Фармер Филип Хосе. Сказочный корабль

   Сэм задумался. Сколько фантастических свершений увидел мир после его смерти. Высадка на Луну, а затем на Марс. Как в книгах Жюля Верна, но, однако, не более фантастично, чем этот мир, в котором они теперь находятся. Все это настолько невероятно, что никакие существующие объяснения не удовлетворят ни одного разумного человека.
   – Мы вынесем сегодня этот вопрос на обсуждение Совета, Джон, – наконец вымолвил Клеменс. – Если у вас, конечно, нет возражений. И сегодня же проведем всеобщие выборы временного советника. Я лично склоняюсь к кандидатуре Айзи Кабера.
   – Кабер? Уж не тот ли это Кабер, который был рабом? – заметил Лотар. – Должен сказать, что по этому поводу Хаскинг сказал, что «дядя Том» ему не нужен.
   Стоит родиться рабом, рабом и останешься навсегда, подумал Сэм. Даже когда раб восстает, убивает своих угнетателей, погибает и воскресает здесь формально свободным, он все равно не мыслит себя свободным человеком. Кабер родился в 1841 году, в Монтгомери, штат Алабама. Его научили читать и писать, он служил в доме своего хозяина в качестве секретаря. Но в 1863 году убил сына владельца имения, бежал на Запад, был ковбоем, а затем шахтером. Копье индейца из племени сиу настигло его в 1876 году. Бывший раб был убит человеком, которому еще предстояло испытать рабство. Кабер был в восхищении от этого мира – так, во всяком случае, он говорил – потому что здесь никто не может поработить его. Но в своей душе он все же остался рабом – у него были рефлексы раба. Даже когда он стоял, высоко подняв голову, стоило рядом кому-нибудь внезапно щелкнуть бичом, он мог подпрыгнуть от страха, машинально пригнув при этом голову.
   Для чего, для чего здесь вернули жизнь людям? Мужчины и женщины уже загублены тем, что с ними произошло на Земле, и им уже никогда не оправиться от перенесенных унижений. Приверженцы Церкви Второго Шанса кричат о том, что человек может измениться, измениться настолько, что перевоплотится полностью. Но ведь это всего-навсего лишь кучка кретинов, наглотавшихся наркотической резинки.
   – Пусть только Хаскинг назовет Кабера «дядей Томом», бьюсь об заклад, что Кабер прибьет его, – сказал Сэм. – А поэтому давайте пошлем именно этого негра.
   Джон поднял свои косматые брови. Сэм догадывался, о чем он думает. Вероятно, о том, как использовать Кабера в своих целях.
   – Время инспекционного обхода, – сказал Сэм, взглянув на водяные часы. – Не возражаете, чтобы пройтись, Джон? Я догоню вас через минуту.
   И он уселся за письменный стол, чтобы сделать еще несколько записей в своем дневнике. Это дало возможность Джону первым покинуть рубку, как и приличествовало бывшему королю Англии и почти половины Франции. Сэм подумал о том, насколько любопытна эта забота о том, кто за кем должен идти, но он настолько недолюбливал Джона, что не мог вынести даже такого мелкого потворства желаниям экс-монарха. Однако вместо того, чтобы спорить о том, кто из них главнее, или попробовать выйти первым и тем самым привести Джона в ярость, он притворился, что у него есть кое-какие неотложные дела.
   Сэм догнал группу, состоявшую из шести советников, около цеха по производству азотной кислоты. Группа быстро переходила из одного цеха в другой. Запахи, исходившие от различных кислот, алкоголя, ацетона, креозота, скипидара, уксуса и формальдегида, продуктов переработки человеческих экскрементов с лишайником, который соскребали со скал в горах для получения нитрата калия – все это всякого бы лишило аппетита. Советники были прожарены и оглушены в прокатном и сталелитейном цехах, на мельнице для измельчения известняка и в кузнечных мастерских. Они были покрыты известковой пылью, а лица перепачканы сажей. В алюминиевом цехе они поджарились, оглохли и быстро вылетели наружу.
   Расположенная среди холмов оружейная мастерская в это время не работала, и поэтому здесь было очень тихо, если не считать отдаленного шума от других цехов. Однако пейзаж совсем нельзя было назвать красивым. Земля была перекопана, деревья вырублены, и черный едкий дым цехов, расположенных выше по Реке, собирался у подножия гор.
   Их встретил ван Бум, главный инженер, наполовину зулус, наполовину бур, живший в конце двадцатого века. Это был красивый мужчина с бронзовой кожей и курчавыми волосами, ростом около шести с половиной футов, весивший добрых 200 фунтов. Он родился в канаве в Кровавые Годы.
   Прием был весьма сердечный (Сэм ему нравился, а Джона он терпел), но ван Бум сейчас не улыбался, как обычно.
   – Все готово, – начал он, – но я хочу, чтобы мои возражения были внесены в протокол. Это – отличная игрушка, она может наделать много шума и выглядит она довольно внушительно. Из нее можно даже убить человека. Но в общем-то это напрасная трата сил на такое неэффективное средство.
   – Вы говорите сейчас, как конгрессмен, – сказал Сэм.
   Ван Бум провел их через высокую дверь в дом из бамбука, внутри которого на столе лежал пистолет. Ван Бум взял его. Даже в его огромной ручище оружие было слишком велико. Инженер прошел мимо собравшихся наружу, на солнце. Сэм был разъярен. Он протянул руку к пистолету, но ван Бум не обратил на него никакого внимания. Если он собирается продемонстрировать эффективность этого пистолета во дворе, то почему бы не сказать об этом сразу?
   – Ох, уж эти мне инженеры, – пробормотал Сэм и пожал плечами. Пытаться вмешиваться в то, что делает ван Бум – все равно, что тыкать мула из Миссури палкой между глаз.
   Ван Бум поднял пистолет так, что солнце засверкало на серебристой полированной поверхности ствола.
   – Это пистолет системы Марк-1, – сказал он. – Название дано в честь босса, который изобрел его.
   Гнев Сэма тут же растаял, как лед на Миссисипи во время оттепели.
   – Это однозарядное, одноствольное, кремневое ручное оружие с нарезным стволом. – Он взял пистолет в правую руку и продолжил: – Заряжается оно так: вы выдвигаете затвор – открывается отверстие для пули. Затем вы левой рукой прижимаете ствол, тем самым ставя курок на предохранитель спуска. – Он засунул руку в мешочек, пристегнутый к его поясу, и вытащил оттуда крупный полусферический предмет. – Это бакелитовая пуля шестого калибра. Вставьте ее в отверстие и надавите, пока она не ляжет на дно ствола.
   Он достал из этого же мешочка небольшой пакетик, в котором было какое-то черное вещество.
   – Это черный дымный порох, завернутый в нитроцеллюлозу. Когда-нибудь, в будущем, у нас обязательно будет и бездымный порох. Теперь я помещаю патрон передним концом в патронник, где и находится завернутый в нитроцеллюлозу порох. Затем я возвращаю ствол левой рукой в первоначальное положение. Марк-1 готов к стрельбе. На всякий случай, если заряд не воспламенится, вы можете высыпать порох через специальное отверстие. В случае осечки оружие можно перезарядить правым большим пальцем. Запомните, что вспышка происходит справа для защиты лица стреляющего.
   Вынесли большую деревянную мишень и установили ее на подставке на расстоянии около двадцати ярдов от инженера. Ван Бум повернулся к ней, поднял пистолет, охватил его двумя руками и прицелился.
   – Встаньте позади меня, джентльмены, – произнес он. – Тепло от трения о воздух вызывает обгорание поверхности пули, из-за чего остается дымный след, который вы можете легко увидеть. Пластиковая пуля изготовлена такого большого калибра из-за ее малой массы. Но увеличение калибра повышает сопротивление воздуха. Если мы решим все-таки использовать этот пистолет – против чего я решительным образом возражаю – мы сможем увеличить калибр до 7,5 в системе Марк-2. Эффективная дальность стрельбы около пятидесяти ярдов, но на расстоянии больше, чем тридцать ярдов, точность стрельбы резко снижается.
   Пистолет был заряжен. Когда ван Бум потянет курок, ударник затвора приведет в движение спусковой механизм, и оболочка, в которую помещен порох, разорвется.
   Раздалось щелканье курка, вспышка пороха и оглушительный грохот. Все это произошло за доли секунды, но за это время ван Бум успел вернуть слегка дернувшийся пистолет в первоначальное положение. Пуля действительно оставляла за собой очень слабый дымный след, который быстро рассеивался ветром. Сэм внимательно следил за траекторией пули и заметил, что она сильно отклонилась боковым ветром. Но ван Бум, видимо, неплохо натренировался в стрельбе из этого оружия, так как пуля все же попала почти в самый центр мишени. Она наполовину ушла в мягкую сосновую древесину, разорвалась и пробила в дереве крупное отверстие.
   – В человека пуля войдет неглубоко, – пояснил ван Бум, – но дырка будет большая. В том же случае, если она войдет рядом с костью, осколки пули непременно раздробят ее.
   Следующий час пролетел незаметно. Довольные советники и консулы по очереди стреляли из пистолета. Король Джон был в особом восторге, так как он никогда прежде не видел огнестрельного оружия. Его первое знакомство с порохом состоялось через несколько лет после Воскрешения, но до сих пор он видел только бомбы и деревянные ракеты.
   В конце концов ван Бум сказал:
   – Итак, джентльмены, если вы будете продолжать стрельбу, то израсходуете весь запас наших пуль, а ведь для того, чтобы их изготовить, понадобилась уйма материалов и труда. Это одна из причин, по которым я выступаю против изготовления таких пистолетов. Остальные причины: первая – точная стрельба возможна только с близкого расстояния; вторая – заряжание и стрельба отнимают слишком много времени, и хороший лучник уложит за это время троих с пистолетами и при этом останется на безопасном от них расстоянии. Более того, пластиковую пулю можно использовать только один раз, тогда как стрелу – многократно.
   – Все это чепуха! – воскликнул Сэм. – Один только факт, что мы располагаем таким оружием, продемонстрирует наше техническое и военное превосходство. Мы испугаем противника до полусмерти еще до того, как начнется битва. Кроме того, вы забыли еще о том, как долго надо тренироваться, чтобы стать опытным лучником, а из этого пистолета любой научится стрелять после сравнительно непродолжительного обучения.
   – Это правда, – кивнул ван Бум. – Но смогут ли они кого-нибудь убить из него. Кроме того, я сейчас думаю над тем, чтобы изготавливать стальные арбалеты. Конечно, стрельба из них не такая быстрая, как из обычных луков, но для того, чтобы научиться метко стрелять из арбалета, времени нужно не больше, чем для обучения стрельбе из этого пистолета. К тому же, стрелами опять-таки можно пользоваться неоднократно. Да они и гораздо более смертоносны, чем эти шумные зловонные пугачи.
   – Нет, сэр! – твердо сказал Сэм. – Нет! Я настаиваю на том, чтобы мы изготовили не менее двухсот подобных пистолетов! Мы снабдим ими специальную бригаду Стрелков Пароландо. Они будут наводить ужас на всех обитателей берегов Реки – вы еще увидите это! Вы обязательно увидите!

18

   Как ни странно, но король Джон поддержал Сэма. Он настаивал на том, чтобы первые два пистолета были изготовлены для него и Клеменса, а следующая дюжина – для их телохранителей. И только потом можно будет организовать пистолетные отряды и приступить к тренировкам.
   Сэм был благодарен англичанину за поддержку, но про себя решил, что нужно внимательно проследить за людьми, которым будут вручены пистолеты. Он не хотел, чтобы этот отряд был сформирован в основном из людей Джона.
   Ван Бум не скрывал своего неодобрения.
   – Вот что я скажу вам! Сейчас я возьму хороший лук и двенадцать стрел, отойду на расстояние в пятьдесят ярдов, и по сигналу вы все – восемь человек – станете приближаться ко мне, стреляя сколько вам будет угодно из вашего Марка-1. И клянусь, что я уложу всех вас, восьмерых, прежде чем вы приблизитесь ко мне на расстояние, с которого сможете убить меня! Идет? Ставкой является моя жизнь!
   – Не будьте ребенком! – оборвал его Сэм.
   Ван Бум закатил глаза.
   – Это я – ребенок? Это вы ставите под угрозу судьбу Пароландо и вашего Судна. И все потому, что вам сильно захотелось поиграть с этими пистолетиками!
   – Как только вы изготовите достаточное количество пистолетов, тотчас же можете приниматься за производство арбалетов, – твердо произнес Сэм. – Слушайте! Ведь можно изготовить также и броню для Стрелков! Это должно снять ваши возражения, не так ли, ван Бум? Почему я не подумал об этом раньше? Постойте, постойте, наши люди будут таким образом облачены в стальные доспехи, которые защитят их от оружия каменного века, коим будет пользоваться противник. Пусть себе враг пускает стрелы с кремневыми наконечниками! Они будут отскакивать от стали, а это даст Стрелкам возможность спокойно пускать в ход свое оружие, сметая ряды противника!!!
   – Вы забыли о том, что мы вынуждены обменивать нашу руду и даже металлическое оружие на древесину и другие необходимые нам материалы, – возразил инженер. – Противник будет иметь стрелы со стальными наконечниками, которые легко смогут пробить вашу броню. Вспомните о битвах при Кресси и Пуатье.
   – С вами невозможно иметь дело! – возмутился Клеменс. – Вы, должно быть, наполовину голландец – судя по вашей несговорчивости!
   – А если ваше мышление характерно для представителей белой расы, то я рад, что наполовину зулус, – отпарировал ван Бум.
   – Не кипятитесь, – примиряюще произнес Сэм. – Лучше примите поздравления с изготовлением пистолета! Знаете, мы назовем его Ван-Бум-Марк-1. Ну как?
   – Я не хочу, чтобы мое имя фигурировало в его названии, – покачал головой инженер. – Пусть будет по-вашему. Я сделаю вам двести пистолетов. Но мне бы хотелось сделать все же улучшенную модель Марк-2, о которой мы говорили.
   – Сначала сделайте двести экземпляров первой модели, а затем можете заниматься и Марком-2, – сказал Сэм. – А то мы настолько увлечемся улучшением, что вовсе окажемся без огнестрельного оружия. Все же…
   И он заговорил о Марке-2. У него была страсть к механическим устройствам. На Земле он изобрел большое количество различных вещей, каждая из которых, по его мнению, могла бы принести ему состояние. Среди них была небольшая наборная машина, в которую он вложил все, что заработал на книгах – и в которой все это безвозвратно кануло.
   Сэм вспомнил об этом наборном чудовище и о том, как эта замечательная машина довела его до банкротства. На какую-то секунду в его воображении ван Бум слился с Пейджем, его компаньоном по разработке этой машины, и он почувствовал себя виноватым перед ним. Ему даже стало чуточку страшно.
   Затем ван Бум стал говорить о том, сколько материала и труда было вложено в АМП-1, опытный образец летательного аппарата. Сэм игнорировал эти жалобы. Вместе с другими он пошел к ангару, который находился на равнине в миле от резиденции Сэма. Аппарат был закончен лишь частично и казался хрупким и незавершенным.
   – Он похож на некоторые аэропланы, построенные в 1910 году, – отметил фон Рихтгофен. – Сидя в этой кабине, я выше пояса буду открыт, как на ладони. Вся эта машина больше всего похожа на летающего дракона. Главная цель, которую мы преследуем, – испытать эффективность двигателя, работающего на древесном спирте, а также очень интересно будет выяснить возможности наших материалов.
   Фон Рихтгофен обещал, что первый полет состоится примерно через три недели. Он показал Сэму наброски установок для запуска ракет, которые будут установлены под крыльями аэроплана.
   – Самолет сможет нести до шести небольших ракет, но лучше всего было бы использовать его в качестве разведчика. Скорость его будет не более 40 миль в час против ветра, летать в нем будет огромным удовольствием.
   Сэм расстроился из-за того, что аэроплан не будет двухместным. Он страстно желал полетать на нем, полетать в первый раз в своей жизни – вернее, во второй жизни. Фон Рихтгофен успокоил его, что следующая модель несомненно будет двухместной и Сэм будет первым ее пассажиром.
   – После того, как вы ее испытаете, – улыбнулся Клеменс. Он ждал, что Джон будет протестовать и настаивать на том, чтобы первым взяли его. Но, очевидно, англичанин не очень-то стремился оторваться от земли.
   Последняя остановка была на верфи, расположенной на полпути между ангаром и домом Сэма. Сооружение корабля, со всех сторон укрытого лесами, должно было быть завершено через неделю. «Огненный Дракон – 1» был амфибийным прототипом судна, на нем будут отрабатываться основные технические решения для большого парохода. Это была великолепная машина длиной в 32 фута, изготовленная из толстого листового алюминия и имевшая форму крейсера с колесами. На палубе было установлено три башни. Модель приводилась в движение паровой машиной, котел которой работал на древесном спирте. Она могла действовать как на суше, так и в воде. «Огненный Дракон – 1» имел одиннадцать человек команды и был, по словам Сэма, непобедим.
   Клеменс похлопал по холодному остову и сказал:
   – К чему нам беспокоиться о лучниках или еще о чем-то? Этот джаггернаут сам по себе может сокрушить королевство. Ничего подобного его паровой пушке не видели ни на Земле, ни на этой планете. Именно для нее на «Драконе» установлена паровая машина и такой огромный котел.
   После завершения обхода Сэм был счастлив в полном смысле этого слова. Конечно, проектирование великого Судна только-только началось и для его завершения нужно время и жизненно необходимо, чтобы государство было хорошо защищено. Но одна только подготовка к строительству приносила немалое удовлетворение. Он довольно потер руки и раскурил новую сигару, глубоко втянув в легкие крупную дозу зеленого дыма.
   И тут он увидел Ливи.
   Свою любимую Ливи, которая так долго болела и в конце концов в 1904 году умерла в Италии.
   Ставшую снова молодой и красивой, но, увы, не для него.
   Она шла к нему, держа в руке чашу. На ней была белая с алой окантовкой юбка, которая всего лишь наполовину закрывала ее бедра, и тонкий белый шарф вместо лифа. У нее была отличная фигура, хорошие ноги, красивое лицо. Широкий атласно-белый лоб. Большие светящиеся глаза. Красивые полные губы. Привлекательная улыбка, маленькие, очень белые зубы. Волосы гладко причесаны и сзади заплетены в косу. За ухом огромный алый, похожий на розу, цветок лианы, обвивавшей железные деревья. На ее шее висело красное ожерелье из спиральных позвонков рогатой рыбы.
   Сердце Сэма подпрыгнуло, как будто его царапнула кошачья лапа.
   Приближаясь к нему, она раскачивалась всем телом, и ее груди подпрыгивали под полупрозрачной тканью. И это его Ливи, которая всегда была такой скромной, носила плотную одежду, скрывавшую ее тело от шеи до лодыжек, и никогда не раздевалась перед ним на свету. Теперь она напоминала ему полуобнаженных женщин Гавайских островов. Он чувствовал себя как-то неловко и знал почему. Его щепетильность по отношению к туземцам в равной степени вызывалась как их нежелательной привлекательностью, так и антипатией, питаемой к ним, причем оба эти чувства переплетались и сами по себе не имели никакого отношения к туземцам.
   Ливи была воспитана в пуританском духе, но при этом все-таки не была полностью испорчена. На Земле она научилась пить пиво, оно нравилось ей, она даже закуривала несколько раз и, наверное, даже изменяла ему, во всяком случае, ее поведение несколько раз вызывало некоторое сомнение в ее честности. Она терпела его постоянное сквернословие и даже сама иногда крепко выражалась, когда поблизости не было девочек. Обвинения в том, что она подвергала цензуре его книги и выхолащивала все пикантные места, были беспочвенны. Он сам был цензором всех своих книг.
   Да, Ливи всегда умела адаптироваться.
   И очень хорошо адаптировалась. Теперь, после двадцати лет разлуки, она влюбилась в Сирано де Бержерака. И Сэму было неловко от того, что буйный француз разбудил в ней нечто такое, что мог бы разбудить и Сэм, не будь он столь сдержан. Но после этих лет жизни у Реки и изрядного количества наркотической резинки он тоже растерял многие из своих внутренних запретов.
   Но уже было поздно.
   Если только Сирано не покинет сцену…
   – Хэлло, Сэм, – сказала она по-английски. – Не правда ли, чудесный день?
   – Здесь каждый день чудесный, – пробормотал он. – Здесь не приходится говорить о погоде, не говоря уже о том, что мы бессильны что-либо сделать с ней!
   Она очаровательно засмеялась.
   – Пойдем вместе к чашному камню, – предложила она. – Скоро время обеда.
   Каждый день он клялся, что не будет даже близко подходить к ней, ибо это причиняло ему огромную боль. И каждый день он использовал малейшую возможность, чтобы приблизиться к ней.
   – Как там Сирано?
   – О, он наверху блаженства, потому что наконец-то раздобудет себе рапиру. Билдрон, оружейник, обещал, что он будет первым на очереди, разумеется, после тебя и других советников. Сирано никак не мог смириться с тем, что никогда больше в его руке не будет стального клинка. Затем он прослышал о метеорите и пришел сюда. Теперь величайший в мире фехтовальщик получит возможность любому доказать, что у него абсолютно заслуженная репутация, вопреки утверждениям некоторых лжецов.
   – Ну, Ливи, – произнес Клеменс, – ты преувеличиваешь. Я ведь не говорил, что люди лгут относительно его репутации. Я просто говорил, что они, возможно, немного преувеличивают. Я до сих пор не верю рассказу о том, что он в одиночку продержался против двухсот шпажистов.
   – Битва у Порт-де-Несл была на самом деле! И не было двухсот! Ты, Сэм, как обычно, сам раздул эту историю. Там была толпа наемных головорезов, а сколько – может быть, сотня, а может быть, и больше. Но даже если их было всего 25, тот факт, что Сирано в одиночку бросился на них, чтобы спасти своего друга, шевалье де Линьи, говорит сам за себя. Он убил двоих, семерых ранил, а остальных обратил в бегство. Это истинная правда!
   – Я не желаю вступать с тобою в спор относительно достоинств твоего избранника, – усмехнулся Клеменс. – Так же, впрочем, как и о чем-либо другом. Давай просто поговорим так, как мы беседовали бывало с тобою до того, как ты заболела.
   Она остановилась. Лицо ее подернулось грустью.
   – Я всегда знала, что ты негодовал из-за этой моей болезни.
   – Нет. Совсем нет, – запротестовал он. – Я думаю, что я чувствовал себя виноватым в том, что ты болела, как будто меня можно было в чем-то обвинить. Но я никогда не обижался на тебя из-за твоей болезни! Я обвинял только самого себя.
   – Я и не говорила, что ты обвинял во всем меня, – поправила она его, – я сказала, что ты негодовал по поводу моей болезни и часто выдавал свое негодование. О, ты, возможно, думал, что ты всегда нежен, благороден и полон любви. И, в основном, так это и было. Но не столь уж и редко ты так смотрел, так говорил, так ворчал, так жестикулировал, – ну, как это описать? Не могу, но я знала, что ты обижен на меня, иногда даже ненавидишь меня за мою болезнь.
   – Нет!!! – закричал он так громко, что многие оглянулись в его сторону.
   – К чему спорить об этом. Так это было или иначе, сейчас это уже не имеет никакого значения. Я любила тебя тогда, Сэм, и, в некотором смысле, люблю до сих пор. Но не так, как тогда.
   Всю остальную часть пути по равнине к чашному камню он молчал, кусая горькую до отвращения сигару.
   Сирано здесь не было. Он руководил возведением стены, которая вскоре защитит берег от нападения со стороны Реки. Сэм был рад этому. Ему и так было достаточно тяжело видеть Ливи одну, но когда рядом с ней был этот французишка, он едва переносил эту пытку.
   Разошлись они также молча.
   Навстречу ему приближалась красавица с медовыми волосами, и ему удалось на некоторое время забыть о своих чувствах к Ливи. Эту красавицу звали Гвиневра. Она умерла в возрасте семи лет в местности, бывшей, скорее всего, Корнуоллом, во времена, когда финикийцы устроили там оловянные копи. Воскресла она среди людей, не говоривших на древнекельтском языке, и была принята в группу, где говорили по-английски. Судя по ее описанию, одним из членов этой группы был тот самый сэр Ричард Френсис Бартон, которого, как ему казалось, он видел как раз перед падением метеорита. Бартон со своими друзьями построил небольшую парусную лодку и отправился на ней к верховьям Реки – именно этого и следовало ожидать от человека, проведшего полжизни в исследовании дебрей Африки и других континентов. На Земле Бартон искал истоки Нила, а вместо этого открыл озеро Танганьика. На этой планете он снова стал искать истоки Реки – величайшей из всех рек – не обескураженный тем, что длина ее, возможно, десять или даже и все двадцать миллионов миль.
   Через год его лодка была атакована дикарями и один из них ударил малютку Гвиневру каменным ножом и швырнул в Реку, где она и утонула. Она ожила на следующий день где-то в очень высоких широтах северного полушария. Было очень холодно. Солнце едва грело, и жившие там люди говорили, что для того, чтобы попасть в местность, где солнце всегда наполовину спрятано за горами, нужно пройти больше чем двадцать тысяч чашных камней, и что там живут волосатые люди с лицами, как у обезьян. Люди десяти футов ростом и весом в 700-800 фунтов.
   (Это было правдой – Джо Миллер, как раз, и был одним из таких обезьянолюдей!)
   Люди, принявшие ее к себе, говорили на суоми, то есть на финском. Чуть ниже их жили шведы, мирные люди двадцатого века. Детство Гвиневры было сравнительно счастливым – у нее были отличные приемные родители. Она выучилась говорить по-фински, шведски, английски. Владела также китайским диалектом четвертого века до нашей эры, ну и знала эсперанто.