Страница:
— С ним будет все в порядке, — сказала я ей. — Если он чего то захочет, то даже отец его не остановит. В этом он похож на меня. Попытайся избегать Малькольма. Держись от него подальше, — сказала я, вкладывая в слова совсем иной смысл. — Дом достаточно велик.
— Тем не менее, мне жаль его.
Она расплакалась, встала и вышла из комнаты.
Я не окликнула ее и даже не утешила. Я была рада, что между нею и Малькольмом пролегло сильное отчуждение. Пока существовали подобные расхождения, мне можно было не опасаться того, что она ответит на его амурные происки.
Но затем все вновь переменилось.
По случаю третьей годовщины Кристофера Гарланд и Алисия устроили прием и пригласили на него детей, которые были одного возраста с Кристофером, Малом, Джоэлем. Фойе Фоксворт Холла гудело, как школьный двор. Повсюду бегали дети. Алисия устроила аттракционы, развесила воздушные шарики и бумажные ленты. Миссис Уилсон приготовила огромный торт, разукрашенный яркими маленькими зверьками.
Малькольм отправился на работу рано утром, а Гарланд остался дома, помогая в подготовке вечера, что показалось Малькольму смешным и даже глупым.
— Он становится нелепым, когда речь заходит о Кристофере, — сообщил мне Малькольм рано утром за завтраком.
Гарланд и Алисия вышли из-за стола, чтобы подготовиться к вечеринке.
— Он ведет себя, словно выживший из ума старик. Можно подумать, это его первый ребенок?
— Вероятно, он гордится тем, что он не просто отец, а отец такого прелестного и умного малыша.
Глаза Малькольма сузились, и я вдруг впервые поняла, что он испытывает ревность от отношения Гарланда к Кристоферу.
— Разве тебе отец не уделял столько внимания?
— Едва ли. Все было как раз наоборот. Я на коленях умолял его взять меня с собой в командировку. После бегства матери он совсем ослаб и даже обвинял меня в том, что она сбежала. Я ему этого никогда не прощу. Моя мать любила меня больше всего на свете, и именно из-за его несостоятельности она оставила нас. Разве ты не чувствуешь, что всякий раз глядя в мои голубые глаза, он видит Коррин? Он знает, что ему так и не удалось заставить ее любить его так, как она любила меня. О, как, наверное, она ненавидела его… иначе она никогда бы не рассталась со мной. Я не прощу ему того, что потерял ее.
Впервые за многие годы я испытала жалость к собственному мужу и коснулась его дрожащей руки.
— Но ведь он проводил больше времени с тобой, когда ты повзрослел, не так ли? — спросила я, надеясь немного успокоить его волнение.
— Вовсе нет, пока я не подрос и не освободил его от некоторых обязанностей в конторе. Меня отправляли то в одну частную школу, то в другую, затем — в колледж, чтобы только я не попадался ему на глаза.
Когда я уезжал, он никогда не писал мне и не отвечал на мои письма. Однажды я приехал домой на Рождество и застал в доме много слуг, но самого отца не было — он уехал на одно из своих сафари. Ему даже не пришло в голову взять меня с собой. Мне не с кем было поговорить, у меня не было друзей, и я провел все каникулы, путешествуя по усадьбе, прислушиваясь к эху, которое издавали мои собственные шаги.
— Малькольм, — обратилась я, видя, что он готов вспоминать прошлое, а ведь он делал это довольно редко, — я всегда хотела спросить тебя. С тех пор, как мать уехала, она когда-нибудь писала тебе? Ты получал от нее известия?
— Ни слова, ни одной почтовой карточки, ничего. В пору детства и юности я считал, что отец прятал ее письма от меня, а я часто сидел в своей комнате и сочинял ответы для нее, которые так и не были отправлены. Мне было только пять лет! Она была мне нужна! Я не мог понять, как она могла отвернуться от меня, нежно любившего ее сына. Если бы я смог поговорить с ней сейчас, именно об этом я спросил бы ее.
— И что бы это сейчас тебе дало?
— Тебе все равно этого не понять, — бросил он, развернулся и, не став продолжать разговор, вышел из комнаты.
Я удивилась, что он рано вернулся домой в день рождения Кристофера, чтобы самому побывать на празднике. Он, разумеется, мог бы и не прийти на праздник, даже если это и обидело бы его отца. Меня поразило то, как он смотрел на Алисию, когда взгляд упал на нее в зале, где она забавляла детей, приехавших со всей округи.
На ней было одно из тех широких платьев, которое делало ее похожей скорее на мальчика, чем на девушку, хотя она и не надевала никакого корсета, чтобы убрать изящную грудь, выступавшую под тонким материалом. Она заколола волосы и надела две нитки крупного жемчуга. На вечеринке в окружении гостей она, казалось, сияла и вновь ожила. Она снова была такой, как в первый день своего приезда в Фоксворт Холл. Даже Гарланд, казалось, ожил: усталость на его лице исчезла.
Смех Алисии раздавался по всей комнате. Дети были очарованы ее теплотой и нарядным блеском. Они, буквально, ходили за ней по пятам, стремясь обратить на себя ее внимание. Впереди всех стояли два наших мальчика и по слогам распевали ее имя. Малькольм стоял неподвижно, словно статуя, и наблюдал за ней. Я ожидала увидеть в его взгляде обычную усмешку или ненависть, но вместо этого я, к удивлению своему, обнаружила мягкий и нежный взгляд в его глазах. Казалось, он был похож на тех детей, что вились около нее.
Что-то пугающее и безумное пробудилось в моем сердце. Он смотрел на нее тем вожделенным взглядом, которым мужчина смотрит на обожаемую им женщину. Страсть вопреки моим ожиданиям не потухла. Она дремала, спала в нем, словно огромный медведь в ожидании весны. Красота Алисии была подобна этой весне, она искушала его, будила в нем глубокие чувства и притягивала к себе снова и снова.
Я почувствовала это по тому, как он обращался к ней во время разговора. Я увидела это в его глазах, которые неотступно следили за ней, когда она проходила по залу, отдавая свои распоряжения по ходу вечера. Ему нравилось сидеть в кресле, попивая чай, и наблюдать за Алисией весь вечер.
Спустя некоторое время после окончания вечера и отъезда гостей Малькольм продолжал сидеть в фойе и наблюдал за тем, как Алисия руководит уборкой. Гар-ланд, уставший от хлопот, отправился в спальню. Я пошла купать детей и укладывать их в постель.
Алисия объявила, что также пойдет спать в лебединую комнату и перед сном прочитает хорошую книжку.
— Не правда ли, вечер был чудесным? — спросила она меня.
— Детям очень понравилось, — ответила я. — Но сомневаюсь, что трехлетний ребенок может оценить такое торжество.
— Оливия, ты порой рассуждаешь, как Малькольм, — вздохнула она.
Мне было жаль, что рядом не оказался Малькольм, которому приятно было бы услышать эти слова.
Я проследила за тем, как она поднялась по винтовой лестнице, а затем собрала свое рукоделие и отправилась в спальню. Я не смогла подняться следом за Алисией, так как слуги расспрашивали меня, куда убрать хрусталь, а миссис Уилсон хотела уточнить меню на завтра.
О том, что произошло наверху, позже рассказала мне сама Алисия, но вначале с ней случилась истерика, и было трудно понять, что же стряслось на самом деле.
Я поднималась по лестнице, когда услышала крики. Затем я услышала грохот за стенами лебединой комнаты. Взбежала по лестнице, пробежала по коридору и, подойдя к дверям комнаты, увидела, что Гарланд валяется на полу, а руки его судорожно цепляются за ночной халат.
Алисия лежала, растянувшись на кровати, ее ночная сорочка была разорвана от правого плеча и до пояса, грудь была ничем не прикрыта. Малькольм стоял над рухнувшим отцом, его руки были сжаты в кулаки, глаза вылезли из орбит, лицо было свекольного цвета. На правой щеке у него был глубокий шрам.
— Что случилось? — закричала я.
— Быстро вызови врача, — приказал Малькольм, к нему вернулась прежняя уверенность в себе, когда он увидел меня.
Я посмотрела на Алисию, которая теперь истерически рыдала и пыталась прикрыться разорванной ночной сорочкой. Гарланд не шевелился, я побежала к ближайшему телефону, который находился в трофейной комнате, и вызвала доктора Брэкстена.
Когда он приехал, Малькольм вытащил тело Гарлан-да в его собственную спальню и уложил на кровати. Алисия, надев халат поверх разорванной сорочки, наклонилась над Гарландом, рыдая и не отпуская его покалеченную руку.
— Что случилось? — спросил доктор Брэкстен, подбежав к кровати.
Малькольм посмотрел сначала на меня, затем на Алисию, а лишь затем ответил.
— У него был приступ, и отец стал громко кричать. Когда я вошел, он уже был без сознания, — объяснил он.
Доктор приложил стетоскоп к груди Гарланда, прослушал биение сердца и печально произнес:
Должно быть, у него произошел сердечный приступ. Очень жаль, но я ничего не могу поделать. Алисия закричала и бросилась к телу Гарланда.
Нет! Нет! Нет! — закричала она. — Не может быть! Мы только что отметили день рождения нашего сына. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, Гарланд, проснись! Покажи им, что ты не умер! Гарланд! Гарланд!
От ее рыданий и стонов дрожала кровать. Малькольм развернулся и вышел Он даже не взглянул на меня.
Я позвоню в похоронное бюро, — мягко произнес доктор Брэкстен Он взглянул на Алисию.
Лучше, чтобы они поскорее приехали сюда. Да, разумеется, — согласилась я. Он был у меня несколько недель назад, — объяснил доктор Брэкстен, — и я откровенно признался тогда, что не в восторге от его сердца, но он заставил меня поклясться, что я никому не скажу об этом, особенно, Алисии Он был такой человек.
Да, — согласилась я, понимая мотивы Гарланда. Он никогда не хотел признавать свой возраст. Он всегда старался превратить жизнь Алисии в розовый сад С ней все в порядке? Я дам ей какое-нибудь снотворное.
Я подошла к Алисии и, поколебавшись, обняла ее. Алисия, доктор Брэкстен хочет знать, не нужно ли тебе успокоительное?
Она покачала головой и затем оторвалась от Гарлан-ца У нее был отсутствующий взгляд, она осматривала комнату словно в бреду Доктор подошел к ней.
— Вам лучше сейчас вернуться к себе в спальню. Сон — лучшее лекарство в таком горе.
Она кивнула и позволила ему поднять ее с пола. Когда он проводил ее до дверей, она обернулась, посмотрела на тело Гарланда и вновь начала истерически плакать. Я пошла за ними и закрыла за собой дверь.
Малькольма нигде не было видно. Он уединился в какой-то дальней комнате, но это меня в тот момент не интересовало. Вместе с доктором мы отвели Алисию в лебединую комнату. Алисия разрешила уложить себя в постель, как маленького ребенка.
— Вам необходимо побыть с ней немного, — сказал он мне.
— Конечно.
Меня саму ошеломили происшедшие события, но я не утратила самообладания и достоинства. Мне было приятно, что доктор отметил мою способность отдавать распоряжения посреди всеобщего хаоса. Алисия же была совершенно потеряна.
— Я приглашу мастера из похоронного бюро, — прошептал он. — Если будет необходимо, позвоните мне.
— Спасибо, доктор Брэкстен.
— Мне жаль, — сказал он. — Он был прекрасным… Мне искренне жаль, — добавил он и вышел.
Я посмотрела на Алисию. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, и тихо плакала. Я подошла к входной двери и закрыла ее на замок. Я не хотела, чтобы нас беспокоили хотя бы некоторое время. Затем я вернулась к лебединой кровати и села рядом с нею.
— Алисия, я должна знать, что произошло до того, как я зашла и увидела эту ужасную сцену. Что Малькольм делал в твоей комнате? — Ее рыдания усилились. — Алисия ты должна мне все рассказать. У тебя никого больше нет, — добавила я, полагая, что это замечание было сейчас наиболее уместно.
Оно достигло своей цели, ее стоны прекратились, и она обернулась ко мне Она снова закрыла лицо руками, словно хотела утереть слезы, а затем натянула одеяло на лицо.
Это было ужасно, ужасно, — начала она.
Что именно?
Я лежала здесь и читала, чувствуя радость от того, что вечер так удался и все были счастливы. Гарланд… — Она снова принялась плакать. — Он был так горд, так счастлив Что же случилось? — настойчиво допытывалась я.
Я не закрыла дверь. Иногда… иногда Гарланд приходит ко мне ночью, — продолжала она. — Когда я услышала, что дверь отворилась, я решила, что это он, но это был Малькольм, — сказала она, посмотрев на дверь. Ее лицо исказилось от боли, словно вся сцена вновь прошла у нее перед глазами. И чего же он хотел?
Он хотел, — она сделала паузу, словно собиралась сказать о чем-то очень неприличном. — Он хотел меня, — произнесла она с гневом — Он подошел к моей постели. Я приказала ему уйти Он рассмеялся и просил меня не волноваться Гарланд спал Он говорил мне ужасные вещи что Гарланд слишком стар для меня, что он мне нужен больше, чем когда-либо, и что все было по поскольку он был сыном Гарланда.
— А что ты сделала?
— Я приказала ему убираться, иначе я позову Гарланда, но он не уходил из комнаты. Я села и приготовилась закричать, если только он приблизится. Он, наверное, понял это, потому что бросился на меня, зажал ладонью мой рот, придавил меня к подушке и стал грубо ласкать меня. В то же время я пыталась сбросить его, и он порвал мою ночную сорочку. Во время борьбы я ударилась головой о маленькую ночную лампу и закричала. Гарланд услышал мой крик и, вбежав в комнату, увидел, что Малькольм пытается задавить меня своим телом.
— Я тоже так подумала.
— Гарланд бросился к постели и стащил Малькольма. Они начали бороться. Гарланд обругал его последними словами, а Малькольм говорил гадости о первой жене Гарланда, об этой комнате, его мужском достоинстве. Они упали на пол и продолжали бороться. Наконец, Малькольм освободился от Гарланда и пополз к двери, но Гарланд был так взбешен, что не отпускал его. Он схватил его за шиворот, они покатились, и тут Гарланд вдруг вскрикнул. Он выскользнул из объятий Малькольма и упал на пол, где он… он, о, Боже мой. Неужели это правда? Гарланд умер?
— Да, — ответила я.
— Гарланд, Гарланд, мой Гарланд.
Она упала на подушку и снова зарыдала. Я знала, что она выплачется до изнеможения и уснет. Я ничем уже не могла ей помочь. Я вышла из комнаты и пошла разыскивать Малькольма.
Он оказался в трофейной комнате, и я поняла, что он все это время подглядывал за нами в глазок. Он сидел в кожаном кресле, уставившись на дверь, его лицо было белым, как бумага, глаза были широко раскрыты, и руки судорожно сжимали ручки кресла так, что я могла разглядеть вены, выступавшие под костяшками пальцев. Казалось, он изо всех сил цеплялся за дорогую жизнь.
— Что ты наделал? — спросила я его.
— Оставь меня в покое.
— Ты не догадываешься, что произойдет, если об этом узнают люди?
— Никто ничего не узнает. В этом не было моей вины. Он был серьезно болен. Доктор это подтвердит. А теперь убирайся и оставь меня в покое, — сказал он, проговаривая слова сквозь стиснутые зубы.
— Ты ужасный человек, Малькольм. Отныне ты никогда не будешь счастлив.
— Это произошло по ее вине, не по моей.
— По ее вине? — я почти рассмеялась.
— Убирайся, — повторил он. Я покачала головой.
— Мне жаль тебя.
В тот момент мне было действительно жаль его. Не важно было, какая маска была у него на лице, он, наверное, страдал от чувства вины, которое будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Оно, возможно, изменит его позднее, но сейчас оно ранило его словно нож, попавший в самое сердце. Очевидно, он пытался уменьшить свои страдания тем, что всю вину перекладывал на Алисию. В его искаженном сознании именно на ней лежала ответственность за то сопротивление, которое она ему оказала, а также за то, что она позвала на помощь Гарланда. В его искаженном сознании вся ответственность перекладывалась на женщину, а не на мужчину.
Может быть, позднее он будет уверять меня, что Алисия искушала его, мучила его. Поэтому она получила то, что заслуживала. Он обвинял бы во всем ту породу женщин, к которой она принадлежала. Он ненавидел ее и любил ее, точно так же, как ненавидел и любил собственную мать.
Я вышла, оставив его в темной комнате, погруженной в сумерки.
Похороны были пышными вопреки ожиданиям Малькольма. Приехало много людей, некоторые даже издалека — деловые партнеры, старые друзья, родственники и многие люди, кого взволновала смерть одного из богатейших людей в округе.
Малькольм хотел кремировать тело отца, устроив по этому случаю небольшую церемонию, но Гарланд предчувствовал намерения сына и его равнодушие. Вместе со своим духовником он составил письменное распоряжение, и когда преподобный Мастерсон извлек этот документ, Малькольму ничего не оставалось, как подчиниться. Должны были состояться пышные похороны, и потрачена изрядная сумма денег.
Счастливым обстоятельством, с его точки зрения, можно было считать состояние Алисии до, во время и после похорон. Под действием сильных транквилизаторов она передвигалась, словно была в страшном сне, ее лицо было мертвенно-бледным, взгляд отсутствующим, она никого не слышала, не видела и ничего не говорила. Ее мать была пожилой, больной женщиной и не смогла приехать на похороны. Как я сказала ей в ночь смерти Гарланда, у нее не было никого, кроме меня.
Я проследила за тем, чтобы она должным образом оделась, хорошо поела, и чтобы маленькому Кристоферу было уделено должное внимание. Я была рядом с нею, направляла ее действия во время церемонии, иногда слегка поддерживала. Я видела, что люди наблюдают за нами, их тронуло мое участие, известия об этом передавались от одного другому. Миссис Уилл, женщина средних лет, служившая много лет личным секретарем у Гарланда, заметила:
— Гарланд был бы признателен вам за помощь и участие к Алисии. Он так любил ее, так любил.
— Я лишь исполняю то, что необходимо. Меня не за что благодарить.
— О да, конечно, — согласилась она.
Присутствовавшие на похоронах выразили соболезнование Алисии, но она никого не видела. Смерть Гарланда превратила их всех в посторонних людей. В определенном смысле все те, с кем она познакомилась благодаря ему, умерли вместе с ним. Она уже переходила в иной мир, где не было Гарланда, его смеха и любви, в мир отзвуков и воспоминаний. Возможно, я стремилась быть ближе к ней, потому что лучше ее самой знала тот мир, куца ей предстояло войти. Я как бы приглашала ее туда, понимая, что она присоединится ко мне, и отныне мы будем вместе страдать от одного чувства — одиночества.
В течение всего следующего месяца Алисия была крайне слаба. Испытывая сильное умственное напряжение и принимая лекарства, она часто забывала о том, что необходимо спускаться к завтраку или обеду. Мне приходилось напоминать ей об этом. Она подбирала темные, довольно простые платья. Лицо ее оставалось бледным. Сердце учащенно билось, глаза потемнели, и взор потух, как в искусственных глазах тех набитых чучел трофейных зверей, что заполняли охотничью комнату. Единственным, кто оживлял ее лицо, был маленький Кристофер. Если бы не он, она бы никогда не покинула своей комнаты.
В дни траура Малькольм вел себя так, словно Алисии не существовало. Когда бы он не увидел ее, он смотрел сквозь нее, куда-то в сторону. Он никогда не разговаривал с ней, и она не обращалась к нему. Он и меня не спрашивал о ней. И я знала, что он тем самым пытается снять с себя всякую вину за случившееся. Возможно, он надеялся, что она угаснет и умрет, а его вина за все происшедшее так и не будет доказана.
Конечно, она сама подталкивала его к такому мнению, когда бродила словно тень по комнатам Фоксворт Холла, одетая или в черное, или в серое, или темно-синее, без грима, со строго заколотыми в пучок волосами, и при этом она избегала смотреть ему в глаза.
Наши обеды, по крайней мере те, на которых она присутствовала, были похожи на поминки. Она ела медленно, механически пережевывая пишу, Малькольм сидел, глядя перед собой. Иногда задавал мне вопрос, иногда делал какое-либо замечание. Долгие беседы не велись — лишь вопросы и ответы. Даже если она прикасалась к еде, то пальцы ее начинали дрожать, стоило ей прикоснуться к вилке. Она разрезала мясо медленно, с большим напряжением, словно нож был ужасно тупым.
Алисия даже не осознавала, когда обед заканчивался.
Малькольм вставал из-за стола и уходил, не прощаясь. Она удивленно поднимала на него глаза. Лишь в тот момент она осознавала, что присутствовала на обеде. Она долго смотрела на кресло Гарланда, и глаза ее наполнялись слезами. Это пустующее кресло причиняло ей боль всякий раз, когда она садилась за стол. Именно поэтому она с такой неохотой принимала приглашение на обед.
А когда она видела Малькольма, взгляд ее становился смущенным. Мне казалось, что она пытается осмыслить все происшедшее, но еще не в состоянии сделать этого. Возможно, она иногда грезила, и ей казалось, что Гарланд вот-вот спустится к обеду. Однажды мне даже показалось, что она ждала его. И мне пришлось уговаривать ее поесть хоть немножко.
Малькольм был спокойным и собранным. Как обычно, ее мрачное присутствие не портило ему аппетит. Казалось, он был удовлетворен состоянием дел, особенно отношением между ним и Алисией.
Но ее поведение действовало мне на нервы и нагоняло страх на детей.
Наконец, однажды я решилась напрямую поговорить с Алисией. Я надеялась, что оправившись от смерти Гарланда, она покинет Фоксворт Холл. Я подумала, что она сама подыщет подходящее место, как только прояснится ее финансовое положение. Она была молода, достаточно богата и могла подыскать себе хорошую партию. Какому же мужчине не захотелось бы жениться на молодой, очаровательной, богатой женщине, имевшей прелестного малыша?
— Никому из нас не доставляет радость случившееся, — сказала я, — но на тебе лежит огромная ответственность: ты должна преодолеть все свои печали и дать своему сыну должное воспитание и обеспечить его будущее.
Она хотела заплакать, но я этого не допустила, хотя мне было искренне жаль ее, сидевшую на постели, такую хрупкую и беззащитную, как птенец малиновки. Отчаяние смыло все очарование и прелесть с ее лица.
— Какой пример ты подаешь Кристоферу? А Малу и Джоэлю? — продолжала я. — Они видят, что с тобой, и как ты себя ведешь. Твое поведение превращает дом в морг.
— Оливия, я не могу представить себе, что Гарланд действительно умер.
Она сложила руки и начала вертеть ими, словно отжимала невидимую сырую одежду.
— Он умер, что в общем-то не удивительно. Некоторое время назад я обсуждала с тобой ваши семейные проблемы и указала, что он скончается намного раньше, чем ты. Ты, похоже, не придала значения моим словам.
— Напротив. Я просто не верила, что такое может случиться.
— Я предупреждала тебя, как опасно жить в мире грез. Теперь ты живешь в реальном мире, как, впрочем, и я с самого первого дня пребывания в этом доме.
Она внимательно посмотрела на меня. Это она поняла.
— Ты намного сильнее меня, Оливия. Ты ничего не боишься, ты не боишься одиночества.
— Жизнь закалит и тебя. Если ты не захочешь стать сильной, она по губит тебя. Ты этого хочешь? Ты хочешь оставить после себя осиротевшего сына?
— Нет!
— Тогда стряхни с себя жалость к своей судьбе и стань матерью собственному ребенку. Она молча кивнула.
— Я знаю, что ты права. Я перед тобой в неоплатном долгу. С первого дня, когда я приехала сюда, я знала, что ты добра и мудра, Оливия. Малькольм не может запугать тебя, несмотря на все его выходки.
— Одевайся, спускайся к обеду и перестань предаваться своим печалям, — приказала я.
Возможно, мне следовало бы и дальше укреплять в ней чувство собственной безысходности, но моя краткая речь возымела слишком большой эффект. Когда она спустилась в тот день к обеду, то налицо были все признаки ее исцеления. Она выглядела так, словно пробудилась после долгого сна. Она подрумянила щеки, накрасила помадой губы, надела нежно-голубое платье, а также одно из тех бриллиантовых ожерелий, что подарил ей Гарланд. Я даже забыла, какой очаровательной и прелестной она может быть. Мне не следовало об этом забывать. В то мгновение, когда она вошла в столовую, я поняла, что воскресила нечто большее, чем красоту Алисии. Глаза Малькольма расширились и заблестели; на лице исчезло скорбное выражение. Не один раз он устремлял на нее свой взор, а также беседовал с ней в течение обеда. Он придал лицу строгое выражение, когда заговорил о наследстве Гарланда и о том, куда он планирует вложить ее деньги.
— Пройдет некоторое время, прежде чем я смогу выправить положение, но вскоре мы с тобой сядем и разберемся в твоем финансовом положении.
— Благодарю тебя, Малькольм, — ответила Алисия.
— Почему необходимо так долго ждать? — спросила я. — После смерти отца мы смогли быстро разобраться с финансовыми вопросами.
— Здесь дело обстоит несколько иначе. Мой отец настаивал на том, чтобы были соблюдены предварительные условия, которые еще предстоит разработать, чем и будут заниматься опытные адвокаты. Наши средства были вложены в несколько предприятий. Твой отец был бизнесменом, а не инвестором. Его состояние должно было бы удвоиться, — отметил он в назидательном тоне.
— Все в порядке, Оливия. Не волнуйся, — сказала Алисия. — Я уверена, что не потребуется много времени.
Малькольм был очень доволен ее замечанием. Оно выглядело так, словно она стремилась защитить его. Если она хочет быть одураченной, подумала я, бог с ней.
Ее выздоровление продолжалось. Она заботилась о Кристофере и большую часть времени проводила с детьми. Она покупала кое-что из одежды для себя и Кристофера, становясь день ото дня все сильнее и краше.
— Тем не менее, мне жаль его.
Она расплакалась, встала и вышла из комнаты.
Я не окликнула ее и даже не утешила. Я была рада, что между нею и Малькольмом пролегло сильное отчуждение. Пока существовали подобные расхождения, мне можно было не опасаться того, что она ответит на его амурные происки.
Но затем все вновь переменилось.
По случаю третьей годовщины Кристофера Гарланд и Алисия устроили прием и пригласили на него детей, которые были одного возраста с Кристофером, Малом, Джоэлем. Фойе Фоксворт Холла гудело, как школьный двор. Повсюду бегали дети. Алисия устроила аттракционы, развесила воздушные шарики и бумажные ленты. Миссис Уилсон приготовила огромный торт, разукрашенный яркими маленькими зверьками.
Малькольм отправился на работу рано утром, а Гарланд остался дома, помогая в подготовке вечера, что показалось Малькольму смешным и даже глупым.
— Он становится нелепым, когда речь заходит о Кристофере, — сообщил мне Малькольм рано утром за завтраком.
Гарланд и Алисия вышли из-за стола, чтобы подготовиться к вечеринке.
— Он ведет себя, словно выживший из ума старик. Можно подумать, это его первый ребенок?
— Вероятно, он гордится тем, что он не просто отец, а отец такого прелестного и умного малыша.
Глаза Малькольма сузились, и я вдруг впервые поняла, что он испытывает ревность от отношения Гарланда к Кристоферу.
— Разве тебе отец не уделял столько внимания?
— Едва ли. Все было как раз наоборот. Я на коленях умолял его взять меня с собой в командировку. После бегства матери он совсем ослаб и даже обвинял меня в том, что она сбежала. Я ему этого никогда не прощу. Моя мать любила меня больше всего на свете, и именно из-за его несостоятельности она оставила нас. Разве ты не чувствуешь, что всякий раз глядя в мои голубые глаза, он видит Коррин? Он знает, что ему так и не удалось заставить ее любить его так, как она любила меня. О, как, наверное, она ненавидела его… иначе она никогда бы не рассталась со мной. Я не прощу ему того, что потерял ее.
Впервые за многие годы я испытала жалость к собственному мужу и коснулась его дрожащей руки.
— Но ведь он проводил больше времени с тобой, когда ты повзрослел, не так ли? — спросила я, надеясь немного успокоить его волнение.
— Вовсе нет, пока я не подрос и не освободил его от некоторых обязанностей в конторе. Меня отправляли то в одну частную школу, то в другую, затем — в колледж, чтобы только я не попадался ему на глаза.
Когда я уезжал, он никогда не писал мне и не отвечал на мои письма. Однажды я приехал домой на Рождество и застал в доме много слуг, но самого отца не было — он уехал на одно из своих сафари. Ему даже не пришло в голову взять меня с собой. Мне не с кем было поговорить, у меня не было друзей, и я провел все каникулы, путешествуя по усадьбе, прислушиваясь к эху, которое издавали мои собственные шаги.
— Малькольм, — обратилась я, видя, что он готов вспоминать прошлое, а ведь он делал это довольно редко, — я всегда хотела спросить тебя. С тех пор, как мать уехала, она когда-нибудь писала тебе? Ты получал от нее известия?
— Ни слова, ни одной почтовой карточки, ничего. В пору детства и юности я считал, что отец прятал ее письма от меня, а я часто сидел в своей комнате и сочинял ответы для нее, которые так и не были отправлены. Мне было только пять лет! Она была мне нужна! Я не мог понять, как она могла отвернуться от меня, нежно любившего ее сына. Если бы я смог поговорить с ней сейчас, именно об этом я спросил бы ее.
— И что бы это сейчас тебе дало?
— Тебе все равно этого не понять, — бросил он, развернулся и, не став продолжать разговор, вышел из комнаты.
Я удивилась, что он рано вернулся домой в день рождения Кристофера, чтобы самому побывать на празднике. Он, разумеется, мог бы и не прийти на праздник, даже если это и обидело бы его отца. Меня поразило то, как он смотрел на Алисию, когда взгляд упал на нее в зале, где она забавляла детей, приехавших со всей округи.
На ней было одно из тех широких платьев, которое делало ее похожей скорее на мальчика, чем на девушку, хотя она и не надевала никакого корсета, чтобы убрать изящную грудь, выступавшую под тонким материалом. Она заколола волосы и надела две нитки крупного жемчуга. На вечеринке в окружении гостей она, казалось, сияла и вновь ожила. Она снова была такой, как в первый день своего приезда в Фоксворт Холл. Даже Гарланд, казалось, ожил: усталость на его лице исчезла.
Смех Алисии раздавался по всей комнате. Дети были очарованы ее теплотой и нарядным блеском. Они, буквально, ходили за ней по пятам, стремясь обратить на себя ее внимание. Впереди всех стояли два наших мальчика и по слогам распевали ее имя. Малькольм стоял неподвижно, словно статуя, и наблюдал за ней. Я ожидала увидеть в его взгляде обычную усмешку или ненависть, но вместо этого я, к удивлению своему, обнаружила мягкий и нежный взгляд в его глазах. Казалось, он был похож на тех детей, что вились около нее.
Что-то пугающее и безумное пробудилось в моем сердце. Он смотрел на нее тем вожделенным взглядом, которым мужчина смотрит на обожаемую им женщину. Страсть вопреки моим ожиданиям не потухла. Она дремала, спала в нем, словно огромный медведь в ожидании весны. Красота Алисии была подобна этой весне, она искушала его, будила в нем глубокие чувства и притягивала к себе снова и снова.
Я почувствовала это по тому, как он обращался к ней во время разговора. Я увидела это в его глазах, которые неотступно следили за ней, когда она проходила по залу, отдавая свои распоряжения по ходу вечера. Ему нравилось сидеть в кресле, попивая чай, и наблюдать за Алисией весь вечер.
Спустя некоторое время после окончания вечера и отъезда гостей Малькольм продолжал сидеть в фойе и наблюдал за тем, как Алисия руководит уборкой. Гар-ланд, уставший от хлопот, отправился в спальню. Я пошла купать детей и укладывать их в постель.
Алисия объявила, что также пойдет спать в лебединую комнату и перед сном прочитает хорошую книжку.
— Не правда ли, вечер был чудесным? — спросила она меня.
— Детям очень понравилось, — ответила я. — Но сомневаюсь, что трехлетний ребенок может оценить такое торжество.
— Оливия, ты порой рассуждаешь, как Малькольм, — вздохнула она.
Мне было жаль, что рядом не оказался Малькольм, которому приятно было бы услышать эти слова.
Я проследила за тем, как она поднялась по винтовой лестнице, а затем собрала свое рукоделие и отправилась в спальню. Я не смогла подняться следом за Алисией, так как слуги расспрашивали меня, куда убрать хрусталь, а миссис Уилсон хотела уточнить меню на завтра.
О том, что произошло наверху, позже рассказала мне сама Алисия, но вначале с ней случилась истерика, и было трудно понять, что же стряслось на самом деле.
Я поднималась по лестнице, когда услышала крики. Затем я услышала грохот за стенами лебединой комнаты. Взбежала по лестнице, пробежала по коридору и, подойдя к дверям комнаты, увидела, что Гарланд валяется на полу, а руки его судорожно цепляются за ночной халат.
Алисия лежала, растянувшись на кровати, ее ночная сорочка была разорвана от правого плеча и до пояса, грудь была ничем не прикрыта. Малькольм стоял над рухнувшим отцом, его руки были сжаты в кулаки, глаза вылезли из орбит, лицо было свекольного цвета. На правой щеке у него был глубокий шрам.
— Что случилось? — закричала я.
— Быстро вызови врача, — приказал Малькольм, к нему вернулась прежняя уверенность в себе, когда он увидел меня.
Я посмотрела на Алисию, которая теперь истерически рыдала и пыталась прикрыться разорванной ночной сорочкой. Гарланд не шевелился, я побежала к ближайшему телефону, который находился в трофейной комнате, и вызвала доктора Брэкстена.
Когда он приехал, Малькольм вытащил тело Гарлан-да в его собственную спальню и уложил на кровати. Алисия, надев халат поверх разорванной сорочки, наклонилась над Гарландом, рыдая и не отпуская его покалеченную руку.
— Что случилось? — спросил доктор Брэкстен, подбежав к кровати.
Малькольм посмотрел сначала на меня, затем на Алисию, а лишь затем ответил.
— У него был приступ, и отец стал громко кричать. Когда я вошел, он уже был без сознания, — объяснил он.
Доктор приложил стетоскоп к груди Гарланда, прослушал биение сердца и печально произнес:
Должно быть, у него произошел сердечный приступ. Очень жаль, но я ничего не могу поделать. Алисия закричала и бросилась к телу Гарланда.
Нет! Нет! Нет! — закричала она. — Не может быть! Мы только что отметили день рождения нашего сына. Пожалуйста, не надо. Пожалуйста, Гарланд, проснись! Покажи им, что ты не умер! Гарланд! Гарланд!
От ее рыданий и стонов дрожала кровать. Малькольм развернулся и вышел Он даже не взглянул на меня.
Я позвоню в похоронное бюро, — мягко произнес доктор Брэкстен Он взглянул на Алисию.
Лучше, чтобы они поскорее приехали сюда. Да, разумеется, — согласилась я. Он был у меня несколько недель назад, — объяснил доктор Брэкстен, — и я откровенно признался тогда, что не в восторге от его сердца, но он заставил меня поклясться, что я никому не скажу об этом, особенно, Алисии Он был такой человек.
Да, — согласилась я, понимая мотивы Гарланда. Он никогда не хотел признавать свой возраст. Он всегда старался превратить жизнь Алисии в розовый сад С ней все в порядке? Я дам ей какое-нибудь снотворное.
Я подошла к Алисии и, поколебавшись, обняла ее. Алисия, доктор Брэкстен хочет знать, не нужно ли тебе успокоительное?
Она покачала головой и затем оторвалась от Гарлан-ца У нее был отсутствующий взгляд, она осматривала комнату словно в бреду Доктор подошел к ней.
— Вам лучше сейчас вернуться к себе в спальню. Сон — лучшее лекарство в таком горе.
Она кивнула и позволила ему поднять ее с пола. Когда он проводил ее до дверей, она обернулась, посмотрела на тело Гарланда и вновь начала истерически плакать. Я пошла за ними и закрыла за собой дверь.
Малькольма нигде не было видно. Он уединился в какой-то дальней комнате, но это меня в тот момент не интересовало. Вместе с доктором мы отвели Алисию в лебединую комнату. Алисия разрешила уложить себя в постель, как маленького ребенка.
— Вам необходимо побыть с ней немного, — сказал он мне.
— Конечно.
Меня саму ошеломили происшедшие события, но я не утратила самообладания и достоинства. Мне было приятно, что доктор отметил мою способность отдавать распоряжения посреди всеобщего хаоса. Алисия же была совершенно потеряна.
— Я приглашу мастера из похоронного бюро, — прошептал он. — Если будет необходимо, позвоните мне.
— Спасибо, доктор Брэкстен.
— Мне жаль, — сказал он. — Он был прекрасным… Мне искренне жаль, — добавил он и вышел.
Я посмотрела на Алисию. Она лежала, уткнувшись лицом в подушку, и тихо плакала. Я подошла к входной двери и закрыла ее на замок. Я не хотела, чтобы нас беспокоили хотя бы некоторое время. Затем я вернулась к лебединой кровати и села рядом с нею.
— Алисия, я должна знать, что произошло до того, как я зашла и увидела эту ужасную сцену. Что Малькольм делал в твоей комнате? — Ее рыдания усилились. — Алисия ты должна мне все рассказать. У тебя никого больше нет, — добавила я, полагая, что это замечание было сейчас наиболее уместно.
Оно достигло своей цели, ее стоны прекратились, и она обернулась ко мне Она снова закрыла лицо руками, словно хотела утереть слезы, а затем натянула одеяло на лицо.
Это было ужасно, ужасно, — начала она.
Что именно?
Я лежала здесь и читала, чувствуя радость от того, что вечер так удался и все были счастливы. Гарланд… — Она снова принялась плакать. — Он был так горд, так счастлив Что же случилось? — настойчиво допытывалась я.
Я не закрыла дверь. Иногда… иногда Гарланд приходит ко мне ночью, — продолжала она. — Когда я услышала, что дверь отворилась, я решила, что это он, но это был Малькольм, — сказала она, посмотрев на дверь. Ее лицо исказилось от боли, словно вся сцена вновь прошла у нее перед глазами. И чего же он хотел?
Он хотел, — она сделала паузу, словно собиралась сказать о чем-то очень неприличном. — Он хотел меня, — произнесла она с гневом — Он подошел к моей постели. Я приказала ему уйти Он рассмеялся и просил меня не волноваться Гарланд спал Он говорил мне ужасные вещи что Гарланд слишком стар для меня, что он мне нужен больше, чем когда-либо, и что все было по поскольку он был сыном Гарланда.
— А что ты сделала?
— Я приказала ему убираться, иначе я позову Гарланда, но он не уходил из комнаты. Я села и приготовилась закричать, если только он приблизится. Он, наверное, понял это, потому что бросился на меня, зажал ладонью мой рот, придавил меня к подушке и стал грубо ласкать меня. В то же время я пыталась сбросить его, и он порвал мою ночную сорочку. Во время борьбы я ударилась головой о маленькую ночную лампу и закричала. Гарланд услышал мой крик и, вбежав в комнату, увидел, что Малькольм пытается задавить меня своим телом.
— Я тоже так подумала.
— Гарланд бросился к постели и стащил Малькольма. Они начали бороться. Гарланд обругал его последними словами, а Малькольм говорил гадости о первой жене Гарланда, об этой комнате, его мужском достоинстве. Они упали на пол и продолжали бороться. Наконец, Малькольм освободился от Гарланда и пополз к двери, но Гарланд был так взбешен, что не отпускал его. Он схватил его за шиворот, они покатились, и тут Гарланд вдруг вскрикнул. Он выскользнул из объятий Малькольма и упал на пол, где он… он, о, Боже мой. Неужели это правда? Гарланд умер?
— Да, — ответила я.
— Гарланд, Гарланд, мой Гарланд.
Она упала на подушку и снова зарыдала. Я знала, что она выплачется до изнеможения и уснет. Я ничем уже не могла ей помочь. Я вышла из комнаты и пошла разыскивать Малькольма.
Он оказался в трофейной комнате, и я поняла, что он все это время подглядывал за нами в глазок. Он сидел в кожаном кресле, уставившись на дверь, его лицо было белым, как бумага, глаза были широко раскрыты, и руки судорожно сжимали ручки кресла так, что я могла разглядеть вены, выступавшие под костяшками пальцев. Казалось, он изо всех сил цеплялся за дорогую жизнь.
— Что ты наделал? — спросила я его.
— Оставь меня в покое.
— Ты не догадываешься, что произойдет, если об этом узнают люди?
— Никто ничего не узнает. В этом не было моей вины. Он был серьезно болен. Доктор это подтвердит. А теперь убирайся и оставь меня в покое, — сказал он, проговаривая слова сквозь стиснутые зубы.
— Ты ужасный человек, Малькольм. Отныне ты никогда не будешь счастлив.
— Это произошло по ее вине, не по моей.
— По ее вине? — я почти рассмеялась.
— Убирайся, — повторил он. Я покачала головой.
— Мне жаль тебя.
В тот момент мне было действительно жаль его. Не важно было, какая маска была у него на лице, он, наверное, страдал от чувства вины, которое будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Оно, возможно, изменит его позднее, но сейчас оно ранило его словно нож, попавший в самое сердце. Очевидно, он пытался уменьшить свои страдания тем, что всю вину перекладывал на Алисию. В его искаженном сознании именно на ней лежала ответственность за то сопротивление, которое она ему оказала, а также за то, что она позвала на помощь Гарланда. В его искаженном сознании вся ответственность перекладывалась на женщину, а не на мужчину.
Может быть, позднее он будет уверять меня, что Алисия искушала его, мучила его. Поэтому она получила то, что заслуживала. Он обвинял бы во всем ту породу женщин, к которой она принадлежала. Он ненавидел ее и любил ее, точно так же, как ненавидел и любил собственную мать.
Я вышла, оставив его в темной комнате, погруженной в сумерки.
Похороны были пышными вопреки ожиданиям Малькольма. Приехало много людей, некоторые даже издалека — деловые партнеры, старые друзья, родственники и многие люди, кого взволновала смерть одного из богатейших людей в округе.
Малькольм хотел кремировать тело отца, устроив по этому случаю небольшую церемонию, но Гарланд предчувствовал намерения сына и его равнодушие. Вместе со своим духовником он составил письменное распоряжение, и когда преподобный Мастерсон извлек этот документ, Малькольму ничего не оставалось, как подчиниться. Должны были состояться пышные похороны, и потрачена изрядная сумма денег.
Счастливым обстоятельством, с его точки зрения, можно было считать состояние Алисии до, во время и после похорон. Под действием сильных транквилизаторов она передвигалась, словно была в страшном сне, ее лицо было мертвенно-бледным, взгляд отсутствующим, она никого не слышала, не видела и ничего не говорила. Ее мать была пожилой, больной женщиной и не смогла приехать на похороны. Как я сказала ей в ночь смерти Гарланда, у нее не было никого, кроме меня.
Я проследила за тем, чтобы она должным образом оделась, хорошо поела, и чтобы маленькому Кристоферу было уделено должное внимание. Я была рядом с нею, направляла ее действия во время церемонии, иногда слегка поддерживала. Я видела, что люди наблюдают за нами, их тронуло мое участие, известия об этом передавались от одного другому. Миссис Уилл, женщина средних лет, служившая много лет личным секретарем у Гарланда, заметила:
— Гарланд был бы признателен вам за помощь и участие к Алисии. Он так любил ее, так любил.
— Я лишь исполняю то, что необходимо. Меня не за что благодарить.
— О да, конечно, — согласилась она.
Присутствовавшие на похоронах выразили соболезнование Алисии, но она никого не видела. Смерть Гарланда превратила их всех в посторонних людей. В определенном смысле все те, с кем она познакомилась благодаря ему, умерли вместе с ним. Она уже переходила в иной мир, где не было Гарланда, его смеха и любви, в мир отзвуков и воспоминаний. Возможно, я стремилась быть ближе к ней, потому что лучше ее самой знала тот мир, куца ей предстояло войти. Я как бы приглашала ее туда, понимая, что она присоединится ко мне, и отныне мы будем вместе страдать от одного чувства — одиночества.
В течение всего следующего месяца Алисия была крайне слаба. Испытывая сильное умственное напряжение и принимая лекарства, она часто забывала о том, что необходимо спускаться к завтраку или обеду. Мне приходилось напоминать ей об этом. Она подбирала темные, довольно простые платья. Лицо ее оставалось бледным. Сердце учащенно билось, глаза потемнели, и взор потух, как в искусственных глазах тех набитых чучел трофейных зверей, что заполняли охотничью комнату. Единственным, кто оживлял ее лицо, был маленький Кристофер. Если бы не он, она бы никогда не покинула своей комнаты.
В дни траура Малькольм вел себя так, словно Алисии не существовало. Когда бы он не увидел ее, он смотрел сквозь нее, куда-то в сторону. Он никогда не разговаривал с ней, и она не обращалась к нему. Он и меня не спрашивал о ней. И я знала, что он тем самым пытается снять с себя всякую вину за случившееся. Возможно, он надеялся, что она угаснет и умрет, а его вина за все происшедшее так и не будет доказана.
Конечно, она сама подталкивала его к такому мнению, когда бродила словно тень по комнатам Фоксворт Холла, одетая или в черное, или в серое, или темно-синее, без грима, со строго заколотыми в пучок волосами, и при этом она избегала смотреть ему в глаза.
Наши обеды, по крайней мере те, на которых она присутствовала, были похожи на поминки. Она ела медленно, механически пережевывая пишу, Малькольм сидел, глядя перед собой. Иногда задавал мне вопрос, иногда делал какое-либо замечание. Долгие беседы не велись — лишь вопросы и ответы. Даже если она прикасалась к еде, то пальцы ее начинали дрожать, стоило ей прикоснуться к вилке. Она разрезала мясо медленно, с большим напряжением, словно нож был ужасно тупым.
Алисия даже не осознавала, когда обед заканчивался.
Малькольм вставал из-за стола и уходил, не прощаясь. Она удивленно поднимала на него глаза. Лишь в тот момент она осознавала, что присутствовала на обеде. Она долго смотрела на кресло Гарланда, и глаза ее наполнялись слезами. Это пустующее кресло причиняло ей боль всякий раз, когда она садилась за стол. Именно поэтому она с такой неохотой принимала приглашение на обед.
А когда она видела Малькольма, взгляд ее становился смущенным. Мне казалось, что она пытается осмыслить все происшедшее, но еще не в состоянии сделать этого. Возможно, она иногда грезила, и ей казалось, что Гарланд вот-вот спустится к обеду. Однажды мне даже показалось, что она ждала его. И мне пришлось уговаривать ее поесть хоть немножко.
Малькольм был спокойным и собранным. Как обычно, ее мрачное присутствие не портило ему аппетит. Казалось, он был удовлетворен состоянием дел, особенно отношением между ним и Алисией.
Но ее поведение действовало мне на нервы и нагоняло страх на детей.
Наконец, однажды я решилась напрямую поговорить с Алисией. Я надеялась, что оправившись от смерти Гарланда, она покинет Фоксворт Холл. Я подумала, что она сама подыщет подходящее место, как только прояснится ее финансовое положение. Она была молода, достаточно богата и могла подыскать себе хорошую партию. Какому же мужчине не захотелось бы жениться на молодой, очаровательной, богатой женщине, имевшей прелестного малыша?
— Никому из нас не доставляет радость случившееся, — сказала я, — но на тебе лежит огромная ответственность: ты должна преодолеть все свои печали и дать своему сыну должное воспитание и обеспечить его будущее.
Она хотела заплакать, но я этого не допустила, хотя мне было искренне жаль ее, сидевшую на постели, такую хрупкую и беззащитную, как птенец малиновки. Отчаяние смыло все очарование и прелесть с ее лица.
— Какой пример ты подаешь Кристоферу? А Малу и Джоэлю? — продолжала я. — Они видят, что с тобой, и как ты себя ведешь. Твое поведение превращает дом в морг.
— Оливия, я не могу представить себе, что Гарланд действительно умер.
Она сложила руки и начала вертеть ими, словно отжимала невидимую сырую одежду.
— Он умер, что в общем-то не удивительно. Некоторое время назад я обсуждала с тобой ваши семейные проблемы и указала, что он скончается намного раньше, чем ты. Ты, похоже, не придала значения моим словам.
— Напротив. Я просто не верила, что такое может случиться.
— Я предупреждала тебя, как опасно жить в мире грез. Теперь ты живешь в реальном мире, как, впрочем, и я с самого первого дня пребывания в этом доме.
Она внимательно посмотрела на меня. Это она поняла.
— Ты намного сильнее меня, Оливия. Ты ничего не боишься, ты не боишься одиночества.
— Жизнь закалит и тебя. Если ты не захочешь стать сильной, она по губит тебя. Ты этого хочешь? Ты хочешь оставить после себя осиротевшего сына?
— Нет!
— Тогда стряхни с себя жалость к своей судьбе и стань матерью собственному ребенку. Она молча кивнула.
— Я знаю, что ты права. Я перед тобой в неоплатном долгу. С первого дня, когда я приехала сюда, я знала, что ты добра и мудра, Оливия. Малькольм не может запугать тебя, несмотря на все его выходки.
— Одевайся, спускайся к обеду и перестань предаваться своим печалям, — приказала я.
Возможно, мне следовало бы и дальше укреплять в ней чувство собственной безысходности, но моя краткая речь возымела слишком большой эффект. Когда она спустилась в тот день к обеду, то налицо были все признаки ее исцеления. Она выглядела так, словно пробудилась после долгого сна. Она подрумянила щеки, накрасила помадой губы, надела нежно-голубое платье, а также одно из тех бриллиантовых ожерелий, что подарил ей Гарланд. Я даже забыла, какой очаровательной и прелестной она может быть. Мне не следовало об этом забывать. В то мгновение, когда она вошла в столовую, я поняла, что воскресила нечто большее, чем красоту Алисии. Глаза Малькольма расширились и заблестели; на лице исчезло скорбное выражение. Не один раз он устремлял на нее свой взор, а также беседовал с ней в течение обеда. Он придал лицу строгое выражение, когда заговорил о наследстве Гарланда и о том, куда он планирует вложить ее деньги.
— Пройдет некоторое время, прежде чем я смогу выправить положение, но вскоре мы с тобой сядем и разберемся в твоем финансовом положении.
— Благодарю тебя, Малькольм, — ответила Алисия.
— Почему необходимо так долго ждать? — спросила я. — После смерти отца мы смогли быстро разобраться с финансовыми вопросами.
— Здесь дело обстоит несколько иначе. Мой отец настаивал на том, чтобы были соблюдены предварительные условия, которые еще предстоит разработать, чем и будут заниматься опытные адвокаты. Наши средства были вложены в несколько предприятий. Твой отец был бизнесменом, а не инвестором. Его состояние должно было бы удвоиться, — отметил он в назидательном тоне.
— Все в порядке, Оливия. Не волнуйся, — сказала Алисия. — Я уверена, что не потребуется много времени.
Малькольм был очень доволен ее замечанием. Оно выглядело так, словно она стремилась защитить его. Если она хочет быть одураченной, подумала я, бог с ней.
Ее выздоровление продолжалось. Она заботилась о Кристофере и большую часть времени проводила с детьми. Она покупала кое-что из одежды для себя и Кристофера, становясь день ото дня все сильнее и краше.