Страница:
— Мы пойдем другим путем. — Сказал себе Зиберович, и перефразируя древнюю народную мудрость шаландщиков Морской Жемчужины добавил: — пусть рыба гниет с головы, мы будем чистить ее с хвоста".
И чистка началась.
По первому делу была объявлена всеобщая амнистия. Бытовиков в три шеи выперли на волю. Камеры помыли, нары подколотили, корридоры побелили. Замки сменили на новые, особо прочные.
По второму делу возбудили много дел. Так, по мелочевке, на шантропу, младших братков, шестерок и прочую шушваль, чешуиночки малые поскоблили. Окурок мимо мусорника — попытка поджога муниципальной (корпоративной, частной и т.д.) собственности. Невинное «черт побери», ляпнутое на городском пустыре, трактовалось как нецензурная брань в общественном месте и квалифицировалось злостным хулиганством. Впрочем, последнее статьей считалось легкой. Таким лицам, тюремное начальство, по негласному, но категорическому распоряжению, неизменно наматывало второй, лагерный срок, уже на полную катушку. Словом: рыбу чистят — чешуя летит.
Братва таяла мартовским снегом. Уцелевшие завязывали крепко и, спасая шкуру закладывали всех и вся. Тут крупнее чешуя пошла, за ней и кишки полезли. Гнилые головы начали приходить с повинной. Секли и их.
Первым пустоту свято-места обнаружил Беня-Царь, сделал оргвыводы. В нижнюю Какадуссию незаметно просочились эмиссамы несуществующей в АСД оргпреступности. Баронские латифундии и авторитетные мандатоносцы достались дяде Бене по дешовке. За что и был Зиберовичу благодарен.
Но вот с кроликом перебор случился.
— Да, нужна народовластию твердая рука. Демократия — де мократам. Остальных — к стенке. — Думал Зиберович разминая пальцы. — А пока до поры до времени, пусть тешатся. А когда прийдет эта самая пора времени? Надо посоветоваться с мадам Зиберович.
А еще надо Беньку Царька поздравить. Как раз приближается знаменательная дата — годовщина его первой отсидки. Следует заблаговременно открыточку заказать. Для оригинальности в двуцветной гамме катаржанской полосочки. Нет, как очень уж уныло получается. Украсим красным ромбом бубнового туза. Пожизненным.
До поры, до времени.
Глава 14. Пэр Короны.
И чистка началась.
По первому делу была объявлена всеобщая амнистия. Бытовиков в три шеи выперли на волю. Камеры помыли, нары подколотили, корридоры побелили. Замки сменили на новые, особо прочные.
По второму делу возбудили много дел. Так, по мелочевке, на шантропу, младших братков, шестерок и прочую шушваль, чешуиночки малые поскоблили. Окурок мимо мусорника — попытка поджога муниципальной (корпоративной, частной и т.д.) собственности. Невинное «черт побери», ляпнутое на городском пустыре, трактовалось как нецензурная брань в общественном месте и квалифицировалось злостным хулиганством. Впрочем, последнее статьей считалось легкой. Таким лицам, тюремное начальство, по негласному, но категорическому распоряжению, неизменно наматывало второй, лагерный срок, уже на полную катушку. Словом: рыбу чистят — чешуя летит.
Братва таяла мартовским снегом. Уцелевшие завязывали крепко и, спасая шкуру закладывали всех и вся. Тут крупнее чешуя пошла, за ней и кишки полезли. Гнилые головы начали приходить с повинной. Секли и их.
Первым пустоту свято-места обнаружил Беня-Царь, сделал оргвыводы. В нижнюю Какадуссию незаметно просочились эмиссамы несуществующей в АСД оргпреступности. Баронские латифундии и авторитетные мандатоносцы достались дяде Бене по дешовке. За что и был Зиберовичу благодарен.
Но вот с кроликом перебор случился.
— Да, нужна народовластию твердая рука. Демократия — де мократам. Остальных — к стенке. — Думал Зиберович разминая пальцы. — А пока до поры до времени, пусть тешатся. А когда прийдет эта самая пора времени? Надо посоветоваться с мадам Зиберович.
А еще надо Беньку Царька поздравить. Как раз приближается знаменательная дата — годовщина его первой отсидки. Следует заблаговременно открыточку заказать. Для оригинальности в двуцветной гамме катаржанской полосочки. Нет, как очень уж уныло получается. Украсим красным ромбом бубнового туза. Пожизненным.
До поры, до времени.
Глава 14. Пэр Короны.
[7]
Сигмонд поднялся только чуточку пораньше обычного. А так, как всегда, видом нетревожен, словно не предстоит сегодня никаких дел серьезных, одна, якобы, повседневная маята. Как заведено, поделал свои ката, потом с удовольствием мылся, мочалом докрасна растерся. Гридни аж три ведра воды извели, своего лорда поливаючи. Насухо вытершись полотенцем, заботливо Гильдой поданным, затребовал завтрак. С вечера еще распорядился, что на утро изготовить. Сел за походный стол и с аппетитом, не спеша, обстоятельно откушал. Не обильно, но сытно. Как сам говорил — высококалорийно. С поначалу выпил с пяток сырых яиц, после с малой краюшкой хлеба умял добрый ломоть слегка обжаренного, с кровью внутри, мяса. Запил кружкой кислого молока, похрустел яблоком. Гридни на господина своего глядючи, тоже снедью не брезговали, наминали за обе щеки. Сенешалевне кусок в рот не лез, но витязю своему перечить не стала, принялась кушать. Споначалу силком давилась, а там и в охотку пошло. Но на месте не сиделось. Едва последний глоток глотнула, вскочила, рванулась к повозке, к амуниции.
— Да не суетись, Гильда. Спешить надо при ловле блох. — Посмеивался Сигмонд. — Успеем еще в твою Валгаллу. Перекурим вначале.
Перекурили.
— Ну пора. — Властелин Гильдгарда был уже серьезен. Одевал доспехи особо тщательно. Примеривался, сручно ли заплечные мечи Райт и Лигт [8] из ножен выходят, надежно ли саи за поясом держатся, ладно ли захалявные ножи в сапоги заправлены.
Старательно помогал Гильде облачать брони. — Не для того их одеваешь, чтоб в пекло к черту на рога лезть. Будь в ставке главнокомандования. А доспехи, это так, только для внештатной ситуации. Слышишь меня? И лук тоже, применяй исключительно в экстремальном случае. Слышишь?
— Слышу, слышу. — Гильда слышала, но в душе порешила, впрочем, не чрезмерно себе лукавя, что услышанного не понимает.
По той поре гридни коней оседлали, на Малыша попону надели, приладили к бивням стальные клинки и сами облачились в боевые одежды. Помалу собирались и отряды других лордов, выступали из лагеря, потянулись в направлении к дюнам. Сигмонд выстроил свое войско. Более уже не зубоскалил, не ухмылялся. Был собран и строг. На лице проступала, такая знакомая его соратникам, холодная отрешенность.
Проверил сбрую коней. Осмотрел снаряжение гридней, и опять таки, Гильды. У каждого амуницию проверил — плотно ли сидят латы, крепки ли перевязи. Постучал, пробуя крепость щитов. Велел вынуть мечи и кинжалы. Осмотрел остры ли. Остался удовлетворенным.
— Ну молодец! — Восхищалась Гильда своим витязем. — Истинный лорд! Мало, что давеча весь доспех, всякую мелочь перещупал, перепробовал. Так и нынче перед боем не пренебрег.
И гридням дотошность какая по душе пришлась. Разумели, что не для забавы, не по пустой барской прихоти, не ради господской спеси, так придирчив их лорд. Волкам ли не ведать, как самая что ни наесть мелкая мелочь, в битве горячей, смертной, может и жизнь спасти. А может и погубить. Вестимо, они, Ингрендсоны, истинные дети Северного Ветра, отродясь со ржавым оружием не хаживали. А уж перед сечей никак не преминут подточить, поправить. Но верно деет витязь, рьяно блюдет долг воеводы.
Взял Сигмонд обеими руками Даесворду, крутанул ею раз, другой, примеряясь. — По коням! — Скомандовал, и первым вскочил в седло.
Поскакали, как оговорено было, на встречу с лордом Стоком. С ним и кланщиками его, поспешили к королевскому шатру. Ждать Сагана не пришлось. Тот, облаченный в боевой доспех — цельнокованую стальную кирасу, с нараменниками, с поднятым, пока еще, забралом крылатого шлема, сидел уже на боевом скакуне. По один бок седла приторочен меч в полторы руки, по другой висел гребенчатый шестопер. Взволнован юный венценосец, щеками бледен, глаза воспалены бессонной ночью. Пальцы, в стальных рукавицах, то нервно повод сжимают, то конскую гриву теребят. Оруженосцы подали щит, поднесли копье. Саган копье взял, поднял, приветствуя прибывших, и махнул рукой, направив оружие в сторону моря, в сторону лагеря Альта Бездонной Бочки.
Войска выдвигались. Сырая почва все хлюпче делалась. Пешие ратники, навесив за спину щиты, положив древки копий на плечи, тяжело брели болотиной. Сапоги разом промокли, наполнились грязной жижей, неподъемно отяжелели. При каждом шаге из густой, жесткой травы вылетали тучи комаров. Возбужденные запахом потных тел, кружились над людьми, садились на лица, попадали в глаза, лезли в рот. Ратники зло поругивались.
Кони вязли в жидком грунте, проваливались на каждом шагу чуть не по колено. Отгоняя докучливых кровососов трясли гривами, обмахивались, запачканными в болотной жиже, хвостами. Не легко им своих седоков, в тяжелые доспехи одетых, по такой грязи везти. Чтоб облегчить животным дорогу, не утомить их еще до начала сражения, приказал сенешаль Короны своему отряду спешиться, вести коней на поводу.
Трудно двигался и король Саган с эскортом. Один только Малыш без натуги нес на своей широкой спине легковесную Гильду. Его могучей дикой натуре такой груз нипочем. Нипочем и болотная жижа и стебли колючих трав и редкая поросль низкорослых кустарников. На зависть всем он неутомимо трусил рядом с Сигмондовым скакуном.
Сам Сигмонд неодобрительно поглядывал на войско. Дружины перемешались, мечники, копейщики, лучники, конные и пешие, все нестройно брели растянувшись по долине. Порядок замечался только в движении коронной конницы. Тремя колоннами, по загодя сенешалем выбранным маршрутам, войска, обходя густые заросли болотной осоки, полумесяцы старичных озер, уверенно приближались к варяжским дюнам. Да еще дружно шагали дружинники лорда Стока. Под родовым стягом, с волынщиками впереди, на ходу распевали гимн клана.
— На эти отряды можно положиться. — Сказал Сигмонд Гильде. — Заметна войсковая выучка и моральное состояние на высоте.
Варяги, видя, что решились таки ноддовцы на сражение, подвигнулись таки выступить в поле, сами к битве готовиться начали. Предводитель их, Альт Бездонная Бочка натягивал кольчужную рубаху. Не легкое это занятие, тучен грозный конунг, телом крупен, дебел. Помогали ему двое дюжих, неулыбчивых оруженосцев. Сам же, довольный, улыбался. Торжествовал. Удалось таки. Заманил молодого Сагана в болотную топь, измордовал ожиданием. Осталось теперь малость — порубать их в капусту и…
Велел раздать берсеркерам доспехи, да выставить грибное питье, что разжигает ярость, снимает боль. Большая на них сегодня надежда полагается.
Спустившись к подножиям дюн, варяги растянулись боевым строем, сомкнув круглые, оббитые несколькими слоями грубой буйволиной кожи, щиты, сжимая широкие прямые мечи, знаменитой булатной ковки. Помахивали тяжелыми боевыми секирами. Посручнее перехватывали древки копий. Сами в болотину лезть не спешили, на сухом ожидали ноддовцев.
Приблизившись к неприятелю, остановился король на загодя запримеченном пригорке, песчаном бугорке малом, посреди хлябей сырых. Там и штандарт установили, туда все лорды и съехались. Стали войска, растянутые да перемешанные в боевые поряди строить.
По центру, где в обычае варягов было основной удар наносить, поставили отряды баронов. Эти пешие латники и оружием и навыками подобны неприятелю приходились. Во многих больших битвах да малых стычках переняли у тех и военное мастерство и стойкость ратную.
Случалось конечно, ссорились промеж себя владельцы прибрежных замков. Бывало, доходило дело до сшибок, обнажались мечи, проливалась кровь. Но, испоконвечная угроза, приносимая гиперборейскими ветрами, гасила эти распри, не позволяла им перерасти в бесконечную, изнуряющую файду. Чтобы не потерять в огне пиратского набега феод, свободу, а то и саму жизнь, приходилось забывать мелкие обиды. И только лишь причаливали к берегу варяжские драгоны, тотчас спешили выручать соседа. А в другой раз помогал сосед.
От того, в преддверии битвы с самим конунгом Альтом, бароны единодушно признали главенство могучего Рансонборга. Не только силою выделялся он среди прочих, но прославился военною удачей и отвагой. Сейчас, широкоплечий, густогривый, скакал перед войском — выравнивал шеренги, отдавал последние приказы.
Плотнее смыкались ратники. Плечом к плечу, дружина подле дружины готовились поморцы решительно сразиться с давним северным злом.
На крыльях ноддовского разместили дружины прибывших лордов. Там особого порядка не было. Сюзерены в угоду своим спесям, в ущерб общей стратегии, воинов кланов не перемешивали, каждая дружина особняком держалась. От того стройности порядков не наблюдалось — пешие, конные, стрелки и тяжелая пехота, располагались как попало. Где народу избыток, где, по малолюдности клана, совсем жидко.
Сигмонд хмурился. Опасался фланговой атаки разбойников. Наступление вдоль речных берегов грозило окружением королевской армии. Сомневался Мондуэл, что смогут ноддовцы в кольце противника удержать позиции. Скорее ударятся в панику, а это — конец.
Да и сенешаль, видя такую безалаберность, до поры до времени, пока гать готова не будет, держал своих рубак, хоть и позади шеренг, да в центре. Угрожал Альту лобовой атакой. А, про всякий случай, на краю правого крыла разместил дружину пэра Стока. Знал — подведет. Ни в верности, ни в храбрости Перстеневцев сомнений не держал.
И верно поступил старый воевода. Так и не решился конунг, середку войска ослабить, не отважился на охватывающие удары. На счастье ноддовцев не сменил построение отрядов.
Вперед войска варяжского, на огромном буланном жеребце, выехал могучий боец. Раз, другой проскакал между ратями, плашмя бил мечем по щиту. Зычным басом вызывал на поединок.
Нерешительно переминались ноддовцы, супротив такого богатыря робели — не устоять ведь. А варяг, видя замешательство противника, начал частить людей короля охальными словами, своей силой похваляться.
— Вот какой выискался, — гневилась сенешалевна. — Что ж ему пыль с ушей не постряхнет! Аника воины!
— Мне что ли прикажешь? — Лениво поинтересовался Сигмонд.
— Вот еще чего! Много чести! Я сама управлюсь.
Сигмонд, удивленный, посмотрел на подругу. — Да прилично ли это? Тут, судя по всему, предполагается честный поединок.
— Он нас честит, а мы к нему честь по чести должны? Может еще под кильт велишь рыбоглота целовать?
— Нет, под кильт не надо. — Согласился витязь.
Гильда, научилась уже не суетиться, плавно вынула из колчана белоперую стрелу, наложила на тетиву. Наклонилась, сорвала былинки, пустила их по ветру, определяя силу того и направление. Подняла лук, натянула жилу, тщательно прицелилась.
Поперхнулся варяг бранным словом. Схватился вражина рукою за пробитое горло. Выпучил глаза, харкнул кровью, и вывалился из седла. Словно куль нечистот шмякнулся в болотную траву, только истошно расквакалась придавленная лягушка.
Примолкли с обеих сторон ратники, пораженные такой коварною победой, срамной смертью единоборца. Саган нахмурился, глазами по рядам повел, ища того нечестивого стрелка. И другие недовольно оглядывались.
Гильда вскинула лук вверх. — Йоха-йоха-о-о! — Прокричала боевой клич клана. — Нодд! Нодд!
Захохотал сенешаль, руками по стальным набедренникам захлопал. Засмеялся и король. — Нодд! Нодд! — Закричали монаршие гридни.
— Нодд! Нодд! — Подхватили ратники, загудели волынки, задвигались знамена. Войско двинулось на врага.
Первые ряды варягов, скрываясь за щитами, опустились на землю, открывая стоящих позади себя стрелков. Зазвенели луки, засвистели стрелы. Ноддовцы ответили. Раздались первые крики боли, первые люди попадали, уязвленные каленой сталью.
Расталкивая строй вперед морского воинства выбежала орава здоровенных мужиков. Ражие молодцы, все как на подбор рослые, широкогрудые, косая сажень в плечах.
— Берсеркеры. — Тяжелый вздох прокатился по рядам ноддовцев. Увлекаемые неистовыми воителями, варяги устремились в битву. Грудь о грудь ударились дружины.
Звон, треск, скрежет. Сшибаются мечи, искрами брызжут, щербятся. Ломаются копья, раскалываются щиты, гнутся брони. Глубоко в плоть, сквозь кожу доспехов, сквозь кости, врубаются стальные клинки, горячая кровь проливается на сыру землю. Топот многих ног, крики ярости и хрип внезапной запредельной боли.
Давит враг. Крепки и настойчивы пираты, яростен натиск берсеркеров. Проломили они, тяжелыми своими секирами, своей неуемной лютостью, ряды поморских дружин, врезались внутрь шеренг. За ними ушкуйники устремились. По всему полю кипит сеча, водоворотами кружит, смерчами ходит.
Тяжко ноддовцам приходится. Поддаваться начали, отступать помалу.
А, укрывшись за деревьями, вгрызался в болотные заросли работный люд. Уже на два полета стрелы проложена дорога. Мостят третий.
Только штандарт сенешаля Короны, развевается над полем боя. Сам старый воин, не доверяет другим, не брезгует грязь месить, самолично руководит работами. На седой бороде налипла болотная тина, во взоре упорство, в руках меч. На лезвии кровь свежая. Упирался один лежебока, собачий сын. Бунтовал и других подбивал ослушничать. Теперь его трясина засосала.
Работа движется. А тяжек труд. По колено, а то и по пояс в гнилой жиже, в грунт сваи заколачивают, поверх укладывают бревна, скрепляют жердями, вяжут настилы.
Все дальше, вглубь болота уходит гать.
— Шибче ложите! Шибче, песье вымя! — Непреклонен сенешаль. Медлить не можно. Рвутся варяги к королевскому знамени, гибнут ноддовцы, помалу подаются под губительным натиском берсеркеровских топоров.
— Шибче! Шибче!
— Да как шибче? Ноги вязнут, каждый шаг, словно по два пуда к сапогам привесили. Комарье стаями вьется, продохнуть нету мочи, во рту противная кислость разжеванного кровососа. В жиже пиявки изводят. Осока, острыми листьями, руки режет. Соленый пот глаза ест, да как утереться, когда руки не по локоть, по самые плечи в грязи да тине.
— Шибче! Шибче! — Подгоняет сенешаль, плашмя мечем по спинам лупит.
Да не сенешаль торопит. Торопит шум близкой битвы. Торопят победные крики супостатов, торопят смертные стоны ноддовцев. Шибче надыть, шибче. Бьют наших. Смертным боем бьют.
Налегают люди на работу. Уже не по трое — по двое кобенят тяжелые стволы по неверной скользкой дороге. По самую шею в гнилой ил ныряют, сваи бьют. Бегом жерди доставляют.
Шибче надыть.
Ратная удача все явственней отворачивалась от королевского войска, перевес был на стороне неприятеля. Закрепившись на флангах, упираясь на речные потоки, варяги, ведомые неистовыми берсеркерами, теснили ноддовцев в центре. Те все больше подавались назад. Яростно боронились, но шаг за шагом отступали, и отступление это грозило перейти в панику бегства. Пираты, почуяв слабину, удвоили наступательный напор. Еще чаще заработали мечи и бодро трубили конунговы герольды в морские раковины.
Зловеще скалился Альт — еще немного и побегут ноддовцы, тогда ломай, круши, бей. Всех руби, не жалей, не до пленных сегодня. Вперед к холму со штандартом. Вперед к обозам и палаткам. Добыча впереди манила.
Прорвав центр, варяги сомнут королевских гридней, разметут остатки коронного войска. И либо смерть, либо позор бегства предстоит выбирать Сагану. Нервно ударил монарх по луке седла, гневно обратился к пэру Стоку.
— Долго твой непобедимый витязь рачки сидеть будет. Того и гляди заснет, всю битву продрыхнет.
— Не спеши, кузен. Знать еще не время.
Да, видать, настало уже. Сигмонд обеими руками поднял Даесворду. Встал во весь свой, немалый рост.
— Пора. — Сказал, обращаясь не то в воздух, не то к королю. — У Альта правый фланг слабый. Там и наступать, как договаривались. Сенешаль через грязь пробьется. А я в центре ударю. Там берсеркеры. В них вся сила викингов. Это для меня.
Гильда встрепенулась. Схватилась за лук, обняла за холку Малыша.
— А ты здесь останешься, с королем. Со мной пойдут Ингрендсоны.
— Хорошо. — Слишком уж кротко, без обычного спора согласилась сенешалевна. — Я с королем буду.
Но Сигмонд уже не слушал, неторопливо, положив на плече Даесворду, с гриднями за спиной, он двинулся в битву. С удивлением король Саган смотрел вслед уходящего витязя. Вопреки традициям, тот ступал неторопливо, даже медлительно. Не распалял себя воинственными криками, не потрясал угрожающе оружием, не звенел броней. Молчаливы и гридни его, словно волки за вожаком по следу оленя пустились. И в этой молчаливой неспешности, увидел король свою надежду, уверовал в победу. И велел сенешалю двинуть конницу против правого крыла Альта.
Отрешенно возвышаясь над окружающими его людьми, словно и не замечая их, шел Сигмонд в самую гущу сражения. Отодвигая плечом своих, с кажущейся небрежностью, словно от назойливых комаров, отмахивался мечем от варяжских ударов, сам в бой не вступал, доверял гридням расправу с простыми ушкуйниками. Шел вперед, туда, где бесновались неуемные берсеркеры.
И вот, наконец, он, настоящий противник. Могучий, светлобородый детина в посеченной кольчуге, искореженном рогатом шлеме. Не замечает увечий. Наркотическая пена стекает с губ по спутанной бороде. Не одного уже сразил воина, и сейчас диким туром, устремился на мечника поморского. Обеими руками раскрутил секиру, прыгнул, обошел выставленный клинок, с маху рубанул как по полену. Завыл торжествуя, поднял вверх закровавленный топор, облизал лезвие. В глазах чернело безумие.
Остановился витязь, распластался в одной из своих удивительных боевых стоек, меч поднял. Ингрендсоны позади полукругом стали, защищают спину своего лорда, всяких настырных рубят. Берсеркер противника заметил, взвыл еще жутче и устремился к новой жертве.
Недвижимо ждал Сигмонд нападения. Разглядывал, изучал соображая: а где же у того шея находится. Только чуть сдвинул меч, только чуточку повернулся. Блеснула Даесворда, обезглавленное тело сделало шаг, другой, завалилось плашмя в истоптанную грязь. Витязь повел мечем и снова застыл, изготавливаясь — огромными прыжками, потрясая ищербленной секирой надвигался следующий. И опять неуловимо колыхнулся лорд двух кланов, опять на мгновенье сверкнула Даесворда. Свистнуло ветром, заскрежетала разрубаемая сталь. Чуть не пополам, наискось от плеча к бедру разрубленный, сгинул ярый воин, упал рядом с товарищем. А уже новые спешат на смену. Уже готовится Сигмонд встретить их.
С высоты дюны казался конунгу Альту витязь пламенем свечи на ветру. Только колыхался в разные стороны, стелился долу, стремительно вытягивался вверх, сам оставаясь на прежнем месте. А цвет морского воинства, словно мошкара на свет, слеталась к ратоборцу, что бы смертельно ожечься о тот огонь, чтоб навеки сгинуть в том пламени.
А меч, этот полый клинок, словно бы мечник был его продолжением, его корнями, танцевал танец смерти. То рисовал замысловатые пируэты, то замирал, чтобы неуловимо мелькнув, опять угрожающе застыть над головами, но уже со стекающей по лезвию свежей кровью.
— Не так! Не так! Оставьте витязя! Бейте ратников, грызи вас великий змей океана! — Кричал конунг своим необузданным берсеркерам. Но те его не слышали. Одурманенные грибной ядовитой мякотью, опьяненные запахом крови, они подступали и подступали к Сигмонду и падали под ударами Даесворды.
И поморцы взбодрились, не из стали нити судьбы бесноватых грибожоров плетены. Как и у всех смертных, тонки нити, не прочны, порою рвутся. Навалились на злодеев. Скопом окружают, в ближний бой не вступают, копьями со всех сторон тычут, пока кровью не изойдет, пока сила неуемная, с живицей на землю не вытечет. А там и конец проклятому.
А то, иною хитростью берут. Вот троих увлекли обманным бегством, заманили, а сами расступились, а там строй лучников изготовился, острые стрелы снаряжены, луки натянуты. Поминай грибоедов, как звали.
Разъяренно наблюдал конунг как редеет его отборная дружина. Кликнул ратников, решив, что не умением, числом надо брать колдовского воителя. Задавить телами, засыпать ударами.
Верные приказу повелителя, поспешили в сечу, пристали к витязю. Действовали расчетливо, умно, развернули сеть, метнули. Но витязь, заклюй его Хьюгин-Ворон, упал на землю, пропуская тенета, еще и меч подставил. Волшебное лезвие, словно и не рубил им сталь доспехов, словно не встречал клинки и тяжелые секиры, разрезало крепкие ячейки. Бессильно упали две половины, вреда не причинив.
А витязь уже на ногах. Бездушным, пустым взглядом посмотрел на ратников, кинулся в бой.
Теперь уже не казался он Альту огнем свечи. Пламя лесного пожара металось среди варягов и не было тому огню преграды. Неотразимы выпады, что ни удар, валится в сырую траву ратник, словно молодая осина под рукою корчевщика. Вот зарубил одного, ногой взмахнул, словно палицей расколол череп другому, проткнул третьего, отбил удар и, развернувшись, снес голову четвертому.
— Все не так! Не так, грызи его Кракен-судогубец! — Бессильной яростью хрипло ревет конунг Альт. — Не так все!
Один за другим пали, дотоле непобедимые, берсеркеры. Побиты орлы, как линялые весенние гуси. Войска топчутся на месте, а ненавистный витязь, неуязвимый, словно боги Валгаллы хранят его непотребное мясо, отводят стрелы и булаты, все машет и машет своим длиннющим мечем. Не одного уже альтового удальца зарубил и продолжает сеять вокруг себя смерть. За его спиной рыщут три беса, словно молодые волки за матерым зверюгой рвут на куски добычу. Великий урон от их мечей варягам. Нет на них управы.
Бьются гридни жестоко, умело. Не зря старательно у лорда учились чудесному его мастерству ратному. Вот и довелось нынче на супостатах науку эту опробовать. Нещадно ушкуйников секут, расчетливо. Трое словно один человек. Два мечем, один щитом. Два щитом, один мечем. Вот старший брат отступил, а младший в незащищенный бок варяга свой меч вонзил. Средний с разбойником рубится, тут старший недруга ошеломил. Следом оба брата на мечи третьего приняли, пока средний от копейщиков отбивается. Взялись и за тех.
И начал Сигмонд вперед прорубаться. Гридни не отстают, следом за лордом пиратскими телами дорогу мостят. Поморские бароны, видя великое геройство Гильдгардцев, наполнили душу радостью, а сердца отвагой. Повели своих людей в бой. А тех и принуждать не надо. Дружно и зло навалились на супостатов, последовали за Сигмондом. И кланы лордов, воодушевленные, удвоили усилия.
Не выдержали такого напора варяги. Подаваться назад начали.
Уже у самых подножий прибрежных холмов кипит сеча. Уже Сигмонд с гриднями на склонах рубятся, поднимаются все выше, за ними рвутся поморцы. Шаг за шагом теснят ушкуйничью силу. Все труднее оборонятся варягам. Вынужденно Альт двинул в бой запасной полк, с одними гриднями остался.
Сигмонд поднялся только чуточку пораньше обычного. А так, как всегда, видом нетревожен, словно не предстоит сегодня никаких дел серьезных, одна, якобы, повседневная маята. Как заведено, поделал свои ката, потом с удовольствием мылся, мочалом докрасна растерся. Гридни аж три ведра воды извели, своего лорда поливаючи. Насухо вытершись полотенцем, заботливо Гильдой поданным, затребовал завтрак. С вечера еще распорядился, что на утро изготовить. Сел за походный стол и с аппетитом, не спеша, обстоятельно откушал. Не обильно, но сытно. Как сам говорил — высококалорийно. С поначалу выпил с пяток сырых яиц, после с малой краюшкой хлеба умял добрый ломоть слегка обжаренного, с кровью внутри, мяса. Запил кружкой кислого молока, похрустел яблоком. Гридни на господина своего глядючи, тоже снедью не брезговали, наминали за обе щеки. Сенешалевне кусок в рот не лез, но витязю своему перечить не стала, принялась кушать. Споначалу силком давилась, а там и в охотку пошло. Но на месте не сиделось. Едва последний глоток глотнула, вскочила, рванулась к повозке, к амуниции.
— Да не суетись, Гильда. Спешить надо при ловле блох. — Посмеивался Сигмонд. — Успеем еще в твою Валгаллу. Перекурим вначале.
Перекурили.
— Ну пора. — Властелин Гильдгарда был уже серьезен. Одевал доспехи особо тщательно. Примеривался, сручно ли заплечные мечи Райт и Лигт [8] из ножен выходят, надежно ли саи за поясом держатся, ладно ли захалявные ножи в сапоги заправлены.
Старательно помогал Гильде облачать брони. — Не для того их одеваешь, чтоб в пекло к черту на рога лезть. Будь в ставке главнокомандования. А доспехи, это так, только для внештатной ситуации. Слышишь меня? И лук тоже, применяй исключительно в экстремальном случае. Слышишь?
— Слышу, слышу. — Гильда слышала, но в душе порешила, впрочем, не чрезмерно себе лукавя, что услышанного не понимает.
По той поре гридни коней оседлали, на Малыша попону надели, приладили к бивням стальные клинки и сами облачились в боевые одежды. Помалу собирались и отряды других лордов, выступали из лагеря, потянулись в направлении к дюнам. Сигмонд выстроил свое войско. Более уже не зубоскалил, не ухмылялся. Был собран и строг. На лице проступала, такая знакомая его соратникам, холодная отрешенность.
Проверил сбрую коней. Осмотрел снаряжение гридней, и опять таки, Гильды. У каждого амуницию проверил — плотно ли сидят латы, крепки ли перевязи. Постучал, пробуя крепость щитов. Велел вынуть мечи и кинжалы. Осмотрел остры ли. Остался удовлетворенным.
— Ну молодец! — Восхищалась Гильда своим витязем. — Истинный лорд! Мало, что давеча весь доспех, всякую мелочь перещупал, перепробовал. Так и нынче перед боем не пренебрег.
И гридням дотошность какая по душе пришлась. Разумели, что не для забавы, не по пустой барской прихоти, не ради господской спеси, так придирчив их лорд. Волкам ли не ведать, как самая что ни наесть мелкая мелочь, в битве горячей, смертной, может и жизнь спасти. А может и погубить. Вестимо, они, Ингрендсоны, истинные дети Северного Ветра, отродясь со ржавым оружием не хаживали. А уж перед сечей никак не преминут подточить, поправить. Но верно деет витязь, рьяно блюдет долг воеводы.
Взял Сигмонд обеими руками Даесворду, крутанул ею раз, другой, примеряясь. — По коням! — Скомандовал, и первым вскочил в седло.
Поскакали, как оговорено было, на встречу с лордом Стоком. С ним и кланщиками его, поспешили к королевскому шатру. Ждать Сагана не пришлось. Тот, облаченный в боевой доспех — цельнокованую стальную кирасу, с нараменниками, с поднятым, пока еще, забралом крылатого шлема, сидел уже на боевом скакуне. По один бок седла приторочен меч в полторы руки, по другой висел гребенчатый шестопер. Взволнован юный венценосец, щеками бледен, глаза воспалены бессонной ночью. Пальцы, в стальных рукавицах, то нервно повод сжимают, то конскую гриву теребят. Оруженосцы подали щит, поднесли копье. Саган копье взял, поднял, приветствуя прибывших, и махнул рукой, направив оружие в сторону моря, в сторону лагеря Альта Бездонной Бочки.
Войска выдвигались. Сырая почва все хлюпче делалась. Пешие ратники, навесив за спину щиты, положив древки копий на плечи, тяжело брели болотиной. Сапоги разом промокли, наполнились грязной жижей, неподъемно отяжелели. При каждом шаге из густой, жесткой травы вылетали тучи комаров. Возбужденные запахом потных тел, кружились над людьми, садились на лица, попадали в глаза, лезли в рот. Ратники зло поругивались.
Кони вязли в жидком грунте, проваливались на каждом шагу чуть не по колено. Отгоняя докучливых кровососов трясли гривами, обмахивались, запачканными в болотной жиже, хвостами. Не легко им своих седоков, в тяжелые доспехи одетых, по такой грязи везти. Чтоб облегчить животным дорогу, не утомить их еще до начала сражения, приказал сенешаль Короны своему отряду спешиться, вести коней на поводу.
Трудно двигался и король Саган с эскортом. Один только Малыш без натуги нес на своей широкой спине легковесную Гильду. Его могучей дикой натуре такой груз нипочем. Нипочем и болотная жижа и стебли колючих трав и редкая поросль низкорослых кустарников. На зависть всем он неутомимо трусил рядом с Сигмондовым скакуном.
Сам Сигмонд неодобрительно поглядывал на войско. Дружины перемешались, мечники, копейщики, лучники, конные и пешие, все нестройно брели растянувшись по долине. Порядок замечался только в движении коронной конницы. Тремя колоннами, по загодя сенешалем выбранным маршрутам, войска, обходя густые заросли болотной осоки, полумесяцы старичных озер, уверенно приближались к варяжским дюнам. Да еще дружно шагали дружинники лорда Стока. Под родовым стягом, с волынщиками впереди, на ходу распевали гимн клана.
— На эти отряды можно положиться. — Сказал Сигмонд Гильде. — Заметна войсковая выучка и моральное состояние на высоте.
Варяги, видя, что решились таки ноддовцы на сражение, подвигнулись таки выступить в поле, сами к битве готовиться начали. Предводитель их, Альт Бездонная Бочка натягивал кольчужную рубаху. Не легкое это занятие, тучен грозный конунг, телом крупен, дебел. Помогали ему двое дюжих, неулыбчивых оруженосцев. Сам же, довольный, улыбался. Торжествовал. Удалось таки. Заманил молодого Сагана в болотную топь, измордовал ожиданием. Осталось теперь малость — порубать их в капусту и…
Велел раздать берсеркерам доспехи, да выставить грибное питье, что разжигает ярость, снимает боль. Большая на них сегодня надежда полагается.
Спустившись к подножиям дюн, варяги растянулись боевым строем, сомкнув круглые, оббитые несколькими слоями грубой буйволиной кожи, щиты, сжимая широкие прямые мечи, знаменитой булатной ковки. Помахивали тяжелыми боевыми секирами. Посручнее перехватывали древки копий. Сами в болотину лезть не спешили, на сухом ожидали ноддовцев.
Приблизившись к неприятелю, остановился король на загодя запримеченном пригорке, песчаном бугорке малом, посреди хлябей сырых. Там и штандарт установили, туда все лорды и съехались. Стали войска, растянутые да перемешанные в боевые поряди строить.
По центру, где в обычае варягов было основной удар наносить, поставили отряды баронов. Эти пешие латники и оружием и навыками подобны неприятелю приходились. Во многих больших битвах да малых стычках переняли у тех и военное мастерство и стойкость ратную.
Случалось конечно, ссорились промеж себя владельцы прибрежных замков. Бывало, доходило дело до сшибок, обнажались мечи, проливалась кровь. Но, испоконвечная угроза, приносимая гиперборейскими ветрами, гасила эти распри, не позволяла им перерасти в бесконечную, изнуряющую файду. Чтобы не потерять в огне пиратского набега феод, свободу, а то и саму жизнь, приходилось забывать мелкие обиды. И только лишь причаливали к берегу варяжские драгоны, тотчас спешили выручать соседа. А в другой раз помогал сосед.
От того, в преддверии битвы с самим конунгом Альтом, бароны единодушно признали главенство могучего Рансонборга. Не только силою выделялся он среди прочих, но прославился военною удачей и отвагой. Сейчас, широкоплечий, густогривый, скакал перед войском — выравнивал шеренги, отдавал последние приказы.
Плотнее смыкались ратники. Плечом к плечу, дружина подле дружины готовились поморцы решительно сразиться с давним северным злом.
На крыльях ноддовского разместили дружины прибывших лордов. Там особого порядка не было. Сюзерены в угоду своим спесям, в ущерб общей стратегии, воинов кланов не перемешивали, каждая дружина особняком держалась. От того стройности порядков не наблюдалось — пешие, конные, стрелки и тяжелая пехота, располагались как попало. Где народу избыток, где, по малолюдности клана, совсем жидко.
Сигмонд хмурился. Опасался фланговой атаки разбойников. Наступление вдоль речных берегов грозило окружением королевской армии. Сомневался Мондуэл, что смогут ноддовцы в кольце противника удержать позиции. Скорее ударятся в панику, а это — конец.
Да и сенешаль, видя такую безалаберность, до поры до времени, пока гать готова не будет, держал своих рубак, хоть и позади шеренг, да в центре. Угрожал Альту лобовой атакой. А, про всякий случай, на краю правого крыла разместил дружину пэра Стока. Знал — подведет. Ни в верности, ни в храбрости Перстеневцев сомнений не держал.
И верно поступил старый воевода. Так и не решился конунг, середку войска ослабить, не отважился на охватывающие удары. На счастье ноддовцев не сменил построение отрядов.
Вперед войска варяжского, на огромном буланном жеребце, выехал могучий боец. Раз, другой проскакал между ратями, плашмя бил мечем по щиту. Зычным басом вызывал на поединок.
Нерешительно переминались ноддовцы, супротив такого богатыря робели — не устоять ведь. А варяг, видя замешательство противника, начал частить людей короля охальными словами, своей силой похваляться.
— Вот какой выискался, — гневилась сенешалевна. — Что ж ему пыль с ушей не постряхнет! Аника воины!
— Мне что ли прикажешь? — Лениво поинтересовался Сигмонд.
— Вот еще чего! Много чести! Я сама управлюсь.
Сигмонд, удивленный, посмотрел на подругу. — Да прилично ли это? Тут, судя по всему, предполагается честный поединок.
— Он нас честит, а мы к нему честь по чести должны? Может еще под кильт велишь рыбоглота целовать?
— Нет, под кильт не надо. — Согласился витязь.
Гильда, научилась уже не суетиться, плавно вынула из колчана белоперую стрелу, наложила на тетиву. Наклонилась, сорвала былинки, пустила их по ветру, определяя силу того и направление. Подняла лук, натянула жилу, тщательно прицелилась.
Поперхнулся варяг бранным словом. Схватился вражина рукою за пробитое горло. Выпучил глаза, харкнул кровью, и вывалился из седла. Словно куль нечистот шмякнулся в болотную траву, только истошно расквакалась придавленная лягушка.
Примолкли с обеих сторон ратники, пораженные такой коварною победой, срамной смертью единоборца. Саган нахмурился, глазами по рядам повел, ища того нечестивого стрелка. И другие недовольно оглядывались.
Гильда вскинула лук вверх. — Йоха-йоха-о-о! — Прокричала боевой клич клана. — Нодд! Нодд!
Захохотал сенешаль, руками по стальным набедренникам захлопал. Засмеялся и король. — Нодд! Нодд! — Закричали монаршие гридни.
— Нодд! Нодд! — Подхватили ратники, загудели волынки, задвигались знамена. Войско двинулось на врага.
Первые ряды варягов, скрываясь за щитами, опустились на землю, открывая стоящих позади себя стрелков. Зазвенели луки, засвистели стрелы. Ноддовцы ответили. Раздались первые крики боли, первые люди попадали, уязвленные каленой сталью.
Расталкивая строй вперед морского воинства выбежала орава здоровенных мужиков. Ражие молодцы, все как на подбор рослые, широкогрудые, косая сажень в плечах.
— Берсеркеры. — Тяжелый вздох прокатился по рядам ноддовцев. Увлекаемые неистовыми воителями, варяги устремились в битву. Грудь о грудь ударились дружины.
Звон, треск, скрежет. Сшибаются мечи, искрами брызжут, щербятся. Ломаются копья, раскалываются щиты, гнутся брони. Глубоко в плоть, сквозь кожу доспехов, сквозь кости, врубаются стальные клинки, горячая кровь проливается на сыру землю. Топот многих ног, крики ярости и хрип внезапной запредельной боли.
Давит враг. Крепки и настойчивы пираты, яростен натиск берсеркеров. Проломили они, тяжелыми своими секирами, своей неуемной лютостью, ряды поморских дружин, врезались внутрь шеренг. За ними ушкуйники устремились. По всему полю кипит сеча, водоворотами кружит, смерчами ходит.
Тяжко ноддовцам приходится. Поддаваться начали, отступать помалу.
А, укрывшись за деревьями, вгрызался в болотные заросли работный люд. Уже на два полета стрелы проложена дорога. Мостят третий.
Только штандарт сенешаля Короны, развевается над полем боя. Сам старый воин, не доверяет другим, не брезгует грязь месить, самолично руководит работами. На седой бороде налипла болотная тина, во взоре упорство, в руках меч. На лезвии кровь свежая. Упирался один лежебока, собачий сын. Бунтовал и других подбивал ослушничать. Теперь его трясина засосала.
Работа движется. А тяжек труд. По колено, а то и по пояс в гнилой жиже, в грунт сваи заколачивают, поверх укладывают бревна, скрепляют жердями, вяжут настилы.
Все дальше, вглубь болота уходит гать.
— Шибче ложите! Шибче, песье вымя! — Непреклонен сенешаль. Медлить не можно. Рвутся варяги к королевскому знамени, гибнут ноддовцы, помалу подаются под губительным натиском берсеркеровских топоров.
— Шибче! Шибче!
— Да как шибче? Ноги вязнут, каждый шаг, словно по два пуда к сапогам привесили. Комарье стаями вьется, продохнуть нету мочи, во рту противная кислость разжеванного кровососа. В жиже пиявки изводят. Осока, острыми листьями, руки режет. Соленый пот глаза ест, да как утереться, когда руки не по локоть, по самые плечи в грязи да тине.
— Шибче! Шибче! — Подгоняет сенешаль, плашмя мечем по спинам лупит.
Да не сенешаль торопит. Торопит шум близкой битвы. Торопят победные крики супостатов, торопят смертные стоны ноддовцев. Шибче надыть, шибче. Бьют наших. Смертным боем бьют.
Налегают люди на работу. Уже не по трое — по двое кобенят тяжелые стволы по неверной скользкой дороге. По самую шею в гнилой ил ныряют, сваи бьют. Бегом жерди доставляют.
Шибче надыть.
Ратная удача все явственней отворачивалась от королевского войска, перевес был на стороне неприятеля. Закрепившись на флангах, упираясь на речные потоки, варяги, ведомые неистовыми берсеркерами, теснили ноддовцев в центре. Те все больше подавались назад. Яростно боронились, но шаг за шагом отступали, и отступление это грозило перейти в панику бегства. Пираты, почуяв слабину, удвоили наступательный напор. Еще чаще заработали мечи и бодро трубили конунговы герольды в морские раковины.
Зловеще скалился Альт — еще немного и побегут ноддовцы, тогда ломай, круши, бей. Всех руби, не жалей, не до пленных сегодня. Вперед к холму со штандартом. Вперед к обозам и палаткам. Добыча впереди манила.
Прорвав центр, варяги сомнут королевских гридней, разметут остатки коронного войска. И либо смерть, либо позор бегства предстоит выбирать Сагану. Нервно ударил монарх по луке седла, гневно обратился к пэру Стоку.
— Долго твой непобедимый витязь рачки сидеть будет. Того и гляди заснет, всю битву продрыхнет.
— Не спеши, кузен. Знать еще не время.
Да, видать, настало уже. Сигмонд обеими руками поднял Даесворду. Встал во весь свой, немалый рост.
— Пора. — Сказал, обращаясь не то в воздух, не то к королю. — У Альта правый фланг слабый. Там и наступать, как договаривались. Сенешаль через грязь пробьется. А я в центре ударю. Там берсеркеры. В них вся сила викингов. Это для меня.
Гильда встрепенулась. Схватилась за лук, обняла за холку Малыша.
— А ты здесь останешься, с королем. Со мной пойдут Ингрендсоны.
— Хорошо. — Слишком уж кротко, без обычного спора согласилась сенешалевна. — Я с королем буду.
Но Сигмонд уже не слушал, неторопливо, положив на плече Даесворду, с гриднями за спиной, он двинулся в битву. С удивлением король Саган смотрел вслед уходящего витязя. Вопреки традициям, тот ступал неторопливо, даже медлительно. Не распалял себя воинственными криками, не потрясал угрожающе оружием, не звенел броней. Молчаливы и гридни его, словно волки за вожаком по следу оленя пустились. И в этой молчаливой неспешности, увидел король свою надежду, уверовал в победу. И велел сенешалю двинуть конницу против правого крыла Альта.
Отрешенно возвышаясь над окружающими его людьми, словно и не замечая их, шел Сигмонд в самую гущу сражения. Отодвигая плечом своих, с кажущейся небрежностью, словно от назойливых комаров, отмахивался мечем от варяжских ударов, сам в бой не вступал, доверял гридням расправу с простыми ушкуйниками. Шел вперед, туда, где бесновались неуемные берсеркеры.
И вот, наконец, он, настоящий противник. Могучий, светлобородый детина в посеченной кольчуге, искореженном рогатом шлеме. Не замечает увечий. Наркотическая пена стекает с губ по спутанной бороде. Не одного уже сразил воина, и сейчас диким туром, устремился на мечника поморского. Обеими руками раскрутил секиру, прыгнул, обошел выставленный клинок, с маху рубанул как по полену. Завыл торжествуя, поднял вверх закровавленный топор, облизал лезвие. В глазах чернело безумие.
Остановился витязь, распластался в одной из своих удивительных боевых стоек, меч поднял. Ингрендсоны позади полукругом стали, защищают спину своего лорда, всяких настырных рубят. Берсеркер противника заметил, взвыл еще жутче и устремился к новой жертве.
Недвижимо ждал Сигмонд нападения. Разглядывал, изучал соображая: а где же у того шея находится. Только чуть сдвинул меч, только чуточку повернулся. Блеснула Даесворда, обезглавленное тело сделало шаг, другой, завалилось плашмя в истоптанную грязь. Витязь повел мечем и снова застыл, изготавливаясь — огромными прыжками, потрясая ищербленной секирой надвигался следующий. И опять неуловимо колыхнулся лорд двух кланов, опять на мгновенье сверкнула Даесворда. Свистнуло ветром, заскрежетала разрубаемая сталь. Чуть не пополам, наискось от плеча к бедру разрубленный, сгинул ярый воин, упал рядом с товарищем. А уже новые спешат на смену. Уже готовится Сигмонд встретить их.
С высоты дюны казался конунгу Альту витязь пламенем свечи на ветру. Только колыхался в разные стороны, стелился долу, стремительно вытягивался вверх, сам оставаясь на прежнем месте. А цвет морского воинства, словно мошкара на свет, слеталась к ратоборцу, что бы смертельно ожечься о тот огонь, чтоб навеки сгинуть в том пламени.
А меч, этот полый клинок, словно бы мечник был его продолжением, его корнями, танцевал танец смерти. То рисовал замысловатые пируэты, то замирал, чтобы неуловимо мелькнув, опять угрожающе застыть над головами, но уже со стекающей по лезвию свежей кровью.
— Не так! Не так! Оставьте витязя! Бейте ратников, грызи вас великий змей океана! — Кричал конунг своим необузданным берсеркерам. Но те его не слышали. Одурманенные грибной ядовитой мякотью, опьяненные запахом крови, они подступали и подступали к Сигмонду и падали под ударами Даесворды.
И поморцы взбодрились, не из стали нити судьбы бесноватых грибожоров плетены. Как и у всех смертных, тонки нити, не прочны, порою рвутся. Навалились на злодеев. Скопом окружают, в ближний бой не вступают, копьями со всех сторон тычут, пока кровью не изойдет, пока сила неуемная, с живицей на землю не вытечет. А там и конец проклятому.
А то, иною хитростью берут. Вот троих увлекли обманным бегством, заманили, а сами расступились, а там строй лучников изготовился, острые стрелы снаряжены, луки натянуты. Поминай грибоедов, как звали.
Разъяренно наблюдал конунг как редеет его отборная дружина. Кликнул ратников, решив, что не умением, числом надо брать колдовского воителя. Задавить телами, засыпать ударами.
Верные приказу повелителя, поспешили в сечу, пристали к витязю. Действовали расчетливо, умно, развернули сеть, метнули. Но витязь, заклюй его Хьюгин-Ворон, упал на землю, пропуская тенета, еще и меч подставил. Волшебное лезвие, словно и не рубил им сталь доспехов, словно не встречал клинки и тяжелые секиры, разрезало крепкие ячейки. Бессильно упали две половины, вреда не причинив.
А витязь уже на ногах. Бездушным, пустым взглядом посмотрел на ратников, кинулся в бой.
Теперь уже не казался он Альту огнем свечи. Пламя лесного пожара металось среди варягов и не было тому огню преграды. Неотразимы выпады, что ни удар, валится в сырую траву ратник, словно молодая осина под рукою корчевщика. Вот зарубил одного, ногой взмахнул, словно палицей расколол череп другому, проткнул третьего, отбил удар и, развернувшись, снес голову четвертому.
— Все не так! Не так, грызи его Кракен-судогубец! — Бессильной яростью хрипло ревет конунг Альт. — Не так все!
Один за другим пали, дотоле непобедимые, берсеркеры. Побиты орлы, как линялые весенние гуси. Войска топчутся на месте, а ненавистный витязь, неуязвимый, словно боги Валгаллы хранят его непотребное мясо, отводят стрелы и булаты, все машет и машет своим длиннющим мечем. Не одного уже альтового удальца зарубил и продолжает сеять вокруг себя смерть. За его спиной рыщут три беса, словно молодые волки за матерым зверюгой рвут на куски добычу. Великий урон от их мечей варягам. Нет на них управы.
Бьются гридни жестоко, умело. Не зря старательно у лорда учились чудесному его мастерству ратному. Вот и довелось нынче на супостатах науку эту опробовать. Нещадно ушкуйников секут, расчетливо. Трое словно один человек. Два мечем, один щитом. Два щитом, один мечем. Вот старший брат отступил, а младший в незащищенный бок варяга свой меч вонзил. Средний с разбойником рубится, тут старший недруга ошеломил. Следом оба брата на мечи третьего приняли, пока средний от копейщиков отбивается. Взялись и за тех.
И начал Сигмонд вперед прорубаться. Гридни не отстают, следом за лордом пиратскими телами дорогу мостят. Поморские бароны, видя великое геройство Гильдгардцев, наполнили душу радостью, а сердца отвагой. Повели своих людей в бой. А тех и принуждать не надо. Дружно и зло навалились на супостатов, последовали за Сигмондом. И кланы лордов, воодушевленные, удвоили усилия.
Не выдержали такого напора варяги. Подаваться назад начали.
Уже у самых подножий прибрежных холмов кипит сеча. Уже Сигмонд с гриднями на склонах рубятся, поднимаются все выше, за ними рвутся поморцы. Шаг за шагом теснят ушкуйничью силу. Все труднее оборонятся варягам. Вынужденно Альт двинул в бой запасной полк, с одними гриднями остался.