Страница:
— Если наберетесь терпения и дождетесь моего возвращения, — кивнул священник. — Тороплюсь навестить прихожанку, которая только что родила.
— Со смирением буду ждать вас, — обрадовалась Марфа.
— Простите, — вдруг обратилась к ней девушка, выбиравшая свечи у служки, — я ненароком слышала, как вы разговаривали с батюшкой. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Марфа с удивлением посмотрела на нее — барышня как барышня, правда, чертами как будто на Петю похожа. И сердце сразу забилось быстрее — может ли так быть, чтобы Господь ответил на одни только думы ее, а ведь она еще и не помолилась как следует, свечку не поставила за спасение души дочери своей несчастной, Анастасии?
— Я… — Марфа пристально вгляделась в лицо девушки, — я потеряла дитя, о котором ничего не знала много лет. А теперь у меня появилась надежда, вот я и пришла сюда, чтобы отыскать хотя бы какие-то следы в приходской книге — узнать о ее крестных, а, Бог даст, узнать, где она сама.
— Вы, должно быть, очень горюете? — участливо спросила девушка. — Даже представить себе не могу, каково это, потерять ребенка! Желаю вам добиться своего, но прошу вас — будьте осторожны.
— О чем вы, барышня? — растерялась Марфа.
— Иногда я думаю, что нам не следует пытаться узнать то, что Бог скрыл от нас.
— Вы говорите, как будто, и сами пережили такое.
— Моя сестра недавно пыталась проникнуть в тайны прошлого, и Господь за дерзость наказал ее безумием, — грустно промолвила девушки. — Она теперь одержима мыслью, что она — это совсем не она. И я пришла помолиться за спасение ее разума.
— Но как это может быть?
— Она думает, что она — не моя родная сестра и не дочь наших родителей, а какая-то девушка, чужая нам, но имени Анастасия.
Марфа вздрогнула — она-то вообразила, что Бог уже одарил ее радостью встречи с потерянной дочерью, а, оказалось, Всевышний только готовил ее к откровению. Неисповедимы пути Твои, Господи, велика мудрость и щедрость Твоя!..
— Постойте, — Марфа удержала собиравшуюся было уйти девушку, — расскажите, почему ваша сестра считает, что она — эта таинственная Анастасия?
— Видите ли, — вздохнула Соня — это была она. После неприятного разговора с Лизой Соня подумала, что обижаться на сестру — грех, обижаться — значит, потакать ее нелепым измышлением о их родстве. И тогда она решила просить заступничества у Господа и Святой покровительницы их семейства — Казанской Божией Матери.
— Судьба несправедливо и жестоко обошлась с моей сестрой, — продолжала Соня, — ей пришлось многое пережить, а страдания не проходят бесследно.
— Поверьте мне, — горячо воскликнула Марфа и осеклась под осуждающим взглядом служки, перейдя на шепот, — самое простое — решить, что кто-то безумен, вместо того, чтобы выяснить правду, которая часто оказываемся совершенно иной, чем мы представляли себе. И часто безумие и есть та самая правда.
— Вы говорите, как моя сестра, — обиделась Соня. — Да разве можно подозревать собственных родителей в том, что они сговорились не раскрывать тайну ее происхождения? Моя сестра уже и маменьку до слез довела, и папеньке, боюсь, грозит та же участь. Она думает, что маменька родила недоношенного ребенка, который сразу же и умер, но о его смерти никто не успел узнать, потому что маменьке удалось подменить своего младенца чужим. Той самой девочкой, по имени Анастасия.
— Господи Боже! — Марфа покачнулась и оперлась рукой на край стола, где были разложены свечи.
— Вот видите, — нахмурилась Соня, — даже вам эта история показалась неприятной. А все оттого, что сестрице не терпелось узнать то, что знать не следует. И ведь жила себе спокойно, а как нашла этот перстень, так сразу вся и переменилась.
— Перстень? — голос Марфы предательски задрожал.
— Все началось с него, — кивнула Соня. — Лиза нашла у своего мужа перстень с именем Анастасии, а потом вычитала в приходской книге, что эта Анастасия родилась в один с нею день.
— А кто? Кто твоя сестра? — Марфа схватилась за грудь — сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из нее.
— Лиза, Лиза Долгорукая, — пояснила Соня. — Мы уже давно с нею мучаемся — то она из дома в лес убежит и бродит там, как ведьма, то вот недавно могилу отца раскопала, а теперь еще и это — придумала, что она нам не родная.
— А вдруг — так оно и есть? — едва слышно прошептала Марфа.
— Как вам не стыдно! — рассердилась Соня. — Я с вами душевно разговаривала, а вы… Мы же с вами в храме Божьем — постыдились бы!
Соня капризно надула губки и ушла, не попрощавшись и не перекрестившись на выходе. Но Марфа даже и не взглянула на нее — значит, вот оно как было! Проклятая Сычиха солгала — отдала ее деточку ненавистной Долгорукой. Но больше этому не бывать — я сама верну себе своего ребенка, сказала себе Марфа и решительно направилась к имению Долгоруких…
— Ты заметила, как быстро повзрослели наши дети? — с нежностью спросил князь Петр, когда Долгорукая вернулась в его кабинет.
— Увы, — пожала плечами княгиня, — мы тоже не молодеем.
— Я думал, эта мысль тебя порадует, — растерялся Петр.
— Чего же хорошего в том, что дети выросли, и вместе с ними умножились проблемы, решать которые в нашем возрасте и состоянии здоровья все труднее.
— Но я рад, что, по крайней мере, ты поправилась, а Корф сдержал свое обещание и не стал преследовать тебя после выздоровления. Теперь мы снова вместе и сможем преодолеть любые трудности.
— Хотелось бы мне тебе верить… — вздохнула Долгорукая, подходя к мужу и обнимая его.
— Прости меня, Маша, прости! — воскликнул Петр, целуя ее руки. — Это все моя измена, я так виноват перед тобой.
— Мы оба не без греха, — кивнула княгиня, — я тоже сотворила ужасное…
— Ты подняла на меня руку, потому что любовь ослепила тебя, но все уже в прошлом.
— А эта женщина?
— Я не знаю ее и думать о ней не хочу. Надеюсь, что больше уже не увижу ее, и все будет по-прежнему, не правда ли, Машенька?
— А я даже не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня от тюрьмы, — потупилась Долгорукая.
— Ты моя жена, я не мог поступить иначе. Я люблю тебя. И оставим ворошить прошлое — клянусь, что никогда не дам тебе повода для ревности в будущем.
— Разумеется, — вдруг усмехнулась Долгорукая, — вряд ли у тебя теперь будет столько резвости, чтобы бегать по крепостным потаскухам.
— Маша! — вскричал князь Петр. — Зачем ты так? Я не покупал любовь Марфы. И потом — не ты ли сама оттолкнула меня от себя? После свадьбы ты была любящей женой, внимательной и доброй подругой мне, но потом все изменилось. После рождения детей ты стала слишком требовательной и все больше и больше думала только о деньгах!
— И ты обрел покой в объятиях дворовой девки? — взвилась в ответ Долгорукая.
— Марфа была кроткой и верной…
— А я изменяла тебе, сидя с твоими детьми?
— Если бы ты заботилась о детях, ты бы не пошла на убийство!
— Но это ты — ты довел меня до отчаянья. Я столько времени скрывала, что их отец живет с крепостной! Я сделала это ради их блага…
— Ради их блага, — с негодованием прервал ее князь Петр, — ты убила ни в чем не повинного барона Корфа, отняла имение у его сына, чтобы отдать в приданое картежнику и убийце Забалуеву?
— Ни в чем не повинного барона?! — расхохоталась Долгорукая. — А под чьей крышей ты распутничал со своей Марфой?!
— Машенька, — спохватился князь Петр, — зачем мы опять говорим об этом? Давай попробуем простить друг друга, и не надо больше никому мстить. Прости меня — я сказал лишнее. И сейчас нам обоим надо успокоиться. Попробуем быть терпимее друг к другу и более терпеливыми.
— Не больно ты был терпеливым прежде — ни дня не мог прожить без своей девки, — озлобленно глядя на мужа, сказала Долгорукая.
— Маша! Не начинай! — князь Петр схватился руками за голову. — Опять ты…
— Тебя послушать, так все наши беды из-за меня, — не успокаивалась Долгорукая.
— По-моему, ты все-таки рано перестала принимать лекарства, — не выдержал Петр.
— Вот ты, значит, как? Хочешь все на мое нездоровье списать? Свою вину на мои плечи переложить? Благородным прикидывался? «Это я фальшивые деньги жене передал», — передразнила князя Долгорукая. — А мне, что ты вину на себя принял, — все равно, ибо не моя это вина! Я к тем деньгам была непричастна! Чужая это вина, Забалуев мне те ассигнации подкинул.
— Господи, Маша, — князь Петр был бледен и выглядел измученным, — неужели же ты никогда не простишь меня? Ведь ни минуты не было, чтобы я не пожалел о содеянном.
— А у меня не было минуты, чтобы я не думала об этом! — воскликнула Долгорукая.
— Маша, умоляю, — устало произнес князь Петр, — давай перевернем эту страницу и начнем новую жизнь.
— Ненавижу, — прошипела Долгорукая, — как же я тебя ненавижу!
Она хотела было сказать еще что-то, но неожиданно дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Марфа — простоволосая, с горящими от гнева глазами.
— Ты! — вскричал князь Петр. — Что ты здесь делаешь? Марфа, ты же обещала никогда не появляться в нашем доме.
— Это было до того, как я узнала, что ребенок, которого я от тебя родила, жив, — торжествующе провозгласила Марфа. — Наша с тобой дочь жива. Наша девочка, появившаяся на свет через несколько месяцев после того, как ты продал меня барону Корфу.
— Ах! — вскричала Долгорукая и, лишаясь чувств, медленно опустилась в кресло рядом со столом, за которым по обыкновению сидел малоподвижный после ранения князь Петр.
— Я не верю тебе, — грозным тоном сказал он, обращаясь к Марфе.
— Не веришь? — рассмеялась она:
— У Сычихи спроси, она принимала роды.
— Если это так, — все еще недоверчиво смотрел на нее Петр, — почему прежде молчала? Почему не сказала об этом?
— Сычиха убедила меня, что ребенок умер, но теперь все раскрылось. И то кольцо, что ты подарил мне — помнишь, ты хотел, чтобы я родила тебе дочку и даже выбрал имя для нее — Анастасия? Теперь это кольцо у нее в руках — она жива, и я заберу ее у тебя.
— О чем ты говоришь, Марфа? — не понял князь Петр. — И перестань придумывать ребенка, которого у тебя никогда не было.
— Господь свидетель! — Марфа подняла указующий перст к небу. — А не веришь — спроси у своей жены.
— Маша? — растерялся князь. — При чем здесь Маша?
— А? Что? — очнулась Долгорукая и безумным взглядом обвела комнату. — О чем мой муж должен у меня спрашивать?
— Ты, ты украла нашего ребенка! Душегубка и воровка! — закричала Марфа.
— Петр Михайлович, — властно сказала Долгорукая, вставая с кресла, — сделайте милость, избавьте меня от своей девки.
— Марфа, опомнись, что ты творишь! — Петр попытался встать, дабы выставить Марфу за дверь, но она, не глядя на него, бросилась к Долгорукой.
— Она украла моего ребенка и воспитала, как собственного. И этот ребенок — Лиза!
— Марфа, я прошу тебя… — Петр, наконец, встал и заслонил собой жену.
— Да она больна. — выглянула из-за его спины Долгорукая.
— Нет, это ты больна, ты одержимая. Ты готова сделать все, только бы он остался с тобой!
— Марфа, не кричи, — увещевал ее князь Петр. — Лиза — моя дочь…
— И моя! И имя ей — Анастасия! — прервала его Марфа. — Нет в приходской книге записи о рождении и крещении Лизы Долгорукой, а Настя есть. Наша Настя!
— Да мало ли детей рождаются в один день, — невозмутимо пожала плечами Долгорукая.
— Марфа, Лиза не твоя дочь, — тихо сказал Петр, — и никто не крал у тебя девочку. Твой ребенок умер, но, даже если бы я и знал о нем, это ничего не изменило бы в наших с тобой отношениях. Я принял решение, я вернулся в семью, и прошу оставить нас в покое.
— Господи, прости ее грешную, не ведает, что говорит, — кивнула Долгорукая.
— Петя, опомнись, — Марфа в ужасе уставилась на князя. — Посмотри на нее, с кем ты живешь?!
Ведь это она стреляла в тебя. Она отравила барона. Корфа. Ты думаешь, она не может украсть ребенка?
— Петр Михайлович, — требовательно сказала Долгорукая, — я не желаю более в собственном доме слушать эти бредни сумасшедшей. Сделай же что-нибудь, и немедленно!
— Дмитрий! — закричал князь Петр и стал, что было сил, трясти колокольчик. — Дмитрий, да где ты запропастился, мерзавец?!
— Ты прогоняешь меня? — прошептала Марфа.
— Да, — кивнул князь Петр, — ты должна уйти.
— О, я даже не знаю, кто из вас худшее чудовище — она или ты…
— Дмитрий, проводи гостью, — сухо велел князь Петр прибежавшему на его крик слуге. Дмитрий тут же пребольно схватил Марфу за руку, но она вырвалась и с ненавистью посмотрела на князя.
— Что, что мне сделать для того, чтобы ты поверил?
— Уйти, — отвернулся от нее князь Петр.
— Ты предал меня, предал нашу дочь, — обреченным тоном произнесла Марфа. — Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, да как бы поздно не оказалось.
— Что это было, Петя? — Долгорукая с невинным взглядом обратилась к мужу, когда Марфа, подталкиваемая Дмитрием, вышла из кабинета. — Надеюсь, ты не думаешь, что в словах этой женщины есть хотя бы капля правды? Лиза — наша дочь, она не умирала, ее никто не подменял. Боже мой, я, конечно, не ангел, но на такую дикость не решилась бы.
— Я не сомневаюсь, что Лиза — наш ребенок, но… — в задумчивости протянул князь Петр.
— Что должно означать это «но»? — удивилась Долгорукая.
— Единственное, что я понял из всей той околесицы, что наговорила здесь Марфа, — я понял, что у меня могла быть еще одна дочь. И, если она не умерла, то где она?
— Теперь я понимаю, почему ты продал ее Корфу… — страшным голосом сказала Долгорукая.
— Маша, я сделал это только для того, чтобы не волновать тебя. Я думал о спокойствии — твоем и детей. Послушай, — взмолился князь Петр, — я уже покаялся в своем грехе. Я говорил тебе не раз, неоднократно — это самая ужасная ошибка в моей жизни. И я прошу, чтобы ты, наконец, решилась и простила меня.
— И кто-то еще может удивляться, что я мстила вам с Корфом! — вскричала Долгорукая. — Да вас не убить — вас четвертовать надо было. Разорвать! Петя, ты будешь в аду гореть, на медленном огне. О, Господи! Лучше бы ты сидел в тюрьме за фальшивые деньги. Как же я тебя ненавижу! Я видеть тебя не могу!
— Маша, Машенька…
— Об одном лишь жалею, — Долгорукая остановила на муже уничтожающий взгляд и, прежде чем уйти, со злостью бросила ему в лицо, — как я жалею, что не убила тебя тогда…
Изгнанная из дома, Марфа медленно побрела в сторону родового кладбища Долгоруких. У недавней могилы Петра она увидела Лизу, которая в оцепенении стояла у поваленного памятника и смотрела на раскопанную дыру в земле, как .будто оттуда начиналась дорога в бездну.
— Так кто же я? — сама с собой говорила Лиза. — Елизавета? Анастасия? Господи, подскажи, просвети!
— Девочка моя… — прошептала Марфа.
— Что вам угодно? — вздрогнула Лиза, обернувшись на чужой голос. — Это вы? Что вам надо здесь? Уходите, вы и так сделали немало, чтобы жизнь в нашей семье пошла прахом.
— В вашей? А твоя ли она, эта семья?
— Что вы хотите этим сказать?
— Не гневайся на меня, милая, — ласково сказала Марфа. — За свою вину перед тобой я уже получила сполна.
— Я ничего не желаю знать и лишь хочу чтобы вы навсегда исчезли из моей жизни! — воскликнула Лиза и хотела было уйти, но Марфа преградила ей путь.
— Но это невозможно — мы связаны с тобой, мы — это одно целое, Настенька моя, бедная!
— Что? — растерялась Лиза. — Не может быть! Этого просто не может быть.
— Тебя отняли у меня, — расплакалась Марфа, — но Господь услышал мои молитвы — ты нашлась, и теперь я никому тебя не отдам и никуда от себя не отпущу.
— Оставь меня! — Лиза пыталась уклониться от ее объятий.
— Доченька моя! Я ведь тебе не чужая, — Марфа гладила ее по голове, брала за руки и целовала их. — Если бы ты только знала, как я мечтала прижать тебя к себе, посидеть с тобой, поговорить. Ты — моя дочь, моя любимая единственная дочь.
— Плохо мне, очень плохо, — Лиза почувствовала, что от волнения теряет сознание. — Я ничего не понимаю. Оставьте меня. Я пойду домой, я должна расспросить обо всем маменьку.
— Ты не веришь мне? — участливо спросила Марфа.
— Я.., я боюсь поверить, — всхлипнула Лиза, и слезы градом хлынули из ее глаз.
— А ты не бойся, — улыбнулась Марфа, — ты поплачь — и обман, как рукой снимет. Святая вода потечет, и душа твоя очистится — ты поймешь, что все это время эта ужасная женщина оттого только и мучила тебя, что знала — ты плод любви твоего отца и твоей настоящей матери.
— Но как же… — плакала Лиза.
— Прими правду и не противься судьбе. Я — твоя мать, а ты — моя дочь. Идем со мной. Нам так о многом надо рассказать друг другу.
— Но куда мы пойдем?
— Хотя бы на край света — лишь подальше от этого ужасного дома, где с тобой так жестоко обошлись. Ты не переживай, теперь я стану заботиться о тебе, — кивнула Марфа. — Я давно вольную получила, и денег у меня достаточно. Мы с тобой не пропадем. Будем жить душа в душу, никто нам не нужен, главное — позабыть обо всем, что разделяло нас.
— Все это так неожиданно, так странно, — Лиза, казалось, плыла по течению — эта женщина словно околдовала ее своими речами, и Лиза подчинилась ей, пошла следом.
— Ты останешься со мной, — Марфа взяла ее за руку и повела за собой, — навсегда. Мы будем вместе, и больше никакая сила не разведет нас с тобой.
Глава 5. Женское счастье
— Со смирением буду ждать вас, — обрадовалась Марфа.
— Простите, — вдруг обратилась к ней девушка, выбиравшая свечи у служки, — я ненароком слышала, как вы разговаривали с батюшкой. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Марфа с удивлением посмотрела на нее — барышня как барышня, правда, чертами как будто на Петю похожа. И сердце сразу забилось быстрее — может ли так быть, чтобы Господь ответил на одни только думы ее, а ведь она еще и не помолилась как следует, свечку не поставила за спасение души дочери своей несчастной, Анастасии?
— Я… — Марфа пристально вгляделась в лицо девушки, — я потеряла дитя, о котором ничего не знала много лет. А теперь у меня появилась надежда, вот я и пришла сюда, чтобы отыскать хотя бы какие-то следы в приходской книге — узнать о ее крестных, а, Бог даст, узнать, где она сама.
— Вы, должно быть, очень горюете? — участливо спросила девушка. — Даже представить себе не могу, каково это, потерять ребенка! Желаю вам добиться своего, но прошу вас — будьте осторожны.
— О чем вы, барышня? — растерялась Марфа.
— Иногда я думаю, что нам не следует пытаться узнать то, что Бог скрыл от нас.
— Вы говорите, как будто, и сами пережили такое.
— Моя сестра недавно пыталась проникнуть в тайны прошлого, и Господь за дерзость наказал ее безумием, — грустно промолвила девушки. — Она теперь одержима мыслью, что она — это совсем не она. И я пришла помолиться за спасение ее разума.
— Но как это может быть?
— Она думает, что она — не моя родная сестра и не дочь наших родителей, а какая-то девушка, чужая нам, но имени Анастасия.
Марфа вздрогнула — она-то вообразила, что Бог уже одарил ее радостью встречи с потерянной дочерью, а, оказалось, Всевышний только готовил ее к откровению. Неисповедимы пути Твои, Господи, велика мудрость и щедрость Твоя!..
— Постойте, — Марфа удержала собиравшуюся было уйти девушку, — расскажите, почему ваша сестра считает, что она — эта таинственная Анастасия?
— Видите ли, — вздохнула Соня — это была она. После неприятного разговора с Лизой Соня подумала, что обижаться на сестру — грех, обижаться — значит, потакать ее нелепым измышлением о их родстве. И тогда она решила просить заступничества у Господа и Святой покровительницы их семейства — Казанской Божией Матери.
— Судьба несправедливо и жестоко обошлась с моей сестрой, — продолжала Соня, — ей пришлось многое пережить, а страдания не проходят бесследно.
— Поверьте мне, — горячо воскликнула Марфа и осеклась под осуждающим взглядом служки, перейдя на шепот, — самое простое — решить, что кто-то безумен, вместо того, чтобы выяснить правду, которая часто оказываемся совершенно иной, чем мы представляли себе. И часто безумие и есть та самая правда.
— Вы говорите, как моя сестра, — обиделась Соня. — Да разве можно подозревать собственных родителей в том, что они сговорились не раскрывать тайну ее происхождения? Моя сестра уже и маменьку до слез довела, и папеньке, боюсь, грозит та же участь. Она думает, что маменька родила недоношенного ребенка, который сразу же и умер, но о его смерти никто не успел узнать, потому что маменьке удалось подменить своего младенца чужим. Той самой девочкой, по имени Анастасия.
— Господи Боже! — Марфа покачнулась и оперлась рукой на край стола, где были разложены свечи.
— Вот видите, — нахмурилась Соня, — даже вам эта история показалась неприятной. А все оттого, что сестрице не терпелось узнать то, что знать не следует. И ведь жила себе спокойно, а как нашла этот перстень, так сразу вся и переменилась.
— Перстень? — голос Марфы предательски задрожал.
— Все началось с него, — кивнула Соня. — Лиза нашла у своего мужа перстень с именем Анастасии, а потом вычитала в приходской книге, что эта Анастасия родилась в один с нею день.
— А кто? Кто твоя сестра? — Марфа схватилась за грудь — сердце, казалось, сейчас выпрыгнет из нее.
— Лиза, Лиза Долгорукая, — пояснила Соня. — Мы уже давно с нею мучаемся — то она из дома в лес убежит и бродит там, как ведьма, то вот недавно могилу отца раскопала, а теперь еще и это — придумала, что она нам не родная.
— А вдруг — так оно и есть? — едва слышно прошептала Марфа.
— Как вам не стыдно! — рассердилась Соня. — Я с вами душевно разговаривала, а вы… Мы же с вами в храме Божьем — постыдились бы!
Соня капризно надула губки и ушла, не попрощавшись и не перекрестившись на выходе. Но Марфа даже и не взглянула на нее — значит, вот оно как было! Проклятая Сычиха солгала — отдала ее деточку ненавистной Долгорукой. Но больше этому не бывать — я сама верну себе своего ребенка, сказала себе Марфа и решительно направилась к имению Долгоруких…
— Ты заметила, как быстро повзрослели наши дети? — с нежностью спросил князь Петр, когда Долгорукая вернулась в его кабинет.
— Увы, — пожала плечами княгиня, — мы тоже не молодеем.
— Я думал, эта мысль тебя порадует, — растерялся Петр.
— Чего же хорошего в том, что дети выросли, и вместе с ними умножились проблемы, решать которые в нашем возрасте и состоянии здоровья все труднее.
— Но я рад, что, по крайней мере, ты поправилась, а Корф сдержал свое обещание и не стал преследовать тебя после выздоровления. Теперь мы снова вместе и сможем преодолеть любые трудности.
— Хотелось бы мне тебе верить… — вздохнула Долгорукая, подходя к мужу и обнимая его.
— Прости меня, Маша, прости! — воскликнул Петр, целуя ее руки. — Это все моя измена, я так виноват перед тобой.
— Мы оба не без греха, — кивнула княгиня, — я тоже сотворила ужасное…
— Ты подняла на меня руку, потому что любовь ослепила тебя, но все уже в прошлом.
— А эта женщина?
— Я не знаю ее и думать о ней не хочу. Надеюсь, что больше уже не увижу ее, и все будет по-прежнему, не правда ли, Машенька?
— А я даже не поблагодарила тебя за то, что ты спас меня от тюрьмы, — потупилась Долгорукая.
— Ты моя жена, я не мог поступить иначе. Я люблю тебя. И оставим ворошить прошлое — клянусь, что никогда не дам тебе повода для ревности в будущем.
— Разумеется, — вдруг усмехнулась Долгорукая, — вряд ли у тебя теперь будет столько резвости, чтобы бегать по крепостным потаскухам.
— Маша! — вскричал князь Петр. — Зачем ты так? Я не покупал любовь Марфы. И потом — не ты ли сама оттолкнула меня от себя? После свадьбы ты была любящей женой, внимательной и доброй подругой мне, но потом все изменилось. После рождения детей ты стала слишком требовательной и все больше и больше думала только о деньгах!
— И ты обрел покой в объятиях дворовой девки? — взвилась в ответ Долгорукая.
— Марфа была кроткой и верной…
— А я изменяла тебе, сидя с твоими детьми?
— Если бы ты заботилась о детях, ты бы не пошла на убийство!
— Но это ты — ты довел меня до отчаянья. Я столько времени скрывала, что их отец живет с крепостной! Я сделала это ради их блага…
— Ради их блага, — с негодованием прервал ее князь Петр, — ты убила ни в чем не повинного барона Корфа, отняла имение у его сына, чтобы отдать в приданое картежнику и убийце Забалуеву?
— Ни в чем не повинного барона?! — расхохоталась Долгорукая. — А под чьей крышей ты распутничал со своей Марфой?!
— Машенька, — спохватился князь Петр, — зачем мы опять говорим об этом? Давай попробуем простить друг друга, и не надо больше никому мстить. Прости меня — я сказал лишнее. И сейчас нам обоим надо успокоиться. Попробуем быть терпимее друг к другу и более терпеливыми.
— Не больно ты был терпеливым прежде — ни дня не мог прожить без своей девки, — озлобленно глядя на мужа, сказала Долгорукая.
— Маша! Не начинай! — князь Петр схватился руками за голову. — Опять ты…
— Тебя послушать, так все наши беды из-за меня, — не успокаивалась Долгорукая.
— По-моему, ты все-таки рано перестала принимать лекарства, — не выдержал Петр.
— Вот ты, значит, как? Хочешь все на мое нездоровье списать? Свою вину на мои плечи переложить? Благородным прикидывался? «Это я фальшивые деньги жене передал», — передразнила князя Долгорукая. — А мне, что ты вину на себя принял, — все равно, ибо не моя это вина! Я к тем деньгам была непричастна! Чужая это вина, Забалуев мне те ассигнации подкинул.
— Господи, Маша, — князь Петр был бледен и выглядел измученным, — неужели же ты никогда не простишь меня? Ведь ни минуты не было, чтобы я не пожалел о содеянном.
— А у меня не было минуты, чтобы я не думала об этом! — воскликнула Долгорукая.
— Маша, умоляю, — устало произнес князь Петр, — давай перевернем эту страницу и начнем новую жизнь.
— Ненавижу, — прошипела Долгорукая, — как же я тебя ненавижу!
Она хотела было сказать еще что-то, но неожиданно дверь кабинета распахнулась, и на пороге появилась Марфа — простоволосая, с горящими от гнева глазами.
— Ты! — вскричал князь Петр. — Что ты здесь делаешь? Марфа, ты же обещала никогда не появляться в нашем доме.
— Это было до того, как я узнала, что ребенок, которого я от тебя родила, жив, — торжествующе провозгласила Марфа. — Наша с тобой дочь жива. Наша девочка, появившаяся на свет через несколько месяцев после того, как ты продал меня барону Корфу.
— Ах! — вскричала Долгорукая и, лишаясь чувств, медленно опустилась в кресло рядом со столом, за которым по обыкновению сидел малоподвижный после ранения князь Петр.
— Я не верю тебе, — грозным тоном сказал он, обращаясь к Марфе.
— Не веришь? — рассмеялась она:
— У Сычихи спроси, она принимала роды.
— Если это так, — все еще недоверчиво смотрел на нее Петр, — почему прежде молчала? Почему не сказала об этом?
— Сычиха убедила меня, что ребенок умер, но теперь все раскрылось. И то кольцо, что ты подарил мне — помнишь, ты хотел, чтобы я родила тебе дочку и даже выбрал имя для нее — Анастасия? Теперь это кольцо у нее в руках — она жива, и я заберу ее у тебя.
— О чем ты говоришь, Марфа? — не понял князь Петр. — И перестань придумывать ребенка, которого у тебя никогда не было.
— Господь свидетель! — Марфа подняла указующий перст к небу. — А не веришь — спроси у своей жены.
— Маша? — растерялся князь. — При чем здесь Маша?
— А? Что? — очнулась Долгорукая и безумным взглядом обвела комнату. — О чем мой муж должен у меня спрашивать?
— Ты, ты украла нашего ребенка! Душегубка и воровка! — закричала Марфа.
— Петр Михайлович, — властно сказала Долгорукая, вставая с кресла, — сделайте милость, избавьте меня от своей девки.
— Марфа, опомнись, что ты творишь! — Петр попытался встать, дабы выставить Марфу за дверь, но она, не глядя на него, бросилась к Долгорукой.
— Она украла моего ребенка и воспитала, как собственного. И этот ребенок — Лиза!
— Марфа, я прошу тебя… — Петр, наконец, встал и заслонил собой жену.
— Да она больна. — выглянула из-за его спины Долгорукая.
— Нет, это ты больна, ты одержимая. Ты готова сделать все, только бы он остался с тобой!
— Марфа, не кричи, — увещевал ее князь Петр. — Лиза — моя дочь…
— И моя! И имя ей — Анастасия! — прервала его Марфа. — Нет в приходской книге записи о рождении и крещении Лизы Долгорукой, а Настя есть. Наша Настя!
— Да мало ли детей рождаются в один день, — невозмутимо пожала плечами Долгорукая.
— Марфа, Лиза не твоя дочь, — тихо сказал Петр, — и никто не крал у тебя девочку. Твой ребенок умер, но, даже если бы я и знал о нем, это ничего не изменило бы в наших с тобой отношениях. Я принял решение, я вернулся в семью, и прошу оставить нас в покое.
— Господи, прости ее грешную, не ведает, что говорит, — кивнула Долгорукая.
— Петя, опомнись, — Марфа в ужасе уставилась на князя. — Посмотри на нее, с кем ты живешь?!
Ведь это она стреляла в тебя. Она отравила барона. Корфа. Ты думаешь, она не может украсть ребенка?
— Петр Михайлович, — требовательно сказала Долгорукая, — я не желаю более в собственном доме слушать эти бредни сумасшедшей. Сделай же что-нибудь, и немедленно!
— Дмитрий! — закричал князь Петр и стал, что было сил, трясти колокольчик. — Дмитрий, да где ты запропастился, мерзавец?!
— Ты прогоняешь меня? — прошептала Марфа.
— Да, — кивнул князь Петр, — ты должна уйти.
— О, я даже не знаю, кто из вас худшее чудовище — она или ты…
— Дмитрий, проводи гостью, — сухо велел князь Петр прибежавшему на его крик слуге. Дмитрий тут же пребольно схватил Марфу за руку, но она вырвалась и с ненавистью посмотрела на князя.
— Что, что мне сделать для того, чтобы ты поверил?
— Уйти, — отвернулся от нее князь Петр.
— Ты предал меня, предал нашу дочь, — обреченным тоном произнесла Марфа. — Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, да как бы поздно не оказалось.
— Что это было, Петя? — Долгорукая с невинным взглядом обратилась к мужу, когда Марфа, подталкиваемая Дмитрием, вышла из кабинета. — Надеюсь, ты не думаешь, что в словах этой женщины есть хотя бы капля правды? Лиза — наша дочь, она не умирала, ее никто не подменял. Боже мой, я, конечно, не ангел, но на такую дикость не решилась бы.
— Я не сомневаюсь, что Лиза — наш ребенок, но… — в задумчивости протянул князь Петр.
— Что должно означать это «но»? — удивилась Долгорукая.
— Единственное, что я понял из всей той околесицы, что наговорила здесь Марфа, — я понял, что у меня могла быть еще одна дочь. И, если она не умерла, то где она?
— Теперь я понимаю, почему ты продал ее Корфу… — страшным голосом сказала Долгорукая.
— Маша, я сделал это только для того, чтобы не волновать тебя. Я думал о спокойствии — твоем и детей. Послушай, — взмолился князь Петр, — я уже покаялся в своем грехе. Я говорил тебе не раз, неоднократно — это самая ужасная ошибка в моей жизни. И я прошу, чтобы ты, наконец, решилась и простила меня.
— И кто-то еще может удивляться, что я мстила вам с Корфом! — вскричала Долгорукая. — Да вас не убить — вас четвертовать надо было. Разорвать! Петя, ты будешь в аду гореть, на медленном огне. О, Господи! Лучше бы ты сидел в тюрьме за фальшивые деньги. Как же я тебя ненавижу! Я видеть тебя не могу!
— Маша, Машенька…
— Об одном лишь жалею, — Долгорукая остановила на муже уничтожающий взгляд и, прежде чем уйти, со злостью бросила ему в лицо, — как я жалею, что не убила тебя тогда…
Изгнанная из дома, Марфа медленно побрела в сторону родового кладбища Долгоруких. У недавней могилы Петра она увидела Лизу, которая в оцепенении стояла у поваленного памятника и смотрела на раскопанную дыру в земле, как .будто оттуда начиналась дорога в бездну.
— Так кто же я? — сама с собой говорила Лиза. — Елизавета? Анастасия? Господи, подскажи, просвети!
— Девочка моя… — прошептала Марфа.
— Что вам угодно? — вздрогнула Лиза, обернувшись на чужой голос. — Это вы? Что вам надо здесь? Уходите, вы и так сделали немало, чтобы жизнь в нашей семье пошла прахом.
— В вашей? А твоя ли она, эта семья?
— Что вы хотите этим сказать?
— Не гневайся на меня, милая, — ласково сказала Марфа. — За свою вину перед тобой я уже получила сполна.
— Я ничего не желаю знать и лишь хочу чтобы вы навсегда исчезли из моей жизни! — воскликнула Лиза и хотела было уйти, но Марфа преградила ей путь.
— Но это невозможно — мы связаны с тобой, мы — это одно целое, Настенька моя, бедная!
— Что? — растерялась Лиза. — Не может быть! Этого просто не может быть.
— Тебя отняли у меня, — расплакалась Марфа, — но Господь услышал мои молитвы — ты нашлась, и теперь я никому тебя не отдам и никуда от себя не отпущу.
— Оставь меня! — Лиза пыталась уклониться от ее объятий.
— Доченька моя! Я ведь тебе не чужая, — Марфа гладила ее по голове, брала за руки и целовала их. — Если бы ты только знала, как я мечтала прижать тебя к себе, посидеть с тобой, поговорить. Ты — моя дочь, моя любимая единственная дочь.
— Плохо мне, очень плохо, — Лиза почувствовала, что от волнения теряет сознание. — Я ничего не понимаю. Оставьте меня. Я пойду домой, я должна расспросить обо всем маменьку.
— Ты не веришь мне? — участливо спросила Марфа.
— Я.., я боюсь поверить, — всхлипнула Лиза, и слезы градом хлынули из ее глаз.
— А ты не бойся, — улыбнулась Марфа, — ты поплачь — и обман, как рукой снимет. Святая вода потечет, и душа твоя очистится — ты поймешь, что все это время эта ужасная женщина оттого только и мучила тебя, что знала — ты плод любви твоего отца и твоей настоящей матери.
— Но как же… — плакала Лиза.
— Прими правду и не противься судьбе. Я — твоя мать, а ты — моя дочь. Идем со мной. Нам так о многом надо рассказать друг другу.
— Но куда мы пойдем?
— Хотя бы на край света — лишь подальше от этого ужасного дома, где с тобой так жестоко обошлись. Ты не переживай, теперь я стану заботиться о тебе, — кивнула Марфа. — Я давно вольную получила, и денег у меня достаточно. Мы с тобой не пропадем. Будем жить душа в душу, никто нам не нужен, главное — позабыть обо всем, что разделяло нас.
— Все это так неожиданно, так странно, — Лиза, казалось, плыла по течению — эта женщина словно околдовала ее своими речами, и Лиза подчинилась ей, пошла следом.
— Ты останешься со мной, — Марфа взяла ее за руку и повела за собой, — навсегда. Мы будем вместе, и больше никакая сила не разведет нас с тобой.
Глава 5. Женское счастье
После отъезда Андрея в Петербург Татьяна места себе не находила — в доме воцарилась Наташа, и все теперь крутилось вокруг нее. Князь Петр с умилением взирал на то единодушие, которое установилось между его женой и невестой Андрея. Женщины постоянно щебетали, обсуждая свадебные планы, а Соня, как привязанная, ходила за ними и все норовила вмешаться со своими предложениями. Правда, ее советов никто особенно не слушал, но и не лишал возможности чувствовать свою сопричастность к такому важному делу, как подготовка к свадьбе.
Видеть все это было для Татьяны невыносимым — она никак не могла понять, почему Андрей столь жестоко обошелся с нею. Для чего дал надежду и за что потом унизил и растоптал то светлое, что еще теплилось в ее душе. Татьяна искренне любила Андрея и видела — он отвечает ей взаимностью, но приехала Наташа, и очевидное превратилось в мираж и рассеялось, как ночной кошмар. А Наташа не только, казалось бы, ничего не замечала — наоборот, без конца гоняла Татьяну за всякой всячиной и по любому поводу звонила в колокольчик.
Поначалу Татьяна думала, что она делает это специально, но потом поняла — нет, просто барышня привыкла так жить. Наташа представлялась ей домашней любимицей, избалованной родителями и няньками и с удовольствием игравшей в замечательную игру про жениха и невесту. Она, похоже, распоряжалась Андреем, как своей куклой, и — что самое страшное! — Андрей и не выказывал никакого недовольства своей ролью. А уж с каким азартом во все это окунулись остальные домочадцы Долгоруких — и того понятней.
И однажды Татьяне стало до того тоскливо и муторно, что она решила — пришло время избавиться от своей несчастной любви. Она кинулась искать Сычиху — та непременно дала бы ей каких-нибудь отворотных снадобий, но ее и след простыл — избушка стояла пустая и холодная. Может, Варвара знает, где Сычиха, подумала Татьяна и отправилась к Корфам.
По дороге ей несколько раз становилось плохо — Татьяну шатало, и деревья вокруг плыли у нее перед глазами. Про себя Татьяна несколько раз недобрым словом помянула жизнерадостную Наташу — та своей прытью кого угодно могла извести, уж такая барышня непоседливая. А командовать любит не меньше самой Долгорукой. Вот уж точно была бы сапогу пара, — усмехнулась Татьяна.
— Что это с тобой, Танечка? — заботливо спросила Варвара, когда Татьяна добралась до имения Корфов. — Да ты сядь, сядь, на тебе лица нет! Ты уж извини, что без рук я — видишь, рыбу разделываю.
Варвара для пущей убедительности вытянула перед Татьяной ладони, остро пахнувшие свежей рыбой, и Татьяна беззвучно рухнула на пол.
— Боженьки мои! — вскричала Варвара и бросилась отмывать руки.
Наскоро счесав чешую, она тщательно вытерла их сухим полотенцем и уже только тогда принялась поднимать Татьяну. Варвара подтащила ее к буфету и прислонила спиною к дверцам, потом достала из соседнего стола склянку с нашатырем и быстрым движением пронесла сосуд близ Татьяниного лица. Через мгновение Татьяна застонала — ресницы дрогнули, на скулах появились признаки румянца.
— Ты, девка, меня так больше не пугай, — покачала головой Варвара, когда Татьяна открыла глаза, — , стара я уже стала для таких фокусов.
Варвара еще раз дала Татьяне нюхнуть нашатыря и убрала пузырек. Потом подала ей руку и велела: «Обопрись-ка, да поднимайся, нечего тебе в твоем положении на полу рассиживаться, сама знаешь, по полу всегда холод идет».
— О чем ты, Варвара? — не поняла Татьяна, присев на стул в другом углу кухни, подальше от разделочного стола — от одного взгляда на источавшую ароматы рыбу ее опять было в сторону повело.
— Ты вот что, — с сочувствием глядя на нее, сказала Варвара, — в обморок падать прекрати, а я сейчас вернусь.
Господи, расстроилась Татьяна, до чего же я слаба стала — привычный, вроде, путь прошла, а утомилась, точно весь день на поле пропахалась. Довела меня кручина, нет уже ни сил, ни терпения.
— На-ка, выпей, тебе сейчас самое то, — Варвара подала ей кружку холодного молока — только что из погреба, кувшин даже запотел.
— Спасибо, Варя, — кивнула Татьяна и отпила из кружки — прохладная жидкость успокоила и отрезвила, — уж и не знаю, как тебя благодарить. Ты прости, что пришлось тебя беспокоить. Не думала, что вот так запросто развалиться могу.
— Да ты особенно не извиняйся, — сочувственно сказала Варвара, — в твоем положении — обычное дело в обморок падать. Когда ждешь-то?
— Чего? — растерялась Татьяна.
— Не чего — кого, — улыбнулась Варвара и добавила, — ты пей, пей, а то опять, того и гляди, упадешь, а мне ужин готовить надо. Суп из сазана подавать велено.
— Не пойму я тебя что-то, Варвара, — нахмурилась Татьяна.
— А чего тут понимать! — весело сказала та, вспарывая очередной рыбине брюхо, — Татьяна поморщилась, но молоко свое дело сделало — ее не повело, и приступа тошноты как не бывало. — Меня, девонька, не проведешь! Я не первый год на свете живу и в таких делах не ошибаюсь.
— Господи, да можешь же ты прямо говорить! — всплеснула руками Татьяна. — Чего ты хочешь-то от меня?
— Ждешь ты, девка, малого ждешь, ясно, как божий день!
Татьяна побледнела и поставила кружку на стол.
— Да ты что, Варя! — воскликнула она. — Думай, что говоришь-то!
— А ты мне зубы не заговаривай, — покачала головой Варвара, — я и без тебя вижу, что к лету родишь.
— К лету? — вздрогнула Татьяна.
— Ничего, ничего, не робей — не ты первая, не ты последняя. Отец-то кто? Из ваших? Чего стыдишься-то? Дело житейское. Или… — Варвара пристально посмотрела на окаменевшую от известия Татьяну. — Не темни со мной — барин это?
— Ой, Варвара, — тоненько так всхлипнула она, — и не спрашивай, не могу я сказать.
— А и говорить ни к чему — сама догадалась. Значит, барин. Андрей Петрович.
Татьяна помотала головой и затихла.
— Сычиху-то зачем искала? — Варвара с подозрением посмотрела на Татьяну. — Если что дурное удумала — своими руками удушу.
— Что ты, Варя, — испугалась Татьяна. — Я зелья отворотного попросить хотела. Бросил меня Андрей Петрович, совсем бросил.
— Вона как! — нахмурилась Варвара и на время оставила чистить рыбу. — А мне сказывали, будто благороднее его на всем белом свете нет.
— Так оно и есть, Варя, — сквозь слезы прошептала Татьяна.
— Был бы благородным, помог бы тебе — вольную дал, о ребеночке заботился.
— Так ведь не знает он, я и сама-то от тебя сейчас узнала.
— Дура ты, Танька, — Варвара озабоченно посмотрела на нее, — делать-то что собираешься?
— Не знаю я, Варя! — вдруг вскричала Татьяна и зарыдала во весь голос — Варвара испугалась и кинулась ее утешать.
— Ты погоди, погоди, не бейся! Мы что-нибудь придумаем. Барин-то где?
— В столицу уехал, Лизу из беды выручать.
— Вот видишь, ее выручит — о тебе подумает.
— Да куда ему — женится он, Варя! Все сейчас к свадьбе готовятся — не до меня здесь, — безысходно махнула рукой Татьяна. — Пойду я. Нет у меня никакой надежды, и жизни не будет.
— А ну-ка постой, — преградила ей дорогу Варвара. — Не нравится мне твое настроение, девка. Ох, не нравится!
— Да каким же ему быть? — воскликнула Татьяна. — Не хочу я этого ребенка. Андрей Петрович меня больше не любит и ребенка моего не полюбит. А без любви так лучше не родиться на свет.
— А ты что — князя в мужья захотела? Избаловали тебя хозяева. Живешь, как у Христа за пазухой, а места своего не знаешь.
— Вот спасибо тебе, — с обидой сказала Татьяна. — Утешила!
— Выгоды ты своей не понимаешь — тебя же в доме как родную почитают. Князь Петр Михайлович — тоже хороший человек. Не дадут пропасть ребеночку — и воспитание дадут, и хорошим манерам обучат.
— Да на что холопу манеры!
— А вот Аня наша, посмотри, скоро будет играть в императорском театре, — с гордостью сказала Варвара.
— Твоими бы устами, — Татьяна поднялась и направилась к выходу. — Ничем ты мне не можешь помочь.
Видеть все это было для Татьяны невыносимым — она никак не могла понять, почему Андрей столь жестоко обошелся с нею. Для чего дал надежду и за что потом унизил и растоптал то светлое, что еще теплилось в ее душе. Татьяна искренне любила Андрея и видела — он отвечает ей взаимностью, но приехала Наташа, и очевидное превратилось в мираж и рассеялось, как ночной кошмар. А Наташа не только, казалось бы, ничего не замечала — наоборот, без конца гоняла Татьяну за всякой всячиной и по любому поводу звонила в колокольчик.
Поначалу Татьяна думала, что она делает это специально, но потом поняла — нет, просто барышня привыкла так жить. Наташа представлялась ей домашней любимицей, избалованной родителями и няньками и с удовольствием игравшей в замечательную игру про жениха и невесту. Она, похоже, распоряжалась Андреем, как своей куклой, и — что самое страшное! — Андрей и не выказывал никакого недовольства своей ролью. А уж с каким азартом во все это окунулись остальные домочадцы Долгоруких — и того понятней.
И однажды Татьяне стало до того тоскливо и муторно, что она решила — пришло время избавиться от своей несчастной любви. Она кинулась искать Сычиху — та непременно дала бы ей каких-нибудь отворотных снадобий, но ее и след простыл — избушка стояла пустая и холодная. Может, Варвара знает, где Сычиха, подумала Татьяна и отправилась к Корфам.
По дороге ей несколько раз становилось плохо — Татьяну шатало, и деревья вокруг плыли у нее перед глазами. Про себя Татьяна несколько раз недобрым словом помянула жизнерадостную Наташу — та своей прытью кого угодно могла извести, уж такая барышня непоседливая. А командовать любит не меньше самой Долгорукой. Вот уж точно была бы сапогу пара, — усмехнулась Татьяна.
— Что это с тобой, Танечка? — заботливо спросила Варвара, когда Татьяна добралась до имения Корфов. — Да ты сядь, сядь, на тебе лица нет! Ты уж извини, что без рук я — видишь, рыбу разделываю.
Варвара для пущей убедительности вытянула перед Татьяной ладони, остро пахнувшие свежей рыбой, и Татьяна беззвучно рухнула на пол.
— Боженьки мои! — вскричала Варвара и бросилась отмывать руки.
Наскоро счесав чешую, она тщательно вытерла их сухим полотенцем и уже только тогда принялась поднимать Татьяну. Варвара подтащила ее к буфету и прислонила спиною к дверцам, потом достала из соседнего стола склянку с нашатырем и быстрым движением пронесла сосуд близ Татьяниного лица. Через мгновение Татьяна застонала — ресницы дрогнули, на скулах появились признаки румянца.
— Ты, девка, меня так больше не пугай, — покачала головой Варвара, когда Татьяна открыла глаза, — , стара я уже стала для таких фокусов.
Варвара еще раз дала Татьяне нюхнуть нашатыря и убрала пузырек. Потом подала ей руку и велела: «Обопрись-ка, да поднимайся, нечего тебе в твоем положении на полу рассиживаться, сама знаешь, по полу всегда холод идет».
— О чем ты, Варвара? — не поняла Татьяна, присев на стул в другом углу кухни, подальше от разделочного стола — от одного взгляда на источавшую ароматы рыбу ее опять было в сторону повело.
— Ты вот что, — с сочувствием глядя на нее, сказала Варвара, — в обморок падать прекрати, а я сейчас вернусь.
Господи, расстроилась Татьяна, до чего же я слаба стала — привычный, вроде, путь прошла, а утомилась, точно весь день на поле пропахалась. Довела меня кручина, нет уже ни сил, ни терпения.
— На-ка, выпей, тебе сейчас самое то, — Варвара подала ей кружку холодного молока — только что из погреба, кувшин даже запотел.
— Спасибо, Варя, — кивнула Татьяна и отпила из кружки — прохладная жидкость успокоила и отрезвила, — уж и не знаю, как тебя благодарить. Ты прости, что пришлось тебя беспокоить. Не думала, что вот так запросто развалиться могу.
— Да ты особенно не извиняйся, — сочувственно сказала Варвара, — в твоем положении — обычное дело в обморок падать. Когда ждешь-то?
— Чего? — растерялась Татьяна.
— Не чего — кого, — улыбнулась Варвара и добавила, — ты пей, пей, а то опять, того и гляди, упадешь, а мне ужин готовить надо. Суп из сазана подавать велено.
— Не пойму я тебя что-то, Варвара, — нахмурилась Татьяна.
— А чего тут понимать! — весело сказала та, вспарывая очередной рыбине брюхо, — Татьяна поморщилась, но молоко свое дело сделало — ее не повело, и приступа тошноты как не бывало. — Меня, девонька, не проведешь! Я не первый год на свете живу и в таких делах не ошибаюсь.
— Господи, да можешь же ты прямо говорить! — всплеснула руками Татьяна. — Чего ты хочешь-то от меня?
— Ждешь ты, девка, малого ждешь, ясно, как божий день!
Татьяна побледнела и поставила кружку на стол.
— Да ты что, Варя! — воскликнула она. — Думай, что говоришь-то!
— А ты мне зубы не заговаривай, — покачала головой Варвара, — я и без тебя вижу, что к лету родишь.
— К лету? — вздрогнула Татьяна.
— Ничего, ничего, не робей — не ты первая, не ты последняя. Отец-то кто? Из ваших? Чего стыдишься-то? Дело житейское. Или… — Варвара пристально посмотрела на окаменевшую от известия Татьяну. — Не темни со мной — барин это?
— Ой, Варвара, — тоненько так всхлипнула она, — и не спрашивай, не могу я сказать.
— А и говорить ни к чему — сама догадалась. Значит, барин. Андрей Петрович.
Татьяна помотала головой и затихла.
— Сычиху-то зачем искала? — Варвара с подозрением посмотрела на Татьяну. — Если что дурное удумала — своими руками удушу.
— Что ты, Варя, — испугалась Татьяна. — Я зелья отворотного попросить хотела. Бросил меня Андрей Петрович, совсем бросил.
— Вона как! — нахмурилась Варвара и на время оставила чистить рыбу. — А мне сказывали, будто благороднее его на всем белом свете нет.
— Так оно и есть, Варя, — сквозь слезы прошептала Татьяна.
— Был бы благородным, помог бы тебе — вольную дал, о ребеночке заботился.
— Так ведь не знает он, я и сама-то от тебя сейчас узнала.
— Дура ты, Танька, — Варвара озабоченно посмотрела на нее, — делать-то что собираешься?
— Не знаю я, Варя! — вдруг вскричала Татьяна и зарыдала во весь голос — Варвара испугалась и кинулась ее утешать.
— Ты погоди, погоди, не бейся! Мы что-нибудь придумаем. Барин-то где?
— В столицу уехал, Лизу из беды выручать.
— Вот видишь, ее выручит — о тебе подумает.
— Да куда ему — женится он, Варя! Все сейчас к свадьбе готовятся — не до меня здесь, — безысходно махнула рукой Татьяна. — Пойду я. Нет у меня никакой надежды, и жизни не будет.
— А ну-ка постой, — преградила ей дорогу Варвара. — Не нравится мне твое настроение, девка. Ох, не нравится!
— Да каким же ему быть? — воскликнула Татьяна. — Не хочу я этого ребенка. Андрей Петрович меня больше не любит и ребенка моего не полюбит. А без любви так лучше не родиться на свет.
— А ты что — князя в мужья захотела? Избаловали тебя хозяева. Живешь, как у Христа за пазухой, а места своего не знаешь.
— Вот спасибо тебе, — с обидой сказала Татьяна. — Утешила!
— Выгоды ты своей не понимаешь — тебя же в доме как родную почитают. Князь Петр Михайлович — тоже хороший человек. Не дадут пропасть ребеночку — и воспитание дадут, и хорошим манерам обучат.
— Да на что холопу манеры!
— А вот Аня наша, посмотри, скоро будет играть в императорском театре, — с гордостью сказала Варвара.
— Твоими бы устами, — Татьяна поднялась и направилась к выходу. — Ничем ты мне не можешь помочь.