Эмар Густав. Твердая рука

   Дело в том, что губернатор Ариспы уже несколько дней назад получил приказ президента о производстве капитана. Сенатор, случайно проведавший об этом, вызвался сам свезти приказ в Квитовак. Естественно, что губернатор, не видя никаких препятствий к тому, доверил это дело дону Руфино, который и воспользовался этим с присущей ему изобретательностью.
   – Теперь, дорогой полковник, – заговорил сенатор, словно желая предотвратить возможные выражения благодарности со стороны де Ниса, – позвольте поговорить с вами о деле, касающемся лично меня.
   – Сделайте одолжение, кабальеро, – ответил полковник. – Чем могу служить?
   – О, одним только советом! – прервал его дон Руфино. – В двух словах дело заключается в следующем: как вам, может быть, известно, я очень дружен с одним вашим родственником – маркизом де Могюер. Я недалек даже от того, чтобы породниться с ним.
   Дон Маркос ответил утвердительным кивком головы.
   – Но, – продолжал сенатор, – и это, вероятно, вам также известно, дела маркиза сильно пошатнулись, вернее говоря, – это, конечно, между нами, – он почти разорен. Уже несколько раз на мою долю выпадало счастье приходить ему на помощь. Но вы понимаете, когда такое несчастье обрушивается на какое-нибудь семейство, самые благие намерения ни к чему положительному не приводят. В лучшем случае можно только немного отсрочить час катастрофы. Желая во что бы то ни стало спасти человека, с которым я надеюсь скоро быть связанным не только дружбой, но и узами самого близкого родства, я скупил все его векселя. Другими словами, я стал его единственным кредитором, а если сказать еще проще, – маркиз никому ничего больше не должен. Я назначил здесь свидание с лицом, которому я поручил скупить все векселя маркиза, и жду его прибытия с часу на час.
   – Он уже несколько дней как здесь, – ответил полковник.
   – Неужели?! – притворно удивился сенатор. – Видимо, он оказался более расторопным, чем я предполагал. Тем лучше! Тысячу раз лучше! Теперь мне остается только просить вас об одной услуге.
   – Услуге? – с инстинктивным недоверием произнес полковник.
   – Да, – нимало не смущаясь, продолжал сенатор. – Я, право, даже не знаю, как изложить вам свою просьбу… Поймите, что, несмотря на самую тесную дружбу с человеком, как-то неловко прямо выпалить ему в глаза следующее: «Вы задолжали уйму денег, я выкупил ваши векселя. Вот они. Возьмите и сожгите их – вы никому ничего больше не должны!» Когда действуешь таким образом, то невольно выглядишь человеком, который сейчас же, вслед за этими словами, предъявит какие-то условия – короче говоря, предложит сделку. А мне, признаться, претит такое положение, и без помощи какого-нибудь общего друга я не найду выхода из этого тупика.
   – Нет, – вскричал полковник, вне себя от восторга, – вы серьезно намерены поступить так?
   – Ничего другого у меня и в мыслях не было, – скромно потупив взор, отвечал сенатор.
   – Но это благородный и великодушный поступок!
   – Да нет же! Напротив, все это вполне естественно. Дон Фернандо – мой друг, я собираюсь жениться на его дочери. Всякий на моем месте поступил бы так же.
   – Ох, не говорите, никто не сделал бы этого! Увы! Человека с таким сердцем, как ваше, днем с огнем не сыщешь!
   – Это плохо, это очень плохо… Я скорблю за человечество, – произнес дон Руфино, воздев руки кверху.
   – О какой же услуге хотели вы просить меня, сенатор?
   – Весьма несложной. Дело в том, что я собираюсь сегодня же вручить вам эти злосчастные векселя и просить вас лично передать их маркизу. Вам будет легче, чем мне, убедить его в чистоте моих намерений. А кроме того, прошу вас уверить его в том, что я и не помышляю кичиться этим поступком и не желаю, чтобы он как-нибудь повлиял на ответ маркиза насчет моего сватовства.
   Огорошив так полковника своим благородством, сенатор поднялся и удалился. Он спешил в таверну, где остановился дон Порфиадо. Дон Руфино принял из рук алывасила векселя и, щедро вознаградив его, расстался с ним только у самых ворот крепости.
   К полковнику он возвращался не спеша, потирая руки и бормоча себе под нос: «Ну, теперь мы, кажется, можем не бояться ваших доносов, достопочтенный маэстро Кидд!.. Да, кстати, куда он запропастился? При следующей нашей встрече придется все же освободиться от него раз и навсегда». Дон Руфино застал полковника де Ниса в окружении офицеров, которым дон Маркос объявлял о своем производстве. Комендант воспользовался возвращением сенатора, чтобы представить его своим подчиненным. Полковник прибавил при этом, что они обязаны повиноваться сенатору, который прислан сюда правительством для наблюдения за ходом военных операций.
   Офицеры почтительно поклонились сенатору, откланялись и удалились.
   Дон Руфино и дон Маркос снова остались наедине. На этот раз холодок между ними уступил место теплым дружеским отношениям.
   – Ну как? – спросил полковник.
   – Готово, – отвечал сенатор, показывая векселя.
   – Карамба! Вы проворны в делах.
   – А добрые дела всегда делаются быстро. Ну вот они, уберите от меня эту пачкотню и делайте с ней что хотите. Уф! Как я рад отделаться от них!
   С этими словами сенатор, великолепно разыгрывая радостное облегчение, швырнул кучу векселей на стол.
   – Однако позвольте, кабальеро! – рассмеялся полковник. – Я возьму, конечно, эту, как вы ее называете, пачкотню, но я выдам вам расписку в получении.
   – О нет! – воскликнул сенатор. – Вы испортите все дело!
   – Но как же?
   – Ни слова больше! Я не желаю, чтобы дон Фернандо чувствовал себя моим должником.
   Возможно, полковник и продолжал бы настаивать, если бы в передней не поднялся шум; вслед за тем в комнату влетел до смерти испуганный человек и не своим голосом завопил:
   – Индейцы! Индейцы! Индейцы!
   Этим человеком был Кидд. Его лицо и руки были в крови, разодранная одежда была покрыта густым слоем пыли; по всему было видно, что он едва ушел от своих преследователей.
   Все возрастающий гул голосов, доносившихся с улицы, подтверждал слова Кидда. Полковник и сенатор вскочили со своих мест.
   – Кидд?! – воскликнул полковник.
   – Да, я… Но не теряйте времени, капитан, язычники следуют за мной по пятам! Я опередил их на какие-нибудь полчаса. Ничего далее не слушая, дон Маркос поспешно вышел.
   – Откуда ты? – обратился дон Руфино к бандиту, как только они остались наедине.
   От взора дона Руфино не ускользнул жест досады, невольно вырвавшийся у Кидда при виде сенатора, присутствие которого он сразу не заметил.
   – А вам что до того? – сердито ответил Кидд.
   – Мне надо знать.
   – У каждого свои дела! – насмешливо произнес бандит.
   – Опять задумал какое-нибудь предательство?
   – Возможно! – с сардоническим смехом произнес бродяга.
   – Может быть, против меня?
   – Как знать!
   – Ты будешь говорить?!
   – Зачем говорить, раз вы сами догадались?
   – Итак, ты затеваешь новую интригу против меня?
   – Я принимаю меры предосторожности, только и всего.
   – Негодяй! – крикнул сенатор.
   – Не кричите, – презрительно пожал плечами Кидд. – Я не боюсь вас. Все равно вы не посмеете убить меня.
   – А почему бы и нет?
   – Хотя бы потому, что капитан не так уж расположен к вам, чтобы простить, если вы проделаете подобную штучку в его доме.
   – В этом ты глубоко заблуждаешься, злодей. Сейчас я докажу тебе!
   – Что вы сказали?! – произнес бродяга, тревожно озираясь и пятясь к выходу.
   Но дон Руфино молниеносным движением уже схватил со стола один из пистолетов дона Маркоса, и, прежде чем Кидд успел выбежать из комнаты, раздался выстрел, и бандит упал на пол с простреленной грудью.
   – Умри, разбойник! – крикнул сенатор, отшвырнув в сторону пистолет.
   – Да, я умру, но буду отомщен, – прошептал бандит. – Хорошо сыграно, маэстро, но скоро наступит и ваш черед. Скорчившись в предсмертной судороге, бродяга испустил последний вздох. Но и мертвое, искаженное агонией лицо Кидда сохранило выражение дерзкого вызова, от которого невольно содрогнулся сенатор.
   – Что случилось? – воскликнул полковник, поспешно входя в комнату.
   – Ничего страшного, – равнодушно ответил дон Руфино. – В порыве гнева я прикончил этого негодяя.
   – Vivo Dios! Вы прекрасно сделали; жаль только, что вы опередили меня: дело в том, что я получил сейчас доказательства его измены… Эй, кто там! Убрать отсюда эту падаль и выбросить ее на улицу! – крикнул полковник. Вбежавшие солдаты исполнили в точности это приказание.
   – А что, индейцы, действительно, подходят? – поинтересовался сенатор.
   – Видна уже пыль, поднятая их конницей. Нельзя терять ни минуты. Я могу рассчитывать на вас, сенатор?
   – Вполне!
   – В таком случае, идемте. Они вышли.
   Кидд, действительно, со свойственным ему макиавеллизмом^[79], подготовил новое предательство, первой жертвой которого стал он сам.
   В городе царило смятение. Улицы были запружены спешившими на свои посты солдатами, бегущими куда-то в панике стариками и женщинами с детьми, пеонами, примчавшимися в крепость с искаженными от страха лицами; повсюду носился ошалелый скот, брошенный на произвол судьбы погонщиками, которые были призваны занять свои посты на укреплениях. А вдали в облаках пыли показалась уже лавина индейской конницы, катившейся к стенам крепости со скоростью вихря.
   – Их много! – шепнул сенатор на ухо полковнику.
   – Их слишком много, -ответил полковник. – Но тише! Не подавайте вида!
   Прошло двадцать минут – двадцать минут невыразимо тревожной тишины, в продолжение которой защитники Квитовака могли наблюдать за противником и представить себе грозную опасность, надвигавшуюся на них. Да, это не бьм один из обычных партизанских индейских набегов на границу; на этот раз, говоря словами одного очевидца, «казалось, что индейское море вышло из своих берегов».
   Индейцы мчались во весь опор. Большинство их были вооружены огнестрельным оружием. Они неслись с диким воинственным гиканьем, припав к лукам своих седел и вызывающе потрясая в воздухе копьями, луками и ружьями.
   Подскакав к стенам укреплений, всадники взвихрились, потом, внезапно приподнявшись на стременах, осыпали мексиканцев градом пуль и стрел. Солдаты, не дрогнув, послали ответный залп; десятки заметавшихся по степи коней без седоков наглядно свидетельствовали о меткости их огня. К несчастью для мексиканцев, солнце уже садилось. Очевидно, индейцы, любители ночных атак, заранее приурочили свое появление к этому времени.
   Полковник, предвидя, что ему придется, быть может, спасаться бегством, поставил в резерв отряд из полусотни самых смелых кавалеристов, приказав им ожидать его дальнейших распоряжений.
   Между тем после первой отбитой атаки индейцы отступили за пределы ружейного выстрела и не возобновляли нападения. Только немногие из всадников, на самых горячих скакунах, носились врассыпную под стенами крепости, подбирая раненых и заарканивая коней. Полковник запретил стрелять по ним – не из чувства человеколюбия, конечно, а ради экономии боевых припасов, которыми гарнизон располагал в весьма ограниченном количестве.
   Тем временем на землю спустилась темная, непроглядная ночь.
   Индейцы не разжигали огней. Это обстоятельство крайне тревожило полковника. Прошло несколько часов, а индейцы все еще не начинали штурма.
   Над городом и его окрестностями нависла гнетущая тишина. Казалось, что индейцы сгинули по мановению руки. Тщетно пытались мексиканцы разглядеть в потемках какиенибудь движущиеся или ползущие тени: никого не было видно, ничего не было слышно.
   Нет ничего мучительнее такого ожидания нависшей и близкой опасности.
   Вдруг громадное зарево осветило окрестные поля; в причудливых отблесках пламени отовсюду повыскакивали черные силуэты, и могучий, дикий и нестройный боевой клич оглушил мексиканцев. В то же мгновение тучи зажженных стрел градом посыпались на осажденных, а на самом гребне крепостного вала появились головы индейцев.
   И вот при фантастическом свете подожженного индейцами леса, который, как гигантский факел, освещал им путь, завязался рукопашный бой – ожесточенная и беспримерная схватка между мексиканцами и индейцами.
   Место каждого поверженного индейца мгновенно занимал другой; несмотря на отчаянное мужество мексиканцев, невзирая на их решимость стоять насмерть, наступил час, когда мощная, все возрастающая волна индейцев, нахлынув со всех сторон на укрепления, затопила и поглотила защитников крепости своей численной громадой.
   Квитовак был взят; дальнейшее сопротивление стало невозможно. Уже горело немало домов; еще несколько минут – и весь город превратится в пылающее горнило. Полковник и сенатор храбро дрались, пока оставался хоть луч надежды отстоять город. Когда же и эта надежда погасла, они направили все свои усилия на спасение тех, кто каким-то чудом выскочил живым из этого страшного побоища. Собирая попутно вокруг себя всех уцелевших защитников, они кинулись на главную площадь, где все еще стоял в резерве кавалерийский эскадрон полковника де Ниса. Все вскочили в седла, и полковник отдал приказ к отступлению.
   Маленький отряд понесся как ураган, опрокидывая и сметая все на своем пути. Потеряв треть своего состава, отряд прорвался сквозь линии индейцев и, оторвавшись от неприятеля, направился к асиенде дель Торо.

Глава XXXIX. УБИЙЦА ИЗОБЛИЧЕН

   Обморок маркиза продолжался недолго; стараниями сына и дочери он скоро пришел в себя. Первые слова его были обращены к донье Марианне.
   – Дорогая! – прошептал он, прижимая к своей груди дочь. – Спасительница наша!
   Смущенная и счастливая девушка выскользнула из объятий отца.
   – Значит, ты все-таки признаешь, отец, что я сдержала свое слово?
   – Еще бы! Да тут в двадцать раз больше того, что я потерял, – сказал маркиз, обводя взором золотоносную жилу. Девушка от радости захлопала в ладоши.
   – Как я рада! Как я рада! Я знала, что она не обманет меня. Эти слова, сорвавшиеся на радостях с языка дочери, поразили дона Фернандо:
   – О ком, собственно, ты говоришь, дитя мое?
   – О той, которая открыла мне тайну этих сокровищ. Маркиз не стал более настаивать.
   – Мариано, – обратился он к тигреро, – вы останетесь здесь на ночь сторожить. Не подпускайте никого близко к руднику.
   – Будьте покойны, ми амо, – отвечал храбрый юноша. – Пока я жив, ни одна душа не приблизится к нему.
   – Прощайте! На заре вас сменят, – сказал маркиз.
   – А хотя бы и позже, ми амо! – ответил тигреро и, подобрав все орудия и фонари, устроился в яме, в нескольких шагах от мертвого тела.
   А четверо остальных не спеша вернулись в замок, беседуя о чудесном открытии, которое спасло от нищеты фамилию маркизов де Могюер.
   Все вошли в голубую гостиную. Несмотря на поздний час, никому не хотелось спать, все испытывали потребность поделиться своими впечатлениями о находке.
   – Так, значит, ты не сама догадалась о существовании этого золотоносного рудника? – обратился маркиз к дочери. – Ты только что призналась в этом.
   – Конечно! Одна особа дала мне подробные указания, как обнаружить эти сокровища.
   – Но что это за особа и как может она лучше меня знать это поместье? Наше семейство владеет этим имением вот уже триста лет, и никто из его членов никогда и не подозревал о существовании этого рудника.
   – Вероятно, потому, что тайна его бережно хранилась.
   – Само собой разумеется. Но кем?
   – Кем же как не теми, кто до нас еще владел этими землями!
   – Полно шутить, дитя мое! Те злополучные индейцы давно уже исчезли с лица земли.
   – Мне кажется, ты ошибаешься, отец, – вмешался в разговор дон Руис.
   – И мне достоверно известно, – поддержал дона Руиса Паредес, – что племя, на которое вы намекнули, сеньор, еще существует; более того, это самый могущественный народ в союзе папагосов.
   – А тебе известно, конечно, отец, – добавила донья Марианна, – как свято хранят индейцы доверенные им тайны.
   – Это верно, но ведь один из них все же проговорился тебе!
   – Одна! – поправила Марианна.
   – Ладно, пусть будет одна. Вот мы кое-что и узнали; тайну этого рудника сообщила тебе женщина. Продолжай, дочь моя.
   – К сожалению, отец, мне запрещено говорить об этом.
   – Гм! Запрещено…
   – Да, отец, запрещено. Впрочем, успокойся: этот рудник полностью принадлежит тебе. Это твоя законная собственность. Его владелец, точнее – владелица, отказался от него в твою пользу.
   – Милостыня? – пробормотал маркиз.
   – Нет, подарок. И, клянусь, ты можешь принять его, отец! Впрочем, особа эта обещала мне в самом близком будущем открыться тебе…
   На другой день поутру начались работы. Управитель по приказу маркиза отобрал для этих работ десять человек, пользовавшихся его доверием. Это были пеоны, переселившиеся в асиенду из страха перед индейцами.
   Рудник был замурован некогда индейцами в том самом состоянии, в котором находились его разработки, когда было обнаружено тело рудокопа. Одна лишь вынутая уже, но оставленная в руднике порода составляла значительную массу золота. Через несколько дней работы было собрано столько драгоценного металла, что маркиз мог не только расплатиться со всеми долгами, но и отложить достаточно золота для успешного ведения своего хозяйства.
   – Дочь моя, – обратился однажды вечером маркиз к донье Марианне, когда та собиралась уйти на покой в свою спальню, – ты не дала еще ответа на предложение дона Руфино Контрераса, а между тем твои восемь дней давно уже истекли. Завтра Паредес поедет по моим делам в город. Я хотел бы воспользоваться этой оказией, чтобы написать ответ дону Руфино. Молодая девушка вздрогнула, но, овладев собой, ответила:
   – Я, конечно, польщена предложением кабальеро, но не находишь ли ты, отец, несколько несвоевременным это сватовство, особенно в дни, когда над нами нависла грозная опасность войны?
   – Как знаешь, дитя мое. Я не собираюсь торопить тебя. Я так и отвечу пока секатору. Да, но как быть, если он сам явится за ответом?
   – Тогда и подумаем, что ему ответить, – улыбаясь, сказала донья Марианна.
   – И это правда! Напрасно я так настаиваю. Спокойной ночи, дочка! А мы тут с твоим братом, возможно, всю ночь будем корпеть над письменным столом заделами. Донья Марианна едва успела удалиться, как в комнату ворвался Паредес.
   – Простите, что беспокою вас так поздно, сеньор маркиз, – сказал он, – но в асиенду прибыл тигреро Мариано со своей семьей! Он привез невероятные и ужасные вести. Хорошо бы вам самому расспросить его…
   – Что же он рассказывает? – тревожно спросил вошедший в комнату дон Руис.
   – Что индейцы восстали, захватили и сожгли Кзитовак, перебив всех его жителей.
   – Какой ужас! – воскликнул маркиз.
   – Бедный дон Маркос! – вырвалось у дона Руиса.
   – Да-да, ведь он комендант Квитовака! Какое несчастье? – вздохнул маркиз.
   Вошел Мариано. Он рассказал подробности штурма Квитовака, не преминув, правда, несколько приукрасить события, о которых мы рассказали в предыдущей главе.
   Каждодневная жизнь изобилует непонятными явлениями. Но самое необъяснимое из них – это та быстрота, с которой распространяются плохие вести. Как могло, например, в какие-нибудь три часа дойти до тигреро известие о взятии Квитовака, да еще в более или менее точных подробностях, тогда как тигреро находился на расстоянии десяти лье от места происшествия? Сам Мариано не мог ответить на этот вопрос. Кто-то ему сказал, но кто? Он сам этого не помнил. Эти неутешительные вести заставили призадуматься маркиза. Теперь, когда дороги были наводнены мародерами и перехвачены индейцами, нечего было и думать о поездке Паредеса в Ариспу. Надо было прежде всего привести в боевую готовность замок, нападения на который можно было ожидать с часу на час.
   Несмотря на позднее время, все мгновенно пришло в движение в асиенде дель Торо. Сторожевые посты были усилены, в разных местах асиенды были сосредоточены резервы. В этих хлопотах прошла вся ночь.
   Часа два спустя после восхода солнца, когда маркиз, утомленный бессонной ночью, собирался пойти немного отдохнуть, часовые заметили многочисленный отряд конницы, карьером мчавшийся к асиенде.
   Маркиз, вооруженный подзорной трубой, взобрался на башню и убедился, что это мексиканцы; однако за дальностью расстояния трудно было распознать, солдаты это или земледельцы. На всякий случай он приказал приготовиться к приему этих людей, явно спешивших укрыться от врагов в асиенде. Прошло немало времени, прежде чем всадники достигли ворот асиенды. Теперь уже не оставалось сомнения: это были солдаты во главе с полковником де Ниса и доном Руфино. И кони, и люди едва держались на ногах; лица и разодранные мундиры всадников были черны от пыли и вымазаны в крови; по всему было видно, что эти изнуренные люди, вырвавшись из горячего боя, искали спасения в стремительном бегстве. Маркиз, ни о чем пока не расспрашивая новоприбывших, распорядился, чтобы им была оказана помощь и отведены помещения для отдыха.
   Дон Маркос и дон Руфино едва сумели выговорить несколько слов в объяснение своего внезапного вторжения и, мертвые от усталости, свалились в бесчувственном состоянии, из которого их даже и не пытались вывести. Их так и снесли в отведенные комнаты.
   Исполнив таким образом свой долг гостеприимства, маркиз удалился в свои апартаменты, поручив сыну наблюдать за охраной асиенды.
   В три часа пополудни в поле был замечен новый довольно многочисленный конный отряд. Дон Руис, видя, что он состоит исключительно из белых охотников и трапперов, принял его за своих и приказал не открывать огня. Он решил, что этот отряд из сотни кавалеристов будет весьма желанным подкреплением для защитников асиенды.
   Однако, когда дон Руис увидел, в каком стройном порядке и с какой уверенностью в себе поднимаются эти всадники по тропинке к асиенде, у него зародилось сомнение, и мысль об измене, словно молния, мелькнула в его голове. Он бросился к Паредесу с приказанием не отворять ворот. Но Паредес прервал его с первых же слов:
   – Вы, вероятно, не разглядели их, ниньо.
   – Напротив, я потому и приказываю, что слишком хорошо разглядел.
   – Значит, плохо смотрели. Разве вы не узнали в человеке, который ведет этих людей, преданного нам друга?
   – О ком вы говорите, не понимаю.
   – Ну конечно, о Твердой Руке!
   – Твердая Рука с ними?
   – Точнее, он во главе колонны, ниньо.
   – Ну, тогда отворяйте.
   И охотникам даже не понадобилось вступать в переговоры: без единого выстрела они проникли в асиенду через открытые ворота. Дон Руис тотчас же узнал Твердую Руку в человеке, который, приблизившись, протянул ему руку.
   – Прошу оказать мне услугу, дон Руис, – обратился к нему охотник.
   – Я слушаю вас, – отозвался дон Руис.
   – Мне надобно сказать вам два слова, но в присутствии вашей сестры… Да, вот еще что: меня будет сопровождать одна особа. Кроме того, по причинам, основательность которых вы сами вскоре признаете, эта особа желает сохранить до поры до времени полное инкогнито^[80]. Вы согласны? Дон Руис колебался.
   – Чего вы опасаетесь? – продолжал охотник. – Неужели не верите мне? Или вы принимаете меня за человека, способного злоупотребить вашим доверием?
   – О нет! Даже и в мыслях этого не имею, даю вам слово.
   – А я вам свое, дон Руис.
   – Хорошо. Поступайте как хотите.
   По знаку охотника один из всадников сошел с коня. Широкие поля его шляпы были низко опущены на глаза, а длинный плащ совершенно скрывал его фигуру. Подойдя поближе, человек этот молча поклонился доку Руису. Появление таинственного незнакомца разожгло любопытство дона Руиса, но он ни словом на выдал себя. Поручив прибывших заботам управителя, он повел охотника и «инкогнито» в голубую гостиную, где донья Марианна вышивала на пяльцах. На скрип двери она машинально повернула голову.
   – А!.. – радостно воскликнула она. – Твердая Рука!
   – Как видите, сеньорита, – произнес охотник, низко кланяясь. – Я пришел за обещанным.
   – И вы его получите.
   – Благодарю вас.
   – Руис, – обратилась тогда донья Марианна к брату, – впредь до нового распоряжения отец ничего не должен знать о приезде этих сеньоров.
   – Ты задаешь мне трудную задачу, сестра! Подумай, какую огромную ответственность принимаю я на себя, поступая таким образом.
   – Я понимаю, брат, но дело идет о моем счастье. Чего ты боишься? Разве ты не знаешь этого охотника?
   – Его-то я знаю, но его спутник… Кто он?
   – Я отвечаю за него, Руис.
   – Ты его знаешь?
   – Не спрашивай меня ни о чем, Руис, и делай так, как я прошу тебя.
   – Хорошо, я буду молчать ради тебя, сестра.
   – Благодарю тебя, брат, благодарю!
   В эту минуту из смежной комнаты донеслись шаги.
   – Что теперь делать?! – прошептала девушка. Твердая Рука, дав ей знак молчать, увлек за портьеру своего спутника, закутанного в плотный плащ и походившего скорее на призрак, чем на человека. В то же мгновение на пороге другой двери появились полковник Маркос де Ниса и дон Руфино Контрерас. Они едва успели поздороваться с доном Руисом и с доньей Марианной, как в комнату вошел маркиз.