Ерпылев Андрей Юрьевич. Золотой империал

   Никто из спутников с предводителем не спорил.
   Храм, не освещенный ни единым огоньком, черным угловатым монстром раскорячившийся на фоне звездного неба, встретил «миропроходцев» гробовым молчанием, если можно так выразиться в тот момент, когда рядом надрывает глотки неисчислимый лягушачий вокальный ансамбль.
   Чебриков тихим свистом заставил товарищей остановиться, а сам неслышно скользнул вперед по направлению к входу, определенному еще засветло, абсолютно растворившись в чернильной тени.
   Секунды и минуты напряженного ожидания тянулись словно столетия.
   Наконец в темноте мигнул условный сигнал фонарика, и путешественники один за другим тихонько двинулись вперед.
   Вблизи постройка, даже практически неразличимая в темноте, поражала своей грандиозностью. Вполне вероятно, что она была равна размерами знаменитому Нотр-Дам де Пари или даже превышала его. Не было никаких сомнений, что причина возведения такого сооружения была не из мелких.
   Стоило войти под гулкие своды коридора, ведущего куда-то в глубь здания, как слаженный лягушачий хор потерял добрых три четверти мощности, позволяя слышать каждый шаг, эхом отдающийся со всех сторон.
   Петр Андреевич, пользуясь своим прибором ночного видения, двигался вперед легко и уверенно, чего нельзя было сказать о его спутниках, постоянно спотыкавшихся о неровности каменного пола или натыкавшихся на какие-то неожиданные выступы, преграждавшие путь в широком вообще-то коридоре.
   – Черт! Понаставили тут всякую... – прошипел сквозь зубы, забыв про соблюдение тишины, Жорка, чувствительно вписавшийся головой во что-то разлапистое и каменное на ощупь, при этом, естественно, уронив на каменные плиты пола загремевшую, словно гонг, лопатку.
   Дрожащий свет, вспыхнувший впереди, ослепил всех, кроме ротмистра, заставив зажмурить глаза. Когда же перед глазами перестали мелькать рои разноцветных мушек, отряд увидел, что находится на пороге, если так можно выразиться, огромного зала, потолок которого терялся где-то в невообразимой высоте.
   Дорогу в зал преграждал довольно многочисленный отряд ветхих, бритых наголо старцев в бледно-розовых и желтых балахонах до пола. Некоторые служители храма сжимали в высохших коричневых руках безбожно чадящие трескучие факелы, а другие – какие-то неубедительные копья, кривые мечи и суковатые палицы...
   Один из стариков, видимо старший жрец, отличавшийся от остальных белоснежной тогой и каким-то блестящим обручем, украшавшим голый череп, гортанно выкрикнул что-то нечленораздельное и, потрясая посохом, послал свое воинство в атаку на замерших в нерешительности пришельцев.
   Бормочущая и выкрикивающая заклинания стена жрецов медленно надвигалась на путешественников, ощетинившись своим примитивным оружием, и ротмистр, выступив вперед, сдвинул ненужный уже прибор ночного видения на лоб и поднял вверх свободную руку, демонстрируя аборигенам пустую ладонь:
   – Мы пришли с миром!
   Звучный голос графа перекрыл все звуки, издаваемые ветхими защитниками храма, и запрыгал по всему обширному помещению, мячиком отскакивая от стен, украшенных причудливыми изображениями, барельефами и статуями неведомых богов.
   Видя, что слова не поняты, Чебриков раз за разом повторял, видимо, то же самое на множестве языков, неизвестных его спутникам, однако результат оставался неизменным. Вернее, его отсутствие.
   Когда до колеблющихся боевых порядков жрецов осталось десятка полтора метров, из-за их спин с жужжанием вылетело несколько стрел, вяло попадавших, звякая наконечниками вокруг Петра Андреевича. В старческих руках уже не было достаточной силы, чтобы толком натянуть тугую тетиву луков...
   Отбив пару более или менее точно нацеленных метательных снарядов взмахом меча, ротмистр прекратил свои лингвистические упражнения, ругнулся вполне по-русски и, бросив косой взгляд на спутников: не лезьте, мол, поперед батьки в пекло, стряхнул со вспыхнувшего в свете факелов лезвия «Дюрандаля» остатки маскирующей его травы, становясь в оборонительную позицию.
   Завидев столь грозный аргумент, аборигены, знавшие, судя по поведению, толк в холодном оружии, несколько попятились, но, понукаемые предводителем, снова двинулись вперед. Бесполезных стрел уже никто не метал, но из желто-розовых рядов вылетело, сверкнув широким наконечником, копье и, наткнувшись на размывшийся на мгновение в замахе меч, отлетело в сторону с металлическим лязгом.
   – Ах вы так? Ну, вы сами этого захотели... – Граф двинулся на медленно попятившихся жрецов, выписывая перед собой клинком свистящие восьмерки и полукружия, превратившись в стальную мельницу. – Держите фланги и тыл, господа...
   Разгром дряхлого храмового воинства был скоротечен и сокрушителен.
   Оставив груды оружия и нескольких из своих товарищей на каменных плитах, деморализованные защитники капища, подвывая и молясь, разбежались и расползлись по обширному помещению с весьма запутанной планировкой, не пытаясь более оказывать сопротивление предводителю ночных пришельцев, наверняка казавшихся им демонами и оборотнями.
   Никогда не отличавшийся кровожадностью Чебриков великодушно позволил ретироваться также и поверженным. Как оказалось, серьезно не пострадал вообще никто из жрецов. Нетвердо держащиеся на ногах старики просто разлетались, словно кегли, от молодецких ударов графа, направленных исключительно против оружия. Лишь одному из «храбрецов», пытавшемуся напасть на ротмистра сбоку, размахивая каким-то бердышом, чересчур тяжелым для его слабых рук, перепало на замахе лезвием «Дюрандаля» по голове, да и то вскользь, чуть ли не плашмя.
   Валя, тут же разложив свои медицинские причиндалы на уголке постамента статуи какого-то многорукого и свирепого на вид бога, профессионально сделала пострадавшему перевязку, примотав на место полусрезанный мечом лоскут кожи и остановив обильно льющуюся кровь. В завершение жрица Асклепия привела раненого в чувство, сунув ватку с нашатырным спиртом под нос тут же забарахтавшемуся в пыли старичку.
   Видя чудесное воскрешение своего коллеги, только что валявшегося в луже собственной крови с «раскроенным» черепом, жрецы, творя неразборчивые молитвы, принялись по одному – по двое потихоньку выползать из своих укрытий на свет факелов, решив, возможно, что поторопились с занесением пришельцев, оказавшихся более чем милосердными, в ранг исчадий ада.
   – Ну, контакт вроде бы налаживается. – Ротмистр одним точным движением швырнул «Дюрандаль», с честью выполнивший свою миротворческую миссию, в ножны и, предварительно передвинув на живот автомат (о его предназначении жрецы, похоже, совершенно не догадывались), «безоружным», выставив перед собой пустые ладони, шагнул к предводителю, который стоически не двинулся с места в течение всего скоротечного боя и позорного бегства своих подчиненных, а только шевелил губами, опустив веки, наверное молясь на пороге неизбежной гибели.

* * *

   Вместо алтаря в центре храмовой стены, обращенной к входу, располагались трое огромных, более чем в три человеческих роста высотой, ворот, причем самые левые были сделаны из черного металла, средние – то ли обиты золоченым листом, то ли полностью изготовлены из золота, а правые – покрашены красной, словно свежая кровь, краской. Металлические створки всех трех ворот были сверху донизу покрыты чеканными барельефами, изображавшими похождения каких-то богов или героев, облаченных в причудливые одежды и доспехи, которые, впрочем, заслуживают того, чтобы мы остановились на их описании подробнее.
   Персонажи надвратной живописи скакали на лошадях, быках, слонах и даже драконах и каких-то вообще фантастических животных, сражались с людьми, великанами, теми же быками, слонами и драконами, разрушали и строили храмы, похищали обнаженных красавиц (отличавшихся от самих героев только гипертрофированными женскими формами), совокуплялись с похищенными (к стыду Вали, с педантичным натурализмом)... Видимо, на воротах был изображен весь местный героический эпос вкупе с пантеоном наиболее уважаемых богов. Не удостоившиеся увековечения на воротах божества и герои, воплощенные в камне, дереве и металле, были в изобилии расставлены вдоль стен, запечатлены на фресках и барельефах и даже свисали на цепях и веревках с потолка.
   Вообще, более всего интерьер храма напоминал какой-то музей или даже выставочный зал сюрреалистической скульптуры, графики и пластики. Не хватало только табличек на массивных постаментах, ограждающих экспонаты стоечек с бархатными шнурами и пожилых интеллигентных экскурсоводш. Роль последних, впрочем, с успехом играли многочисленные жрецы, с опасливым любопытством пялившиеся на пришельцев из-за каждого угла, но, к сожалению, ничего не могущие объяснить, кроме как на пальцах, отличавшихся у них, кстати, поистине обезьяньей гибкостью и цепкостью.
   Все ворота били заперты на огромные засовы, сдвинуть которые можно было, наверное, только общими усилиями множества людей или тех же слонов.
   – Теперь, кажется, понятно, почему на карте данный переход обозначен таким странным значком... – протянул Николай, встав на цыпочки и дотрагиваясь вытянутой вверх ладонью до массивной металлической балки прямоугольного сечения. – Но к чему такие предосторожности?..
   – Наверное, чтобы оттуда как-нибудь не заглянули на огонек какие-нибудь не очень приятные гости вроде наших знакомых лангенохордумов.
   Жорка, близоруко склонившись, был занят изучением покрывавших черную дверь изображений.
   – Знаете, на что эти картинки больше всего похожи? – заявил он, небрежно пощелкивая ногтем по одной из сценок, на которой облаченный в причудливые доспехи великан каким то молотком или топором разгонял гораздо меньших по размеру, чем он, хвостатых существ, а одного, покрупнее остальных, почти равного себе, топтал ногами.
   По толпе жрецов, стоявших на почтительном расстоянии и от этого действия едва не попадавших в обморок, пробежал недовольный ропот.
   – Ты бы, Жора, поосторожнее с чувствами верующих, а?.. – Александров опасливо оттащил друга за рукав подальше от двери. – Еще хватит кого из наиболее впечатлительных кондрашка – греха потом не оберешься.
   – Да погод и ты... – Конькевич досадливо вырвал рукав и снова подскочил к двери. – Смотрите: вот этот качок, избивающий мутанта, – Рама. Он убил царя ракшасов Равану... А вот тот же Рама встречается с мудрецом Агастьей. А вот здесь...
   – Где ты этой мути понабрался?
   Жорка потупил глаза, застенчиво ковыряя ногтем арбузную грудь одной из металлических красавиц, прикрытой лишь жемчужным пояском и совершающей с Рамой, так и не снявшим своей амуниции, весьма и весьма недвусмысленные действия (неведомый мастер постарался сделать так, чтобы у зрителей не осталось никаких сомнений в том, чем именно занимается парочка на его творении).
   – Да я как-то одно время древнеиндийской философией увлекся... «Рамаяну» прочел, «Махабхарату», с «Бхагавадгиты» читать, помнится, начал... Девчонки на работу притащили распечатки с ЭВМ, я и взял почитать...
   – Эх ты, кришнаит! Опять самиздатом, значит, баловался?
   – Да я просто так... Из интереса...
   – Ага! Сначала эту Баха... Маха... Потом «Архипелаг ГУЛАГ», «Москву-2042» Войновича, журнальчик «Посев»... Антисоветчик доморощенный!
   – Да я просто... – слабо сопротивлялся Конькевич, не замечая издевки в словах капитана и забыв от въевшегося за десятилетия в плоть и кровь страха, что всесильная рука КГБ не дотянется сюда при всем желании.
   Ротмистр, присевший на корточки возле какого-то изваяния лежащего воина – не то спящего, не то убитого, – вслушиваясь вполуха в спор товарищей, все время напряженно размышлял о чем-то. Внезапно он вскочил на ноги, заставив жрецов испуганно отшатнуться, и звонко хлопнул себя по лбу.
   – Ну конечно же! Как я раньше не додумался?
   Нетерпеливо шагнув к старшему жрецу, снова покорно закрывшему глаза, ожидая неминуемой смерти, он заговорил нараспев на каком-то непонятном, но смутно напоминавшем что-то знакомое, языке.
   Самое удивительное, что старшина жрецов его явно понимал!
   Когда Чебриков выдохся, старик на одном дыхании выпалил не менее длинную фразу на том же наречии и неуверенно улыбнулся.
   Слава богу, контакт наконец был установлен!

30

   Каким образом щуплые и в большинстве своем подходящие под категорию «песок сыплется» старцы сумели извлечь из мощных пробоев великанский засов, не прибегая к помощи слонов, одному богу известно. Наверное, по тому же принципу, что и муравьи, затаскивающие на умопомрачительную высоту своего лесного небоскреба дохлую гусеницу, в десятки раз превосходящую их массой и размером. Однако как бы то ни было, а нужные путешественникам черные ворота медленно, хотя и без ожидаемого скрипа, отворились, открыв взгляду короткий коридор, скорее нишу, упирающийся в ту же стену, состоящую из огромных, тщательно пригнанных друг к другу каменных блоков, что и остальные.
   – Не понял... – протянул Николай при виде скрывавшегося за воротами-тупика. – Это что: тайник какой-то?
   Видя недоумение божественных посланцев, старик разразился длинной речью, время от времени прижимая сухонькие ладошки, напоминающие птичьи лапки, то к сердцу, то ко лбу, вздымая их вверх или указывая сложенными лодочкой ладонями на открытые ворота.
   – Почтенный Натапутта Белатхипутха, – начал переводить Петр Андреевич, гладя рукой Шаляпина, прикорнувшего рядом с ним на постаменте статуи кого-то чрезвычайно грозного и вооруженного, словно американский спецназовец, с поправкой на Средневековье, естественно, – сообщает нам, что ворота в Страну Мертвых, куда мы так опрометчиво стремимся, хотя и не достигли отпущенных богами лет, открываются каждый день в одно и то же время, на рассвете солнца...
   – Тогда уже немного осталось... – Валя указала пальцем на одно из узких окон, похожих на бойницу, которое постепенно наливалось предутренней синевой.
   Граф поморщился неожиданной помехе, но одергивать девушку не стал.
   – Когда ворота откроются, почтенный Натапутта Белатхипутха проводит нас до самого порога, благословит на дорогу и потом будет сорок четыре дня и ночи молиться за наши души, бредущие к Божественному Чертогу...
   – А сам он разве дорогу не укажет? Может, пошлет с нами кого помоложе...
   – Ни он, ни кто другой из ныне живущих никогда не пересекали порога Черных Врат. Туда отправляют только разные дары, животных и, конечно, людей (не морщитесь, господин Конькевич), предназначенных в жертву богам, в частности, Отцу Небесному, богу-громовержцу Индре. Дабы никто, став демоном, не мог вернуться оттуда, чтобы смущать живущих, ворота заперты и надежно охраняются.
   – Ага, видели мы эту охрану.
   – Через Золотые Врата люди под предводительством Трихоподжаты...
   – Трихо... Чего поджаты?
   – Трихоподжаты. Местный Александр Македонский, Атилла или Чингисхан, не разберешь. Так вот, под его предводительством люди тысячи лет назад и заселили этот мир, до того необитаемый.
   – Прямо как мы с Парадизом поступили...
   – Николай Ильич, Георгий! Если вы намерены переводить речь жреца самостоятельно, пожалуйста!
   – Все-все-все! Молчим...
   – Эти ворота заперты, чтобы никто не смел осквернить своим нечистым присутствием священную Родину Предков. Туда тоже отправляют дары и жертвы...
   – А красные?
   – Через Красные Врата некогда, тысячу лет назад, в этот мир попытался прорваться Враг Рода Человеческого...
   – Не может быть!
   – Не знаю, так это или не так, но старик даже задрожал при упоминании об этом происшествии. Ворота эти не открываются никогда, а ниша за ними, вроде этой, – ротмистр кивнул на открытые Черные Врата, – в несколько слоев заложена глыбами, каждую из которых едва могла сдвинуть с места упряжка слонов.
   – А жертвы как же?
   – Видно, обходится как-то Враг Человеческий без жертв... – развел руками ротмистр. – Или другим каким-нибудь способом его улещают. Посажением в его честь несчастных на кол, например. – Палец Чебрикова указал на ниши в стене, забранные решеткой. В каждой торчал заостренный металлический штырь и на полу были рассыпаны человеческие кости.
   Все присутствующие почувствовали, как по спинам пробежал холодок. Старец, доброжелательно сложивший тонкие морщинистые губы в милую улыбку, уже не производил впечатления доброго деревенского дедушки.
   – Фашисты! – пробормотала Валя, сжимая кулачки. – Знала бы я, что они такие...
   – Ну что? – Ротмистр решил разрядить несколько напряженную атмосферу шуткой. – Какие ворота выберем?..
   Ответить ему не успели.
   Из темного коридора, откуда появились путешественники, петляя, словно заяц, выскочил некто в пятнистом красно-розовом одеянии и опрометью кинулся к ногам верховного жреца, оставляя за собой на шершавых плитах пола ярко-красный блестящий след...

* * *

   Худенький, бритый наголо мальчишка лет пятнадцати, храмовый послушник, пробитый насквозь сразу несколькими стрелами, умер спустя всего несколько минут на руках жреца с забинтованной головой, который рыдал над ним, словно над родным сыном (а может быть, так оно и было?). Помочь ему не смог бы никто на свете, даже если бы рядом «под парами» стояла передвижная реанимация с полным комплектом аппаратуры и врачами-кудесниками, не то что Валюша – Гиппократ, Парацельс и Склифосовский этого мира в одном лице, – ревевшая сейчас в неуклюжих объятиях Жорки, самого бледного как смерть.
   Николай, который был более привычен к виду мертвого тела, машинально, с профессиональным интересом вертел в руках окровавленный обломок тяжелой боевой стрелы с зазубренным треугольным наконечником длиной в указательный палец, извлеченный из тела покойного. Как он вообще сумел пробежать несколько сотен метров с такими вот железяками в самых «убойных» местах организма? На каком чувстве долга и внутренних резервах? Это ведь не жалкие тростиночки, которыми слабосильные старцы пытались поразить путешественников...
   Однако перед тем как умереть, паренек, захлебываясь кровью, пузырившейся у него на губах, успел рассказать кое-что важное, что заставило нахмуриться жреца, а за ним следом – и ротмистра.
   – Храм окружен, – сообщил Чебриков на ухо капитану, косясь на Конькевича, занятого утешением Вали и, следовательно, слепого и глухого ко всему окружающему. – Моя вина: не позаботился связать снятого на входе часового. Показалось, что перестарался, вот и...
   – Ладно, бог простит, – отмахнулся Александров, отбрасывая в сторону обломок стрелы. – Кто окружил и сколько их? О вооружении не спрашиваю... – добавил он, вытирая испачканную кровью руку о штанину.
   – Старик говорит, – кивнул ротмистр в сторону жреца, командующего подчиненными, срочно разбиравшими брошенное оружие и строившимися в нечто напоминающее боевой порядок, – Аурвадарта Сильный, владетельный князь здешних мест (это его шатер мы видели на пригорке), самодур и садист по натуре поднял по тревоге всю свою походную гвардию. Принесла его нелегкая именно сейчас на поклонение Золотым Вратам!
   – А сколько у этого пахана стволов? Тьфу ты – луков и копий.
   Петр Андреевич пожал плечами:
   – Жрец говорит, что пять тысяч человек... Словно подтверждая эти слова, где-то далеко, за стенами храма, взревела боевая труба.

* * *

   Трое жрецов низшего, «розового» ранга, отправленные на переговоры с боевиками Аурвадарты, так и не вернулись, зато на стрелку с осажденными заявился некто, бывший почти точной копией изображенных на барельефах героев. Разве что росточком не вышел.
   Закованный в железо с ног до головы, за исключением пылающей гневом толстощекой мордочки, виднеющейся из-под длинного козырька шлема, увенчанного каким-то гибридом оленьих рогов и королевской короны, парламентер повадками напоминал прапорщика Советской Армии.
   Размахивая желтым лоскутом ткани, видимо долженствующим означать белый флаг, посланец князя заголосил почти фальцетом, едва только пересек линию, отделяющую коридор от зала. Вторую руку он держал за спиной. Ротмистр опять принялся переводить вслед за стариком жрецом.
   – Божественный повелитель всех подлунных земель, блистательный, словно Солнце, могучий, словно слон, и плодовитый, словно лесной заяц...
   – Так и сказал? – прыснул, несмотря на торжественность момента, Николай.
   – Так и сказал! – подтвердил, улыбаясь, Чебриков. – Не перебивайте, капитан...
   – ...повелевает засевшим здесь осквернителям и нечестивцам покинуть опозоренный их присутствием храм, чтобы предстать перед его справедливым судом. Жрецам же, опоганившим себя общением с исчадиями ада, надлежит покаянно выйти из храма, сняв запятнанные священные одежды и посыпав голову пеплом. В этом случае наказание не будет чрезмерным...
   Гордо выпрямившись, старый жрец перебил «прапорщика» и указал своим посохом сначала поочередно на все Врата, затем – на коридор.
   – Чего он, чего? – поторопил Александров переводчика.
   – Чего, чего... Посылает!
   – Куда?
   – На х...! – усмехнулся граф. Пребывание в дурной среде значительно испортило его благородные манеры.
   Парламентер побледнел, потом лицо его налилось кровью, став красным как помидор, и, резко выбросив руку, до того скрытую за спиной, он швырнул в сторону осажденных три шарообразных предмета, связанных вместе.
   Стуча, словно бильярдные шары, отрезанные головы младших жрецов, вращая открытыми глазами и оскалив зубы в улыбках смерти, запрыгали по каменным плитам пола...
   Николай краем глаза увидел, как Валя, до этого державшаяся по-боевому, осела на руки едва успевшего подхватить ее Жорки.
   – Ну, зараза, держись! – Капитан рванул из-за спины верный пулемет, передергивая на ходу затвор. – Изрешечу, как консервную банку!
   Ротмистр успел пригнуть к полу ствол до того, как пулемет успел выплюнуть первую очередь.
   – Вы с ума сошли, Николай Ильич! Парламентер неприкасаем!
   – Шли бы вы, господин граф, куда подальше со своим рыцарством! – Александров, чувствуя, что кровь горячей волной приливает к щекам, повернул к жандарму искаженное лицо. – Вы этого головореза еще на дуэль вызовите! Парламентера, видите ли, не тронь! А они наших?
   В запале капитан причислил жрецов, еще несколько часов назад пытавшихся прикончить и ротмистра, и остальных путешественников, к своим.
   Парламентер тем временем вполне по-русски смачно плюнул на пол, швырнул свой «белый флаг» и удалился, высоко задрав голову. Чего-чего, а смелости коротышке было не занимать. Хотя... Может быть, закованный в латы, он не боялся стрел, а о пулемете не подозревал?
   – Чего это Аурвадарта ваш так раздухарился? – забыв в запале о том, что жрец ни слова не понимает, Николай довольно непочтительно дернул его за полу балахона. – Не уважает религию, что ли? Атеист?
   Выслушав перевод ротмистра, старик печально вздохнул:
   – Аурвадарта не уважает не то что богов, а даже своих отца и мать. Никто ему не указ: ни император, ни Вседержитель. Он давно зарился на богатства Храма и, подозреваю, привел с собой армию не для покаяния и торжеств... Повод, не будь вас, он бы нашел и так. Мы называем таких людей «рожденными в зимний месяц Орра»...
   – Отморозок полный значит, – пробормотал себе под нос милиционер. – Встречали, знаем.

* * *

   Щели окон под потолком все больше и больше наливались синевой. Рассвет, а с ним открытие перехода, если жрец ничего не напутал, были не за горами.
   Деятельно руководя послушно носящимися взад и вперед жрецами, Чебриков быстро создал линию обороны на случай, если коридор между этим и иным светом откроется позже, чем рассчитывалось, используя вместо надолбов и мешков с песком статуи и прочую религиозную атрибутику. Конечно, надеяться сдержать пятитысячную орду несколькими стволами было более чем опрометчиво, но что делать? Грамотно примененное огневое превосходство, бывало, решало исход больших, чем это, сражений...
   Подкрепление пришло оттуда, откуда его никто из путешественников не ждал.
   Надрываясь и исходя потом, немощная толпа жрецов выкатила из каких-то неведомых доселе уголков необъятного храма полдюжины неповоротливых механизмов, облепив их, как муравьи случайно попавшуюся им на пути сливу. В незнакомых очертаниях сначала Жорка, а затем и ротмистр с Николаем разглядели классические катапульты древнего мира, заряженные вместо стрел бревнами с заостренными концами.
   Верховный жрец, принимавший в доставке «тяжелой артиллерии» самое деятельное участие, отер со лба трудовой пот и самодовольно улыбнулся.
   – Ну ни фига себе!.. – протянул Конькевич, щупая кожаные крепления и позеленевшие шляпки бронзовых гвоздей и поглаживая окованный железом четырехгранный наконечник, в то время как Шаляпин, шевеля вибриссами, осторожно вынюхивал что-то за грубым колесом. – А если бы они эту дуру против нас выставили? Нанизали бы всех, как на шампур, вот на этот гвоздик...
   – Почтенный Натапутта Белатхипутха, – сообщил граф, – говорит, что для того, чтобы собрать Лук Индры, требуется время... Скрученные волокна воловьих жил нельзя держать долго напряженными... Ну, тут он делает в своей манере сравнение, которое нашей даме покажется неприличным.
   – И все же, граф...
   Ротмистр прошептал что-то на ухо Жорке, и оба зашлись жеребячьим ржанием.