Емцев Михаил. Клочья тьмы на игле времени

   халдейский маг ВАРОЭС.
   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
   ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА
   Одинокий всадник в темно-малиновом плаще медленно ехал по гулким мостовым, вспугивая худых и нервных кошек. Он не прикасался к поводьям, и белая лошадь его бесцельно петляла по узким запутанным улицам. Казалось, что оба они слепы или подвержены особому лунатизму, который не исчезает с рассветом.
   Сонно и загадочно процокали копыта по влажному булыжнику дворцовой площади. Распахнутый простор вновь сузился смыкающимися стенами островерхих домов. Глухие ставни скрывали стрельчатые окна, и никто не видел, как пропал одинокий всадник в запутанном лабиринте Ситэ, затерялся в Башмачных и Бочарных улицах.
   А он, пригнувшись к лошадиной шее, миновал низкую длинную арку и оказался в тесном каменном колодце.
   Сразу же нашел дверь, отмеченную, как в ту незабвенную накануне святого Варфоломея ночь, меловым крестом. Спешился. Привязал лошадь к гранитной тумбе. Осторожно ступил на крыльцо. Взял левой рукой позеленевший молоток и трижды тихо постучал.
   Дверь тотчас же приоткрылась. В этот святой предутренний час, когда добрые парижане мирно храпят в своих постелях, кто-то с нетерпением ждал гостя.
   - Пер Элоим, - шепнул приезжий.
   - Рабур, Батхос, - прошептали в ответ, и дверь распахнулась.
   Приезжий снял шляпу и вошел в темный прямоугольник, волоча по земле пышные черные перья.
   Дверь закрылась, и темнота сомкнулась вокруг него.
   - Откуда вы пришли? - услышал он суровый и властный голос.
   - Из вечного пламени.
   - Куда идете?
   - В вечное пламя.
   Впереди загорелась золотая точка. Коридор осветился.
   - Проходите, вас ждут, - сказал появившийся из тьмы человек, подымая светильник.
   Он провел приезжего в комнату, где не было ничего, кроме заваленного книгами и пергаментными свитками письменного стола. За столом сидел совершенно рыжий кавалер в черном испанском костюме и улыбался холодно и любезно.
   Приезжий с достоинством поклонился и остался стоять. В единственном кресле сидел хозяин.
   - Вы прибыли точно в назначенный срок, капитан, - сказал кавалер. Огненная борода его лисьим хвостом мелькнула в снегу брабантских кружев. Как обстоят дела во Фландрии?
   - Они готовятся выступить, сударь.
   - Так, так... А вам удалось достать это? - на последнем слове кавалер в черном сделал ударение.
   - Да, сударь. Вот... - Изящным движением приезжий распахнул плащ, расстегнул колет и достал из-за пазухи крест из драгоценного эбенового дерева.
   - Прекрасно, капитан! - с неожиданной живостью хозяин выскочил из кресла и, обогнув стол, покровительственно возложил тонкие и бледные длани свои на могучие плечи приезжего. Пока кавалер в черном сидел за столом, он казался высоким. На самом же деле едва достигал подбородка своего гостя, которого величал капитаном.
   Он взял из рук капитана черный крест, перевернул его и обнаружил на перекрестье крохотную замочную скважину.
   - Ключ у вас?
   - Нет, сударь. Человек, которого я вынужден был заколоть в поединке возле антверпенской таверны "Синий фазан", владел только этим. - Гость тоже акцентировал последнее слово.
   Вопреки его ожиданиям рыжий хозяин ничуть не огорчился. Он улыбнулся еще шире, ласково тронул тщательно завитые усы и возвратился в кресло. Порывшись в ящике стола, достал ключик, заканчивающийся розовой жемчужиной неправильной формы. Вставил ключик в замочную скважину, и необыкновенной красоты роза засверкала на эбеновом кресте.
   - Роза и крест, - тихо сказал он и вновь поднялся. - Видите?
   - Да. Роза и крест, - повторил капитан.
   - Так, значит, они готовы выступить... - Хозяин повернул жемчужную розу, и крест раскрылся, как футляр.
   На алом бархате лежало тщательно свернутое трубочкой письмо. Хозяин схватил его, с шелестом развернул и отошел к забранному узорной решеткой оконцу.
   "В день, когда человек, родившийся в год кометы под знаком Водолея в ночной час, благословенный светом Меркурия, достигнет 22 лет, Изида приподымет покрывало. Этот уроженец Лютеции* станет Великим Мастером. Великое делание раскроет перед ним тайну свою, и он познает смысл превращений. Если Собачья звезда не отравит злобой своей тайное содружество заблудших, Солнце одарит щедростью необыкновенной правое дело, которое тогда победит. Но до дня оного избранник не должен знать свою судьбу. Иначе звезды не оплодотворят его высокое искусство, и плод познания принесет много зла детям детей и внукам внуков.
   Да будет над всем воля Неизреченного".
   _______________
   * Древнее название Парижа.
   - Прочтите этот манускрипт, капитан, - сказал кавалер в черном, и лицо его приняло озабоченное выражение.
   Капитан сдержанно поклонился и осторожно взял свернувшийся в руке кавалера листок.
   - Это можно толковать двояко, сударь, - сказал он через некоторое время, возвращая документ.
   - Вот именно! - опять оживился кавалер. Холодная улыбка его постепенно ширилась. - Весьма двусмысленное предсказание. Весьма! Однако несомненно, что этот человек парижанин! Может быть, именно поэтому они и стремятся в Париж?
   - Не только поэтому, сударь. Здесь замешаны проблемы большой политики. Париж - средоточие самых разнообразных интересов. Кто владеет Парижем - владеет всей Европой.
   - Конечно, конечно, - заторопился, перебивая капитана, хозяин. - Все это безусловно так... Но тот, кто владеет неисчерпаемым источником денег, тому покоряется весь мир, а не одна только Европа. Перед деньгами, капитан, и большая политика ходит на задних лапках. Собственно, она и существует лишь для рационального добывания денег... Кстати, о деньгах, он снова полез в ящик и вытащил оттуда два увесистых мешочка. Они звякнули, упав на полированную поверхность стола, и затухающий звон их был и знаком и любезен ушам капитана. - Здесь тысяча ливров. Они очень скоро понадобятся вам, капитан.
   Капитан молча поклонился и спрятал золото.
   - Я думаю, что этого человека можно будет найти. Гороскоп его, хоть и не полон, но весьма конкретен. Кроме того, есть прямое указание на то, что избранник занимается алхимией.
   - Разве там говорится, что он уже владеет высоким искусством? сохраняя почтительность, спросил капитан.
   - По крайней мере я так понял! Там сказано: иначе звезды не оплодотворят его высокое искусство! Из этого никак не следует, что он не владеет уже этим искусством. Просто оно может оказаться бесплодным... Но и обратного отсюда тоже не следует, - после некоторой паузы добавил рыжий кавалер и покачал головой. - Очень, очень двусмысленно.
   - Позволю себе заметить, сударь, что двойственность распространяется и на другие указания документа. Взять хотя бы место, где сказано о том, что избранник станет Великим Мастером. Это очень темно. То ли Великим Мастером алхимических превращений, то ли гроссмейстером Розы и Креста...
   Рыжий кавалер опять не дал капитану закончить весьма тяжеловесно сформулированную мысль.
   - Или нашего ордена, - сказал он, играя неочиненным пером.
   - Гроссмейстером нашего ордена? - изумился капитан.
   - Не исключено. Если только Собачья звезда не отравит злобой своей тайное содружество заблудших, - процитировал кавалер слова документа.
   - Но ведь это... - начал было капитан.
   - Каждый имеет право истолковывать это по-своему, - кавалер, казалось, сам наслаждается своей находчивостью. - Мы такое же тайное содружество, как и они. Не правда ли? Несправедливо требовать, чтобы мы именно себя считали заблудшими. Вы согласны со мной, капитан?
   - Да. То есть, простите, сударь, не совсем... Документ же их!
   - Теперь он наш.
   - Ах вот как, сударь! Ну тогда конечно... Но составлен-то он для них?
   - А откуда вы знаете, кем и для кого он составлен? Волею нашего господина он попал к нам, следовательно, он и предназначался для нас! Надо только выяснить, какие люди стоят за этой Собачьей звездой, и обезвредить их. За звездами тоже скрываются люди, капитан!
   Капитан молча поклонился.
   - Как видите, даже самый туманный и двусмысленный документ может стать вполне конкретным. Здесь есть из-за чего повоевать, капитан! Недаром же сказано, что солнце одарит нас щедростью необыкновенной. Вы знаете, что алхимики подразумевают под солнцем?
   Капитан вместо ответа хлопнул себя по карману и опять пробудил упоительный звон.
   - Совершенно верно! - хозяин отбросил перо. - Что же касается правого дела, то, смею вас уверить, речь здесь идет именно о нас. Итак, за дело, капитан, за дело! Мы должны найти избранника и привлечь его на свою сторону. Любой ценой!
   Капитан вытянулся и лязгнул шпорами.
   - Вы знаете, где живет мэтр Рэне? - Рыжий кавалер уже не улыбался.
   Капитан кивнул.
   - Отлично, - кавалер смотрел куда-то вдаль, мимо гостя. Казалось, он просто размышляет вслух. - Я не знаю дворянина, которому бы он не составил гороскопа. Надеюсь, он сможет помочь в наших розысках... Притом лучше его никто не разберется во всех этих темных астрологических предсказаниях. Собачьей звездой вы займетесь особо. Перед такой шпагой, как ваша, не устоит даже Собачья звезда... Так что отправляйтесь к мэтру Рэне. С ним вы можете быть вполне откровенны. Он наш. Остальным преждевременное знание только повредит. Вы понимаете? Это относится не только к избраннику - ко всем. Предсказания надо понимать шире.
   - Да, сударь. Я все понял.
   - Тогда не теряйте времени, рыцарь внутреннего круга!
   - Вы сказали - рыцарь внутреннего круга, сударь? - Капитан весь подался вперед.
   - Да. Так отмечены ваши заслуги перед орденом. - Рыжий кавалер поднялся над столом. В этот раз он уже не показался капитану таким маленьким.
   - Благодарю вас, мессир, - капитан низко поклонился, широко повел шляпой по полу, лязгнул шпорами и вышел из комнаты четким солдатским шагом. Только теперь понял он, с кем имел честь беседовать.
   В тот же день, но уже ближе к закату, высокого человека в малиновом плаще видели у моста Святого Михаила. Медленно шагал он вдоль туманной Сены. Шел он пешком, без пажа, и охрана не тащила за ним заряженных аркебузов, не вела мулов под испанскими седлами. Но всякий чувствовал, что перед ним знатный дворянин, приехавший из дальних мест, офицер привилегированного полка. Длинная шпага воинственно оттопыривала сзади тяжелые складки плаща. Правая рука незнакомца неподвижно лежала на ее золоченом эфесе. Ему почтительно уступали дорогу, а он шел себе, не глядя по сторонам, словно неторопливо прогуливаясь перед ужином, свиданием или дуэлью.
   Так взошел он на мост, подошел к перилам и небрежно боком оперся о них. В мертвой воде стыли неяркие краски неба.
   Долго и пристально глядел он на маленький островок, на котором Филипп Красивый с помощью друга своего святейшего папы Климента V сжег гроссмейстера ордена тамплиеров Якова Молэ. Было это давно, в году от рождества Христова 1314-м, марта 18-го дня. Гроссмейстер проклял короля и всю династию его, смеясь, кричал сквозь дым и огонь, что не будет в году страшнее дня для христианнейших королей*, чем 18 марта. Мороз побежал по коже от жуткого смеха старого храмовника. Но проклятый король только шепнул своим министрам, что не худо бы спалить заодно и всех командоров Храма - отважных паладинов, порубивших несметные сарацинские легионы. И привязали незадачливых освободителей гроба господня к столбам, и обложили их дровами... А христианнейший король и святейший первосвященник римский делили несметные, вывезенные с Востока сокровища.
   _______________
   * Так по давней традиции титуловали французских королей.
   Прямо против того островка стоял на мосту дом с круглой островерхой башней. Над входом был фриз, изображавший шабаш. Черный козлище с рогами лирой, увитыми гирляндой цветов, розовые округлости молодых ведьм, всякая нечисть непотребная с клювами и хвостами да кипящие котлы с младенцами. Приволье. Лунный свет на поляне. Тени от стволов...
   Превосходный фриз. Соблазнительнейший шабаш. Ради такого шабаша и души бессмертной не пожалеешь.
   Сотнями жгли храмовников, обвиненных в мерзком идолопоклонстве, оговоривших себя под пыткой.
   А что такое смерть? Такое ль это зло,
   Как всем нам кажется? Быть может, умирая,
   В последний, горький час дошедшему до края,
   Как в первый час пути, совсем не тяжело?*
   _______________
   * Ронсар.
   Поглядел незнакомец на фриз и поднялся по ветхим деревянным ступеням. Скрипели они надрывно и жалобно, как души в чистилище. Дверь была высоко, на втором этаже, почти под самым фризом. Только тут и заметил, наконец, он дощечку из черной бронзы:
   "Мессир Рэне, парфюмер королевы-матери".
   По углам дощечки - черепа и совы. На двери вместо молотка выбеленная баранья лопатка, а над дверью чучело летучей мыши вниз головой.
   "И не боится, черт вертлявый, - усмехнулся малиновый капитан, - живет открыто, как хочет. Да и чего бояться ему? Слава вечному пламени, мы не в Испании. Нет у нас своей Изабеллы и импотентного фанатика кардинала Хименеса, а христианнейший король Генрих II и девка его Диана де Пуатье давно уже на кладбище. Кончилось мрачное царство попов. Теперь колдунам раздолье. Поговаривают, что придурковатый ведун по кличке Три Лестницы насчитал во всей Франции сотню тысяч одних только ведьм. Вся страна теперь словно единая ведьма. Шарлатаны проклятые! Так и льнут к Екатерине Медичи. Предсказатели, маги халдейские, цыгане, фокусники, астрологи. Но Рэне не чета им. Он дело знает! Наш человек".
   Левой рукой взял баранью лопатку и трижды постучал условным секретным стуком.
   Рэне отворил ему без всяких паролей. Давно уже приметил в глазок малиновый плащ. Знал, зачем пожаловал незнакомец. Провел гостя прямо в лабораторию. Заставил спуститься по узкой винтовой лестнице в каменное святилище свое. Но такого ничем не удивишь. Что ему горны и перегонные кубы, стеклянные реторты да глиняные тигли! Он, слава светозарному, такого в подземных храмах нагляделся...
   Гость держался уверенно, как равный с равным. Молча вручил парфюмеру розенкрейцерский манускрипт. Сел в глубокое старое кресло. Согнав злобную черную кошку и смахнув пыль, очистил перед собой место на лабораторном столе. Отодвинул в сторону звездные таблицы, корешки мандрагоры, высушенную до черноты кисть какого-то висельника и человеческий вполне сформировавшийся зародыш в стеклянной банке.
   - Ну и что вы нам посоветуете, мэтр? - спросил он, когда парфюмер закончил чтение.
   - Не очень легко, но возможно.
   - Не пожелаете ли дать мне самые общие объяснения?
   - Охотно, сударь, - любезно ответил парфюмер, - но это потребует предварительных затрат... - Он выжидательно поглядел на гостя.
   - Сколько? - сухо спросил тот, с удивлением чувствуя, что не питает к парфюмеру королевы-матери ни малейшей неприязни.
   "Сразу видно, деловой человек. С таким можно ладить. И право, не стоит скупиться. Судя по всему, затраты окупятся с лихвой".
   - Половину.
   - Половину чего? - не понял капитан.
   - Той суммы, которую вам вручили сегодня утром.
   - Она дана мне не только на расходы, мэтр. Здесь и мои наградные.
   - Они еще будут у вас, - серьезно заверил Рэне. В голосе его звучало абсолютное знание.
   - Ладно, мэтр. Я вам доверяю, - сказал капитан, доставая один из мешочков. - Здесь двадцать пять двойных испанских пистолей. Ровно половина.
   - Знаю, - кивнул ему Рэне, ловко убирая мешочек, который словно растворился под его ладонью.
   - Знаете? - недоверчиво улыбнулся гость.
   - Я все знаю, - все так же серьезно ответил парфюмер.
   "Дельный мужчина, - с растущим уважением подумал капитан, - умеет себя подать. Недаром он при королеве-матери, как Локуста при Нероне. Скольких уже отравил, а никто худого слова про него не скажет".
   - Не надо так думать, - тихо сказал Рэне. - Давайте лучше поговорим о деле.
   Капитан вздрогнул. Потом натянуто рассмеялся.
   - О деле так о деле, дорогой мэтр. Вы сумеете найти избранника?
   - Да.
   - Что вам для этого нужно?
   - Мне известен день его рождения, теперешний возраст и знак зодиака, под которым он появился на свет. Большего пока не требуется. Я составлю гороскоп и сверюсь со своей картотекой. Может быть, в ней уже есть такой.
   - А если нет?
   - Поговорю со старшиной цеха алхимиков.
   - Дворянин может и не состоять в профессиональном союзе, - задумчиво протянул капитан.
   - А я могу прибегнуть к помощи иных сил, - перебил его Рэне.
   - Вы имеете в виду...
   - Не надо произносить этого, - остановил капитана Рэне. - Вы можете неосторожным словом породить в астрале враждебных ларв. Они помешают нашему делу.
   - Хорошо. А когда вы найдете его, что нужно будет делать мне?
   - Постарайтесь добыть для меня кусочек его одежды, волосы и кровь. Тогда задуманное удастся.
   - Вы верите этому документу?
   - Я верю всему, что связано с рыцарями Креста и Розы. Это гораздо серьезнее, чем некоторые предполагают.
   - Хорошо, мессир. Я готов беспрекословно повиноваться вам. Вы разбираетесь во всем этом гораздо лучше меня.
   - Благодарю вас, капитан. Оставьте мне свой адрес, чтобы я мог известить вас в случае надобности.
   - Я буду жить в Лувре. У брата.
   - Тем лучше. Передайте мои почтительнейшие чувства господину коннетаблю.
   Они раскланялись, довольные друг другом. Мэтр Рэне проводил гостя до дверей, как будто знал, что они уже не встретятся в этой жизни. Он обязан был знать это, поскольку по особому приказу уже составил гороскоп капитана. Капитан родился под знаком Сириуса, или, как его именуют несведущие люди, Собачьей звездой. Он сделал свое дело, и часы его были сочтены.
   Но не только звезды не благоприятствовали капитану. Он слишком много сделал для тайного ордена, слишком многое знал. Звезды могут перемениться. Но люди навряд ли. Они обычно не прощают опасной вины осведомленности...
   С этого дня никто более не видел на парижских улицах высокого человека в малиновом плаще. Его худая, как борзая, белая английская лошадь тоже пропала бесследно.
   Но прежде чем пуститься в свой последний путь, капитан провел приятную ночь в Лувре. Почти до рассвета пировал он с любимым братом своим - коннетаблем Франции. Но за игристым анжуйским и терпко-красным бургундским вином не забывал о только что полученных секретных инструкциях. Записка, которую он по прочтении сжег, таинственным образом оказалась в кошельке с оставшимися пистолями. Поскольку после посещения мэтра Рэне капитан ни с кем не общался, оставалось предположить, что записку ухитрился сунуть смуглый и гибкий, как вороненый клинок шпаги, парфюмер. Он проделывал и не такие чудеса, так что все было в порядке.
   Отяжелевший и утомленный, капитан забылся на какой-то часок в постели одной из фрейлин. Сон его был тревожен и дик. Он вырвался из него, как из подвала, наполненного сизым угарным дымом. Голова казалась распухшей, заплывшие глаза слезились от синюшного света окон. Он с трудом разлепил веки. Вспомнил записку. На какой-то миг усомнился в том, что действительно прочел ее и сжег потом в камине.
   В странном таком состоянии очумелости выехал он из дворца, не попрощавшись с братом. Миновал посты швейцарцев, глубоко и шумно вздыхая от сосущей под самой диафрагмой пустоты. Только на печальной площади Сен-Жен-ан-Грев немного пришел в себя. Над пустыми виселицами кружились голодные вороны. Каменные столбы с перекладинами, заржавленные крючья и страшные в своей неподвижности колеса пробудили тошноту под сердцем. Часы на церкви святого Иакова пробили семь раз.
   Он поехал по улице Сент-Антуан к городским воротам. Оттуда начиналась дорога на Венсен и Монтрей. Не слезая с лошади, шепнул пароль лейтенанту стражников. Заскрипели цепи, и медленно опустился подъемный мостик. Неистово кричали петухи, задирая затянутые пленкой глаза к разгоравшемуся небу.
   Одиноко и гулко прогрохотали подковы по дубовым доскам. Очутившись за городским валом, по другую сторону наполненного зацветающей водой рва, капитан плотнее завернулся в теплый и столь заметный плащ свой фландрского малинового сукна и легонько пришпорил лошадь. Не слишком шибко скакал он по пустынной венсенской дороге. Солнце било прямо в спину, и странная удлиненная тень скользила по пыльным мостовым. Всего лишь несколько минут могли бы изменить его судьбу. Несколько минут, несколько лишних поцелуев юной жеманной фрейлины. Но он поспел к Венсенским воротам как раз вовремя, чтобы именно в эту минуту покинуть Париж. Чтобы именно в этот, а не какой-нибудь другой момент проскакать мимо якобитского аббатства и налететь на выскочившего из-за поворота всадника.
   Лошади заржали и поднялись на дыбы. Капитан вылетел из седла и грохнулся в девственную пыль. Молодой поэт и ученый де Мирабо, прославленный потом под именем кавалера де ла Ну, именно в этот роковой миг оказался на пути капитана. Каким-то чудом он удержался в седле. И это решило дело. Если бы он вот так же, морщась от боли, с ослепшим от пыли лицом, пошатываясь, встал рядом с еще дрожащей лошадью, встреча эта могла закончиться мирно. Но кавалер де Мирабо не упал. И разъяренный капитан, подхлестываемый болью и физиологическими последствиями бурной ночи, не услышал учтивых слов извинения.
   - Придется вам повернуть коня, сударь! - слегка заикаясь от бешенства, сказал капитан. - Вы держали путь в Париж, но я вынужден просить вас поехать со мной к Венсенскому лесу.
   - Как вам будет угодно, сударь! - Вольдемар де Мирабо гордо вскинул голову и подтянул поводья...
   Они спешились у старого дуба. Сбросили плащи, расстегнули колеты. Оставшись в одних рубашках, померили клинки. Шпага капитана оказалась длиннее на целую ладонь, и он предложил обменяться оружием.
   - Я привык к своей шпаге, - ответил де Мирабо. - И если вы по-прежнему намерены драться, сударь, то мы можем остановиться на поединке с кинжалом и шпагой.
   - Я принимаю ваши условия! - капитан поклонился и вынул андалузский кинжал.
   Де Мирабо отвесил ответный поклон, бросил на траву шляпу и встал в позицию.
   Утренний туман таял в прорывающихся сквозь листву лучах. Лошади мирно щипали росистый клевер.
   Дуэлянты сшиблись в четыре клинка и, резко оттолкнув друг друга, отпрыгнули назад. Де Мирабо понял, что не устоит перед таким противником. Он сделал ложный выпад с четвертой позиции и попытался достать капитана кинжалом, но тот ловко ушел в сторону. Он легко отражал самые стремительные атаки, почти не сходя с места. И когда кинжал де Мирабо ударил о рукоять капитановой шпаги, могучий рывок снизу почти подбросил кавалера в воздух. В то же мгновение он получил укол в плечо. Раскаленная боль прожгла тело. Де Мирабо пошатнулся, безотчетно защищая раненое место шпагой. Кинжал его выпал из обессиленной руки. Ему показалось, что противник собирается нанести рубящий удар сверху. Он попытался прикрыть голову шпагой, но капитан молниеносно провел мулинэ и резким движением обезоружил кавалера. Откуда-то прогремел выстрел, и, вскинув голову к изрешеченной солнцем листве, капитан сделал последний выпад и упал на спину. Он лежал, выпятив могучую грудь и раскинув не выпустившие оружия руки.
   Из зарослей орешника вышел высокий худой человек в шишаке и кирасе. На глазах его была маска, в опущенной руке еще дымился пистолет.
   Зажимая руками только что полученную рану в живот, кавалер де Мирабо попятился к дубу. Прижался спиной к стволу, ощущая сквозь тонкую ткань рубашки колючий рельеф коры. И медленно сполз вниз, уткнувшись лицом в колени. Теплая липкая кровь просочилась сквозь сжатые пальцы, и они ослабли, скользя друг о друга.
   Кто-то осторожно перевернул его на спину. Он приоткрыл заволоченные мутью глаза и, цепляясь за уплывающее сознание, прошептал:
   - Что вы наделали, сударь...
   - Только спас вам жизнь. Не более, - ответил человек в маске, с треском разрывая на кавалере рубашку.
   Губы его извивались в изменчивой длинной улыбке.
   Небо стремительно понеслось навстречу де Мирабо. Он упал в него и закачался на мягком упругом облаке. А человек в маске быстро перевязал раны, помазав их каким-то снадобьем, поднял украшенную черными перьями шляпу капитана и хлестнул ею по белой лошадиной ляжке. Лошадь испуганно дернулась, заржала и понеслась в темноту леса, пропадая и проблескивая вдруг среди стволов и ветвей. Потом он хлопнул в ладоши, и на поляне появились трое вооруженных до зубов слуг. Двое из них осторожно подняли лежавшего в беспамятстве де Мирабо и понесли его. Человек в маске сделал третьему слуге знак, и тот подхватил под уздцы лошадь кавалера и повел ее вслед за носилками. Человек в маске склонился над капитаном, двумя пальцами опустил веки на удивленно выпученные глаза и прикрыл лицо шляпой с траурным оперением. Потом, обшарив труп, вытащил кошелек, подкинул на ладони, улыбнулся и спрятал в карман.
   Он вышел на опушку Венсенского леса, когда слуги осторожно укладывали кавалера де Мирабо в карету, окна которой были затянуты черными занавесками...
   Когда Вольдемар де Мирабо очнулся после жестокого, изнурительного кризиса, память его напоминала паруса испанского галеона, попавшего под огонь английских пушек. Ему явственно представилась серая одноликая ткань и рваные дыры на ней, когда он убедился, что не может припомнить события последних дней. Жар схлынул и просочился куда-то сквозь влажные простыни. Раны еще болели, но уже не прежней нарывающей, воспаленной болью, и начинали чесаться. Вольдемар сам чувствовал, что выздоравливает.
   И в это первое удивительное утро, утро полнейшего обновления тела и мира, Вольдемара навестил очень знакомый, но совершенно неизвестный человек. Был он высок и гибок, как шпага, смугл лицом и кареглаз. Тщательно завитые черно-блестящие волосы его благоухали беспокойным и чуть душноватым эликсиром Востока. Но всего примечательней были губы его. Тонкие и странно-подвижные, напоминали они стремительную опасную змейку.