Ерошенко Василий. Лидер 'Ташкент'

   - Передайте механику, что полный дан из-за шторма, - говорю стоящему у телефона старшине.
   Узкость остается позади. За брекватером и насыпью мы еще не чувствовали настоящей силы шторма. Не успел лидер повернуть влево, как на полубак обрушивается громадная волна, словно подкарауливавшая нас за каменной грядой. Весь корабль вздрогнул. На полубаке что-то хрустнуло.
   Сбавляем ход - теперь уже можно. По переговорной трубе докладывают:
   - В первый кубрик поступает вода!
   Туда посылается носовая аварийная партия. С полубака что-то кричит из темноты мичман Тараненко. Он расписан там по съемке с якоря и швартовов, а команды "От мест отойти" еще не было. Что кричит - не разобрать. Машу ему, чтобы подошел поближе.
   - Ни-че-го страш-но-го! - доносится на мостик хриплый боцманский бас. Сей-час за-де-ла-ем!..
   Держась за штормовой леер, боцман бежит обратно.
   Через несколько минут аварийная партия обстоятельно докладывает: в районе первого кубрика продавили палубу опорные стойки корабельного волнолома стального козырька, который прикрывает ведущий в кубрик люк.
   Но вода попадает в кубрик, лишь когда полубак зарывается в волну. Ширина щелей десять - пятнадцать миллиметров. Временная заделка их уже заканчивается.
   В общем, боцман прав: действительно, ничего страшного. И причина понятна в кубриках снаряды, и тяжелый нос корабля не поднялся на волну, а принял всю ее на себя. Давление на стойки оказалось чрезмерным. Но для данных условий выход из порта можно считать благополучным. А щели потом заварим.
   Старпом приказывает боцману проверить, все ли на борту люди из тех, кто был с ним на полубаке.
   - Не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант, все целы, - тут же докладывает Тараненко. - Я им шумнул, как волна еще шла: "Живо на правый борт за башню, пока не смыло!"
   Наш усач сумел разглядеть в темноте эту волну еще до того, как она ринулась из-за каменной гряды на корабль.
   А "Ташкент" еще раз показал свои мореходные качества. Даже перегруженный, как легко он все-таки сбросил с себя навалившуюся водяную гору! Когда легли на курс против волны, шторм стал ему и вовсе не страшен.
   Идем, как говорят черноморцы, "через перевал" - не вдоль берегов, а по кратчайшему маршруту, пересекающему центральную часть моря. И где-то посередине пути стихия заметно начинает утихомириваться, словно здесь встала какая-то невидимая преграда, перекинуться за которую у шторма не хватает сил.
   Чем ближе к Крыму, тем спокойнее море. А в воздухе появляется вражеский разведчик. На этот раз - "Гамбург", крупный гидросамолет, "летающая лодка" с большим радиусом действия. Разведчик ведет себя осмотрительно: описывает круги на малой высоте, но на почтительном от нас расстоянии.
   Сыграли боевую...
   - Разрешите пугнуть его шрапнелью! - просит старший лейтенант Новик.
   В последнее время наши артиллеристы, да и не только артиллеристы много спорили о том, можно ли эффективно использовать против неприятельской авиации орудия главного калибра. Раньше этот вопрос как-то не возникал. Предусматривались стрельбы главным калибром по любым морским целям, по подводным лодкам, по берегу, а по самолетам - нет.
   - А почему не попробовать? - спрашивали лейтенанты командиры башен. Может быть, получится...
   - Что ж, и я за то, чтобы попробовать, - соглашался Новик. - По низколетящим целям должно получиться...
   Командиры эсминцев В. Тихомиров-Шегула и Г. Годлевский рассказывали мне, что о том же спорят и у них. Сама жизнь подсказывала: у кораблей есть еще неиспользованные возможности для отражения воздушных атак. И когда перед этим походом командир БЧ-II попросил разрешения держать в башнях наготове шрапнель, я дал "добро".
   - Так пугнем его, товарищ командир? - повторяет Николай Спиридонович.
   - Ладно, пугните первой башней. Посмотрим, что получится.
   Довольный Новик исчезает за стальной дверцей КДП. Первая башня разворачивается на правый борт и открывает огонь. Перед "Гамбургом" возникают черные лохматые клубки шрапнельных разрывов.
   Четыре залпа - и разведчик уходит прочь. Сбить не сбили, но действительно отпугнули фашиста. Небось такое не только для нас, а и для него внове!
   Невольно задумываюсь, не было ли и раньше таких случаев, когда следовало ввести в действие против самолетов главный калибр. На "Ташкенте", пожалуй, не было - нас атаковали с больших высот... А вообще, очевидно, нужно смелее пробовать новое. Если война - школа, то такая, в которой требуется учиться очень активно.
   Без помех со стороны противника подходим к Севастополю. Вся верхняя вахта пристально всматривается в открывающиеся перед нами бухты и город над ними.
   Мы ушли отсюда не так давно, но Севастополь тогда еще не был в осаде. Его всегда называли морской крепостью. Теперь это крепость, обложенная врагом с суши. Тут Севастопольский оборонительный район, сокращенно СОР. Во главе СОРа командующий Черноморским флотом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский. Ему подчинена и защищающая город Приморская армия.
   Севастополь много пережил за последние дни и недели. Он и. сейчас отражает продолжающийся вражеский натиск. Но в час нашего прихода в городе тихо. Странно, пустынно выглядит без кораблей просторная Северная бухта. С крейсерских бочек, мимо которых идет "Ташкент", с жалобным писком взлетают стайки чаек.
   Лидеру приказано швартоваться у Угольной пристани в глубине Северной бухты. Место стоянки совсем новое. По-новому и встречают.
   Не успели мы закрепить швартовы, как на борт шагнул со стенки краснофлотец с телефоном. Краснофлотец подтянутый, бравый. Четко докладывает:
   - Товарищ командир! Прибыл для установки аппарата прямой связи с КП флагарта...
   Флагарт флота - капитан 1 ранга Август Андреевич Руль, черноморский ветеран. Для меня его имя давно стало чем-то неотделимым от Севастополя. Он и теперь тут - координирует огонь всех находящихся в главной базе кораблей.
   Вслед за связистом прибыл представитель штаба ПВО. Он сообщает, что с этой минуты "Ташкент" включается в систему противовоздушной обороны базы. Новику передана схема, где обозначен наш сектор. При появлении в нем вражеских самолетов - открывать огонь без особого приказания. Артиллеристам сообщаются также условные сигналы о прекращении огня при вылете наших истребителей.
   Еще при приближении к Севастополю старпом заранее беспокоился о том, как бы побыстрее сдать наш груз. Стоять тут с ним "Ташкенту" действительно было бы опасно. Но просить кого-либо об ускорении разгрузки не пришлось - к Угольной уже подходят машины.
   Как и накануне в Поти, на стенку поданы в нескольких местах добавочные сходни. И по ним, теперь в обратном направлении - с корабля на берег, поплыли на матросских спинах тяжелые ящики. Прежде всего - "эрэсы". У грузовиков их подхватывают на руки красноармейцы. Машина за машиной уходят с боевым грузом.
   - На склад? - спросил краснофлотец одного из солдат-водителей.
   - Какой там склад! - отвечает тот. - Пойдут сразу в дело. У нас тут жарко!...
   Через 25 минут после прихода "Ташкента" в Севастополь требовательно зазвонил телефон прямой связи, поставленный в штурманской рубке.
   - Товарищ командир, нам дают целеуказание! - доложил возбужденный Новик.
   В рубку кинулся вышедший было на крыло мостика штурман - сейчас срочная работа и ему.
   А на КП флагарта, видно, на счету каждый ствол. И знают, что "Ташкент" разгружается, стоя к Угольной правым бортом. Цель дали такую, чтобы башни разворачивать на левый.
   Разгрузка продолжается. Очередь дошла уже до ящиков со снарядами. Их перетаскивают к машинам, а другие снаряды - из корабельных артпогребов - в это время летят в грохоте орудийных залпов за севастопольские холмы.
   Стреляем осколочно-фугасными по вражеской боевой технике, по скоплениям живой силы. В паузу между залпами комиссар объявляет по трансляции:
   - Перенесли огонь на Симферопольское шоссе. Бьем по автоколонне... Смерть фашистским оккупантам!
   Так мы включились в Севастопольскую оборону. Можно сказать, с ходу. Это было 21 ноября, в знаменательный для севастопольцев день, когда окончательно захлебнулся вражеский штурм, длившийся с небольшими перерывами с начала месяца. Пусть скромным, но все же вкладом в боевой успех защитников города явились и полтораста снарядов, выпущенных башнями "Ташкента" по указанным нам целям.
   В этот приход в Севастополь нас поразило и восхитило в осажденном городе то, что стало потом привычным, - величайшая организованность во всем, что делалось для отпора врагу. Это было похоже на безупречно поставленную службу на образцовом боевом корабле. Только в иных, неизмеримо больших, масштабах. И за Севастополь становилось как-то спокойнее.
   За стрельбу по береговым целям экипаж получил благодарность. Ночью и следующим утром мы несколько раз открывали огонь по самолетам. А затем новая задача - принять на борт раненых и следовать в Батуми.
   Только что кубрики "Ташкента" были складами боеприпасов. Теперь им предстоит стать палатами временного плавучего госпиталя.
   Сообщили, что раненых будет до четырехсот человек. Значит, надо готовить все пять кубриков, да еще оборудовать в них несколько десятков дополнительных мест, потому что стационарных коек не хватит. Через час-полтора раненые начнут поступать. А устроить их хочется получше.
   Как повелось перед всякой новой задачей, собираем накоротке, буквально на несколько минут тех, кому важно объяснить ее в первую очередь. Сейчас это прежде всего наши медики во главе с военврачом 3 ранга Кудряшовым и хозяйственники с их начальником - интендантом 3 ранга Голубом. Вызваны также старшины команд, старшины кубриков. И конечно, присутствуют партийные и комсомольские активисты.
   Четверть часа спустя в подготовку корабля к приему раненых включен уже весь экипаж, кроме вахты и тех, кто стоит наготове у оружия. Первым делом каждый краснофлотец готовит свою койку. Застилаются свежие простыни, меняются наволочки. За кубриками закреплены группы боевых санитаров - они будут ухаживать за ранеными на переходе. Выделены носильщики, которые встретят санитарные машины на стенке. Сделали как будто все, что смогли предусмотреть.
   Машины подошли, и посадка началась. Снова понадобились добавочные сходни: в нос - один поток, в кормовые кубрики - другой. На стенке летучий сортировочный пункт, где корабельные медики решают вместе со своими коллегами из госпиталя, кого куда разместить.
   Раненых привезли из убежища в штольнях. Многие - после операций. Но немало и таких, которые могут подняться на борт сами. Это большей частью уже инвалиды. Бойцов, способных быстро вернуться в строй, на Большую землю не отправляют.
   Теперь уже и здесь в Севастополе говорят так про Кавказ и все, что за ним, - "Большая земля". А когда я впервые услышал эти слова в Одессе, помню, подумалось, что еще недавно их употребляли, пожалуй, одни полярники на зимовках. На войне слова приобрели новый смысл, стали значить больше, чем прежде.
   Поднимаются на борт пехотинцы, летчики, моряки. В каждого, кто во флотской форме, впиваются десятки глаз: не "ташкентец" ли? Наших не видно. Но у многих моряков при приближении к кораблю светлеют лица, появляются улыбки.
   А некоторые армейцы поглядывают на "Ташкент" с опаской. Слышали, наверное, что не все суда доходят до Большой земли.
   Краснофлотцы-провожатые ободряют загрустивших: "Не кручинься, друг. Радуйся, что попал на самый быстроходный корабль!" Скорость хода "Ташкента" основной "успокоительный" аргумент. И в самом деле, нам ведь нужно на переход до Батуми всего 14 часов. Если ничто не помешает, к утру будем на месте.
   Душевная внимательность к раненым - всеобщая. Пулеметчик Владимир Богданов, записной балагур и весельчак, подхватил под руку печального красноармейца с забинтованной головой и говорит ему на ходу:
   - Сейчас я тебя на свою коечку устрою. С неё никакого моря и не увидишь иллюминатор броняшкой прикрыт...
   "На свою коечку" приглашают и ведут многие. А чем еще может матрос лучше выразить внимание к незнакомому человеку, оказавшемуся на борту?
   Есть среди раненых и гражданские люди, есть женщины. Это еще раз напоминает, что за дни штурма стал фронтом сам город. И при записи общего числа пассажиров в вахтенный журнал мы не делим их на военных и штатских. Все - севастопольцы.
   После посадки медики и Фрозе быстро производят небольшие перемещения. Нескольких раненых переносят в корабельный лазарет, где до последнего момента сохранялись резервные койки. Женщин размещаем по возможности в каютах. Врачи, из госпиталя прощаются и сходят на стенку.
   - Как будто все утряслось, - говорит Иван Иванович Орловский, подымаясь на мостик. - Будем сниматься?
   Минуту спустя по кораблю гремят звонки аврала.
   Входя утром в гавань Батуми, замечаем еще издали шеренгу санитарных автомашин, выстроившихся у причала. Возле них суетится, размахивая руками, высокий человек в черной шинели. Узнаю военврача 2 ранга Парцхаладзе, которого в базе называют старшим морским медицинским начальником. Флотский медик, беззаветно преданный своему делу, он возглавляет теперь обширное госпитальное хозяйство, куда отошла и гостиница "Интурист" на Приморском бульваре, и, как видно, неплохо подготовился к приему первой партии раненых севастопольцев.
   Сквозь штормы и огонь
   Следующий поход - в совершенно новом направлении: прямо на запад, вдоль южного Анатолийского, побережья Черного моря. Задача - отконвоировать до Босфора три танкера ("Туапсе", "Сахалин", "Аванесов") и ледокол "Микоян", построенный незадолго до войны в Николаеве.
   Крупные танкеры, ходившие в мирное время с грузом нефти за границу, сейчас на Черном море не нужны. Эти суда, как и ледокол, пригодятся нашей Родине на других морях, да и будут там целее. По решению правительства они отправляются на Дальний Восток.
   Ответственность за проводку танкеров и ледокола до Босфора возложена на командующего эскадрой Л.А. Владимирского. На "Ташкенте" поднят его флаг. Вместе со Львом Анатольевичем к нам на борт прибыл военком эскадры бригадный комиссар В.И. Семин. Для конвоирования выделены также эсминцы "Сообразительный" и "Способный".
   Выходим из Батуми в ночь на 26 ноября. Небо затянуто тучами. Моросит дождь, временами с примесью мокрого снега. Все это нас вполне устраивает: меньше шансов быть обнаруженными противником.
   Однако погода продолжает ухудшаться, так сказать, сверх меры. Усиливается ветер. Все крупнее волна. Барометр падает...
   К утру шторм разыгрался не на шутку. Рулевой Андрей Мирошниченко, замерив анемометром скорость ветра, докладывает: "Двадцать пять метров в секунду!" По трансляции передано приказание: "На верхнюю палубу не выходить. Движение по кораблю только штормовым коридором".
   От ударов волн вздрагивает весь корпус. То и дело волны прокатываются над задраенными люками и горловинами. В такую погоду по-настоящему оценишь прекрасно устроенную рубку "Ташкента". Защищая от ветра, она обеспечивает в то же время хороший обзор. Вращающиеся иллюминаторы сами сбрасывают со своих стекол водяные брызги. Надежно закрепленное кожаное кресло с высокой спинкой такое же, как в кают-компании, - сберегает силы, когда находишься здесь сутками.
   Командующий и военком эскадры тоже в рубке. Комиссар корабля ушел вниз, в машинные и котельные отделения, где сейчас особенно трудная вахта.
   Десятибалльный шторм треплет нас весь день. Сурин докладывает из энергопоста, что стрелка кренометра доходит от отметки 47 градусов. Предельный для "Ташкента" крен - 52 градуса. Стараюсь маневрировать так, чтобы до критического не дошло. Но очень уж трудно нашему быстроходу приспосабливаться к десятиузловой скорости, которую держит отряд. А больше не могут дать танкеры и особенно ледокол, он и так все время отстает.
   На эсминцах еще тяжелее, чем на лидере. Они более валкие, да и штормовых коридоров не имеют. Порой "Способный" и "Сообразительный" совсем скрываются из виду за завесой дождя или густыми снежными зарядами, словно перенесшимися на Черное море из Заполярья. Тогда Л.А. Владимирский особенно тревожится за эсминцы. Но на запросы командиры отвечают, что пока все в порядке. Только крен доходит временами до 50 градусов...
   Ночью волна если и стихает, то не намного. Внезапно командир идущего впереди "Сообразительного" капитан-лейтенант С.С. Ворков доносит, что с эсминца замечены силуэты неизвестных кораблей. Владимирский приказывает ему сблизиться с ними и выяснить, что это за корабли. Тем временем изготовляемся к бою. На своих постах и артиллеристы, и торпедисты. Правда, вести прицельный огонь или попасть в цель торпедой при такой качке трудновато. Но надо быть готовыми ко всему.
   Корабли оказываются турецкими транспортами. Чтобы не вышло ошибки, они застопорили ход и освещают накрашенное на бортах крупное изображение национального флага - полумесяц на красном поле.
   Даем отбой. Командир БЧ-III лейтенант Фельдман и его торпедисты явно разочарованы. Им еще ни разу не представлялось случая применить свое оружие. Вот и эта тревога ложная. Зря, выходит, промокли до нитки...
   Около полудня 28 ноября расстаемся у Босфорского буя с судами, уходящими в дальние моря. Танкеры уже пошли к проливу, похожему издали на узкое ущелье в гряде прибрежных гор. Ледокол следует за ними. Его командир капитан 2 ранга С.М. Сергеев передает прощальный семафор, благодарит за проводку. Мы желаем товарищам счастливого плавания. Из Черного моря они вышли благополучно. Теперь им проскочить бы только восточную часть Средиземного, а дальше, за Суэцким каналом, пойдут уже спокойнее.
   У Босфора было потише. А на обратном пути снова попадаем в зону распространившегося над Черным морем циклона. "Способный" направлен Л.А. Владимирским в Севастополь: дойти до Кавказа ему не хватает топлива. "Сообразительный" следует теперь в кильватере "Ташкента". Штормом на эсминце сорвало вентиляционные грибки, деформировало люки, есть и другие повреждения. Из носовых кубриков давно откачивают воду.
   Вдруг "Сообразительный" резко накренился, чуть не лег на правый борт и остался в таком положении. Замедляем ход и запрашиваем, что случилось. Но на эсминце, кажется, еще сами это выясняют. Наконец узнаем: крен возник из-за оплошности трюмного, перекачивавшего топливо. Должно быть, вымотался парень вконец...
   Ворков выравнивает свой корабль, принимая в свободные цистерны воду. Но еще долго приходится "Сообразительному" идти ломаным курсом, чтобы не подставлять борт волне. После этого командир эсминца доносит, что не уверен, хватит ли топлива до Батуми.
   Ближайший от нас порт - Туапсе. Но и эта база еще слишком далеко, чтобы потрепанный штормом эсминец мог идти туда самостоятельно. Л. А. Владимирский решает: в Туапсе пойдут оба корабля.
   Берег, открывшийся впереди, выглядит совсем необычно для ноября. Даже невысокие горы белы от снега. Это поработал все тот же циклон. "Сообразительный" на последних килограммах мазута входит в туапсинскую гавань и посередине ее отдает якорь: дотянуть до причала горючего уже не хватило.
   "Ташкент", не заходя в гавань, ложится курсом на Новороссийск. Там нас ждет новое боевое задание.
   КП командира Новороссийской военно-морской базы оборудован в нескольких километрах от порта в просторном помещении старых винных погребов, глубоко врезавшемся в гору. Здесь находится сейчас и начальник штаба Черноморского флота контр-адмирал И.Д. Елисеев. Он прислал за мной машину: хочет лично проинструктировать.
   - Пойдете в Севастополь, - говорит Иван Дмитриевич Елисеев. - Примете здесь на борт армейский маршевый батальон. И берите полный запас топлива. Весь излишек сверх того, что нужно на обратный путь, оставите в Севастополе. Сколько всего можете взять мазута?
   - Полный запас "Ташкента" - тысяча сто семьдесят тонн. Этого нам хватит несколько раз пересечь Черное море с востока на запад и обратно...
   - Значит, я сообщу в Севастополь, что при каждом вашем приходе туда они могут рассчитывать на пятьсот тонн. Из легких кораблей только "Ташкент" и может поделиться с ними горючим. Остальным хватает лишь на обратный путь.
   Начальник штаба предупреждает, что путь в Севастополь стал труднее. Готовясь снова штурмовать город, гитлеровцы пытаются блокировать его и с моря, лишить подкреплений. На подходах к Севастополю корабли обстреливаются артиллерией. Вражеская авиация сидит теперь на крымских аэродромах. Кроме бомбардировщиков на Черном море появились фашистские самолеты-торпедоносцы. Это ими потоплен транспорт "Днепр". Есть сведения о переброске противником на Черноморский театр подводных лодок и торпедных катеров.
   - Примите все это к сведению, командир, - заключает контр-адмирал свою информацию. Я полагал, что инструктаж окончен. Но Иван Дмитриевич продолжает: - Теперь самое главное. Пойдете в Севастополь не одни, а с транспортами. Дадим вам еще несколько катеров-охотников. Сейчас в штабе базы вас представят капитанам транспортов как командира конвоя. Познакомьтесь с ними, потолкуйте...
   Капитаны - солидные, уже в летах, как большей частью бывает на крупных судах торгового флота. Вместе с ними пришли военные коменданты транспортов. Это новая должность на судах, используемых для воинских перевозок.
   Один из четырех транспортов тоже "Ташкент". Этот тезка нашего лидера годится ему в дедушки: старый пароход дореволюционной постройки. Капитан заявляет, что может обеспечить лишь девять узлов. Значит, таким ходом идти всему конвою, и плавание будет долгим.
   В конвоях все транспорты уже ходили. Поэтому азов с капитанами не повторяем, говорим о новом, что появилось на море. Новое - это фашистские торпедоносцы. Уславливаемся так: если торпедоносец заходит с носовых курсовых углов, то поворачивать прямо на него, а если с кормовых, то отворачивать, подставляя ему корму. Словом, тактика - как при атаках подводных лодок, потому что та же задача: уклониться от торпед. Капитаны уясняют все это с полуслова, договориться с ними легко.
   На транспортах теперь есть флотские сигнальщики. Это хорошо - ускорит связь на переходе. Транспорты имеют 47-миллиметровые пушки-полуавтоматы. Такие же на катерах. Самое сильное зенитное оружие в конвое - наша четвертая башня. Но по торпедоносцам - они летят низко - будем, конечно, бить и главным калибром.
   Выходим вечером, уже в темноте. До того как стали на другой день приближаться к берегам Крыма, все было спокойно. Только определились по приметному мысу Айя, как над морем появился разведчик. Долго кружить вокруг нас мы ему не дали - пугнули опять шрапнелью из первой башни. Помогло и на этот раз, самолет скрылся. Но мы уже обнаружены. Предупреждаем об этом Севастополь. До него еще 60 миль.
   Через час появляется группа бомбардировщиков. Высота около трех тысяч метров. Конвой растянулся мили на полторы, попасть в транспорты с такой высоты не так-то просто.
   Но сердце у меня екнуло, когда столбы воды, поднятые бомбами, совсем было скрыли старенький "Ташкент", идущий концевым. Даже представилось: всплески осядут и транспорта за ними уже не окажется. Однако "старичок" невредим, чапает потихонечку как ни в чем не бывало.
   Сбросив весь свой груз с одного захода, бомбардировщики удаляются.
   - Прямо по курсу группа самолетов на бреющем!- кричит сигнальщик.
   Это уже торпедоносцы. Их шесть штук, идут низко над морем. На фалах "Ташкента" взвился сигнальный флажок, предупреждающий об опасности, но противник и так уже всем виден. Головные катера конвоя, открыв огонь, пошли полным ходом прямо на самолеты. Бьют шрапнелью обе наши носовые башни.
   - Товарищ командир, если можно, не поворачивайте! - просит с КДП Новик.
   Самолеты расходятся на две группы. То ли мы заставили их разбиться, то ли так у них было задумано... Лейтенанты Балмасов и Фельдман стоят на крыльях мостика, не спуская глаз каждый со "своей" группы. Теперь главное - не упустить момент, когда будут сброшены торпеды.
   - Торпеду сбросил! - Фельдман и старшина сигнальщиков Смородин крикнули это разом. Сбрасывают торпеды и остальные самолеты обеих групп. Причем гораздо раньше, чем мы ожидали: дистанция - без малого миля. Нервничаете, господа фашисты! Такой атакой нас врасплох не застать!..
   Транспорты расползаются, как большие жуки, отворачивая с курса в соответствии с обстановкой. Чувствуется, что капитаны действуют обдуманно и хладнокровно. А через несколько минут конвой снова строится в походную колонну. С транспортов - никаких докладов, и мы ни о чем не запрашиваем. И так ясно, что все обошлось. "За молочком ушли фашистские торпеды!"- шутят сигнальщики.
   Но, кажется, нам суждено испытать на этом переходе воздействие всех видов оружия, которые есть тут у врага. Когда уже приблизились к Инкерманскому створу, откуда-то со стороны Качи и Бельбека открыла огонь неприятельская батарея. Между берегом и конвоем повисают над водой грязновато-желтые облачка разрывов. Плохо, что тут не поманеврируешь: надо держаться фарватеров.
   Однако за конвоем следит уже не только противник. Навстречу нам мчатся из Стрелецкой бухты два торпедных катера. Проходя вдоль конвоя, они разматывают за собой клубящийся шлейф дымовой завесы. Ветер сносит завесу, но катера ставят ее вновь. Теперь уж вражеской батарее не пристреляться.
   Завершаем переход без потерь и повреждений. Но то, о чем рассказывал контр-адмирал Елисеев, представляем теперь совершенно явственно. Осадив Севастополь с суши, враг действительно пытается замкнуть блокаду со стороны моря. Наш флот, конечно, не допустит этого. Однако прорываться к Севастополю, особенно с тихоходными транспортами, очевидно, будет с каждым разом все труднее.