Страница:
– Катись, катись, золотое яичко, по серебряному блюдечку, покажи мне моего милого.
Покатится яичко по серебряному блюдечку, и предстанет Финист – ясный сокол. Смотрит на него Марьюшка и слезами заливается:
– Финист мой, Финист – ясный сокол, зачем ты меня оставил одну, горькую, о тебе плакать!
Подслушала царица ее слова и говорит:
– Продай мне, Марьюшка, серебряное блюдечко и золотое яичко.
– Нет, – говорит Марьюшка, – они непродажные. Могу я тебе их отдать, если позволишь на Финиста – ясна сокола поглядеть.
Подумала царица, подумала.
– Ладно, – говорит, – так и быть. Ночью, как он уснет, я тебе его покажу.
Наступила ночь, и идет Марьюшка в спальню к Финисту – ясну соколу. Видит она – спит ее сердечный друг сном непробудным. Смотрит Марьюшка не насмотрится, целует в уста сахарные, прижимает к груди белой, – спит, не пробудится сердечный друг. Наступило утро, а Марьюшка не добудилась милого…
Целый день работала Марьюшка, а вечером взяла серебряные пяльцы да золотую иголочку. Сидит вышивает, сама приговаривает:
– Вышивайся, вышивайся, узор, для Финиста – ясна сокола. Было бы чем ему по утрам вытираться. Подслушала царица и говорит:
– Продай, Марьюшка, серебряные пяльцы, золотую иголочку.
– Я не продам, – говорит Марьюшка, – а так отдам, разреши только с Финистом – ясным соколом свидеться.
Подумала та, подумала.
– Ладно, – говорит, – так и быть, приходи ночью. Наступает ночь. Входит Марьюшка в спаленку к Финисту – ясну соколу, а тот спит сном непробудным.
– Финист ты мой, ясный сокол, встань, пробудись!
Спит Финист – ясный сокол крепким сном. Будила его Марьюшка – не добудилась.
Наступает день. Сидит Марьюшка за работой, берет в руки серебряное донце, золотое веретенце. А царица увидала:
– Продай да продай!
– Продать не продам, а могу и так отдать, если позволишь с Финистом ясным соколом хоть часок побыть.
– Ладно, – говорит та.
А сама думает: «Все равно не разбудит».
Настала ночь. Входит Марьюшка в спальню к Финисту – ясну соколу, а тот спит сном непробудным.
– Финист ты мой, ясный сокол, встань, пробудись!
Спит Финист, не просыпается. Будила, будила – никак не может добудиться, а рассвет близко.
Заплакала Марьюшка:
– Любезный ты мой Финист – ясный сокол, встань, пробудись, на Марьюшку свою погляди, к сердцу своему ее прижми!
Упала Марьюшкина слеза на голое плечо Финиста – ясна сокола и обожгла. Очнулся Финист – ясный сокол, осмотрелся и видит Марьюшку. Обнял ее, поцеловал:
– Неужели это ты, Марьюшка! Трое башмаков износила, трое посохов железных изломала, трое колпаков железных поистерла и меня нашла? Поедем же теперь на родину.
Стали они собираться, а царица увидела и приказала в трубы затрубить, об измене своего мужа оповестить.
Собрались князья да купцы, стали совет держать, как Финиста – ясна сокола наказать.
Тогда Финист – ясный сокол говорит:
– Которая, по-вашему, настоящая жена: та ли, что крепко любит, или та, что продает да обманывает? Согласились все, что жена Финиста – ясна сокола – Марьюшка.
И стали они жить-поживать да добра наживать. Поехали в свое государство, пир собрали, в трубы затрубили, в пушки запалили, и был пир такой, что и теперь помнят.
ХИТРАЯ НАУКА
ВЕЩИЙ МАЛЬЧИК
КЛАД
ПЕТУШОК – ЗОЛОТОЙ ГРЕБЕШОК И ЖЕРНОВЦЫ[9]
Покатится яичко по серебряному блюдечку, и предстанет Финист – ясный сокол. Смотрит на него Марьюшка и слезами заливается:
– Финист мой, Финист – ясный сокол, зачем ты меня оставил одну, горькую, о тебе плакать!
Подслушала царица ее слова и говорит:
– Продай мне, Марьюшка, серебряное блюдечко и золотое яичко.
– Нет, – говорит Марьюшка, – они непродажные. Могу я тебе их отдать, если позволишь на Финиста – ясна сокола поглядеть.
Подумала царица, подумала.
– Ладно, – говорит, – так и быть. Ночью, как он уснет, я тебе его покажу.
Наступила ночь, и идет Марьюшка в спальню к Финисту – ясну соколу. Видит она – спит ее сердечный друг сном непробудным. Смотрит Марьюшка не насмотрится, целует в уста сахарные, прижимает к груди белой, – спит, не пробудится сердечный друг. Наступило утро, а Марьюшка не добудилась милого…
Целый день работала Марьюшка, а вечером взяла серебряные пяльцы да золотую иголочку. Сидит вышивает, сама приговаривает:
– Вышивайся, вышивайся, узор, для Финиста – ясна сокола. Было бы чем ему по утрам вытираться. Подслушала царица и говорит:
– Продай, Марьюшка, серебряные пяльцы, золотую иголочку.
– Я не продам, – говорит Марьюшка, – а так отдам, разреши только с Финистом – ясным соколом свидеться.
Подумала та, подумала.
– Ладно, – говорит, – так и быть, приходи ночью. Наступает ночь. Входит Марьюшка в спаленку к Финисту – ясну соколу, а тот спит сном непробудным.
– Финист ты мой, ясный сокол, встань, пробудись!
Спит Финист – ясный сокол крепким сном. Будила его Марьюшка – не добудилась.
Наступает день. Сидит Марьюшка за работой, берет в руки серебряное донце, золотое веретенце. А царица увидала:
– Продай да продай!
– Продать не продам, а могу и так отдать, если позволишь с Финистом ясным соколом хоть часок побыть.
– Ладно, – говорит та.
А сама думает: «Все равно не разбудит».
Настала ночь. Входит Марьюшка в спальню к Финисту – ясну соколу, а тот спит сном непробудным.
– Финист ты мой, ясный сокол, встань, пробудись!
Спит Финист, не просыпается. Будила, будила – никак не может добудиться, а рассвет близко.
Заплакала Марьюшка:
– Любезный ты мой Финист – ясный сокол, встань, пробудись, на Марьюшку свою погляди, к сердцу своему ее прижми!
Упала Марьюшкина слеза на голое плечо Финиста – ясна сокола и обожгла. Очнулся Финист – ясный сокол, осмотрелся и видит Марьюшку. Обнял ее, поцеловал:
– Неужели это ты, Марьюшка! Трое башмаков износила, трое посохов железных изломала, трое колпаков железных поистерла и меня нашла? Поедем же теперь на родину.
Стали они собираться, а царица увидела и приказала в трубы затрубить, об измене своего мужа оповестить.
Собрались князья да купцы, стали совет держать, как Финиста – ясна сокола наказать.
Тогда Финист – ясный сокол говорит:
– Которая, по-вашему, настоящая жена: та ли, что крепко любит, или та, что продает да обманывает? Согласились все, что жена Финиста – ясна сокола – Марьюшка.
И стали они жить-поживать да добра наживать. Поехали в свое государство, пир собрали, в трубы затрубили, в пушки запалили, и был пир такой, что и теперь помнят.
ХИТРАЯ НАУКА
Жили себе дед да баба, был у них сын. Старикто был бедный; хотелось ему отдать сына в науку, чтоб смолоду был родителям своим на утеху, под старость на перемену, да что станешь делать, коли достатку нет! Водил он его, водил по городам – авось возьмет кто в ученье; нет, никто не взялся учить без денег.
Воротился старик домой, поплакал-поплакал с бабою, потужил-погоревал о своей бедности и опять повел сына в город. Только пришли они в город, попадается им навстречу человек и спрашивает деда:
– Что, старичок, пригорюнился?
– Как мне не пригорюниться! – сказал дед. – Вот водил, водил сына, никто не берет без денег в науку, а денег нетути!
– Ну так отдай его мне, – говорит встречный, – я его в три года выучу всем хитростям. А через три года, в этот самый день, в этот самый час, приходи за сыном; да смотри: коли не просрочишь, придешь вовремя да узнаешь своего сына – возьмешь его назад, а коли нет, так оставаться ему у меня.
Дед так обрадовался и не спросил: кто такой встречный, где живет и чему учить станет малого? Отдал ему сына и пошел домой. Пришел домой в радости; рассказал обо всем бабе; а встречный-то был колдун. Вот прошло три года, а старик совсем позабыл, в какой день отдал сына в науку, и не знает, как ему быть. А сын за день до срока прилетел к нему малою птичкою, хлопнулся о завалинку и вошел в избу добрым молодцем, поклонился отцу и говорит: завтра-де сровняется как раз три года, надо за ним приходить; и рассказал, куда за ним приходить и как его узнавать.
– У хозяина моего не я один в науке. Есть, – говорит, – еще одиннадцать работников, навсегда при нем остались – оттого, что родители не смогли их признать; и только ты меня не признаешь, так и я останусь при нем двенадцатым. Завтра, как придешь ты за мною, хозяин всех нас двенадцать выпустит белыми голубями – перо в перо, хвост в хвост и голова в голову ровны. Вот ты и смотри: все станут высоко летать, а я нет-нет да и возьму повыше всех. Хозяин спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на того голубя, что повыше всех.
После выведет он тебе двенадцать жеребцов – все одной масти, гривы на одну сторону, и собой ровны; как станешь проходить мимо тех жеребцов, хорошенько примечай: я нет-нет да правой ногою топну. Хозяин опять спросит: узнал своего сына? Ты смело показывай на меня.
После того выведет к тебе двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо и одежей ровны. Как станешь проходить мимо тех молодцев, примечай-ка: на правую щеку ко мне нет-нет да и сядет малая мушка. Хозяин опятьтаки спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на меня.
Рассказал все это, распростился с отцом и пошел из дому, хлопнулся о завалинку, сделался птичкою и улетел к хозяину.
Поутру дед встал, собрался и пошел за сыном. Приходит он к колдуну. Ну, старик, – говорит колдун, – выучил твоего сына всем хитростям. Только если не признаешь его, оставаться ему при мне на веки вечные.
После того выпустил он двенадцать белых голубей – перо в перо, хвост в хвост, голова в голову ровны – и говорит:
– Узнавай, старик, своего сына!
– Как узнавать-то, ишь все ровны!
Смотрел, смотрел, да как поднялся один голубь повыше всех, указал на того голубя:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка! – сказывает колдун. В другой раз выпустил он двенадцать жеребцов – все как один, и гривы на одну сторону.
Стал дед ходить вокруг жеребцов да приглядываться, а хозяин спрашивает:
– Ну что, дедушка! Узнал своего сына?
– Нет еще, погоди маленько.
Да как увидел, что один жеребец топнул правою ногою, сейчас показал на него:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка!
В третий раз вышли двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо, словно одна мать родила.
Дед раз прошел мимо молодцев – ничего не заприметил, в другой прошел – тож ничего, а как проходил а третий раз – увидал у одного молодца на правой щеке муху и говорит:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка!
Вот, делать нечего, отдал колдун старику сына, и пошли они себе домой.
Шли, шли и видят: едет по дороге какой-то барин.
– Батюшка, – говорит сын, – я сейчас сделаюсь собачкою. Барин станет покупать меня, а ты меня-то продай, а ошейника не продавай; не то я к тебе назад не ворочусь!
Сказал так-то да и в ту ж минуту ударился оземь и оборотился собачкою.
Барин увидал, что старик ведет собачку, начал ее торговать: не так ему собачка показалась, как ошейник хорош.
Барин дает за нее сто рублей, а дед просит триста; торговались, торговались, и купил барин собачку за двести рублей.
Только стал было дед снимать ошейник, – куда! – барин и слышать про то не хочет, упирается.
– Я ошейника не продавал, – говорит дед, – я продал одну собачку.
А барин:
– Нет, врешь! Кто купил собачку, тот купил и ошейник.
Дед подумал-подумал (ведь и впрямь без ошейника нельзя купить собаку!) и отдал ее с ошейником. Барин взял и посадил собачку к себе, а дед забрал деньги и пошел домой.
Вот барин едет себе да едет, вдруг, откуда ни возьмись, бежит навстречу заяц.
«Что, – думает барин, – али выпустить собачку за зайцем да посмотреть ее прыти?»
Только выпустил, смотрит: заяц бежит в одну сторону, собака в другую – и убежала в лес. Ждал, ждал ее барин, не дождался и поехал ни при чем.
А собачка оборотилась добрым молодцем. Дед идет дорогою, идет широкою, и думает: как домой глаза-то показать, как старухе сказать, куда сына девал! А сын уж нагнал его.
– Эх, батюшка! – говорит. – Зачем с ошейником продавал? Ну, не повстречай мы зайца, я б не воротился, так бы и пропал ни за что!
Воротились они домой и живут себе помаленьку. Много ли, мало ли прошло времени, в одно воскресенье говорит сын отцу:
– Батюшка, я обернусь птичкою, понеси меня на базар и продай; только клетки не продавай, не то домой не ворочусь!
Ударился оземь, сделался птичкою; старик посадил ее в клетку и понес продавать.
Обступили старика люди, наперебой начали торговать птичку: так она всем показалась!
Пришел и колдун, тотчас признал деда и догадался, что у него за птица в клетке сидит. Тот дает дорого, другой дает дорого, а он дороже всех; продал ему старик птичку, а клетки не отдает; колдун туда-сюда, бился с ним, бился, ничего не берет!
Взял одну птичку, завернул в платок и понес домой!
– Ну, дочка, – говорит дома, – я купил нашего шельмеца!
– Где же он?
Колдун распахнул платок, а птички давно нет: улетела, сердешная!
Настал опять воскресный день. Говорит сын отцу:
– Батюшка! Я обернусь нынче лошадью; смотри же, лошадь продавай, а уздечки не моги продавать; не то домой не ворочусь.
Хлопнулся о сырую землю и сделался лошадью; повел ее дед на базар продавать.
Обступили старика торговые люди, все барышники: тот дает дорого, другой дает дорого, а колдун дороже всех.
Дед продал ему сына, а уздечки не отдает.
– Да как же я поведу лошадь-то? – спрашивает колдун. – Дай хоть до двора довести, а там, пожалуй, бери свою узду: мне она не в корысть!
Тут все барышники на деда накинулись: так-де не водится! Продал лошадь – продал и узду. Что с ними поделаешь? Отдал дед уздечку.
Колдун привел коня на свой двор, поставил в конюшню, накрепко привязал к кольцу и высоко притянул ему голову: стоит конь на задних ногах, передние до земли не хватают.
– Ну, дочка, – сказывает опять колдун, – вот когда купил так курил нашего шельмеца!
– Где же он?
– На конюшне стоит.
Дочь побежала смотреть; жалко ей стало добра молодца, захотела подлинней отпустить повод, стала распутывать да развязывать, а конь тем временем вырвался и пошел версты отсчитывать.
Бросилась дочь к отцу.
– Батюшка, – говорит, – прости! Конь убежал!
Колдун хлопнулся о сырую землю, сделался серым волком и пустился в погоню: вот близко, вот нагонит… Конь прибежал к реке, ударился оземь, оборотился ершом – и бултых в воду, а волк за ним щукою… Ерш бежал, бежал водою, добрался к плотам, где красные девицы белье моют, перекинулся золотым кольцом и подкатился купеческой дочери под ноги. Купеческая дочь подхватила колечко и спрятала. А колдун сделался по-прежнему человеком.
– Отдай, – пристает к ней, – мое золотое кольцо.
– Бери! – говорит девица и бросила кольцо наземь. Как ударилось оно, в ту же минуту рассыпалось мелкими зернами. Колдун обернулся петухом и бросился клевать; пока клевал, одно зерно обернулось ястребом, и плохо пришлось петуху: задрал его ястреб. Тем сказке конец, а мне меду корец.
Воротился старик домой, поплакал-поплакал с бабою, потужил-погоревал о своей бедности и опять повел сына в город. Только пришли они в город, попадается им навстречу человек и спрашивает деда:
– Что, старичок, пригорюнился?
– Как мне не пригорюниться! – сказал дед. – Вот водил, водил сына, никто не берет без денег в науку, а денег нетути!
– Ну так отдай его мне, – говорит встречный, – я его в три года выучу всем хитростям. А через три года, в этот самый день, в этот самый час, приходи за сыном; да смотри: коли не просрочишь, придешь вовремя да узнаешь своего сына – возьмешь его назад, а коли нет, так оставаться ему у меня.
Дед так обрадовался и не спросил: кто такой встречный, где живет и чему учить станет малого? Отдал ему сына и пошел домой. Пришел домой в радости; рассказал обо всем бабе; а встречный-то был колдун. Вот прошло три года, а старик совсем позабыл, в какой день отдал сына в науку, и не знает, как ему быть. А сын за день до срока прилетел к нему малою птичкою, хлопнулся о завалинку и вошел в избу добрым молодцем, поклонился отцу и говорит: завтра-де сровняется как раз три года, надо за ним приходить; и рассказал, куда за ним приходить и как его узнавать.
– У хозяина моего не я один в науке. Есть, – говорит, – еще одиннадцать работников, навсегда при нем остались – оттого, что родители не смогли их признать; и только ты меня не признаешь, так и я останусь при нем двенадцатым. Завтра, как придешь ты за мною, хозяин всех нас двенадцать выпустит белыми голубями – перо в перо, хвост в хвост и голова в голову ровны. Вот ты и смотри: все станут высоко летать, а я нет-нет да и возьму повыше всех. Хозяин спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на того голубя, что повыше всех.
После выведет он тебе двенадцать жеребцов – все одной масти, гривы на одну сторону, и собой ровны; как станешь проходить мимо тех жеребцов, хорошенько примечай: я нет-нет да правой ногою топну. Хозяин опять спросит: узнал своего сына? Ты смело показывай на меня.
После того выведет к тебе двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо и одежей ровны. Как станешь проходить мимо тех молодцев, примечай-ка: на правую щеку ко мне нет-нет да и сядет малая мушка. Хозяин опятьтаки спросит: узнал ли своего сына? Ты и покажи на меня.
Рассказал все это, распростился с отцом и пошел из дому, хлопнулся о завалинку, сделался птичкою и улетел к хозяину.
Поутру дед встал, собрался и пошел за сыном. Приходит он к колдуну. Ну, старик, – говорит колдун, – выучил твоего сына всем хитростям. Только если не признаешь его, оставаться ему при мне на веки вечные.
После того выпустил он двенадцать белых голубей – перо в перо, хвост в хвост, голова в голову ровны – и говорит:
– Узнавай, старик, своего сына!
– Как узнавать-то, ишь все ровны!
Смотрел, смотрел, да как поднялся один голубь повыше всех, указал на того голубя:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка! – сказывает колдун. В другой раз выпустил он двенадцать жеребцов – все как один, и гривы на одну сторону.
Стал дед ходить вокруг жеребцов да приглядываться, а хозяин спрашивает:
– Ну что, дедушка! Узнал своего сына?
– Нет еще, погоди маленько.
Да как увидел, что один жеребец топнул правою ногою, сейчас показал на него:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка!
В третий раз вышли двенадцать добрых молодцев – рост в рост, волос в волос, голос в голос, все на одно лицо, словно одна мать родила.
Дед раз прошел мимо молодцев – ничего не заприметил, в другой прошел – тож ничего, а как проходил а третий раз – увидал у одного молодца на правой щеке муху и говорит:
– Кажись, это мой!
– Узнал, узнал, дедушка!
Вот, делать нечего, отдал колдун старику сына, и пошли они себе домой.
Шли, шли и видят: едет по дороге какой-то барин.
– Батюшка, – говорит сын, – я сейчас сделаюсь собачкою. Барин станет покупать меня, а ты меня-то продай, а ошейника не продавай; не то я к тебе назад не ворочусь!
Сказал так-то да и в ту ж минуту ударился оземь и оборотился собачкою.
Барин увидал, что старик ведет собачку, начал ее торговать: не так ему собачка показалась, как ошейник хорош.
Барин дает за нее сто рублей, а дед просит триста; торговались, торговались, и купил барин собачку за двести рублей.
Только стал было дед снимать ошейник, – куда! – барин и слышать про то не хочет, упирается.
– Я ошейника не продавал, – говорит дед, – я продал одну собачку.
А барин:
– Нет, врешь! Кто купил собачку, тот купил и ошейник.
Дед подумал-подумал (ведь и впрямь без ошейника нельзя купить собаку!) и отдал ее с ошейником. Барин взял и посадил собачку к себе, а дед забрал деньги и пошел домой.
Вот барин едет себе да едет, вдруг, откуда ни возьмись, бежит навстречу заяц.
«Что, – думает барин, – али выпустить собачку за зайцем да посмотреть ее прыти?»
Только выпустил, смотрит: заяц бежит в одну сторону, собака в другую – и убежала в лес. Ждал, ждал ее барин, не дождался и поехал ни при чем.
А собачка оборотилась добрым молодцем. Дед идет дорогою, идет широкою, и думает: как домой глаза-то показать, как старухе сказать, куда сына девал! А сын уж нагнал его.
– Эх, батюшка! – говорит. – Зачем с ошейником продавал? Ну, не повстречай мы зайца, я б не воротился, так бы и пропал ни за что!
Воротились они домой и живут себе помаленьку. Много ли, мало ли прошло времени, в одно воскресенье говорит сын отцу:
– Батюшка, я обернусь птичкою, понеси меня на базар и продай; только клетки не продавай, не то домой не ворочусь!
Ударился оземь, сделался птичкою; старик посадил ее в клетку и понес продавать.
Обступили старика люди, наперебой начали торговать птичку: так она всем показалась!
Пришел и колдун, тотчас признал деда и догадался, что у него за птица в клетке сидит. Тот дает дорого, другой дает дорого, а он дороже всех; продал ему старик птичку, а клетки не отдает; колдун туда-сюда, бился с ним, бился, ничего не берет!
Взял одну птичку, завернул в платок и понес домой!
– Ну, дочка, – говорит дома, – я купил нашего шельмеца!
– Где же он?
Колдун распахнул платок, а птички давно нет: улетела, сердешная!
Настал опять воскресный день. Говорит сын отцу:
– Батюшка! Я обернусь нынче лошадью; смотри же, лошадь продавай, а уздечки не моги продавать; не то домой не ворочусь.
Хлопнулся о сырую землю и сделался лошадью; повел ее дед на базар продавать.
Обступили старика торговые люди, все барышники: тот дает дорого, другой дает дорого, а колдун дороже всех.
Дед продал ему сына, а уздечки не отдает.
– Да как же я поведу лошадь-то? – спрашивает колдун. – Дай хоть до двора довести, а там, пожалуй, бери свою узду: мне она не в корысть!
Тут все барышники на деда накинулись: так-де не водится! Продал лошадь – продал и узду. Что с ними поделаешь? Отдал дед уздечку.
Колдун привел коня на свой двор, поставил в конюшню, накрепко привязал к кольцу и высоко притянул ему голову: стоит конь на задних ногах, передние до земли не хватают.
– Ну, дочка, – сказывает опять колдун, – вот когда купил так курил нашего шельмеца!
– Где же он?
– На конюшне стоит.
Дочь побежала смотреть; жалко ей стало добра молодца, захотела подлинней отпустить повод, стала распутывать да развязывать, а конь тем временем вырвался и пошел версты отсчитывать.
Бросилась дочь к отцу.
– Батюшка, – говорит, – прости! Конь убежал!
Колдун хлопнулся о сырую землю, сделался серым волком и пустился в погоню: вот близко, вот нагонит… Конь прибежал к реке, ударился оземь, оборотился ершом – и бултых в воду, а волк за ним щукою… Ерш бежал, бежал водою, добрался к плотам, где красные девицы белье моют, перекинулся золотым кольцом и подкатился купеческой дочери под ноги. Купеческая дочь подхватила колечко и спрятала. А колдун сделался по-прежнему человеком.
– Отдай, – пристает к ней, – мое золотое кольцо.
– Бери! – говорит девица и бросила кольцо наземь. Как ударилось оно, в ту же минуту рассыпалось мелкими зернами. Колдун обернулся петухом и бросился клевать; пока клевал, одно зерно обернулось ястребом, и плохо пришлось петуху: задрал его ястреб. Тем сказке конец, а мне меду корец.
ВЕЩИЙ МАЛЬЧИК
Жили-были мужик да баба, и стало им по ночам чудиться, будто под печкою огонь горит и кто-то стонет: «Ой, душно! Ой, душно!»
Мужик рассказал про то соседям, а соседи присоветовали ему сходить в ближний город: там-де живет купец Асон, мастер разгадывать всякий сон. Вот мужик собрался и пошел в город; шел, шел и остановился на дороге переночевать у одной бедной вдовы. У вдовы был сын – мальчишка лет пяти; глянул тот мальчик на мужика и говорит:
– Старичок! Я знаю, куда ты идешь.
– А куда?
– К богатому купцу Асону. Смотри же, станет он тебе сон разгадывать и попросит половину того, что лежит под печкою, ты ему половины не давай, давай одну четверть. А коли спросит, кто тебя научил, про меня не сказывай.
На другой день поутру встал мужик и отправился дальше; приходит в город, разыскал Асонов двор и явился к хозяину.
– Что тебе надобно?
– Да вот, господин купец, чудится мне по ночам, будто в моей избушке под печкою огонь горит и кто-то жалобно стонет: «Ой, душно! Ой, душно!» Нельзя ли разгадать мой сон?
– Разгадать-то можно, только дашь ли ты мне половину того, что у тебя под печкою?
– Нет, половины не дам; будет с тебя и четверти. Купец заспорил, да видит, что мужик стоит на своем крепко, и согласился; призвал рабочих с топорами, с лопатами и поехал вместе с ними к старику в дом. Приехал и велел ломать печь; как только печь была сломана, половицы подняты, сейчас и оказалась глубокая ямища – в косую сажень[7] будет, и вся-то забита серебром да золотом.
Старик обрадовался и принялся делить тот клад на четыре части. А купец и давай его выспрашивать:
– Кто тебя научил, старичок, давать мне четверть, а не давать половины?
– Никто не научил, самому в голову пришло.
– Врешь! Не с твоим умом догадаться. Слушай: коли признаешься, кто тебя научил, так все деньги твои будут, не возьму с тебя и четвертой доли. Мужик подумал-подумал, почесал в затылке и сказал:
– А вот как поедешь домой, увидишь на дороге избушку; в той избушке живет бедная вдова, и есть у нее сын-малолеток – он самый и научил меня. Купец тотчас в повозку и погнал лошадей скорой рысью.
Приехал к бедной вдове.
– Позволь, – говорит, – отдохнуть маленько да чайку испить.
– Милости просим!
А сам уселся на лавку, начал чай распивать, а сам все на мальчика поглядывает. На ту пору прибежал в избу петух, захлопал крыльями и закричал: «Кукуреку!»
– Экой голосистый какой! – сказал купец. – Хотел бы я знать, про что ты горланишь?
– Пожалуй, я тебе скажу, – промолвил мальчик. – Петух вещует, что придет время – будешь ты в бедности, а я стану владеть твоими богатствами. Напился купец чаю, стал собираться домой и говорит вдове:
– Отдай мне своего сынишку; будет он жить у меня на всем готовом, в довольстве, в счастии и не узнает, что такое бедность. Да и тебе лучше лишняя обуза с рук долой!
Мать подумала, что и в самом деле у купцов жизнь привольнее, благословила сына и отдала его Асону с рук на руки.
Асон привез мальчика в свой дом и велел идти на кухню; потом позвал повара и отдал ему такой приказ: убей этого мальчика. Повар воротился на кухню, взял нож и принялся на бруске точить.
Мальчик залился слезами:
– Дядюшка! Для чего ты нож точишь?
– Хочу барашка колоть.
– Неправда твоя! Ты хочешь меня резать. У повара и нож из рук вывалился, жалко ему стало загубить душу человеческую.
– Рад бы, – говорит, – отпустить тебя, да боюсь хозяина.
– Не бойся!
Повар так и сделал – мальчика у себя спрятал. Месяца через два, через три приснился тамошнему королю такой сон: будто есть у него во дворце три золотые блюда, прибежали псы и начали из тех блюд лакать.
Задумался король: что такое тот сон значил? Кого ни спрашивал, никто ему не мог рассудить. Вот и вздумал он послать за Асоном; рассказал ему свой сон и велел разгадывать, а сроку положил три дня.
– Если в тот срок не отгадаешь, то все твое имение на себя возьму.
Воротился Асон от короля сам не свой; ходит пасмурный да сердитый, кого ни встретит – всякому затрещину дает; а пуще всех на повара напустился: зачем-де мальчишку со свету сжил? Он бы теперь пригодился мне. На те речи повар возьми да признайся, что мальчик-то живехонек. Асон тотчас потребовал его к себе.
– А ну, – говорит, – отгадай мой сон; снилось мне нынешней ночью, будто есть у меня три золотые блюда и будто из тех блюд псы лакали.
Отвечает ему мальчик:
– Это не тебе снилося, это снилося государю.
– Угадал, молодец! А что значит этот сон?
– Знать-то знаю, да тебе не скажу; вези меня к королю, перед ним ничего не скрою.
Асон приказал заложить коляску, мальчика на запятки поставил и поехал во дворец; подкатил к высокому крыльцу, вошел в белокаменные палаты и отдал королю поклон.
– Здравствуй, Асон! Отгадал ли мой сон? – спрашивает король.
– Эх, государь! Твой сон не больно мудрен; не то что я, его малый ребенок рассудить может. Коли хочешь, позови моего мальчика, он тебе все как по-писаному расскажет.
Король приказал привести мальчика и, как только привели его во дворец, начал про свой сон выспрашивать.
Отвечал мальчик:
– Пусть-ка наперед Асон рассудит, а то вишь он какой! Ничего не ведая, чужим разумом жить хочет.
– Ну, Асон, говори ты прежде. Асон упал на колени и признался, что не может отгадать королевского сна. Тогда выступил мальчик и сказал королю:
– Государь! Сон твой правдивый: есть у тебя три неверных слуги: хранитель печати, казначей и главный вельможа, задумали они тебя власти лишить. Так оно и было.
Как сказал пятилеток, так и случилося: король отобрал у Асона все его имение и отдал тому мальчику.
Мужик рассказал про то соседям, а соседи присоветовали ему сходить в ближний город: там-де живет купец Асон, мастер разгадывать всякий сон. Вот мужик собрался и пошел в город; шел, шел и остановился на дороге переночевать у одной бедной вдовы. У вдовы был сын – мальчишка лет пяти; глянул тот мальчик на мужика и говорит:
– Старичок! Я знаю, куда ты идешь.
– А куда?
– К богатому купцу Асону. Смотри же, станет он тебе сон разгадывать и попросит половину того, что лежит под печкою, ты ему половины не давай, давай одну четверть. А коли спросит, кто тебя научил, про меня не сказывай.
На другой день поутру встал мужик и отправился дальше; приходит в город, разыскал Асонов двор и явился к хозяину.
– Что тебе надобно?
– Да вот, господин купец, чудится мне по ночам, будто в моей избушке под печкою огонь горит и кто-то жалобно стонет: «Ой, душно! Ой, душно!» Нельзя ли разгадать мой сон?
– Разгадать-то можно, только дашь ли ты мне половину того, что у тебя под печкою?
– Нет, половины не дам; будет с тебя и четверти. Купец заспорил, да видит, что мужик стоит на своем крепко, и согласился; призвал рабочих с топорами, с лопатами и поехал вместе с ними к старику в дом. Приехал и велел ломать печь; как только печь была сломана, половицы подняты, сейчас и оказалась глубокая ямища – в косую сажень[7] будет, и вся-то забита серебром да золотом.
Старик обрадовался и принялся делить тот клад на четыре части. А купец и давай его выспрашивать:
– Кто тебя научил, старичок, давать мне четверть, а не давать половины?
– Никто не научил, самому в голову пришло.
– Врешь! Не с твоим умом догадаться. Слушай: коли признаешься, кто тебя научил, так все деньги твои будут, не возьму с тебя и четвертой доли. Мужик подумал-подумал, почесал в затылке и сказал:
– А вот как поедешь домой, увидишь на дороге избушку; в той избушке живет бедная вдова, и есть у нее сын-малолеток – он самый и научил меня. Купец тотчас в повозку и погнал лошадей скорой рысью.
Приехал к бедной вдове.
– Позволь, – говорит, – отдохнуть маленько да чайку испить.
– Милости просим!
А сам уселся на лавку, начал чай распивать, а сам все на мальчика поглядывает. На ту пору прибежал в избу петух, захлопал крыльями и закричал: «Кукуреку!»
– Экой голосистый какой! – сказал купец. – Хотел бы я знать, про что ты горланишь?
– Пожалуй, я тебе скажу, – промолвил мальчик. – Петух вещует, что придет время – будешь ты в бедности, а я стану владеть твоими богатствами. Напился купец чаю, стал собираться домой и говорит вдове:
– Отдай мне своего сынишку; будет он жить у меня на всем готовом, в довольстве, в счастии и не узнает, что такое бедность. Да и тебе лучше лишняя обуза с рук долой!
Мать подумала, что и в самом деле у купцов жизнь привольнее, благословила сына и отдала его Асону с рук на руки.
Асон привез мальчика в свой дом и велел идти на кухню; потом позвал повара и отдал ему такой приказ: убей этого мальчика. Повар воротился на кухню, взял нож и принялся на бруске точить.
Мальчик залился слезами:
– Дядюшка! Для чего ты нож точишь?
– Хочу барашка колоть.
– Неправда твоя! Ты хочешь меня резать. У повара и нож из рук вывалился, жалко ему стало загубить душу человеческую.
– Рад бы, – говорит, – отпустить тебя, да боюсь хозяина.
– Не бойся!
Повар так и сделал – мальчика у себя спрятал. Месяца через два, через три приснился тамошнему королю такой сон: будто есть у него во дворце три золотые блюда, прибежали псы и начали из тех блюд лакать.
Задумался король: что такое тот сон значил? Кого ни спрашивал, никто ему не мог рассудить. Вот и вздумал он послать за Асоном; рассказал ему свой сон и велел разгадывать, а сроку положил три дня.
– Если в тот срок не отгадаешь, то все твое имение на себя возьму.
Воротился Асон от короля сам не свой; ходит пасмурный да сердитый, кого ни встретит – всякому затрещину дает; а пуще всех на повара напустился: зачем-де мальчишку со свету сжил? Он бы теперь пригодился мне. На те речи повар возьми да признайся, что мальчик-то живехонек. Асон тотчас потребовал его к себе.
– А ну, – говорит, – отгадай мой сон; снилось мне нынешней ночью, будто есть у меня три золотые блюда и будто из тех блюд псы лакали.
Отвечает ему мальчик:
– Это не тебе снилося, это снилося государю.
– Угадал, молодец! А что значит этот сон?
– Знать-то знаю, да тебе не скажу; вези меня к королю, перед ним ничего не скрою.
Асон приказал заложить коляску, мальчика на запятки поставил и поехал во дворец; подкатил к высокому крыльцу, вошел в белокаменные палаты и отдал королю поклон.
– Здравствуй, Асон! Отгадал ли мой сон? – спрашивает король.
– Эх, государь! Твой сон не больно мудрен; не то что я, его малый ребенок рассудить может. Коли хочешь, позови моего мальчика, он тебе все как по-писаному расскажет.
Король приказал привести мальчика и, как только привели его во дворец, начал про свой сон выспрашивать.
Отвечал мальчик:
– Пусть-ка наперед Асон рассудит, а то вишь он какой! Ничего не ведая, чужим разумом жить хочет.
– Ну, Асон, говори ты прежде. Асон упал на колени и признался, что не может отгадать королевского сна. Тогда выступил мальчик и сказал королю:
– Государь! Сон твой правдивый: есть у тебя три неверных слуги: хранитель печати, казначей и главный вельможа, задумали они тебя власти лишить. Так оно и было.
Как сказал пятилеток, так и случилося: король отобрал у Асона все его имение и отдал тому мальчику.
КЛАД
В некоем царстве жил-был старик со старухою в великой бедности. Ни много, ни мало прошло времени – померла старуха. На дворе зима стояла лютая, морозная.
Пошел старик по соседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу: только и соседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу, а у них на селе был поп куды жадный, несовестливый.
– Потрудись, – говорит, – батюшка, старуху похоронить.
– А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? Давай, свет, вперед!
– Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю – с лихвой заплачу, право слово – заплачу!
Поп не захотел и речей стариковых слушать:
– Коли нет денег, не смей и ходить сюда! «Что делать, – думает старик, – пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху». Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и зачал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся, копал-копал и выкопал котелок, глянул – а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался: «Слава тебе Господи! Будет на что и похоронить и помянуть старуху».
Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.
Ну, с деньгами знамое дело – все пошло как по маслу! Тотчас нашлись добрые люди: и могилу вырыли и гроб смастерили; старик послал невестку купить вина и кушаньев и закусок разных – всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу. Только в двери, а поп на него:
– Сказано тебе толком, старый, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!
– Не серчай, батюшка! – просит его старик. – Вот тебе золотой – похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!
Поп взял деньги и не знает, как старика принятьто, где посадить, какими речами умилить:
– Ну, старичок, будь в надеже, все будет сделано. Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать:
– Вишь, старый черт! Говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых покойников, а столько ни от кого не получал… Собрался поп со всем причетом[8] и похоронил старуху как следует.
После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось – и вино-то, и кушанья, и закуски разные, всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.
Отобедали гости и стали по своим домам расходиться, вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор – поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:
– Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха все равно как перед Богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь на поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обобрал?
– Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!
И рассказал, как все дело было. Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности; воротился домой, ничего не делает – и день и ночь думает: «Такой ледащий мужичишка, и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?» Сказал про то попадье; стали вдвоем совет держать и присоветовали.
– Слушай, матка! Ведь у нас козел есть?
– Есть.
– Ну, ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо.
Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру – со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:
– Бери, матка, иглу с ниткою; закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась.
Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.
Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:
– Кто там?
– Черт!..
– Наше место свято! – завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать.
– Слушай, старик! – говорит поп. – От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами; не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!
Глянул старик в окно – торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! «Ну его совсем и с деньгами-то! – думает старик. – Наперед того без денег жил, и опосля без них проживу!» Достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустил домой. Воротился.
– Ну, – говорит, – деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал.
Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать – как польется кровь, как заорет он:
– Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!
Начнет она пороть в ином месте – то же самое!
Кругом к телу приросла козлиная шкура. Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли – нет, ничего не помогло; так и осталась на попе козлиная шкура. Знамо, Господь покарал за великую жадность!
Пошел старик по соседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу: только и соседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу, а у них на селе был поп куды жадный, несовестливый.
– Потрудись, – говорит, – батюшка, старуху похоронить.
– А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? Давай, свет, вперед!
– Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю – с лихвой заплачу, право слово – заплачу!
Поп не захотел и речей стариковых слушать:
– Коли нет денег, не смей и ходить сюда! «Что делать, – думает старик, – пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху». Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и зачал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся, копал-копал и выкопал котелок, глянул – а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался: «Слава тебе Господи! Будет на что и похоронить и помянуть старуху».
Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.
Ну, с деньгами знамое дело – все пошло как по маслу! Тотчас нашлись добрые люди: и могилу вырыли и гроб смастерили; старик послал невестку купить вина и кушаньев и закусок разных – всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу. Только в двери, а поп на него:
– Сказано тебе толком, старый, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!
– Не серчай, батюшка! – просит его старик. – Вот тебе золотой – похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!
Поп взял деньги и не знает, как старика принятьто, где посадить, какими речами умилить:
– Ну, старичок, будь в надеже, все будет сделано. Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать:
– Вишь, старый черт! Говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых покойников, а столько ни от кого не получал… Собрался поп со всем причетом[8] и похоронил старуху как следует.
После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось – и вино-то, и кушанья, и закуски разные, всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается.
Отобедали гости и стали по своим домам расходиться, вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор – поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать:
– Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха все равно как перед Богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь на поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обобрал?
– Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!
И рассказал, как все дело было. Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности; воротился домой, ничего не делает – и день и ночь думает: «Такой ледащий мужичишка, и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?» Сказал про то попадье; стали вдвоем совет держать и присоветовали.
– Слушай, матка! Ведь у нас козел есть?
– Есть.
– Ну, ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо.
Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру – со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье:
– Бери, матка, иглу с ниткою; закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась.
Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.
Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает:
– Кто там?
– Черт!..
– Наше место свято! – завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать.
– Слушай, старик! – говорит поп. – От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами; не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!
Глянул старик в окно – торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! «Ну его совсем и с деньгами-то! – думает старик. – Наперед того без денег жил, и опосля без них проживу!» Достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустил домой. Воротился.
– Ну, – говорит, – деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал.
Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать – как польется кровь, как заорет он:
– Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!
Начнет она пороть в ином месте – то же самое!
Кругом к телу приросла козлиная шкура. Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли – нет, ничего не помогло; так и осталась на попе козлиная шкура. Знамо, Господь покарал за великую жадность!
ПЕТУШОК – ЗОЛОТОЙ ГРЕБЕШОК И ЖЕРНОВЦЫ[9]
Жил да был себе старик со старухою, бедныебедные! Хлеба-то у них не было; вот они поехали в лес, набрали желудей, привезли домой и начали есть. Долго ли, коротко ли они ели, только старуха уронила один желудь в подполье. Пустил желудь росток и в небольшое время дорос до полу. Старуха заприметила и говорит:
– Старик! Надобно пол-то прорубить; пускай дуб растет выше; как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать.
Старик прорубил пол; деревцо росло, росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял. Деревцо все растет да растет и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.
Лез-лез и взобрался на небо. Ходил, ходил, по небу, увидал: сидит кочеток – золотой гребешок, масляна головка, и стоят жерновцы. Старик долго не думал, захватил с собою и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит:
– Как нам, старуха, быть, что нам есть? – Постой, – молвила старуха, – я попробую жерновцы.
Взяла жерновцы и стала молоть; ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет – все блин да пирог!.. И накормила старика. Ехал мимо какой-то боярин и заехал к старику со старушкой в хату.
– Нет ли, – спрашивает, – чего-нибудь поесть?
Старуха говорит:
– Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков? Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки. Приезжий поел и говорит:
– Продай мне, бабушка, твои жерновцы.
– Нет, – говорит старушка, – продать нельзя. Он взял да и украл у ней жерновцы. Как увидали старик со старухою, что украдены жерновцы, стали горе горевать.
– Постой, – говорит кочеток – золотой гребешок, – я полечу, догоню!
Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:
– Кукареку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!
Как услыхал боярин, сейчас приказывает:
– Эй, малый! Возьми, брось его в воду.
Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать:
– Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду!
– и выпил всю воду. Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит:
– Старик! Надобно пол-то прорубить; пускай дуб растет выше; как вырастет, не станем в лес за желудями ездить, станем в избе рвать.
Старик прорубил пол; деревцо росло, росло и выросло до потолка. Старик разобрал и потолок, а после и крышу снял. Деревцо все растет да растет и доросло до самого неба. Не стало у старика со старухой желудей, взял он мешок и полез на дуб.
Лез-лез и взобрался на небо. Ходил, ходил, по небу, увидал: сидит кочеток – золотой гребешок, масляна головка, и стоят жерновцы. Старик долго не думал, захватил с собою и кочетка и жерновцы и спустился в избу. Спустился и говорит:
– Как нам, старуха, быть, что нам есть? – Постой, – молвила старуха, – я попробую жерновцы.
Взяла жерновцы и стала молоть; ан блин да пирог, блин да пирог! Что ни повернет – все блин да пирог!.. И накормила старика. Ехал мимо какой-то боярин и заехал к старику со старушкой в хату.
– Нет ли, – спрашивает, – чего-нибудь поесть?
Старуха говорит:
– Чего тебе, родимый, дать поесть, разве блинков? Взяла жерновцы и намолола: нападали блинки да пирожки. Приезжий поел и говорит:
– Продай мне, бабушка, твои жерновцы.
– Нет, – говорит старушка, – продать нельзя. Он взял да и украл у ней жерновцы. Как увидали старик со старухою, что украдены жерновцы, стали горе горевать.
– Постой, – говорит кочеток – золотой гребешок, – я полечу, догоню!
Прилетел он к боярским хоромам, сел на ворота и кричит:
– Кукареку! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые! Боярин, боярин, отдай наши жерновцы золотые, голубые!
Как услыхал боярин, сейчас приказывает:
– Эй, малый! Возьми, брось его в воду.
Поймали кочетка, бросили в колодезь; он и стал приговаривать:
– Носик, носик, пей воду! Ротик, ротик, пей воду!
– и выпил всю воду. Выпил всю воду и полетел к боярским хоромам; уселся на балкон и опять кричит: