Страница:
Сейчас Дункан размышлял о том, способен ли он освободиться от своей настоящей индивидуальности Дункана, растворить ее и вернуться в личность Кэрда. Придется ли ему, чтобы добиться этого, схватиться и победить поочередно, в хронологическом порядке всех семерых? Если бы удалось пробиться к самому началу, к главному образу — к Кэрду, он смог бы стать им. Тогда он узнал бы, в чем состоит та тайна, которой, как считает правительство, он владеет. Ему стало бы известно, как он оказался на первых ступеньках сегодняшнего положения.
Хороший шанс, хотя вряд ли те, кто оказался сегодня его тюремщиками, желали его превращения в Кэрда. Дункан думал, что человеку, который допрашивал его в Среду, этому «Руггедо», это вовсе не понравится. Ему нужно было только одно — открыть способ, благодаря которому Дункану удавалось лгать в парах ТИ. И это все. По крайней мере, создавалось такое впечатление.
Почему эта часть памяти Дункана оказалась совершенно разрушенной, погребенной под обломками отрывочных воспоминаний? Неужели он сделал это сознательно, чтобы быть уверенным: если его поймают, он просто не сможет ничего рассказать органикам? Или в какой-то момент он решил, что у него более не осталось сил исполнять роли других людей и новых превращений ему уже не выдержать? Вероятно, его психика оказалась на пределе возможного напряжения, резервуар, хранящий энергетические запасы души, оказался исчерпанным.
В этот момент дверь неожиданно отворилась. Появился Каребара, а следом за ним — Сник и Кэбтэб. Товарищи Дункана выглядели посвежевшими, и, казалось, не имели более друг к другу никаких претензий.
— Я думал над тем, как нам следует работать, — сообщил профессор. — И мне кажется, мы пошли по ложному пути, стараясь добраться до той личности, которой известен способ трансформации. Надо попробовать другой подход. Вы будете оперировать в сознательном состоянии и, оставаясь Бивольфом, постараетесь изобрести свои приемы заново. Раз вам удалось это, когда вы были Кэрдом, сможете сделать и как Бивольф. Ведь независимо от того, в каком образе вы пребываете, ваши творческие способности остаются все теми же. Вот где потенциал открытия.
Да, любитель Муравьев, ты снова направился по ложному пути, словно одно из твоих насекомых ошибочно движется по присыпанной сахаром дорожке, куда бы она ни вела. Только не надейся, что я скажу тебе об этом.
— Прекрасно, — произнес Дункан вслух. — Приступим.
27
28
Хороший шанс, хотя вряд ли те, кто оказался сегодня его тюремщиками, желали его превращения в Кэрда. Дункан думал, что человеку, который допрашивал его в Среду, этому «Руггедо», это вовсе не понравится. Ему нужно было только одно — открыть способ, благодаря которому Дункану удавалось лгать в парах ТИ. И это все. По крайней мере, создавалось такое впечатление.
Почему эта часть памяти Дункана оказалась совершенно разрушенной, погребенной под обломками отрывочных воспоминаний? Неужели он сделал это сознательно, чтобы быть уверенным: если его поймают, он просто не сможет ничего рассказать органикам? Или в какой-то момент он решил, что у него более не осталось сил исполнять роли других людей и новых превращений ему уже не выдержать? Вероятно, его психика оказалась на пределе возможного напряжения, резервуар, хранящий энергетические запасы души, оказался исчерпанным.
В этот момент дверь неожиданно отворилась. Появился Каребара, а следом за ним — Сник и Кэбтэб. Товарищи Дункана выглядели посвежевшими, и, казалось, не имели более друг к другу никаких претензий.
— Я думал над тем, как нам следует работать, — сообщил профессор. — И мне кажется, мы пошли по ложному пути, стараясь добраться до той личности, которой известен способ трансформации. Надо попробовать другой подход. Вы будете оперировать в сознательном состоянии и, оставаясь Бивольфом, постараетесь изобрести свои приемы заново. Раз вам удалось это, когда вы были Кэрдом, сможете сделать и как Бивольф. Ведь независимо от того, в каком образе вы пребываете, ваши творческие способности остаются все теми же. Вот где потенциал открытия.
Да, любитель Муравьев, ты снова направился по ложному пути, словно одно из твоих насекомых ошибочно движется по присыпанной сахаром дорожке, куда бы она ни вела. Только не надейся, что я скажу тебе об этом.
— Прекрасно, — произнес Дункан вслух. — Приступим.
27
Плавательный бассейн занимал сорок футов в длину и пятнадцать в ширину при высоте десять футов. Само помещение — пятьдесят в длину и двадцать в ширину. Хотя звуки в нем распространялись слабо — значительно умереннее, чем в большом общественном бассейне, слышно было достаточно хорошо. Дункан и его товарищи ныряли, колотили ногами по воде, с шумом плавали, пока двое вооруженных охранников стерегли их. Начиная с Четверга, их сопровождали в это большое помещение — часть комплекса — для ежедневных физических занятий. Вся троица была голой, но охранники конечно же не сводили глаз со Сник. Дункан улучил момент, когда он и Сник прыгнули в воду, а сильные шлепки Кэбтэба по воде покрывали звук, и прошептал:
— Надо найти способ поговорить. У меня есть план.
Должно быть, охранник заметил движение губ. Он заорал:
— Эй, вы! Никаких разговоров! Иначе конец вашим удовольствиям в бассейне!
Дункан поднял руку в успокаивающем жесте и поплыл, бормоча: «Чтоб твой колокол оторвался!». Зная, что за ним наблюдают экраны со стен и потолка, он, говоря с ней, прикрыл ладонью рот. Вполне вероятно, что мониторы способны распознавать артикулируемые звуки.
Чуть позже, когда Сник отплыла и он убедился, что охранники перевели взоры на нее, Дункан тихо сказал:
— Падре, я кое-что придумал. Надо обсудить.
— Здесь не место, — ответил Кэбтэб и, перевернувшись в воде, нырнул.
Час удовольствий кончался, охранник дунул в свисток и препроводил Кэбтэба до дверей раздевалки. Падре вытерся, натянул рясу и вскоре появился. Затем в раздевалку проводили Сник. Потом настала очередь Дункана. Он чувствовал, что все тщетно. Возможность поговорить возникала только, когда они были втроем в бассейне, в течение экспериментов или во время общего обеда в комнате Дункана. И всякий раз за ними неотрывно наблюдали.
Эксперименты ознаменовались лишь отсутствием успеха. Тысячи вопросов Каребары, его настойчивые, иногда ловкие ходы никак не могли вонзиться в твердую, как платина, оболочку психики Дункана. Сник и Кэбтэб искренне стремились помочь профессору, но их предложения оказывались бесполезными. Даже идеи Дункана, появившиеся после просмотра видеозаписей опытов (некоторые ленты уже явно подверглись цензуре), оказались бесплодными.
Каребара беспокоился больше других. Он скрывал это, но отчаяние его становилось очевидным. Отчасти оно объяснялось просто: в случае неудачи его могли перевести черт знает куда. Ему выдадут новую идентификационную карточку и направят на опасное дело. А может, Каребара не без оснований опасается, что его стоунируют и упрячут. Этот выход самый простой и наименее рискованный для КУКОЛКИ.
Ежедневное посещение бассейна помогло Дункану определить планировку части этого жилищного комплекса. Комната Кэбтэба, меньшая по площади, чем у Дункана, располагалась рядом с ней, к северу. Затем комната Сник — еще меньшая. А за ней и последующим коридором, очевидно, была стена, отделявшая апартаменты другого правительственного чиновника, а может, еще один коридор. Путь из этих трех комнат в бассейн непременно шел в южном направлении через широкий коридор. Он был весь увешан темными и светлыми экранами, перед которыми внизу стояли мраморные пьедесталы с мраморными же бюстами. Дункан узнал лица Юлия Цезаря, Александра Македонского, Наполеона, Чингисхана, Ванг Шена. Ванг Шен — последний и величайший из мировых завоевателей, в отличие от своих самовлюбленных предшественников, настоял, чтобы никаких статуй или монументов в его честь не создавали, чтобы любые фильмы и видеозаписи о его жизни, любые произведения, изображающие его как личность, не стремились к передаче внешнего сходства. Тем не менее, его пожелания не всегда уважались, и Дункан припоминал, что неоднократно видел портреты Ванг Шена, хотя и не мог сказать — где.
Дункану показалось странным, что здесь были представлены люди, которыми, за исключением Ванг Шена, не очень-то восхищалось человечество.
В исторических текстах сводились к минимуму описания полководческих подвигов, а стиль повествования обычно вызывал к ним отвращение. Однако владелец этой квартиры явно уважал этих кровавых воителей. Само присутствие скульптурных изображений многое поведало Дункану о человеке, установившем их здесь.
Коридор — шестьдесят-семьдесят футов, — через который проводили троих пленников, был прямо направлен на юг. Дункан насчитал семь дверей по левой стороне. В конце коридора, как раз на повороте в следующий, красовалась очень большая дверь. Через тридцать футов была другая дверь — справа. Арестанты и охранники входили в нее, добираясь до конца коридора. За ней располагалось подобие фойе. Сводчатый вход вел в плавательный бассейн, но пленникам велели сразу же входить в дверь направо. Она, в свою очередь, вела в другой, узкий коридор, в котором находились еще три двери — каждая открывалась в маленькую раздевалку. Выходя, пленники миновали следующую сводчатую дверь и попадали в огромную комнату с бассейном и гимнастическими снарядами в дальнем южном углу.
Как-то Дункан подслушал двух охранников, тихо переговаривавшихся в коридоре. Один что-то сказал про ангар. Могла ли внушительная комната в квартире служить площадкой для взлета и посадки компактного самолета? Если так, крыша над нею должна раскрываться. И однажды, когда они следовали в главный коридор, дверь распахнулась… Привлекательная женщина средних лет вышла из большой комнаты. Дункан мельком заметил раковины, столы, подставки с ножами, вилками и ложками. Женщина тотчас же отступила и закрыла дверь. Встревоженное выражение ее лица и рычание на нее охранников красноречиво свидетельствовало, что ей не следовало открывать арестантам свое присутствие. Дункан предполагал, что она была всего лишь прислугой — одной из нескольких, обычно приглашаемых сюда работников. Сколько их? Он никогда не узнает этого, пока не осуществится его план, надо быть готовым к появлению многих. У прислуги тоже должно быть свое жилище, вероятно, недалеко от кухни и комнат хозяина — Руггедо.
На пути из кухни по основному коридору обратно в его комнату Дункан насчитал пять дверей. Одна, рядом с кухней, он полагал, вела в кладовую, в другой — размещалась аппаратура контроля за наблюдением, далее жилые и ванные комнаты охранников и, возможно, их помещение для отдыха.
Где-то в комплексе непременно есть больничная палата для нетяжело больных. Руггедо вряд ли хотелось, чтобы обитатели комплекса очутились в городском госпитале. Будет слишком много вопросов. Слишком много. Значит, в комплексе есть врач. Скорее всего, он член КУКОЛКИ и живет неподалеку, в башне.
Дункану и его товарищам позволялось смотреть ежедневные выпуски новостей, они могли заказать любые из 129634 лент — драму, комедию, приключения, хронику… Однако когда Дункан запросил серию документальных фильмов о членах СМП — Совета Мирового правительства, ему отказали. Причин никто не объяснил, хотя он просил об этом. Значит, он еще под подозрением. Руггедо являлся одним из членов Совета, и пленникам не следовало знать это. Дункан был уверен, что лишь крайне могущественный чиновник может владеть таким жилым комплексом и держать все в секрете. Даже губернатор штата или член национального административного совета не мог иметь подобного влияния.
Руггедо был членом КУКОЛКИ и СМП.
Дункан задавался вопросом — кого еще он мог спрашивать? — почему высокий чин СМП стремится быть и членом подрывной группы? А возможно — основателем или главой организации. Разве он уже не обладает такой властью, какая только доступна? Ответ был таков: он желает больше власти. Он должен стать первым, а не одним из руководителей.
Могли быть и дополнительные мотивы.
Где он видел Руггедо?
Хотя на Дункана не очень подействовало ощущение, что он откуда-то хорошо знал Руггедо, он был уверен, что телеэкран тут не при чем. Эти отрывочные воспоминания могли возникнуть только под воздействием непосредственно какой-то впечатляющей встречи.
Дункану хотелось создать новый образ — для чего необходимо глубже проникнуть в память его прежних "я". Что-то просачивалось в память, воскрешались какие-то картины… но этого было недостаточно. Требовался некий общий резервуар сведений, однако что-либо мгновенно отождествляемое с Кэрдом и другими было отсечено.
Тем временем Каребара заключил, что устное дознание само по себе не решит дела. Он притащил небольшую машину с десятком подводящих проводков, которые он прикрепил Дункану к вискам, груди, запястьям, плечам и пенису. Используя эту машину, профессор мог вывести на дисплей изменения в давлении крови, частоте пульса, кожных электрических полях, голосовых частотах и интенсивности потения. Профессор потребовал, чтобы Дункан, вдыхая туман, не закрывал глаза. Расширение или сужение зрачков также служило индикатором правдивых высказываний.
Однако когда Дункан очнулся после эксперимента с применением машины, Каребара выглядел раздраженным.
— Неудача? — поинтересовался Дункан, усмехаясь.
— Я знаю, что вы иногда врете, — сказал профессор. — У меня нет в этом сомнений. Но ваши зрачки не регистрируют этого вовсе. Вы уникальное явление, Дункан!
— Каждое человеческое создание неповторимо.
Он присел на кушетке и принялся срывать с себя электроды.
— Не следует быть столь самоуверенным. Если мы не получим ответов на наши вопросы, положение может оказаться безвыходным.
— Мы?
— Вы — я имею в виду. Если вы окажетесь бесполезным для нас, а при этом многое узнаете, тогда…
— «Тогда» не будет. Скажите мне, Каребара, вас не беспокоит, что КУКОЛКА так легко убивает своих людей, если они становятся им помехой или потенциально опасными? Это не заставляет вашу нравственную шкуру и высокоморальный нос испытывать зуд — ну хоть небольшой?
Каребара нервно взглянул на ближайший настенный экран и выкрикнул:
— Это во имя большего блага!
— Всемогущий Бог! — воскликнул Дункан. — Пять тысячелетий цивилизации, а твои убийцы все еще не могут придумать ничего лучшего!
В этот вечер Кэбтэбу и Сник разрешили провести несколько часов с Дунканом. Накануне они жаловались охранникам на свое одиночество, и их прошение, очевидно, было направлено тому, кто принимает решения. Дункан полагал, что это Руггедо. В это утро шеф охраны сообщил им, что они могут наслаждаться сегодня вечером обществом друг друга. Нет, так он, конечно, не сказал, но они знали, что за любым их движением следят и каждое слово слышат. Бесполезно увеличивать громкость звучания настенного экрана в надежде на то, что это сделает невозможным подслушивание с помощью микрофонов. Охранники контролировали уровень шумов в телесистеме. Более того, за любой попыткой как-то скрыть контакт между собой последует приостановка разрешения на встречи. Этот запрет распространится и на совместное посещение бассейна.
— Почему — нет? — сердился Дункан. — Как мы можем сбежать отсюда? Если нам охота пофантазировать насчет планов побега — что вам-то?
— Таковы правила, — сказал шеф охраны. Он помрачнел, ноздри его раздулись. Так и получил он у пленников прозвище Крылоносый. Других охранников стали называть меж собой Толстозадый, Тонкогубый, Полосатая и Дерганый.
В этот вечер в семь часов Сник и Кэбтэб, эскортируемые Тонкогубым и Полосатой, вошли в комнату Дункана. Едва охранники удалились, Дункан сказал:
— Вечером мы будем смотреть старинную классику «Марсианское восстание». Он стоял спиной к экранам на восточной стене, и мониторы над длинным окном, выходившим на западную сторону, не могли засечь, как Дункан быстро подмигнул правым глазом. Огромная туша падре — между Дунканом и западными мониторами — прикрыла его.
Сник и Кэбтэб и бровью не повели, поскольку мониторы засекли бы их ответ. Но Сник произнесла «о'кей», а падре заявил:
— Прекрасно. Мне он нравится. Могу смотреть его сколько угодно, хотя и питаю отвращение к насилию.
— Конечно, — заметила Сник.
Дункан не помнил кодового номере фильма, он вызвал на экран перечень, остановил изображение, когда появился нужный заголовок, и выбрал кодовый номер первого переснятого фильма. Затем он взял стакан виноградного сока, который налила Сник, и расположился между нею и Кэбтэбом, Миски с воздушной кукурузой, ломтики сыра, разнообразные соусы и крекеры стояли перед ними на кофейном столике.
Дункан сделал небольшой глоток ликера, откусил кусочек крекера, намазанного соусом из зеленого перца.
— Одна сцена в этом фильме мне нравится особенно.
— Какая? — поинтересовалась Сник.
— О, я хотел, чтобы вы догадались и сказали мне, когда закончится фильм. А собственно, почему бы мне не сказать вам, когда мы будем ее смотреть.
По мере того, как вступительные аккорды музыки к фильму Маллигана Сакулы «Святой Франциск расстается со своим ишаком» то усиливались, то затухали, и проходили титры, оранжевыми буквами выражавшие благодарности на английском и языке логлэн, Дункан пытался вспомнить, когда он впервые видел этот фильм. Ему было одиннадцать облет, и фильм оставил неизгладимый след в его памяти. Чьей памяти? Какая теперь разница? Эта версия фильма была выпущена двести сорок пять облет назад — в год его рождения.
Восстание на Марсе — тема, на которой в весьма свободном толковании основывался фильм, — происходило сорок облет до его рождения. Джерри Пао Нель — командир органиков в колонии на Марсе и, если верить фильму, буйный, полусумасшедший фашист — осуществил неудавшийся переворот с целью освободить колонию от власти правительства Земли и осуществить идею Неля о свободном обществе. Бунт не удавалось довольно долго подавить главным образом потому, что большинство колонистов поддерживало Неля, а у Земли не было войск. В конце концов Нель сумел бежать на корабле неизвестного назначения, снаряженном на одной из звезд для поиска планет, не заселенных землянами. Его замороженное с помощью криогенной техники тело, без сомнения, до сих пор лежит на этом корабле; пройдет, наверно, более тысячи облет, пока корабль окажется в зоне посадки на какую-либо планету.
Фильм однако показал Неля погибающим в жестоком сражении в лабиринтах Большого Сырта [темная область на Марсе]. Три героя — Мозес Говард Кугль, Курляй Эстэркуль Лу-Дэн и Лоуренс Амир Бульбуль — были стойкими защитниками правительства Земли, повстанцами против повстанцев. Хотя роль их в действительности в военном смысле была невелика, по фильму они подавили бунт при очень малой помощи землян. В фильме не было ни слова о том, что после войны все трое были обвинены в крупнейшем присвоении информации из банка данных и крючкотворстве и осуждены на пребывание в течение десяти облет в центрах перевоспитания. С другой стороны, создатели этой версии обладали чувством юмора и изобразили троицу как бездельников, с которыми вечно приключаются какие-нибудь несчастья, но удачливыми клоунами, которыми они и были в реальной жизни.
Дункан получал удовольствие от вторичного просмотра «Марсианского восстания» — прошло десять сублет или семьдесят облет с той поры, как он видел его. Приятные минуты омрачались беспокойством — поймут ли Сник и Кэбтэб, почему он акцентировал внимание на одной сцене… Однако они тотчас сообразили, что речь о чем-то таком, о чем Дункан не мог сказать открыто.
За несколько секунд до этого эпизода он сжал их ладони.
— Следите внимательно. Вы получите истинное удовольствие, а возможно, извлечете пользу.
Сник сказала:
— Я видела его раньше.
Кэбтэб прогудел:
— Я тоже, как я говорил. Кое-что вызывает недоверие. Если бы все не приключилось, как показано, эти три задницы принадлежали бы покойникам. Такое бывает один раз на тысячу — не лучшая ставка. Однако они должны были испытать свой шанс.
— Именно, — сказал Дункан. — Они должны были испытать свой шанс. В подобных обстоятельствах он больше не представился бы.
— Да. А что если бы Нель не проник в их камеру? Они не сумели бы ничего сделать, это был бы их конец, и, возможно, земляне бы не победили, — сказала Сник.
— Но Нель проник. В этом все дело.
Все это время велась съемка арестантов, их голоса анализировались на уровень частот. Если исследование выявит любое неожиданное возбуждение, чрезмерное напряжение, фразы, вызвавшие такую реакцию, вспыхнет сигнальная лампочка на панели прибора. Это приведет в действие мониторы, фразы будут прокручены вновь для изучения. Дункан надеялся, что мониторы отнесут такие колебания напряжения голоса на счет самого фильма. Поскольку фильм рассказывал о восстании и подрывных организациях, он, конечно, должен был возбудить троих зрителей.
Когда заветный эпизод фильма уже заканчивался, Дункан еще раз незаметно пожал руки своим товарищам.
— Поняли — о чем я?
Сник и Кэбтэб кивнули.
— Надо найти способ поговорить. У меня есть план.
Должно быть, охранник заметил движение губ. Он заорал:
— Эй, вы! Никаких разговоров! Иначе конец вашим удовольствиям в бассейне!
Дункан поднял руку в успокаивающем жесте и поплыл, бормоча: «Чтоб твой колокол оторвался!». Зная, что за ним наблюдают экраны со стен и потолка, он, говоря с ней, прикрыл ладонью рот. Вполне вероятно, что мониторы способны распознавать артикулируемые звуки.
Чуть позже, когда Сник отплыла и он убедился, что охранники перевели взоры на нее, Дункан тихо сказал:
— Падре, я кое-что придумал. Надо обсудить.
— Здесь не место, — ответил Кэбтэб и, перевернувшись в воде, нырнул.
Час удовольствий кончался, охранник дунул в свисток и препроводил Кэбтэба до дверей раздевалки. Падре вытерся, натянул рясу и вскоре появился. Затем в раздевалку проводили Сник. Потом настала очередь Дункана. Он чувствовал, что все тщетно. Возможность поговорить возникала только, когда они были втроем в бассейне, в течение экспериментов или во время общего обеда в комнате Дункана. И всякий раз за ними неотрывно наблюдали.
Эксперименты ознаменовались лишь отсутствием успеха. Тысячи вопросов Каребары, его настойчивые, иногда ловкие ходы никак не могли вонзиться в твердую, как платина, оболочку психики Дункана. Сник и Кэбтэб искренне стремились помочь профессору, но их предложения оказывались бесполезными. Даже идеи Дункана, появившиеся после просмотра видеозаписей опытов (некоторые ленты уже явно подверглись цензуре), оказались бесплодными.
Каребара беспокоился больше других. Он скрывал это, но отчаяние его становилось очевидным. Отчасти оно объяснялось просто: в случае неудачи его могли перевести черт знает куда. Ему выдадут новую идентификационную карточку и направят на опасное дело. А может, Каребара не без оснований опасается, что его стоунируют и упрячут. Этот выход самый простой и наименее рискованный для КУКОЛКИ.
Ежедневное посещение бассейна помогло Дункану определить планировку части этого жилищного комплекса. Комната Кэбтэба, меньшая по площади, чем у Дункана, располагалась рядом с ней, к северу. Затем комната Сник — еще меньшая. А за ней и последующим коридором, очевидно, была стена, отделявшая апартаменты другого правительственного чиновника, а может, еще один коридор. Путь из этих трех комнат в бассейн непременно шел в южном направлении через широкий коридор. Он был весь увешан темными и светлыми экранами, перед которыми внизу стояли мраморные пьедесталы с мраморными же бюстами. Дункан узнал лица Юлия Цезаря, Александра Македонского, Наполеона, Чингисхана, Ванг Шена. Ванг Шен — последний и величайший из мировых завоевателей, в отличие от своих самовлюбленных предшественников, настоял, чтобы никаких статуй или монументов в его честь не создавали, чтобы любые фильмы и видеозаписи о его жизни, любые произведения, изображающие его как личность, не стремились к передаче внешнего сходства. Тем не менее, его пожелания не всегда уважались, и Дункан припоминал, что неоднократно видел портреты Ванг Шена, хотя и не мог сказать — где.
Дункану показалось странным, что здесь были представлены люди, которыми, за исключением Ванг Шена, не очень-то восхищалось человечество.
В исторических текстах сводились к минимуму описания полководческих подвигов, а стиль повествования обычно вызывал к ним отвращение. Однако владелец этой квартиры явно уважал этих кровавых воителей. Само присутствие скульптурных изображений многое поведало Дункану о человеке, установившем их здесь.
Коридор — шестьдесят-семьдесят футов, — через который проводили троих пленников, был прямо направлен на юг. Дункан насчитал семь дверей по левой стороне. В конце коридора, как раз на повороте в следующий, красовалась очень большая дверь. Через тридцать футов была другая дверь — справа. Арестанты и охранники входили в нее, добираясь до конца коридора. За ней располагалось подобие фойе. Сводчатый вход вел в плавательный бассейн, но пленникам велели сразу же входить в дверь направо. Она, в свою очередь, вела в другой, узкий коридор, в котором находились еще три двери — каждая открывалась в маленькую раздевалку. Выходя, пленники миновали следующую сводчатую дверь и попадали в огромную комнату с бассейном и гимнастическими снарядами в дальнем южном углу.
Как-то Дункан подслушал двух охранников, тихо переговаривавшихся в коридоре. Один что-то сказал про ангар. Могла ли внушительная комната в квартире служить площадкой для взлета и посадки компактного самолета? Если так, крыша над нею должна раскрываться. И однажды, когда они следовали в главный коридор, дверь распахнулась… Привлекательная женщина средних лет вышла из большой комнаты. Дункан мельком заметил раковины, столы, подставки с ножами, вилками и ложками. Женщина тотчас же отступила и закрыла дверь. Встревоженное выражение ее лица и рычание на нее охранников красноречиво свидетельствовало, что ей не следовало открывать арестантам свое присутствие. Дункан предполагал, что она была всего лишь прислугой — одной из нескольких, обычно приглашаемых сюда работников. Сколько их? Он никогда не узнает этого, пока не осуществится его план, надо быть готовым к появлению многих. У прислуги тоже должно быть свое жилище, вероятно, недалеко от кухни и комнат хозяина — Руггедо.
На пути из кухни по основному коридору обратно в его комнату Дункан насчитал пять дверей. Одна, рядом с кухней, он полагал, вела в кладовую, в другой — размещалась аппаратура контроля за наблюдением, далее жилые и ванные комнаты охранников и, возможно, их помещение для отдыха.
Где-то в комплексе непременно есть больничная палата для нетяжело больных. Руггедо вряд ли хотелось, чтобы обитатели комплекса очутились в городском госпитале. Будет слишком много вопросов. Слишком много. Значит, в комплексе есть врач. Скорее всего, он член КУКОЛКИ и живет неподалеку, в башне.
Дункану и его товарищам позволялось смотреть ежедневные выпуски новостей, они могли заказать любые из 129634 лент — драму, комедию, приключения, хронику… Однако когда Дункан запросил серию документальных фильмов о членах СМП — Совета Мирового правительства, ему отказали. Причин никто не объяснил, хотя он просил об этом. Значит, он еще под подозрением. Руггедо являлся одним из членов Совета, и пленникам не следовало знать это. Дункан был уверен, что лишь крайне могущественный чиновник может владеть таким жилым комплексом и держать все в секрете. Даже губернатор штата или член национального административного совета не мог иметь подобного влияния.
Руггедо был членом КУКОЛКИ и СМП.
Дункан задавался вопросом — кого еще он мог спрашивать? — почему высокий чин СМП стремится быть и членом подрывной группы? А возможно — основателем или главой организации. Разве он уже не обладает такой властью, какая только доступна? Ответ был таков: он желает больше власти. Он должен стать первым, а не одним из руководителей.
Могли быть и дополнительные мотивы.
Где он видел Руггедо?
Хотя на Дункана не очень подействовало ощущение, что он откуда-то хорошо знал Руггедо, он был уверен, что телеэкран тут не при чем. Эти отрывочные воспоминания могли возникнуть только под воздействием непосредственно какой-то впечатляющей встречи.
Дункану хотелось создать новый образ — для чего необходимо глубже проникнуть в память его прежних "я". Что-то просачивалось в память, воскрешались какие-то картины… но этого было недостаточно. Требовался некий общий резервуар сведений, однако что-либо мгновенно отождествляемое с Кэрдом и другими было отсечено.
Тем временем Каребара заключил, что устное дознание само по себе не решит дела. Он притащил небольшую машину с десятком подводящих проводков, которые он прикрепил Дункану к вискам, груди, запястьям, плечам и пенису. Используя эту машину, профессор мог вывести на дисплей изменения в давлении крови, частоте пульса, кожных электрических полях, голосовых частотах и интенсивности потения. Профессор потребовал, чтобы Дункан, вдыхая туман, не закрывал глаза. Расширение или сужение зрачков также служило индикатором правдивых высказываний.
Однако когда Дункан очнулся после эксперимента с применением машины, Каребара выглядел раздраженным.
— Неудача? — поинтересовался Дункан, усмехаясь.
— Я знаю, что вы иногда врете, — сказал профессор. — У меня нет в этом сомнений. Но ваши зрачки не регистрируют этого вовсе. Вы уникальное явление, Дункан!
— Каждое человеческое создание неповторимо.
Он присел на кушетке и принялся срывать с себя электроды.
— Не следует быть столь самоуверенным. Если мы не получим ответов на наши вопросы, положение может оказаться безвыходным.
— Мы?
— Вы — я имею в виду. Если вы окажетесь бесполезным для нас, а при этом многое узнаете, тогда…
— «Тогда» не будет. Скажите мне, Каребара, вас не беспокоит, что КУКОЛКА так легко убивает своих людей, если они становятся им помехой или потенциально опасными? Это не заставляет вашу нравственную шкуру и высокоморальный нос испытывать зуд — ну хоть небольшой?
Каребара нервно взглянул на ближайший настенный экран и выкрикнул:
— Это во имя большего блага!
— Всемогущий Бог! — воскликнул Дункан. — Пять тысячелетий цивилизации, а твои убийцы все еще не могут придумать ничего лучшего!
В этот вечер Кэбтэбу и Сник разрешили провести несколько часов с Дунканом. Накануне они жаловались охранникам на свое одиночество, и их прошение, очевидно, было направлено тому, кто принимает решения. Дункан полагал, что это Руггедо. В это утро шеф охраны сообщил им, что они могут наслаждаться сегодня вечером обществом друг друга. Нет, так он, конечно, не сказал, но они знали, что за любым их движением следят и каждое слово слышат. Бесполезно увеличивать громкость звучания настенного экрана в надежде на то, что это сделает невозможным подслушивание с помощью микрофонов. Охранники контролировали уровень шумов в телесистеме. Более того, за любой попыткой как-то скрыть контакт между собой последует приостановка разрешения на встречи. Этот запрет распространится и на совместное посещение бассейна.
— Почему — нет? — сердился Дункан. — Как мы можем сбежать отсюда? Если нам охота пофантазировать насчет планов побега — что вам-то?
— Таковы правила, — сказал шеф охраны. Он помрачнел, ноздри его раздулись. Так и получил он у пленников прозвище Крылоносый. Других охранников стали называть меж собой Толстозадый, Тонкогубый, Полосатая и Дерганый.
В этот вечер в семь часов Сник и Кэбтэб, эскортируемые Тонкогубым и Полосатой, вошли в комнату Дункана. Едва охранники удалились, Дункан сказал:
— Вечером мы будем смотреть старинную классику «Марсианское восстание». Он стоял спиной к экранам на восточной стене, и мониторы над длинным окном, выходившим на западную сторону, не могли засечь, как Дункан быстро подмигнул правым глазом. Огромная туша падре — между Дунканом и западными мониторами — прикрыла его.
Сник и Кэбтэб и бровью не повели, поскольку мониторы засекли бы их ответ. Но Сник произнесла «о'кей», а падре заявил:
— Прекрасно. Мне он нравится. Могу смотреть его сколько угодно, хотя и питаю отвращение к насилию.
— Конечно, — заметила Сник.
Дункан не помнил кодового номере фильма, он вызвал на экран перечень, остановил изображение, когда появился нужный заголовок, и выбрал кодовый номер первого переснятого фильма. Затем он взял стакан виноградного сока, который налила Сник, и расположился между нею и Кэбтэбом, Миски с воздушной кукурузой, ломтики сыра, разнообразные соусы и крекеры стояли перед ними на кофейном столике.
Дункан сделал небольшой глоток ликера, откусил кусочек крекера, намазанного соусом из зеленого перца.
— Одна сцена в этом фильме мне нравится особенно.
— Какая? — поинтересовалась Сник.
— О, я хотел, чтобы вы догадались и сказали мне, когда закончится фильм. А собственно, почему бы мне не сказать вам, когда мы будем ее смотреть.
По мере того, как вступительные аккорды музыки к фильму Маллигана Сакулы «Святой Франциск расстается со своим ишаком» то усиливались, то затухали, и проходили титры, оранжевыми буквами выражавшие благодарности на английском и языке логлэн, Дункан пытался вспомнить, когда он впервые видел этот фильм. Ему было одиннадцать облет, и фильм оставил неизгладимый след в его памяти. Чьей памяти? Какая теперь разница? Эта версия фильма была выпущена двести сорок пять облет назад — в год его рождения.
Восстание на Марсе — тема, на которой в весьма свободном толковании основывался фильм, — происходило сорок облет до его рождения. Джерри Пао Нель — командир органиков в колонии на Марсе и, если верить фильму, буйный, полусумасшедший фашист — осуществил неудавшийся переворот с целью освободить колонию от власти правительства Земли и осуществить идею Неля о свободном обществе. Бунт не удавалось довольно долго подавить главным образом потому, что большинство колонистов поддерживало Неля, а у Земли не было войск. В конце концов Нель сумел бежать на корабле неизвестного назначения, снаряженном на одной из звезд для поиска планет, не заселенных землянами. Его замороженное с помощью криогенной техники тело, без сомнения, до сих пор лежит на этом корабле; пройдет, наверно, более тысячи облет, пока корабль окажется в зоне посадки на какую-либо планету.
Фильм однако показал Неля погибающим в жестоком сражении в лабиринтах Большого Сырта [темная область на Марсе]. Три героя — Мозес Говард Кугль, Курляй Эстэркуль Лу-Дэн и Лоуренс Амир Бульбуль — были стойкими защитниками правительства Земли, повстанцами против повстанцев. Хотя роль их в действительности в военном смысле была невелика, по фильму они подавили бунт при очень малой помощи землян. В фильме не было ни слова о том, что после войны все трое были обвинены в крупнейшем присвоении информации из банка данных и крючкотворстве и осуждены на пребывание в течение десяти облет в центрах перевоспитания. С другой стороны, создатели этой версии обладали чувством юмора и изобразили троицу как бездельников, с которыми вечно приключаются какие-нибудь несчастья, но удачливыми клоунами, которыми они и были в реальной жизни.
Дункан получал удовольствие от вторичного просмотра «Марсианского восстания» — прошло десять сублет или семьдесят облет с той поры, как он видел его. Приятные минуты омрачались беспокойством — поймут ли Сник и Кэбтэб, почему он акцентировал внимание на одной сцене… Однако они тотчас сообразили, что речь о чем-то таком, о чем Дункан не мог сказать открыто.
За несколько секунд до этого эпизода он сжал их ладони.
— Следите внимательно. Вы получите истинное удовольствие, а возможно, извлечете пользу.
Сник сказала:
— Я видела его раньше.
Кэбтэб прогудел:
— Я тоже, как я говорил. Кое-что вызывает недоверие. Если бы все не приключилось, как показано, эти три задницы принадлежали бы покойникам. Такое бывает один раз на тысячу — не лучшая ставка. Однако они должны были испытать свой шанс.
— Именно, — сказал Дункан. — Они должны были испытать свой шанс. В подобных обстоятельствах он больше не представился бы.
— Да. А что если бы Нель не проник в их камеру? Они не сумели бы ничего сделать, это был бы их конец, и, возможно, земляне бы не победили, — сказала Сник.
— Но Нель проник. В этом все дело.
Все это время велась съемка арестантов, их голоса анализировались на уровень частот. Если исследование выявит любое неожиданное возбуждение, чрезмерное напряжение, фразы, вызвавшие такую реакцию, вспыхнет сигнальная лампочка на панели прибора. Это приведет в действие мониторы, фразы будут прокручены вновь для изучения. Дункан надеялся, что мониторы отнесут такие колебания напряжения голоса на счет самого фильма. Поскольку фильм рассказывал о восстании и подрывных организациях, он, конечно, должен был возбудить троих зрителей.
Когда заветный эпизод фильма уже заканчивался, Дункан еще раз незаметно пожал руки своим товарищам.
— Поняли — о чем я?
Сник и Кэбтэб кивнули.
28
Десять последующих дней Дункан провел в квартире. Эксперименты, которые они выполняли с Каребарой — отныне два, а иногда три раза в день, — длились один-два часа каждый, но не приносили ожидаемых результатов. Если верить Каребаре — опыты были совершенно бесполезны. Возможно, он что-то утаивает и докладывает Руггедо лишь о небольших сдвигах. Но ни Кэбтэб, ни Сник, когда они присутствовали при сеансах, ничего, кроме неудач, не наблюдали. Но и допускались оба отнюдь не всегда. Каребара вполне мог исключить часть записей, проводившихся в их отсутствие. Они говорили Дункану, что профессор чаще стал применять лекарства. Обычно Каребара использовал шприц или смазывал ими кожу, после чего Дункан впадал в беспамятство. Дункан, право, и не нуждался в свидетельствах — он знал, что профессор экспериментирует над ним с медикаментами. Головные боли после опытов участились и усилились, часто его одолевала тошнота, доходившая до рвоты. В довершение пару дней назад красная сыпь с водяными пузырьками покрыла его ноги, пах и ягодицы.
— Почему бы вам не прекратить все это, пока вы не доконали меня? — обратился Дункан к профессору.
— Прикончу или излечу, — жизнерадостно объявил профессор.
Дункан, вспыхнув, со злостью выбросил вперед кулак. Удар пришелся в острый подбородок профессора; Каребара откинулся и тяжело упал на спину.
Дункан, ругаясь, с покрасневшим лицом подхватил открытую сумку профессора и вытряхнул из нее шприц, бутылочки и банки, стетоскоп, коробку с марлей — все это разлетелось по комнате. Кэбтэб и Сник недвижно смотрели на происходящее. Внезапный гнев Дункана застал их врасплох, как и самого подопытного. Дункан быстро пришел в себя, хотя и дышал учащенно, и сел на диван. Как он и ожидал, через несколько секунд распахнулась дверь. Крылоносый и Полосатая ворвались с протонными пистолетами в руках. Мощность выстрелов была установлена на оглушение жертвы, хотя то, что могло легко ошеломить одного, другого вполне способно было надолго вывести из строя. И легкий заряд, пришедшийся в голову, мог окончиться ранением мозга.
Дункан жестом пытался успокоить охранников.
— Вы все видели. Он спровоцировал меня. Я на миг потерял контроль. В таких обстоятельствах это объяснимо.
— Заткнись! — заорал Крылоносый. Он поиграл пистолетом, а Полосатая, крупная женщина-блондинка, постриженная под мальчишку, опустилась на колено перед Каребарой. Засунув пистолет в кобуру, она, поочередно приоткрыв профессорские веки, осмотрела его зрачки, пощупала пульс. Каребара постанывал, что-то бормотал и пытался сесть. Она удерживала его со словами: «Спокойней, Гражданин».
Хотя Каребара протестовал, говоря, что он может встать и идти сам, Крылоносый настоял, чтобы он лежал. Охранник через экран вызвал помощь, не называя людей по именам. Вошла женщина — та самая, которая неожиданно тогда возникла в коридоре, и мужчина, которого Дункан прежде не видел. Дункан предположил, что это один из служителей. Мужчина развернул носилки, вдвоем с женщиной они переправили на них Каребару и вынесли его из комнаты. Вероятно, строил догадку Дункан, они потащили его в больничную комнату комплекса.
Крылоносый, по-кроличьи раздув ноздри, сердито сказал:
— Больше не будет взрывов вашего необузданного темперамента, Бивольф. Отныне во время опытов один или несколько охранников будут оставаться здесь.
— Я не пытался убить его! — сказал Дункан.
Крылоносый не ответил. Он приказал двум другим охранникам собрать все разбросанное содержимое сумки. Дункан был огорчен: банку ТИ, которую, он пинком пнул под диван. Полосатая обнаружила. Наконец, трое охранников покинули комнату.
Толстозадый, размышлял Дункан, наверняка в комнате наблюдения. Там всегда торчит по крайней мере один человек. Решив, что ситуация выходит из-под контроля охранников, он позовет на помощь. Дункан не определил, сколько времени понадобится вооруженным куколкам, чтобы примчаться сюда, но ясно — в зависимости от того, как далеко отсюда они живут и от быстроты вызова. Случись дело около полуночи, лишь немногие, если вообще таковые будут, смогут прибыть. Вряд ли охранники подумали об этом.
Но Дункан подумают. Не о том, смогут ли куколки вовремя помочь охранникам, а о том, что он никак не продвигается в опытах. Если Руггедо посчитает, что он, Дункан, никогда не воссоздаст технику лжи под действием тумана, он вполне может разделаться с ним. Убить или стоунировать его, Кэбтэба и Сник. Он должен как-то убедить шефа КУКОЛКИ, что сохранение Дункана оправдает себя.
"Я не помню, как я создавал новую личность? — думал Дункан. — Что удерживает меня от создания ее заново? Разве я не та же самая одаренная воображением, изобретательная, уникально талантливая личность, как другие? Та же — по крайней мере во всех этих качествах. Почему не попытаться вновь открыть эту методику? Нет. Открыть вновь — это неверно сказано. Он не может копаться в себе словно археолог психики. Он скорее уподобится человеку нового каменного века, который вдруг увидел цветущие плантации и прирученных домашних животных. Он осуществит сельскохозяйственную революцию психики. Пересоздаст ее".
Легче сказать, чем сделать. Тем не менее в течение двух дней, пока его не трогали днем и во время предполагавшегося сна ночью, он работал над созданием новой личности. Поскольку она должна была прожить очень короткую жизнь и родиться всего лишь для одной цели — одурачить мучителя, Дункан не замышлял ее как абсолютно завершенный образ с длинной историей. Данные для идентификации образа не попадут в информационный банк. Человек задумывается исключительно для обмана.
Лежа на большом диване с закрытыми глазами — экраны отключены, все за пределами его кожи-оболочки не допущено, отгорожено стеной, — он плыл во мраке, который ширился до границ — если таковые существовали — вселенной. Он был одинок в пустоте, в пространстве, в котором не было планет, звезд и микроскопической пыли, не было ничего материального, а следовательно, и само пространство в действительности не являлось пространством, поскольку и оно не может существовать без материи. Даже его присутствие не воздействовало на ту вселенную, на то ничто, которое имело пределы, но сейчас распространялось до бесконечности. Бесконечности, которая тоже не была таковой, поскольку бесконечность должна иметь начальную точку, даже если у нее нет конца. Он, его присутствие — нет-нет, не его самого — не имело массы, чтобы хоть чуть-чуть изогнуть пространство. Он был просто образом, отраженным не зеркалом.
— Почему бы вам не прекратить все это, пока вы не доконали меня? — обратился Дункан к профессору.
— Прикончу или излечу, — жизнерадостно объявил профессор.
Дункан, вспыхнув, со злостью выбросил вперед кулак. Удар пришелся в острый подбородок профессора; Каребара откинулся и тяжело упал на спину.
Дункан, ругаясь, с покрасневшим лицом подхватил открытую сумку профессора и вытряхнул из нее шприц, бутылочки и банки, стетоскоп, коробку с марлей — все это разлетелось по комнате. Кэбтэб и Сник недвижно смотрели на происходящее. Внезапный гнев Дункана застал их врасплох, как и самого подопытного. Дункан быстро пришел в себя, хотя и дышал учащенно, и сел на диван. Как он и ожидал, через несколько секунд распахнулась дверь. Крылоносый и Полосатая ворвались с протонными пистолетами в руках. Мощность выстрелов была установлена на оглушение жертвы, хотя то, что могло легко ошеломить одного, другого вполне способно было надолго вывести из строя. И легкий заряд, пришедшийся в голову, мог окончиться ранением мозга.
Дункан жестом пытался успокоить охранников.
— Вы все видели. Он спровоцировал меня. Я на миг потерял контроль. В таких обстоятельствах это объяснимо.
— Заткнись! — заорал Крылоносый. Он поиграл пистолетом, а Полосатая, крупная женщина-блондинка, постриженная под мальчишку, опустилась на колено перед Каребарой. Засунув пистолет в кобуру, она, поочередно приоткрыв профессорские веки, осмотрела его зрачки, пощупала пульс. Каребара постанывал, что-то бормотал и пытался сесть. Она удерживала его со словами: «Спокойней, Гражданин».
Хотя Каребара протестовал, говоря, что он может встать и идти сам, Крылоносый настоял, чтобы он лежал. Охранник через экран вызвал помощь, не называя людей по именам. Вошла женщина — та самая, которая неожиданно тогда возникла в коридоре, и мужчина, которого Дункан прежде не видел. Дункан предположил, что это один из служителей. Мужчина развернул носилки, вдвоем с женщиной они переправили на них Каребару и вынесли его из комнаты. Вероятно, строил догадку Дункан, они потащили его в больничную комнату комплекса.
Крылоносый, по-кроличьи раздув ноздри, сердито сказал:
— Больше не будет взрывов вашего необузданного темперамента, Бивольф. Отныне во время опытов один или несколько охранников будут оставаться здесь.
— Я не пытался убить его! — сказал Дункан.
Крылоносый не ответил. Он приказал двум другим охранникам собрать все разбросанное содержимое сумки. Дункан был огорчен: банку ТИ, которую, он пинком пнул под диван. Полосатая обнаружила. Наконец, трое охранников покинули комнату.
Толстозадый, размышлял Дункан, наверняка в комнате наблюдения. Там всегда торчит по крайней мере один человек. Решив, что ситуация выходит из-под контроля охранников, он позовет на помощь. Дункан не определил, сколько времени понадобится вооруженным куколкам, чтобы примчаться сюда, но ясно — в зависимости от того, как далеко отсюда они живут и от быстроты вызова. Случись дело около полуночи, лишь немногие, если вообще таковые будут, смогут прибыть. Вряд ли охранники подумали об этом.
Но Дункан подумают. Не о том, смогут ли куколки вовремя помочь охранникам, а о том, что он никак не продвигается в опытах. Если Руггедо посчитает, что он, Дункан, никогда не воссоздаст технику лжи под действием тумана, он вполне может разделаться с ним. Убить или стоунировать его, Кэбтэба и Сник. Он должен как-то убедить шефа КУКОЛКИ, что сохранение Дункана оправдает себя.
"Я не помню, как я создавал новую личность? — думал Дункан. — Что удерживает меня от создания ее заново? Разве я не та же самая одаренная воображением, изобретательная, уникально талантливая личность, как другие? Та же — по крайней мере во всех этих качествах. Почему не попытаться вновь открыть эту методику? Нет. Открыть вновь — это неверно сказано. Он не может копаться в себе словно археолог психики. Он скорее уподобится человеку нового каменного века, который вдруг увидел цветущие плантации и прирученных домашних животных. Он осуществит сельскохозяйственную революцию психики. Пересоздаст ее".
Легче сказать, чем сделать. Тем не менее в течение двух дней, пока его не трогали днем и во время предполагавшегося сна ночью, он работал над созданием новой личности. Поскольку она должна была прожить очень короткую жизнь и родиться всего лишь для одной цели — одурачить мучителя, Дункан не замышлял ее как абсолютно завершенный образ с длинной историей. Данные для идентификации образа не попадут в информационный банк. Человек задумывается исключительно для обмана.
Лежа на большом диване с закрытыми глазами — экраны отключены, все за пределами его кожи-оболочки не допущено, отгорожено стеной, — он плыл во мраке, который ширился до границ — если таковые существовали — вселенной. Он был одинок в пустоте, в пространстве, в котором не было планет, звезд и микроскопической пыли, не было ничего материального, а следовательно, и само пространство в действительности не являлось пространством, поскольку и оно не может существовать без материи. Даже его присутствие не воздействовало на ту вселенную, на то ничто, которое имело пределы, но сейчас распространялось до бесконечности. Бесконечности, которая тоже не была таковой, поскольку бесконечность должна иметь начальную точку, даже если у нее нет конца. Он, его присутствие — нет-нет, не его самого — не имело массы, чтобы хоть чуть-чуть изогнуть пространство. Он был просто образом, отраженным не зеркалом.