Евгеньевна Огнева. Барон-дракон

   Вадим окончательно пришел в себя. От затылка будто отняли горячий компресс, и картина мира предстала во всех своих угрожающих реалиях.
   — Вали отсюда! - заорал он на Борьку.
   Тот отшатнулся. В глазах заплескалась обида. Вадим экспрессивно пояснил:
   — Сейчас тут будут менты! Понял?
   Борька понял, качнулся, было в сторону спасительных кустов, но характер взял свое - замер памятником рядом с другом.
   — Пионер-герой, блин! Вали, кому говорю. Тебе уезжать завтра.
   — Я т-т-тебя одного не оставлю. - Борьку ощутимо потряхивало.
   — В морду дать? - деловито спросил Вадим, - Щас дам. Обижайся потом хоть всю оставшуюся жизнь.
   Синие сполохи маячка достигли их переулка и потонули в бледном сиянии фонаря, но машина почему-то все не показывалась, шум мотора даже отдалился.
   — Там дорога перекопана, - пояснил Борька, настороженному Вадиму, - По дворам поедут.
   — Слушай, - терпеливо начал уговаривать Ангарский. - Я тебя как друга прошу, уходи. Ни чего со мной не случится. Ну, загребут. У меня перед ментами против этого скота все шансы. Отбрешусь. Скажу: он сам упал.
   Борька колебался, но, аккурат, до того мига, когда начал приближаться шум милицейского движка. Если бы ни отъезд, ни груз обязательств, ни…
   Звонко хлопнув в кожаную спину, Вадим задал, наконец-то развернувшемуся к спасению Гольштейну, ускорение.
   Спина исчезла. Менты крались на своем уазике где-то в темноте. Женщина медленно начала подниматься. Вадим пошел помогать. Но полностью распрямиться она не смогла. Только приняла вертикальное положение тут же согнулась, и ее вывернуло ровотным спазмом. До стона, до скудных ниток желчи, повисших на губах.
   Вадиму стало ее жаль. Видно, что не бродяжка. Одета прилично, только сильно измазалась. И - запах! Общение с бомжами, знаете ли, накладывает отпечаток.
   "Вот стоят неземной красоты
   Наши меньшие братья, менты.
   Как увижу фуражки тот час
   Становлюсь мизантропом…"
   В голове каруселью вертелся веселенький куплетик Шаова.
   — Ноги шире! Шире расставь! - и удар по спине. Больно, гадство. Вадим заскрипел зубами.
   — Я тебе поскриплю! - обозлился сзади юный менток. - Руки на капот! Руки!
   Кому сказал.
   В то время как сержантик распяливал Вадима по машине, двое старших по званию допрашивали женщину.
   — Что случилось?
   Ее колотило. Говорить она не могла, показала рукой в сторону распростертого тела.
   — Подрались?
   — Нет, - кое-как выдавила женщина и начала икать, - Этот… ик… напал. Я шла от знак… ик. Он схватил…
   — А тот?
   — Он потом пришел… ик.
   — Пиши, Степанов: попытка группового изнасилования.
   — Нет! - вдруг истошно завопила женщина.
   — Не кричите!
   — Он не нападал. Он мне помог!
   Женщина заплакала. По замурзанным щекам потекли черные дорожки смешанных с тушью слез.
   — Этот напал, а тот его успокоил? - вкрадчиво поинтересовался дознаватель.
   — Я не видела. Меня бандит ударил.
   — Чем?
   — О столб.
   — Получается - самозащита? - несмело поинтересовался молодой наглаженый лейтенантик у дознавателя.
   Вадима уже качественно распялили. Голова вывернута в сторону. Щека прижата к холодному металлу. Зато видно, как дознаватель недовольно дернул плечом. Кому нужны сложности!
   — Степанов, дай сюда протокол. Иди посмотри на пострадавшего. Живой он там?
   Лейтенант склонился над бомжем. Ветерок относивший вонь в сторону, тут не мешал. Парень нюхнул и отшатнулся.
   — Что там? - потребовал начальник.
   — Бич. Голова разбита.
   — Посмотри пульс.
   Лейтенант несмелой рукой потянулся к бичевскому запястью. Того, что произошло в следующий момент, никто не ожидал. Бестрепетно лежавшее на асфальте до сих пор тело, совершило молниеносное движение, рука лейтенанта попала в замок. Даже Вадим, стоявший от них довольно далеко, услышал характерный хруст. Коротко вякнув, лейтенант уткнулся бомжу лицом в грудь. А стороживший Вадима сержант, от неожиданности приложил своего подопечного дубинкой по ребрам. Ангарский взревел, но его вопль потонул в матерном шквале.
   Командир рвал кобуру, пытаясь вытащить пистолет. Из уазика выметнулся поджарый, ловкий как кошка водитель с автоматом в руках. Бичара же сгреб лейтенанта поперек тела и теперь отползал к кустам, прикрываясь им как щитом.
   Все орало, материлось и двигалось. Только Вадим, дабы сохранить ребра в целости, стоял молчком.
   Водила оказался крутым профессионалом. Он перепрыгнул через клубок из бомжовского и лейтенантовского тел и пинком отправил маргинала в длительный нокаут.
   Пострадавшего кое-как вынули из вонючих объятий. Он пребывал в отключке.
   Шок, надо полагать. Водитель вызвал по рации подкрепление и, только когда в конце улицы появился второй проблесковый маячок, на Вадима обратили внимание.
   — Документы, - коротко потребовал дознаватель.
   — С собой нет.
   — Имя, фамилия, отчество.
   Вадим назвался.
   — Что тут делали.
   — Шел от знакомых. Увидел, как бич тащит женщину. Закричал. Он стукнул ее о столб головой и обернулся. Пьяный на ногах не удержался, упал. Я пошел помочь женщине. Потом вы приехали.
   — Упал? - с нажимом переспросил дознаватель.
   — Упал, - нахально подтвердил Вадим.
   — А если на его теле обнаружатся свежие следы от побоев?
   Дознаватель или не понимал, или сознательно гнул свою линию. Уже ежику должно быть понятно, дело развалилось, вернее, приняло совершенно неожиданный поворот. Бич своим необдуманным - чем там думать-то - поступком взвалил на себя груз сразу нескольких статей. Перед власть предержащими стояла свидетельница, она же пострадавшая и почти трезвый, как то ни странно было ощущать, Вадим.
   Проследить ход рассуждений командира наряда так и не удалось. Пробравшись теми же задворками, что и первый на освещенное место выкатил второй милицейский УАЗ. С переднего сидения, отдуваясь, вывалился поперек себя шире милицейский начальник, облаченный в хороший камуфляж. Остальные вытянулись перед ним во фрунт.
   — Доложите, что случилось, - потребовал он у командира наряда.
   Пока тот рапортовал, пока, вызывали скорую, пока с целью опознания переворачивали бомжа, Вадим полсматривал на прибывшее начальство и соображал, узнает его Виталька или нет. Нет, наверное. Со школы не виделись.
   Вадим подался в университет, Виталька в юридический. В школе не шибко общались, после окончания даже ни разу не виделись. Казалось бы, город не такой уж большой - не привела судьба.
   Виталька склонился над бомжем:
   — Голощапенко! Вечно с тобой одни проблемы. Ты кого тут упаковал?!
   — Это водитель его приложил, - перевел стрелки капитан.
   — Что со стажером?
   — Нападение.
   — Кто из них? - безразлично поинтересовался Виталька.
   — Бичара.
   — Не типично.
   — Так точно, товарищ подполковник.
   — Прошу прощения, - встрял в разговор один из вновь прибывших. - Спешу предупредить, вы на свою голову Кучу накликали.
   Заматерились одномоментно и почти синхронно все. Вадиму осталось только гадать, чем таким досадил и еще постарается досадить милиции вонючий люмпен.
   Лейтенантик тем временем пришел в себя. Его аккуратно уложили на носилки, носилки - в скорую. Бомжа гораздо менее аккуратно, но без откровенного членовредительства запихали в автозак. Перед процедурой Виталины помощники предусмотрительно натянули перчатки и отворотили носы.
   Вадим из тени кустов наблюдал за копошением людей в форме и соображал, как бы потихоньку смыться. С бомжем за вред, нанесенный представителю себя, ментура, надо полагать, расправиться без привлечения свидетелей. Однако не исключено, что после расквитания вину за увечья постараются свалить на него.
   Вдруг проверка, да спросят, кто, мол, изувечил сироту. А они: Вадим Ангарский, бывший и т. д и т. п, а ныне - без определенных занятий. И вообще, они там свои дела выясняли. Могут и в розыск объявить. Овце в белом пальто, которая так и трясется под фонарем, соберись она настаивать на своих показаниях, вежливо, но доходчиво объяснят, что почем. А Виталя - гад - не узнал.
   Они там еще походили, понюхали следы, покалякали на редкой разновидности слэнга - ментовском жаргоне. Но вяло и слегка - на публику. Потом начальник скомандовал всем разъезжаться. Когда скорая и ПМГ отбыли, он обернулся к пострадавшей:
   — Прошу в машину.
   Прозвучало как "марш!" Затем Вадиму:
   — Вы - тоже.
   Ангарский, нехотя, поплелся к новенькой полицейской Вольво, прокравшейся на место происшествия следом за сермяжными уазиками. Прежде чем забраться в салон, женщина сняла и туго свернула пальто. Так действительно меньше воняло.
   Когда Вадим угнездился на заднем сидении, в руках у той уже была пудреница.
   Молодец! Война - войной, а женское естество себя окажет.
   — У Гольштейна был? - не оборачиваясь спросил Виталя.
   — У него, - чуть запнувшись отозвался Вадим.
   — Я думал, он уже свалил.
   — Завтра.
   — Прощались?
   — Ага.
   Узнал таки, гад!
   — Узнал, - как подслушал Виталя. И дальше, без перехода, - Исчезни из города.
   Желательно прямо сейчас и желательно недели на три - четыре.
   — Это обязательно?
   — Тебе разборки нужны?
   — Нет.
   — Мне тоже - нет. А вас, девушка, порошу, завтра - ко мне в кабинет с заявлением. Договорились?
   — Да. Конечно… Я приду. Но…
   — Завтра!
   — А, собственно, из-за чего такие сложности? - несколько более нахально чем стоило, поинтересовался Вадим.
   — Сашок, останови, - скомандовал бывший одноклассник. Машина послушно спланировала к темной обочине. - Выходи.
   На воздухе Виталя всей тушей надвинулся на Вадима:
   — Страх потерял? - угрожающе прогудел гражданин подподковник. - Скажи спасибо, что я тебя в автозак вместе с Кучей не засунул!
   — Спасибо, - клюнул носом Ангарский.
   — У него справка из дурдома. Понимаешь?
   — Нет.
   — Справка! Он санкциям не подлежит.
   Виталя выглядел не на шутку разъяренным. Должно быть, с самого начала клекотал душой, а пар выпустить пришлось на Вадима: с одной стороны - участник, как бы не зачинщик, происшествия; с другой - в детстве золотом рядом на горшках сидели. А такое помнится и не дает разложить на асфальте и приласкать сапогом под ребра.
   Но Вадим в положение бывшего согоршочника входить не стал, не случилось ему такого хотения, отступил от опасного собеседника на шаг и свысока в прямом и переносном смысле поинтересовался:
   — Теперь вы его помоете, покормите, вшей выведете и мирно отпустите обратно на помойку, или в дурку таки сдадите?
   — То-то и оно, что в дуруку не берут. Гребаное финансирование не позволяет.
   Выпустим. Понял?
   — Не понял.
   — Мне сейчас придется эту падаль тащить в больницу, синяки зеленкой мазать, потом три короба отписок сочинять. Потом к заму по связям с общественностью на брюхе ползти и жопу ему лизать, чтобы материал подал в нужном свете. - Виталя даже слегка задыхался от гнева. - Ты Серегу Воробья помнишь? Вот ему и надо спасибо сказать. Он у нас теперь прогрессивный журналист, золотое перо центральной городской газеты. Он не так давно разразился статейкой, которая неожиданно поимела успех в столичных сферах: отобразил тяжкую жизнь местных бомжей. Как их тут обижают, да какие люди под рваниной пропадают. По горячим следам начали строить ночлежку. Тут то и стало ясно, кто музыку заказывал. Ты представляешь, сколько денег на ту ночлежку ушло? Отель пятизвездочный дешевле обойдется. А ты представляешь, сколь я дерьма через ту писанину хлебнул?
   Виталя согнутым пальцем постучал Вадиму в грудь как в дверь.
   — Слышу, слышу, - смягчился Ангарский. У подполковника, оказывается, были свои рифы и мели на этой реке. И широкий погон не всегда мог защитить от оверкиля.
   — Я Серегу просил, не делай этого, но ты своего дружка лучше меня знаешь.
   — Он мне никогда другом не был, - чистосердечно открестился Вадим. - В одной компании тусовались, и только.
   Серега Воробьев с удовольствием занимался общественной работой, с удовольствием же с той работы стриг кое-какие купоны, пописывал, постукивал.
   Достучался до областной газеты, там и осел. Но Вадиму бы никогда не пришло в голову, хвастаться этим знакомством. От Сереги всегда разило. Какой-никакой интеллект, наглость, бесподобный нюх на коньюнктуру и цинизм в одном флаконе - невыразимый аромат.
   А Виталя, выпустив пар, остыл. Тряски за грудки, во всяком случае, не последовало.
   — Пошли в машину.
   Женщина сверкнула на них испуганными глазами.
   — Вас как зовут, простите, забыл? - поинтересовался подполковник.
   — Семенова Наталья Викторовна.
   — Наталья Викторовна, где вы живете?
   — На Гусарова.
   — Поворачивай, Сашок.
   Маршрут Вадима более чем устраивал. В самом конце названной улицы, за сотыми номерами гнездился автовокзал.
   — Я тоже там выйду, - мирно предложил он разгоряченному начальнику. Тот только хмыкнул. За всю дальнейшую дорогу не было сказано больше ни слова.
   Наталья Викторовна жила как раз за теми сотыми, в высотке, окнами на суетную и шумную автовокзальную площадь. Истребовав, явиться завтра поутру, Виталя отбыл. Вадим собирался молчком отчалить, но что-то тронуло. Она не спешила к освещенному подъезду, не торопилась в спасительное и надежное тепло дома. Она так и топталась на месте. Тонкое платье под ветром облепило фигурку. Пальто она не надела. Вадима тронула ее беззащитность.
   — Вас проводить?
   — Если можно. Здесь перекопано, - заторопилась она с объяснениями. - Надо обойти по темноте. И в подъезде…
   — А в квартире? - дальнобойно поинтересовался Ангарский. - Муж меня обрезом не встретит?
   — Он уехал, - проронила женщина и, пристально глядя под ноги, засеменила в обход длинной как вселенский удав канавы.
   Что ж… можно ж и не торопиться на ночной автобус… Можно ж и до завтра потерпеть…
   За углом дома Вадим налетел на неподвижно вставшую подопечную. По узкому слегка подсвеченному тротуару, напрочь его перегораживая, на них двигалась широкая как плетень фигура.
   Да, вашу мамашу!!! Хэлоуин что ли на сегодня перенесли?! Ночь кошмаров.
   Вадим сгреб трясущуюся женщину, переместил ее себе за спину и только тогда начал слегка отступать в сторону. Пришлось сойти с разбитого тротуара в колдобину. Места для прохода темной личности стало достаточно. Другое дело захочет ли обладатель таких габаритов мирно протопать по своим делам?
   Мужик в темноте не торопился. У Вадима зло застучало в висках. Если тот рыпнется, Ангарский точно тут его положит, носом в колдобину. Одной злостью, что сначала всколыхнул своим демаршем бомж, а потом подполковник Володев.
   — Копочка, девочка моя, - внезапно донеслось из дышащей опасностью темноты. - Погуляла? Пошли домой. Иди к папе.
   Мелкая собачонка, которую звал из темноты голосом кастрата огромный страшный мужик, тут же вынырнула из соседней канавки и помчалась к хозяину.
   — Копочка, разве можно так пугать папу? Пошли домой. Нам мамочка косточек оставила, колбаски…
   Наталья за спиной заплакала навзрыд. Вадим обернулся и обнял ее за плечи.
   Прижать женщину и хоть чуть-чуть согреть мешало свернутое пальто, которое она так и держала перед собой.
   — Все. Хватит плакать. И нам пора идти. Враги в лице Копочки и ее хозяина отступили. Пошли в тепло.
   Подъезд не удивил: те же что и везде окурки, битые бутылки, лужи и густой подростковый грай на третьем этаже. Оттуда ощутимо сдавало анашой.
   — Лифт работает?
   — Нет.
   — Понятно. Будем форсировать, или обождем?
   — Мне как раз на третий.
   Подтверждая ее опасения сверху донеслась корявая матерная тирада. Кому-то из тинов захотелось, простите, в туалет, что он, не отходя, и справил. Следом за криками завязалась потасовка. Вадим остановился в углу площадки и Наталью придержал. Вовремя. Клубок воняющих мочой, табаком и винной кислятиной тел, миновал их без причинения ущерба. Дверь подъезда жалобно захрустела - вынесли.
   — Всегда так? - спросил Вадим уже в прихожей.
   — А бывает как-то иначе?
   — Я живу в пригороде у родителей - бывшая дача, превращенная в постоянное жилище. И там конечно - не Елисейские Поля, но ощутимо тише. Можно ночью дотопать от остановки до дому, даже не получив по физиономии. Правда, не всегда.
   — Закруглился Вадим. Нечего демонстрировать девушке собственную отвагу. Еще чего доброго, выставит на улицу. Ему никуда не хотелось идти. Ей, впрочем, тоже не хотелось, чтобы он уходил. Ангарский это нюхом чуял. Но ему нравилось, что она не тащит его в комнаты, не сажает за стол, норовя с порога проложить путь к сердцу через желудок. Ему, представьте, нравилось ее стеснение и замешательство. Даже то, что она не знает, как предложить ему остаться.
   — У тебя ванная где?
   — Тут, - она как к спасению кинулась к узкой двери.
   — Постой.
   Вадим вытянул у нее из рук вонючий сверток.
   — Пакет есть?
   Когда злосчастная тряпка упокоилась и была герметично завязана, дошла очередь и до людей.
   — Не хочешь отмыться? - как бы между прочим поинтересовался Ангарский.
   — Неудобно… Ты…
   Дальше слова были не нужны. Он просто шагнул к ней и осторожно, что бы, не дай Бог, не спугнуть, начал стаскивать через голову платье. Петельки - крючочки.
   Резинки - трусики.
   Вода окутала и обогрела. Впрочем, им уже хватало тепла. Ладони стали горячими.
   Или оставались холодными - горячими стали прикосновения?
   Они немного поели только часа в четыре утра, выпили остатки вина из бара и опять рухнули в постель. Ему нравилось разбивать ее закомплексованость, растворять холодность. Под утро она стала раскованной и свободной, на столько, что закричала. Бедная девочка. Кто ж тебя так заморозил?!
   Борька понял все с полуслова. Не может прийти проводить? Рехнулся! Какие проводы, когда менты на хвосте. Краткий рассказ о встрече с Виталькой успокоил его на столько, что гражданин вселенной Гольштейн пообещал спокойно отбыть в
   Землю Обетованную.
   Наташа вдруг разом проснулась и заплакала. Ангарскому было не привыкать, но все равно, такие расставания он не любил.
   — Не плачь.
   — Я тебя больше не увижу.
   — Есть конструктивные предложения? Не в смысле трахнуться на квартире у подруги, а…
   — Нет, - оборвала его Наталья. - Я из-за этого и плачу.
   Ну, чем он мог помочь?
 

***

 
   Йо-хо-хо! Гуляй свадьба! Они там чего-то говорят, чего-то поют. Вадим уплывал, не вдаваясь в подробности. Вот так вот оторваться, после недели неприятностей, после невразумительной голодной, почти безденежной дороги - это вам не хухры мухры! Надо было отгулять. Вовремя Пашка собрался жениться. Ой как вовремя.
   Проплыло и кануло личико в очках. Девушка! Девушка смотрела длинно, выжидательно. Чего ждет, только дураку не ясно. Но, не могу, милая! Не способен в данный момент отозваться. Хоть режь меня, хоть тискай. И очочки тебя, милая, не красят. И взгляд уж больно агрессивно-заинтересованный. Такая утащит под лестницу, потом всю жизнь алименты плати. А других лиц почему-то не видно. Тетю
   Аню в самом начале видел. Она на него смотрела с плохо скрываемым торжеством.
   Не волнусь, тетя Аня, прибрали Пашку к рукам - послабленьице тебе обломилось.
   Детишки пойдут - нанянчишься. А Паша, как добропорядочный член общества, поведет семью к высотам благосостояния. Исполать. Или: из полатей? Что бы оно могло обозначать? Вылез из полатей… Голова в пуху… вместе с рылом, портки за ногами волочатся, а сверху распаренная молодуха тебе в след пристанывает. Вот ведь - хрен! О чем бы ни задумался, все всегда сведу на баб. Планида такая. А
   Пашка - герой. И девушка у него - ничего. Маленькая, ладненькая, кругленькая.
   Мне б такую. Тьфу, тьфу, тьфу. Не надо мне Пашкиной жены. Обойдусь. Сегодня во всяком случае… О! Опять поют. Сами сочиняют, сами поют. И надо признаться, здорово получается. Так! Если пошли связные мысли и ассоциации - пора добавлять, иначе опять заплохеет.
   Совсем уже сквозь туман, облепивший голову, пробились слова старого знакомого, который, собственно, Пашку сюда за собой и перетащил, мол, давай и ты
   — к нам. Вместе тут заживем. Работы - непочатый край, деньги под ногами валяются; знай, подгребай…
   Соловеюшка! Я подумаю, Сатасик. Я очень хорошо подумаю. Только добавлю для интенсивности мышления и подумаю.
   — Ты меня слышишь?
   — Слышу.
   — А понимаешь?
   — Струдом.
   — Шестой день, - констатировала Пашкина жена, Ленка, высунувшись из-за плеча молодого супруга. - Полет на автопилоте продолжается.
   Вадиму нравилась ее манера говорить: спокойно, без истерического бабского напора, с юмором; но скажет все, что считает нужным, а главное - это слышно.
   Другая будет орать и стучать ногами, от нее отмахнутся. Эта выждет и без лишней конфронтации добьется своего. Повезло Пашке.
   А соскакивать с автопилота, действительно было пора. Сколько, в конце концов, можно! Время уходит. Вадим сам не понимал, почему уходящее время его так волновало. В последние годы он научился, или скорее привык, тратить его как попало. Прошло и прошло. Но период от Борькиных проводин до сегодняшнего дня был ему дорог. Почему-то казалось, скоро все кончится. Не минуты и часы, разумеется. Кончится тот душевный подъем, который охватил на остановке перед, готовым к убийству скотом. Вернулось… Что? Ощущение полноты восприятия, не замутненного сожалениями, о безвременно утраченной карьере; о банальной в бытовом плане, но привычной и комфортной жизни; об утраченных человеческих связях? О свободе? От чего?! Он ведь и так свободен!
   Вадим сел, целомудренно прикрыв длинные ноги одеялом. Щепетильно относящийся к нравственности молодой жены Пашка, мог и попенять другу на развращающие действия. Будто не вместе как-то трахали одну девицу. Но это было давно. Стоит ли напоминать.
   — Я весь в твоем распоряжении. И даже протрезвел.
   — Сомневаюсь.
   — Опохмелиться нальешь?
   — Нет. Мне надо уезжать. Аврал на месторождении. Меня посылают, разбираться с метрологией, а мой разнорабочий запил. Вроде тебя, - мстительно присовокупил
   Пашка. - Можешь его заменить?
   — Легко! А что делать?
   — Плооское таскать, круглое катать.
   — Повторю: легко.
   — Он потом в ведомости распишется, а деньги получишь ты. И не малые, между прочим.
   — Когда ехать?
   — Два часа назад.
   — Уже в пути.
   Ленка сноровисто собрала их в дорогу. Вадим полюбовался ее движениями.
   Повезло Пашке. Но и взгляд друга тут же перехватил. Тот поглядывал то на него, то на жену. Отметил, значит, повышенный интерес. Это - плохо. Вадик его хорошо знал, затаит обиду или злобу, ногой на порог не ступишь. А в сущности, зачем ему,
   Вадиму, Ленка? Да - ни зачем. Момент приспел. Что бы рассеять подозрения, он спросил:
   — Женщины там есть?
   — Ну, ты силен! С такого перепоя можно только о рассоле думать. Видать, точно, горбатого могила исправит.
   — Сплюнь.
   — Тьфу, тьфу.
   Через час сытые и упакованные, они выходили на улицу. Вадим отважился таки на прощание поцеловать Ленке ручку. На что Пашка недовольно мотнул головой.
   Не горюй, Пал Николаич, получу бабки и двину с твоей территории. Тем более,
   Ленка, кажется, уже в положении. Чего еще ждать от порядочной женщины? Только штанами мужик тряхнул - готово.
   Пробирало до костей. Ну и мороз. Начало ноября, а уже снегу успело навалить откуда-то. Известно откуда - с неба. Накрыло холодной подушкой, и сыплет.
   Они двигались от парковки вахтового автобуса к длинному сараю, почему-то именовавшемуся общежитием. Издалека строение напоминало продолговатую кучу дерьма. Именно. И по цвету и по форме.
   — Странная архитектура, - осторожно заметил Вадим. - Никогда не видел таких сооружений.
   С Пашкой приходилось осторожничать. Он замолчал, как только вышли из дому.
   Не иначе, заподозрил. Пройдет, конечно. Но уж больно тягостно оказалось немое пятичасовое похмелье. Можно уже и поговорить. Подумаешь, глазом на твою жену зыркнул. Я ж не со зла. Я ж - по привычке.
   — Тут так везде, - без выраженной злобы отозвался Пашка. - Сруб для тепла покрывают пенным изоляционным материалом. Видуха, конечно, та еще. Зато - комфортно.
   — Работать будем в помещении?
   — По обстоятельствам.
   — Яйца на морозе не оставим?
   — Спецодежду дадут. Не журысь, хлопче, прорвемся.
   То что вечно второй, вечно стесняющийся Пашка, так заговорил, не столько озадачило, сколь позабавило. Смотри-ка, что с человеком делает статус. Вадим решил не обращать внимания. Пройдет годик-другой, Пал Николаич пообыкнется к статусу и перестанет его воспринимать как индульгенцию.
   Строение надвинулось. Действительно - мерзлая пена, и в ней дверь, обитая дернитом, который торчал из прорех дерматина. За ней встретило душное пованивающее тепло.
   В коридор с продавленным полом выходили одинаковые, новенькие двери.
   Паша шел вдоль них, пытаясь отыскать пристанище администрации. Таким образом они достранствовали до особо теплого отрезка коридора, отмеченного запахом съестного.
   — Давай, сначала - в столовую, - предложил друг-начальник. - Потом будем искать, кому предъявлять документы.
   — А пустят?
   — Тут еще старые порядки. Пришел человек с мороза - накорми, - прозвучало так, будто Пашка сам придумал закон таежного гостеприимства.
   В помещении четыре на четыре метра теснилось аж шесть столов. Стульев не было. Их заменяли разномастные, сработанные в разное время и разными умельцами лавки. В дальней стене бельмом сидело, напрочь закуржавевшее окошко.