но было время, когда она в нем совсем не разбиралась, путала мужскую
мастурбацию с сонным почесыванием в паху. Мы познакомились в Нью-Йорке. Мне
нужно было увидеть Гарлем, и она помогла найти нужных людей. Мы ехали в
такси, и белый лысый таксист спросил:
-- На каком языке вы разговариваете?
-- По-русски, -- ответил я.
-- Вы русский?
-- Да.
-- А почему она говорит по-русски?
-- Она тоже русская.
-- Как?
Я подмигнул Лене.
-- Половина русских -- негры, -- сказал я.
-- Как?
-- Так, -- спокойно ответил я. Шофер резко затормозил и выругался.
-- А еще говорят, что у нас свобода печати! -- вскричал он. -- Они даже
не могут сказать, что половина русских -- негры!
Я сначала рассказал эту историю как анекдот, но оказалось, я был прав.
ремонт
-- Я не смерти боюсь, я ремонта боюсь, -- сказал Серый, когда в пьяном
виде вел жигули по Ленинскому проспекту. Он закрывал один глаз ладонью,
чтобы лучше видеть.
Страна вечного ремонта. Здесь все так подгнило, не успев созреть, что,
за что ни возьмись, чтобы сделать ремонт, надо начинать сначала, а лучше
всего и вовсе не начинать.
описание внешних особенностей
Я придерживался традиционной ошибки: верил в описательность России.
Всякий, кто брался писать о ней, думал, что русский имеет хотя бы оболочку
нормального человека. У него, казалось бы, две ноги и руки. Но это только
иллю-
зия. Это четырехносый зверь. Таково отражение сущности Серого в русском
человеке, кем бы русский ни был. Конечно, есть некая группа русских, которые
имеют ослабленную иллюзорность и потому смазаны как характер. Но оставим в
стороне случайные явления. Поговорим о главном. Русский человек бесформен.
Поколенческие вибрации оставляют впечатление, что в России что-то
происходит. Газеты выплескивают информацию. Читатели выклевывают из жизни
сказку и продолжают в ней жить. Осознав опасность русских, я попытался их
остановить. Но, найдя Серого, я увлекся русскими конструкциями. Может быть,
Хайдеггер также увлекся нацизмом. Мне показался жизненно необходимым этот
радикализм нации.
тараканьи цветы
Молодежь -- временное явление. Они оторвались и имеют свои
представления о жизни. Ходят в "Пицца-хат", трахаются, танцуют. У них
беспросветное будущее. В предчувствии этого невеста с зубами разводит на
кухне если не цветы, то тараканов.
философия общего дела
Русский -- это человек, который слабее обстоятельств. Лаокоон --
игрушечная забава по сравнению с русской жизнью. Но примешь стакан -- змеи с
шипом расползаются. Небеса светлеют. Над Россией встает солнце.
Нормальное состояние русского -- пьяное. Пьянство ему идет. Неуклюжесть
становится шиком. Косноязычие -- поэмой. Песни -- гимнами. Оборванство --
жизненным
стилем. Стоит русскому стать пьяным, как он приобретает черты неземной
элегантности. Если присмотреться к фотографиям пьяных баб, которые
вывешиваются на витрине перед вытрезвителем, поражаешься силе чувств,
отразившихся в телах и лицах. Призывный распад плоти стоит работы могильных
червей. Это посильнее Микеланджело. Это очищенное видение судного дня. Есть
ангелы, под видом алкоголиков их сюда засылает Бог проверить, кто есть кто.
Проверка водкой -- русский Страшный суд. Потеря человеческого облика
бесценна. Это полнейшая обнаженность, как после смерти, перед Богом: "Вот я
такой и больше никакой". Не прошел испытание -- живи вечной смертью.
Что было раньше: Россия или водка? Вопрос теологически некорректен.
Потому в России нет и не должно быть культуры пьянства, что есть метафизика,
презирающая латинское отношение к вину, баварские пивные выкрутасы, но
ценящая строгий набор ритуальных предметов: стакан, пол-литра, огурец.
Русский выпрямляется, расправляет плечи, если он православный, то
крестится, и, став благообразным, как никогда, он выпивает. Картины мира
сменяются с каждой рюмкой. Выпивание -- не линейный путь, а смена измерений.
Русский проходит и познает состояния: от беспочвенного оживления, шумного
веселья, похоти, счастья, войны, тоски, кручины до пребывания в русской
нирване, которая в силу несравненности не знает словесного выражения.
Русский болезненно уходит в ненормальную категорию трезвости, и этот
уход зовется похмельем. Он весь трепещет, душа неспокойна. Это все равно что
уйти из дома. В ночь. В мороз. В колючую, беззвездную жизнь. А когда рус-
ский возвращается домой, он топит печь и сидит у огня. Ему ничего
другого не надо. Он -- домовитый мужик Он живет дома несколько дней, неделю,
месяц, и люди с уважением говорят, что у него начался запой.
В пьяном виде русский похож на себя.
гражданин мира
Наездившись по миру, чтобы лучше понять Россию, я пришел к выводу, что
Россия представляет для мира серьезную опасность. Конечно, Россия -- яркая
экзотика. Допустим, Россия, излучая свою духовность, что-то дает миру. Мало
того: цивилизация, по определению, вещь скучная. Но кто готов променять
скучную жизнь на веселую смерть? Я решил сократить Серого.
дурное влияние
Когда Серый стал молодым человеком, на него дворовая молодежь оказала
дурное влияние.
Ну, хулиганы.
У русских принято считать, что дурное влияние -- корень зла. Что же
такое, на самом деле, дурное влияние? Видимо, это совращение. Непонятно,
однако, кто был тем первым человеком, который оказал на других дурное
влияние.
Возможно, это был Серый. Да, так оно и было. Серый -- дурное влияние в
чистом виде. Но тогда -- где логика?
стыд и срам
Раз исповедь -- так исповедь. Пусть тайное станет явным. Мне стыдно, но
я потому и русский, чтобы говорить постыдные вещи.
Кто-то каялся, что трахнул в бане малолетку. Судя по Страхову, это был
Достоевский. Трахнуть малолетку -- какая замечательная идея. Это лучше, чем
трахать Анну Григорьевну. Официальный секс -- это такое постное масло. Не
понимаю, как люди этим могут заниматься всерьез. Любовь быстро
выветривается, а потом -- что там остается трахать? Что-то выветрившееся.
Но меня больше интересует кого-нибудь убить. Из автомата. Совсем
незаслуженно. Отправить к праотцам. Надо будет как-нибудь сделать.
Или трахнуть малолетку.
У нее все такое миниатюрное.
организация природы
Серый выбросил бутылку из окна моей машины прямо на дорогу. Бутылка
попрыгала-попрыгала и разбилась.
-- Ты чего? -- удивился я.
-- А чего? -- удивился Серый.
признание
Я люблю русских.
Я очень люблю русских. Прямо как Есенин.
сговор
Я встретился с Серым. Была осень. Поганое время.
-- Тебе здесь не жить, -- сказал Серый. -- Даю часа на размышление.
-- Хочешь, буду твоим? -- сказал я. -- Я тоже люблю бандитский привкус
жизни.
-- Жизнь сделала меня бандитом, -- сказал Серый.
-- Капитализм тебя, блядь, причешет.
-- Не успеет, -- усмехнулся Серый. -- Помнишь, в детстве навозом мы
мазали санки, чтобы они скользили. Говна не будет -- Россия кончится.
-- Я тоже мазал санки говном, -- обрадовался я. Я удивился тому, что
обрадовался.
-- Ты мне не нужен, -- сказал Серый. -- Мне не нужен человек, который
переводит на доступный язык мои заклинания. Этой стране не нужны аналитики.
Мне нужен человек, который сдержал бы натиск дешевых слов.
-- Давай помогу, -- сказал я. -- Я тебя обозначу.
тайный советник
-- Что такое Россия? -- спросил меня Серый.
-- Россия -- это нравственность, -- ответил я.
-- Пять, -- сказал Серый.
-- На чем держится Россия? -- спросил Серый. Все русские боги задают
каверзные вопросы. Это отразилось в фольклоре.
-- На бесчестии, -- ответил я. Серый ничего не сказал.
-- С тобой можно работать, -- сказал Серый.
Мы стали работать. Я был назначен советником. Боже, я -- советник!
Конечно, я ничего не советовал. Я был порученец. По связи с интеллигенцией.
Я был тайный советник русского Бога.
задание
-- Ты, значит, вот что, -- сказал Серый. -- Ты -- писучий, а я -- нет.
Я тебе скажу, что писать, а ты -- напиши.
Серый не любил писателей, но он их почему-то немножко уважал.
-- Ты напиши, что бабы -- это говно. Их надо проучить. Вот у меня,
например, была невеста. Ну, одна парикмахерша. Понял?
почему русские боятся евреев?
Мы разругались с Серым, потому что он подлец. Я писал для него. Мне
казалось: работаю на Россию. Но он мне неожиданно предложил написать, что
все евреи -- гады. И даже полукровки -- гады. Может быть, они опаснее, чем
жиды.
-- Ты чего? -- сказал я.
-- Ты пиши, -- буркнул он.
-- Почему ты боишься евреев? -- спросил я.
-- Они умные. Они пьют кровь христианских младенцев.
Русские сидят, как бобики, уши прижали -- боятся сионских мудрецов.
Своих мудрецов нет -- помоги кулаком. Погром -- это целая программа
обеспокоенности. У русских мало такого смачного антисемизма, как у украинцев
и поляков, -- у них просто поджилки трясутся.
-- Придут сионские мудрецы -- объебут.
-- А вы не объебывайтесь.
-- Как же нам не объебываться, если мы дурачки?
-- А вы не будьте дурачками.
-- Чего захотел! Мы -- порознь, а они кучкуются.
-- А вы тоже своих тащите.
-- Мы так не умеем.
Нет другого такого вопроса, где бы так ясно было видно русское
бессилие. Сродни половому. Хочет мужик показать себя, а у него не стоит.
Тогда тут все разнесешь от зло-
бы. Но, кроме бессилия, сидит в подкорке физиологическое отвращение.
Женщины боятся мышей, а русские -- евреев. Сюда бы психоанализ: откуда эта
гадливая боязнь? Русскому еврей физиологически неприятен, он его
отталкивает. И носом, и волосами, да и вообще. Но об этом в книжках не
пишут. Антисемитизм -- бег в сапогах по жидкой глине. Русского "клинит" на
евреях. Они как осколки древнего Бога рухнули ему на голову и отняли
рассудок. Желание реванша. Распускание грязных слухов. Тактика скунса.
Нелюбовь к евреям как пароль объединяет русских. Отними пароль -- не ясно,
где кто. Суть не в доводах, а в позывных.
-- Богородица -- тоже еврейка, -- напомнил я.
-- Ну, тогда мы совсем пропали, -- перепугался Серый.
встреча в верхах
-- Рассказывайте, -- сказал реформатор.
-- Серый -- враг русского прогресса. Пора кончать с русской сказкой.
-- Зачем вы от меня бегаете? -- обиделся Саша. -- Мы должны вместе
принимать ответственные решения. В конце концов, власть должна участвовать.
В газеты я не пошел. Безбытийственность России призвала к правлению
русскую бюрократию.
-- Если идти во власть, первое знание: народ -- дрянь, -- сказал я. --
Русский консерватизм знает это лучше всех. Чтобы оградиться от народа, нужно
создать армию бюрократов.
Дозвониться не было возможности. Единственные живые люди во власти --
служба безопасности. Но у них плохая наследственность. Я предложил им
ликвидировать Серого.
-- Серый -- сплошная заморочка, -- сказал я. Пал Палыч выслушал со
вниманием, несмотря на мистические трудности.
-- Значит, он есть? -- наконец спросил он.
-- Как я понимаю, ликвидация Серого откроет России пути процветания, --
уточнил Саша.
Реформатор, которого не любит народ, никак не мог решиться.
-- А если он нам пригодится?
-- Как?
Я разочаровался в кремлевских мечтателях.
оборотень
Мне жаль мировых усилий. Я купил кинжал. У Серого сегодня много дел. Он
пробудился к жизни. Он богатый и бедный одновременно. У Серого -- голубые
глаза. Мы с ним вырабатываем концепцию будущего России. Решено: мы будем
плясать, как грек Зорбе, сиртаки во льдах, на бесславных руинах.
-- Запуталась, старуха? Выжила из ума? Распадайся, дрянь! -- завопил
Серый.
Я дал Серому денег. Он стал работать сторожем у меня в гараже. Он стал
разбазаривать. Я подумал: нужно его кинуть. Я сдал Серого бойцам. Вдруг все
активизировались. Серый стал прорабом. Звонит по телефону. С телефоном
практически не расстается. Пошла жизнь.
-- Не хочу полного пиздеца! -- вскинулся Серый. -- Желаю супердержаву.
Обгоним снова Америку!
Самое красивое в русской жизни -- гульба. Мы загуляли. Я гляжу: а
глаза-то у него голубые-голубые.
убей невесту
-- Во, во, радость моя, -- сказал Серый нашей общей невесте с зубами.
-- Видишь ли, матушка, братец твой болен, пришло время ему умирать. Умереть
надо ему, матушка, а он мне нужен как важный спонсор. Для обители нашей, для
сирот. Так вот и послушание тебе: умри за братца.
Невеста захлопала глазами от неожиданности, но быстро пришла в себя.
-- Благословите, батюшка, -- ответила она смиренно и даже как будто
покойно.
Серый после этого долго-долго беседовал с ней. Невеста молча все
слушала. Вдруг смутилась и говорит:
-- Батюшка! Я боюсь смерти!
-- Что нам с тобой бояться смерти? -- усмехнулся Серый. -- Для нас с
тобой будет лишь вечная радость.
Простилась невеста, но только за порог, упала от глупости жизни. Серый
послал бойцов, приказал положить ее на стоящий в сенях гроб, окропил, напоил
святой водой. Невеста заболела и сказала:
-- Теперь я уже больше не встану.
Ее последние дни сопровождались видениями.
видения русской невесты с зубами
Если говорить о русском загробном фантазме, то это дворец из
прозрачного хрусталя и золота. Зал заполнен одними молодыми девушками.
Платья необычайной светлости. Блестящие венцы на головах. Входит невеста:
-- В храме я увидела величественную Царицу, неизреченной красоты,
которая, призывая меня ручкой, сказала: "Следуй за мной и смотри, что я
покажу тебе". Вдруг вижу,
что одна из девиц ужасно похожа на меня. Потом, по указанию Царицы, я
стала рассматривать другую сторону залы и увидела на одной из девушек такой
красоты венец, что я даже позавидовала! И это все были невесты, прежде меня
бывшие и теперь еще живые, и будущие.
-- А ты выбросила из холодильника гнилые овощи? -- спросила меня
Царица.
-- Выбросила, -- потупилась я.
-- Зачем врешь? -- подняла брови Царица.
-- Я не вру.
-- Врешь, неряха!
-- Я выбросила морковку и гнилой огурец, а лучок забыла.
-- Лучок-рачок, -- зашумели девицы в венцах.
-- Покажи мне свою фотографию, ту, где ты снялась за секунду до
кончины, -- молвила Царица. Я посмотрела ей в глаза.
-- Меня никто не снимал на смертном одре, -- твердо сказала я.
Царица наотмашь ударила меня по щекам.
Я
Я - как эмансипированный цыган с золотыми зубами, пишущий о вороватости
своей нации.
недоверие к уму
Русский ум непредставим. У него нет доверия к себе. Кто бы ни пытался
его обозначить, он остается неуязвимым, до него ничего не долетает.
Легко наехать на русских. Но, соглашаясь с Кюстином,
терпишь крах, когда оказываешься во Франции и начинаешь испытывать
чувство тоски, тошноты, скуки от общения с нацией, ценности которой выражает
собой Кюстин как критик России.
Тоска по родине в гораздо большей степени оказывается родиной, чем сама
родина. Другие родины можно поменять одну на другую без особой болезни. Не
это ли поразительное свидетельство значительности русской сущности? Миллионы
русских эмигрантов XX века, изнывавших в Берлине и Париже, неустроившихся,
озлобившихся -- пример могущества России.
случайно
Серый случайно разбил окно. Ирина Борисовна случайно не подпала под
сокращение. Отец Серого случайно трахнул мать Серого, а ведь был практически
совершенно пьяным, и даже непонятно, как у него это вышло. Но ни мать, ни
отец не удивились. Только почувствовали что-то склизкое внутри, а потом
ничего. Наташа случайно попала под электричку. Россия -- случайная моя
родина.
трупный запах
Бедный мой народ! Задроченные люди! Ну если не я, то кто? Зачем я это
делаю? Ради исправления нравов? Во имя будущего? Или, может быть, исходя
злобой? А, может быть, я люблю вивисекцию? Откуда этот трупный запах?
василиса и василиск
Родственники. Когда Василиск узнал, что Василиса любит цветы герберы, а
герберы в Москве в ту пору не продава-
лись, он пошел в Ботанический сад к своей бывшей однокласснице, и та
посеяла герберы по его просьбе на опытном участке. Круглый год ходил
Василиск в гости к Василисе с желтыми, красными, фиолетовыми и
электрически-зелеными герберами. Василиса никак не могла понять, откуда
цветы. Наконец они поженились, прошло пять лет инцеста, у них родились дети,
и Василиск с доброй улыбкой рассказал, как было дело.
врачи
Серый прикинулся интеллигентом и долгое время ныл по каждому поводу. Он
не удержал инициативы, полетел вниз, упал, разбился. Интеллигенцию отменила
свобода. Они боролись за освобождение. Допустим. Они победили. Справились.
Оказались катастрофически беспомощными. Серого обошли, обскакали более
предприимчивые. Серому нечего было сказать при свободе.
Цензура была спасением для прикрытия бесплодия, оформила множество
липовых карьер. Цензура помогает мысли, -- считал Гоголь. В этом нет
никакого свободного порыва.
Я зашел в Дом литераторов, который в юности казался мне значимым
местом. В пустых помещениях с бодуна бродил Серый. Я всегда чуть-чуть
презирал русскую интеллигенцию. За неадекватность дискурса. Серый как
зарядит свое "мнекажется", "мнекажется", и я уже не знаю, куда бежать.
Правда, я отдавал должное русским врачам.
задор
Желание быть как можно более крутым -- совсем не крутое желание. Оно --
все то же бегство от себя.
вглубь
Я -- монтер. Серый -- шахтер. Мы ушли вглубь России. Дорога вглубь
России поросла мхом. Нутро России состоит из перепутанных проводов. Мы
обратили внимание на отсутствие вытяжки. Чучело России набито мертвыми
птицами.
ветераны неба
Христианство превращается в фольклорный ансамбль под управлением Петра
и Павла.
Глобальная деревня нуждается в метафизическом единоначалии. Но, если я
разрушаю старых богов, не открываю ли я путь к тотальному хаосу? Неведомый
бог не обеспечивает полицейского порядка. Кто знает, насколько затянется
переходный период.
Энтропия Европы пропорциональна энтропии христианства. Европа
чувствительно уловила закат христианства. Ницше ошибся в том, что Бог умер.
Умерла его очередная маска. Больше, чем на новую маску, мы не можем
рассчитывать. Иначе -- все другое. Иначе -- уже не мы.
Даже если я в корне неправ, пусть это будет оживлением старой полемики.
Это -- не экуменизм. Мне надоели боги в театральных одеждах. В сарафанах.
Пора бы всем нынешним богам на пенсию. Для них, ветеранов неба, найдется
необременительная работа. Вместе с греческими олимпийцами и Дедом Морозом
они станут наставниками детей, назидательными героями мифов, легенд, сказок.
Можно, конечно, созвать сессию ЮНЕСКО и заказать на ней нового Бога.
Составить меню. Смешать на компьютере краски. Но, скорее, он появится сам по
себе, из черной грязи Африки, из Интернета, среди русских бомжей,
калькуттских мух, наркоманов Нью-Йорка.
Сущность христианской сделки была гениальна: предопределение смерти в
обмен на выполнение моральных норм. Просто и понятно.
китайцы
Русские все стерпят, всякие унижения, они тренированные. И нагоняи
начальства, и разные издевательства, и свободу, и завтрак без кофе, и
диктатуру. Но если китайцы заживут богаче, они не стерпят. Нет, тоже
стерпят. Стерпят: сгорбятся -- и запьют кипяточком на станции, с сахарком в
прикуску. Я не знаю ни одной такой вещи, которую бы не стерпел русский. Не
зря русских презирают на Кавказе.
еще про китайцев
Я вот думал, без чего не может жить русский. Без Бога -- может.
откровение
Не слишком ли все в России устало и переустало? Не нужно ли этой
выжженной земле отдохнуть? Россия держится на инерции. Подражательная
страна. Она подхватит любое начинание. Она обезьянничает, это ее сущность.
Если сюда не впрыснуть новой самостоятельной энергии, Россия уйдет со сцены.
Нужна ли Россия для нового откровения? Нужна ли она вообще? Если бы она
пропала завтра, полностью, кто-нибудь взгрустнул бы за границей?
-- Папа, папа, Россия пропала!
-- Какое облегчение!
В основном, обрадовались бы. Как будто гора с плеч. Ну хорошо, за
границей. А в самой России, если бы она пропала, много было бы слез?
Но куда она денется? Лежит, мешает.
Правда, Большая Американская Зая считает, что Россия нужна для
продолжения духовной жизни. Она имеет в виду Соловьева, Федорова, Бердяева,
Мережковского.
-- Я хочу обожествить свое тело, как Мережковский, -- ворочается она на
диване.
достоевский
Достоевский всех вокруг обвинял в том, что они не знают русский народ.
А он знал. И писал, что русские склонны к бесчестию.
откуда берется духовность?
Из неудачничества.
цепь
Русская история -- цепь неудачных реформ. Мы все сидим на этой цепи.
Новые реформы -- старый скандал. Временные надежды, эйфория, трехцветные
банты, краткая вера в свои возможности, напалмовая печать, от обличительства
до стеба. Явление хуя с горы. На чем-нибудь военном: колеснице, танке,
броневике. Компрометация идеи реформы за счет некомпетентности новых верхов.
Быстрое развращение реформаторов. Голые бабы в бане слаще мечты о счастье
России. Очередное разочарование верхов в народе и -- приличных людей в
верхах. Отвращение от власти. Стрель-
ба по хую с горы. Раны, болезни, отсохшая рука, неразборчивость в
друзьях, подозрительность, алкоголизм и посредственный макиавелизм хуя с
горы. Бюллетени о его здоровье. Мудацкие народные избранники.
Всеобщее желание порядка. Мутация. Хуй с горы как человек порядка.
Террор. Краткий экстаз мазохизма. Массовое истребление населения. Обморок.
Подземный ропот интеллигенции. Сладкие катакомбы. Изживание террора.
Послеобморочное возвращение к человеческим ценностям. Предпосылки к
либерализации. Хуй с горы как освободитель. Пальба по освободителю.
Впрочем, есть дополнения. От реформы к реформе изнашивается потенциал
населения. Население выбивается из сил.
знаменитость второго сорта
Можно привести тысячи доводов против России. Доказать всю ее
никчемность, неспособность к труду, обреченность. Тем не менее, Россия
привораживает к себе. Я сам чувствую на себе ее притяжение. Я люблю русскую
пытливость, небольшой круг людей, которые живут весело. Смешливо.
Безбоязненно. Умеют рисковать.
Но это такой маленький кружок. Я бы не мог жить в провинции. Скучно.
Нерасщепленность мозгов. У меня смещены понятия.
Под словом Россия я воспринимаю этот самый кружок людей, которых я
встречаю в Москве и еще чуть-чуть в Петербурге, и совсем по крохам в
нескольких городах.
Но чем они мне нравятся?
Я мало с кем из них нахожу общий язык. Я не вижу глубокой мыслящей
страны. Философов нет. Писателей очень
мало. Горстка сильных музыкантов. Горстка художников. Вот и вся моя
родина.
Остальное -- азиатщина. Почему, однако, я не бегу из этой насквозь
лживой страны? Потому что моя хата -- с краю.
Я не хожу каждый день на работу. Не спускаюсь в шахту, не голодаю. Я
живу несколько месяцев в году за границей. Италия, Германия, Франция, США. У
меня социальный статус знаменитости второго сорта. Если бы всего этого не
было, я бы взвыл. Меня бы разорвало. Фактически я не живу жизнью российской
черни. На полноценную русскую жизнь меня не хватает. Я не иностранец в своей
стране, но я и не ее задроченный гражданин. Я из тех happy few, кто может
себе позволить любить эту страну странной любовью.
Она -- моя. Я мысленно совершаю большое количество гадостей, в
реальности -- меньше, но совершаю. Мне хочется каждому иностранцу дать по
морде. Я люблю очнуться непонятно где, голый, сраный, вот с такой головой. Я
люблю русских баб. Я могу выпить три бутылки водки и не упасть под стол. Я
наплевательски отношусь к своему здоровью, как и все прочие мои
соотечественники. Мне привычен русский простор. Но я ненавижу эту страну.
Как государство. Как скопище идиотов. Как гнилое место. И -- все равно -- я
не уезжаю. Но я знаю: в старости лучше жить в Калифорнии. Там до лет можно
легко дышать свежим воздухом. Плавать на каноэ.
Но мне там будет тошно. Мне интереснее с русскими, чем с иностранцами.
С русскими веселее. Мне тесно с иностранцами. Мне не хватает в них
воображения. Русское воображение -- продолжение вранья. У русских сильное
воображение.
Но мне надоело жить в государстве, которое не умеет быть государством.
Мне противны фашисты. Радикальные, бритые и умеренные, бородатые. Мне
надоело нытье, беспомощность.
Я живу в России как посторонний, потому что я живу лучше многих и могу
себе позволить говорить все, что думаю. Я не боялся власти, я жил свободно в
СССР, я так свободно жил, как никто. Надо мной нет начальства, подо мной --
подчиненных. Свобода дает мне возможность думать так, как я думаю. Мне
повезло. Но это только временное везение.
Я живу совсем с краю. Кто-то живет тоже с краю, но ближе к центру,
кто-то живет между краем и центром русской жизни, кто-то живет ближе к
центру, и чем ближе к центру, тем мучительнее и страшнее, тем грязнее и
беспомощней, тем отчаяннее, и центр -- это ад.
народные умельцы
Я еду по Берлину под проливным дождем. Со студентами. Вдруг какая-то
машина остановилась. Заглохла. Студенты выбегают и толкают. Мокрые
полностью. А мы говорим -- немцы.
А тут у меня в Подмосковье машина сломалась. Я только махнул рукой:
помогите -- набежала куча народных умельцев. Доброжелательные ребята. Дима.
Слава. И другие. Машину долго били кувалдой. Наконец она поехала, но когда я
приехал на ремонт, знакомый механик Володя остолбенел.
русские радости
Застолье -- не русское слово, а перевод с грузинского, но это не имеет
значения, потому что русский стол -- навер-
ное, самый лучший стол в мире. Есть тихая прелесть русского
мастурбацию с сонным почесыванием в паху. Мы познакомились в Нью-Йорке. Мне
нужно было увидеть Гарлем, и она помогла найти нужных людей. Мы ехали в
такси, и белый лысый таксист спросил:
-- На каком языке вы разговариваете?
-- По-русски, -- ответил я.
-- Вы русский?
-- Да.
-- А почему она говорит по-русски?
-- Она тоже русская.
-- Как?
Я подмигнул Лене.
-- Половина русских -- негры, -- сказал я.
-- Как?
-- Так, -- спокойно ответил я. Шофер резко затормозил и выругался.
-- А еще говорят, что у нас свобода печати! -- вскричал он. -- Они даже
не могут сказать, что половина русских -- негры!
Я сначала рассказал эту историю как анекдот, но оказалось, я был прав.
ремонт
-- Я не смерти боюсь, я ремонта боюсь, -- сказал Серый, когда в пьяном
виде вел жигули по Ленинскому проспекту. Он закрывал один глаз ладонью,
чтобы лучше видеть.
Страна вечного ремонта. Здесь все так подгнило, не успев созреть, что,
за что ни возьмись, чтобы сделать ремонт, надо начинать сначала, а лучше
всего и вовсе не начинать.
описание внешних особенностей
Я придерживался традиционной ошибки: верил в описательность России.
Всякий, кто брался писать о ней, думал, что русский имеет хотя бы оболочку
нормального человека. У него, казалось бы, две ноги и руки. Но это только
иллю-
зия. Это четырехносый зверь. Таково отражение сущности Серого в русском
человеке, кем бы русский ни был. Конечно, есть некая группа русских, которые
имеют ослабленную иллюзорность и потому смазаны как характер. Но оставим в
стороне случайные явления. Поговорим о главном. Русский человек бесформен.
Поколенческие вибрации оставляют впечатление, что в России что-то
происходит. Газеты выплескивают информацию. Читатели выклевывают из жизни
сказку и продолжают в ней жить. Осознав опасность русских, я попытался их
остановить. Но, найдя Серого, я увлекся русскими конструкциями. Может быть,
Хайдеггер также увлекся нацизмом. Мне показался жизненно необходимым этот
радикализм нации.
тараканьи цветы
Молодежь -- временное явление. Они оторвались и имеют свои
представления о жизни. Ходят в "Пицца-хат", трахаются, танцуют. У них
беспросветное будущее. В предчувствии этого невеста с зубами разводит на
кухне если не цветы, то тараканов.
философия общего дела
Русский -- это человек, который слабее обстоятельств. Лаокоон --
игрушечная забава по сравнению с русской жизнью. Но примешь стакан -- змеи с
шипом расползаются. Небеса светлеют. Над Россией встает солнце.
Нормальное состояние русского -- пьяное. Пьянство ему идет. Неуклюжесть
становится шиком. Косноязычие -- поэмой. Песни -- гимнами. Оборванство --
жизненным
стилем. Стоит русскому стать пьяным, как он приобретает черты неземной
элегантности. Если присмотреться к фотографиям пьяных баб, которые
вывешиваются на витрине перед вытрезвителем, поражаешься силе чувств,
отразившихся в телах и лицах. Призывный распад плоти стоит работы могильных
червей. Это посильнее Микеланджело. Это очищенное видение судного дня. Есть
ангелы, под видом алкоголиков их сюда засылает Бог проверить, кто есть кто.
Проверка водкой -- русский Страшный суд. Потеря человеческого облика
бесценна. Это полнейшая обнаженность, как после смерти, перед Богом: "Вот я
такой и больше никакой". Не прошел испытание -- живи вечной смертью.
Что было раньше: Россия или водка? Вопрос теологически некорректен.
Потому в России нет и не должно быть культуры пьянства, что есть метафизика,
презирающая латинское отношение к вину, баварские пивные выкрутасы, но
ценящая строгий набор ритуальных предметов: стакан, пол-литра, огурец.
Русский выпрямляется, расправляет плечи, если он православный, то
крестится, и, став благообразным, как никогда, он выпивает. Картины мира
сменяются с каждой рюмкой. Выпивание -- не линейный путь, а смена измерений.
Русский проходит и познает состояния: от беспочвенного оживления, шумного
веселья, похоти, счастья, войны, тоски, кручины до пребывания в русской
нирване, которая в силу несравненности не знает словесного выражения.
Русский болезненно уходит в ненормальную категорию трезвости, и этот
уход зовется похмельем. Он весь трепещет, душа неспокойна. Это все равно что
уйти из дома. В ночь. В мороз. В колючую, беззвездную жизнь. А когда рус-
ский возвращается домой, он топит печь и сидит у огня. Ему ничего
другого не надо. Он -- домовитый мужик Он живет дома несколько дней, неделю,
месяц, и люди с уважением говорят, что у него начался запой.
В пьяном виде русский похож на себя.
гражданин мира
Наездившись по миру, чтобы лучше понять Россию, я пришел к выводу, что
Россия представляет для мира серьезную опасность. Конечно, Россия -- яркая
экзотика. Допустим, Россия, излучая свою духовность, что-то дает миру. Мало
того: цивилизация, по определению, вещь скучная. Но кто готов променять
скучную жизнь на веселую смерть? Я решил сократить Серого.
дурное влияние
Когда Серый стал молодым человеком, на него дворовая молодежь оказала
дурное влияние.
Ну, хулиганы.
У русских принято считать, что дурное влияние -- корень зла. Что же
такое, на самом деле, дурное влияние? Видимо, это совращение. Непонятно,
однако, кто был тем первым человеком, который оказал на других дурное
влияние.
Возможно, это был Серый. Да, так оно и было. Серый -- дурное влияние в
чистом виде. Но тогда -- где логика?
стыд и срам
Раз исповедь -- так исповедь. Пусть тайное станет явным. Мне стыдно, но
я потому и русский, чтобы говорить постыдные вещи.
Кто-то каялся, что трахнул в бане малолетку. Судя по Страхову, это был
Достоевский. Трахнуть малолетку -- какая замечательная идея. Это лучше, чем
трахать Анну Григорьевну. Официальный секс -- это такое постное масло. Не
понимаю, как люди этим могут заниматься всерьез. Любовь быстро
выветривается, а потом -- что там остается трахать? Что-то выветрившееся.
Но меня больше интересует кого-нибудь убить. Из автомата. Совсем
незаслуженно. Отправить к праотцам. Надо будет как-нибудь сделать.
Или трахнуть малолетку.
У нее все такое миниатюрное.
организация природы
Серый выбросил бутылку из окна моей машины прямо на дорогу. Бутылка
попрыгала-попрыгала и разбилась.
-- Ты чего? -- удивился я.
-- А чего? -- удивился Серый.
признание
Я люблю русских.
Я очень люблю русских. Прямо как Есенин.
сговор
Я встретился с Серым. Была осень. Поганое время.
-- Тебе здесь не жить, -- сказал Серый. -- Даю часа на размышление.
-- Хочешь, буду твоим? -- сказал я. -- Я тоже люблю бандитский привкус
жизни.
-- Жизнь сделала меня бандитом, -- сказал Серый.
-- Капитализм тебя, блядь, причешет.
-- Не успеет, -- усмехнулся Серый. -- Помнишь, в детстве навозом мы
мазали санки, чтобы они скользили. Говна не будет -- Россия кончится.
-- Я тоже мазал санки говном, -- обрадовался я. Я удивился тому, что
обрадовался.
-- Ты мне не нужен, -- сказал Серый. -- Мне не нужен человек, который
переводит на доступный язык мои заклинания. Этой стране не нужны аналитики.
Мне нужен человек, который сдержал бы натиск дешевых слов.
-- Давай помогу, -- сказал я. -- Я тебя обозначу.
тайный советник
-- Что такое Россия? -- спросил меня Серый.
-- Россия -- это нравственность, -- ответил я.
-- Пять, -- сказал Серый.
-- На чем держится Россия? -- спросил Серый. Все русские боги задают
каверзные вопросы. Это отразилось в фольклоре.
-- На бесчестии, -- ответил я. Серый ничего не сказал.
-- С тобой можно работать, -- сказал Серый.
Мы стали работать. Я был назначен советником. Боже, я -- советник!
Конечно, я ничего не советовал. Я был порученец. По связи с интеллигенцией.
Я был тайный советник русского Бога.
задание
-- Ты, значит, вот что, -- сказал Серый. -- Ты -- писучий, а я -- нет.
Я тебе скажу, что писать, а ты -- напиши.
Серый не любил писателей, но он их почему-то немножко уважал.
-- Ты напиши, что бабы -- это говно. Их надо проучить. Вот у меня,
например, была невеста. Ну, одна парикмахерша. Понял?
почему русские боятся евреев?
Мы разругались с Серым, потому что он подлец. Я писал для него. Мне
казалось: работаю на Россию. Но он мне неожиданно предложил написать, что
все евреи -- гады. И даже полукровки -- гады. Может быть, они опаснее, чем
жиды.
-- Ты чего? -- сказал я.
-- Ты пиши, -- буркнул он.
-- Почему ты боишься евреев? -- спросил я.
-- Они умные. Они пьют кровь христианских младенцев.
Русские сидят, как бобики, уши прижали -- боятся сионских мудрецов.
Своих мудрецов нет -- помоги кулаком. Погром -- это целая программа
обеспокоенности. У русских мало такого смачного антисемизма, как у украинцев
и поляков, -- у них просто поджилки трясутся.
-- Придут сионские мудрецы -- объебут.
-- А вы не объебывайтесь.
-- Как же нам не объебываться, если мы дурачки?
-- А вы не будьте дурачками.
-- Чего захотел! Мы -- порознь, а они кучкуются.
-- А вы тоже своих тащите.
-- Мы так не умеем.
Нет другого такого вопроса, где бы так ясно было видно русское
бессилие. Сродни половому. Хочет мужик показать себя, а у него не стоит.
Тогда тут все разнесешь от зло-
бы. Но, кроме бессилия, сидит в подкорке физиологическое отвращение.
Женщины боятся мышей, а русские -- евреев. Сюда бы психоанализ: откуда эта
гадливая боязнь? Русскому еврей физиологически неприятен, он его
отталкивает. И носом, и волосами, да и вообще. Но об этом в книжках не
пишут. Антисемитизм -- бег в сапогах по жидкой глине. Русского "клинит" на
евреях. Они как осколки древнего Бога рухнули ему на голову и отняли
рассудок. Желание реванша. Распускание грязных слухов. Тактика скунса.
Нелюбовь к евреям как пароль объединяет русских. Отними пароль -- не ясно,
где кто. Суть не в доводах, а в позывных.
-- Богородица -- тоже еврейка, -- напомнил я.
-- Ну, тогда мы совсем пропали, -- перепугался Серый.
встреча в верхах
-- Рассказывайте, -- сказал реформатор.
-- Серый -- враг русского прогресса. Пора кончать с русской сказкой.
-- Зачем вы от меня бегаете? -- обиделся Саша. -- Мы должны вместе
принимать ответственные решения. В конце концов, власть должна участвовать.
В газеты я не пошел. Безбытийственность России призвала к правлению
русскую бюрократию.
-- Если идти во власть, первое знание: народ -- дрянь, -- сказал я. --
Русский консерватизм знает это лучше всех. Чтобы оградиться от народа, нужно
создать армию бюрократов.
Дозвониться не было возможности. Единственные живые люди во власти --
служба безопасности. Но у них плохая наследственность. Я предложил им
ликвидировать Серого.
-- Серый -- сплошная заморочка, -- сказал я. Пал Палыч выслушал со
вниманием, несмотря на мистические трудности.
-- Значит, он есть? -- наконец спросил он.
-- Как я понимаю, ликвидация Серого откроет России пути процветания, --
уточнил Саша.
Реформатор, которого не любит народ, никак не мог решиться.
-- А если он нам пригодится?
-- Как?
Я разочаровался в кремлевских мечтателях.
оборотень
Мне жаль мировых усилий. Я купил кинжал. У Серого сегодня много дел. Он
пробудился к жизни. Он богатый и бедный одновременно. У Серого -- голубые
глаза. Мы с ним вырабатываем концепцию будущего России. Решено: мы будем
плясать, как грек Зорбе, сиртаки во льдах, на бесславных руинах.
-- Запуталась, старуха? Выжила из ума? Распадайся, дрянь! -- завопил
Серый.
Я дал Серому денег. Он стал работать сторожем у меня в гараже. Он стал
разбазаривать. Я подумал: нужно его кинуть. Я сдал Серого бойцам. Вдруг все
активизировались. Серый стал прорабом. Звонит по телефону. С телефоном
практически не расстается. Пошла жизнь.
-- Не хочу полного пиздеца! -- вскинулся Серый. -- Желаю супердержаву.
Обгоним снова Америку!
Самое красивое в русской жизни -- гульба. Мы загуляли. Я гляжу: а
глаза-то у него голубые-голубые.
убей невесту
-- Во, во, радость моя, -- сказал Серый нашей общей невесте с зубами.
-- Видишь ли, матушка, братец твой болен, пришло время ему умирать. Умереть
надо ему, матушка, а он мне нужен как важный спонсор. Для обители нашей, для
сирот. Так вот и послушание тебе: умри за братца.
Невеста захлопала глазами от неожиданности, но быстро пришла в себя.
-- Благословите, батюшка, -- ответила она смиренно и даже как будто
покойно.
Серый после этого долго-долго беседовал с ней. Невеста молча все
слушала. Вдруг смутилась и говорит:
-- Батюшка! Я боюсь смерти!
-- Что нам с тобой бояться смерти? -- усмехнулся Серый. -- Для нас с
тобой будет лишь вечная радость.
Простилась невеста, но только за порог, упала от глупости жизни. Серый
послал бойцов, приказал положить ее на стоящий в сенях гроб, окропил, напоил
святой водой. Невеста заболела и сказала:
-- Теперь я уже больше не встану.
Ее последние дни сопровождались видениями.
видения русской невесты с зубами
Если говорить о русском загробном фантазме, то это дворец из
прозрачного хрусталя и золота. Зал заполнен одними молодыми девушками.
Платья необычайной светлости. Блестящие венцы на головах. Входит невеста:
-- В храме я увидела величественную Царицу, неизреченной красоты,
которая, призывая меня ручкой, сказала: "Следуй за мной и смотри, что я
покажу тебе". Вдруг вижу,
что одна из девиц ужасно похожа на меня. Потом, по указанию Царицы, я
стала рассматривать другую сторону залы и увидела на одной из девушек такой
красоты венец, что я даже позавидовала! И это все были невесты, прежде меня
бывшие и теперь еще живые, и будущие.
-- А ты выбросила из холодильника гнилые овощи? -- спросила меня
Царица.
-- Выбросила, -- потупилась я.
-- Зачем врешь? -- подняла брови Царица.
-- Я не вру.
-- Врешь, неряха!
-- Я выбросила морковку и гнилой огурец, а лучок забыла.
-- Лучок-рачок, -- зашумели девицы в венцах.
-- Покажи мне свою фотографию, ту, где ты снялась за секунду до
кончины, -- молвила Царица. Я посмотрела ей в глаза.
-- Меня никто не снимал на смертном одре, -- твердо сказала я.
Царица наотмашь ударила меня по щекам.
Я
Я - как эмансипированный цыган с золотыми зубами, пишущий о вороватости
своей нации.
недоверие к уму
Русский ум непредставим. У него нет доверия к себе. Кто бы ни пытался
его обозначить, он остается неуязвимым, до него ничего не долетает.
Легко наехать на русских. Но, соглашаясь с Кюстином,
терпишь крах, когда оказываешься во Франции и начинаешь испытывать
чувство тоски, тошноты, скуки от общения с нацией, ценности которой выражает
собой Кюстин как критик России.
Тоска по родине в гораздо большей степени оказывается родиной, чем сама
родина. Другие родины можно поменять одну на другую без особой болезни. Не
это ли поразительное свидетельство значительности русской сущности? Миллионы
русских эмигрантов XX века, изнывавших в Берлине и Париже, неустроившихся,
озлобившихся -- пример могущества России.
случайно
Серый случайно разбил окно. Ирина Борисовна случайно не подпала под
сокращение. Отец Серого случайно трахнул мать Серого, а ведь был практически
совершенно пьяным, и даже непонятно, как у него это вышло. Но ни мать, ни
отец не удивились. Только почувствовали что-то склизкое внутри, а потом
ничего. Наташа случайно попала под электричку. Россия -- случайная моя
родина.
трупный запах
Бедный мой народ! Задроченные люди! Ну если не я, то кто? Зачем я это
делаю? Ради исправления нравов? Во имя будущего? Или, может быть, исходя
злобой? А, может быть, я люблю вивисекцию? Откуда этот трупный запах?
василиса и василиск
Родственники. Когда Василиск узнал, что Василиса любит цветы герберы, а
герберы в Москве в ту пору не продава-
лись, он пошел в Ботанический сад к своей бывшей однокласснице, и та
посеяла герберы по его просьбе на опытном участке. Круглый год ходил
Василиск в гости к Василисе с желтыми, красными, фиолетовыми и
электрически-зелеными герберами. Василиса никак не могла понять, откуда
цветы. Наконец они поженились, прошло пять лет инцеста, у них родились дети,
и Василиск с доброй улыбкой рассказал, как было дело.
врачи
Серый прикинулся интеллигентом и долгое время ныл по каждому поводу. Он
не удержал инициативы, полетел вниз, упал, разбился. Интеллигенцию отменила
свобода. Они боролись за освобождение. Допустим. Они победили. Справились.
Оказались катастрофически беспомощными. Серого обошли, обскакали более
предприимчивые. Серому нечего было сказать при свободе.
Цензура была спасением для прикрытия бесплодия, оформила множество
липовых карьер. Цензура помогает мысли, -- считал Гоголь. В этом нет
никакого свободного порыва.
Я зашел в Дом литераторов, который в юности казался мне значимым
местом. В пустых помещениях с бодуна бродил Серый. Я всегда чуть-чуть
презирал русскую интеллигенцию. За неадекватность дискурса. Серый как
зарядит свое "мнекажется", "мнекажется", и я уже не знаю, куда бежать.
Правда, я отдавал должное русским врачам.
задор
Желание быть как можно более крутым -- совсем не крутое желание. Оно --
все то же бегство от себя.
вглубь
Я -- монтер. Серый -- шахтер. Мы ушли вглубь России. Дорога вглубь
России поросла мхом. Нутро России состоит из перепутанных проводов. Мы
обратили внимание на отсутствие вытяжки. Чучело России набито мертвыми
птицами.
ветераны неба
Христианство превращается в фольклорный ансамбль под управлением Петра
и Павла.
Глобальная деревня нуждается в метафизическом единоначалии. Но, если я
разрушаю старых богов, не открываю ли я путь к тотальному хаосу? Неведомый
бог не обеспечивает полицейского порядка. Кто знает, насколько затянется
переходный период.
Энтропия Европы пропорциональна энтропии христианства. Европа
чувствительно уловила закат христианства. Ницше ошибся в том, что Бог умер.
Умерла его очередная маска. Больше, чем на новую маску, мы не можем
рассчитывать. Иначе -- все другое. Иначе -- уже не мы.
Даже если я в корне неправ, пусть это будет оживлением старой полемики.
Это -- не экуменизм. Мне надоели боги в театральных одеждах. В сарафанах.
Пора бы всем нынешним богам на пенсию. Для них, ветеранов неба, найдется
необременительная работа. Вместе с греческими олимпийцами и Дедом Морозом
они станут наставниками детей, назидательными героями мифов, легенд, сказок.
Можно, конечно, созвать сессию ЮНЕСКО и заказать на ней нового Бога.
Составить меню. Смешать на компьютере краски. Но, скорее, он появится сам по
себе, из черной грязи Африки, из Интернета, среди русских бомжей,
калькуттских мух, наркоманов Нью-Йорка.
Сущность христианской сделки была гениальна: предопределение смерти в
обмен на выполнение моральных норм. Просто и понятно.
китайцы
Русские все стерпят, всякие унижения, они тренированные. И нагоняи
начальства, и разные издевательства, и свободу, и завтрак без кофе, и
диктатуру. Но если китайцы заживут богаче, они не стерпят. Нет, тоже
стерпят. Стерпят: сгорбятся -- и запьют кипяточком на станции, с сахарком в
прикуску. Я не знаю ни одной такой вещи, которую бы не стерпел русский. Не
зря русских презирают на Кавказе.
еще про китайцев
Я вот думал, без чего не может жить русский. Без Бога -- может.
откровение
Не слишком ли все в России устало и переустало? Не нужно ли этой
выжженной земле отдохнуть? Россия держится на инерции. Подражательная
страна. Она подхватит любое начинание. Она обезьянничает, это ее сущность.
Если сюда не впрыснуть новой самостоятельной энергии, Россия уйдет со сцены.
Нужна ли Россия для нового откровения? Нужна ли она вообще? Если бы она
пропала завтра, полностью, кто-нибудь взгрустнул бы за границей?
-- Папа, папа, Россия пропала!
-- Какое облегчение!
В основном, обрадовались бы. Как будто гора с плеч. Ну хорошо, за
границей. А в самой России, если бы она пропала, много было бы слез?
Но куда она денется? Лежит, мешает.
Правда, Большая Американская Зая считает, что Россия нужна для
продолжения духовной жизни. Она имеет в виду Соловьева, Федорова, Бердяева,
Мережковского.
-- Я хочу обожествить свое тело, как Мережковский, -- ворочается она на
диване.
достоевский
Достоевский всех вокруг обвинял в том, что они не знают русский народ.
А он знал. И писал, что русские склонны к бесчестию.
откуда берется духовность?
Из неудачничества.
цепь
Русская история -- цепь неудачных реформ. Мы все сидим на этой цепи.
Новые реформы -- старый скандал. Временные надежды, эйфория, трехцветные
банты, краткая вера в свои возможности, напалмовая печать, от обличительства
до стеба. Явление хуя с горы. На чем-нибудь военном: колеснице, танке,
броневике. Компрометация идеи реформы за счет некомпетентности новых верхов.
Быстрое развращение реформаторов. Голые бабы в бане слаще мечты о счастье
России. Очередное разочарование верхов в народе и -- приличных людей в
верхах. Отвращение от власти. Стрель-
ба по хую с горы. Раны, болезни, отсохшая рука, неразборчивость в
друзьях, подозрительность, алкоголизм и посредственный макиавелизм хуя с
горы. Бюллетени о его здоровье. Мудацкие народные избранники.
Всеобщее желание порядка. Мутация. Хуй с горы как человек порядка.
Террор. Краткий экстаз мазохизма. Массовое истребление населения. Обморок.
Подземный ропот интеллигенции. Сладкие катакомбы. Изживание террора.
Послеобморочное возвращение к человеческим ценностям. Предпосылки к
либерализации. Хуй с горы как освободитель. Пальба по освободителю.
Впрочем, есть дополнения. От реформы к реформе изнашивается потенциал
населения. Население выбивается из сил.
знаменитость второго сорта
Можно привести тысячи доводов против России. Доказать всю ее
никчемность, неспособность к труду, обреченность. Тем не менее, Россия
привораживает к себе. Я сам чувствую на себе ее притяжение. Я люблю русскую
пытливость, небольшой круг людей, которые живут весело. Смешливо.
Безбоязненно. Умеют рисковать.
Но это такой маленький кружок. Я бы не мог жить в провинции. Скучно.
Нерасщепленность мозгов. У меня смещены понятия.
Под словом Россия я воспринимаю этот самый кружок людей, которых я
встречаю в Москве и еще чуть-чуть в Петербурге, и совсем по крохам в
нескольких городах.
Но чем они мне нравятся?
Я мало с кем из них нахожу общий язык. Я не вижу глубокой мыслящей
страны. Философов нет. Писателей очень
мало. Горстка сильных музыкантов. Горстка художников. Вот и вся моя
родина.
Остальное -- азиатщина. Почему, однако, я не бегу из этой насквозь
лживой страны? Потому что моя хата -- с краю.
Я не хожу каждый день на работу. Не спускаюсь в шахту, не голодаю. Я
живу несколько месяцев в году за границей. Италия, Германия, Франция, США. У
меня социальный статус знаменитости второго сорта. Если бы всего этого не
было, я бы взвыл. Меня бы разорвало. Фактически я не живу жизнью российской
черни. На полноценную русскую жизнь меня не хватает. Я не иностранец в своей
стране, но я и не ее задроченный гражданин. Я из тех happy few, кто может
себе позволить любить эту страну странной любовью.
Она -- моя. Я мысленно совершаю большое количество гадостей, в
реальности -- меньше, но совершаю. Мне хочется каждому иностранцу дать по
морде. Я люблю очнуться непонятно где, голый, сраный, вот с такой головой. Я
люблю русских баб. Я могу выпить три бутылки водки и не упасть под стол. Я
наплевательски отношусь к своему здоровью, как и все прочие мои
соотечественники. Мне привычен русский простор. Но я ненавижу эту страну.
Как государство. Как скопище идиотов. Как гнилое место. И -- все равно -- я
не уезжаю. Но я знаю: в старости лучше жить в Калифорнии. Там до лет можно
легко дышать свежим воздухом. Плавать на каноэ.
Но мне там будет тошно. Мне интереснее с русскими, чем с иностранцами.
С русскими веселее. Мне тесно с иностранцами. Мне не хватает в них
воображения. Русское воображение -- продолжение вранья. У русских сильное
воображение.
Но мне надоело жить в государстве, которое не умеет быть государством.
Мне противны фашисты. Радикальные, бритые и умеренные, бородатые. Мне
надоело нытье, беспомощность.
Я живу в России как посторонний, потому что я живу лучше многих и могу
себе позволить говорить все, что думаю. Я не боялся власти, я жил свободно в
СССР, я так свободно жил, как никто. Надо мной нет начальства, подо мной --
подчиненных. Свобода дает мне возможность думать так, как я думаю. Мне
повезло. Но это только временное везение.
Я живу совсем с краю. Кто-то живет тоже с краю, но ближе к центру,
кто-то живет между краем и центром русской жизни, кто-то живет ближе к
центру, и чем ближе к центру, тем мучительнее и страшнее, тем грязнее и
беспомощней, тем отчаяннее, и центр -- это ад.
народные умельцы
Я еду по Берлину под проливным дождем. Со студентами. Вдруг какая-то
машина остановилась. Заглохла. Студенты выбегают и толкают. Мокрые
полностью. А мы говорим -- немцы.
А тут у меня в Подмосковье машина сломалась. Я только махнул рукой:
помогите -- набежала куча народных умельцев. Доброжелательные ребята. Дима.
Слава. И другие. Машину долго били кувалдой. Наконец она поехала, но когда я
приехал на ремонт, знакомый механик Володя остолбенел.
русские радости
Застолье -- не русское слово, а перевод с грузинского, но это не имеет
значения, потому что русский стол -- навер-
ное, самый лучший стол в мире. Есть тихая прелесть русского