Кое-кто фыркнул, но комментариев не последовало. Рейс достал бутылку виски и пустил ее по кругу. Выпив, мы разошлись спать.
Нас с Гутаром поселили в одной комнате.
– Ну, – сказал он, раздеваясь, – что ты на все это скажешь?
– Даже не знаю, что подумать. Пожалуй, Уилленс знает, о чем говорит, и он не похож на паникера. Хотя сегодня было о чем поволноваться.
– Но мы все-таки долетели, и даже с запасом горючего. Не забывай, я посмотрел досье на Кинка. Он не производит впечатление человека, готового попусту рисковать.
Меня так и подмывало сказать, что я не хочу никакого риска, нужного или ненужного, но это прозвучало бы как-то не по-солдатски. Вместо этого я высказал первую мысль, пришедшую мне на ум:
– Может быть, он просто темнит.
– Что ты имеешь в виду?
Я и сам не знал, что имею в виду, и пришлось быстренько изобретать ответ. Я долго и старательно стягивал брюки, чтобы выиграть время.
– Видишь ли, – сказал я наконец, – он толковал о необходимости знать и заявил, что предпочитает, чтобы мы узнали о месте назначения лучше поздно, чем рано.
– Ну и что?
– Спрашивается, почему? В чем, собственно, риск? Ведь мы же летим одной группой. С кем мы можем общаться, как не друг с другом?
– И стены имеют уши. Нас могут подслушать. Ты это имеешь в виду?
– Не совсем. – Я пытался сделать вид, что продолжаю начатую нить рассуждения, тогда как мне пришла в голову совсем другая мысль. – У нас на самолете оружие, – сказал я.
– Конечно. Я не слепой. Легкие автоматические винтовки и автоматы – личное оружие. Что с этого?
– Мы везем также минометы, – добавил я. – Это не личное оружие. Нет сомнения, здешняя служба безопасности, так же как и таможенники, обнаружили это. Им, наверное, очень интересно знать пункт назначения оружия.
– Ну и что?
– Это значит, они очень заинтересованы и в пункте нашего назначения. Мы – вооруженный отряд. Предположим, они решат допросить нас поодиночке. Это им ничего не стоит. Что получится? Если бы мы действительно знали пункт нашего назначения и стали врать по этому поводу, они бы скоро нас засекли. Даже если повторять одну и ту же ложь, кто-нибудь из нас может расколоться. Врать во время допроса не так-то легко, как думают некоторые. А сейчас нам не нужно врать. Все, что мы знаем, – летим в Аршамбо в Чаде, это подтверждают визы в наших паспортах. Нам не о чем врать.
Гутар сидел, ухмыляясь, на кровати, волосатый, совершенно голый. Он не знал, что такое стыд.
– Однажды разведчик – всегда разведчик? – Он был мной доволен.
Я пожал плечами и отвернулся.
– Это все само очевидно, если только хорошо подумать.
– Да, – он подлез под противомоскитную сетку, – немудрено, что Кинк не заинтересован в дозаправке.
– Что ты хочешь сказать?
– Если то, что ты предположил, правда, то я тогда согласен – остальное самоочевидно. В дозаправке нет нужды, потому что мы летим не в Чад, а гораздо ближе. Может быть, мы летим даже не в том направлении. Как только мы выберемся из этого района, можно взять курс куда угодно.
– Куда угодно Кинку и СММАК, имеется в виду.
– Это то же самое, не так ли?
– Наверное, так.
Но в действительности я не думал, что это одно и то же. И это не было одно и то же.
Глава II
Глава III
Нас с Гутаром поселили в одной комнате.
– Ну, – сказал он, раздеваясь, – что ты на все это скажешь?
– Даже не знаю, что подумать. Пожалуй, Уилленс знает, о чем говорит, и он не похож на паникера. Хотя сегодня было о чем поволноваться.
– Но мы все-таки долетели, и даже с запасом горючего. Не забывай, я посмотрел досье на Кинка. Он не производит впечатление человека, готового попусту рисковать.
Меня так и подмывало сказать, что я не хочу никакого риска, нужного или ненужного, но это прозвучало бы как-то не по-солдатски. Вместо этого я высказал первую мысль, пришедшую мне на ум:
– Может быть, он просто темнит.
– Что ты имеешь в виду?
Я и сам не знал, что имею в виду, и пришлось быстренько изобретать ответ. Я долго и старательно стягивал брюки, чтобы выиграть время.
– Видишь ли, – сказал я наконец, – он толковал о необходимости знать и заявил, что предпочитает, чтобы мы узнали о месте назначения лучше поздно, чем рано.
– Ну и что?
– Спрашивается, почему? В чем, собственно, риск? Ведь мы же летим одной группой. С кем мы можем общаться, как не друг с другом?
– И стены имеют уши. Нас могут подслушать. Ты это имеешь в виду?
– Не совсем. – Я пытался сделать вид, что продолжаю начатую нить рассуждения, тогда как мне пришла в голову совсем другая мысль. – У нас на самолете оружие, – сказал я.
– Конечно. Я не слепой. Легкие автоматические винтовки и автоматы – личное оружие. Что с этого?
– Мы везем также минометы, – добавил я. – Это не личное оружие. Нет сомнения, здешняя служба безопасности, так же как и таможенники, обнаружили это. Им, наверное, очень интересно знать пункт назначения оружия.
– Ну и что?
– Это значит, они очень заинтересованы и в пункте нашего назначения. Мы – вооруженный отряд. Предположим, они решат допросить нас поодиночке. Это им ничего не стоит. Что получится? Если бы мы действительно знали пункт нашего назначения и стали врать по этому поводу, они бы скоро нас засекли. Даже если повторять одну и ту же ложь, кто-нибудь из нас может расколоться. Врать во время допроса не так-то легко, как думают некоторые. А сейчас нам не нужно врать. Все, что мы знаем, – летим в Аршамбо в Чаде, это подтверждают визы в наших паспортах. Нам не о чем врать.
Гутар сидел, ухмыляясь, на кровати, волосатый, совершенно голый. Он не знал, что такое стыд.
– Однажды разведчик – всегда разведчик? – Он был мной доволен.
Я пожал плечами и отвернулся.
– Это все само очевидно, если только хорошо подумать.
– Да, – он подлез под противомоскитную сетку, – немудрено, что Кинк не заинтересован в дозаправке.
– Что ты хочешь сказать?
– Если то, что ты предположил, правда, то я тогда согласен – остальное самоочевидно. В дозаправке нет нужды, потому что мы летим не в Чад, а гораздо ближе. Может быть, мы летим даже не в том направлении. Как только мы выберемся из этого района, можно взять курс куда угодно.
– Куда угодно Кинку и СММАК, имеется в виду.
– Это то же самое, не так ли?
– Наверное, так.
Но в действительности я не думал, что это одно и то же. И это не было одно и то же.
Глава II
Как я и предсказывал, суданские чиновники в аэропорту действительно всерьез над нами поработали, прежде чем дать добро на продолжение полета в Чад. Нам даже пришлось вывернуть карманы. Они были вежливы, но чрезвычайно противны: наверняка их выучили англичане.
Впрочем, как предсказал Гутар, мы не направились в Чад. Через двадцать минут после взлета Кинк пустил по кругу послание, написанное на фирменном листке СММАК.
В нем говорилось: «Просьба ознакомиться и передать дальше. План полета изменен. В посадке в Аршамбо нет необходимости. Приблизительная продолжительность полета четыре с половиной часа. Все разъяснения позже».
Я передал листок Уилленсу. Он взглянул на него и скорчил недовольную гримасу. Наверняка он подумал, что накануне вечером свалял дурака. Я ему сочувственно улыбнулся. В конце концов, он был уверен, что защищает интересы всех нас, и мне понравилось, как он отстаивал свое мнение. Он не привык иметь дело с хитрыми подлецами вроде Кинка, подумалось мне.
Вместо завтрака нам дали разъяснения.
Они были в форме трех размноженных на ротаторе листков, по экземпляру каждому из нас. Кинк достал их откуда-то из тайника в кабине экипажа. В них содержалось подробное описание места нашего назначения.
Здесь я хочу внести ясность. Хотя я собираюсь совершенно откровенно рассказать, что произошло, я не могу компрометировать себя, сообщив, где происходили описываемые события. Место нашего назначения четко отмечено в любом школьном атласе, более или менее современном, и тамошние власти и другие заинтересованные стороны могут строить любые догадки, которые придут им в голову, но я не собираюсь признаваться ни в чем, что может быть использовано в качестве улики против меня каким-нибудь беспринципным типом, занимающим официальный пост. Я изменил имена и названия не для того, чтобы, как говорится, «защитить невинных» или ради какой-либо подобной ерунды, а чтобы защитить себя.
Вот примерное содержание этих трех листков:
«Районное отделение в Кавайде – Кунди, Республика Махинди
Секретно
Информация для сведения служащих СММАК, направляющихся в провинцию Кунди Республики Махинди.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
Республика Махинди – одна из бывших французских колоний в Экваториальной Африке, которой Франция предоставила независимость в 1958 году. На референдуме Махинди проголосовала за автономию в пределах Французского сообщества. В 1960 году она использовала свое право на полную независимость. Однако ее отношения с Францией и большинством других африканских членов сообщества остаются дружественными. Она входит в ООН. Пограничный спор с соседней Республикой Угази находится на рассмотрении Международного суда в Гааге.
Законодательная власть в Махинди осуществляется Ассамблеей, состоящей из сорока пяти депутатов, избираемых на пять лет. В административных целях республика разделена на пять провинций, представленных каждая девятью депутатами. Ассамблея проводит свои заседания в столице Мкубва (население прибл. 185 тыс. на 1965 г.) в две сессии по три месяца ежегодно. Президентом, избираемым Ассамблеей, в настоящее время является мсье Поль Ньорока. Это его второй срок пребывания на посту. Его администрация получила название «однопартийная демократия».
Следует, однако, иметь в виду, что она не всесильна. Политика центрального правительства за пределами столицы проводится в жизнь губернаторами провинций и далеко не везде эффективно. Наиболее слаба центральная власть в провинции Кунди, которая, по указанным ниже причинам, пользуется достаточно широкой автономией».
Дальше следовала еще политическая трепотня подобного рода. Потом – географическая трепотня с описанием ландшафта и климата.
Похоже, что в Махинди было буквально все: джунгли, леса, болота, заросли и пустыня. И везде, куда ни сунься, было либо слишком много, либо слишком мало влаги. Везде и всегда стояла жара, так что, куда ни подайся, попадаешь или в парную, или на сковородку. Короче, если Красное море можно считать задним проходом Земли, то Махинди – ее левая подмышка.
Описание населения вызывало не больше энтузиазма, чем само место.
«Преобладающей этнической группой в стране являются банту с примесью мбака и банда в центральных южных провинциях и берберами фулани на севере, преимущественно в Кунди.
Именно концентрация значительного меньшинства берберов фулани накладывает отпечаток на характер провинции Кунди. Следует, однако, иметь в виду, особенно тем, кто имеет опыт пребывания в Северной Африке, что термин «берберы» употребляется здесь исключительно в историческом этническом контексте. Хотя кундийские фулани – мусульмане, говорят по-арабски и считают себя в расовом отношении выше банту, они ближе к негроидам, чем к кавказской или хамитской группам. Хуизы из Северной Нигерии имеют такое же происхождение и играют решающую роль в политической жизни своей страны. Кундийские фулани имеют политический вес в Махинди, который хотя и не является решающим, но все же наверняка превышает влияние других меньшинств».
Затем последовало описание самой провинции Кунди. Она находится на северо-западной границе Махинди и по размерам приближается к Бельгии. Потом пошел опять путаный треп о климате и дождях, из которого я сделал вывод, что Кунди – наполовину парная и наполовину духовка. Ее западной границей служит река Ньока, по которой проходит граница с соседней Республикой Угази.
О реке Ньоке они упомянули мимоходом, подонки.
Затем следовала напыщенная белиберда.
«Губернатором провинции Кунди является Его превосходительство эмир Отман дан Фуадо. По праву происхождения он также духовный вождь и глава всех фулани в Махинди.
Эмир представляет собой во многих отношениях противоречивую фигуру. Его противники в центральном правительстве говорят, что он феодальный аристократ и деспот и покушается на парламентскую систему в ее нынешнем виде и республиканскую конституцию 1959 года. В Кунди, где у него не существует противников (по крайней мере таких, которые заявляли бы о себе), он правит в необходимо твердой, но в целом достаточно благодушной патерналистской манере. Известно, что он время от времени называет себя «Барака» («благословение») Кунди.
Формируя общее представление об администрации эмира, следует исходить из чисто прагматических соображений. Его достойное сожаления пристрастие к публичным казням и к своей дворцовой страже, очень напоминающей гестапо, уравновешивается тем, что в этой исключительно примитивной стране поддерживается порядок и уважаются права собственности. Этого не скажешь о некоторых других провинциях Махинди.
Отношения СММАК с эмиром и его чиновниками носят чрезвычайно теплый характер. Следует, чтобы они таковыми и оставались. Никакая критика в адрес эмира, его администрации и чиновников со стороны персонала СММАК не допускается. Виновные подлежат немедленному увольнению.
Еще одно предостережение. Фулани в Кунди – гордые и очень неглупые люди. Мужчины наделены чувством собственного достоинства и весьма чувствительны к насмешкам. Неуместная шутка может оказаться оскорбительней, чем физическое насилие. Рекомендуется, чтобы европейский персонал повсеместно и в любое время проявлял наивысшую деликатность.
Положение женщин-фулани (многие из которых очень красивы) в Кунди несколько необычно для общества, исповедующего ислам. Следует, однако, помнить, что фулани – по существу смешанный народ. То, что они приняли и придерживаются по меньшей мере наиболее характерных обычаев для Центральной Африки, вряд ли должно вызывать удивление. Особенно следует отметить один обычай. Он позволяет главе влиятельного деревенского семейства дарить неженатому мужчине, который ему понравится, одну из своих дочерей в качестве сожительницы. Неженатые европейцы из числа персонала должны быть готовы вести себя с тактом в подобной ситуации. Предложенная таким образом женщина всегда брачного возраста и переходит в дом получателя без всяких церемоний. Тем не менее тактичный отказ от такого рода подарков может быть в конечном счете более целесообразен, поскольку возвратить подобный дар после принятия чрезвычайно трудно: женщины не проявляют желания уходить (см. также раздел «Здоровье»)».
После всей этой лирики опять начиналась деловая трепотня. В провинции выращиваются две основные культуры – какао на юге и хлопок на севере. В деревнях, расположенных поблизости от трех основных городов, выращиваются овощи для местного потребления, а также разводятся овцы и крупный рогатый скот. Из овощей упоминались сорго, торо, свекла и маниока. Не похоже было, чтобы у меня появился соблазн прибавить в весе.
Поток информации не иссякал.
«Основные города в Кунди: Форт-Гребанье (насел. прибл. 65 тыс. на 1965 г.), который служит столицей провинции, Матендо, порт на реке Ньока, Кавайда, центр наших операций с вольфрамом и касситеритом. Матендо, где обработанная руда перегружается на баржи, связан с Кавайдой узкоколейкой, находящейся в распоряжении СММАК».
Я обратил внимание, что нигде не говорилось о зоне добычи редкоземельных металлов, которую нам предстояло якобы охранять. Не похоже, что то добро, которое они перевозили по узкоколейке и на баржах, считалось большой редкостью. Я снова погрузился в чтение.
«Дороги, связывающие эти города, довольно приличные, а 180-километровая трасса, что соединяет Форт-Гребанье с Матендо, почти полностью асфальтирована. В окрестностях Форт-Гребанье есть небольшой аэропорт, а СММАК имеет посадочную полосу в Кавайде. Телефонная и телеграфная связь ненадежны. Для большинства местных операций СММАК использует коротковолновые рации, а для дальней связи прибегает к телеграфу в Угази, где его еще обслуживает европейский персонал».
Документ заканчивался веселеньким кусочком на предмет здоровья.
«Для лиц с хорошей нервной системой, не страдающих повышенным кровяным давлением и сердечными заболеваниями, условия в провинции не представляют проблем. Хорошее здоровье в Кунди, как и везде, зависит прежде всего от здравого смысла, самодисциплины, правильного питания и личной гигиены.
Среди болезней, наиболее распространенных в провинции Кунди, – глисты, энцефалит, проказа, различные виды дизентерии, венерические и кожные заболевания. Возможны случаи эпидемий тифа, желтой лихорадки, перемежающейся лихорадки, оспы и менингита. Распространены сонная болезнь и малярия, хотя правительственные группы, работающие под наблюдением советников Всемирной организации здравоохранения, добились некоторых успехов в борьбе против малярии в районах с плотным населением и примыкающих к городам. Среди местных жителей распространен авитаминоз, но, поскольку его причиной служит прежде всего невежество в организации питания, мы не будем его касаться.
Повседневно следует соблюдать следующие правила:
НИКОГДА не пейте и не полощите рот водой, не прокипяченной или не очищенной химически. Добавление алкоголя воду не очищает.
НИКОГДА не купайтесь и не ходите по воде, не подвергнутой хлорированию.
НИКОГДА не употребляйте пищу, не проваренную тщательно.
НИКОГДА не употребляйте свежие фрукты или салаты.
НИКОГДА не пейте свежее молоко, предварительно его не прокипятив, или порошковое молоко, приготовленное на неочищенной воде.
НИКОГДА не употребляйте пищу, продаваемую на улицах.
НИКОГДА не забывайте хорошенько вымыть руки – перед едой или после любого контакта с испражнениями, включая собственные. Следует помнить, что любой предмет, тронутый вами в течение рабочего дня, может быть источником заразы. Всегда старайтесь по возможности не вдыхать пыль.
НИКОГДА не пренебрегайте предосторожностями в отношении малярии.
НИКОГДА не позволяйте себе быть в подавленном состоянии. Веселое настроение, положительные эмоции обязательны. Хорошее здоровье так же зависит от морального настроя, как и от профилактики. Физические упражнения поднимают моральный дух. В распоряжении нашего клуба в Кавайде имеются теннисные корты для европейского персонала.
ВСЕГДА помните, что хорошее здоровье – ваш долг перед самим собой и вашей семьей, а не только обязанность перед работодателем.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КУНДИ!»
Они бы могли еще добавить и «Чертовской удачи, Бедняга», но, видно, не захотели испортить ваше слишком веселое настроение и чересчур положительные эмоции.
Впрочем, как предсказал Гутар, мы не направились в Чад. Через двадцать минут после взлета Кинк пустил по кругу послание, написанное на фирменном листке СММАК.
В нем говорилось: «Просьба ознакомиться и передать дальше. План полета изменен. В посадке в Аршамбо нет необходимости. Приблизительная продолжительность полета четыре с половиной часа. Все разъяснения позже».
Я передал листок Уилленсу. Он взглянул на него и скорчил недовольную гримасу. Наверняка он подумал, что накануне вечером свалял дурака. Я ему сочувственно улыбнулся. В конце концов, он был уверен, что защищает интересы всех нас, и мне понравилось, как он отстаивал свое мнение. Он не привык иметь дело с хитрыми подлецами вроде Кинка, подумалось мне.
Вместо завтрака нам дали разъяснения.
Они были в форме трех размноженных на ротаторе листков, по экземпляру каждому из нас. Кинк достал их откуда-то из тайника в кабине экипажа. В них содержалось подробное описание места нашего назначения.
Здесь я хочу внести ясность. Хотя я собираюсь совершенно откровенно рассказать, что произошло, я не могу компрометировать себя, сообщив, где происходили описываемые события. Место нашего назначения четко отмечено в любом школьном атласе, более или менее современном, и тамошние власти и другие заинтересованные стороны могут строить любые догадки, которые придут им в голову, но я не собираюсь признаваться ни в чем, что может быть использовано в качестве улики против меня каким-нибудь беспринципным типом, занимающим официальный пост. Я изменил имена и названия не для того, чтобы, как говорится, «защитить невинных» или ради какой-либо подобной ерунды, а чтобы защитить себя.
Вот примерное содержание этих трех листков:
«Районное отделение в Кавайде – Кунди, Республика Махинди
Секретно
Информация для сведения служащих СММАК, направляющихся в провинцию Кунди Республики Махинди.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
Республика Махинди – одна из бывших французских колоний в Экваториальной Африке, которой Франция предоставила независимость в 1958 году. На референдуме Махинди проголосовала за автономию в пределах Французского сообщества. В 1960 году она использовала свое право на полную независимость. Однако ее отношения с Францией и большинством других африканских членов сообщества остаются дружественными. Она входит в ООН. Пограничный спор с соседней Республикой Угази находится на рассмотрении Международного суда в Гааге.
Законодательная власть в Махинди осуществляется Ассамблеей, состоящей из сорока пяти депутатов, избираемых на пять лет. В административных целях республика разделена на пять провинций, представленных каждая девятью депутатами. Ассамблея проводит свои заседания в столице Мкубва (население прибл. 185 тыс. на 1965 г.) в две сессии по три месяца ежегодно. Президентом, избираемым Ассамблеей, в настоящее время является мсье Поль Ньорока. Это его второй срок пребывания на посту. Его администрация получила название «однопартийная демократия».
Следует, однако, иметь в виду, что она не всесильна. Политика центрального правительства за пределами столицы проводится в жизнь губернаторами провинций и далеко не везде эффективно. Наиболее слаба центральная власть в провинции Кунди, которая, по указанным ниже причинам, пользуется достаточно широкой автономией».
Дальше следовала еще политическая трепотня подобного рода. Потом – географическая трепотня с описанием ландшафта и климата.
Похоже, что в Махинди было буквально все: джунгли, леса, болота, заросли и пустыня. И везде, куда ни сунься, было либо слишком много, либо слишком мало влаги. Везде и всегда стояла жара, так что, куда ни подайся, попадаешь или в парную, или на сковородку. Короче, если Красное море можно считать задним проходом Земли, то Махинди – ее левая подмышка.
Описание населения вызывало не больше энтузиазма, чем само место.
«Преобладающей этнической группой в стране являются банту с примесью мбака и банда в центральных южных провинциях и берберами фулани на севере, преимущественно в Кунди.
Именно концентрация значительного меньшинства берберов фулани накладывает отпечаток на характер провинции Кунди. Следует, однако, иметь в виду, особенно тем, кто имеет опыт пребывания в Северной Африке, что термин «берберы» употребляется здесь исключительно в историческом этническом контексте. Хотя кундийские фулани – мусульмане, говорят по-арабски и считают себя в расовом отношении выше банту, они ближе к негроидам, чем к кавказской или хамитской группам. Хуизы из Северной Нигерии имеют такое же происхождение и играют решающую роль в политической жизни своей страны. Кундийские фулани имеют политический вес в Махинди, который хотя и не является решающим, но все же наверняка превышает влияние других меньшинств».
Затем последовало описание самой провинции Кунди. Она находится на северо-западной границе Махинди и по размерам приближается к Бельгии. Потом пошел опять путаный треп о климате и дождях, из которого я сделал вывод, что Кунди – наполовину парная и наполовину духовка. Ее западной границей служит река Ньока, по которой проходит граница с соседней Республикой Угази.
О реке Ньоке они упомянули мимоходом, подонки.
Затем следовала напыщенная белиберда.
«Губернатором провинции Кунди является Его превосходительство эмир Отман дан Фуадо. По праву происхождения он также духовный вождь и глава всех фулани в Махинди.
Эмир представляет собой во многих отношениях противоречивую фигуру. Его противники в центральном правительстве говорят, что он феодальный аристократ и деспот и покушается на парламентскую систему в ее нынешнем виде и республиканскую конституцию 1959 года. В Кунди, где у него не существует противников (по крайней мере таких, которые заявляли бы о себе), он правит в необходимо твердой, но в целом достаточно благодушной патерналистской манере. Известно, что он время от времени называет себя «Барака» («благословение») Кунди.
Формируя общее представление об администрации эмира, следует исходить из чисто прагматических соображений. Его достойное сожаления пристрастие к публичным казням и к своей дворцовой страже, очень напоминающей гестапо, уравновешивается тем, что в этой исключительно примитивной стране поддерживается порядок и уважаются права собственности. Этого не скажешь о некоторых других провинциях Махинди.
Отношения СММАК с эмиром и его чиновниками носят чрезвычайно теплый характер. Следует, чтобы они таковыми и оставались. Никакая критика в адрес эмира, его администрации и чиновников со стороны персонала СММАК не допускается. Виновные подлежат немедленному увольнению.
Еще одно предостережение. Фулани в Кунди – гордые и очень неглупые люди. Мужчины наделены чувством собственного достоинства и весьма чувствительны к насмешкам. Неуместная шутка может оказаться оскорбительней, чем физическое насилие. Рекомендуется, чтобы европейский персонал повсеместно и в любое время проявлял наивысшую деликатность.
Положение женщин-фулани (многие из которых очень красивы) в Кунди несколько необычно для общества, исповедующего ислам. Следует, однако, помнить, что фулани – по существу смешанный народ. То, что они приняли и придерживаются по меньшей мере наиболее характерных обычаев для Центральной Африки, вряд ли должно вызывать удивление. Особенно следует отметить один обычай. Он позволяет главе влиятельного деревенского семейства дарить неженатому мужчине, который ему понравится, одну из своих дочерей в качестве сожительницы. Неженатые европейцы из числа персонала должны быть готовы вести себя с тактом в подобной ситуации. Предложенная таким образом женщина всегда брачного возраста и переходит в дом получателя без всяких церемоний. Тем не менее тактичный отказ от такого рода подарков может быть в конечном счете более целесообразен, поскольку возвратить подобный дар после принятия чрезвычайно трудно: женщины не проявляют желания уходить (см. также раздел «Здоровье»)».
После всей этой лирики опять начиналась деловая трепотня. В провинции выращиваются две основные культуры – какао на юге и хлопок на севере. В деревнях, расположенных поблизости от трех основных городов, выращиваются овощи для местного потребления, а также разводятся овцы и крупный рогатый скот. Из овощей упоминались сорго, торо, свекла и маниока. Не похоже было, чтобы у меня появился соблазн прибавить в весе.
Поток информации не иссякал.
«Основные города в Кунди: Форт-Гребанье (насел. прибл. 65 тыс. на 1965 г.), который служит столицей провинции, Матендо, порт на реке Ньока, Кавайда, центр наших операций с вольфрамом и касситеритом. Матендо, где обработанная руда перегружается на баржи, связан с Кавайдой узкоколейкой, находящейся в распоряжении СММАК».
Я обратил внимание, что нигде не говорилось о зоне добычи редкоземельных металлов, которую нам предстояло якобы охранять. Не похоже, что то добро, которое они перевозили по узкоколейке и на баржах, считалось большой редкостью. Я снова погрузился в чтение.
«Дороги, связывающие эти города, довольно приличные, а 180-километровая трасса, что соединяет Форт-Гребанье с Матендо, почти полностью асфальтирована. В окрестностях Форт-Гребанье есть небольшой аэропорт, а СММАК имеет посадочную полосу в Кавайде. Телефонная и телеграфная связь ненадежны. Для большинства местных операций СММАК использует коротковолновые рации, а для дальней связи прибегает к телеграфу в Угази, где его еще обслуживает европейский персонал».
Документ заканчивался веселеньким кусочком на предмет здоровья.
«Для лиц с хорошей нервной системой, не страдающих повышенным кровяным давлением и сердечными заболеваниями, условия в провинции не представляют проблем. Хорошее здоровье в Кунди, как и везде, зависит прежде всего от здравого смысла, самодисциплины, правильного питания и личной гигиены.
Среди болезней, наиболее распространенных в провинции Кунди, – глисты, энцефалит, проказа, различные виды дизентерии, венерические и кожные заболевания. Возможны случаи эпидемий тифа, желтой лихорадки, перемежающейся лихорадки, оспы и менингита. Распространены сонная болезнь и малярия, хотя правительственные группы, работающие под наблюдением советников Всемирной организации здравоохранения, добились некоторых успехов в борьбе против малярии в районах с плотным населением и примыкающих к городам. Среди местных жителей распространен авитаминоз, но, поскольку его причиной служит прежде всего невежество в организации питания, мы не будем его касаться.
Повседневно следует соблюдать следующие правила:
НИКОГДА не пейте и не полощите рот водой, не прокипяченной или не очищенной химически. Добавление алкоголя воду не очищает.
НИКОГДА не купайтесь и не ходите по воде, не подвергнутой хлорированию.
НИКОГДА не употребляйте пищу, не проваренную тщательно.
НИКОГДА не употребляйте свежие фрукты или салаты.
НИКОГДА не пейте свежее молоко, предварительно его не прокипятив, или порошковое молоко, приготовленное на неочищенной воде.
НИКОГДА не употребляйте пищу, продаваемую на улицах.
НИКОГДА не забывайте хорошенько вымыть руки – перед едой или после любого контакта с испражнениями, включая собственные. Следует помнить, что любой предмет, тронутый вами в течение рабочего дня, может быть источником заразы. Всегда старайтесь по возможности не вдыхать пыль.
НИКОГДА не пренебрегайте предосторожностями в отношении малярии.
НИКОГДА не позволяйте себе быть в подавленном состоянии. Веселое настроение, положительные эмоции обязательны. Хорошее здоровье так же зависит от морального настроя, как и от профилактики. Физические упражнения поднимают моральный дух. В распоряжении нашего клуба в Кавайде имеются теннисные корты для европейского персонала.
ВСЕГДА помните, что хорошее здоровье – ваш долг перед самим собой и вашей семьей, а не только обязанность перед работодателем.
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КУНДИ!»
Они бы могли еще добавить и «Чертовской удачи, Бедняга», но, видно, не захотели испортить ваше слишком веселое настроение и чересчур положительные эмоции.
Глава III
Мы приземлились в Форт-Гребанье вскоре после полудня.
Над аэродромом нависла громадная черная туча, похожая на гигантскую поганку, и как только самолет стал подруливать, она разразилась ливнем. Потоки воды залили полосу, видимость упала почти до нуля. Мы сидели в самолете и изнемогали от духоты, пока ливень не стал чуть стихать и видимость не улучшилась. Через некоторое время к дверям самолета подкатил грузовичок с брезентовым верхом и надписью «СММАК» на бортах.
Кинк говорил, что это короткая остановка – только для проверки паспортов – и что таможенного досмотра не будет. Мы оставили свой багаж в самолете, и грузовичок отвез нас к зданию аэропорта, представлявшему собой веранду с крышей из рифленого железа и большими незастекленными оконными проемами для вентиляции. Но, поскольку воздух был постоянно горячим, сырым, отдавая гнилым деревом, плесенью и тухлой мочой, в общем-то, не имело значения, циркулировал он сквозь окна или нет.
Кинк коротко переговорил с местным представителем СММАК, прибывшим встретить нас, а затем они направились к столу, за которым сидел грозного вида чернокожий. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, темный галстук и полосатая тюбетейка. Рядом с ним стоял полицейский в тюрбане, тоже черный, с длинной, обтянутой кожей дубинкой, висевшей у него на запястье. Полицейский оглядел нас сердитыми, налитыми кровью глазами и качнул дубинку, как будто надеялся, что мы дадим ему предлог попробовать ее на нас.
Человек СММАК, не обращая внимания на полицейского, заговорил с паспортным чиновником на языке, который я еле-еле узнал как арабский. У него был очень странный акцент.
Он сказал:
– Это те самые лица, о которых с комиссаром договорились насчет виз.
Чиновник выглядел особенно грозно.
– Я понимаю, – ответил он, – но с каждого полагается пятьдесят франков сбора за марки для виз и по двадцать пять франков въездного налога.
У него было такое выражение лица, будто он ожидал, что его требование будут оспаривать. Когда представитель СММАК просто кивнул и начал отсчитывать деньги, чиновник за столом хмуро уставился на них. Совершенно очевидно: раз с ним не стали торговаться, можно было бы заполучить и больше. Это меня заинтересовало. Нас было восемь человек. Один центральноафриканский франк составляет пятидесятую долю нового франка, так что вся его пожива выражалась в сумме, приблизительно равной двум долларам, то есть по двадцать пять центов с носа. Не везде сыщешь чиновника паспортного контроля, которого можно купить за четверть доллара. Да еще прямо на глазах у полицейского! Республика Махинди, подумал я, таит в себе немалые возможности. К тому времени, когда чиновник проделал свои манипуляции с тремя резиновыми штампами, чернильной подушкой и шариковой ручкой, я почти развеселился.
Грузовичок доставил нас обратно на самолет, который тут же двинулся сквозь грязь и слякоть и с грехом пополам поднялся в воздух. На этот раз наш путь лежал к посадочной полосе СММАК в Кавайде, где, как сказал Кинк, путешествие временно закончится. Он сделал ударение на слове «временно», но пока ничего не сказал о конечном пункте назначения. Мне было как-то все равно, единственное, чего мне хотелось, так это приземлиться целым и невредимым.
На пути в Кавайду самолет почти все время пробивался сквозь тучи, и пару раз нас крепко тряхнуло, но над самой Кавайдой небо было более или менее чистое. Когда мы начали снижаться, я, скорчившись, выглянул в окно.
Поначалу местность внизу выглядела как скопление темно-зеленого мха, без каких-либо отличительных черт. Затем, когда мы снизились, стало видно, что этот мох на самом деле представлял собой заросшие деревьями холмы. Внезапно зелень внизу разорвали длинные красные разрезы, сходившиеся к неуклюже разбросанным большим строениям типа навесов, связанным между собой грунтовыми дорогами. Там работала землеройная техника и какая-то диковина, похожая на гигантский брандспойт. Длинная тугая струя грязной воды била из него в красный склон холма. Затем мы оказались над группой симметрично расположенных зданий поменьше, которые выглядели как жилые дома или казармы. Через десяток секунд самолет уже запрыгал по посадочной полосе.
Она была проложена бульдозерами сквозь джунгли, и тонкое асфальтовое покрытие избороздили трещины и впадины. Наконец самолет, дернувшись, остановился у временного ангара, по сути дела навеса с крышей из рифленого железа, установленной на трубчатой конструкции без стен. Под навесом находился легкий самолет и громоздившиеся одна на другую бочки с горючим. Рядом стоял фирменный грузовик СММАК.
На этот раз все внимание было уделено грузу. Нам пришлось выбраться по шаткому трапу из самолета и стоять в сторонке, пока экипаж самолета и два человека, прибывшие с грузовиком, выгружали ящики.
Эти двое были белыми, и такая работа, видно, не входила в их обычные обязанности: с ящиками, что потяжелее, они обращались прямо-таки неуклюже. Но также было совершенно очевидно, что они заранее знали характер груза и их не удивляло прибытие минометов, пулеметов и боеприпасов. За разгрузкой наблюдал Кинк, время от времени приходя им на помощь. Все делалось без разговоров. Молчание оказалось заразительным. Никто из нашей группы не проронил ни слова. Мы просто стояли перед ангаром и отмахивались от полчищ мошкары, вскоре обрушившихся на нас.
Когда нагрузили грузовичок, солнце начало садиться. Когда мы в него залезли, и вовсе стемнело. У Кинка был фонарик, и он посветил нам, чтобы мы расселись в кузове на ящиках и коробках. Команда заводила самолет в ангар. Когда мы отъезжали, появился «фольксваген», чтобы забрать ее.
Мы отъехали от полосы на низкой передаче, и грузовичок стал карабкаться по извилистой дороге. Борта кузова не были сплошными, и сквозь проемы между планками в свете фар были видны края дороги с зарослями деревьев, покрытых длинными лохматыми листьями. Уилленс сказал, что это дикие бананы. Стоял сильный запах гнили и плесени. Мошкара, атаковавшая нас ранее, отправилась в путь вместе с нами.
Через некоторое время ухабистая тропа перешла во что-то похожее на дорогу, и пару минут мы ехали по ровному месту. Затем водитель сбавил скорость, нажал на сигнал и помигал фарами. После невнятных переговоров машина опять прибавила скорость и проехала сквозь открытые ворота в высоком проволочном заборе с фонарями наверху.
Когда ворота остались позади, двое чернокожих в шортах, с винтовками через плечо, начали закрывать их.
– Территория СММАК, – сказал Кинк. – У нас собственный источник электроэнергии.
Теперь мы были среди небольших зданий, которые я видел с борта самолета: ряды беленых бунгало из шлакоблоков, стоявших прямо на земле на бетонных плитах.
– Это дома нашего европейского персонала, – продолжал Кинк. – Некоторые, как вы видите, оснащены кондиционерами. Для этой части страны они представляют собой верх комфорта. Но в них, конечно, проживают те, кто имеет долгосрочные контракты.
– Здесь наша база? – спросил Барьер.
– Нет, просто пункт сбора. Но о деле поговорим потом. Вы наверняка голодны. Я приношу извинения за срыв ленча в самолете. Аэропорт Джубы оказался несговорчивым. Ничего, мы компенсируем это вскоре в клубе.
Есть мне не очень хотелось, но я чертовски устал и хотел пить. Уилленс, казалось, угадал мои мысли.
– В клубе есть бар? – спросил он.
– О, да. И местное сорговое пиво вполне безопасно. Грузовик завернул за угол и остановился у бунгало, похожего на остальные, только вдвое больше.
– Это гостиница СММАК для транзитного персонала, – объяснил Кинк. – В настоящий момент здесь у нас химик и геолог, обследующие разработки. Так что остаются всего три комнаты. Кое-кому из вас придется наверняка тесновато, но это не надолго. Парень из обслуги получил указания и покажет вам, куда идти. Кстати, он ничего у вас не стянет. Ваши вещи в полной безопасности, пока вы на нашей территории. Отсюда виден клуб. – Он показал на огоньки, видневшиеся метрах в трехстах. – Я предлагаю встретиться через час в баре.
Разумеется, две из оставшихся комнат были предоставлены женатым парам. Гутара, Рейса и меня запихали в третью. Душ был расположен в отдельном бетонном помещении за бунгало, однако кабинок было четыре и воды в баках на крыше хватало. Я ополоснулся и переменил рубашку, остальные тоже были готовы, и мы отправились вместе. Когда я спускался со ступенек гостиницы, что-то проскочило через тропинку у меня под ногами. Я отпрянул. Уилленс шел прямо за мной.
– Всего лишь крыса, – сказал он, а миссис Уилленс хихикнула.
Я пошел дальше, но с того момента смотрел очень внимательно, куда ступаю. Сама мысль о крысах наводит на меня ужас. Не могу взять в толк, как только такая смазливая дамочка, вроде миссис Уилленс, может при их виде хихикать.
Клуб был построен из тех же материалов, что и бунгало, и имел собственный участок с разрекламированными теннисными кортами. Кто-то постарался приукрасить помещение, повесив рекламные плакаты «Эр Франс» и «Сабены», но от этого оно стало лишь напоминать туристское бюро. Незастекленные окна были закрыты сеткой против мошкары, но она все же пробиралась через дверной проем. Вращающиеся под потолком вентиляторы не приносили прохлады. В баре стояли шезлонги с длинными подлокотниками, чтобы можно было перекинуть через них ноги и проветрить промежность. Некоторые из сидевших мужчин так и делали. Немногочисленные жены носили неряшливые хлопчатобумажные платья, так что у них было другое решение этой проблемы. Четверо в углу играли в бридж, а двое у самого бара – в кости. Разговаривали мало. Шум в основном исходил от генератора, мерно гудящего где-то на территории. Однако все подняли головы, когда Кинк встал, чтобы приветствовать нас. Большинство персонала в Кавайде было лет тридцати или около того; цвет лица и у мужчин, и у женщин носил такой же бледный, с желтизной, оттенок, который я заметил у тех, кто разгружали наш самолет. Загар можно было увидеть только кое у кого на руках.
Над аэродромом нависла громадная черная туча, похожая на гигантскую поганку, и как только самолет стал подруливать, она разразилась ливнем. Потоки воды залили полосу, видимость упала почти до нуля. Мы сидели в самолете и изнемогали от духоты, пока ливень не стал чуть стихать и видимость не улучшилась. Через некоторое время к дверям самолета подкатил грузовичок с брезентовым верхом и надписью «СММАК» на бортах.
Кинк говорил, что это короткая остановка – только для проверки паспортов – и что таможенного досмотра не будет. Мы оставили свой багаж в самолете, и грузовичок отвез нас к зданию аэропорта, представлявшему собой веранду с крышей из рифленого железа и большими незастекленными оконными проемами для вентиляции. Но, поскольку воздух был постоянно горячим, сырым, отдавая гнилым деревом, плесенью и тухлой мочой, в общем-то, не имело значения, циркулировал он сквозь окна или нет.
Кинк коротко переговорил с местным представителем СММАК, прибывшим встретить нас, а затем они направились к столу, за которым сидел грозного вида чернокожий. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, темный галстук и полосатая тюбетейка. Рядом с ним стоял полицейский в тюрбане, тоже черный, с длинной, обтянутой кожей дубинкой, висевшей у него на запястье. Полицейский оглядел нас сердитыми, налитыми кровью глазами и качнул дубинку, как будто надеялся, что мы дадим ему предлог попробовать ее на нас.
Человек СММАК, не обращая внимания на полицейского, заговорил с паспортным чиновником на языке, который я еле-еле узнал как арабский. У него был очень странный акцент.
Он сказал:
– Это те самые лица, о которых с комиссаром договорились насчет виз.
Чиновник выглядел особенно грозно.
– Я понимаю, – ответил он, – но с каждого полагается пятьдесят франков сбора за марки для виз и по двадцать пять франков въездного налога.
У него было такое выражение лица, будто он ожидал, что его требование будут оспаривать. Когда представитель СММАК просто кивнул и начал отсчитывать деньги, чиновник за столом хмуро уставился на них. Совершенно очевидно: раз с ним не стали торговаться, можно было бы заполучить и больше. Это меня заинтересовало. Нас было восемь человек. Один центральноафриканский франк составляет пятидесятую долю нового франка, так что вся его пожива выражалась в сумме, приблизительно равной двум долларам, то есть по двадцать пять центов с носа. Не везде сыщешь чиновника паспортного контроля, которого можно купить за четверть доллара. Да еще прямо на глазах у полицейского! Республика Махинди, подумал я, таит в себе немалые возможности. К тому времени, когда чиновник проделал свои манипуляции с тремя резиновыми штампами, чернильной подушкой и шариковой ручкой, я почти развеселился.
Грузовичок доставил нас обратно на самолет, который тут же двинулся сквозь грязь и слякоть и с грехом пополам поднялся в воздух. На этот раз наш путь лежал к посадочной полосе СММАК в Кавайде, где, как сказал Кинк, путешествие временно закончится. Он сделал ударение на слове «временно», но пока ничего не сказал о конечном пункте назначения. Мне было как-то все равно, единственное, чего мне хотелось, так это приземлиться целым и невредимым.
На пути в Кавайду самолет почти все время пробивался сквозь тучи, и пару раз нас крепко тряхнуло, но над самой Кавайдой небо было более или менее чистое. Когда мы начали снижаться, я, скорчившись, выглянул в окно.
Поначалу местность внизу выглядела как скопление темно-зеленого мха, без каких-либо отличительных черт. Затем, когда мы снизились, стало видно, что этот мох на самом деле представлял собой заросшие деревьями холмы. Внезапно зелень внизу разорвали длинные красные разрезы, сходившиеся к неуклюже разбросанным большим строениям типа навесов, связанным между собой грунтовыми дорогами. Там работала землеройная техника и какая-то диковина, похожая на гигантский брандспойт. Длинная тугая струя грязной воды била из него в красный склон холма. Затем мы оказались над группой симметрично расположенных зданий поменьше, которые выглядели как жилые дома или казармы. Через десяток секунд самолет уже запрыгал по посадочной полосе.
Она была проложена бульдозерами сквозь джунгли, и тонкое асфальтовое покрытие избороздили трещины и впадины. Наконец самолет, дернувшись, остановился у временного ангара, по сути дела навеса с крышей из рифленого железа, установленной на трубчатой конструкции без стен. Под навесом находился легкий самолет и громоздившиеся одна на другую бочки с горючим. Рядом стоял фирменный грузовик СММАК.
На этот раз все внимание было уделено грузу. Нам пришлось выбраться по шаткому трапу из самолета и стоять в сторонке, пока экипаж самолета и два человека, прибывшие с грузовиком, выгружали ящики.
Эти двое были белыми, и такая работа, видно, не входила в их обычные обязанности: с ящиками, что потяжелее, они обращались прямо-таки неуклюже. Но также было совершенно очевидно, что они заранее знали характер груза и их не удивляло прибытие минометов, пулеметов и боеприпасов. За разгрузкой наблюдал Кинк, время от времени приходя им на помощь. Все делалось без разговоров. Молчание оказалось заразительным. Никто из нашей группы не проронил ни слова. Мы просто стояли перед ангаром и отмахивались от полчищ мошкары, вскоре обрушившихся на нас.
Когда нагрузили грузовичок, солнце начало садиться. Когда мы в него залезли, и вовсе стемнело. У Кинка был фонарик, и он посветил нам, чтобы мы расселись в кузове на ящиках и коробках. Команда заводила самолет в ангар. Когда мы отъезжали, появился «фольксваген», чтобы забрать ее.
Мы отъехали от полосы на низкой передаче, и грузовичок стал карабкаться по извилистой дороге. Борта кузова не были сплошными, и сквозь проемы между планками в свете фар были видны края дороги с зарослями деревьев, покрытых длинными лохматыми листьями. Уилленс сказал, что это дикие бананы. Стоял сильный запах гнили и плесени. Мошкара, атаковавшая нас ранее, отправилась в путь вместе с нами.
Через некоторое время ухабистая тропа перешла во что-то похожее на дорогу, и пару минут мы ехали по ровному месту. Затем водитель сбавил скорость, нажал на сигнал и помигал фарами. После невнятных переговоров машина опять прибавила скорость и проехала сквозь открытые ворота в высоком проволочном заборе с фонарями наверху.
Когда ворота остались позади, двое чернокожих в шортах, с винтовками через плечо, начали закрывать их.
– Территория СММАК, – сказал Кинк. – У нас собственный источник электроэнергии.
Теперь мы были среди небольших зданий, которые я видел с борта самолета: ряды беленых бунгало из шлакоблоков, стоявших прямо на земле на бетонных плитах.
– Это дома нашего европейского персонала, – продолжал Кинк. – Некоторые, как вы видите, оснащены кондиционерами. Для этой части страны они представляют собой верх комфорта. Но в них, конечно, проживают те, кто имеет долгосрочные контракты.
– Здесь наша база? – спросил Барьер.
– Нет, просто пункт сбора. Но о деле поговорим потом. Вы наверняка голодны. Я приношу извинения за срыв ленча в самолете. Аэропорт Джубы оказался несговорчивым. Ничего, мы компенсируем это вскоре в клубе.
Есть мне не очень хотелось, но я чертовски устал и хотел пить. Уилленс, казалось, угадал мои мысли.
– В клубе есть бар? – спросил он.
– О, да. И местное сорговое пиво вполне безопасно. Грузовик завернул за угол и остановился у бунгало, похожего на остальные, только вдвое больше.
– Это гостиница СММАК для транзитного персонала, – объяснил Кинк. – В настоящий момент здесь у нас химик и геолог, обследующие разработки. Так что остаются всего три комнаты. Кое-кому из вас придется наверняка тесновато, но это не надолго. Парень из обслуги получил указания и покажет вам, куда идти. Кстати, он ничего у вас не стянет. Ваши вещи в полной безопасности, пока вы на нашей территории. Отсюда виден клуб. – Он показал на огоньки, видневшиеся метрах в трехстах. – Я предлагаю встретиться через час в баре.
Разумеется, две из оставшихся комнат были предоставлены женатым парам. Гутара, Рейса и меня запихали в третью. Душ был расположен в отдельном бетонном помещении за бунгало, однако кабинок было четыре и воды в баках на крыше хватало. Я ополоснулся и переменил рубашку, остальные тоже были готовы, и мы отправились вместе. Когда я спускался со ступенек гостиницы, что-то проскочило через тропинку у меня под ногами. Я отпрянул. Уилленс шел прямо за мной.
– Всего лишь крыса, – сказал он, а миссис Уилленс хихикнула.
Я пошел дальше, но с того момента смотрел очень внимательно, куда ступаю. Сама мысль о крысах наводит на меня ужас. Не могу взять в толк, как только такая смазливая дамочка, вроде миссис Уилленс, может при их виде хихикать.
Клуб был построен из тех же материалов, что и бунгало, и имел собственный участок с разрекламированными теннисными кортами. Кто-то постарался приукрасить помещение, повесив рекламные плакаты «Эр Франс» и «Сабены», но от этого оно стало лишь напоминать туристское бюро. Незастекленные окна были закрыты сеткой против мошкары, но она все же пробиралась через дверной проем. Вращающиеся под потолком вентиляторы не приносили прохлады. В баре стояли шезлонги с длинными подлокотниками, чтобы можно было перекинуть через них ноги и проветрить промежность. Некоторые из сидевших мужчин так и делали. Немногочисленные жены носили неряшливые хлопчатобумажные платья, так что у них было другое решение этой проблемы. Четверо в углу играли в бридж, а двое у самого бара – в кости. Разговаривали мало. Шум в основном исходил от генератора, мерно гудящего где-то на территории. Однако все подняли головы, когда Кинк встал, чтобы приветствовать нас. Большинство персонала в Кавайде было лет тридцати или около того; цвет лица и у мужчин, и у женщин носил такой же бледный, с желтизной, оттенок, который я заметил у тех, кто разгружали наш самолет. Загар можно было увидеть только кое у кого на руках.