– Зачем вам?
– Моей жене он подошел бы вместо брошки. Кинк надулся.
– Надеюсь, вы шутите, Барьер. Фулани очень чувствительны. Они сочтут оскорблением для себя, если увидят значок армейского офицера на женщине. И если продолжать эту тему, мне хотелось бы посоветовать вам и Уилленсу, чтобы ваши жены в районе дислокации лучше не расхаживали в брюках.
Барьер лишь пожал плечами, но Уилленс, похоже, разозлился.
– Я скажу своей жене, – проворчал он, – но вряд ли ей это понравится. Мы досыта нагляделись на Африку и ее заросли. Никогда раньше ей не указывали, что носить, а что нет.
– Я не указываю, только советую.
– Вас это может удивить, майор, но моя жена способна отлично за себя постоять. Любой черный, которому вздумается выказать теплые чувства по отношению к ней, рискует разлететься на мелкие кусочки. – Рад это слышать.
Больше разговоров о женщинах в брюках не велось, но ясно чувствовалось, что майор Кинк действует Уилленсу на нервы. Мне он уже давно действовал.
На следующее утро мы направились в район развертывания, опять сидя в кузове грузовика на ящиках с оружием и боеприпасами, на сей раз в форме.
На протяжении нескольких километров от базы СММАК дорога была терпимой. Она шла на небольшом расстоянии параллельно узкоколейке, по которой перевозили руду от разработок в холмах до Матендо. По дороге попалась деревушка, первая, что я видел в Кунди. Она состояла из хижин, расположенных на значительном расстоянии от дороги, с коническими крышами, покрытыми листьями, и стенами из красноватой глины. Вокруг возвышались деревья с плоскими кронами. Мужчины были одеты в распашонки с короткими рукавами, шорты и цветные кепки. Женщины носили халаты, напоминающие большие белые мешки. Детей они таскали голышом на бедрах. Кругом было полно коз.
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы взяли левей, по направлению к узкоколейке и почти сразу же пересекли ее. Дальше дорога пошла все хуже и хуже. Ее, похоже, недавно проложили бульдозером, но дожди наделали на ней массу довольно глубоких вымоин, так что грузовик еле полз. Сидеть сделалось невозможно. Ящики поменьше начали болтаться по полу с каждым ухабом. Оставалось только стоять, держась за борта, и отпихивать ящики ногами. Такое мученье продолжалось с полчаса. Кинку было хоть бы хны: он сидел в кабине с шофером.
Все это время мы двигались вниз по склону, но затем дорога выровнялась и стало чуточку легче. Я говорю «дорога», но скорее она напоминала темный тоннель в джунглях. Ветви деревьев стегали по бортам и брезентовому верху кузова, закрывая солнечный свет над головой. Гнетущие вонючие сумерки преследовали нас добрый час. Затем мы выбрались из этой чащобы и немедленно остановились.
Перед нами была обширная поляна в конце долины, а на ней та же железнодорожная ветка. В основном она была проложена в одну колею, а здесь находился разъезд, где пустые вагонетки из Матендо разъезжались с наполненными рудой из Кавайды. Кроме отрезка второй колеи тут еще были платформа, ремонтная мастерская, бетонный домик и несколько хижин, крытых пальмовыми листьями. Из-под навеса мастерской доносилось постукивание молотка. Около дома стоял джип и маленький «ситроен», выглядевший так, будто какой-то любитель смастерил его из металлолома. Рядом с джипом стоял солдат-фулани, первый, какого мне привелось увидеть.
На нем был засаленный синий тюрбан, шорты цвета хаки, болтающийся патронташ и ножны от штыка. Стоял он босиком, направив на нас ствол винтовки. Каждую его щеку пересекало три вертикальных шрама, и выглядел он чрезвычайно свирепым.
Из дома вышел белый человек в форме с офицерским значком на рубашке и заорал на солдата. На мгновение тот, казалось, растерялся и, выслушав очередную порцию брани, неохотно опустил винтовку.
Офицер был высок и тощ, с курчавой темной бородкой и масляными пятнами на брюках. Он небрежно отдал честь Кинку, что больше напоминало простой приветственный жест, и забрался в джип. Когда тот тронулся, грузовик последовал за ним.
Мы двинулись по крутому спуску, ведущему от узкоколейки. Метров через четыреста находилась еще одна поляна и еще один оскалившийся солдат со шрамами на щеках, стоявший на посту. Мы остановились в конце поляны под одним из деревьев с плоской кроной. Под деревьями, в тени, стояло несколько хижин и пара-другая складских навесов.
Гутар вынул свой офицерский значок и нацепил его на рубашку. Другие сделали то же самое.
Вынул свой значок и я. Через мгновение я стал офицером армии Республики Махинди.
Величайшее мгновение в истории! Однако никакого воодушевления я не испытывал. Мне вспомнилось одно из высказываний моего отца: «Большинство офицеров – вонючее дерьмо, пока ты не узнаешь их получше. А тогда ты убеждаешься, что одни воняют больше, чем другие».
Впервые отцовская премудрость не принесла мне утешения.
НАКОНЕЧНИК КОПЬЯ
Глава I
Глава II
Глава III
– Моей жене он подошел бы вместо брошки. Кинк надулся.
– Надеюсь, вы шутите, Барьер. Фулани очень чувствительны. Они сочтут оскорблением для себя, если увидят значок армейского офицера на женщине. И если продолжать эту тему, мне хотелось бы посоветовать вам и Уилленсу, чтобы ваши жены в районе дислокации лучше не расхаживали в брюках.
Барьер лишь пожал плечами, но Уилленс, похоже, разозлился.
– Я скажу своей жене, – проворчал он, – но вряд ли ей это понравится. Мы досыта нагляделись на Африку и ее заросли. Никогда раньше ей не указывали, что носить, а что нет.
– Я не указываю, только советую.
– Вас это может удивить, майор, но моя жена способна отлично за себя постоять. Любой черный, которому вздумается выказать теплые чувства по отношению к ней, рискует разлететься на мелкие кусочки. – Рад это слышать.
Больше разговоров о женщинах в брюках не велось, но ясно чувствовалось, что майор Кинк действует Уилленсу на нервы. Мне он уже давно действовал.
На следующее утро мы направились в район развертывания, опять сидя в кузове грузовика на ящиках с оружием и боеприпасами, на сей раз в форме.
На протяжении нескольких километров от базы СММАК дорога была терпимой. Она шла на небольшом расстоянии параллельно узкоколейке, по которой перевозили руду от разработок в холмах до Матендо. По дороге попалась деревушка, первая, что я видел в Кунди. Она состояла из хижин, расположенных на значительном расстоянии от дороги, с коническими крышами, покрытыми листьями, и стенами из красноватой глины. Вокруг возвышались деревья с плоскими кронами. Мужчины были одеты в распашонки с короткими рукавами, шорты и цветные кепки. Женщины носили халаты, напоминающие большие белые мешки. Детей они таскали голышом на бедрах. Кругом было полно коз.
Сразу за деревней дорога раздваивалась. Мы взяли левей, по направлению к узкоколейке и почти сразу же пересекли ее. Дальше дорога пошла все хуже и хуже. Ее, похоже, недавно проложили бульдозером, но дожди наделали на ней массу довольно глубоких вымоин, так что грузовик еле полз. Сидеть сделалось невозможно. Ящики поменьше начали болтаться по полу с каждым ухабом. Оставалось только стоять, держась за борта, и отпихивать ящики ногами. Такое мученье продолжалось с полчаса. Кинку было хоть бы хны: он сидел в кабине с шофером.
Все это время мы двигались вниз по склону, но затем дорога выровнялась и стало чуточку легче. Я говорю «дорога», но скорее она напоминала темный тоннель в джунглях. Ветви деревьев стегали по бортам и брезентовому верху кузова, закрывая солнечный свет над головой. Гнетущие вонючие сумерки преследовали нас добрый час. Затем мы выбрались из этой чащобы и немедленно остановились.
Перед нами была обширная поляна в конце долины, а на ней та же железнодорожная ветка. В основном она была проложена в одну колею, а здесь находился разъезд, где пустые вагонетки из Матендо разъезжались с наполненными рудой из Кавайды. Кроме отрезка второй колеи тут еще были платформа, ремонтная мастерская, бетонный домик и несколько хижин, крытых пальмовыми листьями. Из-под навеса мастерской доносилось постукивание молотка. Около дома стоял джип и маленький «ситроен», выглядевший так, будто какой-то любитель смастерил его из металлолома. Рядом с джипом стоял солдат-фулани, первый, какого мне привелось увидеть.
На нем был засаленный синий тюрбан, шорты цвета хаки, болтающийся патронташ и ножны от штыка. Стоял он босиком, направив на нас ствол винтовки. Каждую его щеку пересекало три вертикальных шрама, и выглядел он чрезвычайно свирепым.
Из дома вышел белый человек в форме с офицерским значком на рубашке и заорал на солдата. На мгновение тот, казалось, растерялся и, выслушав очередную порцию брани, неохотно опустил винтовку.
Офицер был высок и тощ, с курчавой темной бородкой и масляными пятнами на брюках. Он небрежно отдал честь Кинку, что больше напоминало простой приветственный жест, и забрался в джип. Когда тот тронулся, грузовик последовал за ним.
Мы двинулись по крутому спуску, ведущему от узкоколейки. Метров через четыреста находилась еще одна поляна и еще один оскалившийся солдат со шрамами на щеках, стоявший на посту. Мы остановились в конце поляны под одним из деревьев с плоской кроной. Под деревьями, в тени, стояло несколько хижин и пара-другая складских навесов.
Гутар вынул свой офицерский значок и нацепил его на рубашку. Другие сделали то же самое.
Вынул свой значок и я. Через мгновение я стал офицером армии Республики Махинди.
Величайшее мгновение в истории! Однако никакого воодушевления я не испытывал. Мне вспомнилось одно из высказываний моего отца: «Большинство офицеров – вонючее дерьмо, пока ты не узнаешь их получше. А тогда ты убеждаешься, что одни воняют больше, чем другие».
Впервые отцовская премудрость не принесла мне утешения.
НАКОНЕЧНИК КОПЬЯ
Глава I
В течение следующих нескольких дней я узнал многое.
Во-первых, я узнал, что означает «Узи».
«Узи» – автомат, сконструированный и изготовленный в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина 45 см. С полным магазином – 25 патронов – он весит четыре килограмма. Он выпаливает 9-миллиметровые пули со скоростью 650 в минуту, если бы, конечно, удавалось менять магазины с такой быстротой. Конечно, это невозможно, но зато, если подобная забава вам по душе, он разбирается для чистки – всего двенадцать частей – и собирается ровно за три минуты. Вид у этой твари курносый, чуть сгорбленный и надменный. Мне не нравилось брать его в руки, даже когда он не был заряжен. «У солдата четыре лучших друга, – говаривал, бывало, мой отец. – Две ноги, винтовка и, если умело разыграть свои карты, ротный писарь». Сдается, я не слишком долго общался со своим «Узи», чтобы считать его за лучшего друга.
Тем не менее я сначала испытывал к нему некоторую благодарность, Он позволил мне скрыть свое полное невежество по части автоматов. Дело в том, что «Узи» – оружие послевоенного поколения. Кроме капитана Тропмена – офицера с бородкой, заместителя майора Кинка, – самого Кинка и Гутара, никто из нас до этого не видел «Узи», так что пришлось объяснять, как он действует.
Ни у кого не было пистолета или револьвера. Меня это удивило. Я вспоминал, как отец, когда ему присвоили звание офицера, всегда носил на поясе большой тяжелый револьвер в блестящей кожаной кобуре. Я сначала подумывал спросить об этом, чтобы показать, насколько я знаю армейские порядки. К счастью, первым вылез с вопросом Рейс, за что капитан Тропмен его здорово отчитал. Тропмен, как и Кинк, был родом из Эльзаса и обладал очень резкими, насмешливыми манерами. Для профессионального солдата, сказал он, пистолеты и револьверы и раньше были мало полезны, а сейчас и подавно устарели. Имея «Узи», не обязательно быть хорошим стрелком; ты убьешь противника на расстоянии до двухсот метров; если есть время прицелиться и не забудешь откинуть рамку прицела – убьешь не задумываясь. Потом он совсем разгорячился. Пистолеты и револьверы, заявил он, не для солдат, а для полицейских и воров, для киноактеров и психопатов, сомневающихся, осознанно или неосознанно, в своих мужских качествах. Все это звучало весьма поучительно.
Я узнал также, что такое хижины из магунгу.
Вот как их строят в Кунди. Мужчины нарубают ворох молодых стволов и сооружают остов с округлой крышей, вроде клетки для попугая. Потом появляются женщины – за армией эмира тянется целый обоз – и начинают покрывать остов длинными, мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья рядами, один на другой, как черепицу, пока сооружение не примет вид улья старого образца. Есть дверь, но окон нет. По теории, листья предохраняют от дождя и в то же время не мешают хижине проветриваться. На самом же деле листья магунгу лишь частично предохраняют от дождя, а вместе с ветерком (преимущественно со стороны уборных) на хижину налетали полчища насекомых. Древесные крысы и змеи тоже уважают магунгу. Однажды на крыше уборной для европейских женщин заметили удобно расположившуюся черную мамбу. Солдат убил змею раньше, чем она успела убить кого-либо из нас, а Тропмен превратил все дело в шуточку, заявив, что подобные происшествия очень помогают против дизентерии. Лично я не нашел в этом ничего смешного. В уборной для мужчин-европейцев – отвратительном сооружении с дырами над ямой, которое я ненавидел от всей души, – крыша тоже была из листьев магунгу, и стоило большого труда постоянно смотреть вверх, пока там торчишь.
С нами теперь находились пять европейских женщин, если считать жену капитана Тропмена, которая на самом деле была евроазиаткой. Она выглядела довольно привлекательно и хорошо говорила по-французски, но любила командовать. Многие из евроазиатских женщин, каких мне довелось встречать, обладали подобным свойством. Барбара Уилленс совсем с ней не ладила. Женщины, естественно, в такой обстановке временно подрядились готовить для европейских офицеров, и мадам Тропмен, очевидно, в качестве жены старшего офицера, раздавала приказы другим женам. Еще одним источником трений служил тот факт, что Кинк и Тропмены жили не в хижинах, как все остальные, а в домике при узкоколейке. Это вызывало постоянные разговоры.
Я не принимал ничьей стороны. Супруги Барьер и Уилленс могли, конечно, утешать друг друга рассуждениями о том, что положение это временное, на неделю-другую, а потом все изменится. Я не хотел, чтобы все изменилось. То есть я не возражал бы против некоторых изменений, а именно убраться из этого вонючего лагеря, но мне совсем не хотелось того, что предстояло далее.
Я узнал также, какая роль отводилась мне.
Гутар и другие вскоре обнаружили, что «батальон» эмира состоял менее чем из четырехсот человек, чье искусство в стрельбе не шло далее умения заряжать и нажимать курок. У них совсем или почти совсем не было навыков прицельной стрельбы. И в то же время у всех их до крайней степени чесались руки открыть пальбу. Как заметил с издевкой Уилленс, они представляли смертельную опасность для всех, кроме противника.
Кинк отмахивался от критики.
– Большинство из них лучше действует штыком, – признавал он, – но если показать им неприятеля, они будут с ним драться. Что же касается необходимой огневой мощи, то она, джентльмены, в ваших руках.
Мы все сидели вокруг запачканного едой стола на козлах в палатке столовой утром на следующий день после прибытия. Кинк продолжал объяснять, что собой представляет наша экспедиция.
– Официальная причина нашего присутствия здесь – охрана узкоколейки от диверсий. Нет нужды говорить, – тут он улыбнулся, – что никаких попыток диверсий не было, но наши тактические занятия проходили как отработка двойного прикрытия железной дороги, служащей осью. Позднее такой осью, конечно, станет дорога вдоль реки на Амари.
Он сделал знак Тропмену, который принялся раздавать копии секретной карты «зоны А», окутанной в Кавайде такой завесой тайны.
– Мы пересечем границу к северу от Матендо, – провозгласил Кинк. – Там находится пограничный пост угазийцев и таможня. Их охрана настолько незначительна, что никаких трудностей у вас не возникнет. Оттуда вы поведете быстрое наступление вдоль дороги. Пункты, где встретится сопротивление, для преодоления которого группы разведки будет недостаточно, следует обходить, предоставив их подавление головной группе. Быстрота – важнейший фактор. Мы должны использовать преимущество внезапности. Мы не можем себе позволить, чтобы в Амари были переброшены подкрепления с другого берега реки. Если мы не сможем захватить город в первый же день, нужно будет правильно построить осаду. Разведывательные группы должны быть готовы продвигаться вперед быстро и безжалостно.
Он вытянул ладонь и рубанул ее ребром по столу, чтобы показать, что он имеет в виду под безжалостностью. Он говорил и вел себя так, будто в его распоряжении бронетанковая дивизия.
– Некоторые из вас уже имеют представление о своих обязанностях в ходе операции. Те, кто прибыл раньше, успели установить хороший контакт с местными офицерами и сержантским составом, и подготовка подвигается удовлетворительно. К следующей неделе роты будут укомплектованы полностью. У меня на данный счет твердое слово эмира. Однако остается вопрос о передовых разведывательных группах. Они должны начать самостоятельную подготовку. Таких групп будет две, для них из рот выделяется по тридцать человек. И пожалуйста, проследите, чтоб это были сообразительные люди, а не кретины, от которых вы сами захотите избавиться.
За столом заулыбались.
– В каждой группе должно быть по два сержанта. Их выберет капитан Тропмен после консультаций с командирами рот. Вот командиры групп: первая группа – Барьер, заместитель – Рейс; вторая группа – Гутар, заместитель – Уилленс. Обеими ударными группами в целом, этим острием копья, будет командовать капитан Тропмен. Под его началом находится Симпсон, ответственный за связь и координацию.
Во-первых, я узнал, что означает «Узи».
«Узи» – автомат, сконструированный и изготовленный в Израиле. Со сложенным металлическим прикладом его длина 45 см. С полным магазином – 25 патронов – он весит четыре килограмма. Он выпаливает 9-миллиметровые пули со скоростью 650 в минуту, если бы, конечно, удавалось менять магазины с такой быстротой. Конечно, это невозможно, но зато, если подобная забава вам по душе, он разбирается для чистки – всего двенадцать частей – и собирается ровно за три минуты. Вид у этой твари курносый, чуть сгорбленный и надменный. Мне не нравилось брать его в руки, даже когда он не был заряжен. «У солдата четыре лучших друга, – говаривал, бывало, мой отец. – Две ноги, винтовка и, если умело разыграть свои карты, ротный писарь». Сдается, я не слишком долго общался со своим «Узи», чтобы считать его за лучшего друга.
Тем не менее я сначала испытывал к нему некоторую благодарность, Он позволил мне скрыть свое полное невежество по части автоматов. Дело в том, что «Узи» – оружие послевоенного поколения. Кроме капитана Тропмена – офицера с бородкой, заместителя майора Кинка, – самого Кинка и Гутара, никто из нас до этого не видел «Узи», так что пришлось объяснять, как он действует.
Ни у кого не было пистолета или револьвера. Меня это удивило. Я вспоминал, как отец, когда ему присвоили звание офицера, всегда носил на поясе большой тяжелый револьвер в блестящей кожаной кобуре. Я сначала подумывал спросить об этом, чтобы показать, насколько я знаю армейские порядки. К счастью, первым вылез с вопросом Рейс, за что капитан Тропмен его здорово отчитал. Тропмен, как и Кинк, был родом из Эльзаса и обладал очень резкими, насмешливыми манерами. Для профессионального солдата, сказал он, пистолеты и револьверы и раньше были мало полезны, а сейчас и подавно устарели. Имея «Узи», не обязательно быть хорошим стрелком; ты убьешь противника на расстоянии до двухсот метров; если есть время прицелиться и не забудешь откинуть рамку прицела – убьешь не задумываясь. Потом он совсем разгорячился. Пистолеты и револьверы, заявил он, не для солдат, а для полицейских и воров, для киноактеров и психопатов, сомневающихся, осознанно или неосознанно, в своих мужских качествах. Все это звучало весьма поучительно.
Я узнал также, что такое хижины из магунгу.
Вот как их строят в Кунди. Мужчины нарубают ворох молодых стволов и сооружают остов с округлой крышей, вроде клетки для попугая. Потом появляются женщины – за армией эмира тянется целый обоз – и начинают покрывать остов длинными, мясистыми листьями дерева магунгу. Они укладывают листья рядами, один на другой, как черепицу, пока сооружение не примет вид улья старого образца. Есть дверь, но окон нет. По теории, листья предохраняют от дождя и в то же время не мешают хижине проветриваться. На самом же деле листья магунгу лишь частично предохраняют от дождя, а вместе с ветерком (преимущественно со стороны уборных) на хижину налетали полчища насекомых. Древесные крысы и змеи тоже уважают магунгу. Однажды на крыше уборной для европейских женщин заметили удобно расположившуюся черную мамбу. Солдат убил змею раньше, чем она успела убить кого-либо из нас, а Тропмен превратил все дело в шуточку, заявив, что подобные происшествия очень помогают против дизентерии. Лично я не нашел в этом ничего смешного. В уборной для мужчин-европейцев – отвратительном сооружении с дырами над ямой, которое я ненавидел от всей души, – крыша тоже была из листьев магунгу, и стоило большого труда постоянно смотреть вверх, пока там торчишь.
С нами теперь находились пять европейских женщин, если считать жену капитана Тропмена, которая на самом деле была евроазиаткой. Она выглядела довольно привлекательно и хорошо говорила по-французски, но любила командовать. Многие из евроазиатских женщин, каких мне довелось встречать, обладали подобным свойством. Барбара Уилленс совсем с ней не ладила. Женщины, естественно, в такой обстановке временно подрядились готовить для европейских офицеров, и мадам Тропмен, очевидно, в качестве жены старшего офицера, раздавала приказы другим женам. Еще одним источником трений служил тот факт, что Кинк и Тропмены жили не в хижинах, как все остальные, а в домике при узкоколейке. Это вызывало постоянные разговоры.
Я не принимал ничьей стороны. Супруги Барьер и Уилленс могли, конечно, утешать друг друга рассуждениями о том, что положение это временное, на неделю-другую, а потом все изменится. Я не хотел, чтобы все изменилось. То есть я не возражал бы против некоторых изменений, а именно убраться из этого вонючего лагеря, но мне совсем не хотелось того, что предстояло далее.
Я узнал также, какая роль отводилась мне.
Гутар и другие вскоре обнаружили, что «батальон» эмира состоял менее чем из четырехсот человек, чье искусство в стрельбе не шло далее умения заряжать и нажимать курок. У них совсем или почти совсем не было навыков прицельной стрельбы. И в то же время у всех их до крайней степени чесались руки открыть пальбу. Как заметил с издевкой Уилленс, они представляли смертельную опасность для всех, кроме противника.
Кинк отмахивался от критики.
– Большинство из них лучше действует штыком, – признавал он, – но если показать им неприятеля, они будут с ним драться. Что же касается необходимой огневой мощи, то она, джентльмены, в ваших руках.
Мы все сидели вокруг запачканного едой стола на козлах в палатке столовой утром на следующий день после прибытия. Кинк продолжал объяснять, что собой представляет наша экспедиция.
– Официальная причина нашего присутствия здесь – охрана узкоколейки от диверсий. Нет нужды говорить, – тут он улыбнулся, – что никаких попыток диверсий не было, но наши тактические занятия проходили как отработка двойного прикрытия железной дороги, служащей осью. Позднее такой осью, конечно, станет дорога вдоль реки на Амари.
Он сделал знак Тропмену, который принялся раздавать копии секретной карты «зоны А», окутанной в Кавайде такой завесой тайны.
– Мы пересечем границу к северу от Матендо, – провозгласил Кинк. – Там находится пограничный пост угазийцев и таможня. Их охрана настолько незначительна, что никаких трудностей у вас не возникнет. Оттуда вы поведете быстрое наступление вдоль дороги. Пункты, где встретится сопротивление, для преодоления которого группы разведки будет недостаточно, следует обходить, предоставив их подавление головной группе. Быстрота – важнейший фактор. Мы должны использовать преимущество внезапности. Мы не можем себе позволить, чтобы в Амари были переброшены подкрепления с другого берега реки. Если мы не сможем захватить город в первый же день, нужно будет правильно построить осаду. Разведывательные группы должны быть готовы продвигаться вперед быстро и безжалостно.
Он вытянул ладонь и рубанул ее ребром по столу, чтобы показать, что он имеет в виду под безжалостностью. Он говорил и вел себя так, будто в его распоряжении бронетанковая дивизия.
– Некоторые из вас уже имеют представление о своих обязанностях в ходе операции. Те, кто прибыл раньше, успели установить хороший контакт с местными офицерами и сержантским составом, и подготовка подвигается удовлетворительно. К следующей неделе роты будут укомплектованы полностью. У меня на данный счет твердое слово эмира. Однако остается вопрос о передовых разведывательных группах. Они должны начать самостоятельную подготовку. Таких групп будет две, для них из рот выделяется по тридцать человек. И пожалуйста, проследите, чтоб это были сообразительные люди, а не кретины, от которых вы сами захотите избавиться.
За столом заулыбались.
– В каждой группе должно быть по два сержанта. Их выберет капитан Тропмен после консультаций с командирами рот. Вот командиры групп: первая группа – Барьер, заместитель – Рейс; вторая группа – Гутар, заместитель – Уилленс. Обеими ударными группами в целом, этим острием копья, будет командовать капитан Тропмен. Под его началом находится Симпсон, ответственный за связь и координацию.
Глава II
Сначала я не очень обеспокоился. Связь и координация казались не таким уж опасным делом. Я представлял, как сижу у полевого телефона, передаю приказания и втыкаю булавки в карту.
Затем Кинк перешел к деталям.
Каждая группа, сказал он, будет иметь по два грузовика, три пулемета и два миномета. У офицеров в дополнение будет по «Узи». Отбор и тренировка солдат, обучение их обращению с пулеметами и минометами должны были начаться немедленно. Для тактических упражнений и практики выделялась специальная зона, прилегающая к проселочной дороге.
– А люди, которых мы получим, – спросил Барьер, – в их число войдут водители грузовиков?
Ему ответил Тропмен:
– Могут найтись один-другой, которые скажут, что умеют водить, но я настоятельно рекомендую, чтобы вели вы сами. Нам не нужно, чтобы грузовики выходили из строя.
Он посмотрел на меня.
– Надеюсь, вы хороший водитель. – Да.
– Он профессионал, – сказал Гутар – по-моему, совершенно напрасно.
– Отлично! – ухмыльнулся Тропмен. – Наконечник копья не должен погнуться, не так ли?
Я самоуверенно улыбнулся. Смысл сказанного еще не дошел до меня.
Снова заговорил Кинк:
– Теперь насчет связи. Каждая группа будет располагать коротковолновой транзисторной рацией с фиксированной частотой. Радиус действия – до семи километров. Поскольку дорога в основном пролегает по равнине, у вас не будет затруднений при связи друг с другом.
– Как мы будем держать связь с основными силами? – спросил Уилленс.
– Через Симпсона. Передовой грузовик «Наконечника» оснащен необходимым оборудованием. Нам, пожалуй, следует уже сейчас начать пользоваться кодовыми радиоименами, чтобы привыкнуть к ним. – Он посмотрел в свои заметки. – Капитан Тропмен и Симпсон будут «Наконечник», первая группа – «Молот», вторая группа – «Наковальня». Как командующий силами и глава основной группы я буду «Оружейник».
Он взглянул на Тропмена.
– Вопросы есть?
Тропмен потряс головой и поднялся.
– Нет, это все. Давайте приниматься за дело.
Мы набились в его джип и отправились к транспортной стоянке, находившейся у дороги ниже лагеря. Стоянку строго охраняли, и после обычных криков на часовых и ответной брани нас пропустили. Охраной командовал сержант Муса, гигант, черный как сажа, с нарукавной повязкой, удостоверяющей его звание, вооруженный дубинкой, обтянутой шкурой носорога. Ему представили каждого из нас и сказали, какие грузовики передаются в наше распоряжение. Мы осмотрели машины. Четыре грузовика для ударных групп представляли собой хорошо мне уже знакомые трехтонки с решетчатыми болтами. Буквы «СММАК» на бортах были закрашены, но слегка проступали сквозь краску. «Командным» грузовичком была полуторка – из тех, что британская армия использовала в Египте во время второй мировой войны. У него был брезентовый верх с откидными бортами, а прямо за кабиной находился большой ящик. В нем, пояснил Тропмен, располагались рация среднего радиуса действия и генератор питания. С пассажирской стороны кабины торчал массивный металлический кронштейн, приделанный, как видно, недавно. Тропмен явно удивился, когда я спросил, для чего он.
– Ну конечно, для установки МАГ. «Узи» – полезная маленькая штучка, но ведь нужно иметь и что-то дальнобойное.
Мы возвратились в лагерь в главную столовую. Там нам показали радиоснаряжение – большей частью портативные рации, а также радиостанцию среднего радиуса действия, для которой предназначался ящик в командном грузовичке.
Тропмен объяснял мне ее устройство, когда Уилленс, присоединившийся к нам, стал о ней расспрашивать. Сколько она имеет частот? Какие они? Какую мы будем использовать?
Зная, что раньше он был военным летчиком, я подумал, что его интерес вызван воспоминаниями о прошлом. Тропмен, похоже, был такого же мнения и отвечал на вопросы Уилленса достаточно учтиво. Но позже, когда стали открывать ящики с надписями МАГ, он отозвал меня в сторонку.
– Я хочу, Симпсон, чтобы вы хорошенько усвоили одну вещь, – сказал он. – Когда начнется операция, никто, абсолютно никто, не должен иметь доступа к этой станции, кроме майора Кинка, меня и вас. Это приказ. Понятно?
– Конечно. Но в безопасности ли она на стоянке?
– В настоящий момент – да. Кристаллические генераторы колебаний изъяты, но вскоре нам придется их использовать в ходе тренировки. Тогда понадобятся дополнительные меры безопасности. Вам о них скажут. Это просто предварительное предостережение.
– Понятно.
Мне действительно все было понятно. Любой, кто умеет обращаться с рацией, обвел бы вокруг пальца Кинка с его безопасностью – если бы захотел и знал, с кем установить контакт. Но всерьез я об этом не задумался. Слишком много всего было у меня на уме в тот момент, включая пулемет, который Гутар любовно извлекал из ящика.
МАГ – пулемет бельгийского производства, использующий стандартные патроны НАТО калибра 7,62 мм. При помощи газового регулятора можно довести его скорострельность до тысячи выстрелов в минуту. Патроны подаются лентой. Этой штукой можно убивать без особых хлопот и ранить людей на расстоянии тысячи метров.
Гутар и Барьер, как дети, радостно щелкали затвором, показывая друг другу, как быстро они умеют менять стволы. Я сделал вид, что занят изучением инструкций по пользованию радиостанцией. Все эти наставления были для меня китайской грамотой, да мне было наплевать. Единственное, о чем я думал, так это о том, в какую чертовщину я влип. Когда Уилленс проявил интерес к моей рации, я было решил поменяться с ним местами на том основании, что у него больше опыта обращения с радио. Но я сообразил, что тогда я попаду в еще большую заваруху. Поменять «Наконечник» на «Наковальню» значило просто-напросто поменять Тропмена на Гутара, а командный грузовичок на трехтонку с минометами и шайкой кровожадных макак. Я не хотел бы произвести неверное впечатление. Я не жалкий трус. Я могу быть смелым, когда в этом есть необходимость. Я имею в виду, что, если бы англичане послали меня водить штабной автомобиль в Западную пустыню, думаю, я бы согласился. Естественно, попытавшись для начала отвертеться: у англичан и без меня хватало людей; но ведь кто-то должен был задержать немецкий африканский корпус перед Каиром. Это мне ясно: я тогда находился в Каире и чувствовал, как это необходимо, всей своей душой.
Так или иначе, предстоящая атака на «зону А» выглядела совершенно по-иному. Агрессорами были мы. Если бы угазийцы собирались напасть на нас, я, наверное, обрадовался бы, что у нас есть пулемет для защиты. Они бы нарвались на неприятности. Но вместо этого на неприятности толкают меня. Тут уж хорошего мало. И к тому же это неэтично.
Я пытался придумать, как бы представить всю проблему Гутару, но ничего не получалось. Этика его не интересовала. Кроме того, он начал звать меня «Наконечником», а такая, с позволения сказать, шутливость меня раздражала, хотя я старался не подавать вида. Конечно, он хотел на мне отыграться. Ему не давала покоя мысль, что в качестве командира второй группы ему придется в какой-то момент получать приказы Тропмена через меня, а ведь Пятница не может отдавать приказания Робинзону.
В то же время он профессиональный солдат и должен понимать ситуацию. Ночью в нашей хижине я попытался выяснить, как он оценивает наши шансы. Если, полагаясь на весь свой опыт, он действительно верит, что мы сможем нахрапом проскочить через границу и, пропилив восемьдесят километров до Амари без потерь, не предпринимать там ничего более напряженного, чем принять капитуляцию, у меня бы отлегло от сердца.
Ему нравится, когда с ним советуются. Прежде чем ответить, он подумал, обратив свой взор на мошкару, кружащуюся в самоубийственном танце вокруг керосиновой лампы.
– Ну, Наконечник, – сказал он наконец, – ведь ты сам из разведки. Лучше ты мне скажи кое-что. Насколько достоверна информация Кинка насчет угазийских сил в Амари?
– Раз на ней основывается весь план, наверное, майор полагает, что она достаточно точна.
– А насколько она свежа?
– Уж этого я не знаю.
– Вот видишь. Его план, основан на том, что численность гарнизона в Амари не изменилась. Если так, то дело нетрудное. Можно справиться с задачей, даже имея вчетверо меньше людей, чем мы располагаем. Что мне не нравится – ожидание. За две недели этих остолопов ничему не научишь. За два года можно кое-чего добиться. Заметил, у скольких из них ножи? Они любят ножи. Года за два их можно было бы натаскать, как мы натаскали в свое время гумеров в Алжире. А сейчас от них никакого толка. Макаки играют в солдатиков. Если мы не собираемся встретить сопротивление, лучше было бы плюнуть на основные силы, погрузиться на грузовики прямо завтра, нажать на стартеры и покончить с работой. Ожидая, пока дойдут до уровня основные силы, мы просто даем противнику возможность и время узнать о нас хотя бы случайно, даем ему время подумать и усилить гарнизон в Амари. С каждым днем ожидания возрастают шансы столкнуться с повышенным сопротивлением без увеличения наших шансов должным образом с ним справиться.
– Кинк должен это понимать.
– Может быть, и понимает. Я думаю, он просто ничего не может поделать. Ему приходится ждать, пока наша численность не дойдет до запланированного уровня.
– Но почему?
– СММАК, может быть, платит и ему, и нам, но командует тут эмир. Это его операция, а не наша, и так все должно выглядеть для внешнего мира. СММАК не захочет марать себе руки. Готов побиться об заклад, Наконечник.
– Правда?
– Мы, белые, можем захватить Амари с любой практической целью, но оккупируют ее черные во главе со своими офицерами.
– Мне ясно, что ты имеешь в виду.
– И я тебе еще кое-что скажу. Когда мы ее возьмем – если возьмем, – нам нужно крепко держаться за свои автоматы. Попади они в руки черных, наши платежные книжки не будут стоить и гроша.
– Думаю, ты прав.
– Я знаю, что я прав.
Его постель скрипнула, когда он повернулся на бок.
– Не забудь погасить лампу.
Он и сам мог это сделать, но нет, теперь мне пришлось вылезать из-под моей москитной сетки.
Я долго лежал в темноте, не засыпая. Это как в школе, когда не сделал домашнее задание и не можешь придумать никаких оправданий. Притвориться больным или получить линейкой по рукам? Не знаю, что хуже, когда страшишься будущего: знать слишком мало или слишком много.
Затем Кинк перешел к деталям.
Каждая группа, сказал он, будет иметь по два грузовика, три пулемета и два миномета. У офицеров в дополнение будет по «Узи». Отбор и тренировка солдат, обучение их обращению с пулеметами и минометами должны были начаться немедленно. Для тактических упражнений и практики выделялась специальная зона, прилегающая к проселочной дороге.
– А люди, которых мы получим, – спросил Барьер, – в их число войдут водители грузовиков?
Ему ответил Тропмен:
– Могут найтись один-другой, которые скажут, что умеют водить, но я настоятельно рекомендую, чтобы вели вы сами. Нам не нужно, чтобы грузовики выходили из строя.
Он посмотрел на меня.
– Надеюсь, вы хороший водитель. – Да.
– Он профессионал, – сказал Гутар – по-моему, совершенно напрасно.
– Отлично! – ухмыльнулся Тропмен. – Наконечник копья не должен погнуться, не так ли?
Я самоуверенно улыбнулся. Смысл сказанного еще не дошел до меня.
Снова заговорил Кинк:
– Теперь насчет связи. Каждая группа будет располагать коротковолновой транзисторной рацией с фиксированной частотой. Радиус действия – до семи километров. Поскольку дорога в основном пролегает по равнине, у вас не будет затруднений при связи друг с другом.
– Как мы будем держать связь с основными силами? – спросил Уилленс.
– Через Симпсона. Передовой грузовик «Наконечника» оснащен необходимым оборудованием. Нам, пожалуй, следует уже сейчас начать пользоваться кодовыми радиоименами, чтобы привыкнуть к ним. – Он посмотрел в свои заметки. – Капитан Тропмен и Симпсон будут «Наконечник», первая группа – «Молот», вторая группа – «Наковальня». Как командующий силами и глава основной группы я буду «Оружейник».
Он взглянул на Тропмена.
– Вопросы есть?
Тропмен потряс головой и поднялся.
– Нет, это все. Давайте приниматься за дело.
Мы набились в его джип и отправились к транспортной стоянке, находившейся у дороги ниже лагеря. Стоянку строго охраняли, и после обычных криков на часовых и ответной брани нас пропустили. Охраной командовал сержант Муса, гигант, черный как сажа, с нарукавной повязкой, удостоверяющей его звание, вооруженный дубинкой, обтянутой шкурой носорога. Ему представили каждого из нас и сказали, какие грузовики передаются в наше распоряжение. Мы осмотрели машины. Четыре грузовика для ударных групп представляли собой хорошо мне уже знакомые трехтонки с решетчатыми болтами. Буквы «СММАК» на бортах были закрашены, но слегка проступали сквозь краску. «Командным» грузовичком была полуторка – из тех, что британская армия использовала в Египте во время второй мировой войны. У него был брезентовый верх с откидными бортами, а прямо за кабиной находился большой ящик. В нем, пояснил Тропмен, располагались рация среднего радиуса действия и генератор питания. С пассажирской стороны кабины торчал массивный металлический кронштейн, приделанный, как видно, недавно. Тропмен явно удивился, когда я спросил, для чего он.
– Ну конечно, для установки МАГ. «Узи» – полезная маленькая штучка, но ведь нужно иметь и что-то дальнобойное.
Мы возвратились в лагерь в главную столовую. Там нам показали радиоснаряжение – большей частью портативные рации, а также радиостанцию среднего радиуса действия, для которой предназначался ящик в командном грузовичке.
Тропмен объяснял мне ее устройство, когда Уилленс, присоединившийся к нам, стал о ней расспрашивать. Сколько она имеет частот? Какие они? Какую мы будем использовать?
Зная, что раньше он был военным летчиком, я подумал, что его интерес вызван воспоминаниями о прошлом. Тропмен, похоже, был такого же мнения и отвечал на вопросы Уилленса достаточно учтиво. Но позже, когда стали открывать ящики с надписями МАГ, он отозвал меня в сторонку.
– Я хочу, Симпсон, чтобы вы хорошенько усвоили одну вещь, – сказал он. – Когда начнется операция, никто, абсолютно никто, не должен иметь доступа к этой станции, кроме майора Кинка, меня и вас. Это приказ. Понятно?
– Конечно. Но в безопасности ли она на стоянке?
– В настоящий момент – да. Кристаллические генераторы колебаний изъяты, но вскоре нам придется их использовать в ходе тренировки. Тогда понадобятся дополнительные меры безопасности. Вам о них скажут. Это просто предварительное предостережение.
– Понятно.
Мне действительно все было понятно. Любой, кто умеет обращаться с рацией, обвел бы вокруг пальца Кинка с его безопасностью – если бы захотел и знал, с кем установить контакт. Но всерьез я об этом не задумался. Слишком много всего было у меня на уме в тот момент, включая пулемет, который Гутар любовно извлекал из ящика.
МАГ – пулемет бельгийского производства, использующий стандартные патроны НАТО калибра 7,62 мм. При помощи газового регулятора можно довести его скорострельность до тысячи выстрелов в минуту. Патроны подаются лентой. Этой штукой можно убивать без особых хлопот и ранить людей на расстоянии тысячи метров.
Гутар и Барьер, как дети, радостно щелкали затвором, показывая друг другу, как быстро они умеют менять стволы. Я сделал вид, что занят изучением инструкций по пользованию радиостанцией. Все эти наставления были для меня китайской грамотой, да мне было наплевать. Единственное, о чем я думал, так это о том, в какую чертовщину я влип. Когда Уилленс проявил интерес к моей рации, я было решил поменяться с ним местами на том основании, что у него больше опыта обращения с радио. Но я сообразил, что тогда я попаду в еще большую заваруху. Поменять «Наконечник» на «Наковальню» значило просто-напросто поменять Тропмена на Гутара, а командный грузовичок на трехтонку с минометами и шайкой кровожадных макак. Я не хотел бы произвести неверное впечатление. Я не жалкий трус. Я могу быть смелым, когда в этом есть необходимость. Я имею в виду, что, если бы англичане послали меня водить штабной автомобиль в Западную пустыню, думаю, я бы согласился. Естественно, попытавшись для начала отвертеться: у англичан и без меня хватало людей; но ведь кто-то должен был задержать немецкий африканский корпус перед Каиром. Это мне ясно: я тогда находился в Каире и чувствовал, как это необходимо, всей своей душой.
Так или иначе, предстоящая атака на «зону А» выглядела совершенно по-иному. Агрессорами были мы. Если бы угазийцы собирались напасть на нас, я, наверное, обрадовался бы, что у нас есть пулемет для защиты. Они бы нарвались на неприятности. Но вместо этого на неприятности толкают меня. Тут уж хорошего мало. И к тому же это неэтично.
Я пытался придумать, как бы представить всю проблему Гутару, но ничего не получалось. Этика его не интересовала. Кроме того, он начал звать меня «Наконечником», а такая, с позволения сказать, шутливость меня раздражала, хотя я старался не подавать вида. Конечно, он хотел на мне отыграться. Ему не давала покоя мысль, что в качестве командира второй группы ему придется в какой-то момент получать приказы Тропмена через меня, а ведь Пятница не может отдавать приказания Робинзону.
В то же время он профессиональный солдат и должен понимать ситуацию. Ночью в нашей хижине я попытался выяснить, как он оценивает наши шансы. Если, полагаясь на весь свой опыт, он действительно верит, что мы сможем нахрапом проскочить через границу и, пропилив восемьдесят километров до Амари без потерь, не предпринимать там ничего более напряженного, чем принять капитуляцию, у меня бы отлегло от сердца.
Ему нравится, когда с ним советуются. Прежде чем ответить, он подумал, обратив свой взор на мошкару, кружащуюся в самоубийственном танце вокруг керосиновой лампы.
– Ну, Наконечник, – сказал он наконец, – ведь ты сам из разведки. Лучше ты мне скажи кое-что. Насколько достоверна информация Кинка насчет угазийских сил в Амари?
– Раз на ней основывается весь план, наверное, майор полагает, что она достаточно точна.
– А насколько она свежа?
– Уж этого я не знаю.
– Вот видишь. Его план, основан на том, что численность гарнизона в Амари не изменилась. Если так, то дело нетрудное. Можно справиться с задачей, даже имея вчетверо меньше людей, чем мы располагаем. Что мне не нравится – ожидание. За две недели этих остолопов ничему не научишь. За два года можно кое-чего добиться. Заметил, у скольких из них ножи? Они любят ножи. Года за два их можно было бы натаскать, как мы натаскали в свое время гумеров в Алжире. А сейчас от них никакого толка. Макаки играют в солдатиков. Если мы не собираемся встретить сопротивление, лучше было бы плюнуть на основные силы, погрузиться на грузовики прямо завтра, нажать на стартеры и покончить с работой. Ожидая, пока дойдут до уровня основные силы, мы просто даем противнику возможность и время узнать о нас хотя бы случайно, даем ему время подумать и усилить гарнизон в Амари. С каждым днем ожидания возрастают шансы столкнуться с повышенным сопротивлением без увеличения наших шансов должным образом с ним справиться.
– Кинк должен это понимать.
– Может быть, и понимает. Я думаю, он просто ничего не может поделать. Ему приходится ждать, пока наша численность не дойдет до запланированного уровня.
– Но почему?
– СММАК, может быть, платит и ему, и нам, но командует тут эмир. Это его операция, а не наша, и так все должно выглядеть для внешнего мира. СММАК не захочет марать себе руки. Готов побиться об заклад, Наконечник.
– Правда?
– Мы, белые, можем захватить Амари с любой практической целью, но оккупируют ее черные во главе со своими офицерами.
– Мне ясно, что ты имеешь в виду.
– И я тебе еще кое-что скажу. Когда мы ее возьмем – если возьмем, – нам нужно крепко держаться за свои автоматы. Попади они в руки черных, наши платежные книжки не будут стоить и гроша.
– Думаю, ты прав.
– Я знаю, что я прав.
Его постель скрипнула, когда он повернулся на бок.
– Не забудь погасить лампу.
Он и сам мог это сделать, но нет, теперь мне пришлось вылезать из-под моей москитной сетки.
Я долго лежал в темноте, не засыпая. Это как в школе, когда не сделал домашнее задание и не можешь придумать никаких оправданий. Притвориться больным или получить линейкой по рукам? Не знаю, что хуже, когда страшишься будущего: знать слишком мало или слишком много.
Глава III
Я научился заряжать «Узи» и стрелять из него.
Я научился заряжать МАГ и стрелять из него.
Я научился не слишком дергаться, когда поблизости раздавался минометный выстрел.
Я научился кричать на сержанта Мусу и двух макак, которые были приданы мне для охраны командного грузовичка. Я вспомнил, как мой отец, бывало, так выкрикивал приказ, что его было слышно от одного конца плаца до другого. Я старался усвоить его стиль. Может быть, я выглядел не таким уж бравым солдатом, но, во всяком случае, орал браво. Тропмен, который и сам много орал, был, видно, доволен тем, как я усвоил данный предмет.
Обращение с рацией я усвоил намного хуже. Это была такая штуковина с переключателем «передача – прием». Ею нельзя пользоваться как телефоном. Каждый раз после того, как закончишь говорить, нужно переключать ее на «прием», и наоборот. Может быть, это и просто, но для человека, привыкшего к телефону, такая процедура выглядела довольно путано. Я частенько забывал переключать рацию. В подобном случае человек на другом конце линии мог и взбелениться, но все же я считаю, что Кинк уж слишком перебарщивал, когда случались ляпы с моей стороны. В конце концов, я и не притворялся опытным радиооператором.
Были выработаны меры предосторожности в обращении с радиоаппаратурой. Во время тренировок на близком расстоянии рации работали без антенн, а переговоры велись только на гражданские темы. После тренировок рацию в командном грузовичке запирали в ящик на замок и приставляли охрану, которая от нее не отходила ни на шаг. Такой же порядок соблюдался и в отношении рации Кинка. Портативные рации, имевшие ограниченный радиус действия, охранялись не так строго, но здесь установили жесткое правило не болтать лишнего.
Тактическая подготовка по схеме Тропмена не отличалась сложностью. Первым следовал «Наконечник», за ним «Молот» (первая группа), а потом «Наковальня» (вторая группа). При сопротивлении «Наконечнику» следовало остановиться и вызвать на подкрепление «Молот» и «Наковальню». «Молот» предпринимал обход слева, «Наковальня» – справа. В случае незначительного, легко подавляемого сопротивления это считалось достаточным. Если же сопротивление оказывалось слишком упорным, «Наконечник» присоединялся либо к «Молоту», либо к «Наковальне», чтобы обойти неприятеля; в то же время надо было известить основную группу с целью подготовить ее к предстоящему столкновению. Затем «Наконечник» должен был двигаться дальше.
Я научился заряжать МАГ и стрелять из него.
Я научился не слишком дергаться, когда поблизости раздавался минометный выстрел.
Я научился кричать на сержанта Мусу и двух макак, которые были приданы мне для охраны командного грузовичка. Я вспомнил, как мой отец, бывало, так выкрикивал приказ, что его было слышно от одного конца плаца до другого. Я старался усвоить его стиль. Может быть, я выглядел не таким уж бравым солдатом, но, во всяком случае, орал браво. Тропмен, который и сам много орал, был, видно, доволен тем, как я усвоил данный предмет.
Обращение с рацией я усвоил намного хуже. Это была такая штуковина с переключателем «передача – прием». Ею нельзя пользоваться как телефоном. Каждый раз после того, как закончишь говорить, нужно переключать ее на «прием», и наоборот. Может быть, это и просто, но для человека, привыкшего к телефону, такая процедура выглядела довольно путано. Я частенько забывал переключать рацию. В подобном случае человек на другом конце линии мог и взбелениться, но все же я считаю, что Кинк уж слишком перебарщивал, когда случались ляпы с моей стороны. В конце концов, я и не притворялся опытным радиооператором.
Были выработаны меры предосторожности в обращении с радиоаппаратурой. Во время тренировок на близком расстоянии рации работали без антенн, а переговоры велись только на гражданские темы. После тренировок рацию в командном грузовичке запирали в ящик на замок и приставляли охрану, которая от нее не отходила ни на шаг. Такой же порядок соблюдался и в отношении рации Кинка. Портативные рации, имевшие ограниченный радиус действия, охранялись не так строго, но здесь установили жесткое правило не болтать лишнего.
Тактическая подготовка по схеме Тропмена не отличалась сложностью. Первым следовал «Наконечник», за ним «Молот» (первая группа), а потом «Наковальня» (вторая группа). При сопротивлении «Наконечнику» следовало остановиться и вызвать на подкрепление «Молот» и «Наковальню». «Молот» предпринимал обход слева, «Наковальня» – справа. В случае незначительного, легко подавляемого сопротивления это считалось достаточным. Если же сопротивление оказывалось слишком упорным, «Наконечник» присоединялся либо к «Молоту», либо к «Наковальне», чтобы обойти неприятеля; в то же время надо было известить основную группу с целью подготовить ее к предстоящему столкновению. Затем «Наконечник» должен был двигаться дальше.