Эндо Сюсаку. Женщина, которую я бросил

   Со смешанным чувством неловкости и стыда Мицу смотрела на подругу. Может быть, неделю назад она и сама с радостью бросилась бы собирать камешки у дома Такаминэ Хидэко, но теперь восторженность Ёко показалась Мицу глупой, а влюбленность подруги в Исихаму и Сатоу - детской.
   «А я, я была с Ёсиокой-сан и знаю тайну мужчины».
   Мицу стало грустно, она снисходительно посмотрела на Ёко.
   - Ну хватит, пошли домой.
   На обратном пути они увидели дом Кисикавы Акиры, комического актера. Он тоже принадлежал к числу их любимцев. Крупный, сложенный, как борец, и обладающий приятным голосом, Акира часто выступал вместе с Такаминэ Хидэко. У него, как это и подобает такому знаменитому актеру, был великолепный европейский коттедж. Во дворе коттеджа сушилось огромное одеяло.
   - Ой-ё-ёй,- засмеялась Ёко, - какое у Кисикавы-сан одеяло! В два раза больше наших.
   Мицу молча посмотрела на двухспальное одеяло.
   Домой они возвращались в сумерках.
   В электричке было полно народу. В основном супружеские пары, многие с детьми, возвращавшиеся с воскресной загородной прогулки. Мицу и Ёко с трудом выбрались на перрон.
   - Подождешь меня?
   - А куда ты?
   - Я сейчас.
   Оставив подругу, Мицу побежала в торговые ряды, мутные огни которых слабо светили сквозь серую мглу. Слава богу! В витрине ателье мод, залитой матовым светом люминесцентной лампы, по-прежнему висели кожаная куртка с белым меховым воротником, лыжные перчатки и желтый жакет.
   «До двадцатого числа надо заработать пятьсот иен».
   Вот и день зарплаты. Мицу пришла на работу раньше других, убрала фасовочный цех, а потом то и дело прибегала туда посмотреть на часы. Обычно время до обеденного перерыва шло быстро, а сегодня стрелки часов еле двигались.
   - Что с вами, Мицу-сан? Вы все время бегаете в фасовочный цех, - спросила жена управляющего.
   После обеда управляющий сел на велосипед и поехал в банк.
   В день зарплаты у всех хорошее настроение. Мужчины, собравшиеся у дверей конторы, не сплетничали, как обычно, а насвистывали модные песенки.
   Возвратившись из банка, управляющий сказал:
   - Сейчас буду выдавать!
   Рабочие вытащили свои печати из кармана спецовок и по очереди стали входить в кабинет управляющего, а выходили оттуда с конвертами в руках. Место каждого в очереди определялось возрастом и стажем, поэтому Мицу с Ёко были последними.
   - Последним всегда везет, - смеялась Ёко. - Моя мама так говорила.
   В маленьком светлом кабинете управляющего у стола стоял Тагути.
   - Нет, нет, - говорил управляющий, отмахиваясь от него. - Фабрика у меня небольшая. Я ко всем и к тебе тоже отношусь, как к родным. Но ты уже четыре раза брал взаймы.
   - Это в последний раз. Поверьте моему слову. Больше постараюсь не занимать, - увидев девушек, Тагути смешался.
   - А, это вы! - Управляющий с облегчением повернулся к подругам и толстыми пальцами листнул ведомость.
   - Ёкояма-сан - две ночные смены. Морита-сан - десять ночных смен. Молодцы! Получайте. Только зря не тратьте.
   Вытащив из стола конверты с зарплатой, он положил туда заработок за ночные смены.
   Тагути с завистью смотрел на девушек.
   Из конторы Мицу и Ёко пошли в фасовочный цех.
   - Что за человек этот Тагути-сан? - удивляласьЁко. - По уши в долгах, в дом ничего не приносит и еще занимает, чтобы пропить или проиграть в карты.
   В обеденный перерыв они часто видели, как Тагути играл с друзьями, устроившись в углу цеха. Мицу знала о нем еще кое-что, но сейчас ей было не до Тагути.
   Кончились бессонные ночи, когда она одна в опустевшем цехе промывала спиртом банки, слушая тоскливое завывание ветра. Все! Теперь она хоть сейчас может пойти и купить желтый жакет. Желтый жакет и носки для Ёсиока-сана.
   - Ёко-саи!
   - Да?
   - Мне нужно отлучиться минут на пятнадцать.
   - Зачем?
   - Хочу кое-что купить.
   Мицу сбросила спецовку, надела гэта и вышла на улицу. Холодный ветер крутил пыль возле фабрики.
   У ворот стояли Тагути и женщина с двумя детьми: один был у нее за спиной, другого она держала за руку. Ветер донес до Мицу их разговор.
   - Идем домой, - женщина была женой Тагути. - Я не для себя прошу. Детей пожалей.
   - А я тебе говорю, что не могу! Не могу, и все, - кричал Тагути, топая ногами.
   Мицу не хотела подсматривать чужую ссору и спряталась за приоткрытую дверь.
   Вскоре послышался стук гэта и, с остервенением плюясь, мимо нее прошел Тагути.
   - У, надоела, - прошипел он.
   Жена Тагути осталась понуро стоять у дороги на самом ветру.
   - Добрый день, - поздоровалась с ней Мицу
   - Ах, это вы! День добрый. Далеко?
   - В торговые ряды. Хочу кое-что купить.
   - Купить? А мы о покупках и не мечтаем, - она покачала ребенка за спиной. - Наш папа опять ничего не принес...
   Она рассказала, что Тагути ползарплаты тратит на карты и водку, вот и сейчас пошел куда-то, а завтра обязательно нужно уплатить за школьные завтраки сына - уже три месяца не платили, но Тагути до семьи нет никакого дела, он даже ранец не может купить мальчишке.
   - Хорошо, что я немного подрабатываю. Вот он и надеется на меня, прямо хоть работу бросай. Но ведь без моих денег нам не прожить...
   Она долго жаловалась на свою горькую судьбу. Когда ребенок на спине начинал плакать, женщина шевелила плечами, мальчик успокаивался и, приоткрыв рот, внимательно глядел на Мицу. У него было бледненькое личико, а у губок маленькие прыщики.
   - Да, вам не позавидуешь. Но что делать? - Улучив удобную минуту, Мицу попрощалась и ушла.
   К ателье можно было пройти напрямик, через пустырь, и Мицу, которой не терпелось купить жакет, едва не бежала по ухабам и впадинам.
   - Пошли домой, мама, - жалобным голоском тянул мальчишка. Ветер донес его плач. - Идем скорей.
   - Ох и надоели вы мне, - сказала женщина.
   Пыль, поднятая ветром, слепила глаза Мицу, а голоса, которые он доносил, разрывали ей сердце.
   Плач малыша... жалобы старшего... горестный голос матери... старик в форме Армии спасения, похожий на пугало... женщина, тяжело поднимающаяся по склону... нудный дождь... мокрые окна гостиницы... сырая постель... И еще... Еще голос... Чей-то усталый голос...
   «Ты должна вернуться к этой женщине, твои деньги спасут ее и ее детей».
   «Но ведь я ночами недосыпала, работала без отдыха», - старалась Мицу возразить этому голосу.
   «Знаю, все знаю. И то, что тебе хочется купить желтый жакет, и то, что ты работала ради этого одна, когда все спали. Знаю. Но именно поэтому я прошу тебя отдать тысячу иен мальчишкам и их матери».
   «Нет-нет. Почему я? Я здесь ни при чем. Это Тагути-сан виноват, он отвечает за семью».
   «Да, но не только он. Все люди отвечают. Надо уметь откликаться на чужое горе, чужое несчастье, принимать их, как свои собственные... У тебя на груди крестик...»
   Мицу скорее чувствовала, чем понимала смысл Этих фраз. Перед ней появилось бледное лицо ребенка, его внимательные глаза, розовые прыщики по краям губ. Сердце Мицу заныло. Эти прыщики она была не в силах видеть, но они стояли у нее перед глазами, и это было непереносимо.
   Порыв ветра снова запорошил пылью глаза Мицу. Она уже была далеко, но ей по-прежнему слышался жалобный голос мальчика.
   Протирая глаза, Мицу возвратилась к женщине.
   - Тетя! - женщина и дети повернулись к ней. - Сколько вам нужно денег? Я одолжу.
   Мицу протянула руку, сжимая в кулаке тысячеиенный билет. Она попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получилась жалкая гримаса.
   - Только не говорите об этом Тагути-сан.
   И тут Мицу внезапно почувствовала боль в запястье.
   Эти темно-красные пятна величиной с мелкую монету появились полгода назад. Они не болели и не чесались, но однажды, когда ее обнимал Ёсиока, запястье пронзила острая боль...
   Прошло еще полмесяца. Ёсиока по-прежнему не давал о себе знать. Что с ним? Может быть, забыл? Или болен? Да, он, наверное, заболел. Лежит один, и никто за ним не ухаживает. Мицу забеспокоилась. Он, правда, говорил, что приходить к нему ни в коем случае нельзя, но если он действительно болен? Нет, нужно сходить, нужно сходить...
   И вот в ясный субботний полдень Мицу надела свою старенькую оранжевую кофточку и вышла из дому.
   Проходя мимо ателье мод, она отвела глаза от витрины и ускорила шаг. Она с детства привыкла смирять свои желания.
   Где живет Ёсиока, Мицу знала. Получив его первое письмо, она сохранила конверт с обратным адресом. А сегодня достала его и положила в карман кофты. Затем, установив по карте Токио, висевшей в конторе, что квартал Ёсиоки находится недалеко от станции Очаномидзу, она поехала в Синдзуку. Там она пересела на электричку и через двадцать минут сошла. Молодой железнодорожник, которому Мицу показала конверт с адресом, объяснил ей дорогу.
   Хотя уже вечерело, на улице было тепло. Студенты в четырехуголках, девушки с портфелями в руках толпились возле книжных лавок и у кафе. Она украдкой рассматривала их, надеясь увидеть Ёсиоку.
   Пройдя Сюнгадай, Мицу повернула влево, как велел железнодорожник. Ей пришлось еще два-три раза показать конверт прохожим, пока она добралась до серого одноэтажного дома с разбитой входной перегородкой, оклеенной газетами. Перегородка громко скрипнула, когда Мицу раздвинула ее. В коридоре никого не было. В углу стояли солдатские сапоги и старые туфли.
   - Простите! - крикнула Мицу.
   - Кто там? - послышался немолодой женский голос, и в коридор вышла полная женщина с полотенцем на голове и совком в руках.- Что вам нужно? - спросила она неприветливо.
   - Я... я... пришла к Ёсиоке-сан.
   - К Ёсиоке-сан? - Женщина взглядом смерила Мицу с головы до пят. - А ты кто такая?
   - Я... я его знакомая. Он дома?
   - Нет. И уже давно исчез неизвестно куда. И даже не заплатил ни за квартиру, ни за электричество, а в комнате развел такую грязь, что войти невозможно.
   - А куда он мог переехать?
   - Куда? Я сама хотела бы это знать. Я не взяла с него задатка, и вот благодарность! Нынешние студенты все такие. Никому нельзя верить.
   Едва помня себя, Мицу выбежала из дома. Она быстро поднялась по улице Сюнгадай. Здесь было полно студентов в вымазанных вазелином четырехуголках.
   - Сыгранем ночью в шахматы?
   - Нет, я пойду в бильярдную.
   Бойкие разговоры студентов напомнили ей Ёсиоку. Мицу остановилась возле книжного киоска и заглянула внутрь, надеясь увидеть Ёсиоку. Заглянула она и в чайную, но Ёсиоки нигде не было.
   Солнце уже село, окрасив полнеба багряным пламенем. Народ толпился у билетных касс. Мальчишки продавали вечерние газеты.
   Мицу, остановившись на площади перед вокзалом Очаномидзу, не торопилась покупать билет.
   Прошло несколько электричек, очередь за билетами поредела, а Мицу все стояла, все ждала чего-то, глупая...

Четвертая запись Ёсиоки Цутому

   Постепенно я забыл о Морита Мицу и не думал о том, где она, что с ней, будто никогда не было двух наших свиданий.
   Как корабль, исчезающий за горизонтом, облик Мицу сначала стирался в моей памяти, потом превратился в неразличимую точку, а потом и вовсе исчез. Я считал, что она для меня не имела и никогда не будет иметь никакого значения.
   Но нельзя так просто забыть о человеке, я еще дважды вспомнил о Мицу. Как тень облака мимолетно касается одинокой вершины горы, так эти воспоминания лишь на мгновение касались моей души и исчезали.
   В первый раз это случилось весной следующего года; в то время я подрабатывал, запуская рекламные воздушные шары. Это было не очень трудно: развалясь на солнце, я следил с крыши дома, чтобы шары не отнесло ветром. Снизу долетал шум города: шорох шин, фырчание автомобилей, звонки трамваев; а вокруг раскинулись крыши Токио, море крыш: дома, похожие на спичечные коробки, неровными рядами уходили за горизонт. Бесконечное множество домов, а в них бесконечное множество людей... Таких же, как я...
   «Как много на свете людей, и все разные, двух одинаковых не найдешь, - думал я, потирая окоченевшие руки. - Живут, радуются, страдают...»
   И тут я вспомнил Мицу.
   «И она затерялась где-то в этом огромном городе, подернутом мглистой дымкой, - подумал я. -Интересно, что она сейчас делает?»
   Эта мысль всплыла в моем мозгу, как щепка на поверхности мутного потока, всплыла на один миг и исчезла, увлеченная в пучину...
   Потом как-то, сидя в парикмахерской недалеко от моего дома, я от нечего делать листал лежавшие на столе старые журналы, среди которых был «Звезды экрана». На последней странице, как обычно, публиковались письма читателей.
   Какая-то дурочка рассказывала о себе, о своих родных, о своей работе, о своей несчастной любви... Она писала, что от нее ушел парень, студент, с которым она познакомилась, завязав переписку, и которому отдалась на третьем свидании.
   Имя девушки было другое, да и вряд ли Мицу решилась бы на такой шаг, и все же письмо было словно про нас написано.
   Ниже был помещен ответ редакции. Писала его, видать, культурная бабенка. Она гневно, красивыми словами осуждала парня, его безответственность, заявляла, что такой мужчина не достоин женской любви, и под конец советовала девушке забыть его и начать новую жизнь.
   Я поднял голову от журнала. Старик парикмахер щелкал ножницами; мальчик, его помощник, жарил на плите рисовую лепешку.
   Прочитав ответ, я почувствовал неприязнь к его автору. Подумаешь! У нее, наверное, рожа как подошва сапога, а она считает себя вправе свысока глядеть на людей? Ее ответ никого не спасет и никого не погубит. Да и разве можно исцелить страдания пошлой нотацией? Если хорошо вдуматься, эта женщина тоже поступила безответственно.
   - Так уж в этом мире устроено. Везде одинаково, - сказал парикмахер клиенту.
   Я отбросил журнал в сторону и забыл о Мицу.
   Прошел еще год. Ким-сан, когда мне было трудно, давал мне подработать, пусть и не совсем честным путем, и благодаря этому я окончил университет.
   В тот год началась война в Корее.
   Частные вузы страны испытывали финансовые затруднения, поэтому студентов принимали и выпускали без всяких ограничений. Это и помогло мне и моему другу Нагасиме, редко посещавшим лекции и плохо усвоившим курс наук, получить дипломы. Мы оказались на улице...
   - Что ж, подонок, прощай. Будь здоров!
   - И ты бывай здоров!
   На склоне горы Сюнгадай мы пожали друг другу руки.
   Мы были настоящими друзьями; ели из одной миски, у нас даже нижнее белье было общим. И вот расстаемся. Каждый делает шаг в океан, имя которому - общество. Что будет с нами? Кто знает! Но я бы хотел, чтобы и рядом со мной и рядом с ним всегда была женщина...
   Нашему выпуску повезло. Благодаря корейской войне промышленность процветала, и мы легко нашли работу. Разумеется, мы и не мечтали о том, что нас возьмут крупнейшие банки и фирмы: туда брали только выпускников Токийского университета.
   Я устроился в компанию по продаже гвоздей. Компания была не из больших: кроме двух управляющих и директора, в ее штате состояли еще человек двадцать служащих, но компания эта заключала контракты с крупнейшими скобяными фабриками и поэтому была перспективной. Ее дела шли неплохо, и это меня вполне устраивало. Неважно, в конце концов, что она маленькая...
   «Лучше быть головой петуха, чем задом коровы», - этим изречением, которое я усвоил в студенческие годы, я закончил письмо домой, где сообщал, что устроился на работу.
   Наконец-то после долгих лет мытарств и нужды появился просвет.
   Среди служащих компании не было почти никого с высшим образованием; я один был только что со студенческой скамьи, то есть самым молодым и самым образованным, и поэтому с первых же дней не сомневался, что девушки-сотрудницы будут смотреть на меня с обожанием.
   Но главное - обязательно стать головой петуха. Это лучше, чем стоять на нижней ступени крупной фирмы, то есть быть задом коровы.
   В метро я глядел в темные стекла и, стараясь представить себя через 10-15 лет, радужно улыбался.
   Великолепные вращающиеся кресла, обитые шелком, в которых сидели управляющие Катаока-сан и Ёсимура-сан, не были похожи на стулья прочих сотрудников. В сверкающих столах этих господ отражались белые телефоны. Утром все служащие стоя приветствовали Катаоку-сан и Ёсимуру-сан, а Хирояма приносила им чай в кабинет.
   Через 15 лет я тоже должен стать таким.
   А что для этого нужно?
   Возвращаясь с работы, я покупал в букинистических магазинах книги, которые назывались: «Секрет успеха», «Как сделать карьеру», «Как я достиг своей цели». Читать их было трудно, как, впрочем, и понять, о чем там идет речь. Автор одной из этих книг, под названием «Магия веры» (перевод, сделанный с английского), советовал каждый день перед зеркалом говорить вслух, чего ты хочешь добиться. Автор утверждал, что подобное самовнушение, гипнотизируя человека, пробуждает в нем тайные силы, помогающие осуществлять любое желание. И все эти книги в один голос утверждали, что для карьеры все средства хороши...
   В обеденный перерыв, когда все выходили на прогулку и в конторе никого не было, я шел в умывальную комнату, становился перед зеркалом и тихо говорил:
   - Я сделаю карьеру! Я сделаю карьеру во что бы то ни стало. Я всего достигну.
   Мое лицо, отражавшееся в зеркале, было тупым и жалким, его искажали гримасы, словно я страдал запором. И все же я повторял эти слова старательно и серьезно.
   И вот однажды, когда все служащие ушли на прогулку, а я, стоя в умывальной, выполнял свой обычный ритуал, я увидел в зеркале рядом со своим лицом лицо молоденькой девушки. Она смутилась первая.
   Эта оказалась Миура Марико, племянница директора. Наверное, именно поэтому управляющие, обращаясь к ней, говорили «мисс». В компании она работала второй год.
   - Я думала, сюда вор забрался.
   - Гм... гм...
   - Простите, - сказала она с улыбкой, - но я возвращалась с прогулки и услышала ваш голос, это меня удивило и я даже хотела кого-нибудь позвать, - она набрала в стакан воды и выпила, глядя мне в лицо. - Вы какой-то странный, Ёсиока-сан!
   - Почему вы так решили?
   - Вы замкнуты, редко с кем разговариваете и вдруг беседуете сам с собой в умывальной.
   Я слушал ее, но думал совсем о другом. Какие у нее глаза! Сверкают, как черные алмазы! Губы девушки после питья порозовели, и прозрачные капли стекали по белоснежному подбородку.
   Я вспомнил рассказ Нагасимы о девушках, собирающих виноград под осенним солнцем. Как мне хотелось полюбить такую девушку или хотя бы поговорить с ней! И вот передо мной Миура Марико, которая, наверное, краше деревенских девушек.
   И тут я вдруг обнаружил, что к моему восхищению красотой Марико примешивается какое-то корыстное чувство. Ведь эта девушка - племянница директора, а значит, близость с ней будет для меня небесполезна.
   - Что поделаешь! - вздохнул я. - Ведь я здесь новичок. У меня много забот. Во-первых, нужно научиться работать на счетах. Раньше мне никогда не приходилось этим заниматься. А теперь я каждую ночь вижу счеты на ножках, которые гоняются за мной.
   - Бедный! - засмеялась Марико. - Я действительно часто видела, как вы угрюмо щелкаете на счетах. Но вы учились в университете и справитесь с этим!
   - Послушай, - сказал я серьезно, - ты можешь меня научить. Ведь ты так хорошо работаешь на счетах.
   - Но...
   - Что «но»? Тот, кто знает, должен помогать тому, кто не знает, это долг человечности.
   Опустив голову, девушка вертела в руках стакан. Потом застенчиво посмотрела на меня. У нее было такое милое, такое прекрасное лицо. Не то что у этой добродушной дурочки Мицу.
   Свои занятия мы проводили в чайной неподалеку от конторы. Марико старательно следовала заветам, а я был прилежнейшим из учеников.
   Выбрали мы чайную потому, что, во-первых, мне не хотелось, чтобы сотрудники со средним техническим образованием, которые и без этого косились на меня, узнали, что я, дипломированный инженер, не умею работать на счетах, а во-вторых, в чайной проще было завязать дружеские отношения с Марико.
   Она все больше и больше занимала мои мысли, а свидания с Морита Мицу казались мне теперь такими далекими, что я уже сомневался, существовала ли вообще когда-нибудь на свете девушка по имени Морита Мицу.
   Но поступки наши по отношению к другим не остаются бесследными, они не исчезают, как снег под лучами февральского солнца. Ты можешь уйти навсегда, забыть, но знай, что память другого человека сохранит твои поступки. Однако тогда я об этом не задумывался...
   Неужели я был более коварным и бесчестным, чем другие мужчины? Не думаю. По крайней мере половина из нас пережила то, что было у меня с Мицу. А мое стремление понравиться Марико и завоевать расположение директора поймет каждый служащий.
   Да, я не был порядочным человеком, но разве я составлял исключение в армии служащих токийских фирм, мечтающих о благополучии и покое?
   Да, я решил использовать любовь Марико для своей карьеры, но ведь девушка мне действительно нравилась. Меня очаровывали ее белоснежная шея, мимолетная улыбка, непосредственность.
   Месяца через два после моего поступления на работу, в начале июня, компания устроила пикник для служащих. Это была инициатива директора. Пикник имел целью сблизить старых служащих с новичками. Место для пикника выбрали возле одного из озер у подножия Фудзиямы.
   В субботу мы поехали поездом до Одембы, потом пересели в автобус. День стоял жаркий, и в автобусе было душно. За окнами мелькали зеленые холмы, но никто не интересовался пейзажем; мы угощали друг друга сластями, пели песни. Саяма-сан, старейший из служащих фирмы, аккомпанировал на губной гармошке.
   - Смотрите-ка, Ёсиока и Марико прямо неразлучны, и в поезде и в автобусе вместе. Тут дело нечисто.
   Над нами посмеивались, но это были доброжелательные шутки, без ехидства.
   - Что вы! Что вы! Мы просто... Ну что здесь особенного? - оправдывалась Марико, застенчиво и радостно улыбаясь.
   Я не старался скрыть своих чувств, как в конторе.
   - Чем ты занималась до работы в компании? - спросил я развязно Марико, жуя карамельку, которой она меня угостила, и глядя в окно на волнующиеся вершины деревьев. - В деревне, наверное, жила, у бабушки?
   - Нет, - мой тон был для нее неожиданным. - Недолго работала в конторе фармацевтической фабрики в Кейдо.
   «Фармацевтическая фабрика в Кейдо? Где-то я о ней слыхал».
   - Там лекарства изготовляют?
   - Да, раньше изготовляли мыло, а теперь лекарства.
   «Где-то я об этом слыхал. Ах да, Мицу... Кажется, там работала Мицу».
   - Фабрика маленькая, но мне там было хорошо.
   - Там случайно не работала Мицу... Морита Мицу?
   - Работала. Кажется, она из деревни Кавакоси? Вы ее знаете, Ёсиока-сан?
   - Нет, я просто так спросил. Один мой товарищ...
   Я замолчал.
   Она ничего не заметила, но, если бы и заметила, краску на своем лице я объяснил бы усталостью и жарой в автобусе.
   Вскоре показалось голубое озеро. Красные и желтые крыши дач вокруг него утопали в зелени, а сами дачи были похожи на игрушечные домики. Оживленные девушки выпрыгнули из автобуса.
   Летний сезон еще не начался, а на берегу озера уже открылись рестораны и магазины сувениров.
   Семья американца, скорее всего офицера оккупационных войск, каталась по озеру на моторной лодке.
   - Вот здорово! - шепнула Марико, глядя, как лодка, едва касаясь воды, летела, разрезая гладь озера на две части.
   Ветер играл платком на ее голове.
   - Вы любите спорт, Ёсиока-сан?
   - Да.
   - Какой?
   - Я езжу верхом.
   Не знаю, почему я так ответил. Скорее всего, из тщеславия. И вскоре поплатился за это.
   - Ездите верхом?
   - Иногда.
   - Великолепно! Вы покажете нам класс! Где-то здесь дают лошадей.
   Отказываться было поздно. За киоском с сувенирами мы увидели четырех крестьян, державших за поводья лошадей. Марико побежала туда, а я поплелся следом. «Будь что будет. Только не трусь! Ведь это не скакуны с токийского ипподрома, а всего-навсего крестьянские клячи!»
   Однако я здорово опасался за свою правую руку.
   Как я и предполагал, лошади были худыми, глаза их гноились, над лошадьми кружили тучи мух. Вся компания со смехом и шуточками смотрела на нас
   Я должен показать себя!
   Крестьянин, увидев, что я еле-еле вскарабкался на спину лошади, усмехнулся. Старая кляча беспокойно жмурилась, мотала головой и вскидывала задом, словно хотела избавиться от невесть откуда взявшегося груза.
   - Наверное, в первый раз на лошади? - почтительно спросил крестьянин.
   - Да вы что?!
   - Ну, тогда вам не нужно помогать.
   Я чуть было не выругался, да рядом стояла Марико.
   Никогда не думал, что лошадь такая огромная. Мне казалось, что ногами я сжимаю необъятную бочку. Крестьянин слегка похлопал лошадь по крупу, и она чинно зашагала.
   - Будь осторожен, Ёсиока-сан, смотри не упади! - крикнула Марико.
   - Придумал же! - Мужчины с завистью и неодобрением смотрели на меня.
   Я медленно проехал мимо них.
   «Ничего страшного, - успокаивал я себя. - Такая лошадь никогда не понесет и не встанет на дыбы». Натянув узду, я обернулся назад, победно улыбаясь.
   Марико, стоявшая на фоне сверкающего серебром озера, ответила мне белозубой улыбкой. Небо было голубое, июньское.
   Вдруг лошадь остановилась и стала щипать траву.
   Я натянул поводья и несильно шлепнул ее по боку, но лошадь не обращала на меня ни малейшего внимания и продолжала набивать утробу.
   - В чем дело, Ёсиока-сан?
   - Почему ты остановился? Давай показывай класс!
   Все смотрели на меня, и мне стало не по себе, на лбу выступил пот. Я решительно ударил лошадь по крупу, и она, подняв голову, словно хотела сказать: «Ну что ты привязался ко мне?» - лениво побрела дальше.