приготовления еды, есть все эти женщины, которые, не считаясь с работой,
готовят. Они так весело суетятся и вкусно готовят.
Я уважаю бесполезное застолье, с безобразиями. Помню, я дважды дрался с
Иосилиани. Свирепо били друг друга по морде. Есть что вспомнить.
любовь
Мне говорил один знаменитый поляк:
-- Знаешь, чем русские девушки отличаются от всех прочих?
-- Знаю, -- уверенно отвечал я, -- они трахаются дней в году.
-- Неужели так много? -- удивлялся поляк.
-- Разве для них это много? -- удивлялся я.
-- Очевищьче! дней в году они смотрят тебе в глаза и говорят: ангел ты
мой!
рабочий класс
-- Советская власть кончилась в году, -- сказал мне старый маляр,
который красил стены в квартире моих родителей в -е годы.
Я удивился осмысленности его слов и запомнил на годы. Возможно, маляр
был троцкистом, не в этом дело. Главное, что он был. Это была единственно
исторически продуманная часть речи, которую когда-либо я услышал от русского
рабочего. Не помню его лица, но, может быть, он и был тем рабочим классом,
пролетариатом, который кончился в -ом году
худшие
В России методично перебили всех лучших. Перебили лучшую аристократию,
лучших попов и монахов, лучших предпринимателей, лучших меньшевиков, лучших
большевиков, лучшую интеллигенцию, лучших военных, лучших крестьян. Остались
худшие. Самые покорные, самые трусливые, самые никакие. И я -- среди них.
Тоже -- из худших. Из отбросов. Мы засоряем землю. И понять, какими были эти
лучшие, уже нельзя. Да и не надо. Все равно из худших не слепишь лучших.
гордость
Когда мы всё совсем разбазарили и опростоволосились, тогда мы с особой
силой стали гордиться собой.
друзья
Кто сказал, что друзья познаются в беде? Наверное, кто-нибудь из
неудачников. У нас тут все живут в беде, и ничего: друзья не воют. Но если к
тебе пришел успех, и не просто успех, а реактивный выхлоп, друзья
разбегаются в панике в разные стороны. А те, кто не разбежался, каменеют и
становятся опасными. В таком случае лучше иметь дело с врагами.
знает ли жизнь английская королева?
Русский отвратительно вынослив. "Вынесет всё" и -- никакой дороги себе
не проложит, поэзия врет, потакая своей мечте. Снова всё вынесет, и опять ни
зги. Вместо света --
черный день. Черный день до сих пор остается русской нормой жизни. От
черного дня надо плясать, как от печки. Черный день стучит в мозгу
бесконечным напоминанием о сермяжной правде. К черному дню будь готов!
Красные дни календаря не перешибли генетическую народную память о черном
дне. Надо отложить самого себя на черный день. Иначе не поймут.
Когда приходит черный день, русский переключает скорости: европейский
активизм -- на азиатскую созерцательность -- и впадает в дрему духовности.
Жизнь в землянке и черные сухари -- это самый надежный тыл, который он
всегда оставляет за собой.
Русский уверен, что право голоса имеет тот, кто "знает жизнь".
Остальных он если не презирает, то не считает за людей.
-- Ты жизни не знаешь! -- классическая русская фраза, которую говорят
родители детям, старшие -- младшим, наставники -- всем вокруг.
Под "знанием жизни" скрыто пребывание и выживание в экстремальной
ситуации. На войне, в тюрьме, лагере, на лесоповале, в больнице на коридоре.
С такой точки зрения писателем, который "знает жизнь", оказывается
Солженицын. Но таким же оказывается и Шаламов. Оба "хлебнули", только выводы
сделали противоположные, в разные стороны доверия и недоверия к человеку.
Значит, даже если "знаешь жизнь", можно жить совершенно по-разному.
"Знать жизнь" -- это гадость, мерзость, пурга, грязь в лицо, ожидание
подлянки по всему азимуту. Национальная философия закладывается на глухую
самооборону, ожидание внезапного удара. От такого "знания жизни" рождается
тяжелая подозрительность русских, настороженность, тугодумство,
недоброжелательство, о котором как о нацио-
нальном недуге писал Пушкин. Социальная патология объявлена компасом,
по которому требуется ориентироваться.
"Жизни не знаешь" -- значит духовно проштрафился, не состоялся как
личность, зря проболтался на этой земле. Вот, казалось бы, русская философия
существования. Раз дошел до пограничной ситуации, то постиг смысл жизни.
Однако это не совсем так, или даже наоборот. Экзистенциализм как
традиция зовет к ответственности отчаяния. Предлагает сохранить
интегральность личности в невыносимых, абсурдных условиях. У нас же "знать
жизнь" -- значит спасайся, как можешь, учись выкручиваться любыми способами.
На этот случай и заготовлена и знаменитая спецпоговорка: "не объебешь -- не
проживешь". Конечно, некоторые тонкие деятели тут же морщатся и начинают
поговорку вымарывать. И это тоже выход в национальную философию. Надо
выживать по коду, который не разглашается. Не вскрыть гнойник, а поджать
губы. Поговорка для служебного пользования. Но все-таки: кого именно
поговорка призывает "объебать"? Адресат чудесным образом не указан. Мы все
-- ее адресаты. Пограничная ситуация оказывается ситуацией вседозволенности.
"Знать жизнь" -- не искусство жить, а искусство выживать.
Нужны ли искусству выживания хорошие манеры? Смешной вопрос. Если у
меня успех, слава, овации, две машины или, не дай Бог, личный самолет --
знаю ли я, что такое жизнь? Нет. Это не жизнь. Это дешевка. Более того, это
раздражительная дешевка. Чем больше успеха, тем меньше жизни. Успех в России
вообще бранное слово. Успех не обсуждается, а осуждается. Он противоречит
этике отечественной жизни. Тогда зачем мечтать о "широкой дороге"? Зачем
сюда запускать поэзию? Какое-то глубокое несоответствие. Русский уверен, что
положительные вещи не продол-
жительны. Нас так учит наша история. Мы так измочалены жизнью, что
смотреть на процветание других -- противно. Хочется это процветание
опорочить, объявить ему войну. Но если мы принимаем все это как данность, то
нам вместо дороги светит санкционированное чувство злобы и зависти,
узаконенное злорадство, если у соседа сорвалось и не получилось. А это уже
существенный запас чувств. Своего рода вдохновение. Но, самое главное,
философия "знания жизни" и "черного дня" находит свое подтверждение в
моральном кодексе религии, освещаются христианством. Это очень удобно.
Если вся страна настроена на черный день, надо скрывать другое
отношение к жизни. Таиться. Прикидываться, что живешь на оклад. А напоказ --
ныть. Счастливых у нас любят только в песнях и после смерти. Итак, я знаю
жизнь, когда хлебаю много горя. Или делаю вид. Тогда я в буквальном смысле
несчастный герой. Лучше всего -- без нижнего белья. И тогда меня любят. При
жизни. Немедленно. Как я выжил, меня никто не расспрашивает. Никакая
налоговая инспекция. Выжил -- и молодец. Жизнь -- суровая, сумрачная стихия.
Равняться надо на это. Шаг влево, шаг вправо -- и жизни уже не знаешь.
Английская королева вовсе не знает жизни.
и еще раз о китайцах
Китайцы выйдут на призовое место, заполнят все мировые рынки, а мы
ничего не умеем. Мы только из себя продаем, от нефти до проституток.
Построим проституток рядком. И даже не сообразим, кого брать, кого
ебать, кого оставить.
-- Сашок, я чего-то не соображу, иди ты, кого брать?
А они стоят, как солдаты. Выстроены. В переходе.
Бляди.
не хочу
Не хочу, чтобы русские стали богатыми.
милый
-- Мне надо подраться, Серый, -- признался я.
-- Ну, поколоти хоть меня, -- подставился Серый.
диван
Время идет, а я еще не встретил ни одного русского, кто бы умел сидеть
на мягком диване. Ноги расставят, голову втянут в плечи и глядят
удовлетворенным сычом.
серый-каша
-- Здравствуйте! Что такое Серый?
-- Серый -- это каша.
советский союз
"Сдать кал на загранпаспорт", -- занесла Катюша Мишутина в свой
интимный дневник.
похуизм
Известно, что похуизм -- русская национальная философия. Основа всех
основ. Не Ломоносов, не Пушкин, не Толстой, не Ленин, а именно похуизм
овладел массами. Мы говорим народ -- подразумеваем похуизм. Никто, однако,
не вникал в изгибы этой формы мышления. Не опускался на дно похуизма.
Собственно, это тоже похуизм -- подобное отношение к похуизму.
Здесь есть методологическая дилемма. Низкое происхождение этого
философского термина для тонких деятелей служит достаточным основанием от
него отвернуться. Делается это не без тайного умысла оставить родину без
света, чтобы легче гуманно бесчинствовать. Производные от матерных слов --
наилучшее средство для стирки родной действительности, их порождающей и ими
порожденной. Гласный запрет на них -- тормоз познания -- можно сравнить с
запретом аптек как разносчиков наркомании.
Похуизм -- стройная система. Он возник из ощущения шершавости жизни.
Слишком много заноз -- лучше ни до чего не дотрагиваться. Слишком по-чужому
звучат все абстрактные слова -- не стоит и вслушиваться. И тогда хоть
трын-трава не расти:
"Раньше молодцу всё было по плечу, а теперь всё по хук".
Обобщенный опыт поколений, похуизм, на первый взгляд, знак облома. Все
обломалось, и всех придавило. Но это -- полправды; подспудное
самооправдание. Врет молодец: в те былинные дни, когда ему только казалось,
что "все по плечу", было ему уже слишком многое по хую.
Похуизм утвердился благодаря безмерным поборам со времен раскола,
Смутного времени, самозванцев, Петра Первого, с отменой Юрьева дня, с
приходом коллективизации, с уничтожением приусадебных участков, кампании
против алкоголизма, государственного уничтожения вкладов. Похуизм --
философия нокаута.
Я лежу, не охаю, -- Мне теперь всё по хую.
Казалось бы, стоическое "не охаю" -- но это только видимость стоицизма,
и здесь гнездо моего презрения: это --
негордый "блэнд" смирения и задушенной ненависти, горечи и отчаяния,
покорности и раздавленности. У нас нет философов западной складки и мудрецов
-- восточной, но зато есть похуизм -- отфильтрованный базар безымянной
народной мудрости. Ее кладезь переводится на нормальный язык как андерграунд
единственно возможного исторического сознания, вытеснившего другие формы
жизни, негативно относящегося к любым пафосным предложениям. Бункер похуизма
оказался прочнее революционного романтизма и пропагандистского пафоса первых
пятилеток:
Гудит, как улей, Родной завод, А нам-то хули -- Ебись он в рот!
Из разряда общественного подполья, с отчужденной собственностью трижды
иронического "родного" завода, похуизм распространился на все ощущения
жизни, разлился, как нефть по воде, подмял под себя общий тонус
национального существования, вторгся в зону чувств, настроений и
расположился настоящим хозяином положения.
Это вам не французское "жёманфу". "Жёманфу" -- ласковый ветерок
ношиаланса, небрежно закинутое кашне через плечо. Ограниченое понятие. А
похуизм -- без границ. По большому счету, нам действительно все равно. Это
не фраза, а руководство к бездействию.
Похуизм можно было бы назвать русской версией европейского цинизма, но
такое определение больше запутывает суть дела, чем проясняет аналогию. На
Западе любят рассуждать о цинизме советских времен, вообще о русском
цинизме. Это -- проекция постороннего, не слишком взыскательного к своей
точности взгляда. Похуизм, на первый
взгляд, близок цинизму разочарованием в возможностях связи между "я" и
"другими", местью "другим" за ее невозможность. Между тем, похуизм
разительно отличается от цинизма равнодушием к успеху и отказом найти
выигрышное положение для саморазвития. Цинизм динамичен, похуизм --
неподвижен; это идеология раздавленных иллюзий. Цинизм -- не народное слово;
он -- продвинутая часть индивидуализма, подчинение всего и всех своим
интересам, активное высокомерие, переходящее в философское истребление
других как соперников, безусловное смешение их с говном, что может
закончиться и реальным уничтожением. В России цинизм ограничен горсткой
"выдвиженцев", существующих в каждом поколении. В русских низах нет чистого
цинизма из-за неочищенности "я" от общинной шелухи ( отсюда о "родном
заводе": не мне, а нам -то хули...).
Цинизм верхов и похуизм низов -- вот что такое русская смерть.
Похуизм -- пассивное сопротивление, саботаж, ставший пожизненным
тормозом. При невыносимом режиме похуизм достигает почти что статуса
диссиденства, и его часто путают с активно выбранной социальной позицией.
Тот же "родной завод" можно прочесть как надежду для русской эмиграции, хотя
он скорее работает в пользу НКВД. Похуизм и в последние годы советской
власти считался у либералов прогрессивным явлением, вызывал восторг,
умиление. Но когда режим кончился, оказалось, что похуизм настолько вошел в
кровь народа, что сработал против либеральных идей.
Трудно сказать, что было причиной, а что -- следствием, но
разочарование первой шеренги реформаторов в собственном народе было, во
всяком случае, мотором кор-
рупции. Народ не откликнулся -- значит, обогащайся. Похуизм похоронил
романтику реформ так же однозначно, как и романтику революции, показал
невозможность общественной жизни в России ни в каком виде. Он априорнее
любой попытки перемен; "ветер перемен" оказался конфузливым выпусканием
газов. К началу -х годов народ был уже окончательным похуистом, к реформам
исторически опоздали, разница в сорок лет между Ригой и Москвой стала
"судьбоносной", разрыв времен -- необратимым. Из функционального
расстройства, которым похуизм еще был в России года, он перешел в
органическое состояние.
С другой стороны, реформаторы вовсе не считались с похуизмом, не
закладывали его в свой компьютер, не понимали, что похуизм изменил
национальную стратегию истории так, что деформация оказалась мейнстримом.
Похуизм -- не разочарование западника и не фундаментальная ценность
славянофила, похуизм -- конечное слияние двух направлений. Западничество
привнесло сюда свою рефлексию, славянофильство -- созерцательность и
здоровую лень. Похуизм "замочил" русскую демократию.
В русском сознании, несмотря на "общинность", закодирован изначально
комплекс одиночества. Ничем никого не удивишь с точки зрения хуже.
Из расстегнутой ширинки Серого торчит клок жеваной рубашки. Это тоже
деталь похуизма, вроде цветочно-ягодного орнамента модерна. Похуизм в
одежде, как и весь поведенческий похуизм, -- стиль-диктатор, не любящий
отклонений, которые он привычно "топит" в грубом сарказме.
-- Серый, у тебя бабушки с дедушками умерли? Смеется:
-- А как же? Умерли.
-- А родители?
-- Ага.
-- А дети?
-- И дети умерли.
-- Значит, ты один?
-- Вроде того.
пасхальные яйца
Меня не смущает, что Серый покажется тонкому деятелю странной точкой.
Возможно, какой-нибудь иностранец даже заявит, что все это -- русский
шаманизм и пасхальные яйца. Но плевать на иностранца. Не будь Серого, я бы
не знал, что сказать о предназначении этой страны. Не социальном и не
планетарном, но мистическом, то есть строго божественном.
Мой контакт с Серым -- единственная возможность выйти за порочный круг.
Это не обобщенный образ, да и вообще не образ. Это видение моей жизни. Не
будь Серого, я бы думал, что Россия -- конченая страна, а теперь я так не
думаю.
Я думаю, напротив, что Россия нужна для продолжения человеческого
проекта. Эта мысль может показаться натяжкой, если учесть, что в России
умирает больше народу, чем рождается. Но Россия не нуждается в логических
рекомендациях.
ненадолго
Когда Серый умер и ненадолго ушел от нас, его вдова нашла в гараже
пыльные пачки фотографий. Она поразилась тому, что он жил великой жизнью.
бабулъки
Бабулька -- не возрастное явление, а национальный продукт. Ни у кого
нет таких бабулек. Ни у китайцев, ни у американцев. В чем секрет бабульки?
Она похожа больше на другую бабульку, чем на себя как на человека. Даже если
бабулька бабульке -- рознь, и даже существенная рознь по характеру, то общий
климат бабульки един.
молодая россия
Молодой человек в России называется грубым словом пацан. Пацан -- это
сплошные прыщи. Он живет без понятий. У пацана, например, непонятно, откуда
течет слюна, откуда -- сперма. Пацан -- недочеловек, а потому отношение к
"молодежи" (уст. сов. понятие) в России недочеловеческое.
закон серого
Даже самые чистоплотные русские девушки оставляют свою попу немного
грязной. Каждая русская девушка с одной стороны застенчива, а с другой --
блядовита. Есть, правда, тонкие деятели, которые считают, что подобное
сочетание невозможно, потому что противоречит конституции жизни. Однако,
если познакомиться с девушкой, то ее переход из одного качества в другое
будет осуществляться закономерно. Я сам имел возможность установить это
опытным путем.
повесть о настоящем человеке
По поводу старинного спора Серый говорил, что разница между
капитализмом и коммунизмом не больше, чем между
пауком и тараканом. Я же доказывал ему, что коммунизм вреден для жизни,
а капитализм -- для души.
Есть значительное количество тонких деятелей, которым кажется, что
коммунизм выдумали евреи. На самом деле, каждый русский человек --
коммунист. Коммунистами были Андрей Рублев, Пушкин, Николай Второй и все
остальные русские люди. Серый тоже был коммунистом. Он тоже полз куда-то с
отмороженными ногами, как и все остальные.
отец
Даже мой отец и тот на старости лет разочаровался в русских. Сидит на
кухне, ест сосиски и восклицает совсем иронически: Great Russian people!
Great Russian people! После такого все дозволено.
самобытность
Русские стали жертвами собственных добродетелей. Я не знаю ни одного
другого народа, у которого бы деградация зашла так далеко, как у русских.
Это уже не народ, а пододеяльник, в который можно засунуть, запихать, влить,
втемяшить все что угодно. Хмурной народ -- запойный, развратный, ленивый,
равнодушный, лишенный общей значимости и общих представлений о добре и зле.
Интеллигентская игра в хороший несчастный "народ" и плохую "власть"
кончилась поражением самой интеллигенции. Не советская власть навязала себя
народу, а народ согласился принять и терпеть советскую власть.
Нас многократно предупреждали о катастрофе, приводили доводы. Мы только
отмахивались. Самых умных объявили сумасшедшими. Русская культура имеет
удивительную
особенность: у нее короткая память. Знания не копятся. Они сливаются,
как помои.
Русская мысль -- следы на песке. Наговорят, накурят, вспомнят Тютчева,
похохочут, расскажут анекдот, поругают власть, поспорят, потанцуют,
поцелуются, подерутся и разойдутся по костям, по могилам.
Придет следующее поколение -- и всё опять "от яйца". Опять накурят,
опять вспомнят Тютчева.
Мысль Пушкина, что в русских есть "равнодушие ко всякому долгу,
справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и
достоинству -- презрение ко всему, что не является необходимостью" (черновик
письма к Чаадаеву), до сих пор звучит как в первый раз.
Мы никуда не продвинулись в наших рассуждениях, может быть, прежде
всего потому, что по-прежнему впускаем в себя эту отраву местоимения "мы".
Мы убиваем без счету, но не только не каемся, но даже не помним. Пример
с Катынью. Тот же Пушкин как национальный поэт участвовал в брошюре "На
взятие Варшавы".
Сейчас происходит формирование той странной массы людей, которая
расселена на территории России. Эти люди схожи в одном: они не готовы помочь
друг другу. Но они не готовы помочь и самим себе. Говорят, русские щедры. Но
грузинское гостеприимство сильнее русского. Говорят, русские --
бессребреники. Но индусы еще более бескорыстны. Русских скорее объединяют
дурные качества: лень, зависть, апатия, опустошенность.
Насрать. Не думать. Плыть в своей лодке.
сигареты
Конечно, если в начале -х Серый торговал сигаретами, то Серый --
король.
А вы что об этом знаете?
Кто платил милиции за побел стен?
радость убийства
Русский раздирается между самоуничижением и волей к насилию. Помню, как
у нас дома большой советский сановник вставал на колени перед нашей
домработницей. Это его возбуждало до такой степени, что Пал Палыч
превращался в пунцовое животное.
Трудно представить себе народ, который был бы более благосклонен к
мучениям себя и других. Русский любит испортить другому жизнь, засадить в
тюрьму или хотя бы измотать нервы. У русского глубоко в душе спрятано
желание убивать. Русский всегда любил публичные казни. Всегда переживал и за
палача и за повешенного. Он был пополам. Это и есть русский национальный
театр, а МХАТ -- это только Чехов.
Нет ничего роднее блатного трафарета: убить, грабануть, пропить и в
кабаке поплакать о душе, о любви. Серый уважал блатную музыку.
дружба народов
В советские времена фарцовщики уважали американцев и "бундес". Теперь
-- прошло. Фактически "наши" никого не уважают. Традиционно не уважают
соседей. Дружбу народов советские коммунисты насаживали показушно и насильно
и по-своему были правы.
молитва
-- Бог, зачем ты сделал Серого?
-- Для потехи.
Когда Серый просыпался, я засыпал. С заспанным лицом он просыпался, а я
засыпал. Когда я просыпался, он уже спал. Никак не получалось поговорить. Он
был с детства обрюзгший.
сибиръ
Серый ушел в тайгу на целый день. Он открывал пивные бутылки большим
пальцем.
-- Серый, это ты разбил окно?
-- Ну.
Серый жил с какой-то женщиной. У той был сын от первого брака, но Серый
уже давно утопил его в Оби, чтобы малый не мешался.
-- Серый, поехали в Москву? -- сказала невеста с зубами.
-- Запросто, -- сказал Серый.
сестра
У Серого была сестра -- парикмахерша из Омска. Когда они напивались, он
к ней приставал, рвал одежду, ища промежность. Ее звали Олей. Она хохотала.
Ее промежность -- тоже. Серый ходил по двору и прятал деньги в коровьи
лепешки, чтобы никто не догадался. А тетя Варя, их мать, залезая на пихту,
кричала Серому:
-- Гитлера на тебя нет! Сталина на тебя нет!
-- Что б ты сдохла, старая, -- огрызался Серый.
-- Что б ты сам поскорей околел! -- кричала с пихты мать.
-- Ну, как тут с утра не пить? -- риторически спрашивала себя сестра и
снова хохотала промежностью.
субботник
Серый отсидел за убийство десять лет, освободился, поехал в Москву на
субботник. Серый любил прижигать соски проституткам американскими
сигаретами.
-- Девки, -- говорил он проституткам, -- вы мне всю любовь истоптали.
есенин
Из книг больше всего Серый уважал Есенина.
масоны
Масоны поручили мне обмануть Серого. Евреи приказали мне сделать из
него мацу. Американцы предложили мне расчленить Серого.
Я получил много заданий. Некоторые из них хорошо оплачивались.
Я стал агентом мирового заговора против Серого.
волки
Серого не устраивали ни правые, ни левые, ни военные ястребы, ни
демократы. Ему нравились бритоголовые фашисты. Вот хорошие ребята.
Охотнорядовцы, погромщики, большевики. С ними не скучно.
Я волновался за свою страну. Мне не хотелось, чтобы она превратилась в
кровавое месиво. Мне надо было убить Серого. Убить Серого -- кастрировать
Россию. Мне нравилась идея кастрированной родины.
уважение
Серый угонял автомобили. Случилось, проламывал головы хозяевам
автомобилей.
-- Ну это так хорошо -- измываться!
Люди боялись и уважали его.
тишина
Серый притих.
как быстро спасти россию?
Раньше, когда в России зевали, крестили рты, чтобы черт не влез
вовнутрь. Чтобы быстро спасти Россию, нужно заново крестить рот. Крестите
рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты!
Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты!
Крестите рты! Серый любил зевать. Он зевнул.
армия
В детстве Серый служил в армии и дослужился до того, что его наказали.
Тюрьма лучше армии, но армия лучше тюрьмы.
равнодушие
Серый очень устал. Усталые люди -- равнодушный народ.
церковь
Серый зашел в церковь и в душе почесался. Серый перднул в церкви.
Церковь осталась. Я тоже остался.
баня
Серый не любит мыться. Он моется с трудом. С сосков стекает
гной-янтарь-смола.
-- Сколько кусков на рыло? -- бычатся "синяки".
-- Уёбисто.
-- Ну, тогда заверни!
В паху у Серого затор: училки-педрилки и школьницы-мандовошки.
александр иванович
К Серому пришел Александр Иванович.
-- Серый, подъем! Серый встал, постоял.
дороги
Серый знал, что дорога -- это мучение.
деревенская жизнь
-- Сашок, -- сказал Серый, -- светает.
-- Темнеет, -- ответил мужик.
лучше не будет
Серый был очень подозрительным по жизни. Он правильно делал -- был
подозрительным.
хлеб
Эти, которые пришли, они зачем пришли? Серый обнял родину. Но глаз был
тухлый. Серый неспеша ел хлеб. Ему зачем торопиться? Хорошо бы еще
кого-нибудь смутить.
менты
Менты попрятались в овраге. Они разделись и разбежались. Над оврагом
долго стоял запах служебного пота.
любимый писатель
Русское отношение к слову провернуто через историческую мясорубку. Из
такого фарша можно свалять любую котлету. Какому слову еще верят на Руси?
Никакому. С другой стороны, почти всякому. "Я верю, что я не верю, что я не
верю..." -- и так до бесконечности, но эта цепь обрывается в какой-то
случайный момент, и тогда, как с ромашкой: когда "верю", когда "не верю".
готовят. Они так весело суетятся и вкусно готовят.
Я уважаю бесполезное застолье, с безобразиями. Помню, я дважды дрался с
Иосилиани. Свирепо били друг друга по морде. Есть что вспомнить.
любовь
Мне говорил один знаменитый поляк:
-- Знаешь, чем русские девушки отличаются от всех прочих?
-- Знаю, -- уверенно отвечал я, -- они трахаются дней в году.
-- Неужели так много? -- удивлялся поляк.
-- Разве для них это много? -- удивлялся я.
-- Очевищьче! дней в году они смотрят тебе в глаза и говорят: ангел ты
мой!
рабочий класс
-- Советская власть кончилась в году, -- сказал мне старый маляр,
который красил стены в квартире моих родителей в -е годы.
Я удивился осмысленности его слов и запомнил на годы. Возможно, маляр
был троцкистом, не в этом дело. Главное, что он был. Это была единственно
исторически продуманная часть речи, которую когда-либо я услышал от русского
рабочего. Не помню его лица, но, может быть, он и был тем рабочим классом,
пролетариатом, который кончился в -ом году
худшие
В России методично перебили всех лучших. Перебили лучшую аристократию,
лучших попов и монахов, лучших предпринимателей, лучших меньшевиков, лучших
большевиков, лучшую интеллигенцию, лучших военных, лучших крестьян. Остались
худшие. Самые покорные, самые трусливые, самые никакие. И я -- среди них.
Тоже -- из худших. Из отбросов. Мы засоряем землю. И понять, какими были эти
лучшие, уже нельзя. Да и не надо. Все равно из худших не слепишь лучших.
гордость
Когда мы всё совсем разбазарили и опростоволосились, тогда мы с особой
силой стали гордиться собой.
друзья
Кто сказал, что друзья познаются в беде? Наверное, кто-нибудь из
неудачников. У нас тут все живут в беде, и ничего: друзья не воют. Но если к
тебе пришел успех, и не просто успех, а реактивный выхлоп, друзья
разбегаются в панике в разные стороны. А те, кто не разбежался, каменеют и
становятся опасными. В таком случае лучше иметь дело с врагами.
знает ли жизнь английская королева?
Русский отвратительно вынослив. "Вынесет всё" и -- никакой дороги себе
не проложит, поэзия врет, потакая своей мечте. Снова всё вынесет, и опять ни
зги. Вместо света --
черный день. Черный день до сих пор остается русской нормой жизни. От
черного дня надо плясать, как от печки. Черный день стучит в мозгу
бесконечным напоминанием о сермяжной правде. К черному дню будь готов!
Красные дни календаря не перешибли генетическую народную память о черном
дне. Надо отложить самого себя на черный день. Иначе не поймут.
Когда приходит черный день, русский переключает скорости: европейский
активизм -- на азиатскую созерцательность -- и впадает в дрему духовности.
Жизнь в землянке и черные сухари -- это самый надежный тыл, который он
всегда оставляет за собой.
Русский уверен, что право голоса имеет тот, кто "знает жизнь".
Остальных он если не презирает, то не считает за людей.
-- Ты жизни не знаешь! -- классическая русская фраза, которую говорят
родители детям, старшие -- младшим, наставники -- всем вокруг.
Под "знанием жизни" скрыто пребывание и выживание в экстремальной
ситуации. На войне, в тюрьме, лагере, на лесоповале, в больнице на коридоре.
С такой точки зрения писателем, который "знает жизнь", оказывается
Солженицын. Но таким же оказывается и Шаламов. Оба "хлебнули", только выводы
сделали противоположные, в разные стороны доверия и недоверия к человеку.
Значит, даже если "знаешь жизнь", можно жить совершенно по-разному.
"Знать жизнь" -- это гадость, мерзость, пурга, грязь в лицо, ожидание
подлянки по всему азимуту. Национальная философия закладывается на глухую
самооборону, ожидание внезапного удара. От такого "знания жизни" рождается
тяжелая подозрительность русских, настороженность, тугодумство,
недоброжелательство, о котором как о нацио-
нальном недуге писал Пушкин. Социальная патология объявлена компасом,
по которому требуется ориентироваться.
"Жизни не знаешь" -- значит духовно проштрафился, не состоялся как
личность, зря проболтался на этой земле. Вот, казалось бы, русская философия
существования. Раз дошел до пограничной ситуации, то постиг смысл жизни.
Однако это не совсем так, или даже наоборот. Экзистенциализм как
традиция зовет к ответственности отчаяния. Предлагает сохранить
интегральность личности в невыносимых, абсурдных условиях. У нас же "знать
жизнь" -- значит спасайся, как можешь, учись выкручиваться любыми способами.
На этот случай и заготовлена и знаменитая спецпоговорка: "не объебешь -- не
проживешь". Конечно, некоторые тонкие деятели тут же морщатся и начинают
поговорку вымарывать. И это тоже выход в национальную философию. Надо
выживать по коду, который не разглашается. Не вскрыть гнойник, а поджать
губы. Поговорка для служебного пользования. Но все-таки: кого именно
поговорка призывает "объебать"? Адресат чудесным образом не указан. Мы все
-- ее адресаты. Пограничная ситуация оказывается ситуацией вседозволенности.
"Знать жизнь" -- не искусство жить, а искусство выживать.
Нужны ли искусству выживания хорошие манеры? Смешной вопрос. Если у
меня успех, слава, овации, две машины или, не дай Бог, личный самолет --
знаю ли я, что такое жизнь? Нет. Это не жизнь. Это дешевка. Более того, это
раздражительная дешевка. Чем больше успеха, тем меньше жизни. Успех в России
вообще бранное слово. Успех не обсуждается, а осуждается. Он противоречит
этике отечественной жизни. Тогда зачем мечтать о "широкой дороге"? Зачем
сюда запускать поэзию? Какое-то глубокое несоответствие. Русский уверен, что
положительные вещи не продол-
жительны. Нас так учит наша история. Мы так измочалены жизнью, что
смотреть на процветание других -- противно. Хочется это процветание
опорочить, объявить ему войну. Но если мы принимаем все это как данность, то
нам вместо дороги светит санкционированное чувство злобы и зависти,
узаконенное злорадство, если у соседа сорвалось и не получилось. А это уже
существенный запас чувств. Своего рода вдохновение. Но, самое главное,
философия "знания жизни" и "черного дня" находит свое подтверждение в
моральном кодексе религии, освещаются христианством. Это очень удобно.
Если вся страна настроена на черный день, надо скрывать другое
отношение к жизни. Таиться. Прикидываться, что живешь на оклад. А напоказ --
ныть. Счастливых у нас любят только в песнях и после смерти. Итак, я знаю
жизнь, когда хлебаю много горя. Или делаю вид. Тогда я в буквальном смысле
несчастный герой. Лучше всего -- без нижнего белья. И тогда меня любят. При
жизни. Немедленно. Как я выжил, меня никто не расспрашивает. Никакая
налоговая инспекция. Выжил -- и молодец. Жизнь -- суровая, сумрачная стихия.
Равняться надо на это. Шаг влево, шаг вправо -- и жизни уже не знаешь.
Английская королева вовсе не знает жизни.
и еще раз о китайцах
Китайцы выйдут на призовое место, заполнят все мировые рынки, а мы
ничего не умеем. Мы только из себя продаем, от нефти до проституток.
Построим проституток рядком. И даже не сообразим, кого брать, кого
ебать, кого оставить.
-- Сашок, я чего-то не соображу, иди ты, кого брать?
А они стоят, как солдаты. Выстроены. В переходе.
Бляди.
не хочу
Не хочу, чтобы русские стали богатыми.
милый
-- Мне надо подраться, Серый, -- признался я.
-- Ну, поколоти хоть меня, -- подставился Серый.
диван
Время идет, а я еще не встретил ни одного русского, кто бы умел сидеть
на мягком диване. Ноги расставят, голову втянут в плечи и глядят
удовлетворенным сычом.
серый-каша
-- Здравствуйте! Что такое Серый?
-- Серый -- это каша.
советский союз
"Сдать кал на загранпаспорт", -- занесла Катюша Мишутина в свой
интимный дневник.
похуизм
Известно, что похуизм -- русская национальная философия. Основа всех
основ. Не Ломоносов, не Пушкин, не Толстой, не Ленин, а именно похуизм
овладел массами. Мы говорим народ -- подразумеваем похуизм. Никто, однако,
не вникал в изгибы этой формы мышления. Не опускался на дно похуизма.
Собственно, это тоже похуизм -- подобное отношение к похуизму.
Здесь есть методологическая дилемма. Низкое происхождение этого
философского термина для тонких деятелей служит достаточным основанием от
него отвернуться. Делается это не без тайного умысла оставить родину без
света, чтобы легче гуманно бесчинствовать. Производные от матерных слов --
наилучшее средство для стирки родной действительности, их порождающей и ими
порожденной. Гласный запрет на них -- тормоз познания -- можно сравнить с
запретом аптек как разносчиков наркомании.
Похуизм -- стройная система. Он возник из ощущения шершавости жизни.
Слишком много заноз -- лучше ни до чего не дотрагиваться. Слишком по-чужому
звучат все абстрактные слова -- не стоит и вслушиваться. И тогда хоть
трын-трава не расти:
"Раньше молодцу всё было по плечу, а теперь всё по хук".
Обобщенный опыт поколений, похуизм, на первый взгляд, знак облома. Все
обломалось, и всех придавило. Но это -- полправды; подспудное
самооправдание. Врет молодец: в те былинные дни, когда ему только казалось,
что "все по плечу", было ему уже слишком многое по хую.
Похуизм утвердился благодаря безмерным поборам со времен раскола,
Смутного времени, самозванцев, Петра Первого, с отменой Юрьева дня, с
приходом коллективизации, с уничтожением приусадебных участков, кампании
против алкоголизма, государственного уничтожения вкладов. Похуизм --
философия нокаута.
Я лежу, не охаю, -- Мне теперь всё по хую.
Казалось бы, стоическое "не охаю" -- но это только видимость стоицизма,
и здесь гнездо моего презрения: это --
негордый "блэнд" смирения и задушенной ненависти, горечи и отчаяния,
покорности и раздавленности. У нас нет философов западной складки и мудрецов
-- восточной, но зато есть похуизм -- отфильтрованный базар безымянной
народной мудрости. Ее кладезь переводится на нормальный язык как андерграунд
единственно возможного исторического сознания, вытеснившего другие формы
жизни, негативно относящегося к любым пафосным предложениям. Бункер похуизма
оказался прочнее революционного романтизма и пропагандистского пафоса первых
пятилеток:
Гудит, как улей, Родной завод, А нам-то хули -- Ебись он в рот!
Из разряда общественного подполья, с отчужденной собственностью трижды
иронического "родного" завода, похуизм распространился на все ощущения
жизни, разлился, как нефть по воде, подмял под себя общий тонус
национального существования, вторгся в зону чувств, настроений и
расположился настоящим хозяином положения.
Это вам не французское "жёманфу". "Жёманфу" -- ласковый ветерок
ношиаланса, небрежно закинутое кашне через плечо. Ограниченое понятие. А
похуизм -- без границ. По большому счету, нам действительно все равно. Это
не фраза, а руководство к бездействию.
Похуизм можно было бы назвать русской версией европейского цинизма, но
такое определение больше запутывает суть дела, чем проясняет аналогию. На
Западе любят рассуждать о цинизме советских времен, вообще о русском
цинизме. Это -- проекция постороннего, не слишком взыскательного к своей
точности взгляда. Похуизм, на первый
взгляд, близок цинизму разочарованием в возможностях связи между "я" и
"другими", местью "другим" за ее невозможность. Между тем, похуизм
разительно отличается от цинизма равнодушием к успеху и отказом найти
выигрышное положение для саморазвития. Цинизм динамичен, похуизм --
неподвижен; это идеология раздавленных иллюзий. Цинизм -- не народное слово;
он -- продвинутая часть индивидуализма, подчинение всего и всех своим
интересам, активное высокомерие, переходящее в философское истребление
других как соперников, безусловное смешение их с говном, что может
закончиться и реальным уничтожением. В России цинизм ограничен горсткой
"выдвиженцев", существующих в каждом поколении. В русских низах нет чистого
цинизма из-за неочищенности "я" от общинной шелухи ( отсюда о "родном
заводе": не мне, а нам -то хули...).
Цинизм верхов и похуизм низов -- вот что такое русская смерть.
Похуизм -- пассивное сопротивление, саботаж, ставший пожизненным
тормозом. При невыносимом режиме похуизм достигает почти что статуса
диссиденства, и его часто путают с активно выбранной социальной позицией.
Тот же "родной завод" можно прочесть как надежду для русской эмиграции, хотя
он скорее работает в пользу НКВД. Похуизм и в последние годы советской
власти считался у либералов прогрессивным явлением, вызывал восторг,
умиление. Но когда режим кончился, оказалось, что похуизм настолько вошел в
кровь народа, что сработал против либеральных идей.
Трудно сказать, что было причиной, а что -- следствием, но
разочарование первой шеренги реформаторов в собственном народе было, во
всяком случае, мотором кор-
рупции. Народ не откликнулся -- значит, обогащайся. Похуизм похоронил
романтику реформ так же однозначно, как и романтику революции, показал
невозможность общественной жизни в России ни в каком виде. Он априорнее
любой попытки перемен; "ветер перемен" оказался конфузливым выпусканием
газов. К началу -х годов народ был уже окончательным похуистом, к реформам
исторически опоздали, разница в сорок лет между Ригой и Москвой стала
"судьбоносной", разрыв времен -- необратимым. Из функционального
расстройства, которым похуизм еще был в России года, он перешел в
органическое состояние.
С другой стороны, реформаторы вовсе не считались с похуизмом, не
закладывали его в свой компьютер, не понимали, что похуизм изменил
национальную стратегию истории так, что деформация оказалась мейнстримом.
Похуизм -- не разочарование западника и не фундаментальная ценность
славянофила, похуизм -- конечное слияние двух направлений. Западничество
привнесло сюда свою рефлексию, славянофильство -- созерцательность и
здоровую лень. Похуизм "замочил" русскую демократию.
В русском сознании, несмотря на "общинность", закодирован изначально
комплекс одиночества. Ничем никого не удивишь с точки зрения хуже.
Из расстегнутой ширинки Серого торчит клок жеваной рубашки. Это тоже
деталь похуизма, вроде цветочно-ягодного орнамента модерна. Похуизм в
одежде, как и весь поведенческий похуизм, -- стиль-диктатор, не любящий
отклонений, которые он привычно "топит" в грубом сарказме.
-- Серый, у тебя бабушки с дедушками умерли? Смеется:
-- А как же? Умерли.
-- А родители?
-- Ага.
-- А дети?
-- И дети умерли.
-- Значит, ты один?
-- Вроде того.
пасхальные яйца
Меня не смущает, что Серый покажется тонкому деятелю странной точкой.
Возможно, какой-нибудь иностранец даже заявит, что все это -- русский
шаманизм и пасхальные яйца. Но плевать на иностранца. Не будь Серого, я бы
не знал, что сказать о предназначении этой страны. Не социальном и не
планетарном, но мистическом, то есть строго божественном.
Мой контакт с Серым -- единственная возможность выйти за порочный круг.
Это не обобщенный образ, да и вообще не образ. Это видение моей жизни. Не
будь Серого, я бы думал, что Россия -- конченая страна, а теперь я так не
думаю.
Я думаю, напротив, что Россия нужна для продолжения человеческого
проекта. Эта мысль может показаться натяжкой, если учесть, что в России
умирает больше народу, чем рождается. Но Россия не нуждается в логических
рекомендациях.
ненадолго
Когда Серый умер и ненадолго ушел от нас, его вдова нашла в гараже
пыльные пачки фотографий. Она поразилась тому, что он жил великой жизнью.
бабулъки
Бабулька -- не возрастное явление, а национальный продукт. Ни у кого
нет таких бабулек. Ни у китайцев, ни у американцев. В чем секрет бабульки?
Она похожа больше на другую бабульку, чем на себя как на человека. Даже если
бабулька бабульке -- рознь, и даже существенная рознь по характеру, то общий
климат бабульки един.
молодая россия
Молодой человек в России называется грубым словом пацан. Пацан -- это
сплошные прыщи. Он живет без понятий. У пацана, например, непонятно, откуда
течет слюна, откуда -- сперма. Пацан -- недочеловек, а потому отношение к
"молодежи" (уст. сов. понятие) в России недочеловеческое.
закон серого
Даже самые чистоплотные русские девушки оставляют свою попу немного
грязной. Каждая русская девушка с одной стороны застенчива, а с другой --
блядовита. Есть, правда, тонкие деятели, которые считают, что подобное
сочетание невозможно, потому что противоречит конституции жизни. Однако,
если познакомиться с девушкой, то ее переход из одного качества в другое
будет осуществляться закономерно. Я сам имел возможность установить это
опытным путем.
повесть о настоящем человеке
По поводу старинного спора Серый говорил, что разница между
капитализмом и коммунизмом не больше, чем между
пауком и тараканом. Я же доказывал ему, что коммунизм вреден для жизни,
а капитализм -- для души.
Есть значительное количество тонких деятелей, которым кажется, что
коммунизм выдумали евреи. На самом деле, каждый русский человек --
коммунист. Коммунистами были Андрей Рублев, Пушкин, Николай Второй и все
остальные русские люди. Серый тоже был коммунистом. Он тоже полз куда-то с
отмороженными ногами, как и все остальные.
отец
Даже мой отец и тот на старости лет разочаровался в русских. Сидит на
кухне, ест сосиски и восклицает совсем иронически: Great Russian people!
Great Russian people! После такого все дозволено.
самобытность
Русские стали жертвами собственных добродетелей. Я не знаю ни одного
другого народа, у которого бы деградация зашла так далеко, как у русских.
Это уже не народ, а пододеяльник, в который можно засунуть, запихать, влить,
втемяшить все что угодно. Хмурной народ -- запойный, развратный, ленивый,
равнодушный, лишенный общей значимости и общих представлений о добре и зле.
Интеллигентская игра в хороший несчастный "народ" и плохую "власть"
кончилась поражением самой интеллигенции. Не советская власть навязала себя
народу, а народ согласился принять и терпеть советскую власть.
Нас многократно предупреждали о катастрофе, приводили доводы. Мы только
отмахивались. Самых умных объявили сумасшедшими. Русская культура имеет
удивительную
особенность: у нее короткая память. Знания не копятся. Они сливаются,
как помои.
Русская мысль -- следы на песке. Наговорят, накурят, вспомнят Тютчева,
похохочут, расскажут анекдот, поругают власть, поспорят, потанцуют,
поцелуются, подерутся и разойдутся по костям, по могилам.
Придет следующее поколение -- и всё опять "от яйца". Опять накурят,
опять вспомнят Тютчева.
Мысль Пушкина, что в русских есть "равнодушие ко всякому долгу,
справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и
достоинству -- презрение ко всему, что не является необходимостью" (черновик
письма к Чаадаеву), до сих пор звучит как в первый раз.
Мы никуда не продвинулись в наших рассуждениях, может быть, прежде
всего потому, что по-прежнему впускаем в себя эту отраву местоимения "мы".
Мы убиваем без счету, но не только не каемся, но даже не помним. Пример
с Катынью. Тот же Пушкин как национальный поэт участвовал в брошюре "На
взятие Варшавы".
Сейчас происходит формирование той странной массы людей, которая
расселена на территории России. Эти люди схожи в одном: они не готовы помочь
друг другу. Но они не готовы помочь и самим себе. Говорят, русские щедры. Но
грузинское гостеприимство сильнее русского. Говорят, русские --
бессребреники. Но индусы еще более бескорыстны. Русских скорее объединяют
дурные качества: лень, зависть, апатия, опустошенность.
Насрать. Не думать. Плыть в своей лодке.
сигареты
Конечно, если в начале -х Серый торговал сигаретами, то Серый --
король.
А вы что об этом знаете?
Кто платил милиции за побел стен?
радость убийства
Русский раздирается между самоуничижением и волей к насилию. Помню, как
у нас дома большой советский сановник вставал на колени перед нашей
домработницей. Это его возбуждало до такой степени, что Пал Палыч
превращался в пунцовое животное.
Трудно представить себе народ, который был бы более благосклонен к
мучениям себя и других. Русский любит испортить другому жизнь, засадить в
тюрьму или хотя бы измотать нервы. У русского глубоко в душе спрятано
желание убивать. Русский всегда любил публичные казни. Всегда переживал и за
палача и за повешенного. Он был пополам. Это и есть русский национальный
театр, а МХАТ -- это только Чехов.
Нет ничего роднее блатного трафарета: убить, грабануть, пропить и в
кабаке поплакать о душе, о любви. Серый уважал блатную музыку.
дружба народов
В советские времена фарцовщики уважали американцев и "бундес". Теперь
-- прошло. Фактически "наши" никого не уважают. Традиционно не уважают
соседей. Дружбу народов советские коммунисты насаживали показушно и насильно
и по-своему были правы.
молитва
-- Бог, зачем ты сделал Серого?
-- Для потехи.
Когда Серый просыпался, я засыпал. С заспанным лицом он просыпался, а я
засыпал. Когда я просыпался, он уже спал. Никак не получалось поговорить. Он
был с детства обрюзгший.
сибиръ
Серый ушел в тайгу на целый день. Он открывал пивные бутылки большим
пальцем.
-- Серый, это ты разбил окно?
-- Ну.
Серый жил с какой-то женщиной. У той был сын от первого брака, но Серый
уже давно утопил его в Оби, чтобы малый не мешался.
-- Серый, поехали в Москву? -- сказала невеста с зубами.
-- Запросто, -- сказал Серый.
сестра
У Серого была сестра -- парикмахерша из Омска. Когда они напивались, он
к ней приставал, рвал одежду, ища промежность. Ее звали Олей. Она хохотала.
Ее промежность -- тоже. Серый ходил по двору и прятал деньги в коровьи
лепешки, чтобы никто не догадался. А тетя Варя, их мать, залезая на пихту,
кричала Серому:
-- Гитлера на тебя нет! Сталина на тебя нет!
-- Что б ты сдохла, старая, -- огрызался Серый.
-- Что б ты сам поскорей околел! -- кричала с пихты мать.
-- Ну, как тут с утра не пить? -- риторически спрашивала себя сестра и
снова хохотала промежностью.
субботник
Серый отсидел за убийство десять лет, освободился, поехал в Москву на
субботник. Серый любил прижигать соски проституткам американскими
сигаретами.
-- Девки, -- говорил он проституткам, -- вы мне всю любовь истоптали.
есенин
Из книг больше всего Серый уважал Есенина.
масоны
Масоны поручили мне обмануть Серого. Евреи приказали мне сделать из
него мацу. Американцы предложили мне расчленить Серого.
Я получил много заданий. Некоторые из них хорошо оплачивались.
Я стал агентом мирового заговора против Серого.
волки
Серого не устраивали ни правые, ни левые, ни военные ястребы, ни
демократы. Ему нравились бритоголовые фашисты. Вот хорошие ребята.
Охотнорядовцы, погромщики, большевики. С ними не скучно.
Я волновался за свою страну. Мне не хотелось, чтобы она превратилась в
кровавое месиво. Мне надо было убить Серого. Убить Серого -- кастрировать
Россию. Мне нравилась идея кастрированной родины.
уважение
Серый угонял автомобили. Случилось, проламывал головы хозяевам
автомобилей.
-- Ну это так хорошо -- измываться!
Люди боялись и уважали его.
тишина
Серый притих.
как быстро спасти россию?
Раньше, когда в России зевали, крестили рты, чтобы черт не влез
вовнутрь. Чтобы быстро спасти Россию, нужно заново крестить рот. Крестите
рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты!
Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты! Крестите рты!
Крестите рты! Серый любил зевать. Он зевнул.
армия
В детстве Серый служил в армии и дослужился до того, что его наказали.
Тюрьма лучше армии, но армия лучше тюрьмы.
равнодушие
Серый очень устал. Усталые люди -- равнодушный народ.
церковь
Серый зашел в церковь и в душе почесался. Серый перднул в церкви.
Церковь осталась. Я тоже остался.
баня
Серый не любит мыться. Он моется с трудом. С сосков стекает
гной-янтарь-смола.
-- Сколько кусков на рыло? -- бычатся "синяки".
-- Уёбисто.
-- Ну, тогда заверни!
В паху у Серого затор: училки-педрилки и школьницы-мандовошки.
александр иванович
К Серому пришел Александр Иванович.
-- Серый, подъем! Серый встал, постоял.
дороги
Серый знал, что дорога -- это мучение.
деревенская жизнь
-- Сашок, -- сказал Серый, -- светает.
-- Темнеет, -- ответил мужик.
лучше не будет
Серый был очень подозрительным по жизни. Он правильно делал -- был
подозрительным.
хлеб
Эти, которые пришли, они зачем пришли? Серый обнял родину. Но глаз был
тухлый. Серый неспеша ел хлеб. Ему зачем торопиться? Хорошо бы еще
кого-нибудь смутить.
менты
Менты попрятались в овраге. Они разделись и разбежались. Над оврагом
долго стоял запах служебного пота.
любимый писатель
Русское отношение к слову провернуто через историческую мясорубку. Из
такого фарша можно свалять любую котлету. Какому слову еще верят на Руси?
Никакому. С другой стороны, почти всякому. "Я верю, что я не верю, что я не
верю..." -- и так до бесконечности, но эта цепь обрывается в какой-то
случайный момент, и тогда, как с ромашкой: когда "верю", когда "не верю".