Страница:
Дункан ждал, прячась за деревом и втянув голову в плечи. Камера в руках фотографа развернулась к холму. Медведь стоял почти по плечи в воде недалеко от берега и пристально вглядывался в воду. Внезапно его правая лапа рванулась в сторону, и на берег полетела рыбина. Медведь, издавая звуки, подобные свинячьему визгу, с шумом расплескивая воду, выскочил из ручья и принялся поедать свою добычу. Рыба оказалась довольно большой, около фута в длину.
Дункан никогда не рыбачил и плохо разбирался в породах рыб, но не сомневался, что экземпляр, доставшийся медведю, вполне съедобен. Он подумал, что не отказался бы съесть рыбину и сырой.
Разделавшись со своей добычей, медведь снова отправился в воду.
Прошло минут пять, в течение которых медведь и Дункан стояли совершенно неподвижно. Камера время от времени пробегала по лесу, то и дело останавливаясь, видимо, для того, чтобы сфокусировать крупный план на какой-нибудь красивой птице. Примерно в пятидесяти ярдах к югу к ручью вышли два небольших безрогих оленя. Поглазев на медведя, они, грациозно склонив головы к воде, попили и исчезли в зеленой чаще.
Куда приятней было бы отведать Оленины, подумал Дункан. Однако у него даже ножа не было. В любом случае вряд ли удалось бы подобраться к оленю настолько близко, чтобы воспользоваться даже дубиной.
Медведь выловил и выбросил из реки еще одну рыбину, а сам с шумом и брызгами отправился вслед за ней на берег. Съев и ее, медведь, резвясь, принялся бегать по воде, один раз даже проплыв футов десять. Вволю наигравшись, он медленно вышел из ручья, встряхнул мокрый прилизавшийся мех — капли воды, словно жемчужины, блестя в солнечном сиянии, разлетелись в стороны, — а затем углубился в кусты. Аппарат лесничих развернулся и полетел в северном направлении.
Дункан не сомневался, что камеры спутников-наблюдателей наведены на этот район. Любого, кто окажется на открытом месте, сразу же сфотографируют, и снимки передадут в штабы органиков на Манхэттене и в столице штата Нью-Джерси.
Дункан хотел перейти ручей, но лишь когда определит такое место, где можно будет сделать это незаметно, под прикрытием густой листвы деревьев. Он отступил под пышную зеленую крону и начал медленно пробираться сквозь кусты ежевики. Следуя берегом ручья. Дункан прошел вверх по склону холма, а затем спустился вниз с другой стороны — всего миль пять. Дункан слышал пение птиц, многих сумел рассмотреть. Попадались по пути и животные: енот, красная американская лисица, а однажды какой-то крупный, серой расцветки зверь пробежал совсем рядом. Большой заяц, сидя под кустом, наблюдал за ним, шмыгая носом, но когда Дункан подошел поближе — проворно ускакал в заросли.
Дункана мучила жажда, но напиться было негде: никак не удавалось обнаружить достаточно безопасное место с пустой кроной над дозой. Даже если спутник, висевший над его головой, и не успеет сделать это, все равно один из многочисленных спутников, разбросанных в атмосфере, словно пчелиный рой, найдет свой угол съемки. Бесполезно и пытаться. Даже если бы он, спрятав голову, подполз к воде, это не осталось бы незамеченным. Любой объект непонятного происхождения вызовет подозрение, и органики скоро окажутся здесь.
В животе у него урчало от голода, началось головокружение. Хотя все это время Дункан скрывался в тени, где было относительно прохладно, тело его покрылось испариной, а во рту пересохло. Он поднял с земли и принялся посасывать маленький плоский камешек, ной после нескольких долгих минут слюна не выделялась.
Вероятно, когда его обнаружат, он уже превратится в кучу костей, обглоданных и разбросанных дикими животными.
Заметив сквозь небольшой просвет в ветвях деревьев, что солнце уже стоит в зените, Дункан присел в тени величественного раскидистого платана, прислонившись спиной к стволу. Закрыв глаза, он размышлял о своем положении, стараясь придумать какой-нибудь хитрый прием, чтобы незаметно подобраться к ручью. Расслабившись, Дункан заснул, а когда проснулся, солнце уже не стояло над головой. Дункан поднялся, ноги и тело плохо повиновались, но он заставил себя идти. Вскоре он снова угадал солнце и прикинул, что проспал под платаном никак не меньше двух часов. Он не чувствовал себя отдохнувшим, к тому же тело страстно жаждало влаги.
Дункан уже начал подумывать о том, чтобы ринуться к ручью, — и будь что будет, — как до него донеслись какие-то странные звуки, заставившие его остановиться на полпути. Они походили на невнятное бормотание, нет на гул, словно где-то вдали работал электрический генератор.
Откуда бы ни исходили эти звуки, их наверняка издавала машина; ни одно из известных Дункану животных тут не при чем. Правда, в заповеднике обитали очень странные звери — результат работы биологов и инженеров-генетиков. В любом случае необходимо было разобраться, в чем дело. Любопытство Дункана было сильнее его, и думать сейчас о возможной опасности он просто не мог.
Осторожно переходя от дерева к дереву, он старался двигаться бесшумно. Жужжание и гудение доносилось с северо-восточного направления в стороне от ручья. Шум возрастал, и Дункан понял, что он приближается к его источнику. Выглянув из-за пышного тополя, Дункан обомлел. Мотороподобный звук издавала вовсе не машина, а быстро двигавшиеся губы странного вида мужчины, который, скрестив ноги, сидел в тени гигантского дуба.
Великан был абсолютно гол и внушительно толст, с отвисшим животом. Кожа у него была светло-коричневая, а голова — большая и круглая. Над широкими скулами сверкали слегка монголовидные глаза. Длинные черные волосы незнакомца волнами спадали на плечи и спину. Гигант пристально, не моргая смотрел прямо перед собой. Если он и заметил высунувшуюся из кустов голову Дункана, реакции не последовало. Дункан отступил за дерево и напряженно вслушивался: что же произойдет дальше? Спустя несколько секунд он различил в невнятном бормотании мужчины отдельные незнакомые слова: «Нэммиохо — ренге — кио!» Гигант повторял их, словно заклинание, снова и снова. Наверное, только тот, кто слышал его бурчанье прежде, мог бы понять, о чем вдет речь. Мужчина произносил изречение, которое, по убеждению Ничиренитов, приверженцев одной из буддийских сект, способно помочь им услышать Будду, свое божество. Эти слова, как считают буддисты, способны обеспечить карму и избавить от другой кармы.
Дункан силился, но никак не мог вспомнить, где он слышал об этом.
Огромные руки мужчины были сомкнуты — ладонь к ладони — и прижаты к груди; с шеи на шнурке вместе с крупными четками свисало распятие. На шее незнакомца болталось ожерелье, к которому крепились Соломонова печать [Соломон — третий царь Израильско-Иудейского государства (ок. 965-928 гг. до н.э.), изображенный в ветхозаветных книгах величайшим мудрецом всех времен; владел чудесным перстнем (Соломонова печать), с помощью которого укрощал демонов] и полумесяц, маленький африканский идол, четырехлистный клевер [по поверью, приносит счастье], четырехрукая со свирепым лицом фигурка и символический глаз, замыкавший эту причудливую пирамиду. Дункан узнал все эти символы, столь знакомые приверженцам иудейской и мусульманской религий, сторонникам и последователям колдунов, ирландских общин, индуизма и вольных каменщиков.
Гудение прекратилось. Прошло еще несколько секунд. Затем мужчина принялся напевать что-то по-латыни; Дункан узнал этот язык, хотя никогда не учился читать или говорить на нем. Дункан опустился не землю, оставаясь под прикрытием деревьев, и слушал. Не стоит и говорить, сколь сильно его поразило присутствие здесь этого странного человека, его экзотическое облачение, а точнее — отсутствие такового, и его поведение.
Кем бы ни был этот человек, он определенно не принадлежал ни к органикам, ни к лесничим. Выбравшим эти две профессии строго-настрого запрещалось придерживаться какой бы то ни было религии. Правительство, хоть и не запрещало поклонение любому божеству, отнюдь не приветствовало подобное, что создавало серьезные трудности в карьере верующих.
Мужчина, на которого наткнулся Дункан, очевидно, был каким-то работником, возможно, на одной из ферм по соседству, помогал лесничим или на биологической станции. Скорее всего, он использовал любую возможность, чтобы, ускользнув от чужих глаз, выполнить обряды своей эклектической веры.
Спустя некоторое время на смену песенке на латыни пришла мелодия на иврите. Затем Дункан, которого жажда и голод мучили все сильнее и который все больше и больше испытывал нетерпение и раздражение, усугубляемое постоянными укусами злых большущих мух, услышал еще одну, совершенно не похожую на предыдущие, песенку. Она звучала на языке, напоминавшем иврит, только звучавшем более гортанно и резко. «Наверно, на арабском», — подумал Дункан.
— Черт бы побрал всю эту чепуху! — в сердцах воскликнул он. Дункан встал и вышел из-за дерева. В пении незнакомца наступила непродолжительная пауза — он с удивлением посмотрел на пришельца, — а затем снова затянул прерванную мелодию, не сводя глаз с Дункана.
Дункан остановился в нескольких шагах от гиганта и посмотрел на него сверху вниз, а тот в свою очередь, не прекращая петь, уставился куда-то в область его пупа. Дункан стоял и рассматривал странного незнакомца, удивляясь его огромным размерам, складкам жира на животе, поражаясь густому слою пота, покрывавшему буквально все тело певца, его безволосой груди, соскам, которые были столь велики, что вполне могли бы сойти за женский бюст, свисавшему животу, украшенному вставленной в пупок крупной жемчужиной, невероятно большому пенису, грязным ногам, светло-зеленым глазам, удивительным для столь смуглого человека, длинному, тонкому носу, слегка загнутому на конце, волосатым ушам, красноте под копной густых черных волос, вдруг высветившейся в лучах яркого, вышедшего из облаков солнца.
Неожиданно мужчина оторвал правую руку от четок, на которых висело распятие, и жестом показал в сторону тополя, где-то футах в сорока от них.
Чудовищна дикая жизнь Нью-Джерси, подумал Дункан. Он уже подошел к дереву, а гигант все продолжал напевать, переключившись с арабского на другой язык, которого Дункан не знал, хотя и подозревал, что это западно-африканский язык, наверно, суахили. На нем говорит вся субэкваториальная Африка.
3
Дункан никогда не рыбачил и плохо разбирался в породах рыб, но не сомневался, что экземпляр, доставшийся медведю, вполне съедобен. Он подумал, что не отказался бы съесть рыбину и сырой.
Разделавшись со своей добычей, медведь снова отправился в воду.
Прошло минут пять, в течение которых медведь и Дункан стояли совершенно неподвижно. Камера время от времени пробегала по лесу, то и дело останавливаясь, видимо, для того, чтобы сфокусировать крупный план на какой-нибудь красивой птице. Примерно в пятидесяти ярдах к югу к ручью вышли два небольших безрогих оленя. Поглазев на медведя, они, грациозно склонив головы к воде, попили и исчезли в зеленой чаще.
Куда приятней было бы отведать Оленины, подумал Дункан. Однако у него даже ножа не было. В любом случае вряд ли удалось бы подобраться к оленю настолько близко, чтобы воспользоваться даже дубиной.
Медведь выловил и выбросил из реки еще одну рыбину, а сам с шумом и брызгами отправился вслед за ней на берег. Съев и ее, медведь, резвясь, принялся бегать по воде, один раз даже проплыв футов десять. Вволю наигравшись, он медленно вышел из ручья, встряхнул мокрый прилизавшийся мех — капли воды, словно жемчужины, блестя в солнечном сиянии, разлетелись в стороны, — а затем углубился в кусты. Аппарат лесничих развернулся и полетел в северном направлении.
Дункан не сомневался, что камеры спутников-наблюдателей наведены на этот район. Любого, кто окажется на открытом месте, сразу же сфотографируют, и снимки передадут в штабы органиков на Манхэттене и в столице штата Нью-Джерси.
Дункан хотел перейти ручей, но лишь когда определит такое место, где можно будет сделать это незаметно, под прикрытием густой листвы деревьев. Он отступил под пышную зеленую крону и начал медленно пробираться сквозь кусты ежевики. Следуя берегом ручья. Дункан прошел вверх по склону холма, а затем спустился вниз с другой стороны — всего миль пять. Дункан слышал пение птиц, многих сумел рассмотреть. Попадались по пути и животные: енот, красная американская лисица, а однажды какой-то крупный, серой расцветки зверь пробежал совсем рядом. Большой заяц, сидя под кустом, наблюдал за ним, шмыгая носом, но когда Дункан подошел поближе — проворно ускакал в заросли.
Дункана мучила жажда, но напиться было негде: никак не удавалось обнаружить достаточно безопасное место с пустой кроной над дозой. Даже если спутник, висевший над его головой, и не успеет сделать это, все равно один из многочисленных спутников, разбросанных в атмосфере, словно пчелиный рой, найдет свой угол съемки. Бесполезно и пытаться. Даже если бы он, спрятав голову, подполз к воде, это не осталось бы незамеченным. Любой объект непонятного происхождения вызовет подозрение, и органики скоро окажутся здесь.
В животе у него урчало от голода, началось головокружение. Хотя все это время Дункан скрывался в тени, где было относительно прохладно, тело его покрылось испариной, а во рту пересохло. Он поднял с земли и принялся посасывать маленький плоский камешек, ной после нескольких долгих минут слюна не выделялась.
Вероятно, когда его обнаружат, он уже превратится в кучу костей, обглоданных и разбросанных дикими животными.
Заметив сквозь небольшой просвет в ветвях деревьев, что солнце уже стоит в зените, Дункан присел в тени величественного раскидистого платана, прислонившись спиной к стволу. Закрыв глаза, он размышлял о своем положении, стараясь придумать какой-нибудь хитрый прием, чтобы незаметно подобраться к ручью. Расслабившись, Дункан заснул, а когда проснулся, солнце уже не стояло над головой. Дункан поднялся, ноги и тело плохо повиновались, но он заставил себя идти. Вскоре он снова угадал солнце и прикинул, что проспал под платаном никак не меньше двух часов. Он не чувствовал себя отдохнувшим, к тому же тело страстно жаждало влаги.
Дункан уже начал подумывать о том, чтобы ринуться к ручью, — и будь что будет, — как до него донеслись какие-то странные звуки, заставившие его остановиться на полпути. Они походили на невнятное бормотание, нет на гул, словно где-то вдали работал электрический генератор.
Откуда бы ни исходили эти звуки, их наверняка издавала машина; ни одно из известных Дункану животных тут не при чем. Правда, в заповеднике обитали очень странные звери — результат работы биологов и инженеров-генетиков. В любом случае необходимо было разобраться, в чем дело. Любопытство Дункана было сильнее его, и думать сейчас о возможной опасности он просто не мог.
Осторожно переходя от дерева к дереву, он старался двигаться бесшумно. Жужжание и гудение доносилось с северо-восточного направления в стороне от ручья. Шум возрастал, и Дункан понял, что он приближается к его источнику. Выглянув из-за пышного тополя, Дункан обомлел. Мотороподобный звук издавала вовсе не машина, а быстро двигавшиеся губы странного вида мужчины, который, скрестив ноги, сидел в тени гигантского дуба.
Великан был абсолютно гол и внушительно толст, с отвисшим животом. Кожа у него была светло-коричневая, а голова — большая и круглая. Над широкими скулами сверкали слегка монголовидные глаза. Длинные черные волосы незнакомца волнами спадали на плечи и спину. Гигант пристально, не моргая смотрел прямо перед собой. Если он и заметил высунувшуюся из кустов голову Дункана, реакции не последовало. Дункан отступил за дерево и напряженно вслушивался: что же произойдет дальше? Спустя несколько секунд он различил в невнятном бормотании мужчины отдельные незнакомые слова: «Нэммиохо — ренге — кио!» Гигант повторял их, словно заклинание, снова и снова. Наверное, только тот, кто слышал его бурчанье прежде, мог бы понять, о чем вдет речь. Мужчина произносил изречение, которое, по убеждению Ничиренитов, приверженцев одной из буддийских сект, способно помочь им услышать Будду, свое божество. Эти слова, как считают буддисты, способны обеспечить карму и избавить от другой кармы.
Дункан силился, но никак не мог вспомнить, где он слышал об этом.
Огромные руки мужчины были сомкнуты — ладонь к ладони — и прижаты к груди; с шеи на шнурке вместе с крупными четками свисало распятие. На шее незнакомца болталось ожерелье, к которому крепились Соломонова печать [Соломон — третий царь Израильско-Иудейского государства (ок. 965-928 гг. до н.э.), изображенный в ветхозаветных книгах величайшим мудрецом всех времен; владел чудесным перстнем (Соломонова печать), с помощью которого укрощал демонов] и полумесяц, маленький африканский идол, четырехлистный клевер [по поверью, приносит счастье], четырехрукая со свирепым лицом фигурка и символический глаз, замыкавший эту причудливую пирамиду. Дункан узнал все эти символы, столь знакомые приверженцам иудейской и мусульманской религий, сторонникам и последователям колдунов, ирландских общин, индуизма и вольных каменщиков.
Гудение прекратилось. Прошло еще несколько секунд. Затем мужчина принялся напевать что-то по-латыни; Дункан узнал этот язык, хотя никогда не учился читать или говорить на нем. Дункан опустился не землю, оставаясь под прикрытием деревьев, и слушал. Не стоит и говорить, сколь сильно его поразило присутствие здесь этого странного человека, его экзотическое облачение, а точнее — отсутствие такового, и его поведение.
Кем бы ни был этот человек, он определенно не принадлежал ни к органикам, ни к лесничим. Выбравшим эти две профессии строго-настрого запрещалось придерживаться какой бы то ни было религии. Правительство, хоть и не запрещало поклонение любому божеству, отнюдь не приветствовало подобное, что создавало серьезные трудности в карьере верующих.
Мужчина, на которого наткнулся Дункан, очевидно, был каким-то работником, возможно, на одной из ферм по соседству, помогал лесничим или на биологической станции. Скорее всего, он использовал любую возможность, чтобы, ускользнув от чужих глаз, выполнить обряды своей эклектической веры.
Спустя некоторое время на смену песенке на латыни пришла мелодия на иврите. Затем Дункан, которого жажда и голод мучили все сильнее и который все больше и больше испытывал нетерпение и раздражение, усугубляемое постоянными укусами злых большущих мух, услышал еще одну, совершенно не похожую на предыдущие, песенку. Она звучала на языке, напоминавшем иврит, только звучавшем более гортанно и резко. «Наверно, на арабском», — подумал Дункан.
— Черт бы побрал всю эту чепуху! — в сердцах воскликнул он. Дункан встал и вышел из-за дерева. В пении незнакомца наступила непродолжительная пауза — он с удивлением посмотрел на пришельца, — а затем снова затянул прерванную мелодию, не сводя глаз с Дункана.
Дункан остановился в нескольких шагах от гиганта и посмотрел на него сверху вниз, а тот в свою очередь, не прекращая петь, уставился куда-то в область его пупа. Дункан стоял и рассматривал странного незнакомца, удивляясь его огромным размерам, складкам жира на животе, поражаясь густому слою пота, покрывавшему буквально все тело певца, его безволосой груди, соскам, которые были столь велики, что вполне могли бы сойти за женский бюст, свисавшему животу, украшенному вставленной в пупок крупной жемчужиной, невероятно большому пенису, грязным ногам, светло-зеленым глазам, удивительным для столь смуглого человека, длинному, тонкому носу, слегка загнутому на конце, волосатым ушам, красноте под копной густых черных волос, вдруг высветившейся в лучах яркого, вышедшего из облаков солнца.
Неожиданно мужчина оторвал правую руку от четок, на которых висело распятие, и жестом показал в сторону тополя, где-то футах в сорока от них.
Чудовищна дикая жизнь Нью-Джерси, подумал Дункан. Он уже подошел к дереву, а гигант все продолжал напевать, переключившись с арабского на другой язык, которого Дункан не знал, хотя и подозревал, что это западно-африканский язык, наверно, суахили. На нем говорит вся субэкваториальная Африка.
3
Наполовину выступавший из земли корень тополя купался в грязной жиже. Дункан принялся копать, отбрасывая комья в сторону и разгребая жижу пальцами. Вскоре показался край большого брезентового мешка. Он приподнял тяжелый контейнер, открыл откидную крышку, просунул внутрь руку и нащупал там гладкий холодный сосуд. Это была металлическая походная фляга. Он без промедления открыл ее. Незнакомец, закончив свои молитвенные причитания, широким жестом пригласил Дункана стать его гостем. Все было бы прекрасно, но, открутив пробку, Дункан вместо долгожданной воды почувствовал запах виски. Он в отчаянии шарил в мешке, надеясь найти другую флягу и, не обнаружив ее, приложился к спиртному. Терпеть больше не было никакой возможности, а это была хоть какая-то влага.
Боже милосердный!
Крепкий напиток обжег его пересохшее горло, из глаз потекли слезы — откуда только они могли взяться в его совершенно обезвоженном теле. Однако виски почти тотчас принесло ему ощущение беззаботного и легкомысленного оптимизма. И сразу же еще более нестерпимую жажду.
Мешок поменьше предлагал ему сыр, лук и хлеб. Дункан проглотил добрую половину запасов гиганта, надеясь, что не слишком оскорбляет его своим поведением. Еда немного смягчила действие виски, и заполнила пустоту в желудке. Но жажда не ослабевала.
Дункан повернулся, и мужчина, все еще не глядя на него, выпустил четки и пальцем указал куда-то за дерево. Дункан, удивляясь собственной покорности, направился в указанное место. Пробравшись сквозь дружные заросли высокого кустарника, исколотый острыми колючками он подошел вплотную к берегу ручья. Здесь его ждало открытие, мимо которого он наверняка прошел бы, придерживайся он прежнего маршрута. Огромное дерево, росшее почти у воды, упало, перевернувшись корнями в сторону, и лежало поперек ручья. Получилось нечто вроде моста, плотно прикрытого сверху балдахином густых ветвей. О подобном месте он мечтал целый день. Дункан улыбнулся, выбросил вперед руки и с криком: «Спасибо, Господи» рухнул на четвереньки.
Продвигаясь в таком положении вниз по пологому берегу вдоль ствола рухнувшего дерева, он добрался до воды. Сначала он пил жадно, но потом заставил себя остановиться. Стоя по пояс в холодной воде, Дункан сделал еще несколько глотков и поплелся обратно в лес.
Подойдя ближе к сидящему под деревом незнакомцу — тот вел свое песнопение вновь на другом языке, — Дункан остановился. По коже его прошел холодок, отнюдь не из-за недавнего купания. В низу живота словно сосулька выросла: на макушке незнакомца расположился самец птицы — кардинала, похожий скорее на сгусток окровавленных перьев. Птица вертела головой, бросая по сторонам пронзительные взгляды, а затем улетела. Сразу же невесть откуда появился олень. Он остановился, оглядел Дункана, но убегать не торопился. Олень протрусил к гиганту, просунул влажный черный нос ему в ухо, облизал лицо и лишь потом направился прочь.
«Это еще что за чудеса? — подумал Дункан. — Современный Святой Франциск Ассизский [настоящее имя Джованни Франческо Бернардоне (1182?-1226); итальянский проповедник; основал орден францисканцев; канонизирован как святой], что ли?»
Мужчина, продолжавший напевать на каком-то странном, резко звучащем языке, вдруг умолк. Он оттолкнул распятие, которое раскачивалось, свисая на его грудь и скользя по толстому слою пота, и спустя немного остановилось. Перекрестившись, мужчина поднялся. Вернее сказать — пополз вверх, словно чудовище, всплывающее из черной лагуны. Гигант встал во весь рост — а составлял он никак не менее восьми футов, из-за чего Дункан со своими шестью футами семью дюймами выглядел рядом с ним настоящим пигмеем. «Весит, наверно, фунтов четыреста пятьдесят, а то и больше, — подумал Дункан. — Просто монстр какой-то. Лев среди людей. Бегемот и бык диких лесов».
— Вы слышите музыку деревьев? — гигант говорил глубоким, звучным голосом, подобного которому Дункану слышать не доводилось.
— Нет, а вы? — Человек этот, безусловно, был достоин того, чтобы вызвать у кого угодно чувство подлинного страха, но Дункан, которого по-прежнему мучили голод и жажда, и изнуряющая усталость, не боялся сейчас никого. По крайней мере, так он говорил сам себе.
— Конечно же, — гремел голос гиганта. — В это время дня да еще в такую погоду. Слышите, это — до-мажор. Аллегретто.
— Вы всегда таким дерьмом занимаетесь? — улыбнулся Дункан.
— Ха! Ха! Ха! Хо! Хо! Хо!
Смех гиганта был подобен реву разъяренного медведя, его немного смягчала широкая улыбка. Мужчина протянул руку и обнял Дункана. В крепком объятии его не было никакой демонстрации силы.
— Привет, дружище. Подозреваю, что ты принадлежишь к беглецам от того, что наше правительство называет правосудием.
— Да, — согласился Дункан. — А ты?
Его не покидало чувство нереальности происходящего. Он будто находился на сцене с невероятно странными декорациями, импровизируя в роли некоего экзотического персонажа.
Более всего его удивляло, что мужчина спокойно, без каких-либо лишних вопросов принял все: да, перед ним преступник, пустившийся в бега. Может быть, на самом деле он считает, что встретил органика, прикидывающегося сбежавшим от правосудия?
«Вполне возможно, — подумал Дункан, — что незнакомец сам является органиком, укрывшимся под личиной беглеца и занятым поисками подлинного преступника».
— Меня зовут Вильям Сен-Джордж Дункан. Правительство разыскивает меня изо всех сил. Очевидно, поэтому я представляю для тебя большую опасность.
Гигант уже направлялся к лежавшему под деревом мешку. Он обернулся.
— Я — отец Кобхэм Ванг Кэбтэб. Падре Коб, чтобы короче, хотя, сам видишь, коротким меня вряд ли можно назвать.
Вернувшись с мешком в одной руке и с огромным бутербродом в другой, падре Коб заговорил уже с набитым ртом:
— Какой твой день?
— Вторник.
— И ты сбежал?..
— Из Института Такахаши, что на Манхэттене.
Черные щетинистые брови мужчины поползли вверх.
— Ты первый будешь знаменитым. Мне, конечно, интересно, каким образом тебе это удалось, но об этом позже. Пойдем со мной, Гражданин Дункан. Или позволишь мне называть тебя Вильямом?
— Лучше — Билл.
— Нет, это слишком обыденно. Как тебе нравится Дунк?
— Прекрасно.
Падре Коб направился к северу, и Дункан исследовал за ним. Когда священник остановился, чтобы отхлебнуть из фляги, Дункан поравнялся с ним.
— Куда мы идем?
— Увидишь, когда придем. Держись рядом. Я не люблю разговаривать, вывернув шею назад, словно сова.
«Он же должен понимать, что у меня под кожей наверняка кооптирован портативный передатчик, — подумал Дункан. — Но и я должен опасаться того же».
Они шли по извилистой тропинке, пролегавшей между кустов.
— А ты из какого дня? — спросил Дункан.
— Когда-то жил в Четверге. А сейчас от Четверга до Четверга. Как того желают Бог и Природа.
— Человеческие существа принадлежат Природе, они — ее часть. Все, что они делают, абсолютно естественно. Невозможно, чтобы часть Природы делала что-либо неестественное.
— Хорошо сказано, — пробормотал падре Коб. — Не поспоришь. Я бы сказал, что соблюдение правил отведенного дня очень дурно влияет на человека. Как тебе это?
— Полностью соответствует моим мыслям, — поддержал Дункан.
Падре Коб фыркнул или, вернее, издал звук, который можно было бы принять за хихиканье. Он остановился и поднял вверх руку. Дункан был рядом. Глядя на священника, он понял, что ему тоже лучше помолчать. Он внимал пению бесчисленных птиц. Громче всех кричали вороны. Наверно их взволновало то же, что заставило падре Коба остановиться.
Между деревьями чуть поодаль возникло нечто темно-красное. Дункан напрягся, вслушиваясь. Раздался громкий треск. Похоже, чье-то большое и тяжелое тело решительно продиралось сквозь кусты.
— О'кей, — сказал гигант негромко. — Это медведь. Если мы у него на пути, надо прятаться.
— Он может напасть на нас?
— Пока я с тобой — нет. Он не решится. Но все равно, будет лучше, если он нас не увидит. К некоторым медведям лесничие приладили не только передатчики, но еще и портативные телевизионные камеры. Все, что видят такие медведи, сразу же становится достоянием лесничих. Если на медведе камера, очень скоро гэнки будут здесь.
Звуки постепенно ослабевали и пропали вдали.
— Кто знает, засекла его камера нас или нет, — пробормотал падре Коб. — А может, ее и вовсе не было. Будем действовать, как будто ничего не произошло. Какбудто. Эти слова для человека как хлеб с маслом. Благодаря им мы и живем.
Дункан не стал спрашивать гиганта, что он имел в виду. В такой напряженный момент факты были куда важнее философских рассуждений. «Хлеб с маслом» вполне можно оставить до более спокойных времен.
— Могу я спросить, куда мы направляемся? И когда мы доберемся туда, куда идем?
— Спросить можно, только вот ответ ты вряд ли получишь, — падре Коб попытался смягчить резкость слов широкой улыбкой.
— Я понимаю, — сказал Дункан, — что возясь со мной, ты сильно рискуешь, но все же…
— Какбудто и но. Две вечные истины, по-человечески говоря. А существует ли другой способ говорить, если, конечно, ты не дельфин?
Не ожидая ответа, которого Дункан вовсе и не собирался давать, гигант устремился вперед. Некоторое время они продирались сквозь столь плотную и высокую траву, что Дункан вынужден был держаться за падре: после него оставался широкий проход. Хотя священник выглядел непробиваемым, как древний военный танк, тело его кровоточило от жестких колючек. Гигант словно угадал мысли своего попутчика.
— Здесь полно тропинок, по которым можно было бы спокойно пройти, но сейчас слишком опасно выходить на них. Тут и там, на деревьях вдоль тропинок полно камер. Мы знаем, где находятся те, что установлены в последнее время, но — опять это вечное но — они постоянно добавляют все новые и новые.
Дункан отметил про себя это «мы», однако промолчал.
Около четырех часов дня падре Коб остановился возле огромного мертвого дуба. Гигант просунул руку в большое дупло футах в шести от земли и извлек оттуда мешок. «Надо же, тайник», — подумал Дункан. В мешке покоились три фляги и еще один мешок, поменьше, заполненный банками с консервированным хлебом, молоком, сыром, овощами и фруктами.
— Я спокойно мог бы съесть все это и еще столько, — сказал падре Коб. — Но нам нельзя брать отсюда больше половины. Надо подумать и о других.
Дункан мысленно изумлялся, каким образом священник смог обнаружить тайник здесь, в дремучем, непроходимом лесу. Он не стал расспрашивать гиганта — полагался ли он исключительно на свою память или ориентировался по каким-то неведомым знакам. Он сомневался, что Коб захочет раскрыть ему свои секреты.
После того, как они, поев и попив, с неохотой положили обратно в дупло оставшуюся половину, падре Коб, внушительно, словно медведь, рыгнув, объявил:
— Ну что ж, пойдем дальше, а как стемнеет, устроимся на ночлег. Встанем на рассвете и вперед. Excelsior! [Все выше (лат.); также девиз штата Нью-Йорк]
Дункан негромко застонал и спросил:
— А что завтра нам снова придется идти весь день?
— Уж ехать нам вовсе не придется, это можно сказать со всей определенностью, — со вкусом, но негромко рассмеялся гигант.
Затем он ухватил Дункана за запястье.
— Не двигайся и не издавай никаких звуков, — почти шепотом произнес он.
Предупреждение подействовало: Дункан застыл на месте, напряженно оглядываясь по сторонам. Над верхушками деревьев медленно двигалось что-то темное — и хотя он видел только часть объекта, сомнений не оставалось: самолет органиков. Вскоре самолет скрылся из виду, и Дункан с облегчением вздохнул, но падре Коб, наклонившись к самому его уху, прошептал:
— Они могут вернуться. Если они заметили что-то подозрительное, то не успокоятся. Попытаются найти такое место, где деревья пореже, опустятся как можно ниже и станут прочесывать лес, маневрируя между ветвей. На них будут работать датчики, способные безошибочно определить любой запах.
Дункан молча кивнул. Было довольно прохладно, но он весь вспотел. В животе опять неприятно урчало. Видимо, еда все-таки оказалась для него не совсем привычной и его начинало пучить.
— Иногда, — сказал падре Коб, — они проносятся словно ракета, ломая на пути ветви и стараясь застать нас врасплох.
Прошло несколько минут. Казалось, что все успокоилось, птицы пили и щебетали. Только со стороны ручья доносилось журчание бегущий воды. Дункан дышал теперь ровнее, и сердце билось в нормальном ритме.
Падре Коб встал.
— Вполне возможно, еще не все кончено, но нам надо идти дальше. Если они решатся схватить нас, не вздумай бежать. Нападай на них!
Дункан тоже поднялся.
— Нападать на них? Но как? У нас же нет никакого оружия.
— Голыми руками, сын мой.
— Ты что с ума сошел?
— Больше, чем некоторые, но меньше, чем другие. Делай, что я говорю. Готов?
— Надеюсь, — ответил Дункан. — Если бы мы находились в городе, я бы знал, что надо делать. Но здесь…
— Когда они окажутся рядом, нет никакого смысла бежать. Даже если удастся немного оторваться, их «нюхалки» все равно засекут твой запах. К тому же почва здесь очень мягкая, так что следы будут прекрасно видны. Так что делай, что я скажу. Следуй за лидером как послушная обезьяна. Понятно?
Дункан кивнул.
Падре Коб улыбнулся:
— Сомневаюсь, что они что-нибудь учуяли, но надо приготовиться, просто на всякий случай.
Они медленно продвигались вперед, огибая кусты время от времени останавливаясь и прислушиваясь. И вдруг до Дункана донесся сильный треск — это ломались, хрустели ветви деревьев и кусты. Ему захотелось спрятаться — куда? — он тотчас же подавил это желание. Дункан взглянул на Коба, тот вглядывался вверх, вправо от него. Тут он и сам заметил вытянутый, словно игла, воздушный корабль, окрашенный для маскировки в зелено-коричневые полосы. Корабль, сметая все на своем пути, мчался на юг — в ту сторону, где они еще недавно находились со священником. Дункан мельком заметил двух мужчин в открытых кабинах — один позади другого. На них были шлемы и светло-зеленая форма. Еще немного — и они скрылись из виду.
— Можешь не сомневаться, они вернутся! — воскликнул гигант.
Он побежал по просеке, проложенной самолетом. Дункан помчался за ним, осмысливая на ходу логику действий Коба. Примерно через минуту сумасшедшего бега сквозь кусты Коб остановился. Дункан на полном ходу едва не врезался в него.
— Спрячься за дерево!
Падре Коб, выбросив вперед большой палец, указал Дункану на тополь справа. Дункан бросился выполнять приказ, а сам Коб побежал к огромному дубу, стоявшему футах в двадцати от дерева, за которым укрылся Дункан. Гигант, заметив, что Дункан высунул голову, безмолвно, лишь двигая губами, приказал:
Боже милосердный!
Крепкий напиток обжег его пересохшее горло, из глаз потекли слезы — откуда только они могли взяться в его совершенно обезвоженном теле. Однако виски почти тотчас принесло ему ощущение беззаботного и легкомысленного оптимизма. И сразу же еще более нестерпимую жажду.
Мешок поменьше предлагал ему сыр, лук и хлеб. Дункан проглотил добрую половину запасов гиганта, надеясь, что не слишком оскорбляет его своим поведением. Еда немного смягчила действие виски, и заполнила пустоту в желудке. Но жажда не ослабевала.
Дункан повернулся, и мужчина, все еще не глядя на него, выпустил четки и пальцем указал куда-то за дерево. Дункан, удивляясь собственной покорности, направился в указанное место. Пробравшись сквозь дружные заросли высокого кустарника, исколотый острыми колючками он подошел вплотную к берегу ручья. Здесь его ждало открытие, мимо которого он наверняка прошел бы, придерживайся он прежнего маршрута. Огромное дерево, росшее почти у воды, упало, перевернувшись корнями в сторону, и лежало поперек ручья. Получилось нечто вроде моста, плотно прикрытого сверху балдахином густых ветвей. О подобном месте он мечтал целый день. Дункан улыбнулся, выбросил вперед руки и с криком: «Спасибо, Господи» рухнул на четвереньки.
Продвигаясь в таком положении вниз по пологому берегу вдоль ствола рухнувшего дерева, он добрался до воды. Сначала он пил жадно, но потом заставил себя остановиться. Стоя по пояс в холодной воде, Дункан сделал еще несколько глотков и поплелся обратно в лес.
Подойдя ближе к сидящему под деревом незнакомцу — тот вел свое песнопение вновь на другом языке, — Дункан остановился. По коже его прошел холодок, отнюдь не из-за недавнего купания. В низу живота словно сосулька выросла: на макушке незнакомца расположился самец птицы — кардинала, похожий скорее на сгусток окровавленных перьев. Птица вертела головой, бросая по сторонам пронзительные взгляды, а затем улетела. Сразу же невесть откуда появился олень. Он остановился, оглядел Дункана, но убегать не торопился. Олень протрусил к гиганту, просунул влажный черный нос ему в ухо, облизал лицо и лишь потом направился прочь.
«Это еще что за чудеса? — подумал Дункан. — Современный Святой Франциск Ассизский [настоящее имя Джованни Франческо Бернардоне (1182?-1226); итальянский проповедник; основал орден францисканцев; канонизирован как святой], что ли?»
Мужчина, продолжавший напевать на каком-то странном, резко звучащем языке, вдруг умолк. Он оттолкнул распятие, которое раскачивалось, свисая на его грудь и скользя по толстому слою пота, и спустя немного остановилось. Перекрестившись, мужчина поднялся. Вернее сказать — пополз вверх, словно чудовище, всплывающее из черной лагуны. Гигант встал во весь рост — а составлял он никак не менее восьми футов, из-за чего Дункан со своими шестью футами семью дюймами выглядел рядом с ним настоящим пигмеем. «Весит, наверно, фунтов четыреста пятьдесят, а то и больше, — подумал Дункан. — Просто монстр какой-то. Лев среди людей. Бегемот и бык диких лесов».
— Вы слышите музыку деревьев? — гигант говорил глубоким, звучным голосом, подобного которому Дункану слышать не доводилось.
— Нет, а вы? — Человек этот, безусловно, был достоин того, чтобы вызвать у кого угодно чувство подлинного страха, но Дункан, которого по-прежнему мучили голод и жажда, и изнуряющая усталость, не боялся сейчас никого. По крайней мере, так он говорил сам себе.
— Конечно же, — гремел голос гиганта. — В это время дня да еще в такую погоду. Слышите, это — до-мажор. Аллегретто.
— Вы всегда таким дерьмом занимаетесь? — улыбнулся Дункан.
— Ха! Ха! Ха! Хо! Хо! Хо!
Смех гиганта был подобен реву разъяренного медведя, его немного смягчала широкая улыбка. Мужчина протянул руку и обнял Дункана. В крепком объятии его не было никакой демонстрации силы.
— Привет, дружище. Подозреваю, что ты принадлежишь к беглецам от того, что наше правительство называет правосудием.
— Да, — согласился Дункан. — А ты?
Его не покидало чувство нереальности происходящего. Он будто находился на сцене с невероятно странными декорациями, импровизируя в роли некоего экзотического персонажа.
Более всего его удивляло, что мужчина спокойно, без каких-либо лишних вопросов принял все: да, перед ним преступник, пустившийся в бега. Может быть, на самом деле он считает, что встретил органика, прикидывающегося сбежавшим от правосудия?
«Вполне возможно, — подумал Дункан, — что незнакомец сам является органиком, укрывшимся под личиной беглеца и занятым поисками подлинного преступника».
— Меня зовут Вильям Сен-Джордж Дункан. Правительство разыскивает меня изо всех сил. Очевидно, поэтому я представляю для тебя большую опасность.
Гигант уже направлялся к лежавшему под деревом мешку. Он обернулся.
— Я — отец Кобхэм Ванг Кэбтэб. Падре Коб, чтобы короче, хотя, сам видишь, коротким меня вряд ли можно назвать.
Вернувшись с мешком в одной руке и с огромным бутербродом в другой, падре Коб заговорил уже с набитым ртом:
— Какой твой день?
— Вторник.
— И ты сбежал?..
— Из Института Такахаши, что на Манхэттене.
Черные щетинистые брови мужчины поползли вверх.
— Ты первый будешь знаменитым. Мне, конечно, интересно, каким образом тебе это удалось, но об этом позже. Пойдем со мной, Гражданин Дункан. Или позволишь мне называть тебя Вильямом?
— Лучше — Билл.
— Нет, это слишком обыденно. Как тебе нравится Дунк?
— Прекрасно.
Падре Коб направился к северу, и Дункан исследовал за ним. Когда священник остановился, чтобы отхлебнуть из фляги, Дункан поравнялся с ним.
— Куда мы идем?
— Увидишь, когда придем. Держись рядом. Я не люблю разговаривать, вывернув шею назад, словно сова.
«Он же должен понимать, что у меня под кожей наверняка кооптирован портативный передатчик, — подумал Дункан. — Но и я должен опасаться того же».
Они шли по извилистой тропинке, пролегавшей между кустов.
— А ты из какого дня? — спросил Дункан.
— Когда-то жил в Четверге. А сейчас от Четверга до Четверга. Как того желают Бог и Природа.
— Человеческие существа принадлежат Природе, они — ее часть. Все, что они делают, абсолютно естественно. Невозможно, чтобы часть Природы делала что-либо неестественное.
— Хорошо сказано, — пробормотал падре Коб. — Не поспоришь. Я бы сказал, что соблюдение правил отведенного дня очень дурно влияет на человека. Как тебе это?
— Полностью соответствует моим мыслям, — поддержал Дункан.
Падре Коб фыркнул или, вернее, издал звук, который можно было бы принять за хихиканье. Он остановился и поднял вверх руку. Дункан был рядом. Глядя на священника, он понял, что ему тоже лучше помолчать. Он внимал пению бесчисленных птиц. Громче всех кричали вороны. Наверно их взволновало то же, что заставило падре Коба остановиться.
Между деревьями чуть поодаль возникло нечто темно-красное. Дункан напрягся, вслушиваясь. Раздался громкий треск. Похоже, чье-то большое и тяжелое тело решительно продиралось сквозь кусты.
— О'кей, — сказал гигант негромко. — Это медведь. Если мы у него на пути, надо прятаться.
— Он может напасть на нас?
— Пока я с тобой — нет. Он не решится. Но все равно, будет лучше, если он нас не увидит. К некоторым медведям лесничие приладили не только передатчики, но еще и портативные телевизионные камеры. Все, что видят такие медведи, сразу же становится достоянием лесничих. Если на медведе камера, очень скоро гэнки будут здесь.
Звуки постепенно ослабевали и пропали вдали.
— Кто знает, засекла его камера нас или нет, — пробормотал падре Коб. — А может, ее и вовсе не было. Будем действовать, как будто ничего не произошло. Какбудто. Эти слова для человека как хлеб с маслом. Благодаря им мы и живем.
Дункан не стал спрашивать гиганта, что он имел в виду. В такой напряженный момент факты были куда важнее философских рассуждений. «Хлеб с маслом» вполне можно оставить до более спокойных времен.
— Могу я спросить, куда мы направляемся? И когда мы доберемся туда, куда идем?
— Спросить можно, только вот ответ ты вряд ли получишь, — падре Коб попытался смягчить резкость слов широкой улыбкой.
— Я понимаю, — сказал Дункан, — что возясь со мной, ты сильно рискуешь, но все же…
— Какбудто и но. Две вечные истины, по-человечески говоря. А существует ли другой способ говорить, если, конечно, ты не дельфин?
Не ожидая ответа, которого Дункан вовсе и не собирался давать, гигант устремился вперед. Некоторое время они продирались сквозь столь плотную и высокую траву, что Дункан вынужден был держаться за падре: после него оставался широкий проход. Хотя священник выглядел непробиваемым, как древний военный танк, тело его кровоточило от жестких колючек. Гигант словно угадал мысли своего попутчика.
— Здесь полно тропинок, по которым можно было бы спокойно пройти, но сейчас слишком опасно выходить на них. Тут и там, на деревьях вдоль тропинок полно камер. Мы знаем, где находятся те, что установлены в последнее время, но — опять это вечное но — они постоянно добавляют все новые и новые.
Дункан отметил про себя это «мы», однако промолчал.
Около четырех часов дня падре Коб остановился возле огромного мертвого дуба. Гигант просунул руку в большое дупло футах в шести от земли и извлек оттуда мешок. «Надо же, тайник», — подумал Дункан. В мешке покоились три фляги и еще один мешок, поменьше, заполненный банками с консервированным хлебом, молоком, сыром, овощами и фруктами.
— Я спокойно мог бы съесть все это и еще столько, — сказал падре Коб. — Но нам нельзя брать отсюда больше половины. Надо подумать и о других.
Дункан мысленно изумлялся, каким образом священник смог обнаружить тайник здесь, в дремучем, непроходимом лесу. Он не стал расспрашивать гиганта — полагался ли он исключительно на свою память или ориентировался по каким-то неведомым знакам. Он сомневался, что Коб захочет раскрыть ему свои секреты.
После того, как они, поев и попив, с неохотой положили обратно в дупло оставшуюся половину, падре Коб, внушительно, словно медведь, рыгнув, объявил:
— Ну что ж, пойдем дальше, а как стемнеет, устроимся на ночлег. Встанем на рассвете и вперед. Excelsior! [Все выше (лат.); также девиз штата Нью-Йорк]
Дункан негромко застонал и спросил:
— А что завтра нам снова придется идти весь день?
— Уж ехать нам вовсе не придется, это можно сказать со всей определенностью, — со вкусом, но негромко рассмеялся гигант.
Затем он ухватил Дункана за запястье.
— Не двигайся и не издавай никаких звуков, — почти шепотом произнес он.
Предупреждение подействовало: Дункан застыл на месте, напряженно оглядываясь по сторонам. Над верхушками деревьев медленно двигалось что-то темное — и хотя он видел только часть объекта, сомнений не оставалось: самолет органиков. Вскоре самолет скрылся из виду, и Дункан с облегчением вздохнул, но падре Коб, наклонившись к самому его уху, прошептал:
— Они могут вернуться. Если они заметили что-то подозрительное, то не успокоятся. Попытаются найти такое место, где деревья пореже, опустятся как можно ниже и станут прочесывать лес, маневрируя между ветвей. На них будут работать датчики, способные безошибочно определить любой запах.
Дункан молча кивнул. Было довольно прохладно, но он весь вспотел. В животе опять неприятно урчало. Видимо, еда все-таки оказалась для него не совсем привычной и его начинало пучить.
— Иногда, — сказал падре Коб, — они проносятся словно ракета, ломая на пути ветви и стараясь застать нас врасплох.
Прошло несколько минут. Казалось, что все успокоилось, птицы пили и щебетали. Только со стороны ручья доносилось журчание бегущий воды. Дункан дышал теперь ровнее, и сердце билось в нормальном ритме.
Падре Коб встал.
— Вполне возможно, еще не все кончено, но нам надо идти дальше. Если они решатся схватить нас, не вздумай бежать. Нападай на них!
Дункан тоже поднялся.
— Нападать на них? Но как? У нас же нет никакого оружия.
— Голыми руками, сын мой.
— Ты что с ума сошел?
— Больше, чем некоторые, но меньше, чем другие. Делай, что я говорю. Готов?
— Надеюсь, — ответил Дункан. — Если бы мы находились в городе, я бы знал, что надо делать. Но здесь…
— Когда они окажутся рядом, нет никакого смысла бежать. Даже если удастся немного оторваться, их «нюхалки» все равно засекут твой запах. К тому же почва здесь очень мягкая, так что следы будут прекрасно видны. Так что делай, что я скажу. Следуй за лидером как послушная обезьяна. Понятно?
Дункан кивнул.
Падре Коб улыбнулся:
— Сомневаюсь, что они что-нибудь учуяли, но надо приготовиться, просто на всякий случай.
Они медленно продвигались вперед, огибая кусты время от времени останавливаясь и прислушиваясь. И вдруг до Дункана донесся сильный треск — это ломались, хрустели ветви деревьев и кусты. Ему захотелось спрятаться — куда? — он тотчас же подавил это желание. Дункан взглянул на Коба, тот вглядывался вверх, вправо от него. Тут он и сам заметил вытянутый, словно игла, воздушный корабль, окрашенный для маскировки в зелено-коричневые полосы. Корабль, сметая все на своем пути, мчался на юг — в ту сторону, где они еще недавно находились со священником. Дункан мельком заметил двух мужчин в открытых кабинах — один позади другого. На них были шлемы и светло-зеленая форма. Еще немного — и они скрылись из виду.
— Можешь не сомневаться, они вернутся! — воскликнул гигант.
Он побежал по просеке, проложенной самолетом. Дункан помчался за ним, осмысливая на ходу логику действий Коба. Примерно через минуту сумасшедшего бега сквозь кусты Коб остановился. Дункан на полном ходу едва не врезался в него.
— Спрячься за дерево!
Падре Коб, выбросив вперед большой палец, указал Дункану на тополь справа. Дункан бросился выполнять приказ, а сам Коб побежал к огромному дубу, стоявшему футах в двадцати от дерева, за которым укрылся Дункан. Гигант, заметив, что Дункан высунул голову, безмолвно, лишь двигая губами, приказал: