Страница:
– Вы это читали? – ткнул пальцем в чересчур откровенные строчки Жора.
– Зачем? – поразился пройдоха. – Эти закорючки сам черт не разберет! Я и по-французски-то… Техника чтения у меня хромает, одним словом! Что вы хотели? Тяжелое детство, недостаток родительского внимания… – по привычке надавил он «на слезу». – Тем более эта ерунда не имеет никакого смысла. Жрицы мне сказали, что на дверях – древние заговоры от злых духов и могильных воров.
– Тогда всё понятно…
Арталетов представил, как Нестах останавливается перед камнем, шевеля губами, вчитывается в глубоко врезанные строчки, и ему впервые за всё подземное путешествие стало смешно. Да такая преграда кого хочешь остановит! Хоть вора, хоть злого духа. Тут и добрый человек не устоит.
– Хватит ржать-то! – с обидой заявил Кот. – Пособил бы лучше…
Приподнявшись на цыпочки, он выплюнул на ладонь что-то маленькое и круглое и вложил в углубление в виде небольшой полусферы, расположенное как раз за только что прочитанным Георгием пассажем. Зеленая штучка вошла туда как влитая и будто слилась с зеленоватым камнем в одно целое.
– Ключ, – скупо пояснил проводник, восстановивший дикцию в полном объеме. – А теперь навалились… – и всем телом уперся в край каменного полуцилиндра. – Чего стоишь! Толкай!..
Жора, недоумевая, тоже надавил плечом на стену чуть выше надрывающегося Кота и…
Оба «Сизифа» едва успели отскочить в сторону, когда камень дрогнул и, с едва слышным скрипом, повернулся вокруг своей оси…
За столь оригинальной «дверью» пошел вообще настоящий лабиринт коридоров, и оставалось лишь догадываться, как Кот ориентируется в этой путанице галерей, похожих на ходы, проточенные в старой сосне безмозглой личинкой жука-древоточца. Но он ориентировался и вел вперед уверенно, ни разу не подумав даже секунды перед очередной развилкой.
«С таким пространственным чутьем, – уважительно думал Арталетов, ныряя вслед за проводником в темное пространство нового ответвления, – он стал бы чемпионом по компьютерным играм! Или головоломки бы щелкал на раз… Подумать только: какая бездна разнообразных талантов кроется под невзрачной шкуркой старого плута!..»
Тут неведомому строителю приспичило сделать порожек, но только не на полу, а на потолке, и Жора со всего маху врезался лбом в низко нависающий свод. Мысли от радикальной встряски тут же сменили направление.
«А если этот твой „гений ориентации“ решит тебя тут бросить? – отрезвляющей струйкой скользнула по сознанию неприятная мыслишка. – Стоит ему шмыгнуть в какой-нибудь проход чуть пошире канализационной трубы, которых тут уйма, и всё – пиши пропало! Самостоятельно ты вовек отсюда не выберешься. Даже пресловутая нитка древнегреческой героини[54] не поможет: не клубочек, а целую бухту с собой тащить нужно!.. Разве что тот бабкин клубочек, самоходный… Кстати…»
– Месье Кот, а куда вы девали тот самый клубочек, который угодил вам в руки… в лапы при нашей первой встрече?
– На опушке леса? – проявил недюжинную память и полное отсутствие старческого склероза Кот, давно переваливший средний для своих соплеменников возраст. – Увы, увы… Каюсь, загнал при первом удобном случае скупщику магических причиндалов. Эти безделушки так высоко ценятся, а я тогда сидел на мели…
Жора готов был поклясться, что хвостатый врет, но доказать, естественно, ничего было невозможно. Да и не ему принадлежал чудесный клубочек – чего зря жалеть? Кто смел – тот и съел…
– А к чему вы о нем вспомнили? – обернулся Кот, демонстрируя идеально честные глаза. – Подобные устройства требуют истинного мастерства в управлении. Нам с вами, увы, это не по зубам. Но когда мы вернемся, я с радостью верну вам вашу долю его рыночной стоимости. С учетом комиссионных, конечно…
В глазах мошенника явственно читалось: «Черта с два ты у меня что-нибудь получишь, лох ушастый!..»
По дороге Арталетов еще не раз откатывал в сторону камни, которые были явно не по плечу такому мелкому и слабосильному созданию, как Кот, и мало-помалу до него начал доходить истинный смысл небывалого альтруизма этого криминального типа. Особенно если вспомнить о варварской роскоши, с которой египтяне обставляли похороны своих покойников…
«Обчистить решил могилку, ворюга прожженный! А я у него – вместо рабочей лошадки. Двери открывать одного ключа мало… Да и не унести ему с собой много. Недаром на Руси про таких говорят: „Жадность вперед него родилась…“ Ну, ну…»
Однако двери закрывались сами собой, стоило вынуть из «замочной скважины» нефритового скарабея, игравшего роль ключа, поэтому оставалась надежда, что хоть до основного хода удастся добраться с провожатым. А там будем посмотреть…
– Стоп!
Ход уперся в очередной камень, казавшийся основательнее, да и как-то новее остальных. Даже в надписях на нем проскакивали отдельные славянские буквы, что говорило о переимчивости египтян. Правда, если читать их отдельно от иероглифов, особенно по диагонали, задом наперед или в шахматном порядке, получались самостоятельные выражения, переплевывавшие по смыслу всё ранее прочитанное…
Кот торжественно вложил свой ключ в скважину, и дверь послушно откатилась в сторону даже без посторонней помощи и привычного скрипа.
– Вот теперь мы у цели, прошу!
И вежливо посторонился, пропуская спутника в обширный зал, слабо освещенный лившимся откуда-то фосфорическим светом.
Но стоило тому лишь сделать шаг за порог – в лицо пахнуло таким смрадом, что на глаза сами собой навернулись слезы.
«Всё, – упало сердце у Жоры. – Мы опоздали. Там, где обитает живой человек, так пахнуть не может…»
Дальше он уже шел словно сомнамбула, едва различая окружающее из-за застилающей глаза пелены слез. И восторги Кота, подталкивающего его вперед с неутомимостью муравья, волочащего в свое жилище огромную вялую гусеницу, совсем не радовали. Какое ему, спрашивается, дело до золотых побрякушек, серебряных сосудов и рассыпанных прямо по полу необработанных самоцветов, если он не успел спасти лучшего друга? Второй раз не успел… Или третий?.. Слишком часто он не успевает…
Источник света скрывался в третьей или четвертой комнате от того места, где они появились. Вообще запоздалые спасатели вошли в гробницу даже не с «черного хода». Ситуация была примерно такой, как если бы в вашем, пардон, туалете открылся проход в соседнюю квартиру, прорубленный спятившим строителем прямо за унитазом. Никто обладающий хоть толикой здравого смысла не поверил бы, что за массивной тумбой, расположенной рядом с десятками таких же, но изначально неподвижных, находится целая сеть подземных ходов. Вот и археологи, похоже, попались на эту древнюю удочку, иначе о лабиринте, который связывает воедино все гробницы и, возможно, много что еще, трубил бы уже весь мир.
«Представляешь, что будет, если ты выступишь с такой сногсшибательной гипотезой по возвращении? – тут же ожил вечный искуситель за левым плечом. – Спорим, что Нобелевская премия тебе обеспечена?..»
Арталетов досадливо отогнал неуместные мысли, откинул портьеру из полупрозрачной зеленой ткани, которая и была причиной такого потустороннего оттенка света обычных светильников, и вошел в погребальную камеру.
Здесь и упокоился бренный прах Сереги Дорофеева, бизнесмена, единоличного владельца машины времени, путешественника-экстремала и просто хорошего парня… Лучшего друга…
А вот и он сам, сидит, сгорбившись, за крышкой саркофага, заменяющей стол, там, где застала его безвременная кончина. Какая страшная смерть…
Наплевав на Кота, с показными причитаниями и фальшивыми соболезнованиями мечущегося по гробнице, набивая подвернувшийся под лапу мешок всяким драгоценным барахлом, выбрасывая менее ценные вещи и тут же, не в силах побороть жадность, хватая снова, Жора подошел к мертвому другу.
Стоило столько пережить, столько пройти, многократно пронзить время, чтобы встреча была такой печальной…
«Как он изменился… – с неожиданной болью в сердце подумал Арталетов. Георгий с жалостью разглядывал отощавшее, усохшее тело друга, грязные слипшиеся волосы, топорщащиеся сзади неопрятной косицей и заметно поредевшие на макушке, торчащие уши, тощую шею в широком воротнике жалкого рубища. – Да-а… Костлявая с косой не красит человека… Оно и понятно: голод, жажда…»
Вид разбросанных повсюду амфор из-под вина еще больше расстроил спасателя-неудачника. Видимо, Серый встретил смерть мужественно, постаравшись напоследок хотя бы не мучиться.
«Я бы так не смог… Покончить с собой, упившийсь до смерти, – вполне в дорофеевском духе. Он всегда и во всём шел до конца… Нужно хотя бы уложить его. Негоже покойнику-христианину вот так, сидя, словно дикарю какому-то…»
Не чувствуя ни брезгливости, ни страха, наш герой опустил ладонь на иссохшее плечо покойника и покачал его, проверяя, насколько далеко зашло трупное окоченение. Серега качался легко, как надувная кукла, а рука не ощущала холода мертвой плоти.
«Ну, естественно! Здесь же градусов двадцать пять тепла – откуда холоду взяться?..»
– И долго ты меня укачивать будешь? – послышался абсолютно незнакомый скрипучий голос. – Тоже мне разыгрался, деточка! Скажи лучше: бухло нашел?
Голова покойника дрогнула и медленно повернулась, демонстрируя неузнаваемо заострившийся профиль…
Георгий почувствовал, как ноги становятся ватными, а во рту появляется металлический привкус. Подобное иногда случалось в детстве, в кошмарных снах, но чтобы так, наяву…
«Я же сплю!..» – догадался он.
Где-то позади испуганно пискнули, что-то дробно звякнуло о каменный пол, а потом мягко шлепнулось…
И криминальные коты, оказывается, могут падать в обморок…
32
Сергей безразлично перебирал листки папируса в стопке, подсунутой ему расторопным пареньком, замеченным и выдвинутым на повышение из простых подносчиков раствора. Нарядов на щебенку, цемент, циновки, веревки и прочие материалы накопилось за неделю уйма. И всё надо рассмотреть, скорректировать, примерно половину отбросить… Рутина-а-а… Желания заниматься всем этим не было абсолютно. Тоска зеленая… Будто вынули важный стержень из его организма и костяк рассыпается на глазах…
– Это всё? – вяло спросил он, подравнивая стопку нарядов. – Больше ничего?
«Как, бишь, зовут этого парня? Имхотеп? Аменхотеп?.. Черт! Ничего не разберешь за этими глиняными масками! Японский театр какой-то… Кабуки… Нет, вроде бы всё-таки Имхотеп…»
– Ничего, господин. – Парнишка склонился в низком поклоне. – Только господин главный надзиратель просил вас зайти к нему.
– Такетх, что ли?
– Почему Такетх? – опешил Имхотеп-Аменхотеп. – Ах, да! Вы же ничего не знаете! От его светлости наместника пришла бумага, согласно которой Такетх понижается в должности, а на его место возводится харон…
Сначала Дорофеев думал, что ослышался, но понемногу до него дошло.
– Афанасий? Эта бездарь?!..
– Ты меня вызывал?
Харона было не узнать: вальяжный, в роскошном шелковом одеянии безвкусно кричащей расцветки, пальцы унизаны драгоценными перстнями.
– А-а! Сергий! – Бывший харон жестом отпустил двух танцовщиц, только что услаждавших его взор медленным эротичным танцем. – Решил всё-таки выйти из запоя ради разнообразия?
– Как я посмотрю, разнообразие, напротив, у тебя. – Сергей проводил заинтересованным взглядом двух девушек, обремененных самым минимумом одежды – браслетами на запястьях и щиколотках да широкими ожерельями – и различных не только по масти, но и по цвету кожи. – Откуда такая роскошь, Афоня?
– Разве это роскошь? – Ленивый взмах рукой, демонстрирующий широкий золотой браслет на запястье руки. – Так, побрякушки…
– Тырим казенное добро помаленьку, а, дьяк?
– Почему помаленьку? С размахом. Вот этот перстенек, к примеру, – харон с трудом стащил с узловатого пальца широкую «гайку» с голубеньким камушком, размером с воробьиное яйцо, – явно не грошовую стекляшку – и швырнул под ноги Дорофееву, – обошелся в месячный мясной рацион месильщиков… Ничего! Посидят месячишко без мяса, на рыбе, бобах и сухарях, здоровее будут! Бери, Сергий, дарю…
Сергей брезгливо покосился на побрякушку и пнул ее носком сандалии, заставив с мелодичным звоном отлететь в дальний угол.
– Она мне и на мизинец не налезет. – Он продемонстрировал выбившемуся «из грязи в князи» подлецу могучий кулак. – Оставь себе.
– Как знаешь…
– Такетх, помнится, был поскромнее.
– Такетх скряга и скобарь, – осклабился Афанасий, разглаживая бороденку, некогда торчавшую мочалкой, а теперь надушенную и завитую в кольца. – Быдло, выбившееся в люди, но так и не научившееся пользоваться своим положением…
– Ты, что ли, особа голубых кровей?
– Как знать, как знать… Маменька рассказывала, как через деревеньку, где я родился, проезжал боярин Скопин-Шуйский да на целую неделю в нашей избе останавливался. А я аккурат через девять месяцев народился. Может быть, и во мне толика боярской крови? А то прямо ворожит кто-то – прет и прет удача…
– Так я и знал, что ты ублюдок, – с отвращением плюнул на дорогой ковер Дорофеев. – Ради красного словца не пожалеешь и отца. Тварь перекрашенная.
Внутри него всё кипело. Непонятно почему, но теперь он, и раньше с трудом терпевший лисью повадку дьяка, как говорится без мыла лезшего… понятно куда, просто ненавидел его тощую мордочку, бесцветные волосенки, гляделки, больше похожие на фаянсовые осколки. Сжав кулаки, он шагнул вперед, но новый главный надзиратель суетливо подобрался и щелкнул в воздухе пальцами.
Откуда ни возьмись, за плечами Сергея выросли двое мордоворотов, которых он раньше не встречал ни на стройке, ни в городе, и с грацией «омоновцев» заломили руки назад.
«Ах, вы так?.. – даже обрадовался возможности размять мышцы Дорофеев, любивший и умевший подраться. – Это мне уже нравится!..»
Громилы так и не успели ничего понять, кубарем прокатившись по полу. Один с размаху влепился в стену и затих в неудобной позе, а второй гигантским шаром для кегельбана смел испуганно пискнувшего харона вместе с креслом.
– Брэк?..
Увы, радость оказалась преждевременной.
На смену двум выведенным из строя «гориллам» из соседних помещений выскочило шестеро молодцов, и веселье понеслось по полной программе. Пару минут в комнате раздавалось лишь утробное хэканье, боксерские выдохи да матерщина. Хароновские телохранители разлетались, словно кегли, от ударов руками, ногами, локтями и даже головой, но так же легко вскакивали на ноги и снова кидались в драку. Был момент, когда на полу оказались сразу четверо аборигенов, незнакомых с выдающимися достижениями мордобоя будущих эпох, но развить успех Серому не дали.
Откуда-то из-за потных спин амбалов вылетело нечто небольшое, но увесистое и врезалось в висок бойца-одиночки.
Дорофеев «поплыл», чем не преминули воспользоваться нападающие бойцы. Некоторое время они месили упавшего ногами и кулаками, пока их не растолкал в стороны Афанасий – в порванном до пупка балахоне, шмыгающий расквашенным носом.
– Обалдели, костоломы?! А ну – прекратите сейчас же!
Окровавленный изобретатель, казалось, не дышал…
– Ну, если убили!.. Запорю, охламоны!! На галерах сгною!!!
– Очнулся, чертяка? Ну, ты, брат, крепок! Я бы так не смог – давно бы Богу душу отдал…
Немного гнусавый голосок харона журчал и журчал над лежащим со связанными руками и ногами Сергеем, а тот думал, что именно сделает с ним первым делом, когда обретет свободу: сразу свернет шею или оторвет вначале что-нибудь, чтобы помучился. Одновременно хотелось и того и другого, поэтому поверженный боец чувствовал себя Буридановым ослом. Нет, не Буридановым – ослом обычным, так как потащился к Афоньке, не запасшись предварительно даже дубинкой…
– Дурак ты дурак, – продолжал гнуть свое новый надзиратель. – Зачем парнишек мне покалечил? Где я теперь таких найду? С переломанными руками-ногами какие из них охранники? Я же с благой целью тебя пригласил, помочь хотел, а ты с порога обзываться начал, ерунду всякую плести, драться полез…
Дорофеев наконец открыл глаза, вернее, глаз, поскольку второй так заплыл, что его обладатель вообще сомневался в наличии этого ценного оптического инструмента. И нельзя сказать, что вид склонившегося над ним Афанасия, всё еще шмыгающего носом, распухшим, красным, как свекла, и свернутым на сторону, его не порадовал: ссадины на лбу и щеке, траурные круги вокруг обоих глаз, превратившихся в щелки, – отличный результат одного-единственного броска телохранителем-недотепой.
– Мне вот переносицу, наверное, сломал…
– Не ври, – выплюнул Сергей выбитый зуб, слава Всевышнему – и без того искусственный. – Я тебя, зараза, даже пальцем не тронул. Качков себе подбирай лучше. Хороший секьюрити покалечить хозяина даже мертвым себе не позволит.
– Ладно, дело прошлое, – покладисто согласился харон. – Ну что – помиримся? Посидим, побеседуем, как старые друзья…
– Опять врешь. Друзьями мы с тобой никогда не были.
– Ладно, ладно… Поклянись, что драться не будешь.
– Чем я тебе поклянусь? – Настойчивость мерзавца настораживала: ему явно что-то нужно было от Сергея. – Ну, клянусь…
– «Ну, клянусь…» Не впечатляет. Ты чем-нибудь дорогим поклянись.
– Ну, мамой клянусь.
– Ха! Далась мне твоя мама! Может, ее и в живых давно нет! Нет, серьезным чем-нибудь клянись, важным.
– Жизнь моя тебя устроит?
– Жизнь твоя сейчас не стоит паршивой веревки, которой ты связан, – вздохнул от такой недогадливости Харюков. – Вдруг тюкнешься головкой ненароком? Жизнь она, фьюить – и вылетит.
– Что еще? Детей у меня нет, дом ограблен…
– А ты подумай, подумай…
– Ромка…
– В точку!
«Но искать ее не нужно…» – ввинтился в уши нечеловеческий голос…
– Так это ты их нанял? – понимающе покивал головой Сергей, сжимая и разжимая кулаки. – Мразь…
Его всё-таки развязали, хотя теперь за креслом, где он сидел, стояла пара наименее пострадавших телохранителей с дубинками наготове. Эта мера предосторожности бывшего десантника не очень-то беспокоила – при надобности он переломал бы деревяшки о головы их хозяев, но, пока существовала возможность спасти бедную Ромку, стоило прикинуться мирным и покладистым.
– Ты поклялся! – Харон опасливо отодвинулся и положил ладонь на рукоятку кинжала, пользоваться которым вряд ли умел.
– Ладно, не дрожи… Обещал не трогать, значит, не трону. Ты украл Рамоон?
– Ну, не совсем я… Но я знаю, где она.
– Чем докажешь?
– Вот эта вещица тебе знакома? – Афанасий покрутил в воздухе звонким браслетом с лодыжки пропавшей. – Узнаешь?
– И что тебе нужно за ее возвращение?
– А ты не догадываешься?
«Вот всё и встало на свои места. Хреновый из тебя коммерсант, Серый… Теперь остается выбрать лишь одно из двух: секрет искусственного камня, с которым ты носишься, как дурак с писаной торбой, но раскрыть который может любой более-менее соображающий и умеющий анализировать человек, или славная девушка, лучше которой для тебя в мире нет. Ни в этом, ни в том – будущем…»
– И если я тебе всё расскажу, ты мне ее вернешь?
– Клянусь! – торжественно поднял вверх руку дьяк. – Святым животворящим крестом клянусь!.. Но если ты такой недоверчивый, могу поклясться головой.
– Да уж… Твоя шкура тебе, слизняк, дороже всего… Повидаться с Рамоон можно?
– Ну, ты даешь! Нет, баш на баш, по-честному.
– По чесноку, так по чесноку… Бери бумажку, записывай…
– Э-э-э… Нет, прямо на моих глазах замесишь свой камень, все порошки в нужной плепорции насыплешь, а я всё подробно запишу. Вот тогда получишь свою девку.
– В пропорции, чмо неграмотное.
– Неграмотное, так неграмотное, – покладисто согласился дьяк. – Главное, что ты у нас грамотный…
– И это всё? – недоверчиво постучал ногтем харон по бугристой поверхности большого блока, родившегося только что на его глазах и при живейшем участии. – Это и есть твой чудо-камень? Так просто?
«Ноги бы тебе залить в этом „камне“, – в сердцах подумал Сергей, – да в Нил… А еще лучше – опалубку побольше и целиком…»
– Что ж ты сам не додумался, если это так просто? – огрызнулся он.
– Я не по этой части, – развел руками Афанасий.
– Знаем, знаем: по подставам ты мастер да по казнокрадству… Ладно. – Дорофеев чувствовал, что ему уже просто физически невозможно находиться рядом с этой ехидной в человеческом облике. – Давай сюда Рамоон и считай, что мы в расчете.
– А я разве обещал ее тебе подать на блюдечке? – изумился дьяк, аккуратно пряча за пазуху драгоценный рецепт, записанный не на папирусе, а – для вящей сохранности – на пергаменте. – Помнится, уговор был о том, что я только скажу, где она.
– И где она? – напрягся Сергей, чувствуя, что его провели.
– Где? Да откуда я знаю? – развел руками старший надзиратель, торопливо отступая за спины напрягшихся телохранителей. – Скажу только, что продали ее не то шведам, не то датчанам… Варягам, одно слово. Так что ищи ее…
Дорофеев прыгнул вперед молча, не дослушав подлых речей. Двое тупых качков против сержанта ВДВ – плевое дело. И достал бы цыплячью шейку вытянутой рукой, если бы не предательская подножка…
– А вот теперь можете убивать, – довольно потер ладошки харон, при виде того, как вышибалы деловито месят упавшего. – Хотя… Стоп! Лепту его не разбили?..
Забрав маску избитого в кровь изобретателя и снятый с шеи амулет – здоровенную подвеску на цепочке, с которой тот никогда не расставался, – Харюков аккуратно спрятал это добро и распорядился:
– А падаль эту вышвырните где-нибудь за городом, чтобы не воняла. Теперь он никто и звать его – никак… Если выживет – пускай идет на край света искать свою девку.
33
Такетх шарил по давным-давно перевернутым сверху донизу погребальным камерам, отшвыривая в сторону бесполезные побрякушки из «желтого металла», кули с пряностями, свертки драгоценных материй, за которые уже принялась вездесущая моль… Запасы еды, поначалу казавшиеся неисчерпаемыми, давно оскудели, а питья – практически иссякли.
Несколько недель заключенные гробницы ели пищу, на которую в иное время и не взглянули бы, а пили – того меньше. Пиршества первых дней, когда обоим казалось, что всё – жизнь кончена и тянуть существование в подземелье нет смысла, безвозвратно канули в Лету.
Чем аскетичней становились трапезы, тем сильнее хотелось жить, тем больше росла сумасшедшая надежда на милость заточивших их сюда палачей, снилось все ночи напролет, как откатываются камни, завалившие вход, и счастливых пленников выводят под благословенное небо. Пусть в рудники, пусть на галеры, но только не оставаться здесь…
В последнее время оба то и дело замечали оценивающие взгляды, которые каждый бросал исподтишка на другого, когда думал, что товарищ по несчастью его не видит. Временное решение вопроса витало в воздухе, отравленном миазмами испражнений и протухших яств: выжить сможет лишь один. Там, где двоим еды и питья хватит на месяц, одному будет достаточно на два. Да и покойник, как ни крути, мясо – чего кочевряжиться, ведь и так живешь если и не в самом Аду, то на ближних к нему подступах.
Поэтому спать рядом оба опасались – кто знает, проснешься ли вообще, – и на время сна (смена дня и ночи здесь, глубоко под землей, конечно же, отсутствовала) каждый забирался в облюбованный укромный закуток и тщательно баррикадировался изнутри. Рано или поздно проблему «двух медведей в одной берлоге» пришлось бы решать, но оба пленника своими руками никогда не убивали и оттягивали «активную фазу» настолько, насколько возможно. Оружия под рукой было полно, средств защиты – тоже, но время подземного единоборства не на жизнь, а на смерть еще не пришло. Другое дело – подушка на лицо спящего, кинжал или удар в висок тяжеленным винным кубком… Сегодня удача Такетху всё же улыбнулась: под грудой заплесневелого зерна, струящегося из перепревших мешков (придет и его время, но до того, чтобы грызть сладковато-горькие пушистые от грибка катышки, еще не дошло), он обнаружил пузатенькую тяжелую амфору. Мелькнула мысль припрятать для себя, когда… но, чем черт не шутит: вдруг «согробничник» переоценит свои силы и вопрос решится уже сегодня? Главное – самому не переусердствовать.
Едва переставляя отекшие ноги по загаженному полу, никогда не предназначавшемуся для передвижения живых, бывший главный надзиратель за строительством волок кувшин над самым полом, боясь выронить его ненароком из трясущихся рук.
– Несу… Несу… – бормотал себе под нос глубокий старик, который еще недавно был хотя и пожилым, но вполне крепким, здоровым мужчиной. – Подожди… Несу…
– Зачем? – поразился пройдоха. – Эти закорючки сам черт не разберет! Я и по-французски-то… Техника чтения у меня хромает, одним словом! Что вы хотели? Тяжелое детство, недостаток родительского внимания… – по привычке надавил он «на слезу». – Тем более эта ерунда не имеет никакого смысла. Жрицы мне сказали, что на дверях – древние заговоры от злых духов и могильных воров.
– Тогда всё понятно…
Арталетов представил, как Нестах останавливается перед камнем, шевеля губами, вчитывается в глубоко врезанные строчки, и ему впервые за всё подземное путешествие стало смешно. Да такая преграда кого хочешь остановит! Хоть вора, хоть злого духа. Тут и добрый человек не устоит.
– Хватит ржать-то! – с обидой заявил Кот. – Пособил бы лучше…
Приподнявшись на цыпочки, он выплюнул на ладонь что-то маленькое и круглое и вложил в углубление в виде небольшой полусферы, расположенное как раз за только что прочитанным Георгием пассажем. Зеленая штучка вошла туда как влитая и будто слилась с зеленоватым камнем в одно целое.
– Ключ, – скупо пояснил проводник, восстановивший дикцию в полном объеме. – А теперь навалились… – и всем телом уперся в край каменного полуцилиндра. – Чего стоишь! Толкай!..
Жора, недоумевая, тоже надавил плечом на стену чуть выше надрывающегося Кота и…
Оба «Сизифа» едва успели отскочить в сторону, когда камень дрогнул и, с едва слышным скрипом, повернулся вокруг своей оси…
* * *
За столь оригинальной «дверью» пошел вообще настоящий лабиринт коридоров, и оставалось лишь догадываться, как Кот ориентируется в этой путанице галерей, похожих на ходы, проточенные в старой сосне безмозглой личинкой жука-древоточца. Но он ориентировался и вел вперед уверенно, ни разу не подумав даже секунды перед очередной развилкой.
«С таким пространственным чутьем, – уважительно думал Арталетов, ныряя вслед за проводником в темное пространство нового ответвления, – он стал бы чемпионом по компьютерным играм! Или головоломки бы щелкал на раз… Подумать только: какая бездна разнообразных талантов кроется под невзрачной шкуркой старого плута!..»
Тут неведомому строителю приспичило сделать порожек, но только не на полу, а на потолке, и Жора со всего маху врезался лбом в низко нависающий свод. Мысли от радикальной встряски тут же сменили направление.
«А если этот твой „гений ориентации“ решит тебя тут бросить? – отрезвляющей струйкой скользнула по сознанию неприятная мыслишка. – Стоит ему шмыгнуть в какой-нибудь проход чуть пошире канализационной трубы, которых тут уйма, и всё – пиши пропало! Самостоятельно ты вовек отсюда не выберешься. Даже пресловутая нитка древнегреческой героини[54] не поможет: не клубочек, а целую бухту с собой тащить нужно!.. Разве что тот бабкин клубочек, самоходный… Кстати…»
– Месье Кот, а куда вы девали тот самый клубочек, который угодил вам в руки… в лапы при нашей первой встрече?
– На опушке леса? – проявил недюжинную память и полное отсутствие старческого склероза Кот, давно переваливший средний для своих соплеменников возраст. – Увы, увы… Каюсь, загнал при первом удобном случае скупщику магических причиндалов. Эти безделушки так высоко ценятся, а я тогда сидел на мели…
Жора готов был поклясться, что хвостатый врет, но доказать, естественно, ничего было невозможно. Да и не ему принадлежал чудесный клубочек – чего зря жалеть? Кто смел – тот и съел…
– А к чему вы о нем вспомнили? – обернулся Кот, демонстрируя идеально честные глаза. – Подобные устройства требуют истинного мастерства в управлении. Нам с вами, увы, это не по зубам. Но когда мы вернемся, я с радостью верну вам вашу долю его рыночной стоимости. С учетом комиссионных, конечно…
В глазах мошенника явственно читалось: «Черта с два ты у меня что-нибудь получишь, лох ушастый!..»
По дороге Арталетов еще не раз откатывал в сторону камни, которые были явно не по плечу такому мелкому и слабосильному созданию, как Кот, и мало-помалу до него начал доходить истинный смысл небывалого альтруизма этого криминального типа. Особенно если вспомнить о варварской роскоши, с которой египтяне обставляли похороны своих покойников…
«Обчистить решил могилку, ворюга прожженный! А я у него – вместо рабочей лошадки. Двери открывать одного ключа мало… Да и не унести ему с собой много. Недаром на Руси про таких говорят: „Жадность вперед него родилась…“ Ну, ну…»
Однако двери закрывались сами собой, стоило вынуть из «замочной скважины» нефритового скарабея, игравшего роль ключа, поэтому оставалась надежда, что хоть до основного хода удастся добраться с провожатым. А там будем посмотреть…
– Стоп!
Ход уперся в очередной камень, казавшийся основательнее, да и как-то новее остальных. Даже в надписях на нем проскакивали отдельные славянские буквы, что говорило о переимчивости египтян. Правда, если читать их отдельно от иероглифов, особенно по диагонали, задом наперед или в шахматном порядке, получались самостоятельные выражения, переплевывавшие по смыслу всё ранее прочитанное…
Кот торжественно вложил свой ключ в скважину, и дверь послушно откатилась в сторону даже без посторонней помощи и привычного скрипа.
– Вот теперь мы у цели, прошу!
И вежливо посторонился, пропуская спутника в обширный зал, слабо освещенный лившимся откуда-то фосфорическим светом.
Но стоило тому лишь сделать шаг за порог – в лицо пахнуло таким смрадом, что на глаза сами собой навернулись слезы.
«Всё, – упало сердце у Жоры. – Мы опоздали. Там, где обитает живой человек, так пахнуть не может…»
Дальше он уже шел словно сомнамбула, едва различая окружающее из-за застилающей глаза пелены слез. И восторги Кота, подталкивающего его вперед с неутомимостью муравья, волочащего в свое жилище огромную вялую гусеницу, совсем не радовали. Какое ему, спрашивается, дело до золотых побрякушек, серебряных сосудов и рассыпанных прямо по полу необработанных самоцветов, если он не успел спасти лучшего друга? Второй раз не успел… Или третий?.. Слишком часто он не успевает…
Источник света скрывался в третьей или четвертой комнате от того места, где они появились. Вообще запоздалые спасатели вошли в гробницу даже не с «черного хода». Ситуация была примерно такой, как если бы в вашем, пардон, туалете открылся проход в соседнюю квартиру, прорубленный спятившим строителем прямо за унитазом. Никто обладающий хоть толикой здравого смысла не поверил бы, что за массивной тумбой, расположенной рядом с десятками таких же, но изначально неподвижных, находится целая сеть подземных ходов. Вот и археологи, похоже, попались на эту древнюю удочку, иначе о лабиринте, который связывает воедино все гробницы и, возможно, много что еще, трубил бы уже весь мир.
«Представляешь, что будет, если ты выступишь с такой сногсшибательной гипотезой по возвращении? – тут же ожил вечный искуситель за левым плечом. – Спорим, что Нобелевская премия тебе обеспечена?..»
Арталетов досадливо отогнал неуместные мысли, откинул портьеру из полупрозрачной зеленой ткани, которая и была причиной такого потустороннего оттенка света обычных светильников, и вошел в погребальную камеру.
Здесь и упокоился бренный прах Сереги Дорофеева, бизнесмена, единоличного владельца машины времени, путешественника-экстремала и просто хорошего парня… Лучшего друга…
А вот и он сам, сидит, сгорбившись, за крышкой саркофага, заменяющей стол, там, где застала его безвременная кончина. Какая страшная смерть…
Наплевав на Кота, с показными причитаниями и фальшивыми соболезнованиями мечущегося по гробнице, набивая подвернувшийся под лапу мешок всяким драгоценным барахлом, выбрасывая менее ценные вещи и тут же, не в силах побороть жадность, хватая снова, Жора подошел к мертвому другу.
Стоило столько пережить, столько пройти, многократно пронзить время, чтобы встреча была такой печальной…
«Как он изменился… – с неожиданной болью в сердце подумал Арталетов. Георгий с жалостью разглядывал отощавшее, усохшее тело друга, грязные слипшиеся волосы, топорщащиеся сзади неопрятной косицей и заметно поредевшие на макушке, торчащие уши, тощую шею в широком воротнике жалкого рубища. – Да-а… Костлявая с косой не красит человека… Оно и понятно: голод, жажда…»
Вид разбросанных повсюду амфор из-под вина еще больше расстроил спасателя-неудачника. Видимо, Серый встретил смерть мужественно, постаравшись напоследок хотя бы не мучиться.
«Я бы так не смог… Покончить с собой, упившийсь до смерти, – вполне в дорофеевском духе. Он всегда и во всём шел до конца… Нужно хотя бы уложить его. Негоже покойнику-христианину вот так, сидя, словно дикарю какому-то…»
Не чувствуя ни брезгливости, ни страха, наш герой опустил ладонь на иссохшее плечо покойника и покачал его, проверяя, насколько далеко зашло трупное окоченение. Серега качался легко, как надувная кукла, а рука не ощущала холода мертвой плоти.
«Ну, естественно! Здесь же градусов двадцать пять тепла – откуда холоду взяться?..»
– И долго ты меня укачивать будешь? – послышался абсолютно незнакомый скрипучий голос. – Тоже мне разыгрался, деточка! Скажи лучше: бухло нашел?
Голова покойника дрогнула и медленно повернулась, демонстрируя неузнаваемо заострившийся профиль…
Георгий почувствовал, как ноги становятся ватными, а во рту появляется металлический привкус. Подобное иногда случалось в детстве, в кошмарных снах, но чтобы так, наяву…
«Я же сплю!..» – догадался он.
Где-то позади испуганно пискнули, что-то дробно звякнуло о каменный пол, а потом мягко шлепнулось…
И криминальные коты, оказывается, могут падать в обморок…
32
Цель оправдывает средства. Иногда – любые средства.
И. Лойола, средневековый карьерист
Сергей безразлично перебирал листки папируса в стопке, подсунутой ему расторопным пареньком, замеченным и выдвинутым на повышение из простых подносчиков раствора. Нарядов на щебенку, цемент, циновки, веревки и прочие материалы накопилось за неделю уйма. И всё надо рассмотреть, скорректировать, примерно половину отбросить… Рутина-а-а… Желания заниматься всем этим не было абсолютно. Тоска зеленая… Будто вынули важный стержень из его организма и костяк рассыпается на глазах…
– Это всё? – вяло спросил он, подравнивая стопку нарядов. – Больше ничего?
«Как, бишь, зовут этого парня? Имхотеп? Аменхотеп?.. Черт! Ничего не разберешь за этими глиняными масками! Японский театр какой-то… Кабуки… Нет, вроде бы всё-таки Имхотеп…»
– Ничего, господин. – Парнишка склонился в низком поклоне. – Только господин главный надзиратель просил вас зайти к нему.
– Такетх, что ли?
– Почему Такетх? – опешил Имхотеп-Аменхотеп. – Ах, да! Вы же ничего не знаете! От его светлости наместника пришла бумага, согласно которой Такетх понижается в должности, а на его место возводится харон…
Сначала Дорофеев думал, что ослышался, но понемногу до него дошло.
– Афанасий? Эта бездарь?!..
* * *
– Ты меня вызывал?
Харона было не узнать: вальяжный, в роскошном шелковом одеянии безвкусно кричащей расцветки, пальцы унизаны драгоценными перстнями.
– А-а! Сергий! – Бывший харон жестом отпустил двух танцовщиц, только что услаждавших его взор медленным эротичным танцем. – Решил всё-таки выйти из запоя ради разнообразия?
– Как я посмотрю, разнообразие, напротив, у тебя. – Сергей проводил заинтересованным взглядом двух девушек, обремененных самым минимумом одежды – браслетами на запястьях и щиколотках да широкими ожерельями – и различных не только по масти, но и по цвету кожи. – Откуда такая роскошь, Афоня?
– Разве это роскошь? – Ленивый взмах рукой, демонстрирующий широкий золотой браслет на запястье руки. – Так, побрякушки…
– Тырим казенное добро помаленьку, а, дьяк?
– Почему помаленьку? С размахом. Вот этот перстенек, к примеру, – харон с трудом стащил с узловатого пальца широкую «гайку» с голубеньким камушком, размером с воробьиное яйцо, – явно не грошовую стекляшку – и швырнул под ноги Дорофееву, – обошелся в месячный мясной рацион месильщиков… Ничего! Посидят месячишко без мяса, на рыбе, бобах и сухарях, здоровее будут! Бери, Сергий, дарю…
Сергей брезгливо покосился на побрякушку и пнул ее носком сандалии, заставив с мелодичным звоном отлететь в дальний угол.
– Она мне и на мизинец не налезет. – Он продемонстрировал выбившемуся «из грязи в князи» подлецу могучий кулак. – Оставь себе.
– Как знаешь…
– Такетх, помнится, был поскромнее.
– Такетх скряга и скобарь, – осклабился Афанасий, разглаживая бороденку, некогда торчавшую мочалкой, а теперь надушенную и завитую в кольца. – Быдло, выбившееся в люди, но так и не научившееся пользоваться своим положением…
– Ты, что ли, особа голубых кровей?
– Как знать, как знать… Маменька рассказывала, как через деревеньку, где я родился, проезжал боярин Скопин-Шуйский да на целую неделю в нашей избе останавливался. А я аккурат через девять месяцев народился. Может быть, и во мне толика боярской крови? А то прямо ворожит кто-то – прет и прет удача…
– Так я и знал, что ты ублюдок, – с отвращением плюнул на дорогой ковер Дорофеев. – Ради красного словца не пожалеешь и отца. Тварь перекрашенная.
Внутри него всё кипело. Непонятно почему, но теперь он, и раньше с трудом терпевший лисью повадку дьяка, как говорится без мыла лезшего… понятно куда, просто ненавидел его тощую мордочку, бесцветные волосенки, гляделки, больше похожие на фаянсовые осколки. Сжав кулаки, он шагнул вперед, но новый главный надзиратель суетливо подобрался и щелкнул в воздухе пальцами.
Откуда ни возьмись, за плечами Сергея выросли двое мордоворотов, которых он раньше не встречал ни на стройке, ни в городе, и с грацией «омоновцев» заломили руки назад.
«Ах, вы так?.. – даже обрадовался возможности размять мышцы Дорофеев, любивший и умевший подраться. – Это мне уже нравится!..»
Громилы так и не успели ничего понять, кубарем прокатившись по полу. Один с размаху влепился в стену и затих в неудобной позе, а второй гигантским шаром для кегельбана смел испуганно пискнувшего харона вместе с креслом.
– Брэк?..
Увы, радость оказалась преждевременной.
На смену двум выведенным из строя «гориллам» из соседних помещений выскочило шестеро молодцов, и веселье понеслось по полной программе. Пару минут в комнате раздавалось лишь утробное хэканье, боксерские выдохи да матерщина. Хароновские телохранители разлетались, словно кегли, от ударов руками, ногами, локтями и даже головой, но так же легко вскакивали на ноги и снова кидались в драку. Был момент, когда на полу оказались сразу четверо аборигенов, незнакомых с выдающимися достижениями мордобоя будущих эпох, но развить успех Серому не дали.
Откуда-то из-за потных спин амбалов вылетело нечто небольшое, но увесистое и врезалось в висок бойца-одиночки.
Дорофеев «поплыл», чем не преминули воспользоваться нападающие бойцы. Некоторое время они месили упавшего ногами и кулаками, пока их не растолкал в стороны Афанасий – в порванном до пупка балахоне, шмыгающий расквашенным носом.
– Обалдели, костоломы?! А ну – прекратите сейчас же!
Окровавленный изобретатель, казалось, не дышал…
– Ну, если убили!.. Запорю, охламоны!! На галерах сгною!!!
* * *
– Очнулся, чертяка? Ну, ты, брат, крепок! Я бы так не смог – давно бы Богу душу отдал…
Немного гнусавый голосок харона журчал и журчал над лежащим со связанными руками и ногами Сергеем, а тот думал, что именно сделает с ним первым делом, когда обретет свободу: сразу свернет шею или оторвет вначале что-нибудь, чтобы помучился. Одновременно хотелось и того и другого, поэтому поверженный боец чувствовал себя Буридановым ослом. Нет, не Буридановым – ослом обычным, так как потащился к Афоньке, не запасшись предварительно даже дубинкой…
– Дурак ты дурак, – продолжал гнуть свое новый надзиратель. – Зачем парнишек мне покалечил? Где я теперь таких найду? С переломанными руками-ногами какие из них охранники? Я же с благой целью тебя пригласил, помочь хотел, а ты с порога обзываться начал, ерунду всякую плести, драться полез…
Дорофеев наконец открыл глаза, вернее, глаз, поскольку второй так заплыл, что его обладатель вообще сомневался в наличии этого ценного оптического инструмента. И нельзя сказать, что вид склонившегося над ним Афанасия, всё еще шмыгающего носом, распухшим, красным, как свекла, и свернутым на сторону, его не порадовал: ссадины на лбу и щеке, траурные круги вокруг обоих глаз, превратившихся в щелки, – отличный результат одного-единственного броска телохранителем-недотепой.
– Мне вот переносицу, наверное, сломал…
– Не ври, – выплюнул Сергей выбитый зуб, слава Всевышнему – и без того искусственный. – Я тебя, зараза, даже пальцем не тронул. Качков себе подбирай лучше. Хороший секьюрити покалечить хозяина даже мертвым себе не позволит.
– Ладно, дело прошлое, – покладисто согласился харон. – Ну что – помиримся? Посидим, побеседуем, как старые друзья…
– Опять врешь. Друзьями мы с тобой никогда не были.
– Ладно, ладно… Поклянись, что драться не будешь.
– Чем я тебе поклянусь? – Настойчивость мерзавца настораживала: ему явно что-то нужно было от Сергея. – Ну, клянусь…
– «Ну, клянусь…» Не впечатляет. Ты чем-нибудь дорогим поклянись.
– Ну, мамой клянусь.
– Ха! Далась мне твоя мама! Может, ее и в живых давно нет! Нет, серьезным чем-нибудь клянись, важным.
– Жизнь моя тебя устроит?
– Жизнь твоя сейчас не стоит паршивой веревки, которой ты связан, – вздохнул от такой недогадливости Харюков. – Вдруг тюкнешься головкой ненароком? Жизнь она, фьюить – и вылетит.
– Что еще? Детей у меня нет, дом ограблен…
– А ты подумай, подумай…
– Ромка…
– В точку!
«Но искать ее не нужно…» – ввинтился в уши нечеловеческий голос…
* * *
– Так это ты их нанял? – понимающе покивал головой Сергей, сжимая и разжимая кулаки. – Мразь…
Его всё-таки развязали, хотя теперь за креслом, где он сидел, стояла пара наименее пострадавших телохранителей с дубинками наготове. Эта мера предосторожности бывшего десантника не очень-то беспокоила – при надобности он переломал бы деревяшки о головы их хозяев, но, пока существовала возможность спасти бедную Ромку, стоило прикинуться мирным и покладистым.
– Ты поклялся! – Харон опасливо отодвинулся и положил ладонь на рукоятку кинжала, пользоваться которым вряд ли умел.
– Ладно, не дрожи… Обещал не трогать, значит, не трону. Ты украл Рамоон?
– Ну, не совсем я… Но я знаю, где она.
– Чем докажешь?
– Вот эта вещица тебе знакома? – Афанасий покрутил в воздухе звонким браслетом с лодыжки пропавшей. – Узнаешь?
– И что тебе нужно за ее возвращение?
– А ты не догадываешься?
«Вот всё и встало на свои места. Хреновый из тебя коммерсант, Серый… Теперь остается выбрать лишь одно из двух: секрет искусственного камня, с которым ты носишься, как дурак с писаной торбой, но раскрыть который может любой более-менее соображающий и умеющий анализировать человек, или славная девушка, лучше которой для тебя в мире нет. Ни в этом, ни в том – будущем…»
– И если я тебе всё расскажу, ты мне ее вернешь?
– Клянусь! – торжественно поднял вверх руку дьяк. – Святым животворящим крестом клянусь!.. Но если ты такой недоверчивый, могу поклясться головой.
– Да уж… Твоя шкура тебе, слизняк, дороже всего… Повидаться с Рамоон можно?
– Ну, ты даешь! Нет, баш на баш, по-честному.
– По чесноку, так по чесноку… Бери бумажку, записывай…
– Э-э-э… Нет, прямо на моих глазах замесишь свой камень, все порошки в нужной плепорции насыплешь, а я всё подробно запишу. Вот тогда получишь свою девку.
– В пропорции, чмо неграмотное.
– Неграмотное, так неграмотное, – покладисто согласился дьяк. – Главное, что ты у нас грамотный…
* * *
– И это всё? – недоверчиво постучал ногтем харон по бугристой поверхности большого блока, родившегося только что на его глазах и при живейшем участии. – Это и есть твой чудо-камень? Так просто?
«Ноги бы тебе залить в этом „камне“, – в сердцах подумал Сергей, – да в Нил… А еще лучше – опалубку побольше и целиком…»
– Что ж ты сам не додумался, если это так просто? – огрызнулся он.
– Я не по этой части, – развел руками Афанасий.
– Знаем, знаем: по подставам ты мастер да по казнокрадству… Ладно. – Дорофеев чувствовал, что ему уже просто физически невозможно находиться рядом с этой ехидной в человеческом облике. – Давай сюда Рамоон и считай, что мы в расчете.
– А я разве обещал ее тебе подать на блюдечке? – изумился дьяк, аккуратно пряча за пазуху драгоценный рецепт, записанный не на папирусе, а – для вящей сохранности – на пергаменте. – Помнится, уговор был о том, что я только скажу, где она.
– И где она? – напрягся Сергей, чувствуя, что его провели.
– Где? Да откуда я знаю? – развел руками старший надзиратель, торопливо отступая за спины напрягшихся телохранителей. – Скажу только, что продали ее не то шведам, не то датчанам… Варягам, одно слово. Так что ищи ее…
Дорофеев прыгнул вперед молча, не дослушав подлых речей. Двое тупых качков против сержанта ВДВ – плевое дело. И достал бы цыплячью шейку вытянутой рукой, если бы не предательская подножка…
– А вот теперь можете убивать, – довольно потер ладошки харон, при виде того, как вышибалы деловито месят упавшего. – Хотя… Стоп! Лепту его не разбили?..
Забрав маску избитого в кровь изобретателя и снятый с шеи амулет – здоровенную подвеску на цепочке, с которой тот никогда не расставался, – Харюков аккуратно спрятал это добро и распорядился:
– А падаль эту вышвырните где-нибудь за городом, чтобы не воняла. Теперь он никто и звать его – никак… Если выживет – пускай идет на край света искать свою девку.
33
Сколько ангелов можно разместить на острие иглы?
Любимая загадка Торквемады
Такетх шарил по давным-давно перевернутым сверху донизу погребальным камерам, отшвыривая в сторону бесполезные побрякушки из «желтого металла», кули с пряностями, свертки драгоценных материй, за которые уже принялась вездесущая моль… Запасы еды, поначалу казавшиеся неисчерпаемыми, давно оскудели, а питья – практически иссякли.
Несколько недель заключенные гробницы ели пищу, на которую в иное время и не взглянули бы, а пили – того меньше. Пиршества первых дней, когда обоим казалось, что всё – жизнь кончена и тянуть существование в подземелье нет смысла, безвозвратно канули в Лету.
Чем аскетичней становились трапезы, тем сильнее хотелось жить, тем больше росла сумасшедшая надежда на милость заточивших их сюда палачей, снилось все ночи напролет, как откатываются камни, завалившие вход, и счастливых пленников выводят под благословенное небо. Пусть в рудники, пусть на галеры, но только не оставаться здесь…
В последнее время оба то и дело замечали оценивающие взгляды, которые каждый бросал исподтишка на другого, когда думал, что товарищ по несчастью его не видит. Временное решение вопроса витало в воздухе, отравленном миазмами испражнений и протухших яств: выжить сможет лишь один. Там, где двоим еды и питья хватит на месяц, одному будет достаточно на два. Да и покойник, как ни крути, мясо – чего кочевряжиться, ведь и так живешь если и не в самом Аду, то на ближних к нему подступах.
Поэтому спать рядом оба опасались – кто знает, проснешься ли вообще, – и на время сна (смена дня и ночи здесь, глубоко под землей, конечно же, отсутствовала) каждый забирался в облюбованный укромный закуток и тщательно баррикадировался изнутри. Рано или поздно проблему «двух медведей в одной берлоге» пришлось бы решать, но оба пленника своими руками никогда не убивали и оттягивали «активную фазу» настолько, насколько возможно. Оружия под рукой было полно, средств защиты – тоже, но время подземного единоборства не на жизнь, а на смерть еще не пришло. Другое дело – подушка на лицо спящего, кинжал или удар в висок тяжеленным винным кубком… Сегодня удача Такетху всё же улыбнулась: под грудой заплесневелого зерна, струящегося из перепревших мешков (придет и его время, но до того, чтобы грызть сладковато-горькие пушистые от грибка катышки, еще не дошло), он обнаружил пузатенькую тяжелую амфору. Мелькнула мысль припрятать для себя, когда… но, чем черт не шутит: вдруг «согробничник» переоценит свои силы и вопрос решится уже сегодня? Главное – самому не переусердствовать.
Едва переставляя отекшие ноги по загаженному полу, никогда не предназначавшемуся для передвижения живых, бывший главный надзиратель за строительством волок кувшин над самым полом, боясь выронить его ненароком из трясущихся рук.
– Несу… Несу… – бормотал себе под нос глубокий старик, который еще недавно был хотя и пожилым, но вполне крепким, здоровым мужчиной. – Подожди… Несу…