Страница:
– Боже милостивый, нинья, – воскликнул управитель, – где вы пропадали? Сеньор маркиз вне себя от беспокойства.
– Разве моему отцу неизвестно, что я поехала погостить к моей кормилице?
– Дон Руис говорил ему об этом. Но ваше отсутствие было столь продолжительным, что сеньор маркиз стал опасаться не случилось ли с вами какой беды.
– Как видите, ничего плохого не произошло, мой добрый Паредес. Успокойтесь и успокойте моего отца. Я не замедлю сама засвидетельствовать ему свое уважение.
– Дон Фернандо вместе с доном Руисом проверяют сейчас состояние укреплений асиенды. Ведь с часу на час мы ожидаем нападения индейцев.
– И пусть себе проверяют. А я тем временем отдохну в голубой гостиной. Умираю от усталости! Вы доложите отцу о моем возвращении; когда он закончит свой осмотр, а до тех пор не надо беспокоить его.
– «Беспокоить»?! – воскликнул дон Хосе. – Простите, сеньорита, но я не могу согласиться с вами. Vivo Dios! Да маркиз никогда не простит мне, что я не доложил ему немедленно о вашем возвращении!
– Если так, делайте как знаете, мой добрый Паредес. Дон Хосе, очевидно только того и ожидавший, бросился со всех ног искать маркиза.
– Мой дорогой Мариано, – обратилась между тем девушка к тигреро, – никому нет надобности знать, где мы с вами были и что делали в эти дни. Пусть все думают, что я не покидала вашего ранчо. Я рассчитываю на ваше молчание. Настанет час, когда я сама расскажу все отцу.
– Слушаю, нинья, ваше слово для меня закон. Да мне вообще до этого нет никакого дела.
– А теперь я хочу поблагодарить вас, Мариано, за огромную услугу, оказанную мне.
– Вы знаете, как я предан вам, нинья. Я только исполнил свой долг, и не за что благодарить меня.
Девушка, улыбнувшись, протянула ему руку и вошла в дом, а тигреро повел двух коней в кораль мимо множества шалашей окрестных хуторян, укрывшихся по приказу маркиза в асиенде и заполнивших все ее дворы.
Дон Фернандо, услышав радостную весть, бросился к до чери, так и не закончив осмотра укреплений. По мере того как над головой маркиза сгущались грозные тучи, возрастала его любовь и нежность к детям; он словно искал в них опоры, чувствовал необходимость укрепить семейные связи перед дицом надвигавшегося несчастья.
– Жестокое дитя! – с ласковым упреком произнес он, обнимая дочь. – Можно ли так долго пропадать в такое тревожное время?!
– Прости, отец, и поверь, – сказала донья Марианна, ласкаясь к нему, – что мысль о тебе и о твоих делах ни на минуту не покидала меня в эти дни моего отсутствия.
– У тебя доброе сердце, дитя мое! Но, увы, – со вздохом произнес маркиз, – мое положение отчаянное, меня уже ничто не спасет.
– Как знать, отец!
– Не убаюкивай меня ложными надеждами: пробуждение будет еще более тяжким.
– Я и не собираюсь обольщать тебя несбыточными мечтами! – с достоинством произнесла она. – Я привезла тебе нечто положительное и веское.
– «Положительное и веское»? В устах молодой девушки эти слова звучат довольно странно. Где же думаешь ты, дитя, найти это «нечто»?
– За ним не придется далеко ходить, оно здесь, у нас под ногами. Тебе стоит только захотеть поднять его. Дон Фернандо ничего не ответил, только безнадежно склонил голову на грудь.
– Послушаем Марианну, отец! – вмешался дон Руис. – Она всегда была ангелом-хранителем нашей семьи. Я верю ей, отец, она не сотворит себе забавы из нашего горя.
– Благодарю тебя, Руис! – сказала донья Марианна. – Да я лучше умру, чем огорчу нашего отца!
– Господи, я сам отлично это понимаю! Но вы еще молоды, лишены жизненного опыта и склонны принимать свои желания за действительность.
– Но почему же все-таки не выслушать ее? – возразил Дон Руис. – Может быть, Марианна и ошибается… может быть, слова ее не произведут на тебя должного впечатления, что, во всяком случае, ты услышишь в них любовь к тебе. Уже из-за одного этого мы оба – и ты и я – должны быть благодарны ей.
– Но к чему все это, дети?
– Бог мой, в нашем отчаянном положении нельзя ничем пренебрегать, отец! – сказал дон Руис. – Как знать? Иногда самые слабые существа приносят самую большую пользу Разве не сказано: «Устами младенцев глаголет истина»?
– Ладно. Если ты этого требуешь, сын мой, я выслушаю ее.|
– Я не требую, я прошу, отец!.. Говори же, сестренка! Го| вори, не бойся.
Донья Марианна кротко улыбнулась, обхватила шею отца руками и, нежно склонясь головой к нему на плечо, ласково шептала:
– Если бы ты только знал, отец, как я люблю тебя, как я желала бы видеть тебя счастливым! Но я не стану ничего тебе рассказывать, ты все равно не поверишь мне, – до того стран но и невероятно то, что я должна сообщить тебе.
– Видишь, дитя, я был прав!
– Одну минутку, отец. Я не стану рассказывать, но у меня к тебе серьезная просьба, такая необычная, что я, право, не знаю, как ее выразить… Боюсь только, что ты не поймешь меня…
– О! О! Дитя мое, – улыбнулся маркиз, явно заинтересованный словами дочери, – что же это за просьба, которая нуждается в таком длинном предисловии? Страшная, должно быть, штука, если ты так долго не решаешься ее высказать.
– Нет, отец, ничего страшного нет, но, повторяю, это может показаться тебе сумасбродством.
– Ах, дитя мое, с некоторых пор я такого насмотрелся, что меня уже ничем не удивишь! Говори же, не бойся, я не стану упрекать тебя ни в чем.
– Сейчас, отец. Но прежде дай мне слово исполнить мою просьбу.
– Карамба! – шутливо воскликнул он. – Ты, однако, предусмотрительна! А я вот возьму да я откажу!
– Тогда все будет кончено, отец, – с невыразимой печалью произнесла она.
– Успокойся, дорогая! Даю тебе слово. Довольна?
– О, благодарю, отец! Но это правда, да? Даешь честное слово исполнить мою просьбу?
– Да, милая упрямица, да, сто раз да! Даю слови исполнить все, что бы ты ни попросила.
Девушка радостно запрыгала, хлопая в ладоши, потом с жаром расцеловала отца.
– Честное слово, она помешалась– произнес сияющий маркиз.
– Да, отец, помешалась от счастья, потому что берусь теперь доказать тебе, что твои дела никогда еще не были в таком блестящем состоянии.
– Ну вот, теперь она начинает бредить!
– Нет, отец, – сказал дон Руис, пристально следивший за сменой чувств на подвижном лице сестры, отражавшем все ее внутренние переживания. – Нет, отец, мне думается, что в этой головке возник сейчас какой-то проект, для осуществления которого ей нужна полная свобода действий.
– Ты угадал, Руис. Да, мне необходима полная свобода действий, я должна чувствовать себя сегодня всемогущей хозяйкой – по крайней мере от восьми вечера до полуночи. Вручаешь мне эту власть, отец?
– Я поклялся, Марианна, – ответил, улыбаясь, дон Фернандо, – и сдержу свое слово. Итак, согласно твоему желанию, ты будешь полновластной хозяйкой асиенды с восьми часов вечера до полуночи. Никто, включая и меня, не посмеет возражать против твоих поступков и приказов. Прикажешь объявить об этом во всеуслышание нашим людям?
– Нет, не всем, а только двум из них.
– И кто же эти счастливцы?
– Мой молочный брат, тигреро Мариано, и наш управитель Паредес.
– Я вижу, ты умеешь разбираться в людях! Это самые преданные нам слуги. Такой выбор обнадеживает меня. Продолжай, дочь моя. Что еще тебе понадобится?
– Эти люди должны вооружиться кирками, мотыгами, лопатами и фонарями, – сказала донья Марианна.
– Гм! Придется, значит, копаться в земле?
– Возможно, – загадочно улыбнулась девушка.
– Все эти басни о зарытых кладах давно уже отжили свой век, дочь моя! – произнес маркиз, покачивая головой. – Если когда-нибудь и существовали клады, то в этой стране они давно уже все вырыты.
– Я не могу ничего объяснить тебе, отец. Ты не знаешь моих планов и не можешь правильно судить о них. И потом, – добавила она с чудесной улыбкой, – ведь ты не имеешь права возражать мне, ты должен первым показать пример повиновения, а ты поднимаешь знамя восстания!
– Справедливое замечание, дорогая! Каюсь и приношу повинную. Приказывай дальше.
– Мне остается сказать только одно: ты, отец, и ты, Руис должны тоже вооружиться теми же орудиями, так как я намереваюсь заставить работать и вас обоих.
– Ну, это ты уж хватила! – рассмеялся дон Руис. – Что касается меня, то это куда ни шло, я еще молод. Но отец… Смилуйся, сестренка, нельзя впрягать отца в такую работу!
– А может быть, и мне самой придется взяться за лопату! Поверь мне, брат мой: это дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я вижу, вы оба не верите мне, но я готова поклясться!
– Нет, я верю тебе, сестра.
– А мне кажется, Руис, что и ты начал сомневаться, хотя из любви ко мне и не хочешь в этом сознаться. Так вот, я клянусь самым дорогим мне на свете, то есть вами обоими, что я действую не наугад и уверена в успехе!
Глаза девушки горели такой верой, она говорила с таким жаром, что двое мужчин, склонив головы, признали себя побежденными: ее вера поборола их неверие. Она убедила их.
– Все твои желания будут исполнены, – сказал дон Фернандо. – Выйдет у тебя что-нибудь или нет, я все равно буду благодарен тебе за твое рвение и заботу о моих делах. Дон Руис по приказанию отца отправился за доном Хосе и тигреро.
Тогда произошло то, что обычно случается при подобных обстоятельствах. В то время как донья Марианна спокойно ждала наступления назначенного ею часа, дона Фернандо и дона Руиса прямо трясло от возбуждения.
Время тянулось для них мучительно долго; подстрекаемые любопытством, они буквально не могли и минуты усидеть на одном месте.
Наконец пробило восемь часов.
– Пора! – сказала донья Марианна.
– Разве моему отцу неизвестно, что я поехала погостить к моей кормилице?
– Дон Руис говорил ему об этом. Но ваше отсутствие было столь продолжительным, что сеньор маркиз стал опасаться не случилось ли с вами какой беды.
– Как видите, ничего плохого не произошло, мой добрый Паредес. Успокойтесь и успокойте моего отца. Я не замедлю сама засвидетельствовать ему свое уважение.
– Дон Фернандо вместе с доном Руисом проверяют сейчас состояние укреплений асиенды. Ведь с часу на час мы ожидаем нападения индейцев.
– И пусть себе проверяют. А я тем временем отдохну в голубой гостиной. Умираю от усталости! Вы доложите отцу о моем возвращении; когда он закончит свой осмотр, а до тех пор не надо беспокоить его.
– «Беспокоить»?! – воскликнул дон Хосе. – Простите, сеньорита, но я не могу согласиться с вами. Vivo Dios! Да маркиз никогда не простит мне, что я не доложил ему немедленно о вашем возвращении!
– Если так, делайте как знаете, мой добрый Паредес. Дон Хосе, очевидно только того и ожидавший, бросился со всех ног искать маркиза.
– Мой дорогой Мариано, – обратилась между тем девушка к тигреро, – никому нет надобности знать, где мы с вами были и что делали в эти дни. Пусть все думают, что я не покидала вашего ранчо. Я рассчитываю на ваше молчание. Настанет час, когда я сама расскажу все отцу.
– Слушаю, нинья, ваше слово для меня закон. Да мне вообще до этого нет никакого дела.
– А теперь я хочу поблагодарить вас, Мариано, за огромную услугу, оказанную мне.
– Вы знаете, как я предан вам, нинья. Я только исполнил свой долг, и не за что благодарить меня.
Девушка, улыбнувшись, протянула ему руку и вошла в дом, а тигреро повел двух коней в кораль мимо множества шалашей окрестных хуторян, укрывшихся по приказу маркиза в асиенде и заполнивших все ее дворы.
Дон Фернандо, услышав радостную весть, бросился к до чери, так и не закончив осмотра укреплений. По мере того как над головой маркиза сгущались грозные тучи, возрастала его любовь и нежность к детям; он словно искал в них опоры, чувствовал необходимость укрепить семейные связи перед дицом надвигавшегося несчастья.
– Жестокое дитя! – с ласковым упреком произнес он, обнимая дочь. – Можно ли так долго пропадать в такое тревожное время?!
– Прости, отец, и поверь, – сказала донья Марианна, ласкаясь к нему, – что мысль о тебе и о твоих делах ни на минуту не покидала меня в эти дни моего отсутствия.
– У тебя доброе сердце, дитя мое! Но, увы, – со вздохом произнес маркиз, – мое положение отчаянное, меня уже ничто не спасет.
– Как знать, отец!
– Не убаюкивай меня ложными надеждами: пробуждение будет еще более тяжким.
– Я и не собираюсь обольщать тебя несбыточными мечтами! – с достоинством произнесла она. – Я привезла тебе нечто положительное и веское.
– «Положительное и веское»? В устах молодой девушки эти слова звучат довольно странно. Где же думаешь ты, дитя, найти это «нечто»?
– За ним не придется далеко ходить, оно здесь, у нас под ногами. Тебе стоит только захотеть поднять его. Дон Фернандо ничего не ответил, только безнадежно склонил голову на грудь.
– Послушаем Марианну, отец! – вмешался дон Руис. – Она всегда была ангелом-хранителем нашей семьи. Я верю ей, отец, она не сотворит себе забавы из нашего горя.
– Благодарю тебя, Руис! – сказала донья Марианна. – Да я лучше умру, чем огорчу нашего отца!
– Господи, я сам отлично это понимаю! Но вы еще молоды, лишены жизненного опыта и склонны принимать свои желания за действительность.
– Но почему же все-таки не выслушать ее? – возразил Дон Руис. – Может быть, Марианна и ошибается… может быть, слова ее не произведут на тебя должного впечатления, что, во всяком случае, ты услышишь в них любовь к тебе. Уже из-за одного этого мы оба – и ты и я – должны быть благодарны ей.
– Но к чему все это, дети?
– Бог мой, в нашем отчаянном положении нельзя ничем пренебрегать, отец! – сказал дон Руис. – Как знать? Иногда самые слабые существа приносят самую большую пользу Разве не сказано: «Устами младенцев глаголет истина»?
– Ладно. Если ты этого требуешь, сын мой, я выслушаю ее.|
– Я не требую, я прошу, отец!.. Говори же, сестренка! Го| вори, не бойся.
Донья Марианна кротко улыбнулась, обхватила шею отца руками и, нежно склонясь головой к нему на плечо, ласково шептала:
– Если бы ты только знал, отец, как я люблю тебя, как я желала бы видеть тебя счастливым! Но я не стану ничего тебе рассказывать, ты все равно не поверишь мне, – до того стран но и невероятно то, что я должна сообщить тебе.
– Видишь, дитя, я был прав!
– Одну минутку, отец. Я не стану рассказывать, но у меня к тебе серьезная просьба, такая необычная, что я, право, не знаю, как ее выразить… Боюсь только, что ты не поймешь меня…
– О! О! Дитя мое, – улыбнулся маркиз, явно заинтересованный словами дочери, – что же это за просьба, которая нуждается в таком длинном предисловии? Страшная, должно быть, штука, если ты так долго не решаешься ее высказать.
– Нет, отец, ничего страшного нет, но, повторяю, это может показаться тебе сумасбродством.
– Ах, дитя мое, с некоторых пор я такого насмотрелся, что меня уже ничем не удивишь! Говори же, не бойся, я не стану упрекать тебя ни в чем.
– Сейчас, отец. Но прежде дай мне слово исполнить мою просьбу.
– Карамба! – шутливо воскликнул он. – Ты, однако, предусмотрительна! А я вот возьму да я откажу!
– Тогда все будет кончено, отец, – с невыразимой печалью произнесла она.
– Успокойся, дорогая! Даю тебе слово. Довольна?
– О, благодарю, отец! Но это правда, да? Даешь честное слово исполнить мою просьбу?
– Да, милая упрямица, да, сто раз да! Даю слови исполнить все, что бы ты ни попросила.
Девушка радостно запрыгала, хлопая в ладоши, потом с жаром расцеловала отца.
– Честное слово, она помешалась– произнес сияющий маркиз.
– Да, отец, помешалась от счастья, потому что берусь теперь доказать тебе, что твои дела никогда еще не были в таком блестящем состоянии.
– Ну вот, теперь она начинает бредить!
– Нет, отец, – сказал дон Руис, пристально следивший за сменой чувств на подвижном лице сестры, отражавшем все ее внутренние переживания. – Нет, отец, мне думается, что в этой головке возник сейчас какой-то проект, для осуществления которого ей нужна полная свобода действий.
– Ты угадал, Руис. Да, мне необходима полная свобода действий, я должна чувствовать себя сегодня всемогущей хозяйкой – по крайней мере от восьми вечера до полуночи. Вручаешь мне эту власть, отец?
– Я поклялся, Марианна, – ответил, улыбаясь, дон Фернандо, – и сдержу свое слово. Итак, согласно твоему желанию, ты будешь полновластной хозяйкой асиенды с восьми часов вечера до полуночи. Никто, включая и меня, не посмеет возражать против твоих поступков и приказов. Прикажешь объявить об этом во всеуслышание нашим людям?
– Нет, не всем, а только двум из них.
– И кто же эти счастливцы?
– Мой молочный брат, тигреро Мариано, и наш управитель Паредес.
– Я вижу, ты умеешь разбираться в людях! Это самые преданные нам слуги. Такой выбор обнадеживает меня. Продолжай, дочь моя. Что еще тебе понадобится?
– Эти люди должны вооружиться кирками, мотыгами, лопатами и фонарями, – сказала донья Марианна.
– Гм! Придется, значит, копаться в земле?
– Возможно, – загадочно улыбнулась девушка.
– Все эти басни о зарытых кладах давно уже отжили свой век, дочь моя! – произнес маркиз, покачивая головой. – Если когда-нибудь и существовали клады, то в этой стране они давно уже все вырыты.
– Я не могу ничего объяснить тебе, отец. Ты не знаешь моих планов и не можешь правильно судить о них. И потом, – добавила она с чудесной улыбкой, – ведь ты не имеешь права возражать мне, ты должен первым показать пример повиновения, а ты поднимаешь знамя восстания!
– Справедливое замечание, дорогая! Каюсь и приношу повинную. Приказывай дальше.
– Мне остается сказать только одно: ты, отец, и ты, Руис должны тоже вооружиться теми же орудиями, так как я намереваюсь заставить работать и вас обоих.
– Ну, это ты уж хватила! – рассмеялся дон Руис. – Что касается меня, то это куда ни шло, я еще молод. Но отец… Смилуйся, сестренка, нельзя впрягать отца в такую работу!
– А может быть, и мне самой придется взяться за лопату! Поверь мне, брат мой: это дело гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я вижу, вы оба не верите мне, но я готова поклясться!
– Нет, я верю тебе, сестра.
– А мне кажется, Руис, что и ты начал сомневаться, хотя из любви ко мне и не хочешь в этом сознаться. Так вот, я клянусь самым дорогим мне на свете, то есть вами обоими, что я действую не наугад и уверена в успехе!
Глаза девушки горели такой верой, она говорила с таким жаром, что двое мужчин, склонив головы, признали себя побежденными: ее вера поборола их неверие. Она убедила их.
– Все твои желания будут исполнены, – сказал дон Фернандо. – Выйдет у тебя что-нибудь или нет, я все равно буду благодарен тебе за твое рвение и заботу о моих делах. Дон Руис по приказанию отца отправился за доном Хосе и тигреро.
Тогда произошло то, что обычно случается при подобных обстоятельствах. В то время как донья Марианна спокойно ждала наступления назначенного ею часа, дона Фернандо и дона Руиса прямо трясло от возбуждения.
Время тянулось для них мучительно долго; подстрекаемые любопытством, они буквально не могли и минуты усидеть на одном месте.
Наконец пробило восемь часов.
– Пора! – сказала донья Марианна.
Глава XXXVII. ПАРК
Все южные народы любят тень, цветы и птиц. Вынужденные из-за жары проводить большую часть суток на открытом воздухе, они довели практику садоводства до высоты, недоступной для северных стран.
Итальянцы и испанцы не перестают трудиться над тем, чтобы превратить свои сады в настоящие оазисы, где можно было бы дышать свежим воздухом, не подвергаясь преследованиям мошкары – этого безжалостного бича тропических и субтропических широт. Эти насекомые, неизвестные обитателям умеренного пояса, в полдень мириадами роятся здесь в каждом солнечном луче. На особенно большую, прямо-таки научную высоту поднята культура садоводства в испаноамериканских странах, где между полуднем и тремя часами земля, согреваемая с раннего утра раскаленными лучами южного солнца, пышет губительным жаром и до того изменяет структуру воздуха, что дышать становится почти невозможно. Богатый и выразительный испанский язык имеет два слова для передачи понятия «сад»: слово «хардин», под которым подразумевается исключительно цветник; здесь на открытом воздухе растут великолепные цветы, которые в странах умеренного климата выращивают только в оранжереях, да и то лишь чахлыми и блеклыми. Слово же «уэрта» означает более обширный сад; тут и огород, и плодовый сад, и длинные тенистые аллеи, водопады, фонтаны и пруды – одним словом, весь тот ансамбль, которому в Европе мы даем неточное название парка.
В асиенде дель Торо был такой парк, над благоустройством которого трудились все поколения маркизов де Мопоер. Этот парк, территория которого в Европе, где человеческое жилье сведено к позорно малым размерам, сошла бы за огромную, в Мексике считался небольшим. Он занимал всего Двенадцать гектаров. Правда, сравнительно небольшой размер парка дель Торо искупался замечательной планировкой местности и обилием тенистых аллей, чем он и славился в Соноре. В восемь часов вечера в асиенде пробили сигнал «гасить огни». Пеоны и пастухи кончили работать и разошлись по своим шалашам. Паредес отправился расставлять ночных дозорных на стенах замка. С тех пор как стали опасаться нападения индейцев, он это делал каждый вечер. Предосторожность не лишняя, особенно теперь, когда стояли безлунные ночи, излюбленные индейцами для набегов.
Удостоверившись, что часовые на своих постах, Паредес в сопровождении старших пастухов и пеонов обошел асиенду, проверяя, потушены ли все огни, и только тогда отправился вместе с тигреро в голубую гостиную, где уже собрались дон Фернандо, дон Руис и донья Марианна.
– Все в порядке, ми амо, – доложил управитель маркизу. – Все разошлись по своим шалашам, ворота заперты, часовые на своих постах.
– Вы проверили, Паредес, нет ли кого в корале или в парке? – спросил маркиз.
– Никого, я все решительно обошел и тщательно осмотрел.
– Отлично!.. Ну что ж, дочь моя, приказывай, мы готовы исполнять все твои распоряжения.
– Вы все приготовили, Паредес? – обратилась к управителю донья Марианна.
– А как же, нинья! Я припрятал у акаций, что у входа в большой цветник, шесть кирок, шесть лопат и шесть мотыг.
– Зачем так много? – невольно рассмеялась девушка.
– А на случай поломки. Если не будет запасных под рукой, работа задержится, а ведь срок для нее не так уж велик.
– И то верно… Сеньоры! Прошу следовать за мной.
– Зажечь фонари? – спросил дон Руис.
– Нет. Мы зажжем их, когда будем на месте. Ночь, правда, темная, но местность знакомая, мы и впотьмах прекрасно доберемся куда надо. Свет может быть замечен, и возникнут подозрения, которых нужно обязательно избежать.
– Правильно, – заметил маркиз.
И четверо мужчин отправились следом за доньей Марианной. Они пошли внутренним ходом, чтобы миновать двор, где спало множество людей, и проникли в парк через большую двухстворчатую дверь, соединявшуюся с садом каменной лестницей.
По пути из голубой гостиной они по приказу доньи Марианны гасили все огни в комнатах; асиенда, погрузившаяся во мрак, казалась заснувшей. Стояла темная ночь; ни одной звездочки нигде; небо, словно свод гигантской усыпальницы, раскинулось над землей. Ветер глухо урчал меж деревьев; их колыхавшиеся ветви угрюмо шептались о чем-то друг с другом. Было тихо. Лишь далекий вой волков в степи да раздававшиеся иногда зловещие крики совы смущали тишину, нависшую над землей.
Эта ночь как нельзя лучше подходила для таинственной экспедиции доньи Марианны.
После минутного раздумья девушка быстро и решительно спустилась по ступенькам лестницы и вошла в сад; мужчины следовали за ней, не в силах справиться с обуревающим их безотчетным волнением. У акаций все остановились. Тигреро и Паредес захватили инструменты, а маркиз и дон Руис понесли фонари. Даже темень, сгустившаяся под сенью столетних деревьев, не заставила девушку замедлить свой шаг. Свободно, как днем, она шествовала среди многочисленных излучин аллей; песок едва поскрипывал под ее быстрыми маленькими ножками. Любопытство маркиза и дона Руиса непрерывно возрастало. Радостное настроение и уверенность в себе доньи Марианны невольно возбуждали у них какие-то смутные надежды, заставлявшие усиленно биться их сердца.
Паредес и тигреро были также заинтересованы таинственностью этой экспедиции. Но их мысли были далеки от настоящей ее цели. Они думали, что им предстоит какая-то секретная работа, и только. А донья Марианна все шагала. Иногда она останавливалась и, шепча что-то про себя, вспоминала указания, полученные в лагере. Уверенность ни на минуту не покидала ее; она не сбивалась с пути и, раз избрав определенное направление, не возвращалась уже назад.
Ночь, особенно темная ночь, накладывает на пейзаж какойто причудливый отпечаток, изменяя внешние очертания даже самых знакомых предметов. Ночью стираются бесчисленные цветные оттенки, которыми природа так щедро наделила каждое свое создание; ничто не выделяется, все сливается в одну сплошную массу. Место, самое веселое при свете солнца, в темноте выглядит угрюмым и зловещим.
Тем не менее донья Марианна уверенно продвигалась вперед. Наконец она остановилась.
– Зажгите фонари, – сказала она. Это были первые слова, произнесенные с тех пор, как они вышли из голубой гостиной.
Приказ был исполнен мгновенно. Донья Марианна взяла один фонарь и, передав другой брату, сказала:
– Посвети мне.
Место, где они остановились, находилось в центре сада. Это было нечто вроде лужайки, поросшей редкой и чахлой травой. Посреди лужайки возвышался не то курган, не то надгробный мавзолей, сложенный из беспорядочно наваленных друг на друга огромных каменных глыб. Хозяева асиенды, тронутые первобытной суровостью этого памятника, сохранили его в неприкосновенности. Старинное предание гласило, что в этом месте был похоронен один из древних царей Сиболы. Поэтому это место и называли Могила касика. Первый маркиз де Могюер, человек благочестивый, как и все завоеватели Америки, как бы узаконил это предание, приказав своему священнику освятить этот курган. Он сделал это под тем весьма благовидным для той эпохи предлогом, что могила язычника служит приютом для демонов, а крещение изгоняет нечистую силу. Впрочем, место это не пользовалось дурной славой, но сюда редко кто заходил, потому что оно находилось довольно далеко от дома и потому что его окружал почти непроходимый кустарник; и наконец, потому, что эта лужайка была открыта солнечным лучам. Мало кто в асиенде подозревал о существовании этого кургана; о нем знали лишь завсегдатаи асиенды, то есть члены семейства де Мопоер и несколько самых старых слуг.
– А! Вот куда ты вела нас! – воскликнул маркиз. – На Могилу касика!
– Да, отец, именно сюда.
– Я очень опасаюсь, дочка, что твое… не знаю, как это назвать… предвидение или предчувствие обмануло тебя.
– Но ты дал слово, отец, ни в чем не противоречить мне.
– Верно, поэтому я и умолкаю.
– Очень хорошо, отец! Поверь, что твое примерное послушание будет хорошо вознаграждено.
Донья Марианна смолкла и приступила к изучению местности. Она внимательно вглядывалась в каждый камень, стараясь выяснить его положение по отношению к какой-то точке на горизонте.
– В каком направлении находятся заросли столетних алоэ? – спросила она наконец.
– Вот уж о чем я понятия не имею! – воскликнул дон Руис.
– Сейчас, с вашего разрешения, я отвечу вам, – отозвался Паредес.
Несколько секунд он внимательно осматривал местность, потом, повернувшись, сказал:
– Заросли алоэ Сиболы находятся как раз против меня.
– Вы в этом уверены, Паредес?
– Да, нинья, уверен. Девушка стала рядом с управителем и, нагнувшись над камнями, принялась старательно рассматривать их. Вдруг она радостно вскрикнула и, выпрямившись во весь рост, едва сдерживая волнение, произнесла:
– Отец, тебе по праву принадлежит честь нанести первый удар.
– Ладно, дитя мое. Куда надо бить?
– Сюда, – ответила она, указав пальцем на пространство Между двумя камнями.
Дон Фернандо вонзил туда кирку и, сильно налегая на нее, вырвал из лунки камень, который покатился на траву.
– Прекрасно! – сказала девушка. – Теперь предоставим работать молодым. Позже, если это понадобится, ты снова возьмешься за кирку, отец… Руис, Мариано, Паредес, очередь за вами! За работу, друзья! Расширяйте эту дыру, превратите ее в яму, куда мы могли бы спуститься.
Трое мужчин, воодушевленные этим призывом, дружно взялись за работу, и скоро земля вокруг них была завалена камнем и песком. Никто из мужчин не знал толком, ради чего, собственно, он трудится; тем не менее все они с неимоверным усердием вгрызались в землю. Грунт был мягкий, и камни, наброшенные внавалку, легко поддавались их усилиям. Работа кипела, яма расширялась и углублялась с минуты на минуту. Время от времени землекопы останавливались, но после короткой передышки снова дружно брались за лопаты. Всем не терпелось узнать тайну гробницы.
Внезапно они остановились обескураженные: им открылся огромный обломок скалы площадью примерно в два квадратных метра. Хуже всего было то, что края ее нигде не выступали. А это заставляло предполагать, что размеры этой гранитной глыбы были еще больше, чем это казалось на первый взгляд.
– В чем дело, Руис? – встревожилась донья Марианна.
– Мы наткнулись на скалу; можно ломать сколько угодно мотыг – все равно не сдвинемся с места.
– Какая там еще скала! Не может этого быть! – воскликнула донья Марианна.
– Да, это скала, – сказал маркиз, нагнувшийся над ямой. – И было бы безумием пытаться разбить ее.
– А я говорю вам, что там не может быть никакой скалы!
– Взгляни сама, сестра.
Донья Марианна взяла в руки фонарь, заглянула вниз и, не ответив брату, обратилась к Паредесу и тигреро:
– Вам, верным слугам нашего семейства, я могу приказывать, не боясь, что вы будете спорить со мной. Прошу вас: удалите как можно скорее все камни вокруг этой так называемой скалы. Когда это будет сделано, я надеюсь убедить и маловеров.
Паредес и тигреро не заставили просить себя вторично. Дон Руис, уязвленный замечанием сестры, присоединился к ним.
Камни были удалены; оставалась одна только так называемая скала.
– Ну что? – спросила донья Марианна.
– Готово, – ответил дон Руис.
– Отец, – обратилась девушка к маркизу. – Ты нанес первый удар киркой, тебе надлежит участвовать и в последнем усилии. Помоги им сбросить вниз эту каменную глыбу. Маркиз молча взял мотыгу и стал рядом с тремя землекопами. Все четверо запустили свои мотыги в рыхлую землю, примыкавшую к глыбе. Отделив камень от земли, они стали сообща потихоньку поднимать его, пока он, внезапно покачг нувшись, не скатился на дно ямы. И тут их взорам открылось зияющее отверстие подземного туннеля.
Крик изумления невольно вырвался из всех уст при виде этого зрелища.
– Пожгите немного хвороста: надо очистить воздух, – распорядилась донья Марианна.
Мужчины повиновались с той лихорадочной поспешностью, которая овладевает даже самыми медлительными людьми в решающие мгновения жизни.
– Теперь следуй за мной, отец, – сказала девушка и, схватив фонарь, стала решительно спускаться вниз. Маркиз последовал за ней, а за ним и все остальные. Спустившись шагов на сто по штреку, они наткнулись на грубо сколоченный помост, на котором покоилось мертвое тело. Мертвец так хорошо сохранился, что походил больше на крепко уснувшего человека, чем на труп. Рядом с телом валялись кости рассыпавшегося скелета другого человека.
– Должно быть, тело касика, погребенного под мавзолеем, – сказал маркиз.
– Ошибаешься, отец, это тело одного рудокопа, а этот так называемый мавзолей – на самом деле золотоносный рудник. В течение веков он находился под охраной этого бесчувственного тела, а теперь открылся нам. Он возместит все твои потери, отец!.. Взгляни! – добавила она, высоко подняв свой фонарь.
Крик радостного изумления невольно вырвался из уст маркиза: всюду виднелись золотоносные жилы, выходящие прямо на поверхность.
Сомнений больше не было; у маркиза закружилась голова. Сильный в часы горя, он не выдержал радости и свалился без чувств на землю, которая принесла ему спасение.
Итальянцы и испанцы не перестают трудиться над тем, чтобы превратить свои сады в настоящие оазисы, где можно было бы дышать свежим воздухом, не подвергаясь преследованиям мошкары – этого безжалостного бича тропических и субтропических широт. Эти насекомые, неизвестные обитателям умеренного пояса, в полдень мириадами роятся здесь в каждом солнечном луче. На особенно большую, прямо-таки научную высоту поднята культура садоводства в испаноамериканских странах, где между полуднем и тремя часами земля, согреваемая с раннего утра раскаленными лучами южного солнца, пышет губительным жаром и до того изменяет структуру воздуха, что дышать становится почти невозможно. Богатый и выразительный испанский язык имеет два слова для передачи понятия «сад»: слово «хардин», под которым подразумевается исключительно цветник; здесь на открытом воздухе растут великолепные цветы, которые в странах умеренного климата выращивают только в оранжереях, да и то лишь чахлыми и блеклыми. Слово же «уэрта» означает более обширный сад; тут и огород, и плодовый сад, и длинные тенистые аллеи, водопады, фонтаны и пруды – одним словом, весь тот ансамбль, которому в Европе мы даем неточное название парка.
В асиенде дель Торо был такой парк, над благоустройством которого трудились все поколения маркизов де Мопоер. Этот парк, территория которого в Европе, где человеческое жилье сведено к позорно малым размерам, сошла бы за огромную, в Мексике считался небольшим. Он занимал всего Двенадцать гектаров. Правда, сравнительно небольшой размер парка дель Торо искупался замечательной планировкой местности и обилием тенистых аллей, чем он и славился в Соноре. В восемь часов вечера в асиенде пробили сигнал «гасить огни». Пеоны и пастухи кончили работать и разошлись по своим шалашам. Паредес отправился расставлять ночных дозорных на стенах замка. С тех пор как стали опасаться нападения индейцев, он это делал каждый вечер. Предосторожность не лишняя, особенно теперь, когда стояли безлунные ночи, излюбленные индейцами для набегов.
Удостоверившись, что часовые на своих постах, Паредес в сопровождении старших пастухов и пеонов обошел асиенду, проверяя, потушены ли все огни, и только тогда отправился вместе с тигреро в голубую гостиную, где уже собрались дон Фернандо, дон Руис и донья Марианна.
– Все в порядке, ми амо, – доложил управитель маркизу. – Все разошлись по своим шалашам, ворота заперты, часовые на своих постах.
– Вы проверили, Паредес, нет ли кого в корале или в парке? – спросил маркиз.
– Никого, я все решительно обошел и тщательно осмотрел.
– Отлично!.. Ну что ж, дочь моя, приказывай, мы готовы исполнять все твои распоряжения.
– Вы все приготовили, Паредес? – обратилась к управителю донья Марианна.
– А как же, нинья! Я припрятал у акаций, что у входа в большой цветник, шесть кирок, шесть лопат и шесть мотыг.
– Зачем так много? – невольно рассмеялась девушка.
– А на случай поломки. Если не будет запасных под рукой, работа задержится, а ведь срок для нее не так уж велик.
– И то верно… Сеньоры! Прошу следовать за мной.
– Зажечь фонари? – спросил дон Руис.
– Нет. Мы зажжем их, когда будем на месте. Ночь, правда, темная, но местность знакомая, мы и впотьмах прекрасно доберемся куда надо. Свет может быть замечен, и возникнут подозрения, которых нужно обязательно избежать.
– Правильно, – заметил маркиз.
И четверо мужчин отправились следом за доньей Марианной. Они пошли внутренним ходом, чтобы миновать двор, где спало множество людей, и проникли в парк через большую двухстворчатую дверь, соединявшуюся с садом каменной лестницей.
По пути из голубой гостиной они по приказу доньи Марианны гасили все огни в комнатах; асиенда, погрузившаяся во мрак, казалась заснувшей. Стояла темная ночь; ни одной звездочки нигде; небо, словно свод гигантской усыпальницы, раскинулось над землей. Ветер глухо урчал меж деревьев; их колыхавшиеся ветви угрюмо шептались о чем-то друг с другом. Было тихо. Лишь далекий вой волков в степи да раздававшиеся иногда зловещие крики совы смущали тишину, нависшую над землей.
Эта ночь как нельзя лучше подходила для таинственной экспедиции доньи Марианны.
После минутного раздумья девушка быстро и решительно спустилась по ступенькам лестницы и вошла в сад; мужчины следовали за ней, не в силах справиться с обуревающим их безотчетным волнением. У акаций все остановились. Тигреро и Паредес захватили инструменты, а маркиз и дон Руис понесли фонари. Даже темень, сгустившаяся под сенью столетних деревьев, не заставила девушку замедлить свой шаг. Свободно, как днем, она шествовала среди многочисленных излучин аллей; песок едва поскрипывал под ее быстрыми маленькими ножками. Любопытство маркиза и дона Руиса непрерывно возрастало. Радостное настроение и уверенность в себе доньи Марианны невольно возбуждали у них какие-то смутные надежды, заставлявшие усиленно биться их сердца.
Паредес и тигреро были также заинтересованы таинственностью этой экспедиции. Но их мысли были далеки от настоящей ее цели. Они думали, что им предстоит какая-то секретная работа, и только. А донья Марианна все шагала. Иногда она останавливалась и, шепча что-то про себя, вспоминала указания, полученные в лагере. Уверенность ни на минуту не покидала ее; она не сбивалась с пути и, раз избрав определенное направление, не возвращалась уже назад.
Ночь, особенно темная ночь, накладывает на пейзаж какойто причудливый отпечаток, изменяя внешние очертания даже самых знакомых предметов. Ночью стираются бесчисленные цветные оттенки, которыми природа так щедро наделила каждое свое создание; ничто не выделяется, все сливается в одну сплошную массу. Место, самое веселое при свете солнца, в темноте выглядит угрюмым и зловещим.
Тем не менее донья Марианна уверенно продвигалась вперед. Наконец она остановилась.
– Зажгите фонари, – сказала она. Это были первые слова, произнесенные с тех пор, как они вышли из голубой гостиной.
Приказ был исполнен мгновенно. Донья Марианна взяла один фонарь и, передав другой брату, сказала:
– Посвети мне.
Место, где они остановились, находилось в центре сада. Это было нечто вроде лужайки, поросшей редкой и чахлой травой. Посреди лужайки возвышался не то курган, не то надгробный мавзолей, сложенный из беспорядочно наваленных друг на друга огромных каменных глыб. Хозяева асиенды, тронутые первобытной суровостью этого памятника, сохранили его в неприкосновенности. Старинное предание гласило, что в этом месте был похоронен один из древних царей Сиболы. Поэтому это место и называли Могила касика. Первый маркиз де Могюер, человек благочестивый, как и все завоеватели Америки, как бы узаконил это предание, приказав своему священнику освятить этот курган. Он сделал это под тем весьма благовидным для той эпохи предлогом, что могила язычника служит приютом для демонов, а крещение изгоняет нечистую силу. Впрочем, место это не пользовалось дурной славой, но сюда редко кто заходил, потому что оно находилось довольно далеко от дома и потому что его окружал почти непроходимый кустарник; и наконец, потому, что эта лужайка была открыта солнечным лучам. Мало кто в асиенде подозревал о существовании этого кургана; о нем знали лишь завсегдатаи асиенды, то есть члены семейства де Мопоер и несколько самых старых слуг.
– А! Вот куда ты вела нас! – воскликнул маркиз. – На Могилу касика!
– Да, отец, именно сюда.
– Я очень опасаюсь, дочка, что твое… не знаю, как это назвать… предвидение или предчувствие обмануло тебя.
– Но ты дал слово, отец, ни в чем не противоречить мне.
– Верно, поэтому я и умолкаю.
– Очень хорошо, отец! Поверь, что твое примерное послушание будет хорошо вознаграждено.
Донья Марианна смолкла и приступила к изучению местности. Она внимательно вглядывалась в каждый камень, стараясь выяснить его положение по отношению к какой-то точке на горизонте.
– В каком направлении находятся заросли столетних алоэ? – спросила она наконец.
– Вот уж о чем я понятия не имею! – воскликнул дон Руис.
– Сейчас, с вашего разрешения, я отвечу вам, – отозвался Паредес.
Несколько секунд он внимательно осматривал местность, потом, повернувшись, сказал:
– Заросли алоэ Сиболы находятся как раз против меня.
– Вы в этом уверены, Паредес?
– Да, нинья, уверен. Девушка стала рядом с управителем и, нагнувшись над камнями, принялась старательно рассматривать их. Вдруг она радостно вскрикнула и, выпрямившись во весь рост, едва сдерживая волнение, произнесла:
– Отец, тебе по праву принадлежит честь нанести первый удар.
– Ладно, дитя мое. Куда надо бить?
– Сюда, – ответила она, указав пальцем на пространство Между двумя камнями.
Дон Фернандо вонзил туда кирку и, сильно налегая на нее, вырвал из лунки камень, который покатился на траву.
– Прекрасно! – сказала девушка. – Теперь предоставим работать молодым. Позже, если это понадобится, ты снова возьмешься за кирку, отец… Руис, Мариано, Паредес, очередь за вами! За работу, друзья! Расширяйте эту дыру, превратите ее в яму, куда мы могли бы спуститься.
Трое мужчин, воодушевленные этим призывом, дружно взялись за работу, и скоро земля вокруг них была завалена камнем и песком. Никто из мужчин не знал толком, ради чего, собственно, он трудится; тем не менее все они с неимоверным усердием вгрызались в землю. Грунт был мягкий, и камни, наброшенные внавалку, легко поддавались их усилиям. Работа кипела, яма расширялась и углублялась с минуты на минуту. Время от времени землекопы останавливались, но после короткой передышки снова дружно брались за лопаты. Всем не терпелось узнать тайну гробницы.
Внезапно они остановились обескураженные: им открылся огромный обломок скалы площадью примерно в два квадратных метра. Хуже всего было то, что края ее нигде не выступали. А это заставляло предполагать, что размеры этой гранитной глыбы были еще больше, чем это казалось на первый взгляд.
– В чем дело, Руис? – встревожилась донья Марианна.
– Мы наткнулись на скалу; можно ломать сколько угодно мотыг – все равно не сдвинемся с места.
– Какая там еще скала! Не может этого быть! – воскликнула донья Марианна.
– Да, это скала, – сказал маркиз, нагнувшийся над ямой. – И было бы безумием пытаться разбить ее.
– А я говорю вам, что там не может быть никакой скалы!
– Взгляни сама, сестра.
Донья Марианна взяла в руки фонарь, заглянула вниз и, не ответив брату, обратилась к Паредесу и тигреро:
– Вам, верным слугам нашего семейства, я могу приказывать, не боясь, что вы будете спорить со мной. Прошу вас: удалите как можно скорее все камни вокруг этой так называемой скалы. Когда это будет сделано, я надеюсь убедить и маловеров.
Паредес и тигреро не заставили просить себя вторично. Дон Руис, уязвленный замечанием сестры, присоединился к ним.
Камни были удалены; оставалась одна только так называемая скала.
– Ну что? – спросила донья Марианна.
– Готово, – ответил дон Руис.
– Отец, – обратилась девушка к маркизу. – Ты нанес первый удар киркой, тебе надлежит участвовать и в последнем усилии. Помоги им сбросить вниз эту каменную глыбу. Маркиз молча взял мотыгу и стал рядом с тремя землекопами. Все четверо запустили свои мотыги в рыхлую землю, примыкавшую к глыбе. Отделив камень от земли, они стали сообща потихоньку поднимать его, пока он, внезапно покачг нувшись, не скатился на дно ямы. И тут их взорам открылось зияющее отверстие подземного туннеля.
Крик изумления невольно вырвался из всех уст при виде этого зрелища.
– Пожгите немного хвороста: надо очистить воздух, – распорядилась донья Марианна.
Мужчины повиновались с той лихорадочной поспешностью, которая овладевает даже самыми медлительными людьми в решающие мгновения жизни.
– Теперь следуй за мной, отец, – сказала девушка и, схватив фонарь, стала решительно спускаться вниз. Маркиз последовал за ней, а за ним и все остальные. Спустившись шагов на сто по штреку, они наткнулись на грубо сколоченный помост, на котором покоилось мертвое тело. Мертвец так хорошо сохранился, что походил больше на крепко уснувшего человека, чем на труп. Рядом с телом валялись кости рассыпавшегося скелета другого человека.
– Должно быть, тело касика, погребенного под мавзолеем, – сказал маркиз.
– Ошибаешься, отец, это тело одного рудокопа, а этот так называемый мавзолей – на самом деле золотоносный рудник. В течение веков он находился под охраной этого бесчувственного тела, а теперь открылся нам. Он возместит все твои потери, отец!.. Взгляни! – добавила она, высоко подняв свой фонарь.
Крик радостного изумления невольно вырвался из уст маркиза: всюду виднелись золотоносные жилы, выходящие прямо на поверхность.
Сомнений больше не было; у маркиза закружилась голова. Сильный в часы горя, он не выдержал радости и свалился без чувств на землю, которая принесла ему спасение.
Глава XXXVIII. ШТУРМ КВИТОВАКА
Одновременно с вышеописанными происшествиями в асиенде дель Торо крепость Квитовак стала ареной событий, несравненно более серьезных.
Едва расставшись с Киддом, сенатор после недолгих сборов отправился в Квитовак под охраной надежного конвоя. Дон Руфино прибыл в город на другой день в восемь часов утра и тотчас же поспешил посетить коменданта дона Маркоса де Ниса. Капитан принял его более чем холодно. Принужденность капитана в беседе с ним не ускользнула, конечно, от зоркого ока сенатора, но ничуть не смутила его.
– Дорогой капитан, – начал дон Руфино после первых же слов приветствия, – на мою долю выпала великая честь быть представителем мексиканского правительства перед военными властями штата Соноры. Я вдвойне счастлив, и это по двум причинам.
Капитан молча поклонился.
– Во-первых, потому, – продолжал сенатор со своей неизменной улыбкой, – что мне представилась возможность познакомиться с таким замечательным кабальеро, как вы; вовторых, потому, что, желая начать наше сотрудничество с приятного почина, я исходатайствовал для вас чин полковника, чин, который, кстати сказать, вы давно уже заслужили. На мою долю выпало также счастье вручить вам приказ президента о вашем производстве.
С этими словами сенатор извлек из своего портфеля большой казенный конверт и передал его дону Маркосу, машинально протянувшему за ним руку.
Сенатор правильно рассчитал действие этой ловко подготовленной проделки. Капитан, ошеломленный этой запоздалой оценкой его заслуг, не нашелся что ответить сенатору, мгновенно завоевавшему симпатию вновь произведенного полковника. Теперь дон Руфино был уверен, что, не случись каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, ему нечего больше опасаться дона Маркоса, которого он так ловко обязал, не ударив для этого палец о палец.
Едва расставшись с Киддом, сенатор после недолгих сборов отправился в Квитовак под охраной надежного конвоя. Дон Руфино прибыл в город на другой день в восемь часов утра и тотчас же поспешил посетить коменданта дона Маркоса де Ниса. Капитан принял его более чем холодно. Принужденность капитана в беседе с ним не ускользнула, конечно, от зоркого ока сенатора, но ничуть не смутила его.
– Дорогой капитан, – начал дон Руфино после первых же слов приветствия, – на мою долю выпала великая честь быть представителем мексиканского правительства перед военными властями штата Соноры. Я вдвойне счастлив, и это по двум причинам.
Капитан молча поклонился.
– Во-первых, потому, – продолжал сенатор со своей неизменной улыбкой, – что мне представилась возможность познакомиться с таким замечательным кабальеро, как вы; вовторых, потому, что, желая начать наше сотрудничество с приятного почина, я исходатайствовал для вас чин полковника, чин, который, кстати сказать, вы давно уже заслужили. На мою долю выпало также счастье вручить вам приказ президента о вашем производстве.
С этими словами сенатор извлек из своего портфеля большой казенный конверт и передал его дону Маркосу, машинально протянувшему за ним руку.
Сенатор правильно рассчитал действие этой ловко подготовленной проделки. Капитан, ошеломленный этой запоздалой оценкой его заслуг, не нашелся что ответить сенатору, мгновенно завоевавшему симпатию вновь произведенного полковника. Теперь дон Руфино был уверен, что, не случись каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, ему нечего больше опасаться дона Маркоса, которого он так ловко обязал, не ударив для этого палец о палец.