники, расшнуровывает тяжелое свадебное платье, и оно падает на пол так, что я поначалу не могу выйти из него. Потом горничная надевает на меня батистовую рубашку и расчесывает мне волосы – двадцать, сорок, шестьдесят раз. Теперь я готова лечь, и она раскрывает балдахин, помогает мне забраться на кровать, задувает все свечи, кроме одной на столе, делает книксен и молча закрывает за собой дверь.
Я чувствую себя такой одинокой, лежа в чужой кровати. Никогда не думала, что моя первая брачная ночь пройдет вот так, и неожиданно на меня накатывает тоска по дому, хотя я уверена: будь Гарри со мной, ничего такого не произошло бы. Стараясь не заплакать, я разглядываю картины на стенах: любопытное полотно на библейский сюжет, запечатлевшее страшную историю дочери Иеффая; портрет с подписью «АННА ПАРР» – это покойная жена графа, мать Гарри и сестра королевы Екатерины[19]. У меня на ночном столике стоят блюдо с инжиром – дорогим лакомством – и кубок со сладким вином. Я купаюсь в роскоши. У меня есть все, кроме моего мужа.
Придет ли он? Я лежу в ожидании. Кажется, проходят часы. Конечно, он должен дождаться, пока все в доме угомонятся. Хватит ли ему смелости прийти? Или Гарри передумал и отказался от безрассудного неповиновения отцу? Господи, сделай так, чтобы он пришел.
Что это было? Сова ли бросилась за добычей, взмахнув крыльями? Нет, это звуки шагов. И вот снова – осторожные шаги, слышимые только тому, кто их ждет. И вдруг дверь открывается – и я вижу моего Гарри в черном халате. Глаза его горят любовью, на бледном лице ясно написано желание. Мое сердце готово разорваться от радости!
Медленно, беззвучно закрывает он дверь, а потом, босой, идет ко мне. Я простираю руки, и он падает в мои объятия, целует меня в губы. Потом Гарри стаскивает с меня ночную рубашку и наклоняется, чтобы прильнуть к моим едва наметившимся грудям.
– Гарри! – шепчу я, покрываясь румянцем.
– Дорогая! – бормочет он и собирается снять халат.
– Это что такое? – раздается от двери резкий громкий голос. – Мне казалось, я ясно выразился! – На пороге, словно ангел мести, появляется граф; руки его в недовольном жесте уперты в бока, черные брови нахмурены.
Гарри испуганно подпрыгивает и запахивает халат, а я натягиваю на себя простыни, мои щеки горят от стыда.
– Убирайся отсюда, сын мой! – решительно заявляет граф. – И посмей только ослушаться меня еще раз. Я, к счастью, не спал – прислушивался, не сомневаясь, что ты выкинешь какой-нибудь номер. Я знаю тебя, мой мальчик. Ты такой же отважный, как и я. Что ж, не могу тебя винить, но непослушания больше не потерплю. Пожелай доброй ночи своей молодой даме и возвращайся к себе. И больше мы к этому возвращаться не будем.
– А если я откажусь? – с вызовом спрашивает Гарри.
– Тогда я позову людей – и тебя выкинут отсюда. – Плечи Пембрука неожиданно обвисают. – Послушай, уже поздно. Я не собираюсь стоять тут и спорить с тобой. Мне очень жаль, но тебе придется потерпеть некоторое время. А ты, юная леди, давай-ка ложись спать. Доброй ночи. – Он придерживает дверь.
Гарри побежден. Он наклоняется и наскоро целует меня, а потом молча выходит из комнаты. Его отец идет следом за ним. На этот раз ключ поворачивается в замке, и я становлюсь пленницей. Я законная жена, но все же и не жена – по-прежнему девственница, и еще неизвестно, как долго это продлится. Любой на моем месте может расплакаться. И я плачу.
– Дети мои, пока вы должны обуздать свои чувства друг к другу, – заявляет он. – Ибо существует договоренность, что еще некоторое время вы не сможете возлечь на брачное ложе.
Гарри мгновенно реагирует на слова отца.
– Нет! – восклицает он яростно. – Нет! Мы – муж и жена, и нам уже достаточно лет, чтобы стать одной плотью, как то предписано в Библии.
Что же касается меня, то я просто не в силах описать свое потрясение и разочарование.
– Мне горько накладывать этот запрет, но уверяю тебя, что все делается для вашего же блага, – весьма доброжелательно говорит граф.
– Но почему? – недоумевает Гарри. – Если меня не допускают к моей законной жене, то я хотя бы имею право знать почему!
Графиня, чуть зардевшись, делает шаг вперед и успокаивающе кладет кисть на руку приемного сына.
– Мальчик мой, есть такие дела – высокие материи – о которых тебе ничего не известно. Если наши планы воплотятся…
– Молчи, женщина, – резко обрывает ее Пембрук.
– Я просто хотела заверить этих молодых людей, что если дела пойдут так, как планируем мы, то все будет хорошо, – возражает моя новоиспеченная свекровь. Затем она подходит ко мне и нежно обнимает. – Не смотри таким несчастным взглядом, дитя. Это ненадолго, я уверена.
– Но Катерина – моя жена! И я имею полное право возлечь с ней на брачное ложе, – не отступает Гарри, распаляясь все больше и больше. – Вы меня не остановите!
– Ты не понял, что тебе сказано, щенок? – грозно рявкает его отец, выразительно указуя на сына пальцем. – Мы делаем все, что в наших силах, чтобы защитить интересы твои, твоей жены и обеих наших семей. Большего я сейчас открыть не могу, но ты должен принять мои слова и исполнить сыновний долг!
Мачеха Гарри мягким голосом произносит:
– Вы можете сколько угодно находиться вместе и наслаждаться жизнью, дети мои. Мы всего лишь просим вас отложить консумацию вашего брака до того времени, когда ее можно будет осуществить в полной гармонии и мире.
На лице Гарри написано поражение. Вероятно, непререкаемый тон отца сломил его.
Графиня берет меня за руку:
– Дорогая дочь, я лично проведу тебя в твою спальню. Пожелай спокойной ночи своему мужу и ступай за мной.
Гарри обнимает меня, страстно целует в губы и шепчет на ухо: «Не запирай дверь». От его слов дрожь проходит по моему телу.
«Ничего, – думаю я. – Мы проведем их всех, любовь моя, и будем вместе, что бы кто ни говорил!»
Сердце мое готово выпрыгнуть из груди, однако я с самым смиренным видом, даже не оглянувшись, покорно следую за графиней. Эти люди напрасно думают, что победили, – на самом деле победителями будем мы!
Моя спальня прекрасна и отделана с невероятной роскошью. Кровать с балдахином на возвышении, позолоченная резьба. Занавеси из дамаста перевязаны тесьмой с золотыми кисточками, одеяло сшито из дорогой материи с золотом, на ней видны ромбы, внутри которых на фоне красного и синего бархата красуются львы – фамильный герб Пембруков. На спинке кресла я обнаруживаю великолепный халат из алой парчи, отороченный жемчужинами. Чаша, наполненная сухими лепестками, источает дивный аромат.
Меня ждет личная горничная. Она снимает с меня нарукавники, расшнуровывает тяжелое свадебное платье, и оно падает на пол так, что я поначалу не могу выйти из него. Потом горничная надевает на меня батистовую рубашку и расчесывает мне волосы – двадцать, сорок, шестьдесят раз. Теперь я готова лечь, и она раскрывает балдахин, помогает мне забраться на кровать, задувает все свечи, кроме одной на столе, делает книксен и молча закрывает за собой дверь.
Я чувствую себя такой одинокой, лежа в чужой кровати. Никогда не думала, что моя первая брачная ночь пройдет вот так, и неожиданно на меня накатывает тоска по дому, хотя я уверена: будь Гарри со мной, ничего такого не произошло бы. Стараясь не заплакать, я разглядываю картины на стенах: любопытное полотно на библейский сюжет, запечатлевшее страшную историю дочери Иеффая; портрет с подписью «АННА ПАРР» – это покойная жена графа, мать Гарри и сестра королевы Екатерины[19]. У меня на ночном столике стоят блюдо с инжиром – дорогим лакомством – и кубок со сладким вином. Я купаюсь в роскоши. У меня есть все, кроме моего мужа.
Придет ли он? Я лежу в ожидании. Кажется, проходят часы. Конечно, он должен дождаться, пока все в доме угомонятся. Хватит ли ему смелости прийти? Или Гарри передумал и отказался от безрассудного неповиновения отцу? Господи, сделай так, чтобы он пришел.
Что это было? Сова ли бросилась за добычей, взмахнув крыльями? Нет, это звуки шагов. И вот снова – осторожные шаги, слышимые только тому, кто их ждет. И вдруг дверь открывается – и я вижу моего Гарри в черном халате. Глаза его горят любовью, на бледном лице ясно написано желание. Мое сердце готово разорваться от радости!
Медленно, беззвучно закрывает он дверь, а потом, босой, идет ко мне. Я простираю руки, и он падает в мои объятия, целует меня в губы. Потом Гарри стаскивает с меня ночную рубашку и наклоняется, чтобы прильнуть к моим едва наметившимся грудям.
– Гарри! – шепчу я, покрываясь румянцем.
– Дорогая! – бормочет он и собирается снять халат.
– Это что такое? – раздается от двери резкий громкий голос. – Мне казалось, я ясно выразился! – На пороге, словно ангел мести, появляется граф; руки его в недовольном жесте уперты в бока, черные брови нахмурены.
Гарри испуганно подпрыгивает и запахивает халат, а я натягиваю на себя простыни, мои щеки горят от стыда.
– Убирайся отсюда, сын мой! – решительно заявляет граф. – И посмей только ослушаться меня еще раз. Я, к счастью, не спал – прислушивался, не сомневаясь, что ты выкинешь какой-нибудь номер. Я знаю тебя, мой мальчик. Ты такой же отважный, как и я. Что ж, не могу тебя винить, но непослушания больше не потерплю. Пожелай доброй ночи своей молодой даме и возвращайся к себе. И больше мы к этому возвращаться не будем.
– А если я откажусь? – с вызовом спрашивает Гарри.
– Тогда я позову людей – и тебя выкинут отсюда. – Плечи Пембрука неожиданно обвисают. – Послушай, уже поздно. Я не собираюсь стоять тут и спорить с тобой. Мне очень жаль, но тебе придется потерпеть некоторое время. А ты, юная леди, давай-ка ложись спать. Доброй ночи. – Он придерживает дверь.
Гарри побежден. Он наклоняется и наскоро целует меня, а потом молча выходит из комнаты. Его отец идет следом за ним. На этот раз ключ поворачивается в замке, и я становлюсь пленницей. Я законная жена, но все же и не жена – по-прежнему девственница, и еще неизвестно, как долго это продлится. Любой на моем месте может расплакаться. И я плачу.
Кейт
Июнь 1483 года; Кросби-Палас и лондонский Сити
В Лондоне царили суета и оживление. Люди готовились к коронации юного монарха. Когда Кейт в сопровождении горничной, которую приставил к ней отец, отваживалась выходить в город, чтобы побродить по магазинам Чипсайда, где в витринах выставлено столько всяких соблазнительных вещей, она неизменно видела у дверей ювелиров и торговцев тканями длинные очереди ливрейных слуг: они приходили забрать драгоценности и материи, заказанные их благородными хозяевами.
Кейт по-прежнему побаивалась Лондона, хотя город и манил ее. Та предгрозовая атмосфера, которую она почувствовала, впервые оказавшись на улицах столицы, до сих пор еще не разрядилась, и многие жители продолжали разгуливать в доспехах, явно опасаясь, что вот-вот начнется смута. Напряжение чувствовалось и в стенах Кросби-Паласа, где собирались для тайных встреч члены Совета. Кейт наблюдала из своего окна, как они спешивались и слуги провожали их в дом. Отец часто засиживался допоздна, что-то обсуждая с этими людьми; она видела мерцание свечей сквозь ромбовидные окна зала, где заседал Совет.
Как-то утром на семейном завтраке присутствовал незнакомец – красивый мужчина с хорошо подвешенным языком. Герцог представил его как сэра Уильяма Кейтсби[20], адвоката. Отец Кейт, безусловно, доверял этому человеку и симпатизировал ему, но вот она сама сразу же прониклась к сэру Кейтсби неприязнью. Он казался ей очень хитрым и каким-то скользким, да еще вдобавок адвокат без должного уважения отзывался о своем господине лорде Гастингсе. Кейт всегда считала Гастингса человеком добрым и искренним. К тому же девочка знала, что он оказал ее отцу неоценимую услугу, а потому ее возмущало, что в тоне сэра Уильяма Кейтсби временами сквозила явная издевка. Негодование Кейт еще усилилось, когда отец вышел проводить гостя на крыльцо и она услышала, как они переговариваются вполголоса.
– Можете не опасаться Гастингса, милорд, – уверял Кейтсби. – Он не видит ничего страшного в разделении Совета. Этот идиот думает, будто я докладываю ему и остальным обо всем, что здесь происходит.
– Пока Гастингс считает, что вы блюдете его интересы, мы можем выкинуть его из головы, – ответил герцог. – Я прощаюсь с вами, сэр Уильям, и займусь другими нашими делами. И я готов в любое время предложить вам титул лорда. Неплохо?
Кейт в душе обиделась за Гастингса, но одновременно и призадумалась. Интересно, что он мог сделать такого, что обидело ее отца и этого выскочку-адвоката?
А вскоре как-то вечером к ним на обед заявился герцог Бекингем, важный, надменный северянин с грубоватыми манерами. Он был человеком компанейским: даже ее отец, такой немногословный и задумчивый в последнее время, а нередко и мрачный, словно траур, который он носил по брату, смеялся его шуткам.
Бекингем уделял много внимания герцогине Анне, был с ней сама вежливость и выслушивал мнение хозяйки с таким видом, словно она изрекала жемчужины мудрости. Кейт подумала, что Бекингем хочет подольститься к Ричарду Глостеру, который, будучи регентом, обладал практически королевскими полномочиями.
Бекингем похвалил Джона.
– Славный парнишка, – заметил он. – Кем вы хотите стать, молодой человек? Рыцарем?
– Если этого пожелает мой отец, сэр, – ответил Джон. Он был воспитан в духе вежливости и послушания.
– Лично я не вижу к этому никаких препятствий.
Герцог улыбнулся, но Кейт подумала, что вид у отца очень усталый. А Джон, казалось, был на седьмом небе. Еще бы, стать рыцарем – о большем он и не мечтал.
– А эта прекрасная юная леди – вы уже нашли ей жениха? – поинтересовался Бекингем, отправляя в рот очередную куриную ножку и улыбаясь Кейт.
– Ну, девочке всего только тринадцать, – возразила Анна. – О замужестве пока думать рановато.
– Что вы, герцогиня, в самый раз. Полагаю, милорд мог бы найти ей хорошего мужа, который одновременно был бы полезен нам как союзник, – сказал Бекингем. – Как говорится, убить одним выстрелом двух зайцев.
– Всему свое время, Гарри, – оборвал его Глостер. – Я хочу, чтобы моя красавица Кейт еще какое-то время побыла при мне. Еще вина? – И на этом тема ее замужества, к великому облегчению Кейт, была закрыта.
В тот вечер Бекингем с отцом допоздна засиделись за столом. Они уже приканчивали третий графин вина, а свечи почти догорели. Джона отправили спать, а Кейт с рукоделием пристроилась у камина. В дальнем конце зала наигрывал на лютне один-единственный музыкант. Кейт узнала мелодию старой французской песни «Mon souverain désir»[21] и незаметно для себя стала подпевать.
– А что королева? – внезапно спросил Бекингем.
Глостер раздраженно фыркнул:
– Она упорствует и ни за что не желает покинуть убежище. Да что говорить, она стала настолько несговорчивой, что члены Совета больше не хотят ее посещать.
– Кто-то должен убедить королеву, что ей нечего вас опасаться, милорд, – вставила герцогиня.
– Это так, но вот как насчет меня: должен ли я ее опасаться?
– Может, будет лучше, если королева останется в убежище, – сказал Бекингем. – По крайней мере, мы будем знать, где она находится и что затевает. Но остается вопрос: что делать с герцогом Йорком?
– Он должен как можно скорее покинуть Вестминстерское аббатство, – сказал Глостер. – Не годится, чтобы мальчик его лет сидел взаперти с матерью и сестрами. И потом, юный герцог должен присутствовать на коронации. – Глостер встал и начал расхаживать по комнате. Он выпил несколько кубков рейнвейна, отчего его походка стала слегка нетвердой. И сегодня – редкий случай – было заметно, что одно плечо у Ричарда чуть выше другого. – Я извлеку оттуда мальчика, что бы ни говорила эта женщина, – мрачным тоном пообещал он. – Представляете, как это будет выглядеть, если он не появится на коронации брата?
– Плохо, – ответил Бекингем. – Можно сказать, политический конфуз.
– Обходитесь с королевой помягче, милорды, – попросила Анна. Ее лицо в свете падающего из камина пламени казалось осунувшимся – она тоже чувствовала напряжение этих нелегких дней.
Пальцы Кейт автоматически перемещали иглу туда-сюда, сама же девочка полностью сосредоточилась на разговоре, происходившем у нее за спиной.
– Герцогу Йорку всего девять лет, – добавила герцогиня.
– У тебя мягкое сердце, Анна, – сказал Ричард. – Но девятилетним мальчиком не должны управлять женщины.
– Еще несколько лет, и он сможет взять в руки меч, – заявил Бекингем.
Герцогиня ничего не ответила – она вообще редко возражала мужчинам. Но Кейт могла себе представить, какие мысли одолевают ее мачеху: она наверняка подумала о своем маленьком хрупком сыне, который вряд ли когда-нибудь станет достаточно сильным, чтобы сражаться на поле боя.
– Да, милорд, вы должны настоять, чтобы королева отдала мальчика, – проговорил Бекингем. – Скажите Елизавете Вудвиль, что ее сыну в Тауэре необходимо общество сверстников.
– Ну что же, на самом деле так оно и есть, – согласился Глостер.
– Простите меня, милорды, но уже поздно, и я вас покидаю, – сказала Анна, отодвигая стул от стола, и оба герцога встали.
Это был знак для Кейт: она тоже должна уйти. Собрав свое рукоделие, девочка пожелала доброй ночи отцу и Бекингему и пошла из зала следом за мачехой. Уходя, она услышала слова отца:
– А что с Гастингсом? Вы его вразумите?
– Я уже пытался, но это совершенно бесполезно, – ответил Бекингем.
Сити продолжал полниться слухами. Выезжая из дома, Кейт каждый раз с ужасом слышала, как простой народ, не стесняясь, обсуждает намерения и поступки знати. Она быстро поняла, что ей лучше помалкивать, потому что лондонцы, похоже, не жаловали всех северян вообще и ее отца в частности, считая их настоящими дикарями.
Это было ужасно, просто ужасно! Но сильнее всего на девочку подействовала встреча с монахом, проповедовавшим толпе на Бишопсгейт.
– Разве не понятно, что готовится страшная измена?! – кричал оратор, и его красное упитанное лицо наливалось гневом. – На что это похоже? Король в Тауэре, во власти герцога Глостера. Королева с детьми вынуждена скрываться в убежище, откуда боится и нос высунуть. Родственники же ее либо беззаконно арестованы, либо бежали на континент. А теперь еще пошли разговоры о новой вражде – между Глостером и лордом Гастингсом.
– Гастингс предан королю! – подал голос кто-то из толпы.
– Да, но у него нет причин быть преданным Глостеру, – ответил монах.
Тут уж Кейт не выдержала.
– Глостер тоже предан королю! – выкрикнула она. – Он хороший человек. – К огорчению Кейт, ее слова были встречены злобным улюлюканьем и насмешками.
– Ври, да не завирайся! – проревела плотная женщина рядом с ней. – Он на корону нацелился, этот пройдоха. Корона – вот что ему нужно!
– И попомните мои слова: Гастингс это знает, – вставил человек, чей окровавленный передник красноречиво свидетельствовал о его принадлежности к мясницкому цеху. – Если счастье ему улыбнется, он уничтожит Глостера.
– Хватайте ее! – взвизгнула какая-то простолюдинка, показывая на Кейт. – Ясно, откуда она родом. А ну-ка, милочка, задери свою прекрасную юбку – нет ли под ней хвоста?
Кейт по-прежнему побаивалась Лондона, хотя город и манил ее. Та предгрозовая атмосфера, которую она почувствовала, впервые оказавшись на улицах столицы, до сих пор еще не разрядилась, и многие жители продолжали разгуливать в доспехах, явно опасаясь, что вот-вот начнется смута. Напряжение чувствовалось и в стенах Кросби-Паласа, где собирались для тайных встреч члены Совета. Кейт наблюдала из своего окна, как они спешивались и слуги провожали их в дом. Отец часто засиживался допоздна, что-то обсуждая с этими людьми; она видела мерцание свечей сквозь ромбовидные окна зала, где заседал Совет.
Как-то утром на семейном завтраке присутствовал незнакомец – красивый мужчина с хорошо подвешенным языком. Герцог представил его как сэра Уильяма Кейтсби[20], адвоката. Отец Кейт, безусловно, доверял этому человеку и симпатизировал ему, но вот она сама сразу же прониклась к сэру Кейтсби неприязнью. Он казался ей очень хитрым и каким-то скользким, да еще вдобавок адвокат без должного уважения отзывался о своем господине лорде Гастингсе. Кейт всегда считала Гастингса человеком добрым и искренним. К тому же девочка знала, что он оказал ее отцу неоценимую услугу, а потому ее возмущало, что в тоне сэра Уильяма Кейтсби временами сквозила явная издевка. Негодование Кейт еще усилилось, когда отец вышел проводить гостя на крыльцо и она услышала, как они переговариваются вполголоса.
– Можете не опасаться Гастингса, милорд, – уверял Кейтсби. – Он не видит ничего страшного в разделении Совета. Этот идиот думает, будто я докладываю ему и остальным обо всем, что здесь происходит.
– Пока Гастингс считает, что вы блюдете его интересы, мы можем выкинуть его из головы, – ответил герцог. – Я прощаюсь с вами, сэр Уильям, и займусь другими нашими делами. И я готов в любое время предложить вам титул лорда. Неплохо?
Кейт в душе обиделась за Гастингса, но одновременно и призадумалась. Интересно, что он мог сделать такого, что обидело ее отца и этого выскочку-адвоката?
А вскоре как-то вечером к ним на обед заявился герцог Бекингем, важный, надменный северянин с грубоватыми манерами. Он был человеком компанейским: даже ее отец, такой немногословный и задумчивый в последнее время, а нередко и мрачный, словно траур, который он носил по брату, смеялся его шуткам.
Бекингем уделял много внимания герцогине Анне, был с ней сама вежливость и выслушивал мнение хозяйки с таким видом, словно она изрекала жемчужины мудрости. Кейт подумала, что Бекингем хочет подольститься к Ричарду Глостеру, который, будучи регентом, обладал практически королевскими полномочиями.
Бекингем похвалил Джона.
– Славный парнишка, – заметил он. – Кем вы хотите стать, молодой человек? Рыцарем?
– Если этого пожелает мой отец, сэр, – ответил Джон. Он был воспитан в духе вежливости и послушания.
– Лично я не вижу к этому никаких препятствий.
Герцог улыбнулся, но Кейт подумала, что вид у отца очень усталый. А Джон, казалось, был на седьмом небе. Еще бы, стать рыцарем – о большем он и не мечтал.
– А эта прекрасная юная леди – вы уже нашли ей жениха? – поинтересовался Бекингем, отправляя в рот очередную куриную ножку и улыбаясь Кейт.
– Ну, девочке всего только тринадцать, – возразила Анна. – О замужестве пока думать рановато.
– Что вы, герцогиня, в самый раз. Полагаю, милорд мог бы найти ей хорошего мужа, который одновременно был бы полезен нам как союзник, – сказал Бекингем. – Как говорится, убить одним выстрелом двух зайцев.
– Всему свое время, Гарри, – оборвал его Глостер. – Я хочу, чтобы моя красавица Кейт еще какое-то время побыла при мне. Еще вина? – И на этом тема ее замужества, к великому облегчению Кейт, была закрыта.
В тот вечер Бекингем с отцом допоздна засиделись за столом. Они уже приканчивали третий графин вина, а свечи почти догорели. Джона отправили спать, а Кейт с рукоделием пристроилась у камина. В дальнем конце зала наигрывал на лютне один-единственный музыкант. Кейт узнала мелодию старой французской песни «Mon souverain désir»[21] и незаметно для себя стала подпевать.
– А что королева? – внезапно спросил Бекингем.
Глостер раздраженно фыркнул:
– Она упорствует и ни за что не желает покинуть убежище. Да что говорить, она стала настолько несговорчивой, что члены Совета больше не хотят ее посещать.
– Кто-то должен убедить королеву, что ей нечего вас опасаться, милорд, – вставила герцогиня.
– Это так, но вот как насчет меня: должен ли я ее опасаться?
– Может, будет лучше, если королева останется в убежище, – сказал Бекингем. – По крайней мере, мы будем знать, где она находится и что затевает. Но остается вопрос: что делать с герцогом Йорком?
– Он должен как можно скорее покинуть Вестминстерское аббатство, – сказал Глостер. – Не годится, чтобы мальчик его лет сидел взаперти с матерью и сестрами. И потом, юный герцог должен присутствовать на коронации. – Глостер встал и начал расхаживать по комнате. Он выпил несколько кубков рейнвейна, отчего его походка стала слегка нетвердой. И сегодня – редкий случай – было заметно, что одно плечо у Ричарда чуть выше другого. – Я извлеку оттуда мальчика, что бы ни говорила эта женщина, – мрачным тоном пообещал он. – Представляете, как это будет выглядеть, если он не появится на коронации брата?
– Плохо, – ответил Бекингем. – Можно сказать, политический конфуз.
– Обходитесь с королевой помягче, милорды, – попросила Анна. Ее лицо в свете падающего из камина пламени казалось осунувшимся – она тоже чувствовала напряжение этих нелегких дней.
Пальцы Кейт автоматически перемещали иглу туда-сюда, сама же девочка полностью сосредоточилась на разговоре, происходившем у нее за спиной.
– Герцогу Йорку всего девять лет, – добавила герцогиня.
– У тебя мягкое сердце, Анна, – сказал Ричард. – Но девятилетним мальчиком не должны управлять женщины.
– Еще несколько лет, и он сможет взять в руки меч, – заявил Бекингем.
Герцогиня ничего не ответила – она вообще редко возражала мужчинам. Но Кейт могла себе представить, какие мысли одолевают ее мачеху: она наверняка подумала о своем маленьком хрупком сыне, который вряд ли когда-нибудь станет достаточно сильным, чтобы сражаться на поле боя.
– Да, милорд, вы должны настоять, чтобы королева отдала мальчика, – проговорил Бекингем. – Скажите Елизавете Вудвиль, что ее сыну в Тауэре необходимо общество сверстников.
– Ну что же, на самом деле так оно и есть, – согласился Глостер.
– Простите меня, милорды, но уже поздно, и я вас покидаю, – сказала Анна, отодвигая стул от стола, и оба герцога встали.
Это был знак для Кейт: она тоже должна уйти. Собрав свое рукоделие, девочка пожелала доброй ночи отцу и Бекингему и пошла из зала следом за мачехой. Уходя, она услышала слова отца:
– А что с Гастингсом? Вы его вразумите?
– Я уже пытался, но это совершенно бесполезно, – ответил Бекингем.
Сити продолжал полниться слухами. Выезжая из дома, Кейт каждый раз с ужасом слышала, как простой народ, не стесняясь, обсуждает намерения и поступки знати. Она быстро поняла, что ей лучше помалкивать, потому что лондонцы, похоже, не жаловали всех северян вообще и ее отца в частности, считая их настоящими дикарями.
Это было ужасно, просто ужасно! Но сильнее всего на девочку подействовала встреча с монахом, проповедовавшим толпе на Бишопсгейт.
– Разве не понятно, что готовится страшная измена?! – кричал оратор, и его красное упитанное лицо наливалось гневом. – На что это похоже? Король в Тауэре, во власти герцога Глостера. Королева с детьми вынуждена скрываться в убежище, откуда боится и нос высунуть. Родственники же ее либо беззаконно арестованы, либо бежали на континент. А теперь еще пошли разговоры о новой вражде – между Глостером и лордом Гастингсом.
– Гастингс предан королю! – подал голос кто-то из толпы.
– Да, но у него нет причин быть преданным Глостеру, – ответил монах.
Тут уж Кейт не выдержала.
– Глостер тоже предан королю! – выкрикнула она. – Он хороший человек. – К огорчению Кейт, ее слова были встречены злобным улюлюканьем и насмешками.
– Ври, да не завирайся! – проревела плотная женщина рядом с ней. – Он на корону нацелился, этот пройдоха. Корона – вот что ему нужно!
– И попомните мои слова: Гастингс это знает, – вставил человек, чей окровавленный передник красноречиво свидетельствовал о его принадлежности к мясницкому цеху. – Если счастье ему улыбнется, он уничтожит Глостера.
– Хватайте ее! – взвизгнула какая-то простолюдинка, показывая на Кейт. – Ясно, откуда она родом. А ну-ка, милочка, задери свою прекрасную юбку – нет ли под ней хвоста?