Фабио. Дикарка

   – Ты просто не хочешь слышать правду.
   – Нет, Марко, это не так, – возразила она, борясь с дурными предчувствиями. – Ты ни разу не сказал и слова правды за всю свою жизнь. Во всяком случае, мне. Почему же теперь ты решил изменить своему правилу?
   – Потому что я…
   Он осекся, но Лия почувствовала, что он готов был сказать о чем-то очень большом и важном.
   – Потому что ты – что? – требовательно спросила она, не желая размягчаться и прятаться от эмоций, которые бушевали в ее душе.
   – Ничего, не обращай внимания, – ответил он с усталым вздохом. – Просто посиди тихо, а я пока посплю.
   – Ох, бедненький, ну конечно, я посижу тихо как мышка, – уверила она Марко.
   – Вот и хорошо.
   Лия помолчала несколько мгновений, дождавшись, когда он затихнет.
   Потом она запела.
   Во всю силу своих легких.

***

   Виктор стоял на берегу мерцающего аквамарином залива, глядя на огромный дом, который он выстроил на свои деньги.
   Большой каменный особняк.
   Он всегда говорил, что в один прекрасный день будет жить в особняке.
   Когда он был еще ребенком и жил в тесной квартирке, где его мать в одиночку, сражаясь с судьбой, воспитывала его и семерых братьев и сестер, он донимал маму рассказами о дворце, который он когда-нибудь построит.
   – И где же будет стоять твой дворец? – с улыбкой спрашивала она.
   – Конечно, в Америке.
   Мама снова улыбалась и кивала головой:
   – Конечно, конечно.
   Все же знают, что все самое лучшее находится в Америке.
   Если бы мама была жива и смогла приехать к нему!..
   Но она умерла несколько лет назад от рака. Так и не осуществились планы свозить маму в Штаты и показать ей все сокровища, которые он собрал в своем доме на свои огромные деньги.
   Маме бы обязательно понравились картины Пикассо и роскошное пианино, на котором никто в доме, включая Виктора, не умел играть. Он купил пианино только для мамы, предвкушая, как она удивится и обрадуется, увидев эту вещицу в его доме.
   Однажды она рассказала ему, что в детстве очень хотела учиться играть на фортепьяно, но у родителей не было денег на уроки.
   – Когда-нибудь я заплачу за твои уроки, мама, – пообещал он тогда. – Я даже куплю тебе пианино. Я же собираюсь стать самым великим игроком в бейсбол.
   Виктор горестно вздохнул и пошел прочь от воды.
   Как бы сложилась его жизнь, если бы не та мотоциклетная авария, оборвавшая его спортивную карьеру? Он бы стал знаменитостью, которую обожали бы тысячи американских болельщиков. Он, Виктор, прославился бы в веках и вошел в анналы американского бейсбола.
   Возможно, так и случилось бы.
   Но Виктору никогда не была нужна слава.
   Ему нужны были только деньги. Большие деньги. Настоящее богатство.
   И власть, которая приходит вместе с богатством.
   Он поднял голову и еще раз взглянул на свой роскошный дом. Кубические формы средиземноморской архитектуры четко вырисовывались на фоне темнеющего неба. Яркий свет лился из окон, выходящих на море, – словно сквозь туман светили манящие маяки. Из дома едва слышно доносились звуки латиноамериканской музыки – это играла стереосистема во флоридском зале.
   Там всегда сидели несколько человек, готовых явиться по первому зову. То были верные люди.
   Вспомнив Марко Эстевеса, Виктор нахмурился.
   Не так давно он тоже был среди верных людей, и Виктор считал его своим.
   Предатель.
   Губы Виктора скривились при одной мысли, что некогда он глупо доверился этому человеку.
   Сейчас он войдет в дом и подождет звонка Альберто – он сообщит, что Эстевес и эта девка в их руках. Нет никаких сомнений, что рано или поздно беглецы будут пойманы.
   Шагая к величественному особняку, Виктор улыбался.
   Он всегда получает что хочет.
   Всегда.

***

   Марко медленно просыпался. Первое, что он понял, еще не открыв глаз, это то, что на улице наступила тишина.
   Не гремел гром.
   Капли дождя перестали стучать о дырявую кровлю и падать на пол у его ног.
   Стих ветер, который нещадно трепал ветхое строение.
   И, слава Богу, прекратилось пение.
   Он бесшумно сел и понял, что наступила не только тишина – наступило утро. Серый утренний свет узкими лучиками пробивался сквозь щели в рассохшихся ставнях.
   Посмотрев вниз, Марко увидел, что Лия уснула рядом с ним на пыльном полу. Ее голова со спутанными волосами покоилась в пыли буквально в дюйме от его ноги. Было такое впечатление, что она хотела положить голову ему на колени, но в конце концов упрямство взяло верх и она передумала.
   Ох, Лия, подумал он, покачав головой и поборов острое желание наклониться и погладить ее волосы.
   Несколько часов назад, когда Лия обрушила на него весь свой обширный репертуар поп-музыки, такое нежное желание вряд ли пришло бы ему в голову. Самым ужасным было бесконечное повторение знаменитой арии «Эй, Иуда», которая всякий раз взрывалась неистовым, хорошо знакомым финалом…
   «Ба-ба-ба, ба-да-да-да… ба-да-да-да… Эй, Иуда».
   Каждый раз, когда она замолкала, чтобы набрать в легкие побольше воздуха – а она, видимо, выбилась из сил, – он старался воспользоваться моментом и уснуть, но не успевал он смежить веки, как все начиналось сначала.
   «Ба-ба-ба, ба-да-да-да… ба-да-да-да… Эй, Иуда».
   Боже, какой у нее ужасный голос. Он не раз дразнил ее и подсмеивался над ее «потрясающими» вокальными данными, когда они были вместе во Флориде год назад.
   Лия рассказывала ему, а это был редкий случай, когда она говорила о своем прошлом, что воспитывалась в музыкальной семье, что музыка была страстью ее матери. А сама Лия, еще будучи ребенком, очень любила танцевать. Она и в самом деле была неподражаема в танце.
   Марко всегда гордился ею, когда они приезжали в клубы южного берега, где Лия моментально начинала двигаться в зажигательном ритме латиноамериканских танцев.
   Лия была из тех людей, которые не стесняются и не чувствуют неловкости на танцевальной площадке: она двигалась с текучей, чувственной грацией, которая всегда зачаровывала Марко. Танцующая Лия была столь соблазнительна в те жаркие летние ночи в свете мелькающих разноцветных огней – загорелая и почти вся обнаженная, развевающиеся светлые волосы и ритмично двигающиеся бедра. Даже когда она вместе со всеми в такт танцевала модную в то лето макарену, то все равно стояла несколько в стороне от прочих, демонстрируя всем свое особое отношение к хореографии синхронного танца.
   Да, она была прекрасной танцовщицей.
   И еще она очень любила петь.
   Певица она была ужасная. И очень хорошо это знала.
   Стоило Марко посмеяться над ее неспособностью верно выдержать мелодию, как она с характерным для нее апломбом начинала изводить его своим пением.
   Тогда он умолял ее замолчать.
   Но куда там – она только усмехалась, качала головой и пела своим низким голосом до тех пор, пока он поцелуем не затыкал ей рот.
   Этот способ срабатывал безотказно.
   Сейчас, глядя на спокойное лицо спящей женщины, Марко думал, что бы произошло, вздумай он сегодня применить ту излюбленную тактику.
   Он сразу вспомнил о ней, когда Лия начала изводить его своим пением. Но в этот раз, в отличие от прошлых времен, он хотел не целоваться: он всеми фибрами души желал одного – выспаться.
   А если бы он поцеловал ее сегодня ночью, то спать он бы точно расхотел.
   Понимала ли это Лия?
   Было ли ее пение приглашением к страсти?
   Хотела ли она, чтобы он поцеловал ее, измученный бесконечной песнью?
   «Нет, не хотела, – сказал себе Марко. – Теперь она считает меня своим врагом, а не любовником».
   Сегодня она просто использовала свое самое эффективное оружие, чтобы измотать его бессонницей и не дать отдохнуть. Она хотела, чтобы днем он превратился в сонную курицу и, воспользовавшись благоприятным моментом, сбежать.
   Марко нахмурился при одной мысли о том, что она может исчезнуть, после того как он столько месяцев пытался найти ее…
   «Брось, кого ты хочешь обмануть?»
   Он потеряет ее в любом случае, если не сейчас, то через день или два.
   Интересно, как долго это продлится…
   Но как бы то ни было…
   Черт, она же его пленница и только поэтому находится с ним.
   Чем раньше он освободится от нее, тем лучше.
   Тогда он сможет заново построить свою жизнь, начать все сначала и забыть ее…
   Нет.
   Как он сможет вообще когда-нибудь забыть ее?
   Забыть ее…
   Да.
   Он должен это сделать.
   Забыть ее…
   Послышался шорох – Лия зашевелилась.
   Марко посмотрел на девушку и увидел, что у нее дрожат веки.
   Вот ее глаза широко открылись, и она сонно уставилась на Марко, как смотрела на него каждое утро тем незабываемым летом – вот сейчас на ее губах появится неторопливая улыбка.
   Лия моргнула, и улыбка исчезла, словно ее и не было. Девушка рывком села.
   – Что ты делаешь? – требовательно спросила она осиплым голосом. Сказались ночная сырость и ночной концерт.
   Что он делает?
   Он уже давно только и делает, что думает о ней.
   Но признаваться в этом ни в коем случае не следует.
   – Хотел разбудить тебя, – грубо произнес он.
   – Зачем? Собирался предложить мне на завтрак омлет?
   Замечательно! Сохранить такую энергичную иронию после всего пережитого!
   – Ты хотел спросить, чем мне намазать тосты – джемом или медом? – не унималась Лия, садясь. – Мне кажется, что сегодня я не возражала бы ни против джема, ни против меда. Кстати, тосты я люблю поджаристые. И не забудь о кофе – он должен быть горячим, как солнце, и черным, как ночь.
   Лия зевнула и с хрустом потянулась, дернув Марко за прикованную руку.
   – Прости, пожалуйста, – с притворным сожалением попросила извинения Лия. – Я совсем забыла, что мы с тобой скованы одной цепью, как те преступники в знаменитой мелодраме.
   В ответ Марко только фыркнул.
   – Пардон, не поняла, что ты хотел сказать? – осведомилась Лия.
   Марко пристально посмотрел на нее:
   – Ладно, хватит, пора двигаться, пока нас тут не выследили.
   – Чем мы сейчас займемся? Какие у нас планы? Осмотр достопримечательностей? Поход по магазинам?
   – Не совсем. – Марко неловко пожал плечами. – Я думаю, для начала мы угоним автомобиль.
   – Мы что, Бонни и Клайд? – спросила Лия, придя в себя и овладев голосом. – Мы не можем угнать машину.
   – И тем не менее нам придется это сделать.
   – Ни в коем случае.
   – Ты чего-то недопонимаешь, Лия. У нас просто нет другого выхода.
   – Но воровать преступно. Марко досадливо пожал плечами.
   – Я не собираюсь садиться в тюрьму за воровство! – воскликнула Лия, возмущенная уголовными замашками Марко.
   Он вздохнул и с подчеркнутым смирением произнес: – Если мы не угоним машину, ты лишишься жизни, Лия.
   Она возмущенно взмахнула свободной рукой:
   – Придется положиться на случай.
   – Тебе не придется ни на что полагаться, – сказал Марко и дернул ее за скованную наручниками руку. – Ты пойдешь со мной, а я собираюсь угнать машину, так что…
   Лия с сомнением покачала головой.
   – И ты собираешься сделать это в такой глухомани? Да пока мы шли, я не видела даже дороги, по которой можно было бы проехать.
   – Мы обязательно найдем машину, – уверил ее Марко. – Пойдем.
   Девушка продолжала упрямо стоять на своем:
   – Не люблю, когда мне приказывают.
   – А я не люблю приказывать.
   – Конечно, конечно, – издевательским тоном произнесла Лия.
   – Ты же ничего обо мне не знаешь, правда, Лия? – внезапно спросил Марко. – Тебе же кажется, что я наслаждаюсь всем этим.
   – Чем ты наслаждаешься? Тем, что разыгрываешь тюремного надзирателя? Или нет, я забыла, ты у нас теперь супергерой.
   – Я ни во что не играю, и это не забава. Мы оба находимся в серьезной опасности. Она хмыкнула:
   – Единственная опасность, которая грозит мне…
   – Так-так? – Он придвинулся ближе к Лии, внимательно глядя ей в лицо.
   – Единственная опасность, которая мне угрожает… – откашлявшись, повторила Лия.
   Она отвернулась, не в силах смотреть в его бездонные синие глаза.
   «Вот где опасность, – подумала она. – Она заключается в том, что он сможет снова покорить меня и заставить забыть, что я его ненавижу».
   – Пошли угонять машину, – резко произнес он, поднявшись и отвернувшись в сторону.
   – Отлично, пошли угонять машину, – согласилась Лия.
   Пока ты не украл мое сердце.

Глава 9

   Черные парадные ботинки Альберто, еще вчера сиявшие, как солнце, были покрыты толстым слоем пыли. Ноги страшно гудели и ныли.
   Рубашка, и без того пропитанная потом, теперь промокла насквозь от дождя, сквозь который он и его компаньоны продирались вверх по лесистому склону холма, рискуя сломать себе шею в кромешной тьме.
   Никогда еще Альберто не чувствовал себя таким несчастным и никогда не ощущал такую ненависть – она буквально клокотала в его душе.
   Ненависть к Виктору, Хондо, Району…
   К Марко Эстевесу…
   И больше всего к Эй Джи Саттон. Из-за нее, суки, заварилась вся эта каша.
   Если бы не она, Альберто сейчас спокойненько грелся бы в лучах ласкового флоридского солнца.
   Ну ничего, только бы добраться до этой потаскухи…
   – Во-он там! – сказал Хондо, протянув вперед руку и указывая на поляну, откуда открывался вид на обширное поле, обветшавший фермерский дом и еще несколько подсобных строений.
   – Ты думаешь, они там? – нахмурился Альберто. – А почему, собственно, ты так думаешь?
   – Ты совсем идиот, – злобно буркнул Район. – Где еще они могут быть?
   Альберто тряхнул головой, отгоняя наваждение, которое преследовало его всю эту проклятую ночь. Ну почему он не может пристрелить этих двоих? Ведь всего-то и надо – выхватить пистолет и уложить их двумя выстрелами. Беда только, что они успеют первыми застрелить его.
   Правда, причина сдержанности Альберто заключалась не только в этом: как ни злился он на своих попутчиков, ему вовсе не улыбалось оставаться одному в темном лесу, откуда неизвестно еще, как выберешься. Последний раз Альберто был на природе, если это, можно так назвать, еще дома, в Колумбии, когда ему пришлось зарывать свои жертвы в землю в укромных уголках дальнего леса. Он рыл яму в лесу, а потом закапывал ее и присыпал ветвями, корнями и опавшими листьями.
   Как он ненавидел тогда запах сырой земли и прелых листьев. Как он съеживался от страха всякий раз, завидев жирную змею или заслышав шорох, производимый неведомыми лесными тварями.
   Нет, ему совсем не улыбается оставаться здесь одному. Уж лучше терпеть компанию Района и Хондо.
   Да и потом, стоит подумать, как отреагирует Виктор на такое убийство, что он скажет, если Альберто застрелит двух самых ценных людей Виктора Кэвала? Мягко говоря, он будет очень недоволен.
   Альберто снова подумал, что реакция Хондо намного быстрее его собственной и он просто не успеет достать пистолет, а тем более спустить курок.
   – Пошли, – сказал Рамон, доставая пистолет.
   Хондо последовал его примеру.
   Секунду поколебавшись, Альберто тоже обнажил ствол, представив себе, как он двумя меткими выстрелами расправляется с ненавистными компаньонами.
   Хондо внезапно посмотрел на Альберто своими смертоносными черными глазами.
   – На твоем месте, – произнес он с характерным ямайским акцентом, – я бы поаккуратнее обращался с оружием.
   Альберто стиснул зубы. Предупреждение было очень ясным и недвусмысленным.
   – Вперед! Мы идем туда! – скомандовал Рамон, указывая рукой в направлении самого маленького строения фермы – ветхого сарая.

***

   – Пошли-ка вон туда, – произнес Марко, показывая рукой направление.
   Лия посмотрела в указанном направлении и увидела, как к скотному двору, сгорбившись словно от сильного ветра, идет старик фермер. Ветра, однако, не было, зато в воздухе клочьями повис густой утренний туман.
   – Нет, – воскликнула Лия, стоя на вершине холма и отказываясь идти дальше. Она скрестила бы руки на груди в негодующем жесте, если бы не была прикована к руке Марко.
   В немом отчаянии он взглянул на Лию:
   – Что значит твое «нет»?
   – Ты не собираешься учинить насилие над этим бедным стариком?
   Марко в изумлении уставился на девушку:
   – С чего ты взяла? Мы только украдем машину.
   – Откуда ты знаешь, что она у него есть?
   – Должна быть. Нельзя жить в этакой глухомани и не иметь хоть какого-нибудь транспорта.
   – А что, если… на этой машине куда-нибудь уехала его жена?
   – В такую-то рань?
   – Все бывает.
   – Правильно, так что не будем терять времени даром. Пойдем, пока он будет убирать хлев. Он не должен видеть.
   – А что будет, если он все же заметит нас? Вдруг он позвонит в полицию.
   – Из хлева?
   – Может быть, у него там телефон. Сейчас, между прочим, девяностые годы двадцатого века.
   – Глядя на эту ферму, я бы сказал, что сейчас девяностые годы, только прошлого века, – криво усмехнувшись, произнес Марко.
   – Никогда ничего нельзя знать заранее. Может быть, вполне прилично сводит концы с концами, несмотря на такой неприглядный вид. Может быть, у него в кармане сотовый телефон, и он уже звонит в полицию, пока мы тут мило беседуем.
   Лия прекрасно понимала, что несет несусветную чушь, но остановиться не могла.
   Марко демонстративно скривился:
   – Обещаю, что тебе не придется делать грязную работу. Вперед!
   – Подожди. – Она снова уперлась, отказываясь следовать за Марко.
   – Что еще?
   – Как ты планируешь угнать машину, даже если ты ее найдешь? Как ты ее заведешь? Об этом ты подумал?
   – Позволь, я как-нибудь сам с этим справлюсь.
   – Поверь мне, я уже об этом подумала. Я не большой специалист крутить заводную ручку.
   – Что ты говоришь!
   Марко зашагал к ферме, и у Лии не осталось другого выбора, кроме как чуть ли не бегом следовать за ним.
   Они были почти у скотного двора, когда Лия споткнулась о корень и полетела вперед…
   Сильные руки не дали ей упасть на землю.
   Руки ее обвили его шею, голова прижалась к мощной мускулистой груди, тела их тесно прижались друг к другу. Лия почувствовала, как он мгновенно напрягся, словно ожил от этого прикосновения тел, которое, кто знает, может быть, пробудило в нем те же глубоко спрятанные чувства, что и в ней.
   Лия чувствовала, как неистово забилось ее сердце и как все ее тело охватывает дрожь, пока они стояли, держа друг друга в объятиях.
   Несколько мгновений они простояли в молчаливой неподвижности.
   – Ты не ушиблась? – спросил наконец Марко.
   В его голосе не было нежности.
   Она что, ожидала, что он будет нежен?
   Конечно же, нет.
   Она не ожидала от него нежности. Во всяком случае, сейчас.
   В его голосе явственно прозвучало нетерпение, и Лия заторопилась. Она отпрянула назад, стараясь не смотреть на Марко.
   – Со мной все в порядке, – сказала она, глядя на носки его ботинок.
   – Точно? Похоже, что ты подвернула лодыжку и…
   – Со мной все в порядке, – повторила она, упрямо стиснув зубы.
   Он пожал плечами, покачал головой, и они двинулись дальше.

***

   В такие холодные, туманные дни, особенно по утрам, Чарли Лим всегда жалел, что не послушался своей старшей дочери, Мэри Лу, и не продал ферму после смерти Мэйбл в девяносто первом году.
   Поступи он так, сейчас можно было бы спокойно читать газету и нежиться на солнышке где-нибудь в Бока-Ратон. А еще лучше в такой час просто сладко спать.
   Вместо этого приходится тащиться сквозь туман и холод в хлев, чтобы заняться там осточертевшими делами, которые так приелись за семьдесят с гаком лет, что он провел здесь после рождения.
   «Впрочем, может быть, оно и к лучшему, что я не продал ферму и не подался на юг, – думал старый фермер, отпирая двери хлева. – Разве можно каждое утро спать допоздна? Так и свихнуться недолго».
   За те годы, что он жил без Мэйбл, Чарли отвык засыпать по вечерам и не мог проспать позже, чем до пяти часов. Он чувствовал себя таким потерянным и одиноким в большой постели, которую он делил с Мэйбл в течение без малого пятидесяти лет.
   Кроме того, он не мог заставить себя продать свой единственный в жизни дом. Родился он в большой, просторной спальне, где, как он чувствовал, ему предстояло и умереть в один прекрасный день, который, видимо, уже не за горами. Сердечко у него никогда не было особенно сильным, а уж после инфаркта в семьдесят девятом мотор и вовсе забарахлил – в груди то и дело давило. Так что дни его давно уже сосчитаны, не так уж много их и осталось.
   Может быть, оно и к лучшему. Мама всегда говорила, что с праздника лучше уйти, не дожидаясь, когда все разойдутся.
   Взяв вилы, он начал чистить ближайшее стойло, где, прислонившись к стене, стояла старая кляча Люси, давно ослепшая лошадь. Иногда Чарли диву давался, глядя на Люси: до чего же она похожа на него – такая же старая, но все еще живет и временами взбрыкивает. Выглядела кляча такой же усталой, как и ее хозяин, и точно так же смиренно ожидала скорой смерти.
   Старику хотелось думать, что внуки будут скучать по нему и им будет не хватать деда, когда он умрет. Внучата любили ездить к нему, особенно на Рождество, когда он прицеплял к трактору сани и катал визжащих от восторга мальчишек по заснеженным холмам Олбани. Но теперь они уже подростки и слишком солидны для традиционных развлечений. Впрочем, обе дочери говорят, что и он стал слишком стар, чтобы соблюдать традиции.
   Временами Чарли с трудом узнавал своих родных дочерей в двух седовласых матронах, которые непрестанно жаловались на тяготы деревенской жизни, пробыв у него в доме самую малость, и при этом называли его папой.
   Неужели было когда-то такое время, когда и Мэри Лу и Пола собирались выйти замуж и жить на ферме вместе с ним и Мэйбл?
   – Мы будем жить здесь одной счастливой семьей, папочка, – говорили они, как когда-то говорил сам Чарли своим родителям.
   Но потом девочки подросли, и все их планы рассеялись, как утренняя дымка. Дела поглотили их с головой, они уехали. Проклятая суматоха жизни увела их из родного дома, так же как она отняла у него Мэйбл, когда жена была ему так нужна.
   Теперь он остался на ферме один, изо всех сил сражаясь с запустением и собственной немощью, мучаясь от мысли, что внуки продадут ферму в ту минуту, как перестанет биться его сердце.
   «Конец рода».
   Эта фраза все чаще вспоминалась ему каждый раз, как сердце сжимали тиски давящей боли. Надо бы позвонить доктору Тонтону, но что проку бороться с неизбежным?
   Когда-нибудь все равно придется умереть, думал он, и чем раньше, тем, пожалуй, лучше. Чарли ожидал смерть, как желанную гостью.
   Мэйбл уже заждалась его где-то там, на небесах, и Чарли-младший, который родился мертвым в сороковые годы, и мама, и отец, словом, его давно ждет их старый клан.
   «Конец рода».
   Некому стало носить имя Лима, нет у него наследников – некому наследовать ни фамилию, ни семейную ферму, как когда-то унаследовал ее сам Чарли от своего отца, а тот – от деда, а тот…
   Чарли застыл на месте, услышав на улице резкий звук.
   Как будто хлопнула дверца машины…
   И другая.
   Нахмурившись, он выпрямился, отставил вилы и направился к двери хлева, которую закрыл, чтобы его не продуло сквозняком. Он ковылял к выходу, страшно жалея, что не может уже передвигаться так же быстро, как когда-то в молодости. Вилами он пользовался, как странническим посохом. Семенящие шажки стали еще более медленными от дурного предчувствия.
   Может, это приехал кто-то из внуков, которого занесло с востока, и он решил преподнести деду сюрприз?
   Ну, это вряд ли, особенно в такой ранний час. Девочки никогда не любили вставать рано, а внучата, благослови их Господь, были еще ленивее.
   Может быть, вдова Сьюзен Уиллис, которая живет у подножия холма, принесла ему пирожных к кофе? А может быть, это старый Арти Джонс пришел перекинуться в картишки? Но Джонс не показывался у него уже несколько месяцев.
   Чарли открыл дверь и всмотрелся в туман. Скотный двор был пуст.
   – Кто здесь? – крикнул он и нахмурился, не увидев никакой другой машины, кроме своего видавшего виды потрепанного старого зеленого пикапа, припаркованного у заднего крыльца.
   В ответ пикап громко чихнул, не желая заводиться, затем мотор все же взревел, взнузданный чьей-то умелой рукой.
   – Какого черта?
   Чарли в изумлении смотрел, как его пикап быстро уезжает по дорожке к шоссе, ведущему в город.
   – Как ты догадался, что ключи вставлены в гнездо зажигания? – спросила Лия, пораженная той легкостью, с которой удалось похищение пикапа.
   – Не знаю, – чистосердечно признался Марко, стараясь перекричать тарахтящий двигатель и сворачивая на наезженную колею.
   – Как же мы тогда собирались украсть автомобиль? Марко пожал плечами:
   – Я бы его все равно завел.
   – Ты бы завел его ручкой?
   Марко не стал отвечать на вопрос, вместо этого он решил сам кое о чем спросить Лию.
   – Почему ты не стала звать на помощь, когда на пороге хлева появился старик?
   Лия и сама не понимала, почему не сделала этого. Стоило ей увидеть старика на пороге хлева, как она в долю секунды поняла, что это ее шанс на спасение.
   Спасение от Марко.
   Она же хотела этого, не правда ли?
   Ведь он ее враг, не так ли?
   Его разговоры о том, что он хочет ее спасти, не более чем очередная ложь. Почему он вдруг начал говорить правду, после того как все время, пока любил ее, беспрестанно лгал…