Страница:
За прошедшее время почти ничего вокруг не изменилось. Разве что поляну занесло снегом да отощавшие лошади бродили вокруг, словно северные олени, пытаясь выколупнуть копытами из-под снега прошлогоднюю траву.
Георгий ощутил мучительный укол совести: унося из людоедского гнезда ноги, о страданиях бессловесных четвероногих он как-то не подумал. Кроме одного, перешедшего во владение мэтра Безара.
Следов возле двери, перечеркнутой меловой полосой, не было, дубина стояла на своем месте, значит, из башни никто так и не выходил. Это радовало. Хорошо выдержанные взаперти разбойники – страшная штука! Стоит лишь вспомнить родного брата старика Хоттабыча.
– Пойдемте. – Арталетов сделал приглашающий жест в сторону входной двери. – Все спят, так что тихонько-тихонько… Сюрприз будет.
«Это вам сюрприз будет, – думал он, намереваясь в последний момент вежливо пропустить гостей вперед. – Та-а-акой сюрприз!»
– Стой, – скомандовал предводитель, похоже шкурой чувствовавший опасность. – Ты оставайся со мной, а ребята пусть проверят, что там и как. Что-то не нравится мне этот замок…
Может быть, его насторожил кол, подпирающий дверь снаружи? Честно говоря, о нем Георгий как-то позабыл.
Планы рушились на глазах.
Жора пожал плечами и бросил взгляд под ноги: не хватало еще влететь в капкан рекун-травы.
Нет, травы под ногами не было, зато сапоги Геннадия Игоревича по щиколотку утонули в снегу совсем рядом с безобидными веточками, чуть-чуть выступающими на поверхность. Небольшая поросль размером с обычный тазик для варки варенья. И таких «тазиков», хорошо различимых на гладком снежном поле, как оказалось, на поляне было множество. Своеобразное минное поле для непосвященных…
Оставалось надеяться, что рекун-трава не теряет своих коварных свойств и зимой.
Боевики тем временем вразвалочку подошли к башне.
– Тут не заперто! – крикнул Косой, пинком отшвырнув деревянный кол и попробовав дверь рукой.
– Тогда входите.
Переглянувшись, оба амбала синхронно пожали плечами и исчезли за едва скрипнувшей дверью.
Минуты две было тихо, и Жора уже обдумывал новый план: толкнуть главаря на поросль рекун-травы, прыгнуть на одного из коней, даром что без седла, и дать шпоры… Вот только перерезать путы на ногах лошади он вряд ли успел бы при любом раскладе. Да и нечем это было сделать – отобрали всё, вплоть до булавки.
В тот самый момент, когда план был признан бесперспективным, в доме глухо, один за другим грохнули четыре пистолетных выстрела, и раздался нечеловеческий рев:
– Мя-а-а-со!!! Свежее мясо!..
Геннадий Игоревич пребывал в прострации всего какое-то мгновение.
– Засада, с-с…! – повернул он к Георгию искаженное яростью лицо, суя руку за пазуху. – Замочу, падла!
Не теряя времени, тот изо всех сил толкнул врага обеими руками в грудь и отпрыгнул в сторону, моля Бога, чтобы в том месте, куда он приземлится, не было еще одной «мины». Лошади оторвались от своего малоперспективного занятия и заинтересованно уставились в их сторону.
Влетев в ловушку, главарь качнулся и…
Что бы было, например, если бы вас на полном ходу дернули за ноги? Упали бы, верно? А Геннадий Игоревич устоял, хотя и ценой неимоверных, поистине акробатических усилий. Видимо, не зря говорят: чтобы выжить в волчьей стае уголовников, нужно обладать по-настоящему выдающимися качествами. А он не просто выжил, но и поднялся на самый верх.
Правда, и его озадачил тот факт, что ноги намертво прилипли к совершенно безобидной на вид плешинке.
– Это что за хрень? – недоуменно попытался он вырвать ноги из невидимых тисков. – Эй, как тебя там! Вытащи меня отсюда!
– Невозможно, – злорадно ответил Арталетов, скрестив руки на груди. – Особенно, для «эй, как тебя там».
Уголовник, и это легко читалось по его лицу, лихорадочно соображал. Хмель испарился при первых же признаках опасности, и теперь его мозг работал, как часы.
– Вытащи, Жора, поговорим, – примирительно протянул он руку. – Что нам с тобой делить-то? Думаешь, я за тех двух дебилов на тебя обижен? Да они того заслуживали. Быдло, шестерки, сявки… А вот мы с тобой…
Геннадий Игоревич разливался соловьем, а Георгий твердил про себя: «Не верь, не бойся, не проси…» – не двигаясь с места. Тем более что он видел то, что происходило за спиной авторитета.
А там, неслышно, словно привидение, к двум людям приближался старый седой конь…
– Ах, так! – Потеряв терпение, главарь выхватил что-то из-за пазухи. – Тогда молись!..
«А ведь у него действительно удар что надо!»
Жора присел над неподвижно лежащим в снегу бандитом и разжал скрюченные пальцы, извлекая из них… Нет, не пистолет. «Хрономобиль» с порванной цепочкой. Геннадий Игоревич намеревался прыгнуть обратно без провожатых…
– Ну, как нокаут? – самодовольно спросил конь, склоняя набок голову. – Ловко я его?
– Мастера видно за версту, – согласился путешественник, обыскивая безвольное тело. – И вырубил, и не убил…
– А то!..
Предводитель застонал и попытался встать на ноги, когда в карманах у него уже гулял ветер.
– Чем это меня?..
– Лошадью, – честно ответил Арталетов, рассовывая по карманам отнятое у Геннадия Игоревича «опасное» добро и швыряя обратно всякие безобидные вещицы.
Он даже снизошел до того, что вернул негодяю кошелек, оставив себе две трети золота – негоже бросать человека в незнакомом краю совсем без средств к существованию.
Конечно, следовало отправить бандюгу вслед за его подчиненными, но убивать безоружного человека Жоре претило по-прежнему. Можно было, наверное, вернуть ему шпагу, освободить из капкана, предложить честный поединок… Но получить ненароком дыру в груди не хотелось еще больше. Он ведь, как ни крути, не чемпион мира по фехтованию… К тому же Фортуна уже явно переборщила со своим вниманием к нему, и не стоит ее искушать снова. Так что пусть померзнет немножко, одумается. Глядишь, и решит завязать с опасным ремеслом, встанет на честный путь…
Размышляя таким образом, Арталетов освободил лошадей, несказанно обрадовавшихся этому, заново подпер дверь, бросил в телегу несколько железяк, извлеченных из груды утиля за сараем…
Следя за манипуляциями недавней жертвы, преступник начал паниковать.
– Вы меня не можете оставить просто так, Георгий Владимирович, – резко изменил он тон, снова став изысканно вежливым. – Это попросту негуманно! Вы преступаете все заповеди, Божьи и человеческие…
– Ох, как вы заговорили, Геннадий Игоревич! – остановился Арталетов. – Негуманно! А гуманно было захватывать заложников? Гуманно было посылать нас с Сильвером грабить ни в чем не повинных людей? А обобрать до нитки и избить крестьян – это гуманно?
– Согласен. Виноват. – Мерзавец уже почувствовал Жорину слабину. – Готов сдаться на милость правосудия. Вяжите меня! – протянул он вперед сложенные руки. – Каюсь!
Жоре вдруг стало его немного жаль. Может быть, действительно доставить в будущее связанным по рукам и ногам, сдать в милицию?..
– Не верь, милок, – кашлянул за спиной многоопытный конь. – Обманет, гнида! Я б таких…
– Да, наверное, не стоит… – сбросил с себя липкое наваждение Георгий. – Я оставляю вас здесь, – решительно обратился он к негодяю. – Вот, держите! – Он протянул рукоятью вперед кинжал. – Как-нибудь разберетесь, что с ним делать.
И, не теряя больше времени, повернулся спиной…
– Берегись!
Острая боль резанула плечо, и кинжал, прошедший лишь чуть-чуть выше цели, вонзился в снег.
– Я ж говорил: шею этому поганцу свернуть нужно! – Конь был вне себя от ярости. – А ты ему ножики суешь! Дурень!
– И всё равно, я не могу… – Морщась от боли в порезанном плече, путешественник подобрал кинжал и воткнул его за кругом рекун-травы, но всё-таки в пределах досягаемости. Если постараться, конечно… – Прощайте, Геннадий Игоревич!
– Ничего… – шипел тот, брызгая слюной и кривя бледное лицо. – Земля круглая… Мы еще встретимся, гаденыш! За меня отомстят…
– Кто? – задержался на мгновение Арталетов. – Да банда ваша – такие отморозки, что все только спасибо скажут, когда вы исчезнете! Я ведь успел перекинуться парой слов с Нефедычем. А остались там только трое, да и те вряд ли пойдут за вас в огонь и воду.
Больше не слушая бессильные угрозы поверженного врага, он забрался в телегу и тронулся в обратный путь…
– Благодетель! Всю жизнь за тебя Бога молить будем! – валялась в ногах у Георгия ограбленная крестьянская семья, которой нежданно-негаданно вернулось всё отобранное добро плюс несколько золотых сверху за моральный ущерб, да еще бонус в виде пары дорогих кирас и шлемов в уплату за съеденные продукты. – Ноги мыть и воду пить!!!
– Лучше сами помойтесь, – пробормотал «благодетель», отрывая от одежды цепкие грязные пальцы.
– Раз такое дело, – вскочил на ноги избитый, но сейчас обретший второе дыхание хозяин, – бери мою дочку! Обеих бери!
– Я женат, – мгновенно соврал Жора, которому такая перспектива совсем не улыбалась.
– Да ты без женитьбы, так просто бери! – сально подмигнул старый сводник. – На ночь!
Арталетов плюнул и подавил в себе горячее желание отходить палкой мужика-сводника. Шел он со двора, горько сетуя о том, что, видимо, никогда не научится разбираться в людях…
– А где… – недоуменно выставились бандиты на вернувшегося в трогательном одиночестве Георгия.
Тот, подчеркнуто равнодушно, выложил на стол разряженный пистолет главаря.
– Всё. Нет больше вашего Геннадия Игоревича.
– Нет? Да мы ведь… – нерешительно начал Сильвер.
– Ничего вы не сможете. Хозяина вашего нет, и даже если вы всех нас тут перебьете – его уже не вернуть. А отвечать придется. Так что, вот вам Бог, а вот – порог. Разойдемся миром.
Рядовые переглянулись и опустили пистолеты, а Сильвер горько протянул:
– Ага… Вам хорошо, вы шестерки бессловесные, к другой семье прибьетесь, а меня на лоскуты порвут… Куда я теперь?
Жора почесал в затылке:
– Куда?.. Дмитрий Михайлович, мы можем отправить его в прошлое, куда он пожелает? Без хрономобиля, конечно…
Когда все проблемы были улажены, восторги по поводу столь благополучно разрешенной проблемы улеглись, Георгий был расцелован, обхлопан со всех сторон и даже дружески поцарапан, Горенштейн заявил, радостно потирая ладони:
– Ну что? Я уже настроил машину для переброски обратно в Египет. Все готовы?
– Да… Конечно… Естественно…
– Нет, – неожиданно отрезал Арталетов. – У меня еще остались незавершенные дела…
18
Жора мрачно шагал по известной до мелочей дороге, думая над прощальными словами Дмитрия Михайловича:
– Я не хотел вам об этом говорить, Георгий Владимирович, но для перемещений в пределах одного-двух лет в данной эпохе совершенно не обязательно возвращаться обратно. Вот здесь имеется такое колесико… Конечно, особенной точности не гарантирую, но, методом проб и ошибок…
– А почему раньше не сказали?
– Я опасался, что вы начнете скакать туда-сюда и непременно породите какой-нибудь катастрофический сдвиг во времени. Всё это очень слабо изучено… Большей частью – теория…
– А сейчас?
– Вас всё равно не остановить… Только помните, что все ваши перемещения там будут в пределах одной петли времени. Опасайтесь парадоксов…
«Что еще за парадоксы? – размышлял Арталетов. – Опять ведь из потока формул и математических загогулин ничего не понял… Гиблое дело…»
Во Франции снова царило лето. Да и немудрено: Горенштейн забросил его в прошлый год, всего лишь каким-то месяцем позже сожжения.
Близ постоялого двора папаши Мишлена вновь царило оживление. У коновязи ржал не менее чем десяток лошадей, из дома доносилось нестройное пение и взрывы хохота, а из дверей, видимо, только что вышвырнули горького пропойцу, решившего, что лучшей постели, чем пыль у порога, ему не найти, сколько ни ищи.
«А не зайти ли и мне пропустить стаканчик-другой перед дальней дорогой? – подумал путешественник, переступая через утробно храпящее тело. – Да и обдумать дальнейший план действий нужно…»
Корчма встретила разноголосым шумом, омерзительным запахом подгоревшей пищи и мощным духом спиртного, едва не сшибающими с ног человека непривычного. Но Арталетов-то к этому как раз уже привык.
– Добрый день, папаша Мишлен! – радушно улыбаясь, направился он к стойке. – Как ваше житье-бытье?
– Je ne vous comprends pas, – отчеканил корчмарь, глядя оловянными глазами куда-то выше плеча собеседника. – Voulez parler en francais, monsieur[36].
– Почему?..
Не меняя выражения лица, Мишлен едва заметно кивнул на лист желтоватой бумаги, прикрепленный к стене возле стойки, и Жора, спотыкаясь на буквах непривычного начертания, принялся читать.
Очередной королевский ордонанс касался отмены по всей территории королевства иных языков, кроме французского, и подробно останавливался на всякого рода карах за отступление от сего.
«Ну вот! – огорчился Арталетов прочитав. – И здесь переходят на „державну мову“… Что ж это за рок такой! Ну, делать нечего…»
– Si je Peux… commander… la faute?[37] – с запинкой выговорил он.
– Certes! – обрадовался хозяин, незаметно кивая куда-то в глубь помещения, где, окруженный довольно широким пустым пространством, сидел некто малозаметный, облаченный в темное. – Rouge ou blanc?[38]
– Без разницы… – буркнул Жора, выкладывая на стойку пару медяков, и тут же поправился: – Donnez la bouteille rouge[39].
– Merci. – Монетка исчезла, а Мишлен, склонившись вроде бы для того, чтобы протереть прилавок, шепнул: – Есть пиво. Свежее. Будете?
Гадая, что же это такое случилось с грубияном и скупердяем, Георгий уселся на свободное место неподалеку от шпика и принялся не торопясь закусывать. На него некоторое время косились, но мало-помалу непосредственная обстановка восстановилась.
– Вы приезжий? – со слащавой улыбкой обратился к нему соглядатай. – Я вас раньше не видел.
– Je ne vous comprends pas[40], – отчеканил наш герой, не принимая игры и шпион отстал с постной рожей.
А атмосфера тем временем накалялась.
Какой-то здоровяк в костюме лесоруба схватил за грудки толстенного монаха в серой рясе, заляпанной самого разнообразного вида пятнами, и начал трясти, самозабвенно крича прямо в красную лоснящуюся физиономию:
– Est alle vers la ligne, le pere sacre!.. Tu m'as ennuye avec les sermons![41]
Филер встрепенулся, выхватил из-за пазухи блокнот, но посетители уже горланили кто во что горазд, в ход шли кулаки, в воздухе мелькали табуреты и пустые бутылки. Какой-то кувшин с треском врезался в зализанную лысинку и разлетелся вдребезги, обдав Жору брызгами прокисшего вина, а шпион, не успев даже очинить перо, мирно прилег щекой на столешницу. Шум тут же утих, а чей-то не терпящий возражений голос распорядился:
– Не видите, остолопы? Человеку плохо. Вынесите его на воздух проветриться.
Соглядатая тут же подхватили под микитки и вынесли за дверь, а веселье завертелось по новой. Только еще шире – с привычным русским размахом, здравицами и матерками. Лесоруб с монахом, мгновенно снова помирившись, ходили вприсядку так, что пол трещал, а пара десятков человек аккомпанировали им, хлопая в ладоши или колотя кружками по дубовым столам. Лишь папаша Мишлен грустно следил за всем этим, механически протирая тарелки и бокалы.
– Что с вами, – участливо спросил Арталетов, подходя к старику. – Вам нездоровится?
– Да сам не пойму что-то… – поднял корчмарь на знакомого больные, как у Франклина на стодолларовой купюре, глаза, пронизанные красными прожилками. – Вроде и не болит ничего, а куража нет. Наверное, старость…
Он был так непривычно кроток, что у путешественника защемило сердце.
– Супруга моя вон вообще не встает, – продолжал жаловаться кабатчик, не замечая, что по морщинистой щеке с позавчерашней щетиной скатывается мутная стариковская слеза. – Как слегла на прошлой неделе, так и не встает. Полежу, говорит, устала что-то… И тает, словно свеча. А пацаны мои, те тоже… Не играют, не шалят… Возятся что-то там у себя наверху – не слыхать их, не видать… Может, сглазил кто нас?..
– А нового работника вы в последнее время не принимали?
– Нового работника? А как же! Вон, на кухне трудится. Превосходный юноша, вежливый, воспитанный, а готовит!.. Пальчики оближешь!
В щель между занавесками, отделяющими зал от кухни, Жора разглядел стройного молодого человека в поварском колпаке, ловко управляющегося сразу с десятком кастрюль и сковородок. Завидев новое лицо, тот весело помахал рукой и вновь погрузился в работу.
Арталетов же, в свою очередь, поклялся больше ничего здесь в рот не брать. Хватило и прошлого раза…
– Разрешите? – кивнул он в сторону кухни. – Я на минутку…
Мишлен только безразлично пожал плечами.
– Приветствую вас, мой друг, – широко улыбнулся Арталетов, шагнув через порог. – Не жарко вам тут?
– Немного жарко, – ответил вампир безмятежным взглядом голубых глаз. – Но вполне терпимо, месье. Я уже привык.
Руки его при этом мелькали, словно рычаги станка.
– А работы вам не много?
– Нет, месье, я бы мог справиться и с большей работой. Чувствую в себе уйму сил.
– Тогда вы не будете возражать, если я вам подброшу еще. – С обаятельной улыбкой Арталетов взял с полки мешочек с горохом и медленно, демонстративно высыпал его содержимое на пол.
Реакция последовала незамедлительно.
Отложив в сторону нож, которым шинковал кочан капусты, вампир вышел из-за стола, опустился на колени и принялся скрупулезно собирать с пола раскатившиеся горошинки. Взглядом его, которым он при этом одарил «доброхота», можно было охлаждать пиво.
– Вы не обижаетесь на меня?
– Ничего, месье, – сквозь зубы прошипел «юноша». – Это моя работа, месье…
– Тогда я позволю себе еще вот это… – Жора очертил шпагой вокруг ползающего по полу упыря большую окружность, по памяти воспроизведя запретительные знаки, подсказанные старым конем.
– Никуда не уходи! – в стиле тупых американских боевиков пошутил он, возвращаясь в зал.
Вампир ответил ему яростным взглядом и продемонстрировал заметно заострившиеся клыки. Невинная оболочка сползала с разоблаченного и загнанного в угол упыря, как шкурка с линяющей змеи.
«И что теперь? – в задумчивости остановился Георгий на пороге. – Идти в лес за колом? А поможет ли… И мерзавец просто так в руки не дастся, укусит еще ненароком… Нет, есть более верный способ!»
– Правда ли, святой отец, – подошел Арталетов к монаху, приканчивающему неизвестно какой по счету кувшин вина, но абсолютно при этом не пьянеющему, тогда как дровосек, его собутыльник, давно спал, уткнувшись носом в сгиб локтя, – что ваш орден прославлен экзорцизмом?
– Да, сын мой, – степенно разгладил окладистую бороду священнослужитель. – Ты не ошибся. Я тоже, бывает, практикую сие богоугодное дело. А что, ты сам одержим или кто из близких? Признаюсь, что особенно мне удается изгонять беса из женщин… – сладострастно причмокнул он губами, жирными от только что сожранного каплуна. – И чем моложе – тем лучше…
– Нет. Бог миловал, святой отец, но тут неподалеку имеется страждущий.
– Насколько неподалеку? – Толстяк явно не собирался прерывать «банкет».
– Да буквально в двух шагах, – заверил его Георгий.
– Тогда пойдем, сын мой, – кряхтя, выбрался из-за стола монах. – Дело богоугодное. Вразумим беса…
Вампир, конечно, никуда не делся, он даже не завершил своей кропотливой работы, пытаясь дотянуться до горошины, недосягаемой для него из-за невидимой стены. Но на человека он походил теперь весьма и весьма мало.
– Нехорошо, сын мой, – размашисто крестясь, отшатнулся святой отец, снимая с пояса массивное серебряное распятие на кипарисовых четках. – Предупреждать нужно… Да и чернокнижием богопротивным, смотрю, балуешься…
– С чего вы взяли? – оторопел от неожиданности Жора.
– Да ведь и круг этот, и знаки богомерзкие и есть чернокнижие. Но ничего, дело поправимое. Сто раз прочтешь «Отче наш» да пожертвуешь на храм Божий малую толику – Господь и простит. А вот за то, что тварь сию проклятую прищучил, простятся тебе семь грехов в будущем.
Арталетов ожидал, что экзорцист тут же начнет читать молитвы, кропить нечисть святой водой, осенять крестным знамением – словом, делать то же, что и другие его коллеги в книгах и фильмах. Но тот не спешил уподобляться шаману племени «мамбо-юмбо». Он лишь намотал четки на кулак, словно уличный хулиган – поясной ремень, и с утробным рыком, в котором перемешались слова молитвы и виртуозный многоэтажный мат, ринулся на мгновенно струсившую тварь.
То ли вампир попался слабенький, то ли святости в монахе было, как говорится, через край, то ли просто не выдержала нечисть такого натиска истинной веры, но серебряный крест даже не успел коснуться монстра.
Пылающие голубым пламенем зенки твари внезапно погасли, а сама она превратилась в бесформенный, давно разложившийся труп и шмякнулась оземь. Изо рта голого черепа, с которого ручьем текла гнилая слизь и сползала истлевшая кожа, выскочила маленькая летучая мышь и заметалась по кухне, слепо натыкаясь на стены.
– Держи его! – взревел монах. – Не давай уйти!
Но вампир уже шмыгнул в печь. Еще миг и…
И тут свершилось чудо.
В трубе что-то грохнуло, будто камень бросили в жестяную бочку, и оттуда в облаке сажи вывалилось обмякшее крылатое тельце, которое святой отец не преминул от души шмякнуть распятием, обратив в горстку пепла.
– Что это случилось-то? – недоуменно спросил он Жору и, подойдя к трубе, до плеча засунул туда руку. – Неисповедимы пути Твои, Господи, – благоговейно выдохнул он, извлекая из дымохода серебряный соусник с оплавленной дырой в днище. – Не ты засунул? Предусмотрительно, хвалю!
Георгий лишь пожал плечами, смутно догадываясь, чьих это рук дело. Он мог ручаться, что предмет когда-то принадлежал к запасам столового серебра папаши Мишлена.
«Значит, Аганя всё-таки выступил, пусть, по своему обыкновению, и не открыто, против собрата по „нечистому цеху“.
– Отнесу в храм, – задумчиво промолвил святой отец, взвешивая соусник на ладони и опуская в необъятный карман рясы. – Отныне это святая реликвия… Сколько, считаешь, в нем весу? Унций двадцать-двадцать пять небось потянет, а?..
Нашему путешественнику тут тоже больше делать было нечего: откуда-то сверху уже слышался визгливый голос внезапно выздоровевшей мадам Мишлен, на чем свет стоит распекавшей своих сорванцов.
– Нагадили тут, навоняли! – заглянул в кухню обозленный чем-то по своему обыкновению хозяин, тоже выглядевший заметно лучше. – А кто платить будет, я спрашиваю?..
19
На этот раз Арталетову повезло больше: невысокого чалого конька уступила за восемь экю золотом разбитная хозяйка постоялого двора, где… Ну, в общем… Одним словом… Это лишнее. Скажем лишь, что к очередному спасению мира это не относилось.
К Сен-Антуанским воротам он подъехал уже в облике зажиточного крестьянина. Несколько дней без бритья скрыли изящную бородку, скруглив абрис лица, а низко надвинутая шляпа вообще сделала его неузнаваемым. Небольшая подушка, набитая соломой и засунутая под кафтан спереди, превратила д'Арталетта в какого-нибудь дядюшку Пьера из Анжу.
Но маскарад не понадобился совсем: народ валил в ворота, разнаряженный, с детьми, словно на ярмарку. Стражники, внесенные толпой в свои будки по обеим сторонам ворот, и пикнуть не могли, не то что проверять входящих. И горько вздыхали, похоже оплакивая уплывавшую из рук прибыль в виде обязательной мзды за проход.
– Куда все торопятся? – поймал Георгий за плечо какого-то парнишку, лет пятнадцати.
– Как куда? Ты что, дядя, с Луны свалился? – уставился на него малолетний шалопай. – Да шута же сегодня казнят королевского! Самому Леплайсану башку отрубят!
– Да ну?
– Ну, ты и дуб, дядя… Иди лучше коров своих паси, а мне некогда. – Пацан вывернулся из вмиг ослабевшей руки и исчез в толпе.
Вздохнув, Жора тоже вклинился в толпу, терпя ругань, щипки и даже тумаки. Успеть помочь Леплайсану не стоило и мечтать. Лишь увидеть казнь…
Чем ближе к центру, тем гуще становилась толпа, а примерно в трех кварталах от площади Сен-Жан-ан-Грев, в просторечии называемой Гревской, путешественнику пришлось спешиться и, поручив присмотреть за лошадью какому-то торговцу, проталкиваться далее пешком.
Когда-то давно Жоре довелось побывать на концерте одной весьма популярной рок-звезды, но толкотня на том концерте была сущей ерундой по сравнению с тем, что пришлось переживать сейчас. Толпа всегда и во все времена жаждет хлеба и зрелищ, больше всего на свете. А если тут еще замешана и кровь, будь то коррида, бой профессиональных боксеров, смертная казнь или революция, то ее вообще не сдержать…
Георгий ощутил мучительный укол совести: унося из людоедского гнезда ноги, о страданиях бессловесных четвероногих он как-то не подумал. Кроме одного, перешедшего во владение мэтра Безара.
Следов возле двери, перечеркнутой меловой полосой, не было, дубина стояла на своем месте, значит, из башни никто так и не выходил. Это радовало. Хорошо выдержанные взаперти разбойники – страшная штука! Стоит лишь вспомнить родного брата старика Хоттабыча.
– Пойдемте. – Арталетов сделал приглашающий жест в сторону входной двери. – Все спят, так что тихонько-тихонько… Сюрприз будет.
«Это вам сюрприз будет, – думал он, намереваясь в последний момент вежливо пропустить гостей вперед. – Та-а-акой сюрприз!»
– Стой, – скомандовал предводитель, похоже шкурой чувствовавший опасность. – Ты оставайся со мной, а ребята пусть проверят, что там и как. Что-то не нравится мне этот замок…
Может быть, его насторожил кол, подпирающий дверь снаружи? Честно говоря, о нем Георгий как-то позабыл.
Планы рушились на глазах.
Жора пожал плечами и бросил взгляд под ноги: не хватало еще влететь в капкан рекун-травы.
Нет, травы под ногами не было, зато сапоги Геннадия Игоревича по щиколотку утонули в снегу совсем рядом с безобидными веточками, чуть-чуть выступающими на поверхность. Небольшая поросль размером с обычный тазик для варки варенья. И таких «тазиков», хорошо различимых на гладком снежном поле, как оказалось, на поляне было множество. Своеобразное минное поле для непосвященных…
Оставалось надеяться, что рекун-трава не теряет своих коварных свойств и зимой.
Боевики тем временем вразвалочку подошли к башне.
– Тут не заперто! – крикнул Косой, пинком отшвырнув деревянный кол и попробовав дверь рукой.
– Тогда входите.
Переглянувшись, оба амбала синхронно пожали плечами и исчезли за едва скрипнувшей дверью.
Минуты две было тихо, и Жора уже обдумывал новый план: толкнуть главаря на поросль рекун-травы, прыгнуть на одного из коней, даром что без седла, и дать шпоры… Вот только перерезать путы на ногах лошади он вряд ли успел бы при любом раскладе. Да и нечем это было сделать – отобрали всё, вплоть до булавки.
В тот самый момент, когда план был признан бесперспективным, в доме глухо, один за другим грохнули четыре пистолетных выстрела, и раздался нечеловеческий рев:
– Мя-а-а-со!!! Свежее мясо!..
Геннадий Игоревич пребывал в прострации всего какое-то мгновение.
– Засада, с-с…! – повернул он к Георгию искаженное яростью лицо, суя руку за пазуху. – Замочу, падла!
Не теряя времени, тот изо всех сил толкнул врага обеими руками в грудь и отпрыгнул в сторону, моля Бога, чтобы в том месте, куда он приземлится, не было еще одной «мины». Лошади оторвались от своего малоперспективного занятия и заинтересованно уставились в их сторону.
Влетев в ловушку, главарь качнулся и…
Что бы было, например, если бы вас на полном ходу дернули за ноги? Упали бы, верно? А Геннадий Игоревич устоял, хотя и ценой неимоверных, поистине акробатических усилий. Видимо, не зря говорят: чтобы выжить в волчьей стае уголовников, нужно обладать по-настоящему выдающимися качествами. А он не просто выжил, но и поднялся на самый верх.
Правда, и его озадачил тот факт, что ноги намертво прилипли к совершенно безобидной на вид плешинке.
– Это что за хрень? – недоуменно попытался он вырвать ноги из невидимых тисков. – Эй, как тебя там! Вытащи меня отсюда!
– Невозможно, – злорадно ответил Арталетов, скрестив руки на груди. – Особенно, для «эй, как тебя там».
Уголовник, и это легко читалось по его лицу, лихорадочно соображал. Хмель испарился при первых же признаках опасности, и теперь его мозг работал, как часы.
– Вытащи, Жора, поговорим, – примирительно протянул он руку. – Что нам с тобой делить-то? Думаешь, я за тех двух дебилов на тебя обижен? Да они того заслуживали. Быдло, шестерки, сявки… А вот мы с тобой…
Геннадий Игоревич разливался соловьем, а Георгий твердил про себя: «Не верь, не бойся, не проси…» – не двигаясь с места. Тем более что он видел то, что происходило за спиной авторитета.
А там, неслышно, словно привидение, к двум людям приближался старый седой конь…
– Ах, так! – Потеряв терпение, главарь выхватил что-то из-за пазухи. – Тогда молись!..
* * *
«А ведь у него действительно удар что надо!»
Жора присел над неподвижно лежащим в снегу бандитом и разжал скрюченные пальцы, извлекая из них… Нет, не пистолет. «Хрономобиль» с порванной цепочкой. Геннадий Игоревич намеревался прыгнуть обратно без провожатых…
– Ну, как нокаут? – самодовольно спросил конь, склоняя набок голову. – Ловко я его?
– Мастера видно за версту, – согласился путешественник, обыскивая безвольное тело. – И вырубил, и не убил…
– А то!..
Предводитель застонал и попытался встать на ноги, когда в карманах у него уже гулял ветер.
– Чем это меня?..
– Лошадью, – честно ответил Арталетов, рассовывая по карманам отнятое у Геннадия Игоревича «опасное» добро и швыряя обратно всякие безобидные вещицы.
Он даже снизошел до того, что вернул негодяю кошелек, оставив себе две трети золота – негоже бросать человека в незнакомом краю совсем без средств к существованию.
Конечно, следовало отправить бандюгу вслед за его подчиненными, но убивать безоружного человека Жоре претило по-прежнему. Можно было, наверное, вернуть ему шпагу, освободить из капкана, предложить честный поединок… Но получить ненароком дыру в груди не хотелось еще больше. Он ведь, как ни крути, не чемпион мира по фехтованию… К тому же Фортуна уже явно переборщила со своим вниманием к нему, и не стоит ее искушать снова. Так что пусть померзнет немножко, одумается. Глядишь, и решит завязать с опасным ремеслом, встанет на честный путь…
Размышляя таким образом, Арталетов освободил лошадей, несказанно обрадовавшихся этому, заново подпер дверь, бросил в телегу несколько железяк, извлеченных из груды утиля за сараем…
Следя за манипуляциями недавней жертвы, преступник начал паниковать.
– Вы меня не можете оставить просто так, Георгий Владимирович, – резко изменил он тон, снова став изысканно вежливым. – Это попросту негуманно! Вы преступаете все заповеди, Божьи и человеческие…
– Ох, как вы заговорили, Геннадий Игоревич! – остановился Арталетов. – Негуманно! А гуманно было захватывать заложников? Гуманно было посылать нас с Сильвером грабить ни в чем не повинных людей? А обобрать до нитки и избить крестьян – это гуманно?
– Согласен. Виноват. – Мерзавец уже почувствовал Жорину слабину. – Готов сдаться на милость правосудия. Вяжите меня! – протянул он вперед сложенные руки. – Каюсь!
Жоре вдруг стало его немного жаль. Может быть, действительно доставить в будущее связанным по рукам и ногам, сдать в милицию?..
– Не верь, милок, – кашлянул за спиной многоопытный конь. – Обманет, гнида! Я б таких…
– Да, наверное, не стоит… – сбросил с себя липкое наваждение Георгий. – Я оставляю вас здесь, – решительно обратился он к негодяю. – Вот, держите! – Он протянул рукоятью вперед кинжал. – Как-нибудь разберетесь, что с ним делать.
И, не теряя больше времени, повернулся спиной…
– Берегись!
Острая боль резанула плечо, и кинжал, прошедший лишь чуть-чуть выше цели, вонзился в снег.
– Я ж говорил: шею этому поганцу свернуть нужно! – Конь был вне себя от ярости. – А ты ему ножики суешь! Дурень!
– И всё равно, я не могу… – Морщась от боли в порезанном плече, путешественник подобрал кинжал и воткнул его за кругом рекун-травы, но всё-таки в пределах досягаемости. Если постараться, конечно… – Прощайте, Геннадий Игоревич!
– Ничего… – шипел тот, брызгая слюной и кривя бледное лицо. – Земля круглая… Мы еще встретимся, гаденыш! За меня отомстят…
– Кто? – задержался на мгновение Арталетов. – Да банда ваша – такие отморозки, что все только спасибо скажут, когда вы исчезнете! Я ведь успел перекинуться парой слов с Нефедычем. А остались там только трое, да и те вряд ли пойдут за вас в огонь и воду.
Больше не слушая бессильные угрозы поверженного врага, он забрался в телегу и тронулся в обратный путь…
* * *
– Благодетель! Всю жизнь за тебя Бога молить будем! – валялась в ногах у Георгия ограбленная крестьянская семья, которой нежданно-негаданно вернулось всё отобранное добро плюс несколько золотых сверху за моральный ущерб, да еще бонус в виде пары дорогих кирас и шлемов в уплату за съеденные продукты. – Ноги мыть и воду пить!!!
– Лучше сами помойтесь, – пробормотал «благодетель», отрывая от одежды цепкие грязные пальцы.
– Раз такое дело, – вскочил на ноги избитый, но сейчас обретший второе дыхание хозяин, – бери мою дочку! Обеих бери!
– Я женат, – мгновенно соврал Жора, которому такая перспектива совсем не улыбалась.
– Да ты без женитьбы, так просто бери! – сально подмигнул старый сводник. – На ночь!
Арталетов плюнул и подавил в себе горячее желание отходить палкой мужика-сводника. Шел он со двора, горько сетуя о том, что, видимо, никогда не научится разбираться в людях…
* * *
– А где… – недоуменно выставились бандиты на вернувшегося в трогательном одиночестве Георгия.
Тот, подчеркнуто равнодушно, выложил на стол разряженный пистолет главаря.
– Всё. Нет больше вашего Геннадия Игоревича.
– Нет? Да мы ведь… – нерешительно начал Сильвер.
– Ничего вы не сможете. Хозяина вашего нет, и даже если вы всех нас тут перебьете – его уже не вернуть. А отвечать придется. Так что, вот вам Бог, а вот – порог. Разойдемся миром.
Рядовые переглянулись и опустили пистолеты, а Сильвер горько протянул:
– Ага… Вам хорошо, вы шестерки бессловесные, к другой семье прибьетесь, а меня на лоскуты порвут… Куда я теперь?
Жора почесал в затылке:
– Куда?.. Дмитрий Михайлович, мы можем отправить его в прошлое, куда он пожелает? Без хрономобиля, конечно…
* * *
Когда все проблемы были улажены, восторги по поводу столь благополучно разрешенной проблемы улеглись, Георгий был расцелован, обхлопан со всех сторон и даже дружески поцарапан, Горенштейн заявил, радостно потирая ладони:
– Ну что? Я уже настроил машину для переброски обратно в Египет. Все готовы?
– Да… Конечно… Естественно…
– Нет, – неожиданно отрезал Арталетов. – У меня еще остались незавершенные дела…
18
Изгоняю бесов и демонов, а также тараканов, клопов, докучливых соседей и налоговых инспекторов.
А. Каррас, экзориист-любитель
Жора мрачно шагал по известной до мелочей дороге, думая над прощальными словами Дмитрия Михайловича:
– Я не хотел вам об этом говорить, Георгий Владимирович, но для перемещений в пределах одного-двух лет в данной эпохе совершенно не обязательно возвращаться обратно. Вот здесь имеется такое колесико… Конечно, особенной точности не гарантирую, но, методом проб и ошибок…
– А почему раньше не сказали?
– Я опасался, что вы начнете скакать туда-сюда и непременно породите какой-нибудь катастрофический сдвиг во времени. Всё это очень слабо изучено… Большей частью – теория…
– А сейчас?
– Вас всё равно не остановить… Только помните, что все ваши перемещения там будут в пределах одной петли времени. Опасайтесь парадоксов…
«Что еще за парадоксы? – размышлял Арталетов. – Опять ведь из потока формул и математических загогулин ничего не понял… Гиблое дело…»
Во Франции снова царило лето. Да и немудрено: Горенштейн забросил его в прошлый год, всего лишь каким-то месяцем позже сожжения.
Близ постоялого двора папаши Мишлена вновь царило оживление. У коновязи ржал не менее чем десяток лошадей, из дома доносилось нестройное пение и взрывы хохота, а из дверей, видимо, только что вышвырнули горького пропойцу, решившего, что лучшей постели, чем пыль у порога, ему не найти, сколько ни ищи.
«А не зайти ли и мне пропустить стаканчик-другой перед дальней дорогой? – подумал путешественник, переступая через утробно храпящее тело. – Да и обдумать дальнейший план действий нужно…»
Корчма встретила разноголосым шумом, омерзительным запахом подгоревшей пищи и мощным духом спиртного, едва не сшибающими с ног человека непривычного. Но Арталетов-то к этому как раз уже привык.
– Добрый день, папаша Мишлен! – радушно улыбаясь, направился он к стойке. – Как ваше житье-бытье?
– Je ne vous comprends pas, – отчеканил корчмарь, глядя оловянными глазами куда-то выше плеча собеседника. – Voulez parler en francais, monsieur[36].
– Почему?..
Не меняя выражения лица, Мишлен едва заметно кивнул на лист желтоватой бумаги, прикрепленный к стене возле стойки, и Жора, спотыкаясь на буквах непривычного начертания, принялся читать.
Очередной королевский ордонанс касался отмены по всей территории королевства иных языков, кроме французского, и подробно останавливался на всякого рода карах за отступление от сего.
«Ну вот! – огорчился Арталетов прочитав. – И здесь переходят на „державну мову“… Что ж это за рок такой! Ну, делать нечего…»
– Si je Peux… commander… la faute?[37] – с запинкой выговорил он.
– Certes! – обрадовался хозяин, незаметно кивая куда-то в глубь помещения, где, окруженный довольно широким пустым пространством, сидел некто малозаметный, облаченный в темное. – Rouge ou blanc?[38]
– Без разницы… – буркнул Жора, выкладывая на стойку пару медяков, и тут же поправился: – Donnez la bouteille rouge[39].
– Merci. – Монетка исчезла, а Мишлен, склонившись вроде бы для того, чтобы протереть прилавок, шепнул: – Есть пиво. Свежее. Будете?
Гадая, что же это такое случилось с грубияном и скупердяем, Георгий уселся на свободное место неподалеку от шпика и принялся не торопясь закусывать. На него некоторое время косились, но мало-помалу непосредственная обстановка восстановилась.
– Вы приезжий? – со слащавой улыбкой обратился к нему соглядатай. – Я вас раньше не видел.
– Je ne vous comprends pas[40], – отчеканил наш герой, не принимая игры и шпион отстал с постной рожей.
А атмосфера тем временем накалялась.
Какой-то здоровяк в костюме лесоруба схватил за грудки толстенного монаха в серой рясе, заляпанной самого разнообразного вида пятнами, и начал трясти, самозабвенно крича прямо в красную лоснящуюся физиономию:
– Est alle vers la ligne, le pere sacre!.. Tu m'as ennuye avec les sermons![41]
Филер встрепенулся, выхватил из-за пазухи блокнот, но посетители уже горланили кто во что горазд, в ход шли кулаки, в воздухе мелькали табуреты и пустые бутылки. Какой-то кувшин с треском врезался в зализанную лысинку и разлетелся вдребезги, обдав Жору брызгами прокисшего вина, а шпион, не успев даже очинить перо, мирно прилег щекой на столешницу. Шум тут же утих, а чей-то не терпящий возражений голос распорядился:
– Не видите, остолопы? Человеку плохо. Вынесите его на воздух проветриться.
Соглядатая тут же подхватили под микитки и вынесли за дверь, а веселье завертелось по новой. Только еще шире – с привычным русским размахом, здравицами и матерками. Лесоруб с монахом, мгновенно снова помирившись, ходили вприсядку так, что пол трещал, а пара десятков человек аккомпанировали им, хлопая в ладоши или колотя кружками по дубовым столам. Лишь папаша Мишлен грустно следил за всем этим, механически протирая тарелки и бокалы.
– Что с вами, – участливо спросил Арталетов, подходя к старику. – Вам нездоровится?
– Да сам не пойму что-то… – поднял корчмарь на знакомого больные, как у Франклина на стодолларовой купюре, глаза, пронизанные красными прожилками. – Вроде и не болит ничего, а куража нет. Наверное, старость…
Он был так непривычно кроток, что у путешественника защемило сердце.
– Супруга моя вон вообще не встает, – продолжал жаловаться кабатчик, не замечая, что по морщинистой щеке с позавчерашней щетиной скатывается мутная стариковская слеза. – Как слегла на прошлой неделе, так и не встает. Полежу, говорит, устала что-то… И тает, словно свеча. А пацаны мои, те тоже… Не играют, не шалят… Возятся что-то там у себя наверху – не слыхать их, не видать… Может, сглазил кто нас?..
– А нового работника вы в последнее время не принимали?
– Нового работника? А как же! Вон, на кухне трудится. Превосходный юноша, вежливый, воспитанный, а готовит!.. Пальчики оближешь!
В щель между занавесками, отделяющими зал от кухни, Жора разглядел стройного молодого человека в поварском колпаке, ловко управляющегося сразу с десятком кастрюль и сковородок. Завидев новое лицо, тот весело помахал рукой и вновь погрузился в работу.
Арталетов же, в свою очередь, поклялся больше ничего здесь в рот не брать. Хватило и прошлого раза…
– Разрешите? – кивнул он в сторону кухни. – Я на минутку…
Мишлен только безразлично пожал плечами.
– Приветствую вас, мой друг, – широко улыбнулся Арталетов, шагнув через порог. – Не жарко вам тут?
– Немного жарко, – ответил вампир безмятежным взглядом голубых глаз. – Но вполне терпимо, месье. Я уже привык.
Руки его при этом мелькали, словно рычаги станка.
– А работы вам не много?
– Нет, месье, я бы мог справиться и с большей работой. Чувствую в себе уйму сил.
– Тогда вы не будете возражать, если я вам подброшу еще. – С обаятельной улыбкой Арталетов взял с полки мешочек с горохом и медленно, демонстративно высыпал его содержимое на пол.
Реакция последовала незамедлительно.
Отложив в сторону нож, которым шинковал кочан капусты, вампир вышел из-за стола, опустился на колени и принялся скрупулезно собирать с пола раскатившиеся горошинки. Взглядом его, которым он при этом одарил «доброхота», можно было охлаждать пиво.
– Вы не обижаетесь на меня?
– Ничего, месье, – сквозь зубы прошипел «юноша». – Это моя работа, месье…
– Тогда я позволю себе еще вот это… – Жора очертил шпагой вокруг ползающего по полу упыря большую окружность, по памяти воспроизведя запретительные знаки, подсказанные старым конем.
– Никуда не уходи! – в стиле тупых американских боевиков пошутил он, возвращаясь в зал.
Вампир ответил ему яростным взглядом и продемонстрировал заметно заострившиеся клыки. Невинная оболочка сползала с разоблаченного и загнанного в угол упыря, как шкурка с линяющей змеи.
«И что теперь? – в задумчивости остановился Георгий на пороге. – Идти в лес за колом? А поможет ли… И мерзавец просто так в руки не дастся, укусит еще ненароком… Нет, есть более верный способ!»
– Правда ли, святой отец, – подошел Арталетов к монаху, приканчивающему неизвестно какой по счету кувшин вина, но абсолютно при этом не пьянеющему, тогда как дровосек, его собутыльник, давно спал, уткнувшись носом в сгиб локтя, – что ваш орден прославлен экзорцизмом?
– Да, сын мой, – степенно разгладил окладистую бороду священнослужитель. – Ты не ошибся. Я тоже, бывает, практикую сие богоугодное дело. А что, ты сам одержим или кто из близких? Признаюсь, что особенно мне удается изгонять беса из женщин… – сладострастно причмокнул он губами, жирными от только что сожранного каплуна. – И чем моложе – тем лучше…
– Нет. Бог миловал, святой отец, но тут неподалеку имеется страждущий.
– Насколько неподалеку? – Толстяк явно не собирался прерывать «банкет».
– Да буквально в двух шагах, – заверил его Георгий.
– Тогда пойдем, сын мой, – кряхтя, выбрался из-за стола монах. – Дело богоугодное. Вразумим беса…
Вампир, конечно, никуда не делся, он даже не завершил своей кропотливой работы, пытаясь дотянуться до горошины, недосягаемой для него из-за невидимой стены. Но на человека он походил теперь весьма и весьма мало.
– Нехорошо, сын мой, – размашисто крестясь, отшатнулся святой отец, снимая с пояса массивное серебряное распятие на кипарисовых четках. – Предупреждать нужно… Да и чернокнижием богопротивным, смотрю, балуешься…
– С чего вы взяли? – оторопел от неожиданности Жора.
– Да ведь и круг этот, и знаки богомерзкие и есть чернокнижие. Но ничего, дело поправимое. Сто раз прочтешь «Отче наш» да пожертвуешь на храм Божий малую толику – Господь и простит. А вот за то, что тварь сию проклятую прищучил, простятся тебе семь грехов в будущем.
Арталетов ожидал, что экзорцист тут же начнет читать молитвы, кропить нечисть святой водой, осенять крестным знамением – словом, делать то же, что и другие его коллеги в книгах и фильмах. Но тот не спешил уподобляться шаману племени «мамбо-юмбо». Он лишь намотал четки на кулак, словно уличный хулиган – поясной ремень, и с утробным рыком, в котором перемешались слова молитвы и виртуозный многоэтажный мат, ринулся на мгновенно струсившую тварь.
То ли вампир попался слабенький, то ли святости в монахе было, как говорится, через край, то ли просто не выдержала нечисть такого натиска истинной веры, но серебряный крест даже не успел коснуться монстра.
Пылающие голубым пламенем зенки твари внезапно погасли, а сама она превратилась в бесформенный, давно разложившийся труп и шмякнулась оземь. Изо рта голого черепа, с которого ручьем текла гнилая слизь и сползала истлевшая кожа, выскочила маленькая летучая мышь и заметалась по кухне, слепо натыкаясь на стены.
– Держи его! – взревел монах. – Не давай уйти!
Но вампир уже шмыгнул в печь. Еще миг и…
И тут свершилось чудо.
В трубе что-то грохнуло, будто камень бросили в жестяную бочку, и оттуда в облаке сажи вывалилось обмякшее крылатое тельце, которое святой отец не преминул от души шмякнуть распятием, обратив в горстку пепла.
– Что это случилось-то? – недоуменно спросил он Жору и, подойдя к трубе, до плеча засунул туда руку. – Неисповедимы пути Твои, Господи, – благоговейно выдохнул он, извлекая из дымохода серебряный соусник с оплавленной дырой в днище. – Не ты засунул? Предусмотрительно, хвалю!
Георгий лишь пожал плечами, смутно догадываясь, чьих это рук дело. Он мог ручаться, что предмет когда-то принадлежал к запасам столового серебра папаши Мишлена.
«Значит, Аганя всё-таки выступил, пусть, по своему обыкновению, и не открыто, против собрата по „нечистому цеху“.
– Отнесу в храм, – задумчиво промолвил святой отец, взвешивая соусник на ладони и опуская в необъятный карман рясы. – Отныне это святая реликвия… Сколько, считаешь, в нем весу? Унций двадцать-двадцать пять небось потянет, а?..
Нашему путешественнику тут тоже больше делать было нечего: откуда-то сверху уже слышался визгливый голос внезапно выздоровевшей мадам Мишлен, на чем свет стоит распекавшей своих сорванцов.
– Нагадили тут, навоняли! – заглянул в кухню обозленный чем-то по своему обыкновению хозяин, тоже выглядевший заметно лучше. – А кто платить будет, я спрашиваю?..
19
– Голову ему оторвать! – сказал кто-то сурово на галерке.
М. А. Булгаков. «Мастер и Маргарита»
На этот раз Арталетову повезло больше: невысокого чалого конька уступила за восемь экю золотом разбитная хозяйка постоялого двора, где… Ну, в общем… Одним словом… Это лишнее. Скажем лишь, что к очередному спасению мира это не относилось.
К Сен-Антуанским воротам он подъехал уже в облике зажиточного крестьянина. Несколько дней без бритья скрыли изящную бородку, скруглив абрис лица, а низко надвинутая шляпа вообще сделала его неузнаваемым. Небольшая подушка, набитая соломой и засунутая под кафтан спереди, превратила д'Арталетта в какого-нибудь дядюшку Пьера из Анжу.
Но маскарад не понадобился совсем: народ валил в ворота, разнаряженный, с детьми, словно на ярмарку. Стражники, внесенные толпой в свои будки по обеим сторонам ворот, и пикнуть не могли, не то что проверять входящих. И горько вздыхали, похоже оплакивая уплывавшую из рук прибыль в виде обязательной мзды за проход.
– Куда все торопятся? – поймал Георгий за плечо какого-то парнишку, лет пятнадцати.
– Как куда? Ты что, дядя, с Луны свалился? – уставился на него малолетний шалопай. – Да шута же сегодня казнят королевского! Самому Леплайсану башку отрубят!
– Да ну?
– Ну, ты и дуб, дядя… Иди лучше коров своих паси, а мне некогда. – Пацан вывернулся из вмиг ослабевшей руки и исчез в толпе.
Вздохнув, Жора тоже вклинился в толпу, терпя ругань, щипки и даже тумаки. Успеть помочь Леплайсану не стоило и мечтать. Лишь увидеть казнь…
Чем ближе к центру, тем гуще становилась толпа, а примерно в трех кварталах от площади Сен-Жан-ан-Грев, в просторечии называемой Гревской, путешественнику пришлось спешиться и, поручив присмотреть за лошадью какому-то торговцу, проталкиваться далее пешком.
Когда-то давно Жоре довелось побывать на концерте одной весьма популярной рок-звезды, но толкотня на том концерте была сущей ерундой по сравнению с тем, что пришлось переживать сейчас. Толпа всегда и во все времена жаждет хлеба и зрелищ, больше всего на свете. А если тут еще замешана и кровь, будь то коррида, бой профессиональных боксеров, смертная казнь или революция, то ее вообще не сдержать…