Страница:
– Может быть, отложите эту затею, граф, – волнуясь начал Николай, подбежав к нему. – К чему все это? Из-за совершенно незнакомой женщины... Я уже обсудил с помещиком...
– Не суетитесь, капитан, – оборвал его на полуслове Петр Андреевич. – Жребий уже брошен. Обещайте мне только, что в случае... Ну, в общем, доведите дело до конца, Николай Ильич.
– Неужели нельзя было обойтись без гусарства, граф?! – в сердцах воскликнул Александров. – Дело то...
– Увы, нет. И мне жаль, капитан, что вы этого не поняли. Надеюсь, пока не поняли... Ступайте на свое место.
Через минуту помещик Лихонос, волнуясь, проговорил срывающимся голосом:
– Господа, последнее слово за вами. Нельзя ли все-таки уладить дело миром?
Моришенков, лузгающий в горсть семечки, держа пистолет под мышкой, как зонтик, отрицательно покачал головой и, сплюнув, тщательно отряхнул ладони:
– Чего уж тут улаживать-то...
– Я также не вижу причин, господа, – сообщил собравшимся ротмистр, одергивая одежду и опуская руку с пистолетом вдоль бедра.
Щеки и губы помещика, человека, видимо, добродушного и жалостливого, задрожали, и он выдавил, срываясь на фальцет:
– Тогда сходитесь!
Противники медленно двинулись каждый со своей стороны к барьеру, отмеченному столь разнородными предметами, поднимая на ходу оружие. Первый выстрел был за бароном, игравшим здесь роль оскорбленной стороны.
Шаг, еще шаг...
Николай непроизвольно закрыл глаза: не мог он вот так спокойно смотреть на то, как один человек холодно и расчетливо убивает другого, – все его милицейское нутро вопило, не желая соглашаться с этим. Но мгновения текли, и, когда грянул выстрел, веки сами собой поднялись.
– Промах, господа! – Гусарский поручик, едва держась на ногах, пьяно зааплодировал.
Ротмистр был на ногах и, мало того, слегка изогнув тонкие губы в гримасе, мало напоминающей усмешку, продолжал двигаться навстречу противнику, опустившему дымящийся пистолет и ставшему неожиданно мертвенно-бледным.
Еще шаг... Ну!
Ноги барона Моришенкова внезапно подломились, и он, опустившись на колени и неуверенно качнувшись туда-сюда, вдруг рухнул ничком, неловко выбросив в сторону руку с вывернувшимся из ладони пистолетом.
Так и не спустивший курок Чебриков в растерянности остановился, подняв ствол вверх, а к упавшему уже неслись со всех сторон, немилосердно толкая при этом замершего на месте Николая.
Через несколько секунд, показавшихся часами, врач оторвался от лежащего лицом в траве барона и громко сообщил во всеуслышание:
– Евлампий Прокопьевич скончался, господа... Апоплексия! – И добавил вполголоса, не поднимаясь с колен и протирая чистым платочком очки в металлической оправе: – От судьбы не уйдешь...
Николай, лежа рядом с Чебриковым, наблюдавшим через свой чудо-бинокль за домом, в котором только недавно погасли огни и прекратилась, судя по доносившимся до затаившихся путешественников отзвукам, развеселая гулянка, сгорал от нетерпения.
План ротмистра, поначалу показавшийся совершеннейшей дичью, постепенно захватывал его все более и более. А что: если полностью подтвердилось предположение о присутствии в данном доме все той же банды Колуна (правда, без Кавардовского), то почему бы не существовать и подземному ходу? А там и ворот в уже настоящий мир Империи?
Остальных в трагические события минувшего дня решили не посвящать. Налет на бандитскую «хазу» был намечен на полночь, но Троица внесла свои коррективы, заставив перенести начало операции больше чем на три часа.
Капитан уже весь извелся, а восток звездного небосвода начал понемногу наливаться багровым свечением зарождавшегося утра, когда граф, руководствуясь одному ему ведомыми признаками, прошептал:
– Пора!
После чего несколько раз мигнул фонариком в ту сторону, где притаилась остальная часть отряда, которой в операции отводилась роль зрителей. Шаляпин, правда, эту точку зрения своего друга не разделял, независимо ошиваясь где-то поблизости, что поначалу вынуждало беситься местных цепных волкодавов, со временем смирившихся с невозможностью порвать наглую тварь на части и теперь только горестно полаивавших время от времени, явно для острастки.
Наконец ответ на световые сигналы, хоть и с большим опозданием, был получен. Видимо, Жорка от волнения просто забыл, в какой из многочисленных карманов и кармашков нового комбинезона он спрятал тонкий, как карандаш, фонарик, светящий удивительно ярко и далеко.
– Ну, помолясь – вперед!
Ротмистр, в самом деле широко осенив себя крестным знамением, опустил на глаза нечто напоминающее прибор окулиста и верткой ящерицей скользнул вперед, тут же слившись с темнотой. Помедлив, его примеру последовал и Николай, тоже неумело перекрестившийся на всякий случай. В его задачу входил контроль за окнами добротного дома, выходившими на противоположную воротам сторону – в огород.
Чтобы контроль был более действенным, Петр Андреевич вручил капитану свой верный «вальтер» с глушителем (не стрелять же в случае чего из автомата, не говоря уж о «Дегтяреве» или берестовской двустволке?), посоветовав применить его только в крайнем случае, но уж постараться бить наверняка.
– Не бойтесь попортить шкурки этим зверькам, Николай Ильич, – пояснил он. – По большинству из них, если не по всем, давно плачет виселица, минимум – бессрочная каторга. То, что они еще отравляют своим дыханием атмосферу, – упущение местной полиции, ваших коллег, которое я попытаюсь исправить в меру своих скромных сил и возможностей.
– Нет, убивать не стоит: мы должны оставить хоть что-нибудь судьям и палачу, но повредить самым прытким какие-нибудь не особенно жизненно важные органы – пожалуйста.
То, что он пойдет в стан врага совершенно безоружным – даже без зарекомендовавшего себя в болотах с самой лучшей стороны верного «Дюрандаля» (длинный меч в тесном помещении стал бы лишь обузой), графа, похоже, как-то мало волновало.
Ожидание затянулось минут на пятнадцать-двадцать (чтобы не выдать себя, Александров опасался осветить свои «Командирские»), показавшихся часами. Из окон так никто и не появился, лишь в конце концов условно замигал лучик света, продублированный шаляпинскими «фарами»...
Когда вся рать собралась на кухне только что взятого на шпагу дома, Чебриков, живой и здоровый, заканчивал складирование пребывавших в бессознательном состоянии хозяев в большой комнате. Судя по стоявшему в спертом воздухе сивушному перегару и разоренному столу, уставленному пустыми бутылками и бутылями, сопротивление, если и было оказано, выглядело весьма неубедительным.
– Кавардовского здесь никогда не было, а эта гопкомпания занималась исключительно грабежами и еще кое-какими шалостями... Наркотиками, правда, здесь и не пахнет, но не волнуйтесь: бубновые тузы на каторжные клифты они себе вполне заработали.
– А как вы это выяснили? Ведь все эти люди в невменяемом состоянии!
– Есть кое-какие методы в нашей практике.
– Вы их что – пытали?! – вскинулся правдолюбец Конькевич. – Это же противозаконно!
Но тут же замолчал: Николай увесисто придавил ботинком его ступню, возвращая с небес на грешную землю.
– Да как-то... – пожал плечами ротмистр. – Ладно. Спускайтесь в подпол, – кивнул он на распахнутую крышку люка, – и вперед. Пробегаете по всей длине хода с теми же интервалами, как и обычно. Господин капитан – первым. На той стороне на всякий случай займите оборону. Мало ли что...
– А вы?
– У меня тут еще одно дельце есть.
– Надеюсь... – снова начал Жорка, но, получив уже откровенный тычок под ребра от Александрова, с грохотом ссыпался по лестнице вниз, прямо в объятия более дисциплинированной Вали.
Переправив туда же тихо рычавшего сквозь зубы какие-то невнятные угрозы Кавардовского, Николай обернулся к ротмистру:
– До встречи?
– Я постараюсь задержаться ненадолго. С богом.
Проводив взглядом исчезающий в темноте луч фонарика, граф подмигнул верному Шаляпину, молча глядевшему на него с верхней ступеньки лестницы, и, не теряя времени даром, приступил к обыску.
Уже через пяток минут на кухонном столе, одним взмахом руки освобожденном от пустой стеклотары, возвышалась солидная горка, состоявшая из запрещенного к ношению цивильными лицами автоматического оружия, явно воровского инструмента, разного рода ценных побрякушек... Жемчужиной небольшой коллекции, собранной Чебриковым, оказался портативный станочек, явственно пованивавший типографской краской, матрица которого оставляла на пальцах очень знакомые цветные узоры. Похоже, совсем недавно на нем что-то печатали, и отнюдь не пасхальные открытки.
– Вот вы и заработали себе пеньковый галстук, господин Колун! – весело сообщил Чебриков, вытирая руки пятисотрублевой купюрой, несколько пачек которых, с подозрительно одинаковыми номерами, хранились за божницей в хитром тайнике.
Постепенно приходящий в себя хозяин, пяливший с пола на незваного гостя мутные, налитые кровью глазки, молча скрипнул зубами.
– Не подскажете случаем: где тут у вас телефонный аппарат?
– Чтоб ты сдох! Где я тебя видел, лягавая сука?.. – прохрипел вместо ответа Колун, безуспешно пытаясь перевернуться.
– В ночных кошмарах, – ответил ротмистр, снимая трубку с аппарата, стоявшего на подоконнике.
Так и не встретив по пути никакой двери, кроме прикрывающей вход в катакомбы, ротмистр взлетел по лестнице прямо в предутренние сумерки и сразу же уперся взглядом в понуро сидевших под кустами смородины путешественников.
– Похоже, не вышло, граф. – Николай указал пальцем на темневший в нескольких десятках метров за забором знакомый дом.
Не отвечая, Чебриков выхватил из кармана напоминальник и, стремительно нажав несколько кнопок, поднес к уху. Спустя пару минут его руки бессильно опустились.
– Нет там никакого перехода. Видно, роя этот ход, люди Колуна слишком сильно забрали в сторону, – потерянно объяснил Николай. – Или вообще...
Где-то далеко-далеко, на грани слышимости раздался вой сирен.
– Что же мы сидим? – вскинулся ротмистр, пряча бесполезный прибор в карман. – Я же вызвал по телефону полицию! Через несколько минут здесь все будет оцеплено – мышь не проскочит. Уходим немедленно!
Десятью минутами спустя окна «хазы» Колуна были ярко освещены, несмотря на свет восходящего солнца, а во двор, к темно-синим фургонам с бело-синими «мигалками» на крышах, люди в глухих шлемах, увешанные оружием, выводили, заломив руки, и выносили хозяев и гостей.
25
– Не суетитесь, капитан, – оборвал его на полуслове Петр Андреевич. – Жребий уже брошен. Обещайте мне только, что в случае... Ну, в общем, доведите дело до конца, Николай Ильич.
– Неужели нельзя было обойтись без гусарства, граф?! – в сердцах воскликнул Александров. – Дело то...
– Увы, нет. И мне жаль, капитан, что вы этого не поняли. Надеюсь, пока не поняли... Ступайте на свое место.
Через минуту помещик Лихонос, волнуясь, проговорил срывающимся голосом:
– Господа, последнее слово за вами. Нельзя ли все-таки уладить дело миром?
Моришенков, лузгающий в горсть семечки, держа пистолет под мышкой, как зонтик, отрицательно покачал головой и, сплюнув, тщательно отряхнул ладони:
– Чего уж тут улаживать-то...
– Я также не вижу причин, господа, – сообщил собравшимся ротмистр, одергивая одежду и опуская руку с пистолетом вдоль бедра.
Щеки и губы помещика, человека, видимо, добродушного и жалостливого, задрожали, и он выдавил, срываясь на фальцет:
– Тогда сходитесь!
Противники медленно двинулись каждый со своей стороны к барьеру, отмеченному столь разнородными предметами, поднимая на ходу оружие. Первый выстрел был за бароном, игравшим здесь роль оскорбленной стороны.
Шаг, еще шаг...
Николай непроизвольно закрыл глаза: не мог он вот так спокойно смотреть на то, как один человек холодно и расчетливо убивает другого, – все его милицейское нутро вопило, не желая соглашаться с этим. Но мгновения текли, и, когда грянул выстрел, веки сами собой поднялись.
– Промах, господа! – Гусарский поручик, едва держась на ногах, пьяно зааплодировал.
Ротмистр был на ногах и, мало того, слегка изогнув тонкие губы в гримасе, мало напоминающей усмешку, продолжал двигаться навстречу противнику, опустившему дымящийся пистолет и ставшему неожиданно мертвенно-бледным.
Еще шаг... Ну!
Ноги барона Моришенкова внезапно подломились, и он, опустившись на колени и неуверенно качнувшись туда-сюда, вдруг рухнул ничком, неловко выбросив в сторону руку с вывернувшимся из ладони пистолетом.
Так и не спустивший курок Чебриков в растерянности остановился, подняв ствол вверх, а к упавшему уже неслись со всех сторон, немилосердно толкая при этом замершего на месте Николая.
Через несколько секунд, показавшихся часами, врач оторвался от лежащего лицом в траве барона и громко сообщил во всеуслышание:
– Евлампий Прокопьевич скончался, господа... Апоплексия! – И добавил вполголоса, не поднимаясь с колен и протирая чистым платочком очки в металлической оправе: – От судьбы не уйдешь...
* * *
– Ну что там?Николай, лежа рядом с Чебриковым, наблюдавшим через свой чудо-бинокль за домом, в котором только недавно погасли огни и прекратилась, судя по доносившимся до затаившихся путешественников отзвукам, развеселая гулянка, сгорал от нетерпения.
План ротмистра, поначалу показавшийся совершеннейшей дичью, постепенно захватывал его все более и более. А что: если полностью подтвердилось предположение о присутствии в данном доме все той же банды Колуна (правда, без Кавардовского), то почему бы не существовать и подземному ходу? А там и ворот в уже настоящий мир Империи?
Остальных в трагические события минувшего дня решили не посвящать. Налет на бандитскую «хазу» был намечен на полночь, но Троица внесла свои коррективы, заставив перенести начало операции больше чем на три часа.
Капитан уже весь извелся, а восток звездного небосвода начал понемногу наливаться багровым свечением зарождавшегося утра, когда граф, руководствуясь одному ему ведомыми признаками, прошептал:
– Пора!
После чего несколько раз мигнул фонариком в ту сторону, где притаилась остальная часть отряда, которой в операции отводилась роль зрителей. Шаляпин, правда, эту точку зрения своего друга не разделял, независимо ошиваясь где-то поблизости, что поначалу вынуждало беситься местных цепных волкодавов, со временем смирившихся с невозможностью порвать наглую тварь на части и теперь только горестно полаивавших время от времени, явно для острастки.
Наконец ответ на световые сигналы, хоть и с большим опозданием, был получен. Видимо, Жорка от волнения просто забыл, в какой из многочисленных карманов и кармашков нового комбинезона он спрятал тонкий, как карандаш, фонарик, светящий удивительно ярко и далеко.
– Ну, помолясь – вперед!
Ротмистр, в самом деле широко осенив себя крестным знамением, опустил на глаза нечто напоминающее прибор окулиста и верткой ящерицей скользнул вперед, тут же слившись с темнотой. Помедлив, его примеру последовал и Николай, тоже неумело перекрестившийся на всякий случай. В его задачу входил контроль за окнами добротного дома, выходившими на противоположную воротам сторону – в огород.
Чтобы контроль был более действенным, Петр Андреевич вручил капитану свой верный «вальтер» с глушителем (не стрелять же в случае чего из автомата, не говоря уж о «Дегтяреве» или берестовской двустволке?), посоветовав применить его только в крайнем случае, но уж постараться бить наверняка.
– Не бойтесь попортить шкурки этим зверькам, Николай Ильич, – пояснил он. – По большинству из них, если не по всем, давно плачет виселица, минимум – бессрочная каторга. То, что они еще отравляют своим дыханием атмосферу, – упущение местной полиции, ваших коллег, которое я попытаюсь исправить в меру своих скромных сил и возможностей.
– Нет, убивать не стоит: мы должны оставить хоть что-нибудь судьям и палачу, но повредить самым прытким какие-нибудь не особенно жизненно важные органы – пожалуйста.
То, что он пойдет в стан врага совершенно безоружным – даже без зарекомендовавшего себя в болотах с самой лучшей стороны верного «Дюрандаля» (длинный меч в тесном помещении стал бы лишь обузой), графа, похоже, как-то мало волновало.
Ожидание затянулось минут на пятнадцать-двадцать (чтобы не выдать себя, Александров опасался осветить свои «Командирские»), показавшихся часами. Из окон так никто и не появился, лишь в конце концов условно замигал лучик света, продублированный шаляпинскими «фарами»...
Когда вся рать собралась на кухне только что взятого на шпагу дома, Чебриков, живой и здоровый, заканчивал складирование пребывавших в бессознательном состоянии хозяев в большой комнате. Судя по стоявшему в спертом воздухе сивушному перегару и разоренному столу, уставленному пустыми бутылками и бутылями, сопротивление, если и было оказано, выглядело весьма неубедительным.
– Кавардовского здесь никогда не было, а эта гопкомпания занималась исключительно грабежами и еще кое-какими шалостями... Наркотиками, правда, здесь и не пахнет, но не волнуйтесь: бубновые тузы на каторжные клифты они себе вполне заработали.
– А как вы это выяснили? Ведь все эти люди в невменяемом состоянии!
– Есть кое-какие методы в нашей практике.
– Вы их что – пытали?! – вскинулся правдолюбец Конькевич. – Это же противозаконно!
Но тут же замолчал: Николай увесисто придавил ботинком его ступню, возвращая с небес на грешную землю.
– Да как-то... – пожал плечами ротмистр. – Ладно. Спускайтесь в подпол, – кивнул он на распахнутую крышку люка, – и вперед. Пробегаете по всей длине хода с теми же интервалами, как и обычно. Господин капитан – первым. На той стороне на всякий случай займите оборону. Мало ли что...
– А вы?
– У меня тут еще одно дельце есть.
– Надеюсь... – снова начал Жорка, но, получив уже откровенный тычок под ребра от Александрова, с грохотом ссыпался по лестнице вниз, прямо в объятия более дисциплинированной Вали.
Переправив туда же тихо рычавшего сквозь зубы какие-то невнятные угрозы Кавардовского, Николай обернулся к ротмистру:
– До встречи?
– Я постараюсь задержаться ненадолго. С богом.
Проводив взглядом исчезающий в темноте луч фонарика, граф подмигнул верному Шаляпину, молча глядевшему на него с верхней ступеньки лестницы, и, не теряя времени даром, приступил к обыску.
Уже через пяток минут на кухонном столе, одним взмахом руки освобожденном от пустой стеклотары, возвышалась солидная горка, состоявшая из запрещенного к ношению цивильными лицами автоматического оружия, явно воровского инструмента, разного рода ценных побрякушек... Жемчужиной небольшой коллекции, собранной Чебриковым, оказался портативный станочек, явственно пованивавший типографской краской, матрица которого оставляла на пальцах очень знакомые цветные узоры. Похоже, совсем недавно на нем что-то печатали, и отнюдь не пасхальные открытки.
– Вот вы и заработали себе пеньковый галстук, господин Колун! – весело сообщил Чебриков, вытирая руки пятисотрублевой купюрой, несколько пачек которых, с подозрительно одинаковыми номерами, хранились за божницей в хитром тайнике.
Постепенно приходящий в себя хозяин, пяливший с пола на незваного гостя мутные, налитые кровью глазки, молча скрипнул зубами.
– Не подскажете случаем: где тут у вас телефонный аппарат?
– Чтоб ты сдох! Где я тебя видел, лягавая сука?.. – прохрипел вместо ответа Колун, безуспешно пытаясь перевернуться.
– В ночных кошмарах, – ответил ротмистр, снимая трубку с аппарата, стоявшего на подоконнике.
* * *
Грубо отделанный подземный ход знакомо загибался куда-то в сторону. Когда же будет эта проклятая дверь?Так и не встретив по пути никакой двери, кроме прикрывающей вход в катакомбы, ротмистр взлетел по лестнице прямо в предутренние сумерки и сразу же уперся взглядом в понуро сидевших под кустами смородины путешественников.
– Похоже, не вышло, граф. – Николай указал пальцем на темневший в нескольких десятках метров за забором знакомый дом.
Не отвечая, Чебриков выхватил из кармана напоминальник и, стремительно нажав несколько кнопок, поднес к уху. Спустя пару минут его руки бессильно опустились.
– Нет там никакого перехода. Видно, роя этот ход, люди Колуна слишком сильно забрали в сторону, – потерянно объяснил Николай. – Или вообще...
Где-то далеко-далеко, на грани слышимости раздался вой сирен.
– Что же мы сидим? – вскинулся ротмистр, пряча бесполезный прибор в карман. – Я же вызвал по телефону полицию! Через несколько минут здесь все будет оцеплено – мышь не проскочит. Уходим немедленно!
Десятью минутами спустя окна «хазы» Колуна были ярко освещены, несмотря на свет восходящего солнца, а во двор, к темно-синим фургонам с бело-синими «мигалками» на крышах, люди в глухих шлемах, увешанные оружием, выводили, заломив руки, и выносили хозяев и гостей.
25
Встретивший путешественников мир был тих и солнечно-ясен.
В первый момент всем даже показалось, что переход снова не сработал, но вскоре различия стали заметны.
– Ну и куда нас на сей раз занесло?
На противоположной стороне водохранилища вместо ожидаемого пейзажа с приземистыми башнями бергландских фортов возвышались все те же пять труб электростанции, правда слегка изменив свое расположение и окраску, а сам уровень водоема сильно понизился.
Николай тронул за рукав ротмистра, колдовавшего над своим прибором, но тот только отмахнулся, пробурчав под нос:
– Не скажу точно, но эта местность никак не может быть моей родиной...
– Что, опять напоминальник не работает?
– Да, основные функции пропали, хотя какую-то активность он улавливает. Вот, послушайте сами.
Чебриков до предела добавил громкость, и под разухабистую музычку путешественники услышали:
Но другая станция передавала заунывный блатной шансон:
– Ну что, взглянем на это чудо цивилизации поближе? – предложил ротмистр, решительно выключая аппарат после пятнадцатиминутного «наслаждения» прелестями здешнего эфира. – Или, не останавливаясь...
Большинство проголосовало за экскурсию, и ротмистр, пожав плечами, подчинился мнению коллектива.
Определение «небоскреб» относилось к нескольким девятиэтажкам, возвышавшимся над массой четырех – и пятиэтажных хрущевок, словно редкие стариковские зубы.
– Да и машин на трассе что-то многовато...
Ближе различий оказалось еще больше.
Чего стоили одни только разнокалиберные киоски и магазины, густо облепившие улицы, огромные щиты, рекламирующие всякого рода зубные пасты, жевательные резинки и, пардон, женские гигиенические принадлежности, да и сами хоревцы, азартно жестикулируя торгующиеся с восточного вида продавцами, дующие пиво за столиками под пестрыми навесами или выходящие из авто, от шикарных до самых затрапезных, но все – совершенно незнакомых моделей. Всюду стоял разухабистый мат, из палаток и открытых окон чуть ли не каждой проезжающей мимо машины гремели шлягеры, по содержанию схожие с уже слышанным ранее по напоминальнику...
– Ничего не понимаю... – Николай и Валентина (Жорку уполномочили караулить Кавардовского и оставленное имущество – не переться же в город с мечом и пулеметом) очумело крутили головами, живо напомнив ротмистру его самого в первые дни существования на том свете. – Откуда все это взялось? Где мы? f
Окончательно добили милиционера и девушку витрины магазинов, ломившиеся от всевозможных товаров: от пива трех с лишним десятков сортов, в бутылках и металлических банках, бананов и красной икры до разнообразной одежды, парфюмерии и электроники. Валя просто прилипала к каждому очередному прилавку, заваленному предметами вожделения любой советской женщины от семи до семидесяти лет от роду – «шанелями», «диорами» и прочими «тампаксами».
– Ну давайте же купим что-нибудь... – канючила девушка, перебирая дрожащими пальцами сверкающую фальшивыми бриллиантами чешскую бижутерию или прикидывая на себя под одобрительно-гортанные выкрики горбоносого продавца что-то невесомо-переливчатое. – Ну хоть что-нибудь... Ну вот хотя бы это...
Николай мужественно глотал слюнки при виде десятков разнообразных сырокопченых колбас, банок со сгущенкой, шоколада в пестрых обертках... Вкус этих яств он, признаться, подзабыл за полуголодные перестроечные годы и еще более тяжелые «смутные». Чашу терпения перевесила витрина вино-водочного магазина с выстроившимися по полкам нарядными шеренгами разнокалиберных бутылок с десятками сортов водки, вин, коньяков и даже экзотических виски, джина и текилы.
– Послушайте, ротмистр, – шепнул он на ухо Чебрикову, довольно равнодушно созерцавшему все эти «сокровища пещеры Али-Бабы», поймав его за рукав. – Может быть, толкнем что-нибудь да разговеемся? Да и Валя вон сейчас в обморок упадет.
Петр Андреевич пытливо взглянул на Валю, с тихим стоном нюхавшую все новые и новые образцы французских духов, туалетной воды и дезодорантов, безостановочно подсовываемые ей полной теткой лет пятидесяти на вид, с цыганскими золотыми кольцами в ушах, ярко-рыжей всклокоченной шевелюрой и малороссийским выговором.
– Пожалуй... – неуверенно протянул он. – Но что, позвольте спросить?
– Червончика не пожалеете? – Александров подмигнул. – Тьфу ты, опять... Империала. Или пары...
Граф пожал плечами, залезая в карман, где у него хранился бумажник с наличностью, несколько похудевший после полного переобмундирования в Хоревске из «Империи-дубль», но все еще довольно увесистый.
– Пожалуйста...
– Одну минуту!
Зажав в кулаке три золотых десятирублевика с профилем своего тезки-императора, Николай трусцой перебежал улицу и нырнул в подвальчик, возле дверей которого зорким милицейским взором разглядел листочек бумаги с криво, от руки написанным: «Пакупаю золото, иконы, награды. Офигенные цены!»
Заскучать Чебриков и Валя, оставшиеся в одиночестве, не успели: Александров, сам сияющий, словно полновесный империал, появился перед ними словно чертик из табакерки, сжимая в руке толстенную пачку денег.
– Часть взял долларами, – деловито сообщил капитан, не обращая внимания на брезгливую гримасу, скорченную графом, распихивая выручку по карманам и оставив несколько сиреневых, желтых и голубых бумажек. – Мало ли куда еще попадем... Чего стоим? – Николай жестом Наполеона повел рукой в сторону торговой панорамы, словно бросая в бой Старую Гвардию. – Дарю вам этот город на поток и разграбление...
– Слушайте, Николай Ильич, а ведь эта Россия не так уж далеко ушла от вашей. Например, события до одна тысяча девятьсот семнадцатого совпадают полностью.
– А? Что? – Александров с трудом оторвался от своего занятия: он перебирал на ладони мелочь, полученную на сдачу, чтобы обрадовать вынужденно томящегося сейчас в неизвестности Конькевича.
– Вы не слушаете меня, капитан, – обиделся было Петр Андреевич, но Николай перебил его, протягивая монеты:
– Взгляните-ка...
На заскорузлой ладони милиционера лежало несколько тусклых массивных пятирублевок, рублей и двух-рублевиков, смахивающих на двугривенные и пятиалтынные, и горстка желтой и белой мелочи достоинством от копейки до полтинника.
– Ну и что?
– А вот что!
На гербовой стороне всех «старших» монет располагался двуглавый орел без каких-либо регалий, больше похожий на ощипанную курицу-мутанта, и надпись «Банк России», а на копейках – Георгий Победоносец, убивающий дракона.
– Не пойму я что-то, – пожаловался Александров ротмистру. – Где герб, где «СССР»... Бумажки, опять же, без Ильича... Мы что – опять в Империи?
– А вот это вас не удивляет?
Палец ротмистра указывал на крышу здания горисполкома, мимо которого они сейчас как раз проходили. Над ней развевался изрядно выцветший, но все равно не красный, а трехцветный, бело-сине-красный флаг...
– Не в Империи мы, Николай Ильич, – мы просто в России...
Парень, вломившийся в прохладный полумрак бара, за столиком которого кайфовал Алексей Грушко, молодой бизнесмен, державший несколько бензоколонок, автомоек и станций техобслуживания вдоль трассы Рождественск – Челябинск, парочку баров, кроме этого «Меридиана», и еще ряд нигде не афишировавшихся и, естественно, не плативших ни копейки налогов предприятий, телосложением напоминал фигу. Нет, не субтропический фрукт, по-научному именуемый инжиром, смоквой (дерево же, на коем он произрастает, зовется еще заумнее: Ficus carica), а обычный среднерусский кукиш или, если желаете, дулю. На широченных покатых плечах бывшего штангиста или борца, обтянутых весьма кстати майкой-борцовкой, совсем чуть-чуть возвышалась крохотная, коротко стриженная головка, имевшая конусообразную форму.
«Живая иллюстрация к анекдоту про студентов политеха, меда и физкультуры... – лениво подумал, потягивая свой „Хенесси“, Клещ, носивший прозвище, заслуженное еще в „диких девяностых“, вернее, в первой их половине. – Тупой и еще тупее... Хотя тупее, чем Базука, кажется, быть просто невозможно...»
– Коннитива, о-гэнки дэс ка?
– Чего-чего? – Опешивший Базука даже замер на месте, уже наполовину выдвинув стул у хозяйского столика.
– То же самое, только по-японски.
– Класс! – восхитился амбал, плюхаясь на жалобно всхлипнувший стул и обдавая брезгливо отстранившегося Клеща непередаваемым ароматом, в котором смешались запахи пота, табачного и пивного перегара, кавказской кухни, чего-то животно-интимного и очень-очень робко – какого-то дешевого дезодоранта. – Дашь потом записать для памяти? Мне этого можно? Здоровенная пятерня, украшенная грубо наколотым и по-детски трогательным «Вадик», синевшим у большого пальца, не дожидаясь разрешения, тут же сцапала хрупкий графинчик с благородной жидкостью.
– Ну не из горла же... – лениво возмутился Клещ и прищелкнул в воздухе пальцами. – Анютик, принеси, милая, этому... питекантропу... бокал... Ну и еще один графинчик...
– Да ладно, Клещ, я бы вот из этого... – второй лапой дитя природы схватило бокал с импортной минералкой «Виши» и, выплеснув содержимое в кадку с искусственной пальмой, набулькало себе по рубчик.
– Будем!
– Будем, – со вздохом согласился Алексей, слегка чокаясь с Вадиком Бузуновым, своим бывшим одноклассником и правой рукой в не очень-то легальной части обширного бизнеса.
Выхлебав дорогой коньяк одним мощным глотком, словно воду, Базука облокотился на стол и, приблизив свое лицо (амбре стало просто непереносимым) к лицу собеседника, прошептал на весь зал:
– Леха! Я Александрова, козла, на Мира повстречал!
Базука очередной раз надолго приложился к горлышку бутыли, в которой уже плескалось чуть больше трети содержимого, рыгнул на весь салон и выдал совершенно трезвым голосом:
– Да хоть бы и щупал. Живой он, понимаешь? Как Ленин: живее всех живых... Я ж тоже не слепой. А Александрова, гадюку эту ментовскую, из тысячи, со спины и в темноте узнаю. Он же меня в девяносто шестом чуть зону топтать не отправил, сука...
– Не может этого быть... – безнадежно протянул Алексей. – А он один был?
– В том-то и дело... Мужик с ним был, подтянутый такой – ФСБ, не иначе! Я их гэбэшную манеру за версту чую. Да девка одна была, по-моему, в больничке нашей работает. Медсестрой там или врачихой... Не в курсах... Нагрузились жратвой, бухлом – пировать, видно, где-то собрались.
– А проследить не допер, пенек дубовый?
– За пенька ответишь! – беззлобно отмахнулся Базука. – А то я первый год замужем? Послал одного кента за ними... Он потом по мобиле отзвонился, что они за Блюхеровкой окопались.
Клещ ударил по тормозам так, что Вадик чуть не высадил литой башкой ветровое стекло, впечатавшись в него со всего маху.
– Предупреждать надо, Шумахер! – обиделся амбал, потирая ладонью лоб. – Шишка ведь теперь будет!
– На пятеру, приложи.
– Да сюда не пятеру, пятак царский нужно... Или руль...
– Или подкову... – в тон ему добавил Клещ. – Вместе с конем. Чего молчал?
– Да ты слова вставить не даешь! «Гонишь, гонишь...» – передразнил Базука, придирчиво изучая себя в зеркало заднего вида. Я же говорил, шишка будет.
– Да я сейчас тебе не шишку, а дырку сделаю! – взорвался Алексей. – Сколько их там еще?
– Двое еще... Один такой чернявый, на еврея похож, а другой связан почему-то. И кот здоровущий...
– Постой ты с котом! Как связан?
– А я знаю? Веревкой, наверное. В траве лежал, Лысый хорошо не разглядел. Волыны там у них. Одна словно пулемет такой, с диском... Ну, еще в фильмах про войну такие показывают.
– Дегтярева?
– Во-во, Дегтярева. И вроде как меч к дереву прислонен.
– Меч?!
Ну, положим, он в своей жизни нагрешил столько, что не отмолишь и в монастыре, а их, его спутников, за что? Николай, конечно, тоже не ангел, согласен, а Жорка – добрая душа, а Валя? А Шаляпин? Или кот– вовсе не кот, а ангел-хранитель, посланный сердобольным Всевышним? Разве дано понять мухе, сидящей внутри мчащегося с огромной скоростью автомобиля, что она – чемпион среди мух по скорости? Разве дано понять нам, грешным червям, замысел Творца и глубину коварства его извечного противника?
В первый момент всем даже показалось, что переход снова не сработал, но вскоре различия стали заметны.
– Ну и куда нас на сей раз занесло?
На противоположной стороне водохранилища вместо ожидаемого пейзажа с приземистыми башнями бергландских фортов возвышались все те же пять труб электростанции, правда слегка изменив свое расположение и окраску, а сам уровень водоема сильно понизился.
Николай тронул за рукав ротмистра, колдовавшего над своим прибором, но тот только отмахнулся, пробурчав под нос:
– Не скажу точно, но эта местность никак не может быть моей родиной...
– Что, опять напоминальник не работает?
– Да, основные функции пропали, хотя какую-то активность он улавливает. Вот, послушайте сами.
Чебриков до предела добавил громкость, и под разухабистую музычку путешественники услышали:
– Да-а... – покрутил головой Александров, а Валя зажала уши и покраснела.
... Я хочу тебя,
я торчу от тебя,
я ни спать, ни с...ть
не могу без тебя...
Но другая станция передавала заунывный блатной шансон:
Немногим отличались и остальные: «Авиарадио», «Радио-Урал» и им подобные.
Братва, не стреляйте друг в друга...
– Ну что, взглянем на это чудо цивилизации поближе? – предложил ротмистр, решительно выключая аппарат после пятнадцатиминутного «наслаждения» прелестями здешнего эфира. – Или, не останавливаясь...
Большинство проголосовало за экскурсию, и ротмистр, пожав плечами, подчинился мнению коллектива.
* * *
– Знаете, ребята, – Николай опустил чебриковский бинокль и улыбнулся товарищам, – очень напоминает наш Хоревск, советский то есть. Дома, по крайней мере, те же. За исключением тех вон небоскребов.Определение «небоскреб» относилось к нескольким девятиэтажкам, возвышавшимся над массой четырех – и пятиэтажных хрущевок, словно редкие стариковские зубы.
– Да и машин на трассе что-то многовато...
Ближе различий оказалось еще больше.
Чего стоили одни только разнокалиберные киоски и магазины, густо облепившие улицы, огромные щиты, рекламирующие всякого рода зубные пасты, жевательные резинки и, пардон, женские гигиенические принадлежности, да и сами хоревцы, азартно жестикулируя торгующиеся с восточного вида продавцами, дующие пиво за столиками под пестрыми навесами или выходящие из авто, от шикарных до самых затрапезных, но все – совершенно незнакомых моделей. Всюду стоял разухабистый мат, из палаток и открытых окон чуть ли не каждой проезжающей мимо машины гремели шлягеры, по содержанию схожие с уже слышанным ранее по напоминальнику...
– Ничего не понимаю... – Николай и Валентина (Жорку уполномочили караулить Кавардовского и оставленное имущество – не переться же в город с мечом и пулеметом) очумело крутили головами, живо напомнив ротмистру его самого в первые дни существования на том свете. – Откуда все это взялось? Где мы? f
Окончательно добили милиционера и девушку витрины магазинов, ломившиеся от всевозможных товаров: от пива трех с лишним десятков сортов, в бутылках и металлических банках, бананов и красной икры до разнообразной одежды, парфюмерии и электроники. Валя просто прилипала к каждому очередному прилавку, заваленному предметами вожделения любой советской женщины от семи до семидесяти лет от роду – «шанелями», «диорами» и прочими «тампаксами».
– Ну давайте же купим что-нибудь... – канючила девушка, перебирая дрожащими пальцами сверкающую фальшивыми бриллиантами чешскую бижутерию или прикидывая на себя под одобрительно-гортанные выкрики горбоносого продавца что-то невесомо-переливчатое. – Ну хоть что-нибудь... Ну вот хотя бы это...
Николай мужественно глотал слюнки при виде десятков разнообразных сырокопченых колбас, банок со сгущенкой, шоколада в пестрых обертках... Вкус этих яств он, признаться, подзабыл за полуголодные перестроечные годы и еще более тяжелые «смутные». Чашу терпения перевесила витрина вино-водочного магазина с выстроившимися по полкам нарядными шеренгами разнокалиберных бутылок с десятками сортов водки, вин, коньяков и даже экзотических виски, джина и текилы.
– Послушайте, ротмистр, – шепнул он на ухо Чебрикову, довольно равнодушно созерцавшему все эти «сокровища пещеры Али-Бабы», поймав его за рукав. – Может быть, толкнем что-нибудь да разговеемся? Да и Валя вон сейчас в обморок упадет.
Петр Андреевич пытливо взглянул на Валю, с тихим стоном нюхавшую все новые и новые образцы французских духов, туалетной воды и дезодорантов, безостановочно подсовываемые ей полной теткой лет пятидесяти на вид, с цыганскими золотыми кольцами в ушах, ярко-рыжей всклокоченной шевелюрой и малороссийским выговором.
– Пожалуй... – неуверенно протянул он. – Но что, позвольте спросить?
– Червончика не пожалеете? – Александров подмигнул. – Тьфу ты, опять... Империала. Или пары...
Граф пожал плечами, залезая в карман, где у него хранился бумажник с наличностью, несколько похудевший после полного переобмундирования в Хоревске из «Империи-дубль», но все еще довольно увесистый.
– Пожалуйста...
– Одну минуту!
Зажав в кулаке три золотых десятирублевика с профилем своего тезки-императора, Николай трусцой перебежал улицу и нырнул в подвальчик, возле дверей которого зорким милицейским взором разглядел листочек бумаги с криво, от руки написанным: «Пакупаю золото, иконы, награды. Офигенные цены!»
Заскучать Чебриков и Валя, оставшиеся в одиночестве, не успели: Александров, сам сияющий, словно полновесный империал, появился перед ними словно чертик из табакерки, сжимая в руке толстенную пачку денег.
– Часть взял долларами, – деловито сообщил капитан, не обращая внимания на брезгливую гримасу, скорченную графом, распихивая выручку по карманам и оставив несколько сиреневых, желтых и голубых бумажек. – Мало ли куда еще попадем... Чего стоим? – Николай жестом Наполеона повел рукой в сторону торговой панорамы, словно бросая в бой Старую Гвардию. – Дарю вам этот город на поток и разграбление...
* * *
Тяжело нагруженные пластиковыми пакетами, набитыми всяческой снедью, тряпками и прочими Валиными приобретениями, три путешественника из последних сил тащились в сторону своего временного лагеря. Даже ротмистр, равнодушный к виду подобного изобилия (как же-с, видывали и не такое...), не устоял против массового психоза, поразившего его спутников, и приобрел бутылку «Камю», который считал совсем не худшим аналогом «Шустова», здесь, к сожалению отсутствовавшего, и коробку гаванских сигар, стоивших на удивление дешево. Кроме того, была куплена довольно подробная карта (берестовская истрепалась окончательно, и вынимать ее лишний раз из планшета было просто-напросто страшно) и, что входило в традицию, книга по местной истории. Называлась она уже «История России», что после прочтения других исторических трудов внушало некоторые утешительные мысли. В данный момент, повесив все сумки на левую руку, Чебриков пробегал на ходу строчку за строчкой.– Слушайте, Николай Ильич, а ведь эта Россия не так уж далеко ушла от вашей. Например, события до одна тысяча девятьсот семнадцатого совпадают полностью.
– А? Что? – Александров с трудом оторвался от своего занятия: он перебирал на ладони мелочь, полученную на сдачу, чтобы обрадовать вынужденно томящегося сейчас в неизвестности Конькевича.
– Вы не слушаете меня, капитан, – обиделся было Петр Андреевич, но Николай перебил его, протягивая монеты:
– Взгляните-ка...
На заскорузлой ладони милиционера лежало несколько тусклых массивных пятирублевок, рублей и двух-рублевиков, смахивающих на двугривенные и пятиалтынные, и горстка желтой и белой мелочи достоинством от копейки до полтинника.
– Ну и что?
– А вот что!
На гербовой стороне всех «старших» монет располагался двуглавый орел без каких-либо регалий, больше похожий на ощипанную курицу-мутанта, и надпись «Банк России», а на копейках – Георгий Победоносец, убивающий дракона.
– Не пойму я что-то, – пожаловался Александров ротмистру. – Где герб, где «СССР»... Бумажки, опять же, без Ильича... Мы что – опять в Империи?
– А вот это вас не удивляет?
Палец ротмистра указывал на крышу здания горисполкома, мимо которого они сейчас как раз проходили. Над ней развевался изрядно выцветший, но все равно не красный, а трехцветный, бело-сине-красный флаг...
– Не в Империи мы, Николай Ильич, – мы просто в России...
* * *
– Хау ду ю ду, Клещара!Парень, вломившийся в прохладный полумрак бара, за столиком которого кайфовал Алексей Грушко, молодой бизнесмен, державший несколько бензоколонок, автомоек и станций техобслуживания вдоль трассы Рождественск – Челябинск, парочку баров, кроме этого «Меридиана», и еще ряд нигде не афишировавшихся и, естественно, не плативших ни копейки налогов предприятий, телосложением напоминал фигу. Нет, не субтропический фрукт, по-научному именуемый инжиром, смоквой (дерево же, на коем он произрастает, зовется еще заумнее: Ficus carica), а обычный среднерусский кукиш или, если желаете, дулю. На широченных покатых плечах бывшего штангиста или борца, обтянутых весьма кстати майкой-борцовкой, совсем чуть-чуть возвышалась крохотная, коротко стриженная головка, имевшая конусообразную форму.
«Живая иллюстрация к анекдоту про студентов политеха, меда и физкультуры... – лениво подумал, потягивая свой „Хенесси“, Клещ, носивший прозвище, заслуженное еще в „диких девяностых“, вернее, в первой их половине. – Тупой и еще тупее... Хотя тупее, чем Базука, кажется, быть просто невозможно...»
– Коннитива, о-гэнки дэс ка?
– Чего-чего? – Опешивший Базука даже замер на месте, уже наполовину выдвинув стул у хозяйского столика.
– То же самое, только по-японски.
– Класс! – восхитился амбал, плюхаясь на жалобно всхлипнувший стул и обдавая брезгливо отстранившегося Клеща непередаваемым ароматом, в котором смешались запахи пота, табачного и пивного перегара, кавказской кухни, чего-то животно-интимного и очень-очень робко – какого-то дешевого дезодоранта. – Дашь потом записать для памяти? Мне этого можно? Здоровенная пятерня, украшенная грубо наколотым и по-детски трогательным «Вадик», синевшим у большого пальца, не дожидаясь разрешения, тут же сцапала хрупкий графинчик с благородной жидкостью.
– Ну не из горла же... – лениво возмутился Клещ и прищелкнул в воздухе пальцами. – Анютик, принеси, милая, этому... питекантропу... бокал... Ну и еще один графинчик...
– Да ладно, Клещ, я бы вот из этого... – второй лапой дитя природы схватило бокал с импортной минералкой «Виши» и, выплеснув содержимое в кадку с искусственной пальмой, набулькало себе по рубчик.
– Будем!
– Будем, – со вздохом согласился Алексей, слегка чокаясь с Вадиком Бузуновым, своим бывшим одноклассником и правой рукой в не очень-то легальной части обширного бизнеса.
Выхлебав дорогой коньяк одним мощным глотком, словно воду, Базука облокотился на стол и, приблизив свое лицо (амбре стало просто непереносимым) к лицу собеседника, прошептал на весь зал:
– Леха! Я Александрова, козла, на Мира повстречал!
* * *
– Гонишь ты, Базука! – в сотый раз за сегодняшний день безнадежно ответил на клятвенные излияния сидевшего рядом и уже изрядно поддатого Вадика (утащил-таки, зараза, с собой литровую бутылку полюбившегося ему пойла), Клещ, привычно ведя свой «Джип-Чероки» по проселочной дороге в сторону Лесного, поселка элитных домов, выросшего за какие-то семь-восемь лет на совершенно диком пустыре. – Не может этого быть! Витюша Терминатор тогда ему на моих глазах мозги на стену выхлестнул из «тэтэшника». Я сам это видел, понимаешь? Вот этими глазами!..Базука очередной раз надолго приложился к горлышку бутыли, в которой уже плескалось чуть больше трети содержимого, рыгнул на весь салон и выдал совершенно трезвым голосом:
– Да хоть бы и щупал. Живой он, понимаешь? Как Ленин: живее всех живых... Я ж тоже не слепой. А Александрова, гадюку эту ментовскую, из тысячи, со спины и в темноте узнаю. Он же меня в девяносто шестом чуть зону топтать не отправил, сука...
– Не может этого быть... – безнадежно протянул Алексей. – А он один был?
– В том-то и дело... Мужик с ним был, подтянутый такой – ФСБ, не иначе! Я их гэбэшную манеру за версту чую. Да девка одна была, по-моему, в больничке нашей работает. Медсестрой там или врачихой... Не в курсах... Нагрузились жратвой, бухлом – пировать, видно, где-то собрались.
– А проследить не допер, пенек дубовый?
– За пенька ответишь! – беззлобно отмахнулся Базука. – А то я первый год замужем? Послал одного кента за ними... Он потом по мобиле отзвонился, что они за Блюхеровкой окопались.
Клещ ударил по тормозам так, что Вадик чуть не высадил литой башкой ветровое стекло, впечатавшись в него со всего маху.
– Предупреждать надо, Шумахер! – обиделся амбал, потирая ладонью лоб. – Шишка ведь теперь будет!
– На пятеру, приложи.
– Да сюда не пятеру, пятак царский нужно... Или руль...
– Или подкову... – в тон ему добавил Клещ. – Вместе с конем. Чего молчал?
– Да ты слова вставить не даешь! «Гонишь, гонишь...» – передразнил Базука, придирчиво изучая себя в зеркало заднего вида. Я же говорил, шишка будет.
– Да я сейчас тебе не шишку, а дырку сделаю! – взорвался Алексей. – Сколько их там еще?
– Двое еще... Один такой чернявый, на еврея похож, а другой связан почему-то. И кот здоровущий...
– Постой ты с котом! Как связан?
– А я знаю? Веревкой, наверное. В траве лежал, Лысый хорошо не разглядел. Волыны там у них. Одна словно пулемет такой, с диском... Ну, еще в фильмах про войну такие показывают.
– Дегтярева?
– Во-во, Дегтярева. И вроде как меч к дереву прислонен.
– Меч?!
* * *
Ротмистр сидел, прислонившись спиной к стволу березы, нагревшемуся за день, и задумчиво смотрел на мерцающие вдалеке городские огни. Какой по счету этот мир? Десятый? Двенадцатый? И будет ли конец этой бесконечной череде сменяющих друг друга, словно прихотливые узоры в детской игрушке-калейдоскопе, миров? А может быть, все это – не реальность, а тот самый ад, который ждет большинство из нас после смерти? После смерти, которую, как это часто случается, не заметил в запале, налетев, скажем, сердцем на наваху Кавардовского еще там, в подземном ходу. Ад, извращенным желанием Князя Тьмы превращенный в дорогу без конца. За что, за какие прегрешения выпало это испытание, небывалое, никем не виданное?Ну, положим, он в своей жизни нагрешил столько, что не отмолишь и в монастыре, а их, его спутников, за что? Николай, конечно, тоже не ангел, согласен, а Жорка – добрая душа, а Валя? А Шаляпин? Или кот– вовсе не кот, а ангел-хранитель, посланный сердобольным Всевышним? Разве дано понять мухе, сидящей внутри мчащегося с огромной скоростью автомобиля, что она – чемпион среди мух по скорости? Разве дано понять нам, грешным червям, замысел Творца и глубину коварства его извечного противника?