Густав Эмар


Твердая Рука




Глава I. ВЫСТРЕЛ


   Трудно представить себе край более безотрадный и унылый, чем тот, который простирается между сьеррой[1] Сан-Сабо и Рио Пуэрко.
   Отверженная страна, где белеет и постепенно превращается в прах множество невесть чьих скелетов; огромная пустыня, усеянная сероватыми скалами, в расселинах которых с незапамятных времен ютятся змеи и хищные звери; саванны, дающие жизнь только черным терновникам, да еще разве чахлым зарослям мескита[2], пробивающимся там и сям сквозь сыпучие пески.
   Белые и даже индейцы редко, только в случае крайней нужды, решаются путешествовать в этом жутком безлюдье. С риском удлинить свое путешествие они предпочитают сделать крюк, следуя по окраинам саванны, где путник всегда может рассчитывать на тень и воду – эти услады тропических стран и самые драгоценные блага во время долгих скитаний по прериям Запада.
   В 1843 году, около трех с половиной часов пополудни в одну из суббот второй половины июня месяца, который индейцы племени навахоес называют на своем звучном языке «месяцем земляники», из чащи дубов, красного дерева и сумаха[3], растущих в предгорьях Сан-Сабо, вынырнул всадник.
   Оставив позади себя последние уступы горного хребта СанСабо, с которого он, по-видимому, только что спустился, путник, вместо того чтобы следовать по проторенной дороге вдоль края саванны, понесся галопом по степи с явным намерением пересечь ее по прямой.
   Такого рода решимость являлась бесспорным признаком либо безумия всадника, либо отваги, необычной даже для самого смелого человека; а может быть, существовали важные обстоятельства, принудившие путника пренебречь всякой осторожностью, дабы достигнуть как можно скорей цели своего путешествия.
   Впрочем, каковы бы ни были соображения, руководившие им, несомненным было одно: путник мчался во весь опор, все более углубляясь в пустыню, нимало, по-видимому, не заботясь о своей безопасности и не обращая внимания на пейзаж, который становился все более безотрадным и мрачным. Так как этот незнакомец призван сыграть значительную роль в нашем дальнейшем рассказе, мы попытаемся несколькими словами набросать его портрет.
   Это был чистокровный мексиканец, двадцати пята или тридцати лет, среднего роста, весь облик которого, не лишенный известного изящества, говорил о недюжинной силе. Его осанка отличалась благородством, а правильные черты лица с приятным золотистым отливом кожи дышали мужеством, прямотой и добротой. В его черных широко открытых глазах светился проницательный ум; красивый рот, с четко обрисованными линиями тонких губ, наполовину скрадывался черными густыми усами, из-под которых сверкали ослепительно белые зубы; подбородок, пожалуй, слишком резко очерченный, свидетельствовал о необычайной твердости характера. Одним словом, он обладал интересной и располагающей к себе внешностью. Одежда всадника представляла обычный мексиканский наряд, со всем присущим последнему живописным разнообразием деталей и богатством отделки. Из-под небрежно надвинутой на правое ухо широкой вигоневой шляпы, окаймленной двойным галуном – серебряным и золотым, – выбивались густые пряди вьющихся и ниспадавших в беспорядке до самых плеч черных волос; поверх вышитой батистовой рубашки была надета зеленая бархатная куртка, богато расшитая золотым позументом. Шея незнакомца была повязана индейским платком, концы которого схватывались перстнем с крупным алмазом. Длинные штаны из такого же зеленого бархата, также разукрашенные позументом и галунами, опоясывались красным шелковым шарфом с золотой бахромой. По бокам, вдоль каждой штанины, от пояса до колен были сделаны прорезы, застегнутые двумя рядами золотых пуговиц со вделанными в них жемчужинами. Ботфорты незнакомца, расшитые красивыми узорами из красного шелка, были схвачены под коленями шелковыми подвязками, затканными золотом; из-под правого голенища выглядывала дивной работы рукоятка длинного кинжала.
   Расцвеченный яркими красками индейский серале[4] был свернут и аккуратно уложен на крупе коня, великолепного животного с тонко выточенными ногами, с маленькой головой и с блестящими глазами. Это был кровный мустанг прерий, для которого наездник не пожалел изысканной сбруи, столь излюбленной каждым мексиканцем.
   Вооружение всадника не ограничивалось вложенным в ботфорт кинжалом. Поперек седла покачивался длинноствольный американский карабин; за поясом торчали два шестизарядных револьвера, а на левом боку в стальное кольцо был продет мачете – мексиканский тесак без ножен; да к седлу было приторочено свернутое лассо из плетеной кожи. Вооруженный таким образом незнакомец – если только его воинственная внешность не была обманчива – мог, в случае необходимости, помериться силами, и не без успеха, одновременно с несколькими противниками. А к возможности такого рода встреч не следует относиться скептически в краях, где на каждом шагу рискуешь наткнуться на врага, – человека или зверя, – а иногда одновременно и на того и на другого.
   Не меняя аллюра коня, всадник беспечно покуривал пахитоску из маисовых листьев, провожая рассеянным, равнодушным взглядом стайки фазанов и куропаток, взлетавших при его приближении, или стада ланей, а то и целые семьи лисиц, вспугнутых шумом копыт его мустанга.
   Краски саванны между тем начинали тускнеть. Солнце, садившееся на горизонте и походившее на большой огненный шар, уже потеряло свое тепло; ночь готовилась распластать над землей свой темный покров. Всадник, натянув поводья, придержал коня, а сам начал внимательно обозревать окрестности в поисках места для ночлега. После минутного размышления путешественник принял решение. Свернув немного влево, он направился к пересохшему наполовину ручейку. Несколько кустов терновника и десяток чахлых кустов мескита, произраставших на его берегу, могли кое-как скрыть его от любопытствующих взоров таинственных обитателей пустыни, вечно рыскающих под покровом ночи в поисках добычи. Однако, подъехав ближе, путник, к немалой своей радости, убедился, что неровный рельеф почвы и несколько скал, разбросанных среди деревьев и кустарника, обеспечивали ему почти безопасное убежище.
   День был трудный; и человек, и конь изнемогали от усталости. Оба они нуждались хотя бы в непродолжительном отдыхе раньше, чем пуститься в дальнейший путь. Всадник, очевидно опытный путешественник, прежде всего занялся своим конем; он расседлал его и повел на водопой. Стреножив затем лошадь, чтобы та не ушла далеко и не стала добычей хищных зверей, он разостлал на земле свой плащ, кинул на него несколько полных пригоршней маиса для мустанга и, только убедившись, что тот, несмотря на усталость, охотно принялся за корм, счел возможным позаботиться о себе.
   Мексиканцы, отправляясь в путешествие, приторачивают обычно сзади седла нечто вроде холщовой переметной сумы – так называемую альфорху. В такой суме они возят съестные припасы, которых ни за какие деньги не купить в пустыне. Вместе с двумя флягами питьевой воды, с которыми мексиканцы никогда не расстаются, эти припасы и составляют весь их багаж во время дальних странствий, когда приходится преодолевать лишения и трудности, одно перечисление которых повергло бы в ужас европейца, избалованного всеми благами современной цивилизации.
   Итак, наш путешественник уселся на земле и, позаботившись предварительно о том, чтобы оружие на всякий случай было под рукой, развязал свою альфорху; прислонившись затем к скале, он с невозмутимостью философа приступил к своему незатейливому ужину, состоявшему из куска вяленого мяса, нескольких маисовых лепешек и кусочка твердого, как кремень, козьего сыра; все это он запил студеной водой из ближайшего ручейка.
   Быстро покончив с этим незатейливым ужином, незнакомец почистил зубы изящной золотой зубочисткой, затем скрутил маисовую пахитоску и раскурил ее с присущим одним только испано-американцам сосредоточенным блаженством. Затем путник, не теряя времени, завернулся в свой плащ, растянулся на земле и мгновенно уснул.
   Прошло несколько часов. Может быть, путешественник проспал бы и больше, если бы его внезапно не разбудили два выстрела, раздавшиеся где-то поблизости. В прерии редко случается, чтобы звук выстрела не сопровождался свистом пули около уха. Здесь это почти закон. Другими словами, в девяноста девяти случаях из ста одинокий человек в прерии неизбежно становится мишенью какого-нибудь убийцы. Путешественник, столь неучтиво разбуженный, мгновенно схватил ружье и, притаившись за скалой, стал ждать, что будет дальше. Но так как в следующую минуту нападения – если только это было нападение на него – не последовало, он осторожно приподнялся и стал напряженно всматриваться в окрестности. Ничто более не нарушало торжественного безмолвия ночи.
   Наступившее после двух выстрелов спокойствие только усилило тревогу путника. Тишина предвещала близость опасности. Он был уверен в этом, хотя и не мог еще определить, в чем заключалась опасность и насколько она серьезна. Над саванной повисла ночь, светлая, почти прозрачная. На темно-синем небе горело множество звезд; к тому же луна разливала свой бледный трепетный свет, что позволяло даже на далеком расстоянии различать все подробности окружающего пейзажа.
   На всякий случай путешественник оседлал мустанга и укрыл его в глубокой впадине под скалой, а сам припал ухом к земле. Вскоре до него донесся едва уловимый далекий гул; шум этот стал быстро приближаться, и путник без труда понял, что это бешеный галоп коней.
   Что бы это могло быть? Охота или преследование? Но кому могла прийти в голову фантазия охотиться ночью? Индейцы никогда не решились бы на это; а белые охотники или метисы вообще избегают эти пустынные места, облюбованные пограничными бродягами, людьми без совести и чести, изгнанниками городов и селений, для которых прерии являются, единственным пристанищем. Неужели это были степные пираты? Положение путника становилось серьезным; внезапно шум оборвался, опять воцарилась жуткая тишина. Путник снова поднялся на ноги.
   Вдруг в ночи раздался крик женщины или ребенка – крик, полный ужаса и невыразимого отчаяния. Не заботясь более о своей лошади, которая находилась в надежном укрытии, наш путешественник побежал в ту сторону, откуда доносились крики. Рискуя свернуть себе шею, он прыгал с камня на камень, перемахивая через кусты с лихорадочной поспешностью благородного человека, услышавшего призыв о помощи. И все же осторожность ни на минуту не покидала храбреца; прежде чем ринуться в открытую прерию, он на минуту притаился за завесой из кустов мескита, желая сначала уяснить себе, что, собственно, происходит, и затем уже действовать сообразно обстоятельствам.
   Вот что представилось его глазам. Два человека, в которых он без труда распознал по их повадке степных пиратов, гнались за молодой девушкой, бежавшей по равнине. Девушка с присущей юности ловкостью, подгоняемая к тому же страхом, с быстротой испуганной лани перепрыгивала через рытвины и одолевала все встречные препятствия. С каждым мгновением увеличивалось расстояние между ней и ее преследователями, движение которых немало затрудняли высокие ботфорты и тяжелые карабины. Еще а несколько минут – и девушка добежала до зеленой завесы, за которой притаился наш путешественник. Он готов был уже ринуться к ней на помощь, когда один из разбойников вскинул ружье, прицелился и выстрелил. Девушка упала. Тогда незнакомец изменил свое намерение. Вместо того чтобы кинуться вперед, он отступил, застыл в неподвижности и, взведя курок, приготовился открыть огонь. Между тем разбойники поспешно приближались, оживленно беседуя. Они разговаривали по-английски, вернее – на том смешанном наречии, в которое входят испанские, французские, и индейские слова, но преобладают английские; короче говоря, на общепринятом жаргоне Дальнего Запада.
   – Гм!.. Настоящая лань эта девчонка! – запыхавшись, хриплым голосом произнес один из них. – Был момент, когда я думал, что она ускользнет от нас.
   – Не так это просто, – возразил другой, покачивая головой и ласково поглаживая ствол своего карабина. – Я, например, ни минуты не сомневался, что подстрелю ее, когда захочу.
   – О да, ты не промазал, карай![5] Хотя, по правде говоря, цель была довольно далека, да и рука твоя, должно быть, дрожала после такой погони.
   – Все дело в привычке, приятель, – скромно улыбаясь, отвечал стрелявший.
   С этими словами оба разбойника подошли к тому месту, где лежало безжизненное тело девушки. Один бандит опустился на колени, чтобы убедиться в смерти их жертвы, тогда как другой – тот, что стрелял, – стоял, небрежно опершись на свой карабин. В это мгновение наш путешественник выпрямился, вскинул свое ружье и выстрелил. Пораженный в самую грудь, разбойник осел и свалился навзничь бездыханным трупом. Его товарищ мгновенно вскочил и схватился за рукоятку своего мачете; но прежде чем он успел пустить в ход это оружие, наш незнакомец накинулся на бандита и нанес ему прикладом удар по голове, от которого тот свалился замертво рядом со своим сообщником. . Путешественник не терял дарим времени. Выхватить лассо у разбойника и связать упавшего было делом одной минуты. Обезопасив себя таким образом от нападения, незнакомец поспешил к девушке.
   Несчастное создание не подавало никаких признаков жизни. А между тем она не была мертва и отделалась пустяковым ранением – пуля разбойника лишь оцарапала ее руку, а обморок был вызван одним только испугом. Незнакомец тщательно перевязал рану, смочил водой губы и виски раненой; к неподдельной его радости, она вскоре открыла глаза.
   – О-о… – голосом нежным и мелодичным, как у певчей птицы, прошептала девушка. – О, эти люди!.. Эти демоны!.. О, смилуйся. Господи, и спаси!
   – Успокойтесь, сеньорита, – ответил незнакомец, – вам нечего больше бояться этих негодяев.
   При звуках незнакомого голоса молодая девушка вздрогнула. Ничего не ответив, она испуганно взглянула на говорившего и, невольно вскрикнув, вскочила. По-видимому, она приняла его за одного из своих преследователей. Тогда незнакомец, улыбаясь, указал ей пальцем на двух валявшихся на земле бандитов.
   – Теперь вы убедились, сеньорита, что возле вас друг? Когда девушка увидела своих поверженных преследователей, лицо ее озарилось чувством бесконечной благодарности. Но мимолетная улыбка, скользнувшая было по ее губам, внезапно погасла. Она стремительно вскочила на ноги и вытянула руку по направлению темной движущейся точки на горизонте.
   – Там!.. Там!.. Видите?! – вскричала она прерывающимся от ужаса голосом.
   Незнакомец обернулся. Прямо на них несся во весь опор небольшой отряд кавалеристов. Впереди, на расстоянии ружейного выстрела[6] от остальных всадников, мчался на великолепном скакуне молодой человек, очевидно, стараясь уйти от своих преследователей.
   Должно быть, это были те самые всадники, топот коней которых наш путешественник услышал несколько минут назад.
   – О! – воскликнула девушка, протягивая к незнакомцу молитвенно сложенные руки. – Видите того кабальеро?.. Спасите, спасите его, сеньор!
   – Попытаюсь, сеньорита, – тепло ответил тот. – Клянусь, я сделаю для этого все, что в человеческих силах.
   – Благодарю вас, – сказала она, с трогательной доверчивостью протягивая ему свою прелестную руку. – Вы благородный человек, сеньор! Да поможет вам Бог!
   – Вам нельзя здесь оставаться, сеньорита: вы рискуете подвергнуться оскорблениям сообщников негодяев, из рук которых вам удалось вырваться.
   – Но как же быть? Куда мне деваться?
   – Следуйте за мной; нельзя терять ни минуты.
   – Хорошо, – решительно ответила она. – Но вы спасете его? Обещаете?
   – Постараюсь. У меня только одна жизнь; но я без колебания пожертвую ею ради того, кто так дорог вам, сеньорита! Девушка опустила в смущении голову и молча последовала за незнакомцем.
   – Что бы ни случилось, сеньорита, – сказал он, когда они очутились среди кустарника, где была разбита стоянка, – оставайтесь здесь. Тут вы в полной безопасности: никому в голову не придет заглянуть в эту нору… Ну, а теперь, – добавил незнакомец, перезарядив карабин, – я поспешу на помощь вашему другу.
   С этими словами он вскочил в седло и во весь опор помчался навстречу приближавшимся всадникам. Их было пятеро – все сумрачные, разбойничьи лица. Они неслись со зловещим гиканьем, потрясая в воздухе своим оружием.
   Между тем преследуемый разбойниками кабальеро, завидев человека, который так неожиданно выскочил из-за кустарника и на всем скаку с ружьем наизготовку мчался к нему, принял незнакомца за сообщника бандитов и круто свернул в сторону, желая избежать встречи с новым противником. Зато разбойники, увидевшие незнакомца, который не только не погнался за их дичью, но встал на их пути и вскинул свое ружье, не поддались этому заблуждению.
   Два выстрела раздались одновременно: один со стороны бандитов, другой – сделанный рукой незнакомца. Но результаты получились разные: пущенная на скаку пуля разбойника никому не принесла вреда, тогда как меткий выстрел хладнокровно и внимательно целившегося незнакомца угодил в самую гущу его противников. Один из них упустил поводья, стал судорожно хватать руками воздух, опрокинулся на круп коня и грузно свалился наземь. Падая, он глубоко пропорол острыми шпорами бока своей лошади, и та, вздыбившись, лягнула его, рванулась и понеслась стрелой по равнине. Бой, так смело начатый незнакомцем, не мог, конечно, тут же прекратиться: о продолжении его возвестили четыре выстрела, с молниеносной быстротой последовавшие с обеих сторон. Положение незнакомца становилось критическим: в ружье его не оставалось больше патронов, теперь в его распоряжении находились только револьверы.
   Заметим мимоходом, что револьвер – оружие весьма удобное, но малополезное в бою. Чтобы попасть в своего противника из револьвера, надо стрелять почти в упор. Револьверный выстрел, посланный с более дальнего расстояния, почти наверняка пропадет зря.
   Взвесив всю затруднительность своего положения, незнакомец приготовился схватиться врукопашную со своими противниками, когда к нему подоспела неожиданная помощь. Кабальеро, за которым гнались разбойники, услышал перестрелку. Но не было жужжания пуль, обычно предупреждающего одинокого путника, что это метят именно в него, и он понял, что вследствие какого-то неожиданного события обстановка изменилась в его пользу. Он обернулся и увидел, как замертво упал один из его преследователей. Убедившись в своей ошибке, кабальеро немедленно принял решение. Вооруженный одним лишь мексиканским мачете, он без колебания повернул коня и поспешил на помощь к своему защитнику. Не сговариваясь, даже не обменявшись ни одним словом, оба храбреца ринулись на бандитов. Бой длился недолго, победа далась неожиданно. Нападающие действовали стремительно, не давая времени разбойникам перезарядить свои ружья. Два бандита были убиты наповал револьверными выстрелами, третий с раскроенным черепом пал от удара, который нанес ему своим мачете пылавший жаждой мести кабальеро. Четвертый разбойник решил не продолжать боя, не сулившего ему ничего, кроме гибели. Дав шпоры коню, он отчаянным прыжком перемахнул через тела своих сообщников и, помчавшись во весь опор, скрылся в глубокой тьме. Поле битвы осталось за двумя мужественными молодыми людьми.



Глава II. В ПРЕРИИ


   Когда разбойник, оставшийся в живых, исчез в мглистой дали, кабальеро обернулся, намереваясь поблагодарить своего великодушного защитника; но незнакомца уже не было поблизости, он несся галопом вдали по равнине. Молодой человек недоумевал, чему приписать это внезапное исчезновение, ибо незнакомец мчался в направлении, диаметрально противоположном тому, по которому скрылся бандит. Но вскоре он увидел своего спасителя: тот возвращался, ведя в поводу вторую лошадь. Очевидно, незнакомец, помня о спасенной им девушке, заарканил для нее лучшую из носившихся по равнине лошадей погибших в бою бандитов.
   – Не все еще кончено, сеньор, – обратился к незнакомцу молодой кавалерист, когда тот подъехал к нему. – Я вынужден снова прибегнуть к вашей помощи.
   Незнакомец невольно вздрогнул при звуке этого голоса, показавшегося ему знакомым.
   – Я слушаю вас, кабальеро, – ответил он, слегка нахмурив брови.
   – В этой страшной пустыне затерялась женщина, молодая девушка… Короче говоря, моя сестра. За ней погнались несколько негодяев. Я не знаю, что с ней случилось, и умираю от страха за нее. Доведите же до конца ваше доброе дело и помогите мне отыскать ее! Умоляю вас!
   – Бесполезно, – холодно ответил незнакомец.
   – То есть как это – «бесполезно»?! – воскликнул молодой мексиканец. – Что вы хотите сказать? Она погибла? Да? О, теперь я припоминаю: когда я оторвался от своих преследователей, до меня донеслись несколько выстрелов!.. Боже мой, Боже мой! – застонал он, ломая в отчаянии руки. – Несчастная моя сестра, бедная моя Марианита!
   – Успокойтесь, кабальеро, – тем же холодным, бесстрастным голосом произнес незнакомец. – Ваша сестра в безопасности. В данную минуту, по крайней мере, ей ничего не угрожает.
   – Правда? – радостно воскликнул молодой человек. – Да благословит вас Бог за эту добрую весть! Где она? Мне не терпится увидеть ее, прижать к своей груди. Кажется, я никогда не сумею отплатить вам за все, что вы сделали для нас, сеньор! Никогда…
   – А вы ничем и не обязаны мне, – довольно резко прервал его незнакомец. – Все, что произошло здесь, – дело случая. Я сделал бы то же самое для любого встречного. Оставьте же при себе вашу благодарность, я в ней не нуждаюсь… И потом, кто знает, – прибавил он с горькой улыбкой, – не придется ли вам когда-нибудь пожалеть о том, что вы мне чем-то обязаны!
   Кабальеро был несколько уязвлен тем, как незнакомец ответил на его желание сблизиться с ним. Не зная, чему приписать эту внезапную перемену в настроении незнакомца, он счел за лучшее притвориться, что не заметил вызывающего тона своего собеседника.
   – Место здесь не совсем подходящее для долгих объяснений, сеньор, – с безупречной вежливостью произнес молодой мексиканец. – Мы с вами если уже не посторонние, то во всяком случае еще малознакомые люди. Но я твердо надеюсь, что в ближайшем будущем всякие недоразумения между нами исчезнут и холодок уступит место полному доверию.
   – Пойдемте, – сказал незнакомец. – Ваша сестра неподалеку отсюда и, вероятно, сгорает от нетерпения увидеть вас. Молодой человек молча последовал за ним, размышляя об этом странном незнакомце, который с риском для жизни спас его, а теперь не скрывал своих неприязненных чувств. Пока на равнине шел бой, шум его отчетливо доносился до слуха молодой девушки, которая внимала ему, не помня себя от страха. Но вот перестрелка затихла, и в прерии снова воцарилось гнетущее безмолвие. Эта тишина была для нее в тысячу раз страшнее звуков ожесточенной схватки. Одна, вдали от какого-либо человеческого существа, которое могло бы прийти к ней на помощь, не смея ни на что больше надеяться, она изнемогала от ожидания ужасной смерти. Измученная девушка не могла бы даже сказать, сколько времени она пробыла в таком состоянии. Нужно самому пережить нечто подобное, чтобы понять, сколько веков заключено в одной минуте для человека, который находится на грани между жизнью и смертью. Вдруг она затрепетала; ее напряженные нервы не выдержали, кровь бросилась ей в лицо: девушке почудилось, что неподалеку от нее кто-то произнес шепотом несколько слов. Были ли то выследившие ее разбойники или это возвращался ее спаситель?
   Замирая от страха, она не смела ни пошевельнуться, ни позвать на помощь: каждое движение могло выдать ее убежище, каждый крик грозил ей гибелью. Но вот кусты раздвинулись, и у подножия скалы появился брат вместе с ее спасителем. С радостным криком девушка протянула к ним руки и, не в си– лах вынести нового потрясения, лишилась чувств. Придя в себя, она увидела, что лежит на разостланном плаще у пылающего костра; мужчины сидели по обе стороны от нее – один справа, другой слева; в глубине пещеры три стреноженных коня лениво пережевывали свой корм. Немного поодаль на земле лежала какая-то глыба, в которой девушка не сразу распознала связанного по рукам и ногам человека. Марианна пыталась что-то сказать, ей хотелось отблагодарить незнакомца, но после всего пережитого она настолько ослабела, что не могла выговорить ни слова. Ее сил хватило только на то, чтобы устремить на незнакомца взгляд, в который она постаралась вложить всю свою признательность. Но тут же она впала в какое-то забытье, лишившее ее способности мыслить, чувствовать и интересоваться окружающим.
   – Вот так! – сказал незнакомец, старательно закупорив и спрятав за пазуху хрустальный флакон в тонко отделанной золотой оправе. – Жизнь сеньориты теперь вне опасности: успокоительное, которое я ей дал, принесет благотворный и укрепляющий сон. К рассвету ее силы полностью восстановятся, и она будет в состоянии, если захочет, продолжать свое путешествие.