Еникеева Диля. Женщин обижать опасно

   Да и не очень-то Сима напрягалась, стараясь приспособиться к супругу, - у них сразу сложились отношения, устраивавшие обоих. Серафима обладала покладистым характером - конфронтация с родителями из-за Гоши была единственным эпизодом за всю её жизнь. У мужа тоже был спокойный нрав, он всегда вел себя корректно, не забывал говорить любимой жене комплименты и ласковые слова, никогда не повышал голоса и уж подавно не использовал в мелких стычках обидных слов, которыми молодые супруги порой губят свои отношения в самом зародыше. Все это позволяло им обходить подводные рифы супружеской жизни, и оба считали себя счастливыми. "Повезло мне с женой", то шутливо, то совершенно серьезно говорил Гоша, а Сима соглашалась и с тем, что ему с ней повезло, и с тем, что ей самой очень повезло с мужем.
   Единственное, что омрачало её жизнь - взаимоотношения со свекровью. С ней они так и не поладили. Серафима наотрез отказывалась бывать у Гошиных родителей, хотя Натан Моисеевич иногда звонил и приглашал её на семейные торжества. Но Сима так и не забыла унижения, пережитого на свадьбе. Гоша ездил к родителям один, не реже двух раз в неделю, а когда мать звонила, жалуясь на нездоровье, бывал у неё каждый день. Сима терпела - хоть она ещё была очень молода, но интуитивно поняла, что не стоит встревать между любящим сыном и его обожаемой мамочкой.
   У своих родителей она тоже чаще всего бывала одна. На расспросы неизменно отвечала, что у них с мужем все замечательно, и со временем они примирились. На дни рождения и 8 марта Гоша навещал тестя с тещей, и между ними установились вполне терпимые отношения. Пусть они все ещё настороженно относились к зятю, но хотя бы не говорили этого вслух.
   И вдруг - как гром среди ясного неба: у отца диагностирован рак желудка, а мама слегла с инфарктом. Он лежал в одной больнице, она в другой, а Серафима разрывалась между институтом, больными родителями и квартирой, которую они с мужем снимали.
   И лишь спустя три десятка лет Сима вспомнила, что муж не предложил ей помощь. Она прибегала с занятий, готовила еду по специальной диете для отца и отдельно - для матери, потом с двумя сумками мчалась в одну больницу, затем в другую, на обратном пути покупала продукты, чтобы назавтра не тратить время на беготню по магазинам. А Гоша жил в прежнем ритме встречался с друзьями, ходил на вечеринки и в увеселительные заведения, покупал себе обновки, любил вкусно поесть и ворчал, если жена не успела приготовить ужин.
   Отца прооперировали, дали группу инвалидности, и больше он работать не мог. Маму выписали через месяц и тоже оформили инвалидность. Все их сбережения быстро растаяли. Нужно было нанять для них постоянную сиделку днем Серафима в институте, а родители совсем беспомощны. Да и лекарства стоят немалых денег. А ещё арендная плата за квартиру, которую они снимали, - Гоша и слышать не хотел о том, чтобы жить с её больными родителями. Он и раньше не очень горел желанием с ними общаться, а уж жить под одной крышей - и подавно не собирался.
   Сима подрабатывала, где только можно - разносила телеграммы, вечерами мыла подъезды, не отказывалась помочь по хозяйству соседке или посидеть с чьим-то ребенком. Чтобы муж не узнал, она старалась находить время, когда тот был на работе или уезжал к обожаемой мамочке. От родителей Серафима тоже скрывала, что хватается за любую подработку, и с безмятежной улыбкой обманывала их - мол, Гоша так много зарабатывает, что этого вполне хватает и им самим, и на оплату услуг сиделки, и на лекарства.
   Гошу родители устроили в престижный проектный институт, но, проработав там два года, он ушел и устроился прорабом на стройку, чтобы получить квартиру, - сколько можно ютиться по чужим углам! После этого свекровь, и без того не жаловавшая сноху, люто возненавидела её. Недели не проходило, чтобы Фира Марковна не позвонила и ядовитым тоном не высказала уже в сотый раз, что, женившись на ней, Гоша погряз в быте, гнет спину ради заработков и жилплощади. Они-де, полагали, что Серафима из хорошей семьи, но приличные родители сразу разменяли бы свою трехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте и переехали в район новостроек, чтобы выделить молодой семье отдельную квартиру, и прочее в том же духе. Мысль о размене собственной квартиры Фире Марковне в голову не приходила - ещё не хватало ей на склоне лет отказаться от своей благоустроенной квартиры и ютиться в однокомнатной! Ради любимого сына она бы на это пошла, но лишать себя привычного быта, чтобы "паршивка Симка", как она называла сноху, попользовалась её законными метрами жилплощади, - нет, никогда! И зловредная свекровь снова и снова долбила, что Серафима должна - именно ДОЛЖНА, - разменять родительскую квартиру. В подтексте звучало, что именно жилищная перспектива явилась её единственным достоинством, иначе Гоша никогда бы ей не достался. А она, неблагодарная, не ценит, как ей повезло в жизни. В общем, не оправдала она надежд, которые на неё возлагались, и если немедленно не одумается, то... Тут Фира Марковна делала многозначительную паузу, давая Симе возможность самой додумать, что её ожидает.
   Серафима молча выслушивала поток упреков свекрови. Единственный раз она попробовала возразить - всего лишь возразить! - и это дорого ей обошлось. Лучше промолчать, не слушая её, - так решила Сима и терпеливо сносила все. Она не сомневалась, что Фира Марковна каждый или почти каждый раз атакует сына аналогичными тирадами и поливает её почем зря. Но Гоша, надо отдать ему должное, - вернувшись от родителей, ни разу не дал понять этого жене. И ни разу не упрекнул её, не пожалел о том, что они поженились.
   Серафима не собиралась затевать разговор с больными родителями о размене их квартиры. Они сами не раз предлагали переехать к ним. "Жить нам осталось недолго, доченька, и уже нет смысла разменивать нашу хорошую квартиру, пусть она останется вам с Гошей", - говорил отец, а на глаза Симы наворачивались слезы, и она тут же прекращала этот тягостный разговор.
   Все эти годы она корила себя за то, что своим упрямством причинила родителям столько огорчений. Может быть, у мамы не случился бы инфаркт, если бы не её свадьба... Конечно, переиграть все невозможно, да и не собиралась Сима что-то менять в своей жизни, но можно было стать Гошиной женой и без столь сильных потрясений для мамы с папой.
   Да, первые годы брака им жилось очень трудно. И денег вечно не хватало, и свекровь пила из неё кровь, и детей она не могла себе позволить. Ей очень хотелось ребенка, но увы... Кто пустит с младенцем на квартиру? К тому же, у неё на руках беспомощные, больные родители. Да и Гоша почему-то не горел желанием стать отцом.
   И тем не менее, ни разу за все двадцать девять лет брака Серафима не пожалела о том, что вышла за него замуж. "Мы счастливы, потому что любим друг друга", - так она говорила и себе, и родителям, и своим подругам. Она и в самом деле ощущала себя счастливой, зная, что у них с мужем есть будущее, и скоро все изменится к лучшему. Если бы ещё родители не болели, то её жизнь вообще можно было бы считать безоблачной.
   Окончив институт, Сима работала в двух местах - смолоду не привыкла к праздной жизни и научилась рационально планировать свое время. Много успевает тот, кто много делает, - таким был девиз Серафимы Новицкой.
   Ненавистная свекровь вместе со свекром уехали на постоянное жительство в Израиль, и Сима вздохнула с облегчением. Правда, отъезду предшествовали долгие разговоры с сыном, но Гоша на уговоры не поддался. Серафима ни единой секунды не сомневалась, что никуда её муж не уедет, но все же, когда он сам сказал:
   - Мы с тобой повязаны до самой смерти. Если бы ты согласилась поехать, то я бы ещё подумал, - её душа наполнилась гордостью.
   "Нет, не зря я связала свою судьбу с Гошей, - думала она, нежно глядя на мужа. - Мой выбор был правильным. Дело не только в том, что я его люблю, и он меня любит, а в том, что я выбрала настоящего мужчину и надежного спутника жизни".
   Если бы тогда Сима могла предполагать, что будет думать о муже спустя многие годы!..
   Весьма довольная жизнью и собой, Алла вышла из ванной. Все замечательно, кроме этого проклятого гипса. Принять душ - целая проблема. Верный оруженосец, обегав кучу магазинов, купил подходящий полиэтиленовый чехол, в который она засовывала руку, а широкая плотная резинка охватывала плечо. В итоге ей удавалось не намочить гипс, но принимать душ, орудуя одной рукой, - удовольствие так себе. Но если посмотреть на ситуацию под другим углом, то можно найти и позитив: правая рука цела, а левая, пусть на штифтах и скобах, но все же в наличии, а не ампутирована, несмотря на то, что плечевая кость была раздроблена, через пару недель снимут гипс, значит, нет повода печалиться.
   Брызнув на сэра Персиваля водой, - этого он очень не любил и посмотрел на хозяйку с немой укоризной, а для пущего эффекта сморщил нос и отчаянно расчихался, - Алла рассмеялась и мурлыча себе под нос привязавшийся незатейливый мотивчик, отправилась на кухню.
   Перс её уже простил и, задрав пушистый хвост, степенно пошел следом. Иногда в нем прорывались прежние задатки шустрого, веселого котенка папашины гены, - но чем старше он становился, тем больше в нем появлялось вальяжности настоящего персидского кота, сознающего, что он красавец и является украшением жизни своих хозяев.
   - Что, сэр Персиваль, желаете чего-нибудь отведать? - обратилась к нему Алла.
   Тот, правда, не кивнул, но всем своим видом изобразил, что хозяйка все поняла правильно, и теперь желательно, чтобы она подтвердила свои слова соответствующими действиями.
   Заботливая Зося Павловна, вняв советам Толика, презрела все книжные рекомендации, и теперь в холодильнике для услады желудка привередливого Перса всегда стояла баночка с мелко нарезанным мясом. Капризуля сэр Персиваль не признавал мороженого мяса, и экономка каждый день покупала парное.
   Когда хозяйка достала заветную баночку, мордашка Перса приобрела умильное выражение - мол, я тебя очень люблю, потому что ты понимаешь, что люблю я. Ко всем прочим своим причудам, Перс не желал есть сырое мясо из кормушки, а ел только с рук. И это маленькое пушистое существо быстро приучило всех домочадцев считаться с его привычками.
   Ритуал кормления любимца с рук Алле нравился: она протягивала кусочек мяса Персу, а тот становился на задние лапки, цепко охватив её руку передними лапками, и цапал мясо. Но почему-то еда у него часто выпадала изо рта. То ли строение челюсти такое - у него широкая мордочка, а не вытянутая, как у обычных кошек, - то ли слишком широко разевает ротик, то ли непривычно есть мясо кусочками, хоть оно ему очень нравится. Но если лакомство падало на пол, сэр Персиваль, проследив за ним глазами, переводил взгляд на хозяйку с безмолвной просьбой: "Подними, пожалуйста". Поначалу Алла из принципа пыталась заставить его самого взять с пола оброненное мясо, но не тут-то было. Если хозяйка не поднимала упавший кусок, Перс садился на попу и ждал следующей порции. Ей так и не удалось его перевоспитать - не желал он поднимать с пола, и все тут! Так что процесс кормления затягивался надолго - каждый второй кусочек неизменно шлепался на пол, хозяйка его подбирала, опять совала ему в рот, но тут уж как повезет то ли Перс сумеет его сжевать, - все ж кошачьи зубы не предназначены для жевания, - то ли опять уронит, и все повторится по следующему кругу.
   Наконец баночка опустела. Алла показала её котенку и развела руками:
   - Все, Персюха, желудочно повеселился, и будет. Мало есть скучно, а много - вредно.
   Серафима снова и снова возвращалась мыслями к прожитой жизни, будто заново переживая её.
   ... Ее отцу сделали вторую операцию, и с тех пор он уже не вставал. Сима сняла квартиру поблизости от родительского дома. Аренда обошлась дороже, но теперь она могла больше времени проводить с родителями.
   Это был самый тяжелый период за всю её жизнь. Видеть, как на твоих глазах угасает любимый человек, и ты не в силах ничем помочь... Нет, врагу такого не пожелаешь.
   Ее сильный, красивый, моложавый папа за несколько лет болезни превратился в совершенно седого старика с изможденным изжелта-бледным лицом, запавшими глазами, заострившими чертами лица. Его постоянно тошнило и рвало, он ничего не мог есть и худел на глазах, хотя казалось, что похудеть ещё больше невозможно. Меняя ему постельное белье, Серафима легко приподнимала и переворачивала его иссохшее тело. Но самым страшным было то, что отца постоянно мучили боли. Наркотиков, которые ему кололи, было недостаточно. Сима не могла понять врачей - как можно заставлять человека так мучиться от боли! Какой бездушный чиновник установил этот пресловутый лимит на наркотические аналгетики! Да разве имеет значение - приобретет ли смертельно больной человек наркотическую зависимость! Ведь жить ему осталось недолго, так пусть хотя бы эти месяцы он будет избавлен от физических страданий!
   Мама выглядела не лучше. Тоже вся поседела, высохла и в свои сорок семь лет выглядела почти старушкой. Днем она часами сидела у постели мужа, держа его за руку, страдая вместе с ним и мучаясь от бессилия облегчить его страдания. Хотя врачи строго-настрого запретили ей волнения, назначали успокоительные, - никакие советы на маму не действовали. Ночами она прислушивалась к дыханию мужа, плакала, когда он стонал и скрипел зубами от боли, а утром не могла подняться с постели - опять сердечный приступ.
   За что судьба так бьет этих двух замечательных людей? - не раз спрашивала себя Сима. За что им такие страдания? Чем они прогневили Бога? Ведь на свете тысячи людей, которые ничего хорошего за свою жизнь не сделали, и тем не менее, они обладают отменным здоровьем.
   Отец умер, когда Серафиме было двадцать пять лет. Мама пережила его всего на полмесяца - после смерти отца её увезли в больницу, и там она скончалась от острой сердечно-сосудистой недостаточности.
   Пришлось влезть в долги, чтобы достойно похоронить родителей. Сима купила двойное место на Даниловском кладбище - до него от родительского дома можно дойти пешком.
   Глотая слезы перед могильным холмиком, Серафима в очередной раз говорила себе: "Это я виновата в том, что вы так рано ушли из жизни. Видно, меня Бог решил покарать за то, что я причинила вам столько страданий, и лишил сразу обоих любимых людей".
   Первые месяцы после смерти родителей Сима никак не могла поверить в случившееся. Она по инерции спохватывалась, что ей нужно спешить, бежать то ли на рынок, то ли в магазин, то ли в аптеку, то ли в больницу. Потом вспоминала, что спешить уже некуда и не к кому, и часами сидела, оцепенев, глядя в одну точку, а в сознании кусками вспоминали события прошедших лет. Каждую неделю она ходила на кладбище, посадила там цветы, ухаживала за ними. Все это было осязаемое, живое, и ей не верилось, что под этими цветущими пионами, лилиями, георгинами лежат её папа и мама. На годовщину она поставила им памятник с их свадебной фотографией - молодые, красивые, счастливые папа и мама. Они и при жизни всегда были вместе, говорили одинаково и даже думали одинаково, и теперь они вместе. И только справив годовщину, Серафима примирилась с утратой и наконец поверила, что папы с мамой больше нет. И поняла, что рассчитывать больше не на кого, только на саму себя. Пусть родители последние годы и болели, но они занимали в её жизни очень важное место.
   Сима была благодарна, что Гоша не говорил ей банальных слов утешения. Да и как можно утешить человека в горе!
   Теперь они жили в квартире её родителей. Сима не позволила мужу тронуть ни одной вещи, все так и осталось, как при жизни родителей. Они с Гошей обосновались в комнате, в которой когда-то жила она сама, а комнаты мамы и папы остались в неизменном виде.
   Еще через год Серафима родила дочь. Помня, как в детстве и юности стеснялась своего имени, какие обидные прозвища придумывали ей ровесники, "серая", "финка", "сарафанка", "бескрылый серафим", - она выбрала для дочери звучное и необычное имя - Регина. От него не придумаешь прозвищ и обидных уменьшительных. А ещё через два года у неё родился сын, и Сима назвала его Сережей в честь своего отца.
   Гоша не принимал участия в выборе имен для своих детей. Он вообще почти не участвовал в жизни сына и дочери. Серафиму это не задевало, она считала это нормальным распределением ролей в семье: муж зарабатывает деньги, а жена занимается домом и детьми. Правда, сама Сима тоже работала, как вол. На них висели большие долги - похороны родителей, место на дорогом кладбище, гранитный памятник, ограда, - все это потребовало больших расходов. Но Серафима не жаловалась.
   Однажды муж полушутливо-полусерьезно сказал, что она типичная "сумасшедшая мать". "Возможно", - согласилась Сима. Потому что дети появились у неё поздно, и были долгожданными. И именно в той последовательности, какой ей хотелось - сначала дочь, потом сын. Правда, сама Серафима считала себя не "сумасшедшей матерью", а разумной и любящей. Но может быть, мужу со стороны виднее.
   Гоша уже давно не был тем шалопаем, каковым считал его Симин отец. Он возмужал, заматерел. Высокий, красивый мужчина в полном расцвете сил и жизненной активности. Только жена, родители и близкие друзья именовали его Гошей, а все остальные - Георгием Натановичем.
   Телефонные сетования матери он выслушивал со снисходительной усмешкой, подмигивая при этом жене и пожимая плечами, мол, маман в своем привычном репертуаре, иногда зажимал мембрану рукой и или клал трубку на тумбочку и отходил за сигаретами, а в это время из трубки лился всхлипывающий голос Фиры Марковны. Та никак не могла примириться с тем, что они с сыном живут в разных странах, и не понимала, почему любимый Гошенька не желает воссоединиться с любимыми родителями.
   - Потому что мне и здесь хорошо, - в сотый раз отвечал любимый сын.
   Он уже дорос до должности главного инженера треста, получал триста двадцать рублей - большие деньги по тем временам. Серафима была главным юрисконсультом в министерстве легкой промышленности с окладом в двести пятьдесят рублей. Они жили в хорошей квартире на Ленинском проспекте, ни в чем не нуждались, у них было двое замечательных детей, а Фира Марковна все никак не могла успокоиться и убеждала сына, что Сима ему не пара, и вообще он не живет, а прозябает.
   Как-то раз Гоша съездил к родителям - Серафима отпустила его без колебаний, - а, вернувшись, сказал:
   - И смех, и слезы. Нужно быть очень хорошим евреем или очень верующим человеком, чтобы ради Стены Плача жить в подобных условиях. Я не настолько хороший еврей. Осмотрел все эти святыни с любознательностью туриста, но ничего в моей душе не всколыхнулось. Нет, это не для меня.
   Как только повеял ветер перемен, инициативный и предприимчивый Георгий Новицкий организовал кооператив, а через несколько лет они вместе с женой владели крупной строительной фирмой. Помня, как были дружны и близки её родители, Серафима считала, что жена должна следовать за мужем, как нитка за иголкой.
   С первого дня, когда муж устроил на кухне семейный совет - уйти ли с престижной должности главного инженера в сферу коммерции, Сима стала его верной соратницей и помощницей. По жизни рассудительная и осторожная, Серафима посоветовала ему на первом этапе совмещать то и другое, и в итоге оказалась права. Именно те, кто подпитывался от родной конторы материальными ресурсами и кадрами, потихоньку сманивая хороших специалистов, используя старые связи и обзаводясь новыми, - и стали в конечном счете хозяевами крепких, устойчивых ко всем форсмажорам фирм. А те, кто решил быстро сшибить денег, отмывая чужой капитал и громогласно оповещая всю страну, что стал миллионером, - потом сгинули в неизвестность или стали мишенью для киллера. После того, как Гоша поймал своего заместителя на жульничестве - все ж от совкового менталитета избавиться удастся ещё не скоро, - Серафима перешла в фирму мужа и все последующие годы работала вместе с ним, во все вникала, во всем ему помогала, досконально освоила бухгалтерское дело. Помимо этого, она была юристом фирмы, вначале единственным, а когда их фирма стала набирать обороты, руководителем юридического отдела.
   Сима и Гоша много работали, но и много зарабатывали. Приобрели то, о чем раньше даже и мечтать не могли, ездили отдыхать на заграничные курорты, повозили детей по миру, ни в чем себе не отказывали. "Теперь можно пожить для себя, для детей" - радовалась Серафима.
   В сорокапятилетнем возрасте у неё диагностировали эндометриоз. Раз в три месяца, а то и чаще у неё были кровотечения, и она подолгу лежала в больнице. Несколько лет её лечили гормонами, потом предложили операцию, и Сима согласилась. Сколько можно жить, боясь, что в любой момент из тебя вдруг хлынет, как из водопроводного крана, и опять по "скорой помощи" в больницу! Ни в командировку не поедешь, ни на отдых. Это был первый случай, когда она не стала советоваться с мужем. Гоша, разумеется, знал, что у неё бывают кровотечения, но о том, что операция подразумевает ампутацию матки, Серафима по совету своего врача решила ему не говорить.
   За годы болезни она ослабела, операцию перенесла тяжело. И физически ей было плохо, и морально. Хотя в палате лежали ещё три женщины, и все они говорили, что, мол, ничего особенного, им не рожать, дети у них уже есть, но Сима видела, что и им новое состояние далось трудно. И согласились они на операцию лишь от безысходности. Точно так же чувствовала себя и Серафима - сознавала, что другого выхода нет, но все же из двух зол выбирать нелегко.
   Оказалось, что она плохо знала своего мужа. Столько лет прожить под одной крышей, делить стол и постель и не знать человека, которого считаешь самым близким и родным! И, тем не менее, дело обстояло именно так.
   Олег ещё не пришел, и сейчас Алла жалела, что так рано сорвалась из Каширы. Знала бы, что он задержится, - дождалась бы приятного сердцу зрелища, как бандитов под белы ручки препроваживают в СИЗО.
   Любимый мужчина будто подслушал её мысли на расстоянии. Раздался телефонный звонок.
   - Аллочка, это я, - услышала она голос Олега. - Мне придется остаться ещё на сутки. Хирург, который должен был меня сменить, приболел.
   - Трудоголик ты мой... - нежно произнесла она. - И кроме тебя, не нашлось никого, кто пожелал бы отдежурить...
   - Мой сменщик позвонил час назад. Я пытался связаться с коллегами, но... Суббота, у всех свои планы. Оставить отделение без присмотра я не могу. У нас так принято - если дежурный врач-сменщик заболел, предыдущий хирург остается ещё на одни сутки.
   - Ну, ладно, мой дорогой, переубедить тебя я все равно не в силах.
   - А ты чем занимаешься?
   - Дурью маюсь. Приняла душ, теперь лежу на кровати и плюю в потолок.
   - А где твой верный оруженосец?
   - Тут. Сидит рядом и пытается меня развеселить.
   - А тебе грустно?
   - Нет, грустить я не умею. Просто надоело торчать дома, - легко соврала она, хотя всего час назад вернулась из Каширы. - Раз уж ты не придешь, съезжу куда-нибудь, развеюсь. Навещу Ларису, потреплемся о своем, о девичьем. Еще могу заехать к новой подруге - Ирине Кузнецовой. Она меня приглашала в свой дамский Клуб. Они собираются как раз по выходным. Так что у меня большая программа, раз уж ты бросил меня на произвол судьбы.
   - Я тебя не бросал, Аллочка, - возразил любимый мужчина, а она мысленно усмехнулась - как легко его обмануть. На самом деле верная боевая подруга даже была рада, что Олег остается на второе дежурство - у неё куча дел, и она успеет их провернуть.
   - Я пошутила, мой дорогой. Это всего лишь одна из моих присказок. Не печалься обо мне, я найду, чем себя развлечь. Счастливого дежурства.
   Чмокнув трубку, Алла дала отбой и набрала номер мобильного телефона Славы Миронова и, услышав знакомый голос, весело произнесла:
   - Славик, привет, родной.
   - Здравствуй, моя дорогая.
   - Ты сейчас где?
   - В офисе. - Как и многие деловые люди, Слава работал по субботам.
   - Хочу тебя навестить.
   - Жду с нетерпением, - обрадовался он.
   Некогда Слава Миронов был руководителем одной из крупных группировок и носил прозвище Мирон, но в последние годы, не без участия верной боевой подруги, отошел от криминальных дел и стал легальным бизнесменом. Раньше бойцы звали его командиром, а особо приближенные - Мироном, теперь сотрудники, среди которых немало членов его команды, обращаются к нему "шеф", "босс", - как это принято в приличной коммерческой фирме, - или по имени-отчеству. Только Алла и в глаза, и за глаза называла его так, как ей в данный момент хотелось.
   Уже не раз она решала окончательно с ним порвать. Четыре года назад, когда она и её подруга Лариса делали первые шаги на ниве бизнеса, Мирон был нужен им в качестве "крыши". Теперь Алла не нуждалась в бандитской "крыше". Она уже и сама могла за себя постоять. И не только за себя.
   Слава распустил большую часть своей команды. Те, кто имел соответствующее образование, освоили все премудрости бизнеса и банковского дела и теперь ударно трудились под руководством своего шефа, крупного бизнесмена и банкира Вячеслава Валерьевича Миронова. Для чрезвычайных ситуаций Мирон оставил лишь пару десятков бойцов, специалистов на все руки. И опять же, в этом сыграл свою роль Аллин лихой характер. Ее участие в расследовании криминальных дел было чревато непредвиденными осложнениями, и Слава решил сохранить наиболее доверенных ребят, чтобы иметь возможность ей помочь. Аллу он в это не посвящал - узнав об этом, боевая подруга пришла бы в ярость. Своенравная и независимая, она не терпела ни малейшего вмешательства в свои дела.