Мэтт повернулся ко мне и улыбнулся усталой, но довольной улыбкой тренера, любимый ученик которого только что установил мировой рекорд.
   – Блестяще, правда?
   – Да, очень хорошо, - заверил я его.
   – Вот так-то, старина. Мы тут на радио тоже не лыком шиты, - продолжал Краули. - Главное уже сделано - я нашел этого парня и теперь хочу, чтобы вы правильно меня поняли. По должности я, конечно, числюсь вашим руководителем, контролируя работу всех редакторов на канале. Но настоящий ваш босс - это он, о'кей? Впрочем, я думаю, вы это и сами прекрасно понимаете. Утреннее шоу - флагман нашего канала. И это шоу - его шоу, его передача. И вы будете работать на него и для него. Он - гений радио, наша гордость, наша звезда, и ваша работа, я бы даже сказал - ваша первоочередная задача, лечь костьми, но не позволить какому-нибудь радио «Вёрджин» или «Кэпитал» переманить его у нас.
   Позже, сидя в одиночестве в своем новом кабинете, я принял решение.
   Решение важное и при этом, может быть, чудовищное и даже недостойное. Я готов возненавидеть себя за то, что вообще стал думать об этом, но… дело сделано. Хотя меня гнетет мысль, что я поступил неправильно, где-то в глубине моей души все-таки живет уверенность в том, что я прав.
 
   Дорогая Пенни.
   Взяла на работе недельный отпуск за свой счет. Пост того, как я опозорилась перед Карлом Фиппсом, мне хоть из дома не выходи. Господи, да что же он обо мне подумает? И каково было ему все это выслушивать? Он же ни в чем не виноват. Поцеловал девушку, она явно не отвергла его поцелуй, они самым милым образом прощаются, и следующее, что он от нее получает, - хамское сообщение на автоответчике о том, что она ему, извините за выражение, не даст, притом что он сам ее ни о чем таком и не просил! Господи, господи! Как вспомню об этом - так хоть вешайся. Как дальше жить - не представляю.
   Что мне теперь делать? Рано или поздно мне придется выйти на работу, и там я неизбежно встречусь с ним. Может, мне уволиться по-тихому? Почему бы и нет? Сэма в конце концов не уволили, а просто перевели на радио (Сэм все твердит: «Какой позор, какой позор!», хотя я лично ничего против радио не имею - работа как работа, не хуже, чем у него была раньше), и, таким образом, предполагавшийся финансовый крах нашей семьи по крайней мере на некоторое время отодвигается. Вот не пойду больше в офис - и не нужно будет встречаться с Карлом. Заманчиво. Искушение, я бы сказала, очень даже сильное.
   Да, кстати, Катберт вроде бы совсем выздоровел, и его выписали из больницы. По дороге домой Мелинда завезла его к нам, и он, едва его внесли в гостиную, тотчас же проблевался на мой любимый диванный плед. Мелинда мило улыбнулась и заверила меня, что беспокоиться нет причины. Доктора предупредили, что рвота в ближайшее время может наблюдаться у Катберта регуляр но, и это даже признак скорее выздоровления, чем болезни. Я, конечно, очень рада за нее и за Катберта, но и плед немножко жалко. Что же касается Мелинды и ее уверенности в том, что весь мир крутится вокруг них с ребенком, то - ничего не поделаешь. Эти мамаши, особенно молодые, совсем забывают, что у нас - не-мамаш - тоже есть какая-никакая жизнь. Нам даже бывает жалко заблеванного пусть и самым распрекрасным младенцем пледа. Впрочем, зря я так. Нельзя быть такой злой. Мелинда в последние дни столько пережила, так намучилась, что ей вполне простительно несколько преувеличивать значение Катберта в этом мире и недооценивать заботы и проблемы других людей.
 
   Уважаемый предатель.
   Ну, вот и все. Дело сделано. То есть, конечно, не сделано, а только начато, но это уже детали. Взялся за гуж, назвался груздем, сказал «а» - и так далее. В общем, если Люси узнает о том, что я затеял (а рано или поздно это случится), я не берусь даже предположить, какова будет ее реакция и в какой именно форме она обрушит на меня свой гнев. Но делать нечего: ветер посеян, посмотрим теперь, какую бурю придется пожинать. Короче говоря, я забросил идею фильма о бездетной паре на Би-би-си - Джорджу и Тревору. Все понимаю: это жестоко и, главное, глупо - рисковать всем тем, что мне так дорого. Но ведь, черт возьми, писатель я или нет? А писатели всегда пишут про себя, как и художники, которые творят свои картины на основе собственного опыта и исходящих из этого опыта переживаний. В общем, это неотъемлемая часть любого творческого ремесла.
   Перечитав этот кусок, я понял, что он выглядит как кассационная жалоба преступника, которому вынесен справедливый приговор. На самом же деле я поступаю честно. У Люси нет никакого права отрывать меня от источника вдохновения. Да, это ее боль и ее личная жизнь. Но, черт возьми, это и моя жизнь тоже. И потом, я же не идиот: кое- что творчески переработаю, а героям дам вымышленные имена. Так что не понимаю, с чего бы Люси так беситься по этому поводу.
   Всю ночь провел за компьютером - писал синопсис [12]. Люси думала, что я изливаю душу в дневнике, и я готов был почувствовать себя виноватым… но ведь, с другой стороны, в некотором роде я делаю именно то, о чем мы с ней сговорились. Правда, несколько в иной форме. В любом случае могу заявить, что работа у меня, что называется, пошла, и мне, ей-богу, даже понравилось то, что я наскоро накропал. Будь я принимающим редактором, я бы непременно дал зеленый свет этому автору и заказал бы ему дальнейшую работу над сценарием, идею которого он мне предложил. Что меня больше всего злит в этой ситуации - так это тот неоспоримый факт, что всего несколько дней назад я и был этим самым принимающим редактором. С другой стороны, в сложившихся обстоятельствах я оказался избавлен от отдающей шизофренией необходимости рассматривать собственную заявку и принимать по ней решение.
   Я умудрился обуздать лившийся из меня поток мыслей и образов и уложить все самое привлекательное из них буквально в тысячу слов. Даже чуть меньше - по моему опыту это как раз тот объем, который редактор способен осилить, не возненавидев поступившую заявку, и при этом будет готов дать ответ в ближайшее время. Обращаясь к человеку, от которого зависит, будете ли вы работать над своим детищем под конкретный заказ, ради реально снимающегося фильма или передачи, а главное - за реальные деньги, или продолжите писать в стол, радуя собственной гениальностью только себя самого, не стоит поражать его тем, что у вас уже готов многотомный роман, и лишь жесткие рамки телевизионного формата заставят вас поступиться парой-другой страниц. Господи, как вспомню, так вздрогну: приносят тебе заявку на сценарий объемом с телефонный справочник крупного города и всячески дают понять, что ждут от тебя ответа к концу рабочего дня. Ну, в крайнем случае, если уж ты так жаждешь познакомиться с шедевром поближе, - на следующее утро. Кроме того, с Тревором и Джорджем я на правах старого друга договорился о скорейшем предварительном рассмотрении моей заявки, и они вполне искренне выразили готовность не тянуть время и не мотать мне нервы понапрасну. Вот почему я уложился в минимальный объем предлагаемого на рассмотрение текста. Ну, не дам я своим приятелям отвертеться и не высказать своего мнения под тем благовидным предлогом, что они не успели подробно ознакомиться с содержанием свалившегося на их головы «кирпича». Саму заявку я отправил в их (бывший наш) отдел курьером с самого утра, как только пришел на работу. В обеденный перерыв мы уже встретились в «Кварке», и я впервые за долгие-долгие годы оказался за одним столом с Джорджем и Тревором не в качестве коллеги и приятеля, и не в качестве редактора, беседующего с пытающимся пробиться автором, а в качестве того самого униженного просителя, предлагающего свой шедевр наместникам Всевышнего на земле - их величествам принимающим редакторам.
   Когда я пришел в ресторан, Тревор уже сидел за столиком, но Джорджа еще не было видно. Я не стал утруждать себя обычно полагающейся в таких случаях порцией светской болтовни и сразу же перешел к делу. В конце концов, я ведь Тревора сто лет знаю, к чему нам лишние церемонии.
   – Ну, что скажешь? - спросил я его.
   Тревору моя задумка понравилась. Нет-нет, я не оговорился: он действительно сказал, что с удовольствием прочитал заявку и считает ее лучшей из тех, которые ему приходилось рассматривать в последнее время. У меня лично просто гора с плеч свалилась. Даже если все этим и ограничится - дело того стоило. Если ребятам (пусть даже одному Тревору) моя заявка понравилась, значит, я не полный бездарь.
   – Сэм, твоя идея - просто находка, - сказал Тревор с неподдельным энтузиазмом. - Тонкая, изящная комедия на тему человеческой драмы - это как раз то, что нужно. Представляешь, даже нашему главному понравилось.
   Я не поверил своим ушам.
   – Что-что? Подожди, вы что, показали мою заявку Найджелу?
   – Ну да, показали. Да ты не бойся - мы же не идиоты, не стали говорить ему, кто ее прислал.
   Вот это новость так новость! Одно дело, когда твою заявку рассматривает тот, кому это положено по службе (а если это еще и твои старые друзья, то тут вообще нечем гордиться), и совсем другое - когда на первом этапе ее предлагают на рассмотрение главному редактору-координатору канала. И чтобы в тот же день… Что-то я такого в своей карьере не припомню.
   – Сэм, ты же попал в самую точку. Это просто Zeitgeist [13], issue du jour [14], - объяснил мне Тревор таким тоном, словно я и в самом деле этого не понимал. - Бог ты мой, да практически у каждого из нас есть знакомые, которые как раз этим и занимаются. Народ прямо с ума посходил. Взять хотя бы наш документальный фильм об искусственном оплодотворении: мы его крутили несколько раз, и даже на повторных показах он собирал по восемь миллионов зрителей, а ведь там нет ничего смешного.
   В это время к нам присоединился Джордж. Он слегка задержался, так как должен был сводить Катберта на осмотр в клинику «Ройял Фри». Судя по всему, Катберт окончательно пришел в себя, потому что Джордж уже при нас пытался счистить со своего нагрудного кармана следы отрыжки, свидетельствующие о полном выздоровлении его сына.
   Красотка-официантка - та самая, которая так унизила меня во время прошлого визита в «Кварк» - ошивалась поблизости в ожидании заказа. Я, по правде говоря, надеялся, что Джордж громко скажет что-нибудь лестное в мой адрес, чтобы девочка уразумела, что я ей не какое-нибудь чмо, а весьма модный сценарист, заявка которого вот-вот будет одобрена и запущена в производство. Какое там! Джордж не способен ни на комплименты, ни вообще на какие-либо посторонние мысли, когда он делает заказ. Впрочем, к приятной для меня теме он вернулся сразу же по окончании этого мероприятия, имеющего для не го почти что сакральный смысл. Сознаюсь, что даже в отсутствие сексуально провоцирующей молодежной аудитории я был просто счастлив побеседовать о собственной одаренности, если не сказать - таланте.
   – Слушай, Сэм, - сказал Джордж, - мы всем отделом по-настоящему прикололись, просмотрев твою заявку. Общее мнение таково: просто класс…
   – Да я ему уже об этом рассказал, - перебил его Тревор.
   С этого момента они начали говорить одновременно, не слушая друг друга.
   – Отличная сцена - в ресторане, когда она звонит и требует, чтобы ее немедленно трахнули после того, как у них был месяц запрещенного секса.
   – А у мужика потом не встает. Вот прикол-то!
   – Просто супер. Давай колись: так оно на самом деле и было?
   Я был вынужден сознаться, что так оно и было.
   – А еще мне очень понравился эпизод, где она опрокидывает на себя чашку, потому что пытается пить чай, лежа с задранными -ногами, с подушкой под задницей, - сказал Джордж. - И как только Люси разрешает тебе все это описывать? Я имею в виду, что детали в общем-то довольно интимные.
   Тут-то мы и подобрались к самому скользкому для меня моменту. В конце концов, Тревор и Джордж - не только мои старые друзья, но и друзья Люси, и в моих интересах было попытаться убедить их в том, что они просто обязаны поддержать меня в столь щекотливом деле.
   На некоторое время разговор о моем предательстве по отношению к жене пришлось отложить: официантка принесла закуски, и Джордж немедленно пустился в уже привычные нам пространные рассуждения на тему «Современные рестораны - просто дерьмо». Особое отвращение он испытывает к тому, что в 1980-е годы называлось «nouvelle cuisine» [15]и заключается в том, чтобы подавать на большущей тарелке крохотную, но чрезвычайно претенциозно оформленную порцию.
   – Ненавижу эти убогие забегаловки, - заявил он во весь голос, так, чтобы официантка его слышала. - Подадут тебе лохань размером с крышку от мусорного бака - а еды на ней столько, что поневоле подумаешь: да ее просто не помыли после предыдущего клиента. Но в итоге оказывается, что это и есть основное блюдо, которое ты заказал.
   Если нашей ледяной красавице официантке и было хоть какое-нибудь дело до того, какого мнения придерживается Джордж о еде в их ресторане или о манере повара украшать блюда, то это никак не отразилось на выражении ее идеально правильного, словно с картинки, лица. Единственное, что она себе позволила, - это легкую презрительную улыбку, в которой безошибочно читалось: «Тоже мне, умник нашелся! Да у меня таких мудаков, как ты, по две тысячи в день бывает», а затем развернулась и направилась в сторону кухни, предоставив нам с Джорджем пускать слюнки, пялясь на ее шикарный зад. Джордж заметил, что эта девица, без сомнения, может легко колоть грецкие орехи между своими весьма спортивными, можно даже сказать, атлетическими ягодицами. Впрочем, сказано это было уже не для нее, а для того, чтобы позлить Тревора, который тотчас же завелся и потребовал, чтобы Джордж оставил при себе свои безвкусные, сексистские, инфантильные и гетеросексуальные комментарии.
   После этого мы вернулись к трудному для меня разговору о том, как относится Люси к использованию в моем сценарии некоторых подробностей нашей с ней личной жизни.
   – Честно говоря, я потрясен, что она вообще разрешила тебе писать об этом, - сообщил Тревор. - Правда, потрясен. Нет, я понимаю, конечно, что ты пишешь художественное произведение, а вовсе не вашу с Люси историю, но ведь материал тебе откуда-то брать надо.
   Настало время выложить карты на стол и признаться, что я пока еще не посвятил Люси в свои планы. В качестве оправдания я сказал, что не хотел нервировать ее попусту, если бы вдруг мою заявку не утвердили. Кино ведь дело такое - абсолютно непредсказуемое и рискованное. 
   – Если даже вы, ребята, заключите со мной договор, я собираюсь еще некоторое время продолжать работать на радио, а сценарий писать инкогнито.
   По реакции Джорджа и Тревора я понял, что не смог полностью убедить их в правильности выбранной мною линии поведения, но, если говорить честно, это не их ума дело. А вот то, что моя заявка понравилась им и даже Найджелу, - это факт, и факт очень приятный. Я испытываю странное, непривычное ощущение: едва ли не впервые за долгие годы я решился на какой-то поступок, о котором, кажется, мне не придется пожалеть.
 
   Дорогая Пенни.
   Сегодня снова вышла на работу и обнаружила на письменном столе конверт. То, что это письмо от Карла, я поняла, даже не вскрывая его. Дело в том, что сам конверт был ручной работы, из очень толстой и дорогой тисненой бумаги, и к тому же запечатан - ни много ни мало - настоящим сургучом! У меня среди знакомых просто нет людей настолько богатых или настолько склонных к театральным эффектам, чтобы послать письмо в подобном оформлении. В письме же говорилось следующее:
   «Судя по всему, тебе сейчас по какой-то причине тяжело и больно. Возможно, я тебя чем-то обидел. В свое оправдание могу сказать лишь то, что ни в коем случае этого не хотел. Правда со стоит в том, Люси, что меня тянет к тебе с самого первого дня, как мы встретились. Дело даже не в твоей красоте, а в той таинственной внутренней печали, которую ты излучаешь. Она меня очаровывает, я не могу устоять и мечтаю лишь о том, чтобы узнать тебя получше. Я прекрасно понимаю, что у меня нет никакого права испытывать к тебе такие чувства. Ты замужняя женщина, и те мысли о тебе, которые посещают меня, абсолютно неправильны и недопустимы. Я постараюсь по мере возможности больше не приходить в ваш офис и могу лишь пообещать, что приложу все усилия, чтобы не попадаться тебе на глаза. Но я хочу, чтобы ты знала, что я остаюсь твоим другом и всегда буду рядом, если тебе понадобится моя помощь. С искренним уважением, Карл Фиппс».
   Да уж!
   Пожалуй, такого милого и изящного письма я еще никогда в жизни не получала. Интересно, откуда он столько всего обо мне знает? Внутренняя печаль? Тут он попал в самую точку. По-моему, я за всю свою жизнь не встречала мужчины со столь развитой интуицией. Я ведь даже не говорила с ним о том, что больше всего на свете хочу иметь ребенка… Впрочем, может быть, я как-нибудь и упомянула об этом вскользь, но сути дела это не меняет: в редкой проницательности ему все равно не откажешь. Кроме того, он поступил очень достойно и великодушно, не рассердившись на мое сообщение на автоответчике. Господи, вот ведь опозорилась-то! Надо же было додуматься: позвонила человеку и потребовала, чтобы он не рассчитывал переспать со мной, когда он меня об этом и не просил (по крайней мере, в словесной форме).
   Ну ладно, теперь, слава богу, все позади. Кончилось, даже не начавшись, что, несомненно, является лучшим выходом из ситуации и чему я искренне рада. Во всяком случае, должна быть искренне рада. Нет, конечно, может быть, где-нибудь в другой жизни, на другой планете все это могло бы обернуться совсем иначе и было бы просто замечательно… Нет! Нельзя. Нельзя даже думать об этом, потому что, во-первых, это неправильно, а во-вторых, просто бессмысленно. Карл сам подал мне пример достойного самоустранения.
   И все-таки, как это здорово! По крайней мере, я считаю, что он действительно втюрился в меня по уши.
 
   Дорогой Сэм.
   У Люси сегодня была лапароскопия. Отличный материал для работы. Мне, конечно, ужасно стыдно писать такие слова, потому что ей сегодня явно было не до смеха, но, по правде говоря, у меня такое ощущение, что мой сценарий напишется сам собой. Никогда в жизни я еще не чувствовал такой целеустремленности. Жаль, что я не могу разделить это чувство с Люси: ведь сколько раз она говорила мне о том, что как раз целеустремленности мне и не хватает. Но по вполне очевид ным причинам я вынужден проявлять определенную скрытность.
   Встали мы в половине шестого. Люси не могла выпить даже чашку чая, так как процедуру полагается делать натощак. Поездка, разумеется, обернулась самым настоящим кошмаром. В наши дни утренний час пик начинается уже в три часа ночи. Нет, на следующих выборах я непременно буду голосовать за «зеленых». Больше всего меня угнетает, что транспорт - это единственная сфера, где мы коллективно продолжаем не замечать того, что происходит у нас перед носом, и вместо этого верим в давно опровергнутые мифы. И я в этом отношении ничуть не лучше других, а может, даже и хуже. Ведь если посмотреть правде в глаза, то пропаганде автомобильной промышленности позавидовали бы даже Геббельс со Сталиным. Да что там: они просто сопляки по сравнению с теми, кто создает для нас дезинформационную автоутопию. Посмотрите любой рекламный ролик: в нем какая-нибудь шикарная красотка мчится в машине на полной скорости по великолепной, окруженной потрясающим пейзажем, а главное - абсолютно пустой дороге. От горизонта до горизонта - больше ни одной машины. Какого черта, где и когда в реальном мире кто- нибудь ездил по абсолютно пустой дороге? Лично я не припомню ни одной такой ситуации за все двадцать лет вождения. Они нам талдычат: вы только посмотрите, какая машина. Да плевать я хотел, какая у них там появилась машина. Лучше бы сказали, где та дорога, на которой они снимают свою рекламу. Хотел бы я хоть единственный раз в жизни прокатиться по ней.
   Вообще это очень странное, почти сюрреалистическое ощущение: сидеть в коробке, напичканной всяческими механизмами стоимостью в 15000 фунтов, которые создавались с целью освободить человечество, и при этом ползти со скоростью пешехода, пылая ненавистью ко всем остальным автовладельцам на свете. А ведь именно так мы и живем изо дня в день. Каждый человек, застрявший в растянувшихся на многие мили вереницах раскаленных железных ящиков, ненавидит каждого человека, сидящего за рулем другого автомобиля. Каждое утро почти каждый взрослый житель каждого британского города садится в свою жестянку и начинает ненавидеть всех остальных. Затем, проведя день в тщетных попытках успокоиться, мы снова залезаем в эти душегубки и снова принимаемся ненавидеть всех вокруг. И несмотря на все это - спроси любого из нас: «А почему бы не поехать на автобусе?», так я же первый отвечу: «Ни в коем случае! Ездить в общественном транспорте - это просто ужасно».
 
   Дорогая Пенни.
   Пишу эти строчки, сидя в одиночестве в наводящей тоску маленькой больничной комнатке в ожидании, когда меня выпотрошат и нафаршируют, как рыбу.
   Сегодня утром Сэм подвез меня до клиники, что было очень мило с его стороны, если, конечно, не считать того, что он всю дорогу брюзжал: «Ездить по городу в это время - просто сумасшествие», как будто мы сами меньше других были виноваты в том, что на улицах столько пробок. Выслушивать его ворчание на голодный желудок мне было нелегко: я ведь не смогла даже выпить чашку чая. С другой стороны, он проявил, по-моему, вполне искренний интерес к предстоящей мне пытке и задал множество вопросов о ее подробностях, что является просто серьезным поступком для моего мужа, учитывая, что он терпеть не может всякие разговоры на эту мрачную тему. Я, впрочем, тоже не в восторге ни от предстоящей процедуры, ни от разговоров о ней, но не оценить проявленную Сэмом заинтересованность не могу.
 
   Я воспользовался тем, что поездка из-за бесконечных пробок затянулась, чтобы выяснить у Люси кое-какие детали лапароскопии. По правде говоря, с ее слов у меня сложилось впечатление, что процедура эта на редкость мучительна, и омерзительна, хотя и не лишена некоторых комических штрихов.
   О том, что мне предстоит, я знаю из тех восьми миллионов книг на тему оплодотворения, которые перелопатила за последние пару лет. Сэм был просто потрясен; он даже наскоро кое-что записал за мной, пока машина стояла в очередной пробке. Происходит же это так: сначала тебе в живот вводят трубку и закачивают туда какой- то газ, чтобы им, видите ли, было лучше видно, что и как там у тебя внутри. Потом проделывают еще одну дырку - прямо надлобковым треугольником, или, как выразился бы сэр Лес Паттерсон, над картой Тасмании (сама не могу поверить, что пишу все это), и пропихивают внутрь зонд, кото - рым ворошат твои внутренности так, как им нужно, чтобы сделать свои картинки. Да, еще в тебя заливают изрядное количество специального контрастного вещества, чтобы добиться лучшей четкости изображения. Сэм просто ухохотался, слушая все эти подробности, но я думаю, что это у него чисто нервное.
   Просто поразительно, сколько всего приходится терпеть женщинам. Уточняю: сколько всего болезненного и неприятного. Я вот думаю: а не ввести ли мне в сценарий эпизод, в котором врач (возможно, гей) предлагает героине несколько видов разноцветных контрастных пигментов на выбор - ну, чтобы она сама решила, какой из них лучше всего подходит к общей цветовой гамме ее внутренностей. Хотя, впрочем, может быть, я перегибаю палку. Надо будет хорошенько подумать над общей тональностью моего сценария. Главное - решить, будет ли это комедия с элементами драмы или же в большей степени драма с комедийным оттенком. Наверное, лучше всего постараться совместить и то, и другое.
   Ну так вот: когда тебя накачают и проткнут в нескольких местах, начнется самое главное: прямо под самым пупком в тебе проделывают еще одну дырку, в которую запускают длинный оптоволоконный кабель с видеокамерой на конце. Господи, да мне становится плохо только при одной мысли об этом. Я честно предупредила Сэма, что с каждой минутой меня тошнит все больше и больше. Хорошо еще, что в желудке у меня и маковой росинки не было, а не то меня вывернуло бы прямо в машине, которой мы, кстати, недавно устроили полную химчистку салона. Да, между прочим, вот еще один занятный момент: рассказывая Сэму ужасные подробности того, что мне предстоит, я вдруг неожиданно для самой себя вспомнила, что собиралась перед процедурой пройтись эпилятором по линии бикини, но забыла это сделать. К своему собственному удивлению, я из-за этого расстроилась. Хотя если честно, это же просто бред. Я никогда не испытывала особых комплексов по поводу того, что у меня вдруг из-под трусиков выглянет пара волосков, не слишком стеснялась, когда врачи брали у меня мазки, и вообще не всегда тщательно привожу в порядок это место даже перед походом на пляж. Но вот сегодня мне почему- то взбрело в голову, что я просто должна выглядеть как нельзя лучше, причем во всех ракурсах. С чего это на меня нашло - просто ума не приложу. Наверное, за всеми этими процедурами я разучилась воспринимать себя как женщину, и мне просто захотелось хотя бы таким образом подтвердить свою женственность и нежность.