Страница:
– Впусти их, – сказал Лука Фалькони. Он уселся в свое любимое кресло. Сад – неподходящее место для этой встречи. Он ведь скорбит о потерянном сыне. Для этого мрачная гостиная подойдет больше. На столе стояла бутылка кьянти. И большой серебряный ящик сигар. Лука выглядел как человек, перенесший тяжелый удар. Как человек в глубоком горе. И это было правдой. Кроме того, он должен выглядеть так, как будто ненавидит сына, которого изгнал из семьи и даже имя его запретил произносить. Альдо Фабрицци не так-то легко одурачить. Он привел адвоката, чтобы оговорить условия для Клары. Лука тяжело поднялся – казалось, будто он внезапно состарился, – и протянул руку Фабрицци.
– Вы знаете Джо Хаймана? Я привел его, чтобы поговорить о моей дочери. – Глаза Фабрицци были похожи на щели для стрел в каменной стене.
– Заходите, выпейте вина. Пьеро, налей-ка нам. Мистер Хайман, выпьете стаканчик?
– Благодарю вас, я не пью спиртного в такое время дня.
– Это не спиртное, – резко сказал Лука. – Это вино. – Он отвернулся. Он терпеть не мог евреев. Кроме того, он терпеть не мог ирландцев и поляков. Взглянув на Альдо Фабрицци, он сказал: – Мы в беде, мой друг. – Он говорил на диалекте. Интересно, подумал он, понимает ли Хайман. Раз он работает на Фабрицци, вероятно, он знает итальянский. Но диалект едва ли.
– Вы в беде, и моя дочь тоже, – подхватил Фабрицци. – Он что, душевнобольной?
– Не знаю, – сказал Лука. – Хорошо бы. Для такой беды есть врачи, больницы.
– Почему же тогда? – Вопросы сыпались градом. – Почему он бросил Клару и изменил «семье»? Изменил вам и мне, обоим.
Ответил ему Пьеро. Они репетировали эту сцену, и теперь была его очередь.
– Потому что он – трусливое дерьмо! Потому что после того, как кто-то стрелял в него в прошлом году, он наложил в штаны.
Он умолк, увидев, что отец поднял руку.
– Ты говори, когда я тебя попрошу, Пьеро. Он все еще твой брат.
– Он мне не брат, – настаивал Пьеро. – И он тебе не сын!
Он залпом выпил стакан вина и злобно уставился на Фабрицци и еврея-адвоката. Он был известен своей агрессивностью; все знали, что он и сейчас может полезть, по своему обыкновению, в драку. Он видел, что ему все верят. Он хорошо сыграл роль.
– Может быть. Пьеро прав, – сказал Лука. – Он говорил о врагах. Он сказал мне здесь же, в этой комнате: "Хватит с меня дел. Я хочу завязать. Хватит с меня «семьи». Я кое о чем напомнил ему. О его долге передо мной, перед нашими традициями. Перед Кларой. «Что за жизнь ты ей устроишь?» – спросил я, а он стоит тут и заявляет: «Я ухожу один». Я приказывал ему, Альдо, я просил, я умолял. Никогда не думал, что доживу до такого неуважения со стороны собственного сына. Я дал ему все. Вы знаете, как я любил его. Это был мой старший мальчик. Я сделал для него все. А он плюет мне в лицо и говорит, что это ему не нужно. Ему не нужно то, что я сделал для него.
Альдо молчал. Затем, поерзав в кресле, он просто сказал:
– Я понимаю вас, мой друг. Но у вас остался хороший мальчик. У меня есть только Клара, и ее сердце разбито. Вы ведь знаете, это бесчестие.
– Я знаю, – согласился Лука. – То же самое сказал и я, прежде чем проклясть его. «Ты обесчестил обе семьи, – вот что я сказал. – Ты трус и предатель. Ты не мужчина и мне не сын». – В глазу у него заблестела слеза и поползла по щеке. – Просите всего, чего пожелаете, Альдо. Я оплачу стоимость бесчестия, которое он причинил вам и Кларе.
– Куда он уехал?
Они ждали этого вопроса.
– Он не сказал папе, – влез Пьеро. – Он же знает, что его ждет. Да он все равно не скроется, пусть хоть в задницу залезет!
– Вы ищете его? – тихо спросил Альдо.
– Мы передали кому следует, – ответил Лука Фалькони. – Его найдут. Думаю, что он поехал на юг. Но мы все разведаем. Нужно время, вот и все. Когда его найдут, я знаю, что делать.
– Вам нужен надежный человек, – сказал Альдо и взглянул на адвоката. – Может быть, сейчас он трусливое дерьмо, но в войну он таким не был. Займемся им вместе. Лука. Так наши интересы будут в безопасности. И Клара сможет смотреть людям в глаза. Вы говорили о цене.
– Мы ее должники, – кивнул Лука. – И ваши тоже. Я позабочусь о Кларе.
Альдо выказал удовлетворение. Он что-то проворчал и кивнул.
– Вы человек чести, – сказал он. – Но поговорим сначала о деле. Кто его преемник? – Он не хотел унижать себя, упоминая имя Стивена.
– Пьеро, – ответил Лука. – И еще есть племянник во Флориде, который умеет считать. Они вместе возьмут дело в свои руки. Я пошлю за племянником. Вы познакомитесь с ним, и я знаю: вы одобрите мой выбор. Тино Сполетто, внук сестры моего дяди. Он хорошо работает во Флориде.
– Когда он сюда приедет? – спросил Альдо. Он никогда прежде не слышал о Сполетто, и, пока говорил, у него забрезжила одна мысль. Очень маленькая и неясная, но вскоре она оформилась. Если Фалькони привлекают таких дальних родственников, значит, дела у них идут не так-то хорошо. Пьеро просто гора мускулов. Двадцать лет назад он был бы простым уличным рэкетиром. И не видать бы ему обитого плюшем кабинета в Ист-Сайде как своих ушей.
– Через две недели, – ответил Лука. – Ему нужно перевезти жену, семью, найти жилье.
Он подал знак Пьеро, и тот вновь наполнил стаканы. Адвокат взял сигару. Никто не предложил ему огня.
– Если отец позволит, я хотел бы кое о чем попросить, – сказал Пьеро на диалекте.
– Проси, – приказал Лука.
Пьеро сжал кулаки, расправил плечи. Он собрал всю свою ненависть. Он подумал о Кларе и о Фабрицци, которые вынудили его оболгать и унизить брата.
– Я сам хочу исполнить соглашение. Хочу сделать это, а потом прийти к вам, дон Альдо и отец, и сказать: «Я это сделал. Я смыл позор с нашей семьи».
Лука не колебался ни минуты.
– Я разрешаю тебе, сын. Возлагаю ответственность на тебя.
– Я сказал, что мы должны сделать это вместе, – вмешался Альдо Фабрицци. – Это должно быть совместное соглашение.
Лука помолчал. Все шло так, как он ожидал. Он гордился Пьеро. Тот замечательно играл роль.
– Дайте Пьеро три месяца, – медленно проговорил он.
– Месяц, – сказал Альдо, понимая, что за такое короткое время выследить предателя почти невозможно.
– Месяц, – хором согласились отец и сын Фалькони. – Мы обещаем.
Они поймали его на крючок.
– Месяц, тридцать дней. После этого мы присоединимся к вам.
– Решено, – сказал Лука Фалькони.
– Может быть, теперь, – сказал Альдо Фабрицци, как будто это не имело отношения к главному вопросу, – вы с Джо поговорите о деньгах для Клары?
– Мы не могли предложить меньше. – Лука Фалькони пытался утихомирить сына. – Ты же знаешь это. Думаешь, мне хочется что-нибудь им давать? Думаешь, мне нравится платить этой бесплодной стерве?
– Мы от них не откупимся, – ответил Пьеро. – Что бы ты ни предложил, им подавай голову Стивена на серебряной тарелке! – Он встал и с такой силой хватил ладонью по столу, что пустые стаканы подпрыгнули. – Как мы это обтяпаем, папа? Как их обдурить?
Старик поднял голову и посмотрел на него. Он выглядел печальным и усталым, и Пьеро было тяжко видеть его боль.
– Мне следовало быть сильным, – пробормотал Лука. – Он же предал нас всех. Не надо было мне защищать его. Надо было быть сильным.
– Ты же любишь его, – сказал Пьеро. – Я тоже его люблю. Здесь не Сицилия, папа. Когда я прихожу домой, меня ждут Лючия и дети, а его?
– Не могу его простить, – сказал Лука. – Не могу ему простить то, что он натворил.
– И не надо, – ответил сын. – Но это наше дело. Семейное. Не будем же мы приносить кровавую жертву ради Фабрицци? Так что я спрашиваю: как их обдурить?
– Подсунем им кого-нибудь другого, – сказал Лука Фалькони. – В течение месяца. Ты говорил, что можешь устроить это.
Пьеро кивнул.
– Устрою. А теперь, папа, позову-ка я маму. У тебя усталый вид, вот что. И я ей скажу, чтобы не беспокоилась. Она там сидит и плачет с той минуты, как пришли эти мерзавцы. А потом позвоню Лючии. Приходите вечером с мамой к нам обедать. Повидаетесь с детьми, прежде чем они лягут спать. Это развеселит маму. Да и тебя, наверное, тоже.
– Ты хороший сын, – произнес Лука, когда Пьеро выходил из комнаты. – Хороший сын с отважным сердцем; но теперь, когда нет твоего брата, все наши силы уйдут на то, чтобы помешать Альдо Фабрицци перерезать нам глотки.
– Я не хочу, чтобы он умер! Не хочу, слышишь? Я хочу, чтобы он вернулся!
Альдо было жаль ее. Он не мог видеть, как она плачет, и выходил из себя, но ничто было не в состоянии поколебать его. Он сказал слова, которые его предки произносили столетиями:
– Это дело чести, Клара. – Против такого приговора нельзя возражать. Она должна это знать; при всей своей образованности и выкрутасах она все-таки сицилийка и не хуже его понимает, как поступают в таких случаях. Она не заставит его передумать. Он продолжал: – Очень жаль, детка, но так нужно. Если Фалькони не отыщут его за тридцать дней, мы найдем его сами. А теперь вытри слезы и пойди помоги маме.
Клара сердито смотрела на него. Как будто она маленькая. Перестань плакать над сломанной игрушкой, carissima, пойди на кухню и помоги маме.
– Нет! – крикнула она. – Я еду домой. Ухожу отсюда. – Мать пыталась ей возражать, но Клара только отмахивалась от нее; Альдо молча читал газету, пока женщины спорили. Она уйдет, но вернется. Луиза не умеет с ней обращаться; Клара никогда не слушалась ее. Он услышал, как хлопнула входная дверь. Жена вернулась в гостиную и села.
– Она сошла с ума, – пожаловалась она. – Не понимаю ее. Не понимаю, как можно хотеть возвращения человека, который так с ней поступил.
– Неважно, чего она хочет, – сказал муж. На миг он опустил газету. – Я ее избаловал, вот в чем дело. Чего бы ей ни хотелось, я соглашался. Но не сейчас. Придется ей смириться.
Клара вошла в квартиру. Коробка с новыми шляпками лежала на столе в гостиной нераспакованная; пустой стакан Стивена стоял около дивана. Так пусто и тихо, что она чуть было не повернулась и не выбежала обратно на улицу. Она вошла в спальню. Когда он в последний раз приходил, чтобы заняться с ней любовью? Так давно, что и не вспомнить. Как она умоляла его: «Возьми меня с собой... пусть меня тоже вышвырнут». Но он отказался. Не жестоко, а ласково. Так ласково, что было ясно: все кончено. Она уже не могла плакать.
Может быть, отец прав. Может быть, против измены и горя годится только старинное средство. В старину женщины целовали раны своих мертвецов и призывали к вендетте. Вендетта шла до тех пор, пока не убивали последнего представителя враждебной семьи.
Может быть, если Стивен умрет, она сможет жить своей жизнью, освободиться от ревности, которая мучит ее, освободиться от страсти, что заставляет ее пресмыкаться перед ним. Она сбросила туфли и легла на кровать. Сколько ночей она провела так, ожидая, что он придет, пытаясь представить, как выглядит его очередная женщина.
Глаза у нее слипались от усталости, как вдруг они широко раскрылись, и Клара села на кровати. Женщина. Сыскное агентство не смогло ее найти, потому что кто-то убил сыщика и разгромил контору. Это сделал Стивен. Его предупредили, что за ним следят. Он отдал приказ, и агентство разгромили. А потом он ушел от всей своей прежней жизни. Именно так.
Она потянулась к телефону.
– Папа?
– Я ем, Клара. – Он был сердит на нее.
– Папа, прости меня, – сказала она. – Я была не права. Извини.
– Все в порядке, – сказал он. – Хочешь прийти?
– Нет. Я останусь здесь. Но я хочу тебе кое-что сказать. Когда Стивена найдут, думаю, что он будет не один. Я хочу, чтобы ты знал об этом.
Она повесила трубку прежде, чем он успел спросить, что это значит.
– Ты же знаешь, что счастлив. – Он взглянул на нее сверху вниз. – Я скучаю о сыне. Ему не хотелось уезжать.
– Знаю, что не хотелось, но ты не должен его баловать, милый. Он тебя обожает, вот в чем беда. Но он должен вернуться домой, чтобы подготовиться к школе. Мне тоже нужно ехать.
Они поселились в «Савое». Первые пять дней они все вместе бродили по Лондону, показывали Стивену город так же, как он показывал им Нью-Йорк. Все трое были так счастливы, что Анжела сама удивлялась, как ей удалось отослать сына домой, в Хэйвардс-Хит. И как она сама отправится туда, оставив Стивена в городе.
– Что я тут буду делать без тебя? – настаивал он. – Почему мне нельзя поехать с тобой, познакомиться с твоим отцом, вместе с тобой отвезти Чарли в школу? Ты же не можешь меня прятать, Анжелина.
– Я и не собираюсь тебя прятать, – возразила она. – Но как только вас увидят вместе, сразу все поймут, в чем дело! Милый, имей терпение. Дай мне время что-нибудь придумать. Не могу же я заявиться с тобой вместе и сказать отцу: «Это мой муж. Он вовсе не погиб, я наврала тебе с три короба». А что скажет Чарли?
– Ну ладно. – Он отвернулся. – Ладно, не буду спорить. Но здесь я долго не пробуду. Мне нужен мой сын и нужна ты. Поэтому я здесь.
– Я знаю, – умоляюще сказала она, – знаю, милый, но не так-то все просто...
– Мне тоже было непросто, – сказал он. – Я сблизился с мальчиком так, будто знаю его всю жизнь. Мы все делали вместе, как настоящая семья. Чарли принял меня как отца. Так что ты должна это уладить, Анжела. Потому что я не хочу ждать. Я выйду ненадолго.
– Стивен, милый, прошу тебя, – позвала она. Но он не слушал ее. Он покинул номер, не сказав, когда вернется. Он был рассержен и обижен.
Она немного поплакала, потому что ссоры с ним был для нее невыносимы. Он такой великодушный, так любит их. Она сидела у окна и смотрела на набережную и расстилающуюся за ней Темзу. Смеркалось, и на другом берегу зажигались огни; от реки поднимался легкий туман. Он бросил все, лишь бы только жить с ней и с сыном. А она никак не может решиться, думает о всякой ерунде – о деревенских сплетнях, о том, как она придет к отцу со старой ложью, которая больше никого не волнует. Чарли примет любое объяснение. Она видела, как он сблизился со своим отцом за такое короткое время. Это была инстинктивная близость.
Когда Стивен вернулся, она ждала его. Он взглянул на нее без улыбки.
– Где ты был? – спросила она. – Я беспокоилась.
– Гулял.
– Мы опоздаем в театр.
– Сейчас приму душ и переоденусь.
– Стивен, – она подошла и обняла его, – ты прав. Я просто эгоистка и дура. Пока тебя не было, я позвонила отцу. Сказала, что приеду завтра и что со мной кое-кто будет. Кое-кто особенный. Я попросила его сказать Чарли.
– Правда? – Он приподнял ее лицо, чтобы видеть глаза. – Ты правда так хочешь? Я вовсе не думал тебя заставлять.
Ей удалось засмеяться.
– Еще как заставлял. Я три часа тут сижу и чувствую себя последней дрянью.
– Теперь ты стал счастливее?
– Я счастлив, – ответил он и стал целовать ее.
– Театр, – пробормотала она. – Мы опоздаем.
– Ну его, – ответил он. – У нас есть более интересные занятия.
Он переводил взгляд с дочери на человека, что сидел рядом с ней и держал ее за руку. Доктор был растерян, потрясен, это не укладывалось у него в голове. Мой муж, говорит она. Настоящий отец Чарли. Нет, он не погиб. Я тебе наврала. И американец кидается ей на помощь:
– Она не виновата. Она имела на это полное право. Я хотел, чтобы она жила в Штатах, воспитывала ребенка среди моих родных. Я отпугнул ее. Слишком много потребовал. Теперь я хочу загладить свою вину.
– Все-таки я не понимаю, – проговорил старый доктор. – Это так странно... просто необычайно! Конечно, как только Анжела сказала, что привезет гостя, я понял, чем это пахнет, но чтобы такое...
– Ты не догадался, даже когда увидел их с Чарли вместе? – спросила Анжела.
Отец удивленно посмотрел на нее.
– Нет. А как я мог догадаться? – Он заметил, как они переглянулись, и не понял почему.
– Они очень похожи, – сообщила ему дочь.
Он немного подумал.
– Да, пожалуй. Оба смуглые, верно. Но все-таки я не пойму, почему ты сказала, что он погиб. – Он все возвращался к этой лжи, она казалась такой ненужной и раздражала его. – Как это было глупо и безответственно.
– Да, я была глупой и безответственной, папа, – согласилась Анжела.
– А вы не возражали? – обратился он к Стивену.
– Сейчас не возражаю, – ответил тот. – Это просто чудо, что мы встретились в Нью-Йорке.
– Да, действительно, – согласился Хью Драммонд. Он прокашлялся и принялся искать свою трубку, не зная, что еще сказать. Кажется, они счастливы. Красивый мужчина, понятно, почему ее не устраивал бедняга Джим. Он рядом с этим парнем деревенский простак.
– А Чарли знает? – вдруг спросил он. – Это выбьет его из колеи, надеюсь, вам это ясно. Что он о тебе подумает, Анжела?
– Пока мы ничего ему не говорили, – ответил Стивен. – Он возвращается в школу. У него будет нелегкое время. Нужно думать об экзаменах. Так что можно пока не спешить. Но мы хотели поставить в известность вас.
– Очень умно с вашей стороны, – сказал Хью Драммонд. – Я бы на его месте не обрадовался, узнав, что мне наговорили столько неправды. – Он укоризненно посмотрел на дочь. Он думал только о внуке. Сами они пусть делают, что хотят. Но расстраивать мальчика он не позволит. – Бог знает, что сказала бы об этом твоя мать, – заявил он наконец и, набив трубку, принялся отчаянно пыхать ею. На левой руке у Анжелы было кольцо с большим зеленым камнем. Он не знал, что это за камень. Он мало смыслил в драгоценных камнях, а этот слишком большой, чтобы быть похожим на то, что он знал. – А где вы собираетесь жить? – спросил он у Стивена вечером, когда Чарли помогал матери мыть посуду после обеда. – У вас здесь есть работа?
– Пока нет, – ответил Стивен. – Но беспокоиться не стоит. У меня есть ценные бумаги.
– Ненадежно, – пробормотал Хью Драммонд. – Большинство акций сейчас почти ничего не дают. Что до правительственных облигаций... колоссальное жульничество, я вам скажу. Мы все купили их только из патриотизма.
Стивен был рад, что Анжелы нет рядом. Он понимал потребность старика задавать вопросы, но он и сам охотно отвечал, ничего не скрывая. Анжелу бы это смутило.
– У меня больше миллиона долларов в акциях и облигациях и собственность в Штатах, которая ценится еще выше, – сказал он.
– Боже мой! – Отец Анжелы ошеломленно воззрился на него. – Боже мой! Неужели это правда?
– Это правда, – эхом отозвался Стивен. – Так что, как я сказал, беспокоиться не о чем. Я в состоянии позаботиться о них.
– Я думаю, – был ответ. – Что ж, приятно слышать. Я оставляю этот дом и все, что у меня есть, внуку. Анжеле кое-что досталось от матери, но я хочу, чтобы у Чарли тоже было что-то. Хотя теперь-то это ему, наверное, не понадобится.
– Может, и понадобится, – ответил Стивен. – Во всяком случае, он будет этим гордиться, потому что это досталось ему от вас. Он много рассказывал о вас.
– Правда? – Старик просиял. – Неужели? Я просто обожаю его. Чудесный парнишка. Чистый как стеклышко. И умница. Из него выйдет толк, не сомневайтесь.
– Тоска, я понимаю, – прошептала она. – Но ничего не поделаешь. Это только пока Чарли не уедет в школу.
Он крепко прижал ее к себе.
– Я могу подождать, – прошептал он в ответ. – Это ведь недолго. А вышло лучше, чем ты ожидала, верно?
– Да. От отца можно было ждать чего угодно. С ним бывает иногда очень трудно. В последние годы он смягчился и очень любит Чарли. Но он принял все как надо, а ты вел себя просто замечательно. Спасибо тебе, милый.
– Я привык к старым людям, – сказал он. – В нашей семье воспитывают уважение к ним. Это для нас очень важно. Ты видела лицо мальчика, когда мы сказали, что отвезем его в школу вместе?
– Да, – кивнула Анжела. – Он был в восторге. Когда мы ему скажем о главном?
– Завтра, – ответил Стивен. – Я поговорю с ним. Но по-моему, он уже знает.
Мальчик бросил на него взгляд.
– О вас с мамой?
– Мы собираемся пожениться, Чарли. Ты будешь рад?
– Ух ты, это же обалдеть можно! – Ни тени сомнения или колебания. Лицо сияет от восторга. – Я так и подумал, когда ты объявился в самолете. Потрясная новость. Просто потрясная!
– Я хочу, чтобы твоя мама была очень счастлива, – сказал Стивен Фалькони. – И хочу быть тебе отцом, Чарли, если ты мне позволишь.
Сын на миг смутился. Его щеки порозовели, почти покраснели.
– Я тебя примерно так и воспринимаю, – сказал он. – Надеюсь, ты не против.
– Я не против, – сказал Стивен. – Я этого хочу больше всего на свете.
Если бы они не шли по сырой улице английского поселка с хозяйственными сумками в руках, он обнял бы сына и расцеловал.
Но Чарли был что надо. Это говорило в пользу этой странной, жесткой системы. Всякого рода формальности, заметная дистанция между учениками и учителями, – но все это сделало его сына таким, каков он есть. Об этом следует помнить. Надо просто привыкнуть.
На обратном пути, сидя в машине, Анжела сказала:
– Я знаю, милый, тебе показалось, что там просто нечем дышать. Но это очень хорошая школа. И ему там хорошо. Ты же видел.
– Конечно, видел, – сказал он. – Просто у нас дома все совсем по-другому.
Он сжал ее руку и улыбнулся. Он ничего не сказал, хотя уже решил про себя, что жить в Англии он не хочет. Когда они приехали в «Савой», его ожидало сообщение о телефонном звонке из Штатов. Никто, кроме Пьеро, не знал, где его искать. Он посмотрел на часы. Наверное, брат уже дома. Звонить в контору небезопасно. Пока Анжела принимала ванну и переодевалась к обеду, он позвонил.
Подошла Лючия. «Подожди, я его позову». Хорошая девочка. Не называет его по имени, хотя рядом только дети.
Пьеро взял трубку.
– Все в порядке, – сказал он. – Лючия увела детей наверх. Как поживаешь?
– Прекрасно, – ответил Стивен. – Просто замечательно. Как папа с мамой? Как дела?
– Нормально, без проблем. Они приходили, держали совет, обо всем договорились. Мы откупились от твоей жены.
– Не называй ее так, – запротестовал Стивен. – От Клары. Сколько?
– Слишком много, черт бы ее побрал, – ответил Пьеро. – Полмиллиона зеленых и дом. Зря ты не дал мне разделаться с ней, как я предлагал. Теперь слушай. Альдо жаждет твоей задницы. Неудивительно, правда? Мы сказали, что он ее получит. Ты можешь нам что-нибудь прислать? У тебя же есть обручальное кольцо от Клары?
Оно по-прежнему красовалось у него на пальце правой руки.
– Да, – сказал он, – на нем выгравирована дата. И наши инициалы.
– Пришли его мне, – сказал Пьеро. – Прямо сейчас. Ты еще побудешь в этом номере?
– Может быть, месяц или побольше. Что ты надумал, Пьеро? И что решил отец?
– Дадим Фабрицци что-нибудь похоронить, – ответил Пьеро. – С твоим кольцом. Я устрою так, что он не узнает, кто это. Сиди, не рыпайся и будь осторожен, ладно? Как малыш? В порядке?
На миг Стивену представился кабинет с маленькими жесткими стульями, стены увешаны фотографиями мальчишеских спортивных команд. Крикет. Футбол. Вкус приторного дешевого шерри.
– В порядке, – сказал он. – Мы только что отвезли его в школу. Поцелуй за меня маму. Скажи папе – ну, сам знаешь что.
– Пришли мне это треклятое кольцо, – сказал Пьеро и повесил трубку.
В комнату вошла Анжела. На ней было то же маленькое черное платье, в котором он ее увидел в тот вечер в «Лез Амбасадер». Волосы распущены и блестели – ему нравилось, когда она так причесывалась.
– Я готова, милый. Как твой брат? Надеюсь, ничего не случилось?
Он взял ее руки в свои.
– Нет, нет, все хорошо. Ты красавица, Анжелина. Пойдем обедать. У меня есть кой-какие планы, которые я хочу обсудить с тобой.
Он купил ей норковую шубу, которую она несла, перекинув через руку. Середина зимы на Лазурном берегу была столь теплой, что шуба оказалась не нужна.
– Вы знаете Джо Хаймана? Я привел его, чтобы поговорить о моей дочери. – Глаза Фабрицци были похожи на щели для стрел в каменной стене.
– Заходите, выпейте вина. Пьеро, налей-ка нам. Мистер Хайман, выпьете стаканчик?
– Благодарю вас, я не пью спиртного в такое время дня.
– Это не спиртное, – резко сказал Лука. – Это вино. – Он отвернулся. Он терпеть не мог евреев. Кроме того, он терпеть не мог ирландцев и поляков. Взглянув на Альдо Фабрицци, он сказал: – Мы в беде, мой друг. – Он говорил на диалекте. Интересно, подумал он, понимает ли Хайман. Раз он работает на Фабрицци, вероятно, он знает итальянский. Но диалект едва ли.
– Вы в беде, и моя дочь тоже, – подхватил Фабрицци. – Он что, душевнобольной?
– Не знаю, – сказал Лука. – Хорошо бы. Для такой беды есть врачи, больницы.
– Почему же тогда? – Вопросы сыпались градом. – Почему он бросил Клару и изменил «семье»? Изменил вам и мне, обоим.
Ответил ему Пьеро. Они репетировали эту сцену, и теперь была его очередь.
– Потому что он – трусливое дерьмо! Потому что после того, как кто-то стрелял в него в прошлом году, он наложил в штаны.
Он умолк, увидев, что отец поднял руку.
– Ты говори, когда я тебя попрошу, Пьеро. Он все еще твой брат.
– Он мне не брат, – настаивал Пьеро. – И он тебе не сын!
Он залпом выпил стакан вина и злобно уставился на Фабрицци и еврея-адвоката. Он был известен своей агрессивностью; все знали, что он и сейчас может полезть, по своему обыкновению, в драку. Он видел, что ему все верят. Он хорошо сыграл роль.
– Может быть. Пьеро прав, – сказал Лука. – Он говорил о врагах. Он сказал мне здесь же, в этой комнате: "Хватит с меня дел. Я хочу завязать. Хватит с меня «семьи». Я кое о чем напомнил ему. О его долге передо мной, перед нашими традициями. Перед Кларой. «Что за жизнь ты ей устроишь?» – спросил я, а он стоит тут и заявляет: «Я ухожу один». Я приказывал ему, Альдо, я просил, я умолял. Никогда не думал, что доживу до такого неуважения со стороны собственного сына. Я дал ему все. Вы знаете, как я любил его. Это был мой старший мальчик. Я сделал для него все. А он плюет мне в лицо и говорит, что это ему не нужно. Ему не нужно то, что я сделал для него.
Альдо молчал. Затем, поерзав в кресле, он просто сказал:
– Я понимаю вас, мой друг. Но у вас остался хороший мальчик. У меня есть только Клара, и ее сердце разбито. Вы ведь знаете, это бесчестие.
– Я знаю, – согласился Лука. – То же самое сказал и я, прежде чем проклясть его. «Ты обесчестил обе семьи, – вот что я сказал. – Ты трус и предатель. Ты не мужчина и мне не сын». – В глазу у него заблестела слеза и поползла по щеке. – Просите всего, чего пожелаете, Альдо. Я оплачу стоимость бесчестия, которое он причинил вам и Кларе.
– Куда он уехал?
Они ждали этого вопроса.
– Он не сказал папе, – влез Пьеро. – Он же знает, что его ждет. Да он все равно не скроется, пусть хоть в задницу залезет!
– Вы ищете его? – тихо спросил Альдо.
– Мы передали кому следует, – ответил Лука Фалькони. – Его найдут. Думаю, что он поехал на юг. Но мы все разведаем. Нужно время, вот и все. Когда его найдут, я знаю, что делать.
– Вам нужен надежный человек, – сказал Альдо и взглянул на адвоката. – Может быть, сейчас он трусливое дерьмо, но в войну он таким не был. Займемся им вместе. Лука. Так наши интересы будут в безопасности. И Клара сможет смотреть людям в глаза. Вы говорили о цене.
– Мы ее должники, – кивнул Лука. – И ваши тоже. Я позабочусь о Кларе.
Альдо выказал удовлетворение. Он что-то проворчал и кивнул.
– Вы человек чести, – сказал он. – Но поговорим сначала о деле. Кто его преемник? – Он не хотел унижать себя, упоминая имя Стивена.
– Пьеро, – ответил Лука. – И еще есть племянник во Флориде, который умеет считать. Они вместе возьмут дело в свои руки. Я пошлю за племянником. Вы познакомитесь с ним, и я знаю: вы одобрите мой выбор. Тино Сполетто, внук сестры моего дяди. Он хорошо работает во Флориде.
– Когда он сюда приедет? – спросил Альдо. Он никогда прежде не слышал о Сполетто, и, пока говорил, у него забрезжила одна мысль. Очень маленькая и неясная, но вскоре она оформилась. Если Фалькони привлекают таких дальних родственников, значит, дела у них идут не так-то хорошо. Пьеро просто гора мускулов. Двадцать лет назад он был бы простым уличным рэкетиром. И не видать бы ему обитого плюшем кабинета в Ист-Сайде как своих ушей.
– Через две недели, – ответил Лука. – Ему нужно перевезти жену, семью, найти жилье.
Он подал знак Пьеро, и тот вновь наполнил стаканы. Адвокат взял сигару. Никто не предложил ему огня.
– Если отец позволит, я хотел бы кое о чем попросить, – сказал Пьеро на диалекте.
– Проси, – приказал Лука.
Пьеро сжал кулаки, расправил плечи. Он собрал всю свою ненависть. Он подумал о Кларе и о Фабрицци, которые вынудили его оболгать и унизить брата.
– Я сам хочу исполнить соглашение. Хочу сделать это, а потом прийти к вам, дон Альдо и отец, и сказать: «Я это сделал. Я смыл позор с нашей семьи».
Лука не колебался ни минуты.
– Я разрешаю тебе, сын. Возлагаю ответственность на тебя.
– Я сказал, что мы должны сделать это вместе, – вмешался Альдо Фабрицци. – Это должно быть совместное соглашение.
Лука помолчал. Все шло так, как он ожидал. Он гордился Пьеро. Тот замечательно играл роль.
– Дайте Пьеро три месяца, – медленно проговорил он.
– Месяц, – сказал Альдо, понимая, что за такое короткое время выследить предателя почти невозможно.
– Месяц, – хором согласились отец и сын Фалькони. – Мы обещаем.
Они поймали его на крючок.
– Месяц, тридцать дней. После этого мы присоединимся к вам.
– Решено, – сказал Лука Фалькони.
– Может быть, теперь, – сказал Альдо Фабрицци, как будто это не имело отношения к главному вопросу, – вы с Джо поговорите о деньгах для Клары?
* * *
– Треклятый дом и полмиллиона долларов!– Мы не могли предложить меньше. – Лука Фалькони пытался утихомирить сына. – Ты же знаешь это. Думаешь, мне хочется что-нибудь им давать? Думаешь, мне нравится платить этой бесплодной стерве?
– Мы от них не откупимся, – ответил Пьеро. – Что бы ты ни предложил, им подавай голову Стивена на серебряной тарелке! – Он встал и с такой силой хватил ладонью по столу, что пустые стаканы подпрыгнули. – Как мы это обтяпаем, папа? Как их обдурить?
Старик поднял голову и посмотрел на него. Он выглядел печальным и усталым, и Пьеро было тяжко видеть его боль.
– Мне следовало быть сильным, – пробормотал Лука. – Он же предал нас всех. Не надо было мне защищать его. Надо было быть сильным.
– Ты же любишь его, – сказал Пьеро. – Я тоже его люблю. Здесь не Сицилия, папа. Когда я прихожу домой, меня ждут Лючия и дети, а его?
– Не могу его простить, – сказал Лука. – Не могу ему простить то, что он натворил.
– И не надо, – ответил сын. – Но это наше дело. Семейное. Не будем же мы приносить кровавую жертву ради Фабрицци? Так что я спрашиваю: как их обдурить?
– Подсунем им кого-нибудь другого, – сказал Лука Фалькони. – В течение месяца. Ты говорил, что можешь устроить это.
Пьеро кивнул.
– Устрою. А теперь, папа, позову-ка я маму. У тебя усталый вид, вот что. И я ей скажу, чтобы не беспокоилась. Она там сидит и плачет с той минуты, как пришли эти мерзавцы. А потом позвоню Лючии. Приходите вечером с мамой к нам обедать. Повидаетесь с детьми, прежде чем они лягут спать. Это развеселит маму. Да и тебя, наверное, тоже.
– Ты хороший сын, – произнес Лука, когда Пьеро выходил из комнаты. – Хороший сын с отважным сердцем; но теперь, когда нет твоего брата, все наши силы уйдут на то, чтобы помешать Альдо Фабрицци перерезать нам глотки.
* * *
Клара в ярости повернулась к отцу.– Я не хочу, чтобы он умер! Не хочу, слышишь? Я хочу, чтобы он вернулся!
Альдо было жаль ее. Он не мог видеть, как она плачет, и выходил из себя, но ничто было не в состоянии поколебать его. Он сказал слова, которые его предки произносили столетиями:
– Это дело чести, Клара. – Против такого приговора нельзя возражать. Она должна это знать; при всей своей образованности и выкрутасах она все-таки сицилийка и не хуже его понимает, как поступают в таких случаях. Она не заставит его передумать. Он продолжал: – Очень жаль, детка, но так нужно. Если Фалькони не отыщут его за тридцать дней, мы найдем его сами. А теперь вытри слезы и пойди помоги маме.
Клара сердито смотрела на него. Как будто она маленькая. Перестань плакать над сломанной игрушкой, carissima, пойди на кухню и помоги маме.
– Нет! – крикнула она. – Я еду домой. Ухожу отсюда. – Мать пыталась ей возражать, но Клара только отмахивалась от нее; Альдо молча читал газету, пока женщины спорили. Она уйдет, но вернется. Луиза не умеет с ней обращаться; Клара никогда не слушалась ее. Он услышал, как хлопнула входная дверь. Жена вернулась в гостиную и села.
– Она сошла с ума, – пожаловалась она. – Не понимаю ее. Не понимаю, как можно хотеть возвращения человека, который так с ней поступил.
– Неважно, чего она хочет, – сказал муж. На миг он опустил газету. – Я ее избаловал, вот в чем дело. Чего бы ей ни хотелось, я соглашался. Но не сейчас. Придется ей смириться.
Клара вошла в квартиру. Коробка с новыми шляпками лежала на столе в гостиной нераспакованная; пустой стакан Стивена стоял около дивана. Так пусто и тихо, что она чуть было не повернулась и не выбежала обратно на улицу. Она вошла в спальню. Когда он в последний раз приходил, чтобы заняться с ней любовью? Так давно, что и не вспомнить. Как она умоляла его: «Возьми меня с собой... пусть меня тоже вышвырнут». Но он отказался. Не жестоко, а ласково. Так ласково, что было ясно: все кончено. Она уже не могла плакать.
Может быть, отец прав. Может быть, против измены и горя годится только старинное средство. В старину женщины целовали раны своих мертвецов и призывали к вендетте. Вендетта шла до тех пор, пока не убивали последнего представителя враждебной семьи.
Может быть, если Стивен умрет, она сможет жить своей жизнью, освободиться от ревности, которая мучит ее, освободиться от страсти, что заставляет ее пресмыкаться перед ним. Она сбросила туфли и легла на кровать. Сколько ночей она провела так, ожидая, что он придет, пытаясь представить, как выглядит его очередная женщина.
Глаза у нее слипались от усталости, как вдруг они широко раскрылись, и Клара села на кровати. Женщина. Сыскное агентство не смогло ее найти, потому что кто-то убил сыщика и разгромил контору. Это сделал Стивен. Его предупредили, что за ним следят. Он отдал приказ, и агентство разгромили. А потом он ушел от всей своей прежней жизни. Именно так.
Она потянулась к телефону.
– Папа?
– Я ем, Клара. – Он был сердит на нее.
– Папа, прости меня, – сказала она. – Я была не права. Извини.
– Все в порядке, – сказал он. – Хочешь прийти?
– Нет. Я останусь здесь. Но я хочу тебе кое-что сказать. Когда Стивена найдут, думаю, что он будет не один. Я хочу, чтобы ты знал об этом.
Она повесила трубку прежде, чем он успел спросить, что это значит.
* * *
– Ты счастлив? – спросила Анжела.– Ты же знаешь, что счастлив. – Он взглянул на нее сверху вниз. – Я скучаю о сыне. Ему не хотелось уезжать.
– Знаю, что не хотелось, но ты не должен его баловать, милый. Он тебя обожает, вот в чем беда. Но он должен вернуться домой, чтобы подготовиться к школе. Мне тоже нужно ехать.
Они поселились в «Савое». Первые пять дней они все вместе бродили по Лондону, показывали Стивену город так же, как он показывал им Нью-Йорк. Все трое были так счастливы, что Анжела сама удивлялась, как ей удалось отослать сына домой, в Хэйвардс-Хит. И как она сама отправится туда, оставив Стивена в городе.
– Что я тут буду делать без тебя? – настаивал он. – Почему мне нельзя поехать с тобой, познакомиться с твоим отцом, вместе с тобой отвезти Чарли в школу? Ты же не можешь меня прятать, Анжелина.
– Я и не собираюсь тебя прятать, – возразила она. – Но как только вас увидят вместе, сразу все поймут, в чем дело! Милый, имей терпение. Дай мне время что-нибудь придумать. Не могу же я заявиться с тобой вместе и сказать отцу: «Это мой муж. Он вовсе не погиб, я наврала тебе с три короба». А что скажет Чарли?
– Ну ладно. – Он отвернулся. – Ладно, не буду спорить. Но здесь я долго не пробуду. Мне нужен мой сын и нужна ты. Поэтому я здесь.
– Я знаю, – умоляюще сказала она, – знаю, милый, но не так-то все просто...
– Мне тоже было непросто, – сказал он. – Я сблизился с мальчиком так, будто знаю его всю жизнь. Мы все делали вместе, как настоящая семья. Чарли принял меня как отца. Так что ты должна это уладить, Анжела. Потому что я не хочу ждать. Я выйду ненадолго.
– Стивен, милый, прошу тебя, – позвала она. Но он не слушал ее. Он покинул номер, не сказав, когда вернется. Он был рассержен и обижен.
Она немного поплакала, потому что ссоры с ним был для нее невыносимы. Он такой великодушный, так любит их. Она сидела у окна и смотрела на набережную и расстилающуюся за ней Темзу. Смеркалось, и на другом берегу зажигались огни; от реки поднимался легкий туман. Он бросил все, лишь бы только жить с ней и с сыном. А она никак не может решиться, думает о всякой ерунде – о деревенских сплетнях, о том, как она придет к отцу со старой ложью, которая больше никого не волнует. Чарли примет любое объяснение. Она видела, как он сблизился со своим отцом за такое короткое время. Это была инстинктивная близость.
Когда Стивен вернулся, она ждала его. Он взглянул на нее без улыбки.
– Где ты был? – спросила она. – Я беспокоилась.
– Гулял.
– Мы опоздаем в театр.
– Сейчас приму душ и переоденусь.
– Стивен, – она подошла и обняла его, – ты прав. Я просто эгоистка и дура. Пока тебя не было, я позвонила отцу. Сказала, что приеду завтра и что со мной кое-кто будет. Кое-кто особенный. Я попросила его сказать Чарли.
– Правда? – Он приподнял ее лицо, чтобы видеть глаза. – Ты правда так хочешь? Я вовсе не думал тебя заставлять.
Ей удалось засмеяться.
– Еще как заставлял. Я три часа тут сижу и чувствую себя последней дрянью.
– Теперь ты стал счастливее?
– Я счастлив, – ответил он и стал целовать ее.
– Театр, – пробормотала она. – Мы опоздаем.
– Ну его, – ответил он. – У нас есть более интересные занятия.
* * *
– М-да... – сказал доктор Драммонд. Он повторил это уже три раза. – М-да... Не знаю, что и сказать.Он переводил взгляд с дочери на человека, что сидел рядом с ней и держал ее за руку. Доктор был растерян, потрясен, это не укладывалось у него в голове. Мой муж, говорит она. Настоящий отец Чарли. Нет, он не погиб. Я тебе наврала. И американец кидается ей на помощь:
– Она не виновата. Она имела на это полное право. Я хотел, чтобы она жила в Штатах, воспитывала ребенка среди моих родных. Я отпугнул ее. Слишком много потребовал. Теперь я хочу загладить свою вину.
– Все-таки я не понимаю, – проговорил старый доктор. – Это так странно... просто необычайно! Конечно, как только Анжела сказала, что привезет гостя, я понял, чем это пахнет, но чтобы такое...
– Ты не догадался, даже когда увидел их с Чарли вместе? – спросила Анжела.
Отец удивленно посмотрел на нее.
– Нет. А как я мог догадаться? – Он заметил, как они переглянулись, и не понял почему.
– Они очень похожи, – сообщила ему дочь.
Он немного подумал.
– Да, пожалуй. Оба смуглые, верно. Но все-таки я не пойму, почему ты сказала, что он погиб. – Он все возвращался к этой лжи, она казалась такой ненужной и раздражала его. – Как это было глупо и безответственно.
– Да, я была глупой и безответственной, папа, – согласилась Анжела.
– А вы не возражали? – обратился он к Стивену.
– Сейчас не возражаю, – ответил тот. – Это просто чудо, что мы встретились в Нью-Йорке.
– Да, действительно, – согласился Хью Драммонд. Он прокашлялся и принялся искать свою трубку, не зная, что еще сказать. Кажется, они счастливы. Красивый мужчина, понятно, почему ее не устраивал бедняга Джим. Он рядом с этим парнем деревенский простак.
– А Чарли знает? – вдруг спросил он. – Это выбьет его из колеи, надеюсь, вам это ясно. Что он о тебе подумает, Анжела?
– Пока мы ничего ему не говорили, – ответил Стивен. – Он возвращается в школу. У него будет нелегкое время. Нужно думать об экзаменах. Так что можно пока не спешить. Но мы хотели поставить в известность вас.
– Очень умно с вашей стороны, – сказал Хью Драммонд. – Я бы на его месте не обрадовался, узнав, что мне наговорили столько неправды. – Он укоризненно посмотрел на дочь. Он думал только о внуке. Сами они пусть делают, что хотят. Но расстраивать мальчика он не позволит. – Бог знает, что сказала бы об этом твоя мать, – заявил он наконец и, набив трубку, принялся отчаянно пыхать ею. На левой руке у Анжелы было кольцо с большим зеленым камнем. Он не знал, что это за камень. Он мало смыслил в драгоценных камнях, а этот слишком большой, чтобы быть похожим на то, что он знал. – А где вы собираетесь жить? – спросил он у Стивена вечером, когда Чарли помогал матери мыть посуду после обеда. – У вас здесь есть работа?
– Пока нет, – ответил Стивен. – Но беспокоиться не стоит. У меня есть ценные бумаги.
– Ненадежно, – пробормотал Хью Драммонд. – Большинство акций сейчас почти ничего не дают. Что до правительственных облигаций... колоссальное жульничество, я вам скажу. Мы все купили их только из патриотизма.
Стивен был рад, что Анжелы нет рядом. Он понимал потребность старика задавать вопросы, но он и сам охотно отвечал, ничего не скрывая. Анжелу бы это смутило.
– У меня больше миллиона долларов в акциях и облигациях и собственность в Штатах, которая ценится еще выше, – сказал он.
– Боже мой! – Отец Анжелы ошеломленно воззрился на него. – Боже мой! Неужели это правда?
– Это правда, – эхом отозвался Стивен. – Так что, как я сказал, беспокоиться не о чем. Я в состоянии позаботиться о них.
– Я думаю, – был ответ. – Что ж, приятно слышать. Я оставляю этот дом и все, что у меня есть, внуку. Анжеле кое-что досталось от матери, но я хочу, чтобы у Чарли тоже было что-то. Хотя теперь-то это ему, наверное, не понадобится.
– Может, и понадобится, – ответил Стивен. – Во всяком случае, он будет этим гордиться, потому что это досталось ему от вас. Он много рассказывал о вас.
– Правда? – Старик просиял. – Неужели? Я просто обожаю его. Чудесный парнишка. Чистый как стеклышко. И умница. Из него выйдет толк, не сомневайтесь.
* * *
Стоя в дверях своей девичьей комнаты, Анжела раскрыла ему объятия.– Тоска, я понимаю, – прошептала она. – Но ничего не поделаешь. Это только пока Чарли не уедет в школу.
Он крепко прижал ее к себе.
– Я могу подождать, – прошептал он в ответ. – Это ведь недолго. А вышло лучше, чем ты ожидала, верно?
– Да. От отца можно было ждать чего угодно. С ним бывает иногда очень трудно. В последние годы он смягчился и очень любит Чарли. Но он принял все как надо, а ты вел себя просто замечательно. Спасибо тебе, милый.
– Я привык к старым людям, – сказал он. – В нашей семье воспитывают уважение к ним. Это для нас очень важно. Ты видела лицо мальчика, когда мы сказали, что отвезем его в школу вместе?
– Да, – кивнула Анжела. – Он был в восторге. Когда мы ему скажем о главном?
– Завтра, – ответил Стивен. – Я поговорю с ним. Но по-моему, он уже знает.
* * *
– Я иду купить продукты для твоей мамы, – объявил Стивен. – Пойдем со мной? – И, когда они шагали от дома к центральной улице, Стивен заговорил: – Мы хотим тебе кое-что сказать.Мальчик бросил на него взгляд.
– О вас с мамой?
– Мы собираемся пожениться, Чарли. Ты будешь рад?
– Ух ты, это же обалдеть можно! – Ни тени сомнения или колебания. Лицо сияет от восторга. – Я так и подумал, когда ты объявился в самолете. Потрясная новость. Просто потрясная!
– Я хочу, чтобы твоя мама была очень счастлива, – сказал Стивен Фалькони. – И хочу быть тебе отцом, Чарли, если ты мне позволишь.
Сын на миг смутился. Его щеки порозовели, почти покраснели.
– Я тебя примерно так и воспринимаю, – сказал он. – Надеюсь, ты не против.
– Я не против, – сказал Стивен. – Я этого хочу больше всего на свете.
Если бы они не шли по сырой улице английского поселка с хозяйственными сумками в руках, он обнял бы сына и расцеловал.
* * *
Они вернулись в Лондон из Хайфилдса. В школе Стивен был представлен всем: «Это мистер Фалькони. Мой будущий отчим». Директор поздравил их и пригласил выпить стаканчик шерри. Для Стивена это был удивительно странный мир. Маленький мирок со столь чуждыми правилами поведения, что его обитатели казались марсианами. Он потягивал скверный шерри и отвечал на нелепые вопросы: как ему понравилась Англия да из какого города Соединенных Штатов он приехал. Только они говорили «Америка» глотая гласные. Чувствовалось, что и он кажется им таким же чужим. До чего же тут все непривычно! Он надеялся, что здесь дают хорошее образование и что это лучший вариант для Чарли. Он удрал из кабинета директора, едва нашелся подходящий предлог. Он задыхался там.Но Чарли был что надо. Это говорило в пользу этой странной, жесткой системы. Всякого рода формальности, заметная дистанция между учениками и учителями, – но все это сделало его сына таким, каков он есть. Об этом следует помнить. Надо просто привыкнуть.
На обратном пути, сидя в машине, Анжела сказала:
– Я знаю, милый, тебе показалось, что там просто нечем дышать. Но это очень хорошая школа. И ему там хорошо. Ты же видел.
– Конечно, видел, – сказал он. – Просто у нас дома все совсем по-другому.
Он сжал ее руку и улыбнулся. Он ничего не сказал, хотя уже решил про себя, что жить в Англии он не хочет. Когда они приехали в «Савой», его ожидало сообщение о телефонном звонке из Штатов. Никто, кроме Пьеро, не знал, где его искать. Он посмотрел на часы. Наверное, брат уже дома. Звонить в контору небезопасно. Пока Анжела принимала ванну и переодевалась к обеду, он позвонил.
Подошла Лючия. «Подожди, я его позову». Хорошая девочка. Не называет его по имени, хотя рядом только дети.
Пьеро взял трубку.
– Все в порядке, – сказал он. – Лючия увела детей наверх. Как поживаешь?
– Прекрасно, – ответил Стивен. – Просто замечательно. Как папа с мамой? Как дела?
– Нормально, без проблем. Они приходили, держали совет, обо всем договорились. Мы откупились от твоей жены.
– Не называй ее так, – запротестовал Стивен. – От Клары. Сколько?
– Слишком много, черт бы ее побрал, – ответил Пьеро. – Полмиллиона зеленых и дом. Зря ты не дал мне разделаться с ней, как я предлагал. Теперь слушай. Альдо жаждет твоей задницы. Неудивительно, правда? Мы сказали, что он ее получит. Ты можешь нам что-нибудь прислать? У тебя же есть обручальное кольцо от Клары?
Оно по-прежнему красовалось у него на пальце правой руки.
– Да, – сказал он, – на нем выгравирована дата. И наши инициалы.
– Пришли его мне, – сказал Пьеро. – Прямо сейчас. Ты еще побудешь в этом номере?
– Может быть, месяц или побольше. Что ты надумал, Пьеро? И что решил отец?
– Дадим Фабрицци что-нибудь похоронить, – ответил Пьеро. – С твоим кольцом. Я устрою так, что он не узнает, кто это. Сиди, не рыпайся и будь осторожен, ладно? Как малыш? В порядке?
На миг Стивену представился кабинет с маленькими жесткими стульями, стены увешаны фотографиями мальчишеских спортивных команд. Крикет. Футбол. Вкус приторного дешевого шерри.
– В порядке, – сказал он. – Мы только что отвезли его в школу. Поцелуй за меня маму. Скажи папе – ну, сам знаешь что.
– Пришли мне это треклятое кольцо, – сказал Пьеро и повесил трубку.
В комнату вошла Анжела. На ней было то же маленькое черное платье, в котором он ее увидел в тот вечер в «Лез Амбасадер». Волосы распущены и блестели – ему нравилось, когда она так причесывалась.
– Я готова, милый. Как твой брат? Надеюсь, ничего не случилось?
Он взял ее руки в свои.
– Нет, нет, все хорошо. Ты красавица, Анжелина. Пойдем обедать. У меня есть кой-какие планы, которые я хочу обсудить с тобой.
* * *
Перед Рождеством они полетели в Монте-Карло. Погода в Лондоне была холодная и мерзкая, целыми днями моросил дождь. Когда они вышли из самолета, их встретило лазурное небо и приятное тепло. Их ждал взятый напрокат автомобиль. Стивен взял Анжелу под руку, поспешно перевел через дорогу и усадил в машину. Потом он спохватился. Нет никакой надобности торопиться, скрываться. Все это в прошлом. Но от старых привычек нелегко избавиться. Ему все еще было не по себе, когда он сидел в общественных местах без прикрытия.Он купил ей норковую шубу, которую она несла, перекинув через руку. Середина зимы на Лазурном берегу была столь теплой, что шуба оказалась не нужна.