Александр А. ЕРМАКОВ
СИЛА ЗВЕРЯ
Витязь Небесного Кролика
Книга вторая
ИНТРОДУКЦИЯ
Шуршащая ночь. Тени в тени. Катафоты барьеров — огни обманки. Плацента салона наполнена негой занудливых блюзов пустого эфира. Водителю скучно. Он чешется вяло и левой рукою висит на баранке. Дорога нудна. Есть приятней забавы чем ночью тащиться разбитой дорогой. Но, дело такое, как нам приказали. Пахану виднее.
Однообразие пустынной трассы нарушил знак ограничения скорости. Впереди огни блокпоста дорожной полиции. Водитель дисциплинированно тормозит. Черепашьей скорость въезжает в свет прожекторов. Останавливается на отмашку полосатого жезла.
Старшина, тертый кусок, автомат на плече висит, не торопясь подходит. Кругом обшагивает, рассматривает дорогую машину, потом водителя.
Про себя матерится. — Черт бы побрал сегодняшнюю ориентировку. Все туманно, все общими словами, ничего конкретно. Уже третий похожий. А таких похожих пруд пруди. Но исполнять надо.
Оглянулся, проверяя действия подчиненных. Все хорошо. Один автоматчик грамотно расположился сзади с боку. Контролирует ситуацию. Второй, подальше, впереди, то на дорогу посматривает, то на старшину поглядывает.
Откозырял полицейский, представился. — Ваши документы.
Водитель зевает, передает через раскрытое окошко требуемое. Снова зевает.
Полицейский про себя отмечает — спокоен водитель, не суетится, не заискивает и не хамничает. Знать в себе уверен. А вот ноготь левого мизинца… Длинноват то ноготок. К бумагам присмотрелся. Все по форме. Права, как права, техпаспорт тоже. Да в ориентировке сказано: «при себе может иметь фальшивые документы на неизвестную фамилию». Мудилы. Поди в ночи разберись, натуральные удостоверения или липовые. Сейчас такие клепают, экспертиза и та выяснить не может. Ладно, майору решать.
Вообще то похож не очень. Но старый мент что-то унюхал. Неуловимое, необъяснимое, но знакомое. Есть что-то сомнительное в этом моложавом, дорого одетом мужчине. Что-то неприличное. Но и что-то непонятное. Дисциплинированный водитель, не походил на законопослушного гражданина. Хотя, нынче от доброй половины владельцев дорогих автомобилей криминалом пованивает.
— Выйдите из машины. Руки за спину.
Сам отступил подальше от линии огня. Мельком взглянул на подчиненных. Молодцы. Первый ноги пошире расставил, автомат наизготовку держит. Второй, не ожидая команды, поближе подтянулся, оружие с плеча скинул. Никуда голубчик не денется, если пошалить надумает.
Не надумал. Грамотно вышел. Не торопливо, без резких движений, руки держал на виду. Лениво по сторонам огляделся, на бронежилетных автоматчиков, после на старшину взглянул.
Развернулся, сплел на крестце пальцы.
— В чем, собственно, проблемы? — Спросил словно от нечего делать, как без нужды здоровьем интересуются .
— Да, — уклончиво пробурчал старшина. — Проверка. Формальность. — И, для надежности, защелкнул наручники.
Водитель и это воспринял с будничным спокойствием.
— Или дурак, или привык к такому обращению. Пускай майор голову себе сушит. — Вы, тут пока сами. — Обратился к подчиненным. И к водителю, приудерживая его за локоть. — Проходите вон в те двери, на второй этаж.
Тот безропотно подчинился.
Дежуривший майор, мясистый, красномордый служака, видавший, бравший и утомленный, чистил ножичком румяное яблоко. Намеревался закусить. Отвлекли, помешали.
— Ну, что там у тебя еще? — Спросил недовольно. Вздохнул, с сожалением отложил постороннее.
— Да, вот, по ориентировке доставил.
— Ох, скривился майор. Ориентировка эта сидела и у него в тренированной печенке. Дурь сплошная. Только людей тревожить. Когда эти умники из Управления научаться рассылать дельное? Видать никогда. Снова вздохнул.
Взглянул на задержанного. Губами почмокал. — А ведь старшина прав. Странный господин. Особенно глаза. Какие они? Нет, не наглые, не испуганные и не грустные, тоски тюремной в них нет. Скучающие! Точно, скучающие. Очень скучающие. Словно надоело им видеть и легавых и протоколы и наручники. Набрыдло до смерти.
Уже не сожалея об отложенном яблочке потянулся за регистрационным журналом и, заодно, бестолковую ориентировку достал. — Присаживайтесь. Сейчас разберемся. Не волнуйтесь. — Брякнул, и сам себя отругал: — У, старый дурак. Заволнуется этот, куда там. Держи карман шире.
Задержанный бровь изогнул, словно внутренний монолог расслышал, словно согласился с майором — да, мол, забоялся я всех вас больно, щас родимчик хватит.
Расслабленно стал опускаться на табурет. Но крепкими ягодицами потертой доски не коснулся. Сумудрился невероятно скукожиться, изогнуться, извертеться. Словно первоклашка через скакалку, проскочил над скованными руками. Взвился стальной пружиной, с развороту, с маху, врезал ботинком по удивленной старшинской физиономии. Повыше отворота бронежилета, пониже шлема, точно в скулу острием носка попал.
— Ах, ты, вражина! Да я тебя сейчас! — Хотел было заругаться майор. Хотел было за табельным пистолетом потянуться. Куда там. Сейчас не успел. Костяшками, сложенных в замок, пальцев, получил в уязвимость виска. Только крякнул, отправляясь в беспамятство тяжелой черепно-мозговой травмы.
Водитель, в будущем протоколе «неизвестное(ные) лицо(лица)», а в миру блатном — Фартовый, самоназванный Локимен, напряженно прислушался. Скользнул к окну, осторожно поглядел. В свете прожекторов оба автоматчика замечательно просматривались. Несли размеренную службу, ни о чем не догадываясь. Шума, а не много его то и было, не услышали. Фартовый пнул ногой, переворачивая по сподручнее старшину. Извлек ключи, разомкнул стальные обручи оков.
Вынул из кармана нитяные перчатки, натянул на пальцы. Поднял со стола ориентировку, внимательно прочитал. Положил на место, а нож взял. По привычке доводить дело до бессомненного конца, аккуратно, чтоб кровью не измазаться, полоснул по сонной артерии умирающего майора. Следом прирезал и недобитого старшину.
Подхватил «калаша». Взглянул в контрольную прорезь рожка. Довольно усмехнулся знакомой матовости бронзового капсуля. Дважды клацнул предохранителем, ставя на автоматический. Передернул затвор, проверил положение прицельной планки. Спиной вдоль стенки, неслышно спустился с лестницы, прижался к косяку двери, выключил свет, носком ноги легонько приоткрыл створку. Невидимый в темноте проема, мгновение оценивал расположение мишеней, оценил и окружающую обстановку. Подходяще. Вскинул автомат. Неторопливо, тщательно прицелился.
Открыл огонь.
Съехав на знакомый проселок, выключил фары — ему хватало и половинной луны. Проехав немного остановился. Прислушался к звукам оставленной трассы. Позевал. Закурил папиросу, в окошко поплевал. Побарабанил пальцами по рулю, вспоминая прочитанную ориентировку.
Подзаборно матюгнулся, загнул большой палец. — Да, была у легавых наводка. Какая то сука сдала, стуканула мусорам. И, кажется, известная сука. Нет проблем, разберемся, дело техники. А сейчас надо линять. Сменить портрет, сбросить паленую тачку. И нафиг с пляжа.
Врубил передачу, тронулся в направлении, ему одному известной, блат-хаты.
Все путем.
Однообразие пустынной трассы нарушил знак ограничения скорости. Впереди огни блокпоста дорожной полиции. Водитель дисциплинированно тормозит. Черепашьей скорость въезжает в свет прожекторов. Останавливается на отмашку полосатого жезла.
Старшина, тертый кусок, автомат на плече висит, не торопясь подходит. Кругом обшагивает, рассматривает дорогую машину, потом водителя.
Про себя матерится. — Черт бы побрал сегодняшнюю ориентировку. Все туманно, все общими словами, ничего конкретно. Уже третий похожий. А таких похожих пруд пруди. Но исполнять надо.
Оглянулся, проверяя действия подчиненных. Все хорошо. Один автоматчик грамотно расположился сзади с боку. Контролирует ситуацию. Второй, подальше, впереди, то на дорогу посматривает, то на старшину поглядывает.
Откозырял полицейский, представился. — Ваши документы.
Водитель зевает, передает через раскрытое окошко требуемое. Снова зевает.
Полицейский про себя отмечает — спокоен водитель, не суетится, не заискивает и не хамничает. Знать в себе уверен. А вот ноготь левого мизинца… Длинноват то ноготок. К бумагам присмотрелся. Все по форме. Права, как права, техпаспорт тоже. Да в ориентировке сказано: «при себе может иметь фальшивые документы на неизвестную фамилию». Мудилы. Поди в ночи разберись, натуральные удостоверения или липовые. Сейчас такие клепают, экспертиза и та выяснить не может. Ладно, майору решать.
Вообще то похож не очень. Но старый мент что-то унюхал. Неуловимое, необъяснимое, но знакомое. Есть что-то сомнительное в этом моложавом, дорого одетом мужчине. Что-то неприличное. Но и что-то непонятное. Дисциплинированный водитель, не походил на законопослушного гражданина. Хотя, нынче от доброй половины владельцев дорогих автомобилей криминалом пованивает.
— Выйдите из машины. Руки за спину.
Сам отступил подальше от линии огня. Мельком взглянул на подчиненных. Молодцы. Первый ноги пошире расставил, автомат наизготовку держит. Второй, не ожидая команды, поближе подтянулся, оружие с плеча скинул. Никуда голубчик не денется, если пошалить надумает.
Не надумал. Грамотно вышел. Не торопливо, без резких движений, руки держал на виду. Лениво по сторонам огляделся, на бронежилетных автоматчиков, после на старшину взглянул.
Развернулся, сплел на крестце пальцы.
— В чем, собственно, проблемы? — Спросил словно от нечего делать, как без нужды здоровьем интересуются .
— Да, — уклончиво пробурчал старшина. — Проверка. Формальность. — И, для надежности, защелкнул наручники.
Водитель и это воспринял с будничным спокойствием.
— Или дурак, или привык к такому обращению. Пускай майор голову себе сушит. — Вы, тут пока сами. — Обратился к подчиненным. И к водителю, приудерживая его за локоть. — Проходите вон в те двери, на второй этаж.
Тот безропотно подчинился.
Дежуривший майор, мясистый, красномордый служака, видавший, бравший и утомленный, чистил ножичком румяное яблоко. Намеревался закусить. Отвлекли, помешали.
— Ну, что там у тебя еще? — Спросил недовольно. Вздохнул, с сожалением отложил постороннее.
— Да, вот, по ориентировке доставил.
— Ох, скривился майор. Ориентировка эта сидела и у него в тренированной печенке. Дурь сплошная. Только людей тревожить. Когда эти умники из Управления научаться рассылать дельное? Видать никогда. Снова вздохнул.
Взглянул на задержанного. Губами почмокал. — А ведь старшина прав. Странный господин. Особенно глаза. Какие они? Нет, не наглые, не испуганные и не грустные, тоски тюремной в них нет. Скучающие! Точно, скучающие. Очень скучающие. Словно надоело им видеть и легавых и протоколы и наручники. Набрыдло до смерти.
Уже не сожалея об отложенном яблочке потянулся за регистрационным журналом и, заодно, бестолковую ориентировку достал. — Присаживайтесь. Сейчас разберемся. Не волнуйтесь. — Брякнул, и сам себя отругал: — У, старый дурак. Заволнуется этот, куда там. Держи карман шире.
Задержанный бровь изогнул, словно внутренний монолог расслышал, словно согласился с майором — да, мол, забоялся я всех вас больно, щас родимчик хватит.
Расслабленно стал опускаться на табурет. Но крепкими ягодицами потертой доски не коснулся. Сумудрился невероятно скукожиться, изогнуться, извертеться. Словно первоклашка через скакалку, проскочил над скованными руками. Взвился стальной пружиной, с развороту, с маху, врезал ботинком по удивленной старшинской физиономии. Повыше отворота бронежилета, пониже шлема, точно в скулу острием носка попал.
— Ах, ты, вражина! Да я тебя сейчас! — Хотел было заругаться майор. Хотел было за табельным пистолетом потянуться. Куда там. Сейчас не успел. Костяшками, сложенных в замок, пальцев, получил в уязвимость виска. Только крякнул, отправляясь в беспамятство тяжелой черепно-мозговой травмы.
Водитель, в будущем протоколе «неизвестное(ные) лицо(лица)», а в миру блатном — Фартовый, самоназванный Локимен, напряженно прислушался. Скользнул к окну, осторожно поглядел. В свете прожекторов оба автоматчика замечательно просматривались. Несли размеренную службу, ни о чем не догадываясь. Шума, а не много его то и было, не услышали. Фартовый пнул ногой, переворачивая по сподручнее старшину. Извлек ключи, разомкнул стальные обручи оков.
Вынул из кармана нитяные перчатки, натянул на пальцы. Поднял со стола ориентировку, внимательно прочитал. Положил на место, а нож взял. По привычке доводить дело до бессомненного конца, аккуратно, чтоб кровью не измазаться, полоснул по сонной артерии умирающего майора. Следом прирезал и недобитого старшину.
Подхватил «калаша». Взглянул в контрольную прорезь рожка. Довольно усмехнулся знакомой матовости бронзового капсуля. Дважды клацнул предохранителем, ставя на автоматический. Передернул затвор, проверил положение прицельной планки. Спиной вдоль стенки, неслышно спустился с лестницы, прижался к косяку двери, выключил свет, носком ноги легонько приоткрыл створку. Невидимый в темноте проема, мгновение оценивал расположение мишеней, оценил и окружающую обстановку. Подходяще. Вскинул автомат. Неторопливо, тщательно прицелился.
Открыл огонь.
Съехав на знакомый проселок, выключил фары — ему хватало и половинной луны. Проехав немного остановился. Прислушался к звукам оставленной трассы. Позевал. Закурил папиросу, в окошко поплевал. Побарабанил пальцами по рулю, вспоминая прочитанную ориентировку.
Подзаборно матюгнулся, загнул большой палец. — Да, была у легавых наводка. Какая то сука сдала, стуканула мусорам. И, кажется, известная сука. Нет проблем, разберемся, дело техники. А сейчас надо линять. Сменить портрет, сбросить паленую тачку. И нафиг с пляжа.
Врубил передачу, тронулся в направлении, ему одному известной, блат-хаты.
Все путем.
Глава 1. Гильдгард
Поскреб летописец куцую бороденку, за ухом почесал. Лучину подправил, обмакнул перо в чернила, по пергаментному листу заскрипел: "Многая славныя геройства свершил витязь Сигмонд и был провозглашен лордом двух кланов и венчан двумя коронами в поднебесье Холмов, прозываемых в народе Вороньими. Горы и небо свидетель сей клятвы, сего миропомазания. И под длань его приходил многий народ и принимал он всех ласково. И маломестно стало в теснинах Вороньих Холмов и сошед Сигмонд и люди его на равнину в удельные земли, в свою вотчину, изгнал нечестивых скореновцев и створиша град и нарекоша имя ему Гильдгард. И бяше около того града лес и бор велик и нивы тучны и пашни плодоносны бяху мужи мудры и отважны и нарицахуся Волки, а оратаи старательны и смирены. В том граде основаша Сигмонд престол и правил мудро.
А как настало лето сего года…".
Сумрачный ходил Сигмонд по палатам новоотстроенного замка, думу думал. Наконец сказал: — Знаешь, Гильда, нехорошо получается, лордствуем мы тут вроде бы как самозвано. Надо съездить хоть к королю, хоть к герцогу, чтоб весь протокол соблюсти.
— А как другие, без всяких герцогов, лордствуют?
— Нам другие не указ.
Не так уж и хотелось Гильде опять доставать дорожные одежды, надежно в сундуки сложенные, грибом-мухогубом от моли переложенные, но… Прав лорд Сигмонд. Надо собираться в путь-дорогу.
Собираться сенешалевне не долго. Все в походе надобное на своем месте хранится, все в исправности, все в достатке. Старая Мунгрена повозка заново отремонтирована, колеса обильно жирным дегтем смазаны, заместо изношенного, дождями да ветрами побитого, новый, свежей, крепкой материи, тент натянут — любые ливни ему нипочем. Упряжь починена, поменяна, кони сытые, крепкие в безделии застоялись, копытами бьют, трясут гривами, просятся в путь. Кузнец, мастер умелый, старательно подковал, на совесть сработал, не охромеют, на каменистых дорогах ноги не собьют.
Да, вот, как хозяйство без присмотра покинуть? Не та она, голоногая, простоволосая девчонка с разбитыми коленками, что на ременном поводке брела, спотыкалась по задичалым тропинкам Блудного Бора, оплеухами кормилась, затрещинами лакомилась. Нынче не-е-е. Нынче она владетельная леди Гильда, два клана ей подвластны и еще много другого люда, за хозяйку ее привечают.
Спору нет, хорошо было дома под родительским кровом. Только, по правде сказать, скудна родительская вотчина, тесна крепостенка, малолюдна. Бедна стояла осторонь путей торных, торговых. Глухомань захолустная. Земли скудно, а угодий, вовсе пустяк, все больше неудобья, яры да овраги, приют зверя дикого. Поселяне, пахали мало, все больше по пустошам коз пасли, в лесах бортничали, да лыко драли. В нужде жили, впроголодь.
Да и что ждало ее дальше? Не так высокороден ее отец, не так богат, чтоб выдать дочь за владетельного сеньора. Вот и уготован ей удел мужней жены кого-нибудь из младших сынов малопоместного лорда. Суждено было быть довеку в подчинении старшей заловки. И что тогда проку в ее, Гильдиных, знаниях, умениях? Один вред, одно горе. Худо ученная хозяйка, завидущая да толстомясая, только б тиранила младшую родственницу, только б держала в черном теле, чтоб знала, чтоб помнила та, кто в поместье барыня. Чтоб неповадно было, даже в помыслах ночных, видеть себя хозяйкой.
А отчий дом… еще прейдет пора, еще отстроим. — Думала Гильда.
А нынешние владения хороши. Обширен феод, просторен. Нивы плодородны, земли тучны, сенокосы обильны. Леса — боры да дубравы, в строительстве деревья необходимые, многополезные, в большом достатке произрастают.
Без крови отвоевали замок. Стоял в нем малый гарнизон Скореновский, во главе с наказным сенешалем. При виде наступающего войска ворота скоро заперли, у бойниц ратники в бронях, с копьями да луками выстроились. Под флагом клана сам сенешаль стоит, в руках меч держит. Да только нет куражу у наймитов. Войско оружием грозится, но не уверенно как-то, с робостью. Не так других пугая, как себя раззадоривая.
Оставили Волки жен и детей позади, с ними немощных и больных, подступили к стенам. Сигмонд, в своих сверкающих, волшебных доспехах, выехал вперед войска. Бесстрашно, на рысях подскакал к самим запертым воротам.
— Я — лорд Сигмонд, витязь Небесного Кролика объявляю вам свою волю. Дабы избегнуть ненужного кровопролития и всех вас не загубить, велю открыть ворота и сдать замок его истинным хозяевам, коварством Скореновским отнятого. Разрешаю выехать с оружием и знаменами, забрать с собой, все свои вещи, которые увезти сможете. Уйдете невредимыми, в том вам мое слово. Сроку даю, — воткнул Сигмонд в землю страшный свой меч Даесворду, — пока тень не коснется ворот. Тогда штурмом возьму, пленных не будет. И в том мое слово.
Задумался крепко наказной сенешаль. Ранее, когда были живы оба Скорены и дядька и племянник, боронил бы замок против самих бесов подземного мира, не так они страшны, как гнев лордовский. А сейчас другие времена наступили, карать нынче некому. Лорды мертвы, их погубитель против ворот стоит и сила за ним. Наследника прямого нет, претенденты промеж собой грызутся, спорят, скоро до резни дело дойдет, его измену не заметят нынче, не припомнят позже, днесь иные у них докуки, чем замок Волчий, чем феод дальний, непокорный.
Смутные времена. Нету резону жизнь ложить, смерть принимать. А что смерть, в том сомнения нету. Вон, она, у самых ворот стоит, латами сверкает, булатом звенит. С тенью меча войдет в замок, никого не минет, не помилует. В том слово витязя, слово крепкое, слово заветное. Лорд Сигмонд, шутки не шутит, сказки не сказывает — головы с плеч долой рубит. Два раза не бьет — богатырской руке одного довольно. Куда ж супротив такого ратиборщика простоять, как продержаться, какой силою замок отстоять? Вон скольких молодцев в чистом поле, у дороги меж холмами побил, скольких удальцов смерти предал. Все на сыру землю полегли. А были те молодцы — гридни лордовские, бойцы знатные, рубаки отменные, не чета сенешалевым бражникам.
Дружина замковая — служилый люд, зело ненадежна, кланщиков нет, одни псы войны, наймиты ратные. Да и тем давно не плачено. По оброк, по недоимками в село прискакать, на то еще кое как горазды, а вот в жаркой сече, в смертном бою им веры не имать. Предадут, одного покинут, сами в убег пойдут, животы спасаючи.
Да и великодушен Кроличья Лапа, спору нет, условил сдачу почетно, не зазорно сенешалю крепость оставить, чести воинской без урону. Уж перед кем, а пред Сигмондом склониться, покориться неубиенному ратоборцу, в том бесславья нету, от того сраму не имать.
Надо повиноваться.
Так и оставил наемный гарнизон замок, сдал без бою. Выехал за ворота, ускакал прочь из пределов Волчьих. Только пыль на дороге от Скореновцев осталась, да и та опадает, ветром уносится.
Ликуя вошли вчерашние изгнанники, прошлые изгои в свою, по праву принадлежащую, цитадель. Домой вернулись. И радостно Волкам и грустно видеть разруху и запустение в некогда богатом замке. Временщики о сохранности строений не радели, хозяйничали кое как, абы только не под небом дождливым ночевать. Крытые галереи, в три этажа опоясывающие обширный внутренний двор, грязны, завалены ломаным, пройти не везде можно. Сам двор замусорен, захламлен, загажен тощими козами да курами с дурным пером, в сарае голодные свиньи верещат. Хозяйские помещения, да многие мастерские порушены, попорчены, инструмент растащен, переломан. Везде горькие следы пожара, обгорелые балки торчат, крыша провалена, черепица посыпалась. В палаты и не зайти, грязь да смрад, битая посуда, покрушеная мебель, рваные гобелены.
Дружно принялись порядок наводить. Под Гильдиной командой скучать не случалось. Весь мусор выгребли, крыши поправили, стены укрепили. Вот и незаметны следы былого пожара, уютно становится в обживаемом замке.
А люду все прибывало. Блюдя традицию, пришлые в кланы не принимались, потому те сочли неприличным в замке толкаться. Которые из поселян, затосковали по крестьянскому труду, захотелось своим хозяйством обзавестись. Сигмонд вовсе не перечил, отпустил, по Гильдиному совету, на издольщину.
В феоде не мало располагалось, ранее богатых, многолюдных, а теперь порядком обнищавших сел. А в округе замка и вовсе запустение наблюдалось. Стоят покинутые хаты, стены покосились, мхом крыши позарастали, того гляди, провалятся вскоре, зиму не продержатся. На подворьях лисы тявкают, на чердаках совы угнездились. Пашни лихотравьем позарастали, повсюду сорные кусты торчат, дурная осина покосы теснит. Вот туда, чтоб устоявшийся уклад старожилов не нарушать, не заводить новой смуты, и перебрались Сигмондовы люди.
Зазвенели топоры, завизжали пилы да рубанки, молотки застучали. Строились мужики. А там и в поле вышли, залежалые земли подымать, кусты да молодую древесную поросль выкорчевывать. Пахали под зябь, сеяли озимые. Весело, споро шли работы.
А иные, к ремеслу способные, от замка далеко не отошли, под его стенами начали дома возводить. Да не как попало, Сигмонд, собственноручно план начертал. Велел строить по правильному, чтоб красиво было и жить удобно. Сам каждый день округу объезжает, помогает землю мерить, помогает дома будущие располагать. — Вот тут, — говорит, — площади место, а тут улице быть, здесь разместим пристань, а там трактиры. Ну, кто у нас за повара, кому дело начинать?
И все то разумно выходит, красив поднимается город. Слава о нем по всей земле Ноддовской загремела, и в чужеземных краях о нем прослышали.
Как и замок, что по центру возвышается, Гильдгард большим квадратом строится. Четверо ворот, по числу сходящихся дорог, возводят каменщики. Главные, Красные ворота, выходят на обширный луг, на дорогу в Великий приорат Тамплиерский. Голубые, те открываются на берег реки, где исстари переправа, брод пролегает, от куда прямой путь в земли поморских баронов. К Зеленым воротам ведет лесной тракт, что до самого Блудного Бора тянется, а Желтые смотрят на ковыльную степь, на большак, он аж в самые полуденные байские страны ведет.
На границах владения, на реке, да по тем четырем трактам, что возле замка пересекаются, восстановили сторожевые башни, к ним пристроили помещения, кухни, конюшни, амбары, бани и другие. Разместили маленькие, но сильные гарнизоны. Теперь проезжие купцы, не опасаясь за свою жизнь и добро, ночуют в тепле и покое, защищенные надежной охраной, а случись нужда, можно запросить ратников для сопровождения в Гильдгард, а оттуда до противоположных границ без горя добраться.
Такое, Сигмондом учрежденное новшество пришлось по душе торговому люду, в Гильдгард потянулись купеческие караваны, поплыли по реке баржи. Не минуют поселение торговые гости. Видят многолюдность строящегося города, приветливую встречу, охотно направляются в Сигмондово гнездо, зачинают торговлю. Открывают лавки, ставят лабазы да склады. А иные и вовсе осели, благо подати не велики, места вдоволь. Строили дома, заводили хозяйство.
И развернулся у пристани, базар, давненько такого в этих краях не видели. Каких только товаров здесь нет! И варяжская плетенная ковка, и полуденные шелка, и меды бочками и утварь хозяйская. На любой вкус, на любой кошель. Окрестные поселяне тоже рады приехать, свои товары продать, нужное прикупить. Большая торговля пошла.
Гильда, с поначалу, чуть было не растерялась, как таким хозяйством управлять. Это не маленькая отцовская крепость, не пара деревень при ней. Замок огромный. Земли обширны, землепашцев изрядно проживает, и новые с семействами со скотиной приходят, просятся под руку витязя. Город строится, и в нем народу все больше и больше. Когда бы не Сигмонд, не знает сенешалевна как бы справилась с такой махиной. А витязь, вопреки обычаям Ноддовским, оказался хозяин весьма умелый. Многому и Гильду научил и сам не погнушался сделать.
В числе прочего, показал как учет вести. Специальные книги завел, растолковал Гильде что и как писать в них надобно. И правда, легче стало. А вскоре, среди прибывших, нашел витязь книгочтеев, грамоте и счету обученных. Приставил их к сенешалевне в помощь. Сидят нынче за конторками, ведут учет хозяйских трат и прибылей.
Не переставала Гильда изумляться витязевым талантам. Велики, необъятны познания Сигмонда. Ум острый, мысль светлая, проворная. Многое из того что он учреждал, было ново, сразу непонятно и, даже, казалось противоестественно. Однако проходили дни, начинания приносили весомые плоды и сенешалевна начинала думать — как же мы раньше без этого обходились, это ведь так просто и хорошо.
Ну, кто бы это видел, чтоб владетельный лорд, да с торговцами дружбу водил? А вот Сигмонд не брезгует, зазывает к себе в замок, и на пиры и на беседы. Сидит с ними, как с равными советуется, обсуждает, что б такого еще сделать надо для благо процветания Гильдгарда, для вящей его славы.
Печется Сигмонд о торговом люде, да не только о нем. Зовет и мастеров, приглашает ремесленников, трактирщиков не гнушается. Сам частенько в мастерские заглядывает. Любит и посмотреть и послушать и руками пощупать. Дивятся умельцы, а больше всех оружейники недоумевают. С каких это пор благородный лорд, да лучше них, с малых лет к горну да наковальне приставленных, кузнечное дело знает? Зауважали пуще прежнего.
А город все рос, забот все прибывало. Одного дня созвал Сигмонд к себе именитых горожан и говорит: — Хватит, люди добрые, все мне в рот смотреть. Давай-ка сами своим умом жить. А я, как надо будет, помогу. Так учреждена была купеческая гильдия, чтоб значит самим свои дела решать, свои интересы блюсти. А следом и гильдии ткачей и кузнецов и гончаров в городе организованы. Начала и ратуша строиться, а выборные представители, покуда в замке заседают.
Волков, только они в замке навели порядок, витязь принялся учить ратному мастерству. Каждый день выводит в поле на, как поименовал он эту муштру, тактико-специальную подготовку. Готовит сомкнутым строем сражаться, клином наступать, держать в каре оборону, правильно фалангой строиться и многому, многому другому, о чем кланщики и не слыхали даже.
Отдельно Сигмонд со своими гриднями мечами машет. Обучает их приемам невиданным, показывает, как им вместе биться, как подсоблять друг другу. Ингрендсоны урокам рады, учениками оказались отменными. Вскоре и Гильда к ним присоединилась. Упражнялась не тольво в стрельбе из лука, с этим знакома была еще в отчем замке. Упросила Сигмонда показать ей свои приемы чудесные. Витязь показал. Обогнала скоро сенешалевна сыновей почтенного Ингренда.
Один раз только оставил городище, поехал, якобы на охоту. А вся его охота началась, как взгрустнулось Гильде, вспомнился отчий дом, вспомнилась великая обида. Рассказывала, как, лорд, которому верой и правдой столько лет служил ее родитель, в конце концов со Скоренами замирился, в дружбу вошел. Предал он своего родственника, позабыл о мести, не начал справедливую, традициями требуемую файду. Такого отродясь в земле Нодд не бывало, чтоб безнаказанно оставить порушение своего замка, смерть сородича, гибель клана фратрии.
И то не все. Предлагали наемники скореновские, за малый выкуп отдать пленницу, да лорд отказал. Затаил на сенешалевну обиду, когда гостивши в крепости, недостойное предлагал, да был отвергнут. Мстя бесчестно, прилюдно заявил, что мол его солдаты в замке соломенные матрацы имеют и других подстилок им не надобно. Хохотал громко и холопы его смеялись обидно.
Вот узнав эту историю помрачнел Сигмонд, глазами похолодел да и собрался, как сам сказал, на охоту. Три дня пропадал, после объявился, без добычи, но весел. А в скором времени слух прошел о страшной, таинственной смерти Гильдиного обидчика.
А случались и другие заботы. Довелось опять вынимать мечи из ножен, привелось Волкам науку Сигмондову в бою применить.
Пришли один раз к властителю старосты сельские. Провели их в господские покои, в парадную залу. Сигмонд, вняв настояниям подруги, ожидал их в кресле, приняв вид «гордый и внушительный». Леди Гильда важно восседала одесную рядом, по левую руку расположился Ингренд.
Сбросив шапки, земно поклонившись, обратились ходоки к лорду:
— Бьем тебе челом, батюшка ты наш, на злой люд. Мы от сохи народ, с земли живем своею силою, не чужою. Лукавством промышлять не умеем, браниться да тягаться с лихими людьми ненаучены.
С теми словами на колени пали, лбами в по ударились, да и застыли в такой позе.
Поглядел Сигмонд на лохматые затылки, на подъятые зады поселянские. Хмыкнул, пожал плечами.
— Да говорите яснее. От чего спасать?
Ходоки еще о плиты постукались, старший продолжил:
— Мы, лорд ты наш, Бугха благостного милостию, батюшкиным благословением, матушкиным научениям, народ честной, добрый, не корыстный. Ратями мы не стояли, полками мы не хаживали, в сечах не ведовались. Хотим, свет наш солнышко, быть оборонены тобою, лордом нашим владетельным, витязем славнейшим, Зверя-Кролика изъевшего, лапку Его носящего. Ить те смутщики да воры, разбойный люд, нас маломочных оратаев испродать норовят, жиров наших лишить, животы оскудить. Вовсе тошно приходит — аки бешенные псы рыскают, коли не слясять, то отберут нечестно. Над женами глумятся, дочек изобижают охально. Нетути нам спасу вовсе, едино на тя упование, едина на тя надежа. Оборони, витязюшко, избави от напасти.
Закончил и, опять, в ноги повалился. И сотоварищи его голов не поднимают. Робко ответа дожидаются.
— Да что такое? — Недоуменно обратился Сигмонд к Гильде. — Чего они хотят, ты понимаешь?
— Да чего там понимать. Дело простое. Просят защитить их от разбойников. Говорят, сверх меры донимать стали мужиков, на тебя одного их надежда.
А Сигмонд, брови нахмурив, сказал строго старостам:
— Так что ж вы раньше молчали. Расправимся с этим бандформированием. Давно пора. Законность и порядок наведем. Это я вам, со всей ответственностью заявляю. Но и вам, в стороне стоять не годится. Собирайте людей, пусть вооружаются подручными средствами, будем вместе проводить операцию. Вставайте с полу и за дело.
Поднялись старосты, кланялись, растеряно глаза выпучивали. Думали: — Эка муж высокородный глаголет, вроде внял мольбам нашим, да вот… Непонятно.
Гильда, затруднения поселян угадав, белозубо улыбнулась тому, кудрями потрясла.
А как настало лето сего года…".
Сумрачный ходил Сигмонд по палатам новоотстроенного замка, думу думал. Наконец сказал: — Знаешь, Гильда, нехорошо получается, лордствуем мы тут вроде бы как самозвано. Надо съездить хоть к королю, хоть к герцогу, чтоб весь протокол соблюсти.
— А как другие, без всяких герцогов, лордствуют?
— Нам другие не указ.
Не так уж и хотелось Гильде опять доставать дорожные одежды, надежно в сундуки сложенные, грибом-мухогубом от моли переложенные, но… Прав лорд Сигмонд. Надо собираться в путь-дорогу.
Собираться сенешалевне не долго. Все в походе надобное на своем месте хранится, все в исправности, все в достатке. Старая Мунгрена повозка заново отремонтирована, колеса обильно жирным дегтем смазаны, заместо изношенного, дождями да ветрами побитого, новый, свежей, крепкой материи, тент натянут — любые ливни ему нипочем. Упряжь починена, поменяна, кони сытые, крепкие в безделии застоялись, копытами бьют, трясут гривами, просятся в путь. Кузнец, мастер умелый, старательно подковал, на совесть сработал, не охромеют, на каменистых дорогах ноги не собьют.
Да, вот, как хозяйство без присмотра покинуть? Не та она, голоногая, простоволосая девчонка с разбитыми коленками, что на ременном поводке брела, спотыкалась по задичалым тропинкам Блудного Бора, оплеухами кормилась, затрещинами лакомилась. Нынче не-е-е. Нынче она владетельная леди Гильда, два клана ей подвластны и еще много другого люда, за хозяйку ее привечают.
Спору нет, хорошо было дома под родительским кровом. Только, по правде сказать, скудна родительская вотчина, тесна крепостенка, малолюдна. Бедна стояла осторонь путей торных, торговых. Глухомань захолустная. Земли скудно, а угодий, вовсе пустяк, все больше неудобья, яры да овраги, приют зверя дикого. Поселяне, пахали мало, все больше по пустошам коз пасли, в лесах бортничали, да лыко драли. В нужде жили, впроголодь.
Да и что ждало ее дальше? Не так высокороден ее отец, не так богат, чтоб выдать дочь за владетельного сеньора. Вот и уготован ей удел мужней жены кого-нибудь из младших сынов малопоместного лорда. Суждено было быть довеку в подчинении старшей заловки. И что тогда проку в ее, Гильдиных, знаниях, умениях? Один вред, одно горе. Худо ученная хозяйка, завидущая да толстомясая, только б тиранила младшую родственницу, только б держала в черном теле, чтоб знала, чтоб помнила та, кто в поместье барыня. Чтоб неповадно было, даже в помыслах ночных, видеть себя хозяйкой.
А отчий дом… еще прейдет пора, еще отстроим. — Думала Гильда.
А нынешние владения хороши. Обширен феод, просторен. Нивы плодородны, земли тучны, сенокосы обильны. Леса — боры да дубравы, в строительстве деревья необходимые, многополезные, в большом достатке произрастают.
Без крови отвоевали замок. Стоял в нем малый гарнизон Скореновский, во главе с наказным сенешалем. При виде наступающего войска ворота скоро заперли, у бойниц ратники в бронях, с копьями да луками выстроились. Под флагом клана сам сенешаль стоит, в руках меч держит. Да только нет куражу у наймитов. Войско оружием грозится, но не уверенно как-то, с робостью. Не так других пугая, как себя раззадоривая.
Оставили Волки жен и детей позади, с ними немощных и больных, подступили к стенам. Сигмонд, в своих сверкающих, волшебных доспехах, выехал вперед войска. Бесстрашно, на рысях подскакал к самим запертым воротам.
— Я — лорд Сигмонд, витязь Небесного Кролика объявляю вам свою волю. Дабы избегнуть ненужного кровопролития и всех вас не загубить, велю открыть ворота и сдать замок его истинным хозяевам, коварством Скореновским отнятого. Разрешаю выехать с оружием и знаменами, забрать с собой, все свои вещи, которые увезти сможете. Уйдете невредимыми, в том вам мое слово. Сроку даю, — воткнул Сигмонд в землю страшный свой меч Даесворду, — пока тень не коснется ворот. Тогда штурмом возьму, пленных не будет. И в том мое слово.
Задумался крепко наказной сенешаль. Ранее, когда были живы оба Скорены и дядька и племянник, боронил бы замок против самих бесов подземного мира, не так они страшны, как гнев лордовский. А сейчас другие времена наступили, карать нынче некому. Лорды мертвы, их погубитель против ворот стоит и сила за ним. Наследника прямого нет, претенденты промеж собой грызутся, спорят, скоро до резни дело дойдет, его измену не заметят нынче, не припомнят позже, днесь иные у них докуки, чем замок Волчий, чем феод дальний, непокорный.
Смутные времена. Нету резону жизнь ложить, смерть принимать. А что смерть, в том сомнения нету. Вон, она, у самых ворот стоит, латами сверкает, булатом звенит. С тенью меча войдет в замок, никого не минет, не помилует. В том слово витязя, слово крепкое, слово заветное. Лорд Сигмонд, шутки не шутит, сказки не сказывает — головы с плеч долой рубит. Два раза не бьет — богатырской руке одного довольно. Куда ж супротив такого ратиборщика простоять, как продержаться, какой силою замок отстоять? Вон скольких молодцев в чистом поле, у дороги меж холмами побил, скольких удальцов смерти предал. Все на сыру землю полегли. А были те молодцы — гридни лордовские, бойцы знатные, рубаки отменные, не чета сенешалевым бражникам.
Дружина замковая — служилый люд, зело ненадежна, кланщиков нет, одни псы войны, наймиты ратные. Да и тем давно не плачено. По оброк, по недоимками в село прискакать, на то еще кое как горазды, а вот в жаркой сече, в смертном бою им веры не имать. Предадут, одного покинут, сами в убег пойдут, животы спасаючи.
Да и великодушен Кроличья Лапа, спору нет, условил сдачу почетно, не зазорно сенешалю крепость оставить, чести воинской без урону. Уж перед кем, а пред Сигмондом склониться, покориться неубиенному ратоборцу, в том бесславья нету, от того сраму не имать.
Надо повиноваться.
Так и оставил наемный гарнизон замок, сдал без бою. Выехал за ворота, ускакал прочь из пределов Волчьих. Только пыль на дороге от Скореновцев осталась, да и та опадает, ветром уносится.
Ликуя вошли вчерашние изгнанники, прошлые изгои в свою, по праву принадлежащую, цитадель. Домой вернулись. И радостно Волкам и грустно видеть разруху и запустение в некогда богатом замке. Временщики о сохранности строений не радели, хозяйничали кое как, абы только не под небом дождливым ночевать. Крытые галереи, в три этажа опоясывающие обширный внутренний двор, грязны, завалены ломаным, пройти не везде можно. Сам двор замусорен, захламлен, загажен тощими козами да курами с дурным пером, в сарае голодные свиньи верещат. Хозяйские помещения, да многие мастерские порушены, попорчены, инструмент растащен, переломан. Везде горькие следы пожара, обгорелые балки торчат, крыша провалена, черепица посыпалась. В палаты и не зайти, грязь да смрад, битая посуда, покрушеная мебель, рваные гобелены.
Дружно принялись порядок наводить. Под Гильдиной командой скучать не случалось. Весь мусор выгребли, крыши поправили, стены укрепили. Вот и незаметны следы былого пожара, уютно становится в обживаемом замке.
А люду все прибывало. Блюдя традицию, пришлые в кланы не принимались, потому те сочли неприличным в замке толкаться. Которые из поселян, затосковали по крестьянскому труду, захотелось своим хозяйством обзавестись. Сигмонд вовсе не перечил, отпустил, по Гильдиному совету, на издольщину.
В феоде не мало располагалось, ранее богатых, многолюдных, а теперь порядком обнищавших сел. А в округе замка и вовсе запустение наблюдалось. Стоят покинутые хаты, стены покосились, мхом крыши позарастали, того гляди, провалятся вскоре, зиму не продержатся. На подворьях лисы тявкают, на чердаках совы угнездились. Пашни лихотравьем позарастали, повсюду сорные кусты торчат, дурная осина покосы теснит. Вот туда, чтоб устоявшийся уклад старожилов не нарушать, не заводить новой смуты, и перебрались Сигмондовы люди.
Зазвенели топоры, завизжали пилы да рубанки, молотки застучали. Строились мужики. А там и в поле вышли, залежалые земли подымать, кусты да молодую древесную поросль выкорчевывать. Пахали под зябь, сеяли озимые. Весело, споро шли работы.
А иные, к ремеслу способные, от замка далеко не отошли, под его стенами начали дома возводить. Да не как попало, Сигмонд, собственноручно план начертал. Велел строить по правильному, чтоб красиво было и жить удобно. Сам каждый день округу объезжает, помогает землю мерить, помогает дома будущие располагать. — Вот тут, — говорит, — площади место, а тут улице быть, здесь разместим пристань, а там трактиры. Ну, кто у нас за повара, кому дело начинать?
И все то разумно выходит, красив поднимается город. Слава о нем по всей земле Ноддовской загремела, и в чужеземных краях о нем прослышали.
Как и замок, что по центру возвышается, Гильдгард большим квадратом строится. Четверо ворот, по числу сходящихся дорог, возводят каменщики. Главные, Красные ворота, выходят на обширный луг, на дорогу в Великий приорат Тамплиерский. Голубые, те открываются на берег реки, где исстари переправа, брод пролегает, от куда прямой путь в земли поморских баронов. К Зеленым воротам ведет лесной тракт, что до самого Блудного Бора тянется, а Желтые смотрят на ковыльную степь, на большак, он аж в самые полуденные байские страны ведет.
На границах владения, на реке, да по тем четырем трактам, что возле замка пересекаются, восстановили сторожевые башни, к ним пристроили помещения, кухни, конюшни, амбары, бани и другие. Разместили маленькие, но сильные гарнизоны. Теперь проезжие купцы, не опасаясь за свою жизнь и добро, ночуют в тепле и покое, защищенные надежной охраной, а случись нужда, можно запросить ратников для сопровождения в Гильдгард, а оттуда до противоположных границ без горя добраться.
Такое, Сигмондом учрежденное новшество пришлось по душе торговому люду, в Гильдгард потянулись купеческие караваны, поплыли по реке баржи. Не минуют поселение торговые гости. Видят многолюдность строящегося города, приветливую встречу, охотно направляются в Сигмондово гнездо, зачинают торговлю. Открывают лавки, ставят лабазы да склады. А иные и вовсе осели, благо подати не велики, места вдоволь. Строили дома, заводили хозяйство.
И развернулся у пристани, базар, давненько такого в этих краях не видели. Каких только товаров здесь нет! И варяжская плетенная ковка, и полуденные шелка, и меды бочками и утварь хозяйская. На любой вкус, на любой кошель. Окрестные поселяне тоже рады приехать, свои товары продать, нужное прикупить. Большая торговля пошла.
Гильда, с поначалу, чуть было не растерялась, как таким хозяйством управлять. Это не маленькая отцовская крепость, не пара деревень при ней. Замок огромный. Земли обширны, землепашцев изрядно проживает, и новые с семействами со скотиной приходят, просятся под руку витязя. Город строится, и в нем народу все больше и больше. Когда бы не Сигмонд, не знает сенешалевна как бы справилась с такой махиной. А витязь, вопреки обычаям Ноддовским, оказался хозяин весьма умелый. Многому и Гильду научил и сам не погнушался сделать.
В числе прочего, показал как учет вести. Специальные книги завел, растолковал Гильде что и как писать в них надобно. И правда, легче стало. А вскоре, среди прибывших, нашел витязь книгочтеев, грамоте и счету обученных. Приставил их к сенешалевне в помощь. Сидят нынче за конторками, ведут учет хозяйских трат и прибылей.
Не переставала Гильда изумляться витязевым талантам. Велики, необъятны познания Сигмонда. Ум острый, мысль светлая, проворная. Многое из того что он учреждал, было ново, сразу непонятно и, даже, казалось противоестественно. Однако проходили дни, начинания приносили весомые плоды и сенешалевна начинала думать — как же мы раньше без этого обходились, это ведь так просто и хорошо.
Ну, кто бы это видел, чтоб владетельный лорд, да с торговцами дружбу водил? А вот Сигмонд не брезгует, зазывает к себе в замок, и на пиры и на беседы. Сидит с ними, как с равными советуется, обсуждает, что б такого еще сделать надо для благо процветания Гильдгарда, для вящей его славы.
Печется Сигмонд о торговом люде, да не только о нем. Зовет и мастеров, приглашает ремесленников, трактирщиков не гнушается. Сам частенько в мастерские заглядывает. Любит и посмотреть и послушать и руками пощупать. Дивятся умельцы, а больше всех оружейники недоумевают. С каких это пор благородный лорд, да лучше них, с малых лет к горну да наковальне приставленных, кузнечное дело знает? Зауважали пуще прежнего.
А город все рос, забот все прибывало. Одного дня созвал Сигмонд к себе именитых горожан и говорит: — Хватит, люди добрые, все мне в рот смотреть. Давай-ка сами своим умом жить. А я, как надо будет, помогу. Так учреждена была купеческая гильдия, чтоб значит самим свои дела решать, свои интересы блюсти. А следом и гильдии ткачей и кузнецов и гончаров в городе организованы. Начала и ратуша строиться, а выборные представители, покуда в замке заседают.
Волков, только они в замке навели порядок, витязь принялся учить ратному мастерству. Каждый день выводит в поле на, как поименовал он эту муштру, тактико-специальную подготовку. Готовит сомкнутым строем сражаться, клином наступать, держать в каре оборону, правильно фалангой строиться и многому, многому другому, о чем кланщики и не слыхали даже.
Отдельно Сигмонд со своими гриднями мечами машет. Обучает их приемам невиданным, показывает, как им вместе биться, как подсоблять друг другу. Ингрендсоны урокам рады, учениками оказались отменными. Вскоре и Гильда к ним присоединилась. Упражнялась не тольво в стрельбе из лука, с этим знакома была еще в отчем замке. Упросила Сигмонда показать ей свои приемы чудесные. Витязь показал. Обогнала скоро сенешалевна сыновей почтенного Ингренда.
Один раз только оставил городище, поехал, якобы на охоту. А вся его охота началась, как взгрустнулось Гильде, вспомнился отчий дом, вспомнилась великая обида. Рассказывала, как, лорд, которому верой и правдой столько лет служил ее родитель, в конце концов со Скоренами замирился, в дружбу вошел. Предал он своего родственника, позабыл о мести, не начал справедливую, традициями требуемую файду. Такого отродясь в земле Нодд не бывало, чтоб безнаказанно оставить порушение своего замка, смерть сородича, гибель клана фратрии.
И то не все. Предлагали наемники скореновские, за малый выкуп отдать пленницу, да лорд отказал. Затаил на сенешалевну обиду, когда гостивши в крепости, недостойное предлагал, да был отвергнут. Мстя бесчестно, прилюдно заявил, что мол его солдаты в замке соломенные матрацы имеют и других подстилок им не надобно. Хохотал громко и холопы его смеялись обидно.
Вот узнав эту историю помрачнел Сигмонд, глазами похолодел да и собрался, как сам сказал, на охоту. Три дня пропадал, после объявился, без добычи, но весел. А в скором времени слух прошел о страшной, таинственной смерти Гильдиного обидчика.
А случались и другие заботы. Довелось опять вынимать мечи из ножен, привелось Волкам науку Сигмондову в бою применить.
Пришли один раз к властителю старосты сельские. Провели их в господские покои, в парадную залу. Сигмонд, вняв настояниям подруги, ожидал их в кресле, приняв вид «гордый и внушительный». Леди Гильда важно восседала одесную рядом, по левую руку расположился Ингренд.
Сбросив шапки, земно поклонившись, обратились ходоки к лорду:
— Бьем тебе челом, батюшка ты наш, на злой люд. Мы от сохи народ, с земли живем своею силою, не чужою. Лукавством промышлять не умеем, браниться да тягаться с лихими людьми ненаучены.
С теми словами на колени пали, лбами в по ударились, да и застыли в такой позе.
Поглядел Сигмонд на лохматые затылки, на подъятые зады поселянские. Хмыкнул, пожал плечами.
— Да говорите яснее. От чего спасать?
Ходоки еще о плиты постукались, старший продолжил:
— Мы, лорд ты наш, Бугха благостного милостию, батюшкиным благословением, матушкиным научениям, народ честной, добрый, не корыстный. Ратями мы не стояли, полками мы не хаживали, в сечах не ведовались. Хотим, свет наш солнышко, быть оборонены тобою, лордом нашим владетельным, витязем славнейшим, Зверя-Кролика изъевшего, лапку Его носящего. Ить те смутщики да воры, разбойный люд, нас маломочных оратаев испродать норовят, жиров наших лишить, животы оскудить. Вовсе тошно приходит — аки бешенные псы рыскают, коли не слясять, то отберут нечестно. Над женами глумятся, дочек изобижают охально. Нетути нам спасу вовсе, едино на тя упование, едина на тя надежа. Оборони, витязюшко, избави от напасти.
Закончил и, опять, в ноги повалился. И сотоварищи его голов не поднимают. Робко ответа дожидаются.
— Да что такое? — Недоуменно обратился Сигмонд к Гильде. — Чего они хотят, ты понимаешь?
— Да чего там понимать. Дело простое. Просят защитить их от разбойников. Говорят, сверх меры донимать стали мужиков, на тебя одного их надежда.
А Сигмонд, брови нахмурив, сказал строго старостам:
— Так что ж вы раньше молчали. Расправимся с этим бандформированием. Давно пора. Законность и порядок наведем. Это я вам, со всей ответственностью заявляю. Но и вам, в стороне стоять не годится. Собирайте людей, пусть вооружаются подручными средствами, будем вместе проводить операцию. Вставайте с полу и за дело.
Поднялись старосты, кланялись, растеряно глаза выпучивали. Думали: — Эка муж высокородный глаголет, вроде внял мольбам нашим, да вот… Непонятно.
Гильда, затруднения поселян угадав, белозубо улыбнулась тому, кудрями потрясла.