Первоначально дебаасификация была нацелена на очистку только правящей верхушки от приверженцев Саддама, что, разумеется, требовало немедленных мер. Но на деле «чистка рядов» зашла слишком далеко, затронув такие государственные институты и сферы экономики, где поддержка режима носила не столько идеологический, сколько прагматический характер. Ирак, по словам одного иракского генерала, был «страной государственных служащих». Были уволены и оставлены без источника дохода тысячи школьных учителей. Из министерств было выгнано большинство компетентных специалистов, что лишило работоспособности центральное правительство и привело к еще большей дезорганизации. Чистка выкосила ряды специалистов и в нефтяной отрасли. По большому счету, это подготовило почву для радикализации иракцев – особенно суннитов, многие из которых были лишены средств к существованию, социальных пособий, доступа к медицинскому обслуживанию и т. д., – и создало условия для появления в Ираке самого экстремистского крыла «Аль-Каиды». Почти повсеместное распространение влияния этой террористической организации нанесло еще один удар по нефтяной отрасли.
   Президент Польши, одной из стран-участниц «коалиции доброй воли», Александр Квасьневский попытался указать министру обороны США Рамсфелду на неправильное понимание ситуации в Ираке и ошибочность применения там германской послевоенной модели. Квасьневский посоветовал США обратить внимание на более свежие модели, реализованные в Восточной Европе, где реформистские крылья бывших коммунистических партий были успешно интегрированы в новые политические системы – подход, который принес и единство, и стабильность. Но, в отличие от направленных Квасьневским войсковых подразделений, которые коалиция приняла с распростертыми объятиями, его аргументы были проигнорированы15.
   Оккупация Соединенными Штатами Ирака воспринималась в свете весьма разнообразной мешанины идей, аналогий и уроков, начиная с видения «Нового Ближнего Востока» до запечатлевшихся в памяти кадров кинохроники, где радостные французы осыпают цветами американских солдат, освобождающих их от нацистского ига. Подходили эти идеи для Ирака образца 2003 г. или нет, но именно они определяли поведение на местах после окончания боевых действий. Важным реалиям культуры, истории и религии уделялось гораздо меньше внимания.
   Проблему недостаточной численности сил коалиции усугубило Распоряжение № 2 Временной коалиционной администрации о роспуске иракской армии и полиции. Более 400 000 военнослужащих, включая офицерский корпус, который при Саддаме состоял в основном из суннитов, были отправлены по домам и оставлены без работы, довольствия и зарплат, социального положения, но с оружием в руках и растущей враждебностью по отношению к американским и британским оккупационным силам. Это был верный путь к катастрофе. Казалось, это решение было принято наобум, где-то между Вашингтоном и Багдадом, без какого-либо анализа и оценки возможных последствий. Оно полностью противоречило тому, что было решено 10 неделями ранее – а именно, использовать иракскую армию для помощи в поддержании порядка в стране. Критикуя политику Бремера, один из высших офицеров американской армии был настолько раздражен, что позволил себе ненормативную лексику. Вместо того чтобы ответить по существу, Бремер заявил, что не потерпит таких слов в своем присутствии, и приказал офицеру выйти.
   Роспуск армии породил всплеск массовых волнений и в дальнейшем привел к тяжелым последствиям. Был намечен план по созданию новых вооруженных сил Ирака, но амбиции удивляли скромностью – первоначальная численность 7000 человек с последующим доведением до 40 000. Кроме того, была расформирована специальная нефтяная полиция, которая раньше занималась обеспечением безопасности в нефтяном секторе. Это увеличило риски для работников нефтяной промышленности и сделало ее еще более уязвимой к грабежам и саботажу16.

Необузданные грабежи

   Начиная с революции 1958 г. каждое падение власти в Ираке сопровождалось повальными грабежами. После войны в Персидском заливе в 1991 г. по стране также прокатилась волна массовых грабежей. Однако этот риск, по-видимому, был в значительной степени проигнорирован при планировании послевоенной ситуации. В 2003 г. грабежи и вандализм начались немедленно после вторжения и приняли огромные масштабы. Вместо организованной иракской армии, которая могла бы помочь в борьбе с грабежами, в стране появилась масса недовольных и лишенных средств к существованию бывших военных. Когда стали поступать первые тревожные сообщения, министр обороны Рамсфелд отмел опасения известной фразой: «Бывает и такое…» Но грабежи свидетельствовали об отсутствии элементарной безопасности в стране и подрывали всю экономику. Две из трех станций очистки сточных вод в Багдаде были настолько разграблены, что их пришлось полностью восстанавливать. Даже из полицейских участков были украдены провода, телефоны, осветительные приборы и дверные ручки. Главной приманкой для мародеров была, конечно же, нефтяная промышленность. Например, на крупнейшем месторождении Rumaila были украдены все водяные насосы, без которых невозможно вести добычу. Директор нефтеперерабатывающего завода Daura раздал своим сотрудникам оружие и только благодаря этому остановил армию мародеров у ворот предприятия.
   Пожалуй, наиболее разрушительные последствия имело разграбление электроэнергетической системы, от которой зависела вся экономика. Вандалы срезали провода, валили опоры линий электропередачи и отвозили награбленное в Иран или Кувейт, где продавали как металлолом. Мародеры проникли даже в помещение пункта автоматизированного управления подстанции, откуда осуществлялось управление электросетями Багдада. Без электричества остановились многие нефтепромыслы и три оставшихся нефтеперерабатывающих завода. Не работали системы ирригации, от которых зависело сельское хозяйство17.
   Несмотря на массовые грабежи, в первые несколько месяцев казалось, что оккупация приносит результаты. А иракские нефтяники были настолько изобретательны, что даже в этих невыносимых условиях они сумели восстановить добычу и превысить план. К концу лета в некоторых комментариях начали появляться триумфальные нотки в сочетании с растущей уверенностью в том, что Ирак действительно может стать предвестником «нового» Ближнего Востока.

Мятеж и гражданская война

   Далее, однако, события пошли не по плану. Поначалу Рамсфелд заявил, что появившиеся в Ираке повстанцы «обречены на провал». Но в скором времени командующий американскими силами в Ираке уже говорил о «классической партизанской войне», и один из представителей Великобритании предостерег о «новой угрозе» – «диверсиях, нацеленных на инфраструктуру». Безработица достигала 60 %. Но, несмотря на очевидные риски, она не была в числе основных экономических приоритетов. Американские власти сосредоточились на быстром преобразовании Ирака с его преимущественно государственной экономикой в страну со свободным рынком. Тем временем, как предупредил один американский генерал, «освободители» постепенно начали превращаться в глазах иракцев в нечто совсем иное, а именно – в «оккупантов».
   Осенью 2003 г. начался новый, более трудный период. Кто-то впоследствии будет называть его мятежом, кто-то – гражданской войной. По ходу дела тут переплеталось все – и гражданская война между шиитами и суннитами, и мятеж, поднятый баасистами и другими суннитскими активистами, к которому постепенно присоединялось все больше безработных молодых людей (за $100 и даже за $50 они соглашались воевать против американцев)18.
   К весне 2004 г. это переросло в войну против оккупантов. Вооруженные группировки ожесточенно воевали друг с другом. Страну наводнили иностранные джихадисты. Убийства и ответные убийства из мести стали повседневной реальностью. Бомбы на обочинах дорог уносили все больше человеческих жизней. Рядом с ресторанами и офисами взрывались начиненные взрывчаткой автомобили. Оккупационные власти удалились в безопасную и хорошо охраняемую Зеленую зону. В мае 2004 г. Джереми Гринсток, представитель Великобритании в Багдаде, с сожалением заметил, что Бремеру, как главе американских оккупационных властей, на рабочем столе стоило бы поставить табличку с напоминанием: «Безопасность и рабочие места, глупый»19.
   Нефтяная промышленность к тому времени уже несла потери. Бывшие баасисты сделали саботаж в отрасли одним из ключевых пунктов. Мятежники подрывали трубопроводы, из-за постоянных диверсий была остановлена экспортная магистраль, идущая в Турцию и к Средиземному морю. Радужные ожидания в отношении быстрого увеличения поставок иракской нефти рухнули.
   Осенью 2003 г. истек срок полномочий Филипа Кэрролла на посту главного советника при Министерстве нефтяной промышленности Ирака, и он вернулся в США. На его место был назначен Роберт Макки, бывший глава по разведке и добыче в ConocoPhillips.
   «Как только я приехал туда, я сразу увидел, что нам попросту не хватает людей, чтобы делать хотя бы самое необходимое, – сказал Макки. – Было разрушено все. Не было полиции, порядка, судов, инфраструктуры, не было даже воды и электричества. Каждый день был битвой в прямом и переносном смысле. Вы приезжали утром на работу, и первое, о чем узнавали – это, где что взорвано или разграблено. Сначала нужно было решить, как это исправить, и только потом браться за более важные стратегические вопросы».
   Не упрощали ситуацию и порядки в американском правительстве. «Из-за всех этих бюрократических процедур по проведению торгов и заключению контрактов дела продвигались с черепашьей скоростью, – вспоминал Макки. – Это было самым обескураживающим из всего, с чем мне пришлось столкнуться»20.

Крушение надежд на Ирак

   В 2004 г. объемы добычи из-за царившего в стране насилия, экономического хаоса и перебоев с электричеством были более чем на 20 % ниже довоенного уровня. Экспортные поставки постоянно прерывались. Один раз двоим террористам-смертникам удалось подобраться на надувной моторной лодке почти к ключевому экспортному нефтяному терминалу, находящемуся в море, но лодка взорвалась на подходе. Катастрофы не случилось. После этого военно-морское патрулирование было значительно усилено.
   Активизация повстанцев начала сказываться на мировом рынке нефти21. Сокращение объемов и временные остановки экспорта стали обычным делом. На протяжении нескольких лет после вторжения добыча нефти в Ираке составляла в лучшем случае две трети от возможной. Только в 2009 г. Ирак сумел выйти в годовом исчислении на довоенный уровень 2001 г., что, однако, было значительно ниже потенциала, которого можно было достичь при необходимых инвестициях. Перед войной надежды возлагались на то, что увеличение поставок иракской нефти будет способствовать стабилизации мирового нефтяного рынка. Но на деле все оказалось совершенно иначе, и осажденная нефтяная индустрия Ирака внесла свою лепту в глобальное нарушение поставок нефти.
   Осенью 2003 г. Фил Кэрролл, который завершил свою миссию в Ираке и возвращался домой в Хьюстон, остановился в Вашингтоне, чтобы нанести визит в Пентагон. Его принял министр обороны Дональд Рамсфелд. У министра было к Кэрроллу два вопроса: «Вам там понравилось?» и «Что нового вы там узнали?» На этом его интерес заканчивался. Кэрролл вернулся домой.

Глава 8
Шок спроса

   В спокойные полуденные часы под безмятежным солнцем Оклахомы на горизонте не было ни облачка «волатильности». Взору открывались лишь резервуары с нефтью, сотни резервуаров, усеивавших окрестные холмы, новые и 70-летние, серебристо-белые и ржаво-оранжевые, в каждом из которых было более полумиллиона баррелей нефти.
   Здесь физически находился мировой центр ценообразования на нефть. Это был терминал Кушинг, штат Оклахома, ключевой пункт сбора легкой малосернистой нефти, известной как западнотехасская средняя нефть, или, в английской аббревиатуре, – WTI. Именно эта нефть ежедневно упоминается в новостях: «Цена закрытия на нефть марки WTI составила…»
   Кушинг объявил себя «нефтепроводным перекрестком мира», как гласит надпись на главном въезде в город. Через этот тихий городок проходит целая сеть трубопроводов, по которым со скоростью 6 км/ч нефть из Техаса, Оклахомы, Нью-Мексико, Луизианы, с побережья Мексиканского залива, из Северной Дакоты и Канады течет в резервуары Кушинга. Оттуда сырая нефть поступает на нефтеперерабатывающие заводы, где из нее производят бензин, реактивное и дизельное топливо, мазут, т. е. продукты, незаменимые в жизни людей. Но не это придает Кушингу такую значимость. В конце концов есть и другие места, через которые проходит еще больше нефти. Уникальность роли Кушинга в новой глобальной нефтяной отрасли объясняется тем, что нефть марки WTI является общепризнанным эталоном, относительно которого устанавливается цена на другие марки.
   Вскоре после своего открытия в 1912 г. месторождение Кушинга было признано «Первым среди нефтяных месторождений». Одно время здесь добывалось почти 20 % всей американской нефти. Кушинг превратился в классический образец бурно растущего нефтяного города начала XX в., где, как писал в то время один журналист, «каждый настоящий мужчина болел нефтяной лихорадкой»1.
   После того как добыча нефти упала, Кушинг превратился в большой трубопроводный узел. В 1983 г. началась торговля нефтяными фьючерсами, и возникла потребность в пункте физической поставки. Кушинг с его разветвленной сетью трубопроводов и резервуарами, а также удобным местоположением в центре страны стал очевидным выбором. Каждый день через Кушинг проходит 1,1 млн баррелей нефти. Нефть в Кушинге является физическим товаром, «реальным воплощением» бумажных и электронных баррелей, торгуемых по всему миру.
   Есть два других сорта нефти, которые также используются в качестве ценовых ориентиров. Один из них – североморская нефтяная смесь Brent. Однако цены на значительную часть сырой нефти устанавливаются относительно эталонной марки WTI, которая хранится в тех самых резервуарах в тихом оклахомском городке Кушинг, давным-давно пережившим нефтяную лихорадку, а ныне превратившемся в один из центров мировой экономики. Но умиротворенность Кушинга резко контрастировала с растущей суматохой и обеспокоенностью, которые были вызваны всплеском цен на мировом рынке нефти. И для такой суматохи и обеспокоенности были причины.

Цены растут

   Взлет цен на нефть, начавшийся в 2004 г., вызвал жаркие споры о том, что было причиной столь резкого скачка – соотношение спроса и предложения, ожидания или финансовые рынки. Правильным ответом было «все вместе». Спрос и предложение – и без того большая сила, но она теперь повышалась финансовыми рынками. Это порождало новую динамику цен на нефть.
   XXI в. принес в нефтяную отрасль глубокое принципиальное изменение – «глобализацию спроса», что отражало реорганизацию мировой экономики в целом. В течение многих десятилетий основными потребителями нефти в мире были промышленно развитые страны, прежде всего страны Северной Америки и Западной Европы, а также Япония. Именно там ездило больше всего автомобилей, находилось больше всего асфальтированных дорог и производилась львиная доля мирового ВВП. Но доминирование развитых стран начало слабеть по мере подъема развивающихся экономик и растущего воздействия глобализации.
   Даже при том что общемировое потребление нефти с 1980 по 2000 г. выросло на 25 %, в начале нового столетия индустриальные страны по-прежнему потребляли почти две трети всего объема. Но в 2004 г. нефтяной рынок испытал шок – шок спроса. Значительный рост потребления на фоне глобального нарушения поставок резко поднял уровень цен. Это также был шок от осознания новой глобальной реальности. С 2000 по 2010 г. мировой спрос на нефть вырос на 12 %. Но теперь потребление развитых и развивающихся стран было равным.
   В далеком 1973 г. казалось, что любые потрясения на мировом рынке нефти, приводящие к взлету цен, всегда связаны с «шоком предложения», другими словами, с нарушением поставок. Действительно, это было так – возьмите арабское нефтяное эмбарго в период октябрьской войны 1973 г. или сокращение поставок во время иранской революции 1978–1979 гг. или кризиса в Персидском заливе 1990–1991 гг. Последний значительный шок был вызван быстрым ростом потребления в Европе и Японии в конце 1960-х – начале 1970-х гг., что нарушило глобальный баланс спроса и предложения и подготовило почву для нефтяного эмбарго 1973 г. Но это было очень давно.
   Причиной нового шока спроса стали максимальные за последние 30 лет темпы глобального экономического роста и возрастание роли развивающихся стран, которые стали главными двигателями мировой экономики. Все это застало мир врасплох.
   В начале 2004 г. консенсус соответствовал ценовому коридору $22 – $28 за баррель, обозначенному ОПЕК. Рыночные прогнозы были основаны на стандартном увеличении потребления. В феврале 2004 г. министры стран – членов ОПЕК встретились в Алжире. «Все имевшиеся у нас отчеты, – впоследствии сказал один министр, – указывали на то, что мы вступаем в стадию перенасыщения рынка». Опасаясь обвала цен, ОПЕК объявила о планах существенного сокращения добычи.
   «Цена может упасть, причем нижнего предела у этого падения нет, – предостерег министр нефти Саудовской Аравии Али аль-Наими после встречи. – Нам следует быть осторожными». И добавил, ссылаясь на встречу в Джакарте и последующий азиатский финансовый кризис: «Нельзя забывать 1998 год».
   Как и следовало ожидать, после объявления о сокращении добычи цены на нефть подросли. Но затем, вопреки ожиданиям, они не остановились, а продолжили рост. Без каких-либо очевидных причин. Вскоре после Алжира Наими поехал в Китай.
   То, что он увидел в этой стране, заставило его радикально изменить точку зрения: ОПЕК нужно было не сокращать, а наращивать добычу. «Мы видели эту тенденцию в Китае с начала 1990-х годов, – сказал один из представителей Саудовской Аравии. – Однако ее кумулятивный эффект оказался намного больше, чем кто-либо из нас мог представить. На тот момент Китай уже испытывал дефицит энергоресурсов. Это было структурным изменением нефтяного рынка»2. Китай переживал период бурного экономического роста. Уголь, главный источник энергии в стране, был не в состоянии удовлетворить растущие запросы китайской экспортной машины. Помимо нехватки самого угля, в стране начался транспортный коллапс из-за перегруженности железнодорожной системы. Нефть была единственной доступной альтернативой что для электростанций, что для дизель-генераторов на фабриках. Предприятия накапливали запасы нефти. В среднем спрос на нефть на китайском рынке рос на 5–6 % в год. Но в 2004 г. он влетел на ошеломляющие 16 %, обогнав по темпам роста саму экономику. Мировой рынок не был к этому готов. В августе новостные заголовки кричали о стремительном повышении цен и «невероятно сильном рынке сырой нефти».
   Мировая экономика вступила в новую эру интенсивного роста. С 2004 по 2008 г. китайская экономика росла в среднем на 11,6 % в год. В этот же период Индия двигалась по «магистрали роста» со средней скоростью более 8 % в год. Набирающая обороты глобальная экономика тянула за собой спрос на нефть. Если с 1999 по 2002 г. спрос на нефть увеличился на 1,4 млн баррелей в день, то в интервале между 2003 и 2006 гг. он вырос уже на 4,9 млн баррелей, т. е. почти в четыре раза больше.
   Это и был настоящий шок спроса.

Рынок с недостаточным предложением

   Все составляющие бума были налицо. Страны-экспортеры не торопились увеличивать добычу, травмированные воспоминаниями о катастрофическом обвале цен в 1998 г. Но спрос устойчиво рос, а события в Венесуэле, Нигерии и Ираке сокращали предложение. В результате сформировался нефтяной рынок с самым высоким дефицитом предложения в истории.
   Обычно глобальная нефтяная отрасль имеет в резерве законсервированные мощности на несколько миллионов баррелей. Например, с 1996 по 2003 г. мировые резервные мощности в среднем составляли около 4 млн баррелей в день. Резервные мощности выполняют функцию подушки безопасности, амортизатора, который компенсирует неожиданные скачки спроса и нарушения поставок. В 2005 г. резкое повышение спроса и нарушение глобальных поставок сократили мировые резервные мощности до 1 млн баррелей в день. Другими словами, рынок фактически лишился амортизирующей подушки. С точки зрения абсолютной величины резервных мощностей нефтяной рынок стал значительно более дефицитным, чем накануне нефтяного кризиса 1973 г. В относительном выражении он выглядел еще дефицитнее, поскольку в 2005 г. мировой рынок нефти был на 50 % больше рынка 1973 г.
   В таких условиях произошло неизбежное. Чтобы восстановился баланс спроса и предложения, цена начала расти, а это стимулировало наращивание добычи и инвестиций и служило сигналом необходимости умерить рост спроса. К весне 2005 г. намеченный ОПЕК ценовой коридор $22–28 за баррель канул в Лету. Теперь многие считали, что «справедливая цена» на нефть находится в интервале между $40 и $50. Но это было только начало.
   Другие факторы усилили тенденцию к росту цены. После ценового обвала 1998 г. нефтяная промышленность сократила производственные мощности и продолжала их сокращать в ожидании низких цен в районе $20. Она сконцентрировалась на жестком контроле расходов. Как выразился финансовый директор одного из супермейджеров, «мы соблюдаем осторожность». Отрасль продолжала опасаться очередного обвала цены, который мог похоронить новые проекты. Инвесторы давили на руководство компаний, требуя соблюдения дисциплины капиталовложений и сдерживания расходов. Если же компании не подчинялись требованиям инвесторов, они наказывались снижением курса акций3.

Где взять инженеров-нефтяников?

   «Дисциплина капиталовложений» на практике означала осторожность. Отрасль жила под двумя лозунгами: «снижение затрат» и «сокращение мощностей». А это означало сокращение количества людей, буровых установок и всего остального. В конце 1990-х и начале 2000-х гг. из отрасли ушло много квалифицированных специалистов, а в вузах резко уменьшился поток студентов, желающих обучаться нефтепромысловому делу и другим связанным с нефтью профессиям. Если нет рабочих мест, то какой смысл учиться?
   Но в 2004–2005 гг. ситуация неожиданно изменилась. На фоне устойчиво растущего спроса больше не была страха перед повторением 1998 г. и тем, что огромный избыток предложения может обрушить цены. Теперь ситуация была прямо противоположной – нефти не хватало. Нефтяная промышленность в срочном порядке принялась переходить на повышенную передачу, чтобы как можно быстрее увеличить поставки. Между компаниями усилилась конкуренция за нефтяные участки и доступ к ресурсам. Как и следовало ожидать, плата за вход – доступ к новым сырьевым источникам – увеличилась. Государства стали предъявлять более жесткие финансовые требования к компаниям, поскольку в условиях возросшей конкуренции у них появилась возможность диктовать условия. Конкуренция за возможности в сфере разведки и добычи стала еще интенсивней с выходом на международную арену новых игроков – государственных нефтяных компаний из развивающихся стран, которые не скупились на расходы ради получения доступа.
   Нефтяная промышленность не справлялась с растущими запросами рынка. Несколько лет спада не прошли даром. Не хватало инженеров-нефтяников и геологов, не хватало буровых установок и трубопроводов, не хватало транспорта для осуществления поставок, не хватало всего. В результате стоимость всего возросла. Нехватка людей и задержки с поставкой оборудования означали, что новые проекты занимали больше времени, чем планировалось, а бюджеты превышались.
   Вдобавок ко всему быстрыми темпами поднималась цена на материалы – такие как сталь, используемая для производства платформ, никель и медь – на фоне растущих аппетитов Китая, сокращавших предложение по всему миру. На товарных рынках начался беспрецедентный бычий период.
   Экономическое воздействие указанных факторов было ошеломляющим. Суммарные затраты на ведение бизнеса более чем удвоились менее чем за полдесятилетия. Другими словами, бюджет на разработку месторождения нефти в 2008 г. был вдвое больше, чем бюджет на разработку такого же месторождения в 2004 г. Растущие затраты неизбежно вели к повышению цены на нефть4.

Финансиализация

   Валютный фактор также играл свою роль, особенно взаимосвязь между ценой на нефть и долларом США. В период, когда доллар снижался, цены на нефть росли (цена на нефть устанавливается в долларах). Какое-то время доллар был слабым и падал относительно других валют. Традиционно во времена политической нестабильности и неопределенности инвесторы «бегут в доллар», чтобы защитить свои активы. Но в условиях обесценивающегося доллара они бежали в сырьевые товары, главным образом в нефть и золото. Нефть служила инструментом хеджирования от слабеющего доллара и инфляционных рисков. В результате когда «цена» доллара понижалась против других валют, особенно евро, цена нефти шла вверх5.