Страница:
Они голыми поплавали в теплой воде бассейна, лениво вытерли друг друга на жарком солнце. Ему нравилось ухаживать за ней, касаться твердых грудей, чувствовать гладкость ее кожи. Он сказал ей, какая она красивая и что он к ней испытывает. Она немного научилась итальянскому, и теперь, когда он говорил на своем родном языке, его речь была для нее не просто музыкой и ритмом. Шло время, сиеста кончилась. Скоро проснутся домочадцы. Они набросили друг на друга халаты, завязали пояса и вернулись на виллу. Он подхватил ее сзади и поднял в воздух.
– Наверх, – прошептал он. В этот миг пронзительно зазвонил телефон. Он отпустил ее.
– Немезида[26], – засмеялась она и подошла к телефону. Ральф Мэкстон спрашивал разрешения прийти попрощаться с ней.
– Около часа назад он согласился. Я даже дал ему время перезвонить, если он струсит, но он не перезвонил.
Он услышал возбужденный смех Клары на другом конце провода.
– Умница Майк, – ликовала она. – Умница Майк, но когда же? Когда это произойдет?
– Думаю, чем раньше, тем лучше, – ответил О'Халлорен. – Я не хочу, чтобы мерзавец остыл. И не хочу здесь болтаться. Он желает узнать насчет оплаты. Что ему сказать?
Она поспешно соображала.
– Он вернется, чтобы получить деньги?
– Он думает, что да, – был ответ. – Он требует банковский чек.
– Выпиши ему чек в мой банк в Париже, – сказала она. – А потом вернешь. Я хочу присутствовать, Майк.
Это его добило.
– Не сходи с ума, – запротестовал он. – Оставайся на месте. Ты все узнаешь, как только я смогу позвонить тебе.
– Не буду я сидеть и ждать, – сказала она. – Не спорь со мной. Я вылетаю.
Он почти завопил в исступлении:
– Ради Бога, Клара! Ты хочешь стоять рядом и смотреть?
– Это был бы идеальный вариант, – сказала она. – Говорю тебе, не спорь со мной. Я долго ждала этого. Я хочу быть рядом, когда они все получат по заслугам!
Он пытался отговорить ее, но она повесила трубку.
Она собиралась: швыряла вещи в чемодан. Руки у нее дрожали. Она позвала горничную и в своей властной манере объявила, что уезжает на несколько дней. Нет, отрезала она, не знаю, когда вернусь. Когда все кончится, сказала она себе. Первым будет Стивен. Потом эта бесцветная блондинка и мальчишка.
– О папа, – вслух сказала она, – папа, когда это кончится, ты упокоишься с миром. Они заплатят за все, что сделали со мной. А потом я вернусь домой, и Джо Нимми с компанией ответят за то, что они сделали с тобой. Это займет много времени, но я клянусь, клянусь, что доберусь до них всех... – Она улыбнулась мысли, пришедшей ей в голову. Где ей остановиться? О'Халлорен выехал из «Карлтона». Он устроился в маленьком пансионе подальше от побережья на случай, если Мэкстону придет в голову искать его с дурными намерениями; он был осторожен, ее умница Майк. Это хорошо, полицейские учатся осторожности у преступников. Он получит свои деньги. Когда сделает то, чего она хочет. Всегда плати по договору, Альдо научил ее этому. Они делают, ты платишь.
Он может вернуться в Нью-Йорк, к своей жене и детям, к работе в агентстве. Ей все равно, что он будет делать, когда все кончится.
Где же ей остановиться? В единственном месте, которое она знает. В гостинице, где они жили во время медового месяца, где ее муж впервые изменил ей с женщиной. И пообещал ей, что так будет еще много раз, а она плакала, и умоляла, и задыхалась от запаха духов той женщины, «Жуа». Отель «Де Пари». Она позвонила и заказала номер на неопределенный срок. Потом билет на дневной рейс в Ниццу.
– Стрелять умеете? – спросил О'Халлорен.
– Умею, из охотничьего ружья. В фазанов, не в людей.
О'Халлорен со злостью взглянул на Мэкстона.
– Кончайте дурака валять, – рявкнул он. Достал свой пистолет, выложил на стол. Разрядил его, снова зарядил и протянул Ральфу. – Теперь вы, – сказал он.
Он удивился, как ловко Мэкстон управлялся с оружием. Затем Майк взял с кровати подушку, взгромоздил ее на стул.
– Теперь прицельтесь и спустите распроклятый курок.
У Мэкстона был наметанный глаз; великий сельский спорт кое-чему научил его, невзирая на его сопротивление. Не то чтобы он был против ежегодного массового истребления куропаток и фазанов, просто ему это было неинтересно. Он поднял пистолет, прицелился в середину подушки и выстрелил. Звук выстрела оказался пугающе громким. Дыра зияла как раз посередине. Несколько перьев покружились в воздухе и медленно упали на ковер.
– А вы не боитесь, что кто-нибудь услышит? – спросил он.
– Нет. Они все на кухне. Если попасть в человека пулей такого калибра с такого расстояния, дыра будет с кулак. Хотите попробовать еще раз?
– Откуда я знаю, что расстояние будет именно таким? – сказал Мэкстон. – Дайте мне меньшую мишень. Если вы уверены, что никто сюда не прибежит на шум. – Он осмотрел пистолет. Стандартный «смит-и-вессон». Действительно большого калибра. Он стал наблюдать за О'Халлореном.
Все это происходило в номере маленькой гостиницы. В пустом номере, не там, где жил американец. Мэкстон не знал его адреса. Он заметил, как этот человек осторожен. Как недоверчив.
– Попробуйте-ка так, – предложил О'Халлорен. На той же подушке он нарисовал шариковой ручкой мишень. Круг размером с человеческую голову. И снова пристроил подушку на стуле. – Валяйте; – скомандовал он.
Мэкстон попал в середину круга.
Майк снял подушку и засунул под покрывало. В воздухе плавало еще несколько перьев. Он сказал:
– Можете не беспокоиться. У вас прямо природный дар. Теперь обсудим подробности.
Ральф протянул ему пистолет.
– А именно деньги и способ, которым они будут уплачены, – уточнил он.
Через час они расстались. Они вышли из гостиницы порознь. Ральф Мэкстон вышел первым. «Смит-и-вессон» лежал у него в саквояже с маркой местного универмага. Они договорились, что он убьет Стивена Фалькони вечером через два дня. Когда дело будет сделано, Майк даст ему чек, и он получит по нему деньги, как только приедет в Париж. Чек будет выписан на вымышленное имя – подставное лицо, прикрывающее клиента О'Халлорена, решил Мэкстон.
О'Халлорен тоже вышел и заплатил за комнату. Его ни о чем не спрашивали. Он провел там только полдня. К нему наверх поднимался другой человек. В гостинице решили, что это обычная причина. Комната оставалась свободной, пока не прибыл следующий случайный посетитель. До того времени никто и не взглянул на постель.
На следующий день она решила, что в состоянии добраться до своего привычного уголка бара и посмотреть, как жизнь идет мимо. Она спустилась поздно. С трудом поднялась, позволила горничной помочь ей одеться. Ей приходилось бороться с апатией, когда хотелось только лежать в постели и не замечать, как проходят часы. Ее шампанское охлаждалось, ее карты лежали наготове.
Но кто-то пытался сесть за ее столик. Она увидела женскую спину и услышала, как Эжен упрямо повторяет: очень жаль, мадам, но это место всегда занято. И громкий голос женщины, выдающий в ней американку.
– Это нигде не написано. Здесь нет таблички. Если он занят, почему на нем нет таблички? В общем, я буду сидеть здесь. Принесите мне скотч с водой и много льда.
Эжен не сдвинулся с места. Полина держалась поодаль, за дверью в бар. Внезапно она ощутила, что слабеет и вся дрожит.
У нее отнимают ее место, ее укромный уголок в жизни. Ей пришлось ухватиться за дверной косяк. Она слышала голос Эжена. Он уже не был увещевающим. Он звучал сердито, на повышенных тонах.
– Извините, мадам, но этот столик всегда зарезервирован для одной нашей постоялицы. Она здесь живет, и это ее постоянное место в баре. Если вы будете так добры и пересядете, я приму у вас заказ.
Женщина проговорила в бешенстве:
– Черт бы вас побрал, позовите управляющего!
Эжен только этого и ждал.
– Я как раз собирался его позвать. И не ругайтесь, мадам!
Что-то яростно бормоча про себя, он метнулся мимо стойки, чтобы поймать женщину на слове и привести самого месье Жака, – пусть он разбирается с ней.
Он был потрясен, увидев Полину у дверей бара. Он взял ее под руку и отвел в сторону.
– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Я провожу вас до лифта, а когда месье Жак скажет этой дамочке пару теплых слов, я вам позвоню и вы спуститесь, хорошо? Сейчас кто-нибудь проводит вас наверх. Отведите мадам в ее номер... – Он сдал ее с рук на руки молодому официанту и поспешил в кабинет управляющего.
Полина вошла в комнату и упала на кровать. Она хотела снять туфли, но тут же забыла об этом и стала пальцами ощупывать лицо.
Она не пойдет вниз. Никогда больше она не рискнет спуститься. Приди она на несколько секунд раньше – и та женщина увидела бы ее, особую постоялицу, которую защищал Эжен. Она ляжет обратно в постель, там она будет в безопасности. Тут в дверь постучали. Это был сам управляющий. Он был потрясен. Она вдруг постарела на много лет; повязка съехала с глаза, обнажив уголок пустой глазницы.
– Мадам Дювалье, я пришел извиниться. Такая неприятная сцена... Эта дама ушла из бара. Ваше место ждет вас. Я пришел, чтобы проводить вас.
– Нет, – сказала она, – только не сегодня. Сегодня я не пойду.
Он был добрым человеком; много лет ее мужество восхищало его. Он подошел и сел рядом.
– Мадам, – мягко сказал он, – вы должны спуститься в бар как обычно. Если вы не пойдете сейчас, вы, может быть, никогда больше не выйдете из этой комнаты. Вы меня понимаете? И все ваше мужество окажется напрасным. Ну, дайте мне руку, мы вместе спустимся на лифте. В честь этого я выпью с вами бокал шампанского, если вы позволите. Разрешите. – Он протянул руку и поправил повязку. – Ну, – сказал он, – пойдемте.
У двери спальни она вдруг замешкалась.
– Вы говорите, она ушла из бара?
– Ушла и больше не придет. Так она сказала. Я намекнул, что ей будет лучше в другой гостинице. Нежеланные постояльцы, мадам, обычно не остаются надолго.
В это утро она выпила много шампанского. Бар наполнялся людьми, но та женщина не вернулась. Полина видела ее только со спины и слышала голос, но чувствовала, что узнала бы ее. Теперь она не ощущала такой усталости; у нее три раза подряд сошелся пасьянс, она выкурила полпачки сигарет и снова обрела уверенность. Кто-то еще больше отгородил ее от зала, поставив большую вазу с цветами так, что ее не было видно. Скорее всего Эжен. Он добрый, подумала она; благодаря шампанскому все ее чувства были притуплены. Она оказалась слабовольной, так глупо вела себя утром из-за того, что кто-то посторонний покусился на ее привычный образ жизни, ее безопасный мирок. Она презирала себя за это.
После полудня, когда народу поубавилось, она подозвала бармена.
– Я прекрасно провела утро, – заявила она, – у меня три раза сошелся пасьянс! Знаете, как это редко бывает? Три раза подряд! Кто эта тварь, что утром кричала на вас? Месье Жак сказал, что она поселилась здесь.
Эжен наклонился к ней.
– Вы бы только ее послушали, мадам. Эти богатые американцы воображают, что могут купить все, что им заблагорассудится. «Я когда-то приезжала сюда, – заявила она ему, – и тогда ваш персонал знал, как обращаться с высокопоставленными гостями, а управляющий умел проследить за этим! В гробу я видела ваш паршивый кабак». И вылетела отсюда. К сожалению, она занимает здесь лучший номер. Я потом о ней спрашивал. Ее фамилия Сальвиатти. Миссис Сальвиатти. Когда здесь работал мой отец, в гостиницу не пускали такую шваль!
Полина еще долго сидела в баре. Возвращаясь в номер, она совершенно твердо держалась на ногах, по ней нельзя было сказать, что она выпила целую бутылку шампанского и еще половину той, что стоит в ведерке с тающим льдом.
Днем она поспала и проснулась как раз вовремя, чтобы переодеться к обеду и выбрать драгоценности для одинокого вечера в гостиничном номере.
Как сказал Эжен?.. Сальвиатти?.. Почему эта фамилия кажется ей знакомой? Она ненавидела свои провалы в памяти. Они случались, только когда она расстраивалась, как сегодня утром. Пришел официант, чтобы принять у нее заказ, и она перестала думать об этом. Если не напрягаться, память скоро восстановится. Она вспомнит.
Он ненавидит папу, утверждал Чарли. Неужели правда, думала она.
Ральф вышел на террасу следом за ней. Был прекрасный вечер, завершение очередного знойного дня, когда жара казалась чрезмерной.
Приятный ветерок шевелил ветви деревьев над головой; в этом было преимущество жизни на холмах. В долине в такие дни зной беспощаден.
– Вы прекрасно выглядите, – сказал он. – Простите, что я не зашел раньше. Я думал, может быть, сегодня вечером вы приедете в казино.
– Я не приеду сегодня вечером, – сказала она. – Мне нравится сидеть с малышкой, а Стивен всегда так занят. Ральф, как грустно, что вы уходите.
– Вы правда так думаете? Я, честно говоря, на это надеялся. – На этот раз никакой иронии, никакого шутовства. У него были светлые глаза водянистого изменчивого цвета: то зеленые, то серо-голубые. Он пристально смотрел на нее.
– Вы же знаете, – сказала она, – мы всегда так дружили. Мы все. Стивену тоже будет не хватать вас.
– Вряд ли, – заметил он. – Мы с ним дошли до конца пути. Я ему больше не нужен.
Она тут же принялась защищать мужа.
– Не надо так говорить, Ральф. Вы же знаете, что это неправда.
– Не надо, – согласился он. – Во всяком случае, вам. Забудьте об этом, не будем портить прощание.
– Что вы собираетесь делать теперь? – спросила Анжела. После этой легкой перепалки ей стало неловко.
– Немного отдохну и буду искать другую работу. Может быть, подвернется что-нибудь в Италии. Нужно передохнуть от побережья, я слишком тут засиделся.
– Домой не поедете? – спросила она.
– Нет. – Он покачал головой. – Там я не чувствую себя дома. За исключением Рождества, которое я провел с вами. Мне будет не хватать вас, Анжела. Вы очень много значили для меня. – Он зашел дальше, чем предполагал; им двигала потребность игрока испытать судьбу. Запустить воздушного змея, чтобы посмотреть, не поднимет ли его ветер хотя бы на миг. Она ничего не ответила. Налила бокал вина и отпила. Ни дуновения, змей не шелохнулся.
– Надеюсь, и я для вас что-то значу, – продолжал он.
Тут она поняла, что ее сын был прав. Прав в том, что Ральф любит ее. Она ничего не замечала, полагалась на него, невольно заставляла его думать, что он для нее больше чем друг. Почти брат, взамен погибшего на войне.
– Милый Ральф, – мягко сказала она, – конечно, вы для меня много значите. У меня был старший брат... я вам рассказывала, помните? Именно так я воспринимаю вас. Я часто говорила Стивену: если бы Ральф нашел себе хорошую девушку, женился, остепенился... Я надеюсь, вы не думали... – Она могла не продолжать. Когда она взглянула на него, его длинное худое лицо было непроницаемой маской. Ни чувства, ни выражения. – Я так все перепутала, – в отчаянии сказала она.
– О, вовсе нет, – ответил он. – Это я все перепутал. Но вы меня простите, правда? Мы останемся друзьями?
– Конечно, останемся. Ведь вы не из-за этого уходите, верно? Пожалуйста...
– Нет. Это здесь ни при чем. Можно задать вам один вопрос перед тем, как я уйду?
Она кивнула.
– Вы на самом деле счастливы? Я иногда задумывался об этом.
– Я счастлива, – сказала она. – Он – единственный мужчина, которого я когда-либо любила или буду любить. С того мига, как встретила его, Ральф. Для меня никогда никого не будет, кроме Стивена.
Он встал, и она поднялась вместе с ним.
– Все ясно, – сказал он. – Надеюсь, он понимает, как ему повезло в жизни. До свиданья, Анжела.
– До свиданья, Ральф, – сказала она. – Не теряйте с нами связи, хорошо? И берегите себя. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку.
Он не прикоснулся к ней, никак не ответил. Его кожа осталась холодной.
– Киньте кость бедному псу, – сказал он и засмеялся высоким, невеселым смехом, потом повернулся и вышел.
Он сказал в трубку:
– Мне нужно с тобой поговорить. Найди предлог, придумай что-нибудь. И приходи. Нет, голубушка, для постели у нас времени не будет. Речь о деньгах. О больших деньгах для нас с тобой.
Она не ответила; он слишком хорошо знал ее. Несчастье, смерть не сдвинут ее с места; она рискнет потерять богатого покровителя, только если речь пойдет о еще больших деньгах.
– Ну хорошо, я попробую. Он ведет себя по-свински, когда я хочу уйти без него. Где мы встретимся?
– В баре на скале Эдем.
Она восторженно хихикнула.
– О-о, Ральфи... ты, видно, чувствуешь себя миллионером...
– В семь тридцать, – сказал он и повесил трубку.
У него был час в запасе. Он уже сложил вещи; билет на самолет из Ниццы в Париж утренним рейсом лежал у него в кармане. День он провел в казино, прощаясь с сотрудниками, после чего поехал на виллу, чтобы увидеться с Анжелой. Он из кожи вон лез, чтобы казаться жизнерадостным. Он нахваливал Стивена, говорил, как жаль ему покидать их всех и насиженное место, но ему предложили нечто сногсшибательное... Он ловко ушел от вопроса, что же это за предложение. Лезть в чужие дела было не принято, поэтому никто ничего не выспрашивал. Он особенно дружелюбно отнесся к своему преемнику Франсуа, шутил и подсказывал, как вести себя с отдельными клиентами. Расставание прошло в атмосфере добрых пожеланий и благодушия. Важно было оставить о себе хорошее впечатление. Разобиженный уволенный сотрудник обязательно попал бы под подозрение.
Мэкстон оглядел квартиру. Он жил здесь, на Круазетт, с того времени, как Стивен нанял его на работу. Ему не жаль расставаться с ней. Просто меблированные комнаты, ничем не лучше и не хуже других им подобных. Он отнес багаж в машину. Пусть подождет в аэропорту, пока он не попросит кого-нибудь пригнать ее. Он отдал ключи консьержке. Сказал, что уезжает, но время от времени будет возвращаться. За квартиру было уплачено до конца года. Он заплатил ей дополнительно за то, чтобы она приглядывала за квартирой. Пробился сквозь пробки на дорогах Канн и по береговому шоссе поднялся на красивую скалу Эдем.
В ожидании Мадлен он заказал бокал перно. Бармен удивленно приподнял брови. Это был не тот напиток, который обычно заказывали посетители. Горький, терпкий напиток обжег ему язык.
– О Ральфи, милый, извини, ради Бога...
Она быстро подошла к нему, легко поцеловала в щеку. Она была очень хорошенькой. Красивая дорогая одежда, новые драгоценности. Люди с восхищением смотрели на нее. Удивляются, зачем ей понадобился такой урод, подумал он, истязая себя. Конечно же, из-за денег. Что еще он может ей предложить?
– А теперь скажи, что это за разговоры о богатстве? – потребовала она. Посмотрев на бокал перно, скорчила гримаску.
– Что это такое? Такая гадость – ее пьют одни работяги!
– У меня очень низменные вкусы, – ответил он. – Именно поэтому мне так нравишься ты. Тебе, конечно, шампанского?
– Конечно, – сказала она. – И не будь гадким, Ральф. – Она знала это его настроение. Знала, что он может быть жестоким, может оскорбить. Иногда она с этим мирилась, иногда нет. Вообще-то она привыкла, что мужчины плохо обращаются с ней. Но иногда он бывал очень щедрым и довольно нежным. – Ну, говори, что случилось? Я умираю от любопытства!
Он медленно пил перно. Он держал ее в напряжении, заставляя ждать. Вот ведь алчная какая. Так и облизывается в предвкушении денег.
– Мне слегка повезло, – сказал он наконец.
Она в восторге подпрыгнула.
– Ты играл? Выиграл кучу денег?
– Нет, не играл. Я ведь в жизни не выигрывал. Во всяком случае, столько, сколько проигрывал. Нет, моя радость, кое-кто умер и оставил мне наследство. Что ты на это скажешь?
– Потрясающе, – сказала она и положила руку ему на колено. – Сколько?
Смотреть на выражение ее лица было забавно.
– Полмиллиона долларов, – сказал он. – Закрой ротик, милая, а то муха влетит... – Ее рука начала сжимать его колено. Он оттолкнул ее. – Не у всех на виду, – проворчал он. – Ты не в своем старом притоне.
Она начинала в марсельском районе красных фонарей. В борделе высшего класса, где девушкам можно было уходить и приходить. Мадлен зацепилась за одного из клиентов и сбежала. После этого ее карьера пошла в гору.
Она пропустила колкость мимо ушей. Он пытается обидеть ее, разозлить. Он чем-то расстроен. Она улыбнулась, показав прелестные белые зубки, и одновременно облизнула губы.
– Я так счастлива за тебя, – сказала она. – И что ты собираешься с ними делать?
– Потратить. Поехать в хороший круиз, где смогу поиграть в бридж или в покер, если мне станет скучно. Зиму проведу на Карибском море. Мне всегда туда хотелось. Может быть, даже куплю дом на побережье, где буду жить, когда мне надоест путешествовать. Я только хотел спросить, поедешь ли ты со мной.
– Ральф, милый, ты это всерьез?
– А почему бы и нет? Мы с тобой всегда ладили. Нам вместе весело. И, по крайней мере, со мной тебе не придется служить боксерской грушей. Твой приятель по-прежнему колотит тебя?
Она опустила глаза и пожала плечами.
– Иногда, – призналась она.
– Ну, так что скажешь? – спросил он.
Она вздрогнула.
– Ты что же, хочешь, чтобы я решила сейчас? Сию минуту?
– Нет. Примерно в ближайшие десять, пока мы допьем.
– А что за спешка? – спросила она. Внезапно ее глаза сузились. – Ты говоришь правду – ты их не украл? Кто-то умер?
– Кто-то умер, – подтвердил он. – Но сегодня ночью я улетаю в Париж. Или ты едешь со мной, или не едешь.
Она колебалась. Но недолго. Он мог быть милым. Он очень активный любовник. И без выкрутасов. Перс слишком увлекался сексуальными фантазиями. Она боялась, что когда-нибудь он зайдет слишком далеко.
– К дьяволу эту свинью, – объявила она. – Я решила: еду с тобой, Ральфи. Ты знаешь, я, кажется, немножко влюблена в тебя!
– Мадлен, – с иронией возразил он, – ты влюблена в меня не больше, чем я в тебя. Ровно настолько, насколько хватит денег. А теперь иди укладывай вещи, встретимся в аэропорту перед одиннадцатичасовым рейсом. О'ревуар, милая моя.
На маленькой лесенке у выхода из бара она обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Жест был очарователен. Он заплатил по счету и вышел. Хозяин шепотом выругался. Английская свинья. Даже чаевых не оставил.
– Где тебя черти носят! Ты опоздал! – Несмотря на то что он спал с ней и благодаря этому чувствовал над ней непрочную власть, она по-прежнему легко нагоняла на него страх.
– Извини... – сказал он и сел.
Она спросила без предисловий:
– Ну?
Он взглянул на нее.
– Сегодня вечером.
Она внезапно задохнулась, но в тот же миг овладела собой. От возбуждения на ее бледном лице проступил густой румянец.
– Рассказывай, – потребовала она. – Я хочу знать все!
Он решил не вдаваться в подробности. Она запросто могла явиться туда, чтобы смотреть.
– Мэкстон подстережет его по дороге в казино, – сказал он, понизив голос.
– А потом ты отправишься на виллу, – выдохнула она. – И убьешь ее и этого их сынка...
Он не сказал ей, что там есть еще новорожденная девочка. Он чуял, что она может потребовать и этого...
– Из того самого пистолета, из которого он застрелит мужа, – продолжил он. – Горничная мне сказала, что слуги кончают работу в девять. После обеда. Свидетелей не будет. Только выстрелы и звук отъезжающего автомобиля. Я устрою так, чтобы шины панически завизжали и мотор взревел.
Она чуть заметно улыбнулась, наслаждаясь воображаемой картиной.
– Ты – Мэкстон, – сказала она. – Ты только что убил мужа. Ты борешься с женой, вмешивается сын, ты теряешь голову и стреляешь в обоих.
Он кивнул.
– Теряю голову настолько, что еду не разбирая дороги и сваливаюсь с этой стофутовой кручи.
Они снова и снова прокручивали будущие события, стараясь не упустить ни одной детали. Разговорчивая Жанин с ее неуемным любопытством подкинула им мотив. Мотив, который объяснит три убийства и самоубийство. Любовь Мэкстона к жене своего хозяина. Жанин успела насплетничать не одному только американцу, который приезжал в деревню рисовать плохие картины. Об этом было известно всем: владельцам кафе, хозяевам паштетной лавки, старухе бакалейщице.
Мэкстона выгнали с работы; так был запущен механизм мести и крайнего отчаяния. Это попадет в разряд преступлений, которые французы считают своими. Преступления из-за любви.
– И все будет шито-крыто, – сказал О'Халлорен.
– Наверх, – прошептал он. В этот миг пронзительно зазвонил телефон. Он отпустил ее.
– Немезида[26], – засмеялась она и подошла к телефону. Ральф Мэкстон спрашивал разрешения прийти попрощаться с ней.
* * *
– Ты все устроил? – спросила Клара.– Около часа назад он согласился. Я даже дал ему время перезвонить, если он струсит, но он не перезвонил.
Он услышал возбужденный смех Клары на другом конце провода.
– Умница Майк, – ликовала она. – Умница Майк, но когда же? Когда это произойдет?
– Думаю, чем раньше, тем лучше, – ответил О'Халлорен. – Я не хочу, чтобы мерзавец остыл. И не хочу здесь болтаться. Он желает узнать насчет оплаты. Что ему сказать?
Она поспешно соображала.
– Он вернется, чтобы получить деньги?
– Он думает, что да, – был ответ. – Он требует банковский чек.
– Выпиши ему чек в мой банк в Париже, – сказала она. – А потом вернешь. Я хочу присутствовать, Майк.
Это его добило.
– Не сходи с ума, – запротестовал он. – Оставайся на месте. Ты все узнаешь, как только я смогу позвонить тебе.
– Не буду я сидеть и ждать, – сказала она. – Не спорь со мной. Я вылетаю.
Он почти завопил в исступлении:
– Ради Бога, Клара! Ты хочешь стоять рядом и смотреть?
– Это был бы идеальный вариант, – сказала она. – Говорю тебе, не спорь со мной. Я долго ждала этого. Я хочу быть рядом, когда они все получат по заслугам!
Он пытался отговорить ее, но она повесила трубку.
Она собиралась: швыряла вещи в чемодан. Руки у нее дрожали. Она позвала горничную и в своей властной манере объявила, что уезжает на несколько дней. Нет, отрезала она, не знаю, когда вернусь. Когда все кончится, сказала она себе. Первым будет Стивен. Потом эта бесцветная блондинка и мальчишка.
– О папа, – вслух сказала она, – папа, когда это кончится, ты упокоишься с миром. Они заплатят за все, что сделали со мной. А потом я вернусь домой, и Джо Нимми с компанией ответят за то, что они сделали с тобой. Это займет много времени, но я клянусь, клянусь, что доберусь до них всех... – Она улыбнулась мысли, пришедшей ей в голову. Где ей остановиться? О'Халлорен выехал из «Карлтона». Он устроился в маленьком пансионе подальше от побережья на случай, если Мэкстону придет в голову искать его с дурными намерениями; он был осторожен, ее умница Майк. Это хорошо, полицейские учатся осторожности у преступников. Он получит свои деньги. Когда сделает то, чего она хочет. Всегда плати по договору, Альдо научил ее этому. Они делают, ты платишь.
Он может вернуться в Нью-Йорк, к своей жене и детям, к работе в агентстве. Ей все равно, что он будет делать, когда все кончится.
Где же ей остановиться? В единственном месте, которое она знает. В гостинице, где они жили во время медового месяца, где ее муж впервые изменил ей с женщиной. И пообещал ей, что так будет еще много раз, а она плакала, и умоляла, и задыхалась от запаха духов той женщины, «Жуа». Отель «Де Пари». Она позвонила и заказала номер на неопределенный срок. Потом билет на дневной рейс в Ниццу.
– Стрелять умеете? – спросил О'Халлорен.
– Умею, из охотничьего ружья. В фазанов, не в людей.
О'Халлорен со злостью взглянул на Мэкстона.
– Кончайте дурака валять, – рявкнул он. Достал свой пистолет, выложил на стол. Разрядил его, снова зарядил и протянул Ральфу. – Теперь вы, – сказал он.
Он удивился, как ловко Мэкстон управлялся с оружием. Затем Майк взял с кровати подушку, взгромоздил ее на стул.
– Теперь прицельтесь и спустите распроклятый курок.
У Мэкстона был наметанный глаз; великий сельский спорт кое-чему научил его, невзирая на его сопротивление. Не то чтобы он был против ежегодного массового истребления куропаток и фазанов, просто ему это было неинтересно. Он поднял пистолет, прицелился в середину подушки и выстрелил. Звук выстрела оказался пугающе громким. Дыра зияла как раз посередине. Несколько перьев покружились в воздухе и медленно упали на ковер.
– А вы не боитесь, что кто-нибудь услышит? – спросил он.
– Нет. Они все на кухне. Если попасть в человека пулей такого калибра с такого расстояния, дыра будет с кулак. Хотите попробовать еще раз?
– Откуда я знаю, что расстояние будет именно таким? – сказал Мэкстон. – Дайте мне меньшую мишень. Если вы уверены, что никто сюда не прибежит на шум. – Он осмотрел пистолет. Стандартный «смит-и-вессон». Действительно большого калибра. Он стал наблюдать за О'Халлореном.
Все это происходило в номере маленькой гостиницы. В пустом номере, не там, где жил американец. Мэкстон не знал его адреса. Он заметил, как этот человек осторожен. Как недоверчив.
– Попробуйте-ка так, – предложил О'Халлорен. На той же подушке он нарисовал шариковой ручкой мишень. Круг размером с человеческую голову. И снова пристроил подушку на стуле. – Валяйте; – скомандовал он.
Мэкстон попал в середину круга.
Майк снял подушку и засунул под покрывало. В воздухе плавало еще несколько перьев. Он сказал:
– Можете не беспокоиться. У вас прямо природный дар. Теперь обсудим подробности.
Ральф протянул ему пистолет.
– А именно деньги и способ, которым они будут уплачены, – уточнил он.
Через час они расстались. Они вышли из гостиницы порознь. Ральф Мэкстон вышел первым. «Смит-и-вессон» лежал у него в саквояже с маркой местного универмага. Они договорились, что он убьет Стивена Фалькони вечером через два дня. Когда дело будет сделано, Майк даст ему чек, и он получит по нему деньги, как только приедет в Париж. Чек будет выписан на вымышленное имя – подставное лицо, прикрывающее клиента О'Халлорена, решил Мэкстон.
О'Халлорен тоже вышел и заплатил за комнату. Его ни о чем не спрашивали. Он провел там только полдня. К нему наверх поднимался другой человек. В гостинице решили, что это обычная причина. Комната оставалась свободной, пока не прибыл следующий случайный посетитель. До того времени никто и не взглянул на постель.
* * *
Полина Дювалье неважно себя чувствовала. Она проводила почти все время в своей комнате, отдыхая после гала-вечера в Антибе. Ничего страшного, успокаивала она управляющего, который пришел справиться о ее здоровье. Просто устала. Поездка слишком возбудила ее. Она больше не собирается выходить в свет. Бармен Эжен навестил ее. Он принес колоду карт. Она поблагодарила, но ей не хотелось раскладывать пасьянс.На следующий день она решила, что в состоянии добраться до своего привычного уголка бара и посмотреть, как жизнь идет мимо. Она спустилась поздно. С трудом поднялась, позволила горничной помочь ей одеться. Ей приходилось бороться с апатией, когда хотелось только лежать в постели и не замечать, как проходят часы. Ее шампанское охлаждалось, ее карты лежали наготове.
Но кто-то пытался сесть за ее столик. Она увидела женскую спину и услышала, как Эжен упрямо повторяет: очень жаль, мадам, но это место всегда занято. И громкий голос женщины, выдающий в ней американку.
– Это нигде не написано. Здесь нет таблички. Если он занят, почему на нем нет таблички? В общем, я буду сидеть здесь. Принесите мне скотч с водой и много льда.
Эжен не сдвинулся с места. Полина держалась поодаль, за дверью в бар. Внезапно она ощутила, что слабеет и вся дрожит.
У нее отнимают ее место, ее укромный уголок в жизни. Ей пришлось ухватиться за дверной косяк. Она слышала голос Эжена. Он уже не был увещевающим. Он звучал сердито, на повышенных тонах.
– Извините, мадам, но этот столик всегда зарезервирован для одной нашей постоялицы. Она здесь живет, и это ее постоянное место в баре. Если вы будете так добры и пересядете, я приму у вас заказ.
Женщина проговорила в бешенстве:
– Черт бы вас побрал, позовите управляющего!
Эжен только этого и ждал.
– Я как раз собирался его позвать. И не ругайтесь, мадам!
Что-то яростно бормоча про себя, он метнулся мимо стойки, чтобы поймать женщину на слове и привести самого месье Жака, – пусть он разбирается с ней.
Он был потрясен, увидев Полину у дверей бара. Он взял ее под руку и отвел в сторону.
– Не волнуйтесь, все будет в порядке. Я провожу вас до лифта, а когда месье Жак скажет этой дамочке пару теплых слов, я вам позвоню и вы спуститесь, хорошо? Сейчас кто-нибудь проводит вас наверх. Отведите мадам в ее номер... – Он сдал ее с рук на руки молодому официанту и поспешил в кабинет управляющего.
Полина вошла в комнату и упала на кровать. Она хотела снять туфли, но тут же забыла об этом и стала пальцами ощупывать лицо.
Она не пойдет вниз. Никогда больше она не рискнет спуститься. Приди она на несколько секунд раньше – и та женщина увидела бы ее, особую постоялицу, которую защищал Эжен. Она ляжет обратно в постель, там она будет в безопасности. Тут в дверь постучали. Это был сам управляющий. Он был потрясен. Она вдруг постарела на много лет; повязка съехала с глаза, обнажив уголок пустой глазницы.
– Мадам Дювалье, я пришел извиниться. Такая неприятная сцена... Эта дама ушла из бара. Ваше место ждет вас. Я пришел, чтобы проводить вас.
– Нет, – сказала она, – только не сегодня. Сегодня я не пойду.
Он был добрым человеком; много лет ее мужество восхищало его. Он подошел и сел рядом.
– Мадам, – мягко сказал он, – вы должны спуститься в бар как обычно. Если вы не пойдете сейчас, вы, может быть, никогда больше не выйдете из этой комнаты. Вы меня понимаете? И все ваше мужество окажется напрасным. Ну, дайте мне руку, мы вместе спустимся на лифте. В честь этого я выпью с вами бокал шампанского, если вы позволите. Разрешите. – Он протянул руку и поправил повязку. – Ну, – сказал он, – пойдемте.
У двери спальни она вдруг замешкалась.
– Вы говорите, она ушла из бара?
– Ушла и больше не придет. Так она сказала. Я намекнул, что ей будет лучше в другой гостинице. Нежеланные постояльцы, мадам, обычно не остаются надолго.
В это утро она выпила много шампанского. Бар наполнялся людьми, но та женщина не вернулась. Полина видела ее только со спины и слышала голос, но чувствовала, что узнала бы ее. Теперь она не ощущала такой усталости; у нее три раза подряд сошелся пасьянс, она выкурила полпачки сигарет и снова обрела уверенность. Кто-то еще больше отгородил ее от зала, поставив большую вазу с цветами так, что ее не было видно. Скорее всего Эжен. Он добрый, подумала она; благодаря шампанскому все ее чувства были притуплены. Она оказалась слабовольной, так глупо вела себя утром из-за того, что кто-то посторонний покусился на ее привычный образ жизни, ее безопасный мирок. Она презирала себя за это.
После полудня, когда народу поубавилось, она подозвала бармена.
– Я прекрасно провела утро, – заявила она, – у меня три раза сошелся пасьянс! Знаете, как это редко бывает? Три раза подряд! Кто эта тварь, что утром кричала на вас? Месье Жак сказал, что она поселилась здесь.
Эжен наклонился к ней.
– Вы бы только ее послушали, мадам. Эти богатые американцы воображают, что могут купить все, что им заблагорассудится. «Я когда-то приезжала сюда, – заявила она ему, – и тогда ваш персонал знал, как обращаться с высокопоставленными гостями, а управляющий умел проследить за этим! В гробу я видела ваш паршивый кабак». И вылетела отсюда. К сожалению, она занимает здесь лучший номер. Я потом о ней спрашивал. Ее фамилия Сальвиатти. Миссис Сальвиатти. Когда здесь работал мой отец, в гостиницу не пускали такую шваль!
Полина еще долго сидела в баре. Возвращаясь в номер, она совершенно твердо держалась на ногах, по ней нельзя было сказать, что она выпила целую бутылку шампанского и еще половину той, что стоит в ведерке с тающим льдом.
Днем она поспала и проснулась как раз вовремя, чтобы переодеться к обеду и выбрать драгоценности для одинокого вечера в гостиничном номере.
Как сказал Эжен?.. Сальвиатти?.. Почему эта фамилия кажется ей знакомой? Она ненавидела свои провалы в памяти. Они случались, только когда она расстраивалась, как сегодня утром. Пришел официант, чтобы принять у нее заказ, и она перестала думать об этом. Если не напрягаться, память скоро восстановится. Она вспомнит.
* * *
– Такой хороший вечер, давайте выпьем на террасе, – предложила Анжела. Ральф принес ей цветы. Как это печально и трогательно, что нужно прощаться.Он ненавидит папу, утверждал Чарли. Неужели правда, думала она.
Ральф вышел на террасу следом за ней. Был прекрасный вечер, завершение очередного знойного дня, когда жара казалась чрезмерной.
Приятный ветерок шевелил ветви деревьев над головой; в этом было преимущество жизни на холмах. В долине в такие дни зной беспощаден.
– Вы прекрасно выглядите, – сказал он. – Простите, что я не зашел раньше. Я думал, может быть, сегодня вечером вы приедете в казино.
– Я не приеду сегодня вечером, – сказала она. – Мне нравится сидеть с малышкой, а Стивен всегда так занят. Ральф, как грустно, что вы уходите.
– Вы правда так думаете? Я, честно говоря, на это надеялся. – На этот раз никакой иронии, никакого шутовства. У него были светлые глаза водянистого изменчивого цвета: то зеленые, то серо-голубые. Он пристально смотрел на нее.
– Вы же знаете, – сказала она, – мы всегда так дружили. Мы все. Стивену тоже будет не хватать вас.
– Вряд ли, – заметил он. – Мы с ним дошли до конца пути. Я ему больше не нужен.
Она тут же принялась защищать мужа.
– Не надо так говорить, Ральф. Вы же знаете, что это неправда.
– Не надо, – согласился он. – Во всяком случае, вам. Забудьте об этом, не будем портить прощание.
– Что вы собираетесь делать теперь? – спросила Анжела. После этой легкой перепалки ей стало неловко.
– Немного отдохну и буду искать другую работу. Может быть, подвернется что-нибудь в Италии. Нужно передохнуть от побережья, я слишком тут засиделся.
– Домой не поедете? – спросила она.
– Нет. – Он покачал головой. – Там я не чувствую себя дома. За исключением Рождества, которое я провел с вами. Мне будет не хватать вас, Анжела. Вы очень много значили для меня. – Он зашел дальше, чем предполагал; им двигала потребность игрока испытать судьбу. Запустить воздушного змея, чтобы посмотреть, не поднимет ли его ветер хотя бы на миг. Она ничего не ответила. Налила бокал вина и отпила. Ни дуновения, змей не шелохнулся.
– Надеюсь, и я для вас что-то значу, – продолжал он.
Тут она поняла, что ее сын был прав. Прав в том, что Ральф любит ее. Она ничего не замечала, полагалась на него, невольно заставляла его думать, что он для нее больше чем друг. Почти брат, взамен погибшего на войне.
– Милый Ральф, – мягко сказала она, – конечно, вы для меня много значите. У меня был старший брат... я вам рассказывала, помните? Именно так я воспринимаю вас. Я часто говорила Стивену: если бы Ральф нашел себе хорошую девушку, женился, остепенился... Я надеюсь, вы не думали... – Она могла не продолжать. Когда она взглянула на него, его длинное худое лицо было непроницаемой маской. Ни чувства, ни выражения. – Я так все перепутала, – в отчаянии сказала она.
– О, вовсе нет, – ответил он. – Это я все перепутал. Но вы меня простите, правда? Мы останемся друзьями?
– Конечно, останемся. Ведь вы не из-за этого уходите, верно? Пожалуйста...
– Нет. Это здесь ни при чем. Можно задать вам один вопрос перед тем, как я уйду?
Она кивнула.
– Вы на самом деле счастливы? Я иногда задумывался об этом.
– Я счастлива, – сказала она. – Он – единственный мужчина, которого я когда-либо любила или буду любить. С того мига, как встретила его, Ральф. Для меня никогда никого не будет, кроме Стивена.
Он встал, и она поднялась вместе с ним.
– Все ясно, – сказал он. – Надеюсь, он понимает, как ему повезло в жизни. До свиданья, Анжела.
– До свиданья, Ральф, – сказала она. – Не теряйте с нами связи, хорошо? И берегите себя. – Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его в щеку.
Он не прикоснулся к ней, никак не ответил. Его кожа осталась холодной.
– Киньте кость бедному псу, – сказал он и засмеялся высоким, невеселым смехом, потом повернулся и вышел.
* * *
– Ральфи, – голос Мадлен звучал жалобно, – я никак не могу уйти сегодня вечером.Он сказал в трубку:
– Мне нужно с тобой поговорить. Найди предлог, придумай что-нибудь. И приходи. Нет, голубушка, для постели у нас времени не будет. Речь о деньгах. О больших деньгах для нас с тобой.
Она не ответила; он слишком хорошо знал ее. Несчастье, смерть не сдвинут ее с места; она рискнет потерять богатого покровителя, только если речь пойдет о еще больших деньгах.
– Ну хорошо, я попробую. Он ведет себя по-свински, когда я хочу уйти без него. Где мы встретимся?
– В баре на скале Эдем.
Она восторженно хихикнула.
– О-о, Ральфи... ты, видно, чувствуешь себя миллионером...
– В семь тридцать, – сказал он и повесил трубку.
У него был час в запасе. Он уже сложил вещи; билет на самолет из Ниццы в Париж утренним рейсом лежал у него в кармане. День он провел в казино, прощаясь с сотрудниками, после чего поехал на виллу, чтобы увидеться с Анжелой. Он из кожи вон лез, чтобы казаться жизнерадостным. Он нахваливал Стивена, говорил, как жаль ему покидать их всех и насиженное место, но ему предложили нечто сногсшибательное... Он ловко ушел от вопроса, что же это за предложение. Лезть в чужие дела было не принято, поэтому никто ничего не выспрашивал. Он особенно дружелюбно отнесся к своему преемнику Франсуа, шутил и подсказывал, как вести себя с отдельными клиентами. Расставание прошло в атмосфере добрых пожеланий и благодушия. Важно было оставить о себе хорошее впечатление. Разобиженный уволенный сотрудник обязательно попал бы под подозрение.
Мэкстон оглядел квартиру. Он жил здесь, на Круазетт, с того времени, как Стивен нанял его на работу. Ему не жаль расставаться с ней. Просто меблированные комнаты, ничем не лучше и не хуже других им подобных. Он отнес багаж в машину. Пусть подождет в аэропорту, пока он не попросит кого-нибудь пригнать ее. Он отдал ключи консьержке. Сказал, что уезжает, но время от времени будет возвращаться. За квартиру было уплачено до конца года. Он заплатил ей дополнительно за то, чтобы она приглядывала за квартирой. Пробился сквозь пробки на дорогах Канн и по береговому шоссе поднялся на красивую скалу Эдем.
В ожидании Мадлен он заказал бокал перно. Бармен удивленно приподнял брови. Это был не тот напиток, который обычно заказывали посетители. Горький, терпкий напиток обжег ему язык.
– О Ральфи, милый, извини, ради Бога...
Она быстро подошла к нему, легко поцеловала в щеку. Она была очень хорошенькой. Красивая дорогая одежда, новые драгоценности. Люди с восхищением смотрели на нее. Удивляются, зачем ей понадобился такой урод, подумал он, истязая себя. Конечно же, из-за денег. Что еще он может ей предложить?
– А теперь скажи, что это за разговоры о богатстве? – потребовала она. Посмотрев на бокал перно, скорчила гримаску.
– Что это такое? Такая гадость – ее пьют одни работяги!
– У меня очень низменные вкусы, – ответил он. – Именно поэтому мне так нравишься ты. Тебе, конечно, шампанского?
– Конечно, – сказала она. – И не будь гадким, Ральф. – Она знала это его настроение. Знала, что он может быть жестоким, может оскорбить. Иногда она с этим мирилась, иногда нет. Вообще-то она привыкла, что мужчины плохо обращаются с ней. Но иногда он бывал очень щедрым и довольно нежным. – Ну, говори, что случилось? Я умираю от любопытства!
Он медленно пил перно. Он держал ее в напряжении, заставляя ждать. Вот ведь алчная какая. Так и облизывается в предвкушении денег.
– Мне слегка повезло, – сказал он наконец.
Она в восторге подпрыгнула.
– Ты играл? Выиграл кучу денег?
– Нет, не играл. Я ведь в жизни не выигрывал. Во всяком случае, столько, сколько проигрывал. Нет, моя радость, кое-кто умер и оставил мне наследство. Что ты на это скажешь?
– Потрясающе, – сказала она и положила руку ему на колено. – Сколько?
Смотреть на выражение ее лица было забавно.
– Полмиллиона долларов, – сказал он. – Закрой ротик, милая, а то муха влетит... – Ее рука начала сжимать его колено. Он оттолкнул ее. – Не у всех на виду, – проворчал он. – Ты не в своем старом притоне.
Она начинала в марсельском районе красных фонарей. В борделе высшего класса, где девушкам можно было уходить и приходить. Мадлен зацепилась за одного из клиентов и сбежала. После этого ее карьера пошла в гору.
Она пропустила колкость мимо ушей. Он пытается обидеть ее, разозлить. Он чем-то расстроен. Она улыбнулась, показав прелестные белые зубки, и одновременно облизнула губы.
– Я так счастлива за тебя, – сказала она. – И что ты собираешься с ними делать?
– Потратить. Поехать в хороший круиз, где смогу поиграть в бридж или в покер, если мне станет скучно. Зиму проведу на Карибском море. Мне всегда туда хотелось. Может быть, даже куплю дом на побережье, где буду жить, когда мне надоест путешествовать. Я только хотел спросить, поедешь ли ты со мной.
– Ральф, милый, ты это всерьез?
– А почему бы и нет? Мы с тобой всегда ладили. Нам вместе весело. И, по крайней мере, со мной тебе не придется служить боксерской грушей. Твой приятель по-прежнему колотит тебя?
Она опустила глаза и пожала плечами.
– Иногда, – призналась она.
– Ну, так что скажешь? – спросил он.
Она вздрогнула.
– Ты что же, хочешь, чтобы я решила сейчас? Сию минуту?
– Нет. Примерно в ближайшие десять, пока мы допьем.
– А что за спешка? – спросила она. Внезапно ее глаза сузились. – Ты говоришь правду – ты их не украл? Кто-то умер?
– Кто-то умер, – подтвердил он. – Но сегодня ночью я улетаю в Париж. Или ты едешь со мной, или не едешь.
Она колебалась. Но недолго. Он мог быть милым. Он очень активный любовник. И без выкрутасов. Перс слишком увлекался сексуальными фантазиями. Она боялась, что когда-нибудь он зайдет слишком далеко.
– К дьяволу эту свинью, – объявила она. – Я решила: еду с тобой, Ральфи. Ты знаешь, я, кажется, немножко влюблена в тебя!
– Мадлен, – с иронией возразил он, – ты влюблена в меня не больше, чем я в тебя. Ровно настолько, насколько хватит денег. А теперь иди укладывай вещи, встретимся в аэропорту перед одиннадцатичасовым рейсом. О'ревуар, милая моя.
На маленькой лесенке у выхода из бара она обернулась и послала ему воздушный поцелуй. Жест был очарователен. Он заплатил по счету и вышел. Хозяин шепотом выругался. Английская свинья. Даже чаевых не оставил.
* * *
Клара приехала рано. Она договорилась встретиться с О'Халлореном в Болье. Там был неприметный маленький ресторанчик с баром. Она заказала стакан виски. Чувствовала, что ее модная одежда бросается в глаза. Злилась, что приходится ждать, нервы ее были на пределе. Когда он прибежал, ссылаясь на заторы, она рявкнула на него:– Где тебя черти носят! Ты опоздал! – Несмотря на то что он спал с ней и благодаря этому чувствовал над ней непрочную власть, она по-прежнему легко нагоняла на него страх.
– Извини... – сказал он и сел.
Она спросила без предисловий:
– Ну?
Он взглянул на нее.
– Сегодня вечером.
Она внезапно задохнулась, но в тот же миг овладела собой. От возбуждения на ее бледном лице проступил густой румянец.
– Рассказывай, – потребовала она. – Я хочу знать все!
Он решил не вдаваться в подробности. Она запросто могла явиться туда, чтобы смотреть.
– Мэкстон подстережет его по дороге в казино, – сказал он, понизив голос.
– А потом ты отправишься на виллу, – выдохнула она. – И убьешь ее и этого их сынка...
Он не сказал ей, что там есть еще новорожденная девочка. Он чуял, что она может потребовать и этого...
– Из того самого пистолета, из которого он застрелит мужа, – продолжил он. – Горничная мне сказала, что слуги кончают работу в девять. После обеда. Свидетелей не будет. Только выстрелы и звук отъезжающего автомобиля. Я устрою так, чтобы шины панически завизжали и мотор взревел.
Она чуть заметно улыбнулась, наслаждаясь воображаемой картиной.
– Ты – Мэкстон, – сказала она. – Ты только что убил мужа. Ты борешься с женой, вмешивается сын, ты теряешь голову и стреляешь в обоих.
Он кивнул.
– Теряю голову настолько, что еду не разбирая дороги и сваливаюсь с этой стофутовой кручи.
Они снова и снова прокручивали будущие события, стараясь не упустить ни одной детали. Разговорчивая Жанин с ее неуемным любопытством подкинула им мотив. Мотив, который объяснит три убийства и самоубийство. Любовь Мэкстона к жене своего хозяина. Жанин успела насплетничать не одному только американцу, который приезжал в деревню рисовать плохие картины. Об этом было известно всем: владельцам кафе, хозяевам паштетной лавки, старухе бакалейщице.
Мэкстона выгнали с работы; так был запущен механизм мести и крайнего отчаяния. Это попадет в разряд преступлений, которые французы считают своими. Преступления из-за любви.
– И все будет шито-крыто, – сказал О'Халлорен.