Фабио. Дикарка

   По крайней мере ей казалось, что он любил ее…
   Хотя, возможно, и это было ложью.
   – Лия!
   – Что? – резко ответила она, раздраженная его шпильками.
   – Почему ты не закричала?
   – Потому что решила, что если я закричу, ты застрелишь старика. Да и меня тоже, – добавила она для пущей правдоподобности.
   Наступило молчание. Лия украдкой взглянула на Марко – он смотрел вперед, сквозь ветровое стекло. Помолчав еще немного, он спросил:
   – Ты и в самом деле думаешь, что я застрелил бы его?
   – Да, – солгала она.
   – И тебя?
   – А разве нет? – Она внимательно посмотрела на него.
   Он нахмурился, затем нервно оглянулся назад, явно чем-то отвлекшись.
   – Ты разглядела знак?
   – Какой знак?
   – Мы только что проехали знак у поворота. Его заслоняли ветки, и я не смог как следует разглядеть. Лия тоже оглянулась.
   – Ой, нет, я тоже не разглядела. «Я была слишком занята мыслями о том, смог бы ты застрелить меня или нет».
   – Черт! Там впереди развилка, а мне надо точно знать, куда ехать. Нам надо держать на северо-запад.
   – Почему именно на северо-запад?
   – А почему бы и нет? – Марко резко вывернул руль направо, дорога стала намного лучше. – Эта дорога должна привести нас в город.
   – В какой город?
   – В ближайший город, – сказал он, словно удивляясь ее непонятливости. – Нам надо попасть в ближайший город.
   – Зачем?
   – Бензобак почти пуст. Еще вопросы есть?
   – Тебя это волнует?
   – По правде сказать, да.
   – Это почему?
   Лия заметила, как у него заходили желваки, и мысленно улыбнулась. Почему ей доставляет такое удовольствие мучить его?
   Как вообще может что-то в нем доставлять ей удовольствие после всего того, что он ей сделал?
   На какой-то краткий момент ей даже доставила удовольствие утренняя езда по туманной сельской местности.
   Как такое может быть? Ведь по идее, она сейчас должна быть просто в панике от ужаса.
   Она же не верит ни единому его слову, так? Что он плетет? Спаситель, видите ли, хочет избавить ее от темного злодея Виктора Кэвала.
   Если честно, то она не купилась на эту дохлую муху, ведь правда?
   Конечно, нет.
   Если бы он был на ее стороне, то не стал бы так по-варварски с ней обращаться. Не стал бы наставлять на нее пистолет, не стал бы похищать…
   Или стал бы?
   Он решил, что сможет заставить ее идти с собой только под угрозой силы.
   Он уверен на сто процентов, что прав. Она бы ни за что не пошла с ним добровольно.
   Хотя…
   Ведь было такое время, когда она по одному только его знаку, не говоря уже о просьбе, не задумываясь пошла бы за ним на край света.
   Но тогда он не позвал ее на край света.
   Было время, когда она умирала от страха при одной мысли, что когда-нибудь им придется сказать друг другу «прощай». Хотя никто из них никогда не говорил о расставании, они не считали его неизбежным.
   Она знала, что рано или поздно Марко покинет дом Виктора Кэвала, и шестое чувство подсказывало ей, что он не позовет ее с собой.
   Да, Лия никогда не тешила себя надеждой, что их отношения продлятся долго. Даже когда, разморенные любовью, они лежали обнаженные в объятиях друг друга и фантазировали о том, что когда-нибудь уплывут на какой-нибудь райский остров, где их не будут терзать проблемы реального мира.
   Вот и исполнилось их желание, правда, в страшно уродливой форме, – они едут из реального мира в какое-то Зазеркалье, все дальше и дальше от мира нормальных людей.
   Но ехали они не в рай. Отнюдь не в рай.
   Они ехали в ад, твердо решила Лия, в ад, потому что Марко был не тем человеком, которого она когда-то любила.
   Да и она сама уже не та женщина, какой была тем летом.
   И все же…
   В ее душе осталась какая-то потаенная часть, которая продолжала стремиться к некой таинственной части его души.
   Она лишь отчаянно надеялась, что он не вздумает еще раз ее поцеловать…
   И не дай Бог, если им, как и в предыдущую ночь, придется остановиться на ночлег в каком-нибудь тесном и уединенном месте.
   По крайней мере она перестала задавать вопросы, подумал Марко, украдкой взглянув на Лию. Последние двадцать минут она молча, с мрачным видом смотрела на дорогу.
   Но по непонятной причине он внезапно ощутил тоску по общению, заскучал по ее голосу, хотя был рад, что закончились ее вопросы.
   Бесконечные вопросы, на которые он не мог вразумительно ответить.
   Он не смог бы сейчас даже попытаться найти подходящие ответы.
   Как мог он объяснить ей, кто он такой, что они делают и куда едут?
   Она бы ему все равно не поверила.
   Да даже если бы и поверила…
   Марко не мог раскрыться перед этой женщиной больше, чем раскрылся, потому что и так показал ей слишком много. Конечно, он не говорил ей о своем прошлом и о том, кто он на самом деле, но успел рассказать ей очень важные вещи о себе.
   Например, он позволил ей нащупать свое самое уязвимое место, эксплуатируя которое его можно очень сильно и глубоко ранить.
   Это не очень-то приятно в том мире, к которому он привык и в котором боль и потери преследовали его с колыбели и, как он подозревал, будут преследовать его до самой могилы.
   Оглядываясь на свою жизнь, он не смог бы указать тот поворотный, решающий момент, который определил, кем ему быть, кем он станет.
   Может быть, это был тот день, когда ему едва исполнилось два месяца и какие-то подонки, ограбившие продуктовую лавку их семьи, убили его отца? Марко тоже был там, лежа в своей колыбельке за кассой. Там же были его мать, сестра и два брата.
   К счастью, в памяти Марко не сохранилась картина того, как пуля разнесла вдребезги череп отца и как другая пуля вонзилась в тело старшего брата, Эдуарде, который бросился на грабителей. Он не помнил, как из подсобного помещения, услышав выстрелы, выбежала мать, не помнил, как страшно кричали второй брат, Чико, и сестра Хасинта.
   Однако Марко не сомневался, что ужас того дня наложил неизгладимый отпечаток на его детское сознание: на всех детских фотографиях он прижимался к ногам матери, глядя в объектив затравленными голубыми глазенками.
   Не запомнил Марко и тот день, когда его мать повторно вышла замуж за Хуана Рамиреса, дважды разведенного таксиста, отчаянного бабника и охотника за красивыми женщинами. Этот Рамирес был их соседом по лестничной клетке.
   А Анна, мать Марко, была исключительной красавицей.
   Такой же красивой была и сестра, которой было восемь лет ко времени повторного замужества матери.
   С отчетливой, тошнотворной ясностью Марко вспомнил тот день, когда, придя из школы, он увидел в гостиной голого Хуана, лежавшего на плачущей Хасинте. Помнил Марко и охватившую его ярость, когда он бросился на отчима, отчаянно колотя его по голой жирной заднице. Вскочив, Хуан сделал то, что он делал всегда, когда был зол и пьян, – обрушился с кулаками на первую попавшуюся живую мишень, на Марко. Он избил мальчика до синяков, и Марко очнулся только на следующий день в своей кровати. Рядом сидела плачущая мать. Она очень хотела знать, чем Марко разозлил беднягу Хуана, и когда сын рассказал ей, что делал ее муж с Хасинтой, мать неожиданно ударила его по нестерпимо болевшему после побоев лицу.
   После того случая мать разлюбила Марко.
   По крайней мере он так истолковал ее эмоциональное отчуждение.
   Потом Хуан взял привычку избивать Марко за любую мелочь.
   Тем временем Чико, который всегда был открытым и общительным мальчишкой, привязанным к своей семье, перестал ночевать дома, связавшись с уличной бандой и пристрастившись к наркотикам. Даже Хасинта сторонилась брата, замкнувшись в своем внутреннем мире. Только много позже Марко понял, что так девочка переживала свою боль и отверженность.
   Один только Эдуардо, старший брат Марко, прикованный к инвалидной коляске, после того как в десятилетнем возрасте пуля убийцы задела его позвоночник и сделала на всю жизнь калекой, не отвернулся от Марко. Эдуардо был единственным человеком в доме, на которого не смел поднять руку Рамирес. Но слезы появлялись в глазах брата всякий раз, когда он видел синяки под глазами младшего брата и его распухшие губы.
   Именно Эдуардо на правах старшего сына много лет пытался убедить мать развестись с Хуаном. Но, как рассказывал он Марко, мать отказывалась внимать его доводам. Хуан был ей опорой и поддержкой. Что с ними станет, если он уйдет?
   – Если бы не эта проклятая коляска, – говорил Эдуардо, – я пошел бы работать. Я бы позаботился о маме и обо всех вас, и мы смогли бы избавиться от Хуана.
   В ту ночь, когда Эдуардо непонятно как ухитрился взобраться на подоконник кухонного окна и выбросился с пятнадцатого этажа, восьмилетний Марко крепко спал.
   Часто после того трагического случая Марко сидел возле того злосчастного окна и думал, какой страх, должно быть, испытывал Эдуардо, когда его парализованное тело ударилось о камни мостовой под окном. Кто теперь узнает, не пожалел ли он о содеянном в последние мгновения своей жизни.
   В записке, которую оставил Эдуардо, говорилось, что он хочет покончить со своими страданиями и что очень любил свою мать, братьев и сестру.
   После смерти Эдуардо Марко остался один, ему не к кому было пойти со своими радостями и горестями – горестей, впрочем, было куда больше.
   Мать, потеряв сына, стала еще более мрачной и молчаливой, чем обычно. Врач прописал ей успокаивающие таблетки, и она пристрастилась к ним, как сын к наркотикам.
   Хасинта связалась с крутой компанией, бросила школу и временами по нескольку дней не ночевала дома. В шестнадцать лет она забеременела от какого-то нищего шалопая, переехала к нему и воспитывала ребенка на пособие по бедности.
   Чико сбежал из дома после свирепой драки с отчимом и стал редко показываться в родительском доме, а когда приходил, то неизменно клянчил у матери деньги или просто воровал их. Живая мимика его лица сменилась тупым выражением, а стройное тело, высохнув, превратилось в настоящий скелет; на худых загорелых руках виднелись характерные шрамы.
   Хуан злился и пил с каждым днем все сильнее и вымещал свою ярость на Марко.
   Со временем улицы в их бедном квартале все больше и больше приходили в запустение. По дороге домой из школы Марко приходилось уклоняться от приставаний вербовщиков местных банд и торговцев наркотиками, переступать временами через вонючие тела пьяных бродяг, облюбовавших для отдыха тротуар перед их домом.
   Будучи ребенком, Марко часто мечтал о том дне, когда они все, кроме, разумеется, Хуана, смогут уехать из этого проклятого квартала. Они уедут туда, где всегда тепло и солнечно, где вместо грязной мостовой – зеленая трава и высокие деревья, где их будут окружать уютные настоящие дома, а не мрачные бетонные коробки, кишащие тараканами и наполненные противными звуками и запахами разложения.
   Но чем старше он становился, тем больше смирялся с мыслью, что лишь одному ему суждено вырваться из этого ада. Мать, сестра и брат были потеряны навсегда, породнившись со страшным миром, который Марко так жаждал покинуть.
   И он обязательно покинет его.
   Марко очень прилежно учился в школе, надеясь со временем продолжить образование. В свободное время он подрабатывал рассыльным в магазине д'Агостино, чтобы скопить денег на колледж. Как примерный сын, он отдавал большую часть своей скудной зарплаты матери, но никогда не рассказывал родным, что хочет получить настоящее образование. Марко понимал, что его поднимут на смех за его несбыточные мечты и, что еще хуже, отнимут скопленные с таким трудом деньги.
   Единственной утехой Марко-подростка был бейсбольный клуб «Нью-Йоркские янки». Он собирал фотографии игроков и внимательно слушал по маленькому транзистору репортажи со всех их матчей. Как только у него появлялся лишний доллар, Марко тотчас тратил его на билет на стадион, чтобы воочию посмотреть захватывающую игру. Те теплые летние вечера, которые он проводил на трибунах старого стадиона под синим ясным небом, наполняли его небывалой радостью.
   Так было до тех пор, пока он не встретил Карлу…
   – Смотри-ка.
   Голос Лии, раздавшийся с соседнего сиденья, оторвал его от размышлений о прошлом, как с треском захлопнувшаяся дверь.
   Он изумленно посмотрел на Лию, затем перевел взгляд обратно на дорогу и понял, что они подъезжают к городу. Виднелся указатель ограничения скорости, и на перекрестке висел старомодный светофор. Горел красный свет.
   Марко притормозил.
   – Не вздумай только выпрыгнуть, – предупредил он девушку.
   Она ничего не ответила, и Марко подумал, что ему следовало бы снова приковать ее к своей руке или к машине. Времени для этого, конечно, было мало, но можно было на минутку остановиться в пути.
   Он бы точно это сделал, если бы не воспоминания, от которых он обычно старался избавляться всеми силами. Городишко был маленьким и каким-то поношенным. Вдоль улиц стояли старые, давно вышедшие в тираж дома. Банк, маленький супермаркет, винный магазин – все эти заведения были закрыты по случаю воскресного утра и раннего часа. Улицы были безлюдны, в окнах еще не горел свет.
   – Ты не собираешься заправиться? – спросила Лия. Загорелся зеленый, и Марко нажал на газ.
   Посмотрев на стрелку указателя горючего, Марко кивнул: стрелка дрожала на нуле.
   На расстоянии одного квартала впереди виднелась неоновая реклама заправочной станции самообслуживания. Там же располагался мини-маркет.
   Подъезжая к заправке, Марко мучительно размышлял, как не дать Лии сбежать, пока он будет наполнять бак бензином и покупать еду.
   Был только один способ, но уж очень он был не по душе Марко Эстевесу.
   Однако ничего другого не оставалось.
   Как, впрочем, и вчера.
   Марко въехал на территорию заправки, выключил зажигание и полез в карман.
   – Ты пойдешь со мной, – сказал он холодным и строгим тоном. – Эта штуковина у меня в руке, и если попытаешься бежать, то ты знаешь, что я сделаю.
   – Вышибешь мне мозги, – бесстрастно произнесла Лия, посмотрев сначала на пистолет, потом на Марко.
   Он не произнес больше ни слова.
   На каменной стене бензозаправочной станции висело объявление, предупреждавшее водителей, что заполнять баки можно только после оплаты.
   Марко открыл дверцу, вышел на улицу, затем обошел кабину и открыл дверь со стороны Лии. Девушка вышла на холодный утренний воздух и зябко поежилась. В первый момент ее даже пошатнуло.
   Марко поддержал ее под руку, но Лия взглянула на него и коротко бросила:
   – Не прикасайся ко мне.
   – Я только хотел… – Внезапно он замолчал, решительно сжав губы. – Пошли. И помни, не говори ни слова.
   – Совсем ни одного? Мне даже нельзя сказать: «Помогите!»? – задиристо спросила она, и Марко заметил знакомый упрямый блеск в ее темных глазах.
   Он с усилием подавил в себе восхищение силой ее духа, ненавидя себя за эту слабость. Ну почему он не может подчинить себе свои чувства, как он привык это делать во многих других случаях?
   Марко открыл дверь, и они вошли в теплый, ярко освещенный торговый зал. За кассой сидел толстый подросток, уставившийся в портативный телевизор, стоявший на прилавке. Мельком глянув на вошедших и буркнув что-то похожее на приветствие, он снова погрузился в просмотр телепрограммы, начисто забыв о Марко и Лии.
   Такое поведение весьма обрадовало Марко. Он подошел к прилавку и, взяв со стойки две большие пластиковые чашки, наполнил обе горячим кофе, причем в одну чашку он щедро положил сахар и сливки, а в другую бросил маленький кусочек сахара.
   – А ты ничего не забыл, – пробормотала она, словно не помнила его приказа молчать.
   При звуке ее голоса Марко вздрогнул: во-первых, из опасения, что сейчас Лия начнет звать на помощь, а во-вторых, от тех чувств, которые пробудили в нем ее слова.
   «А ты ничего не забыл».
   Неужели она так удивилась, что он не забыл, какой кофе она любит?
   «Перестань, – приказал себе Марко. – Прекрати думать об этом».
   Закрыв обе чашки пластмассовыми крышками, Марко взял с прилавка пару пакетов с пирожками и вручил все Лии.
   – Возьми все это барахло, – буркнул он, почти надеясь, что она начнет протестовать. Она же знает, что ему нужна свобода рук, чтобы расплатиться с продавцом, не выпуская пистолета.
   Лия молча последовала за Марко к кассе.
   – Доброе утро, – произнес продавец, не отрывая взгляд от экрана телевизора.
   – Как жизнь? – поинтересовался Марко, жестом велев Лии поставить на прилавок кофе и пирожки. Лия подчинилась, со всего маху опустив чашки на прилавок.
   Марко предостерегающе взглянул на девушку.
   – Это все? – буркнул мальчишка.
   Марко сказал, что еще им нужен бензин, и достал из кармана пачку денег. Продавец звякнул кассой, нажал какую-то кнопку на панели управления насосом.
   – Заправляйтесь, – коротко бросил он, снова уставившись в телевизор.
   – Спасибо. – Марко открыл дверь, пропустил Лию вперед, облегченно вздыхая от сознания того, что все кончилось благополучно. Теперь они снова сядут в пикап, выберутся на дорогу, а там…
   Марко нахмурился, увидев старый, обшарпанный «бьюик», въезжавший на стоянку заправочной станции. Сидевший за рулем круглолицый мужчина средних лет в широкополой шляпе дважды посмотрел на зеленый пикап, потом на Лию и Марко.
   Выругавшись вполголоса, Марко прошипел:
   – Не говори ни слова…
   – Ты уже предупреждал…
   – Тс-с-с.
   Дверь «бьюика» открылась, и мужчина вышел.
   – Привет, – крикнул он. – Это не пикап Чарли Лима?
   – Этот? – Марко равнодушно пожал плечами. – Мы купили его несколько дней назад у одного фермера, тут, неподалеку. – Он махнул рукой в сторону, откуда они только что приехали.
   – Старик Чарли продал пикап? Вот уж не думал, что доживу до такого дня. Он что, и ферму собирается продавать?
   – Об этом лучше спросить у него самого. – Марко изобразил на лице вежливую улыбку. – Нас интересовал только пикап.
   – Господи, зачем он вам? – Человек недоверчиво покачал головой. – Место этой колымаге на свалке.
   – Мы планируем использовать его на запчасти, – импровизировал на ходу Марко. – Ну ладно, всего хорошего. – Помахал он на прощание рукой мужчине в шляпе.
   У Марко дрожали руки, когда он засовывал шланг в горловину бензобака. Лия молча стояла рядом и смотрела на мужчину, который в это время входил в здание станции.
   – Теперь мне можно говорить? – спросила она. Он только хмыкнул в ответ, и Лия расценила это как разрешение.
   – Он сейчас рассказывает продавцу о пикапе. Они оба смотрят в нашу сторону. Видишь?
   Марко взглянул в окно магазина и понял, что Лия говорит правду. Оба, и продавец и покупатель, смотрели в их сторону, на их лицах застыло выражение напряженного ожидания.
   – Нам надо поскорее убираться отсюда, – сказал Марко. – Лезь в машину.
   – А что будет, если я откажусь? – дерзко спросила Лия, глядя в глаза Марко. – Что будет, если я сейчас вернусь в магазин и скажу, что автомобиль украден, а я – твоя заложница.
   – Я уже говорил тебе, что тогда будет, – прорычал Марко, прекрасно сознавая, что сейчас на него смотрят два незнакомца из магазина. – Садись в машину.
   – Нет, Марко, ты мне ничего не говорил. Ты просто показал мне пистолет. Мне думается, ты не мог заставить себя сказать, что застрелишь меня, потому что и сам в этом не уверен.
   – Ты напрашиваешься на неприятности, Лия. Садись в машину сейчас же!
   Лия посмотрела на Марко долгим взглядом, скрестив руки на груди и сжимая под мышкой пакет из мини-маркета.
   – Ты прав, – произнесла она наконец и не спеша направилась к пикапу. – Я действительно испытывала судьбу. И это стоило того, потому что теперь я убедилась в том, в чем хотела убедиться.
   Марко сел за руль и, резко вывернув его, стремительно выехал на дорогу.

***

   Вот так.
   Теперь она все знает.
   Марко не собирается причинять ей вред.
   А она сомневалась в этом когда-нибудь?
   Она украдкой взглянула на его чеканный профиль и посмотрела, как он выезжает из городка, изо всех сил стараясь не превысить положенную скорость.
   Да, подумала она, глядя на стальной блеск глаз и мощную челюсть. Она действительно сомневалась в этом.
   Она действительно боялась Марко, поскольку думала, что он способен оскорбить ее и словом, и действием.
   В конце концов, она так долго жила во лжи, что не могла знать, на что способен Марко.
   Нет, убийство – это, пожалуй, слишком…
   Но он похитил ее. И угрожал при этом оружием, упрямо подумала Лия.
   А теперь он увозит ее… Куда?
   Но еще важнее узнать, что он собирается делать, когда доставит ее в место назначения?
   – Ты можешь хоть теперь сказать мне, куда мы едем? – спросила она.
   – Пока нет.
   – А когда ты собираешься сказать мне об этом?
   – Не знаю.
   – Что, ты собираешься ждать, пока мы доберемся до места?
   – Когда я захочу, то скажу тебе все, ладно, Эй Джи? «Эй Джи». Сорвавшееся с его губ давно забытое имя пробудило в ее душе странные чувства.
   – Скажи, куда мы едем, – упрямо спросила она, стараясь не обращать внимания на непрошеные чувства. Марко стукнул ладонью по рулю.
   – Черт, ты всегда была ужасно настырной.
   – Да, черт, я всегда была ужасно настырной, – как эхо повторила она. – И было время, Марко, когда ты не находил эту черту плохой.
   О Господи!
   Зачем она опять затронула это?
   Ну ладно, положим, что слово «настырная» не вызвало у него таких же ассоциаций, как у нее. Может быть, он не понял, о чем идет речь…
   – Мы не можем заняться этим здесь, – прошептал он в тот день в прачечной дома Виктора, когда она загрузила белье в машину и обернулась к Марко. – Виктор и другие сейчас на кухне, сидят за столом. В любую минуту кто-нибудь из них может зайти сюда.
   – Мы быстро управимся, – прошептала она в ответ и поцеловала его в шею.
   – Мы никогда не управляемся быстро.
   – Но на этот раз у нас получится. Мы просто никогда не делали это один раз.
   – Мы не можем это сделать сейчас, Эй Джи. Это никуда не годная идея. – Он застонал, когда она коснулась пальчиками гульфика его мешковатых шорт.
   – Но ты же меня хочешь… Я чувствую…
   – Черт, Эй Джи, я всегда тебя хочу.
   – Так возьми меня. Я твоя.
   – Потом…
   – Сейчас, – настойчиво произнесла она, откинувшись на стиральную машину и задирая подол форменной юбки.
   Он едва не задохнулся.
   – Так ты не надела…
   – Нет, не надела… Сегодня. Я подумала, зачем надевать трусики, если их все равно придется снимать, – это будет потеря драгоценного времени.
   – Так ты, значит, заранее решила соблазнить меня сегодня утром?
   Она усмехнулась и кивнула, нетерпеливо подрагивая в такт ритмичным колебаниям стиральной машины, которые довели ее до исступления.
   – Я жду, Марко, – проворковала она, раздвинув ноги и притягивая его к себе. – Я готова.
   – Тебе когда-нибудь говорили, что ты самая настырная женщина на свете?
   – Только ты, – ответила она. – И я воспринимаю это как комплимент.
   – Очень хорошо, потому что это и есть комплимент, – хрипло пробормотал он, обхватывая руками ее обнаженные ягодицы.
   Она закрыла глаза и испустила страстный вздох, когда он, сбросив шорты, слился с ней.
   Теперь, вспоминая об этом чувственном эпизоде, Лия ощутила неудобство и поерзала на месте, заметив, что Марко сделал то же самое.
   Значит, он помнит.
   Лия судорожно сглотнула слюну и, отвернувшись, стала смотреть в окно.
   Ей очень бы хотелось думать, что он забыл обо всех интимных, эротических подробностях их отношений. Зная, что он тоже хранит все это в памяти, Лия не могла заставить себя думать, что между ними не осталось ничего, кроме гнева и ненависти.

***

   Альберто остановился на пороге сарая и попытался счистить об него засохшую грязь с ботинка.
   – Они были здесь.
   Услышав это краткое замечание Рамона, Альберто поднял голову и увидел, как Хондо пнул носком черного ботинка порыжевшие огрызки нескольких яблок.
   – Откуда ты знаешь, что это были именно они? – нахмурившись, спросил Альберто.
   Район и Хондо проигнорировали его замечание.
   – И они были здесь недавно, – добавил Рамон, наклонившись и потрогав пальцем след на полу. Он поднял руку, и Альберто увидел, что грязь осталась на пальце.
   – След еще влажный, – объявил Альберто. – Они наверняка не успели далеко уйти.
   – Пошли, зайдем в дом, – сказал Хондо, направившись к двери.
   Выходя, он толкнул Альберто, который балансировал на одной ноге, продолжая чистить ботинки о порожек.
   Альберто вывалился из сарая, поскользнулся и едва удержался на ногах.
   – Нельзя быть таким неуклюжим, Альберто, – поддразнил его Хондо, услышав, как тот выругался сквозь зубы. – Ты можешь кого-нибудь обидеть.
   – Я действительно кого-нибудь обижу, – буркнул вполголоса Альберто.
   – Что-что? – взвился Рамон, направив на Альберто угрожающий взгляд.
   – Ничего.
   – Но я что-то слышал, – проговорил Хондо.
   – Нет, нет, ничего. – Альберто поднялся на ноги и попытался отчистить грязь с брюк, но только размазал ее по мокрой ткани.
   – Надо смотреть под ноги, Альберто, – произнес Рамон с сильным испанским акцентом.
   Хондо не сказал ничего, но его страшный взгляд был красноречивее всяких слов: Альберто понял, что ступил на зыбкую почву.
   Все трое направились по скользкому склону холма к дому и скотному двору. Усадьба казалась вымершей.
   – И что мы будем делать? Постучим в дверь? – спросил Альберто. В голове у него помутилось от столкновения с этими двумя подонками. При первом же удобном случае он достанет пистолет и избавится от них. Пусть только они повернутся к нему спиной. Правда, до сих пор они не делали этой глупости…