Филипп Хосе Фармер
Сказочный корабль

1

   – Воскрешение, подобно политике, сводит в кровати самых разных людей, – заметил Сэм Клеменс. – И я не могу сказать, что сон проходит уж очень спокойно <в Англии в средние века отдельные кровати были редкостью. Лица одного пола часто спали вместе>.
   С подзорной трубой подмышкой он пыхтел длинной зеленой сигарой, расхаживая взад-вперед по корме «Дрейрага» («Кровавого»). Рулевой Ари Гримальфссон, ничего не понимавший по-английски, мрачно посмотрел на Клеменса. Заметив этот взгляд, Сэм произнес свое изречение на ломанном древненорвежском. Рулевой тем не менее остался так же мрачен.
   Клеменс громко обозвал его по-английски тупоголовым варваром. Уже три года он ежедневно и еженощно упражнялся в норвежском десятого столетия. Однако до сих пор мужчины и женщины на борту «Дрейрага» понимали едва ли половину из того, что он говорил.
   – Как Гек Финн, в девяносто пять лет плюс-минус несколько тысячелетий, – сказал Клеменс, – я отправился на плоту вниз по Реке. А теперь на этом идиотском корабле викингов плыву вверх. Что дальше? Когда же я осуществлю свою Мечту?
   Зажав драгоценную подзорную трубу в правой подмышке, так, чтобы не выронить ее, он рубанул правой рукой по ладони левой.
   – Железо! Мне нужно железо! Но где оно на этой бедной металлами, но богатой людьми планете? Оно должно быть! Откуда же тогда взялся топор Эрика? И сколько его здесь, железа? Хватит ли его? Едва ли. Наверное, это был всего-навсего очень небольшой метеорит. Но может быть, все-таки для меня хватит? Но где же оно? Мой Бог, Река, возможно, тянется на 20000000 миль! Железо, если оно все-таки здесь есть, может находиться в противоположном конце.
   Нет! Этого не может быть! Оно должно быть где-то рядом, где-нибудь в сотне тысяч миль. Но вдруг мы движемся не в том направлении. Неведение – мать истерии. А может быть, и наоборот.
   Он посмотрел в трубу на правый берег и снова выругался. Несмотря на все мольбы Клеменса приблизить корабль к берегу, чтобы ему были лучше видны лица людей, его не слушали. Вожак флотилии скандинавов заявил, что это враждебная территория. И пока они не минуют ее, необходимо держаться ближе к середине Реки.
   «Дрейраг» был флагманским кораблем флотилии, состоявшей из трех совершенно одинаковых судов. Он имел в длину 80 футов и был построен в основном из бамбука, по образцу боевых драккаров викингов: вытянутый корпус, нос, украшенный головой дракона, вырезанной из дуба, загнутая крючком корма. На носу и возле кормы судна располагались приподнятые палубы, нависающие над водой. Две мачты – каждая оснащена передними и задними парусами, изготовленными из тонкой, но очень прочной и эластичной пленки, получаемой из желудка глубоководной рыбы-дракона. Рулевой штурвал был установлен на кормовой палубе.
   По бортам ладьи висели изготовленные из дуба и кожи щиты, а рядом с ними штабелями сложены были огромные весла. «Дрейраг» шел под парусами против ветра, непрерывно лавируя. Искусство маневра было неведомо норвежцам на Земле в десятом веке, но здесь…
   Мужчины и женщины из экипажа, не занятые работой с парусами, сидели на скамьях для гребцов, разговаривая или играя в кости либо в покер. Снизу, из помещения под кормовой палубой, доносились возбужденные крики и проклятья, а иногда даже и приглушенные звуки ударов. Кровавый Топор и его телохранитель разошлись вовсю, и это сильно нервировало Клеменса. Кровавый Топор знал, что в трех милях выше по Реке собираются вражеские суда, чтобы перехватить его, а суда с обоих берегов, оставшихся позади, уже выходят за ним вдогонку. И все же вожак делал вид, будто он очень спокоен. Возможно, он на самом деле был столь же хладнокровен, как, вероятно, Дрейк перед битвой с Великой Армадой.
   – Но здесь же совсем другие условия, – пробормотал Клеменс. – На реке шириной в полторы мили нет места для маневра. И не предвидится никакой бури, которая бы нас выручила.
   Он осмотрел берег в подзорную трубу, как делал это вот уже три года с того дня, как флотилия пустилась в путь. Он был среднего роста с голубыми глазами, косматыми бровями, крупным носом и длинными каштановыми волосами, из-за крупной головы его не слишком широкие плечи казались еще уже. На лице его не было столь широко известных по земной жизни усов. (У всех мужчин после Воскрешения не росли волосы на лице.) Его грудь была морем коричнево-красных зарослей волос, завивавшихся колечками во впадине на горле, а кожа стала бронзовой под экваториальным солнцем. На нем было одно лишь полотнище, прикрывавшее ноги до колен и подвязанное на талии кожаным ремнем, на котором висело оружие и чехол подзорной трубы. На ногах – кожаные тапочки.
   Он отвел подзорную трубу от глаза и взглянул на вражеские суда, тащившиеся в миле за ними. И в это мгновение на небе что-то вспыхнуло. Как изогнутый белый меч, неожиданно вырванный из голубизны. Он пронзил атмосферу и исчез за горами.
   Сэм был ошеломлен. Он видел много мелких метеоритов в ночном небе, но такого большого – никогда. Даже сейчас, днем, он был четко виден на фоне неба. Добрых несколько секунд после того, как он исчез, в глазах от него еще оставалось послесвечение. Затем оно поблекло, и Сэм забыл о падающей звезде и снова стал методично осматривать берег в трубу.
   Это был типичный участок. По обе стороны Реки, шириной почти в полторы мили, тянулась такой же ширины низменность, покрытая травой. С интервалом в милю друг от друга на каждом из берегов располагались грибообразные чашные камни. На равнине деревьев было немного, но зато в предгорьях росли многочисленные дубы, сосны, тис и железные деревья. Последние представляли из себя деревья в полторы тысячи футов высотой с темной корой, огромными, похожими на ухо слона листьями, сотнями могучих суковатых ветвей, с очень глубокими корнями и до того твердой древесиной, что ее невозможно было ни резать, ни жечь, ни выкорчевывать. Вокруг ветвей железного дерева обвивались лианы с крупными яркими цветами разнообразной окраски.
   Предгорья тянулись одну-две мили, а затем сразу же вздымались крутые склоны гор высотой от 20 до 30 тысяч футов, совершенно неприступные после первых десяти тысяч футов.
   Местность, мимо которой проходили корабли викингов, была населена большей частью немцами начала девятнадцатого века. Здесь были также обычные десять процентов населения из другого места и времени земной истории – в данной местности это были персы первого столетия – а также повсеместный один процент людей, случайно собранных из различных мест и эпох.
   Подзорная труба скользила по бамбуковым хижинам на равнине и лицам людей, одетых в разнообразные куски полотен. На берегу собралось довольно много народа, скорее всего, чтобы поглазеть на сражение. У многих были копья с кремневыми наконечниками и луки со стрелами, однако они не строились в боевые порядки.
   Клеменс неожиданно вскрикнул и задержал взгляд на лице одного из мужчин. С этого расстояния, да еще при столь малом увеличении он не мог четко различить черты его лица, однако широкие плечи и смуглое лицо были ему откуда-то знакомы. Где он мог видеть это лицо раньше?
   Затем как будто молния ударила в него. Мужчина был удивительно похож на знаменитого английского исследователя сэра Ричарда Бартона, фотоснимки которого ему доводилось видеть на Земле. Клеменс вздохнул и перевел объектив на другие лица. Вскоре корабль был уже далеко. Кто это был на самом деле, он так никогда и не узнает.
   Ему хотелось сойти на берег и переговорить с этим человеком, выяснить, действительно ли это Бартон. За двадцать лет жизни на этой Речной Планете он видел миллионы лиц, однако ни разу ему не доводилось повстречаться хоть с кем-нибудь, кого бы он лично знал на Земле. С Бартоном он не был знаком, но был уверен, что тот слышал о нем. Этот человек – если это на самом деле Бартон – стал бы пусть и тонкой, но все же ниточкой, которая связала бы его с умершей Землей.
   А затем в поле зрения подзорной трубы попала какая-то неясная фигура. Клеменс вскричал, не веря самому себе:
   – Ливи! О мой Бог! Ливи!
   В этом не было сомнения. Хотя и нельзя было четко рассмотреть черты лица, отрицать это было трудно. Голова, прическа, фигура, походка, столь же уникальные, как и отпечатки пальцев, кричали о том, что это была его земная жена.
   – Ливи! – зарыдал он.
   Корабль сменил галс, и она исчезла из виду. Клеменс лихорадочно стал водить объективом подзорной трубы.
   Широко раскрыв глаза, он топнул ногой по палубе и взревел:
   – Топор! Кровавый Топор! Сюда! Скорее!
   Он бросился к рулевому и закричал, чтобы тот повернул корабль назад к берегу. Горячность Сэма поначалу застигла врасплох Гримальфссона. Но через мгновение он овладел собой, покачал головой и проворчал отказ.
   – Я приказываю тебе! – заорал Клеменс, забыв, что рулевой не понимает по-английски. – Там моя жена! Ливи! Моя чудесная двадцатипятилетняя Ливи! Воскресшая из мертвых!
   Что-то загрохотало сзади, и, обернувшись, Клеменс увидел, как над палубой показалась светлая голова с отрезанным левым ухом, затем широкие плечи Эрика Кровавого Топора, могучая грудь и огромные бицепсы, после чего последовали похожие на тумбы бедра поднимавшегося по трапу вожака. На нем было клетчатое черно-зеленое полотнище, широкий пояс с несколькими кремневыми ножами и чехол с топором. Топор был из стали, с широким лезвием и дубовой рукояткой. Насколько знал Клеменс, этот топор был единственным на Речной Планете, где только камень и дерево могли служить материалом для оружия.
   Глянув на Реку, Эрик нахмурился и, повернувшись к Клеменсу, сказал:
   – В чем дело, сма-скитлигр? Когда ты закричал, как невеста Тора в первую брачную ночь, я допустил грубую ошибку. Из-за тебя я проиграл сигару Токи Нильссону.
   Он вынул топор из чехла и замахнулся. Луч солнца сверкнул на голубоватой стали.
   – У тебя должна была быть очень важная причина, чтобы беспокоить меня! Я многих убил и за гораздо меньшие проступки.
   Кровь отхлынула от загорелого лица Клеменса, но вовсе не из-за угрозы Эрика. Он свирепо сверкнул глазами; волосы, растрепанные ветром, и орлиный профиль делали его похожим на пустельгу.
   – К черту тебя и твой топор! – закричал он. – Я только что видел свою жену! Там, на правом берегу! Я хочу… я требую… чтобы меня высадили на берег. Я хочу остаться с ней! О Боже! После стольких лет напрасных поисков! Это займет всего одну минуту, Эрик! Вы не можете отказать мне, это будет бесчеловечно!
   Сверкнув, свистнул топор. Норвежец ухмыльнулся.
   – Так вся эта суета из-за женщины? А как же она? – и он показал в сторону маленькой смуглой женщины, стоявшей возле массивного основания трубы ракетной установки.
   Клеменс побледнел еще больше.
   – Темах – чудесная девушка! Я ее очень люблю! Но она не Ливи!
   – Хватит! – прервал его Кровавый Топор. – Ты что же, считаешь меня таким же дураком, как и ты? Если я подойду к берегу, то мы окажемся между берегом и вражескими судами, как зерно в мельнице Фрейра! Забудь о ней!
   Клеменс издал соколиный клекот и с кулаками бросился на викинга. Эрик развернул топор и ударил его плоскостью по голове. Сэм рухнул на палубу и в течение нескольких минут неподвижно лежал на спине с открытыми глазами, уставясь на яркое солнце. Кровь сочилась из-под его волос и текла по лицу. Через некоторое время он встал на четвереньки, и его вырвало.
   Эрик раздраженно отдал какое-то указание. Темах, с опаской косясь на вожака, утопила в Реке ведро с привязанной к нему веревкой и вылила воду на Клеменса. Он сначала сел, затем, пошатываясь, поднялся на ноги. Темах набрала еще одно ведро воды и смыла кровь с палубы.
   Клеменс заворчал, глядя на Эрика. Тот рассмеялся и произнес:
   – Ты слишком долго говорил, мелкий трус! Теперь ты понял, что может случиться с тобой, если ты еще раз позволишь себе разговаривать с Эриком Кровавым Топором, как с простым рабом? Считай, что тебе сегодня повезло, ведь я мог убить тебя.
   Клеменс отошел от Эрика, шатаясь, двинулся к борту и полез через ограждение.
   – Ливи!
   Кровавый Топор, чертыхаясь, побежал за ним. Он обхватил его вокруг талии и потащил назад. Затем с силой толкнул Клеменса на палубу.
   – Не вздумай убежать от меня! – закричал Эрик. – Ты мне нужен, чтобы найти этот железный рудник!
   – Этого рудника… – начал Клеменс, но затем, спохватившись, сжал зубы. Как только норвежец поймет, что он не знает, где находится этот рудник – если он здесь вообще есть – то тут же убьет его.
   – Более того, – продолжал откровенничать Эрик. – После того, как мы отыщем железо, ты поможешь нам добраться до Полярной Башни, правда, я не думаю, что мы сможем просто доплыть до нее по Реке. Но ты знаешь много такого, что мне может понадобиться, да к тому же я смогу использовать этого мрачного великана – Джо Миллера.
   – Джо! – позвал Клеменс хриплым голосом. Он пытался подняться на ноги. – Джо Миллер! Где Джо? Он убьет тебя!
   Топор рассек воздух над головой Клеменса.
   – Ты ничего не скажешь своему Джо! Слышишь? Иначе, клянусь слепыми глазницами Одина, я схвачу и убью тебя на месте прежде, чем вы доберетесь до меня. Ты слышишь?
   Клеменс поднялся на ноги, покачнулся и позвал еще громче:
   – Джо! Джо Миллер!

2

   Из-под кормовой палубы раздалось ворчание до того утробное, что у всех присутствующих поднялись волосы на затылке. И это несмотря на то, что все слышали его уже по меньшей мере тысячу раз.
   Крепкая бамбуковая лестница затрещала под тяжестью – затрещала так громко, что этот треск перекрыл свист ветра в кожаных снастях, скрежет деревянных шарниров, крики команды и шипение воды, разрезаемой корпусом корабля.
   Голова, возникшая над краем палубы, была еще страшнее, чем нечеловеческий утробный голос. Она была огромна, как небольшой бочонок пива, и составлена из костей самой разнообразной формы, обтянутых свободно болтающейся розоватой кожей. Нос не соответствовал остальным чертам лица, поскольку был не плоским с раздувающимися ноздрями, а – чудовищной и одновременно смешной пародией на обычный человеческий нос, напоминая хобот носатой обезьяны. Из его тени выступала длинная верхняя губа наподобие губ шимпанзе или ирландцев, как их пародируют в газетах. При этом губы существа были тонкими и далеко выступали вперед, как бы выталкиваемые наружу челюстями.
   В сравнении с его плечами Эрик Кровавый Топор выглядел рассыпчатой соленой галетой для пива. Впереди выступал огромный живот, подобно воздушному шару стремящийся сорваться с якоря, закрепленного в теле. Руки и ноги казались короткими – настолько они были не соразмерны с длинным туловищем. Место сочленения бедер и туловища находилось на уровне подбородка Клеменса, а на вытянутых высоко поднятых руках он мог не дрогнув держать – и не раз держал – Сэма хоть целый час.
   На нем не было никакой одежды, да он и не нуждался в ней, ибо не знал, что это неприлично, пока его не просветили представители «гомо сапиенс». Длинные ржаво-красные волосы, более густые, чем человеческие, покрывали все тело. Кожа между волосами была грязно-розоватой, как у светловолосых норвежцев.
   Существо провело широкой, как лопата, кистью по волнистым ржаво-красным волосам, которые начинались всего лишь в нескольких дюймах выше глаз, и зевнул, показав огромные, похожие на человеческие, зубы.
   – Я шпал, – прогрохотал он. – Мне шнилась Жемля, мне шнился кравулхитменбафвин – вы наживаете его мамонтом. Да, добрые штарые деньки.
   Он шагнул вперед, но тут же остановился.
   – Шэм! Что шлучилошь? Ты окровавлен! Ты кажеща больным!
   Эрик Кровавый Топор, пятясь назад от гигантопитека, взревел, созывая свою охрану.
   – Твой друг сошел с ума! Ему показалось, что он увидел свою жену – это уже в тысячный раз – и он набросился на меня, потому что я не хотел отпускать его к ней на берег. Яйца Тора, Джо! Ты же знаешь, сколько раз ему казалось, что он видит ее, и сколько раз мы останавливались, и каждый раз это была какая-нибудь другая женщина, только похожая на его жену. Но не она! На этот раз я сказал – нет! Даже если бы это и была его женщина, я все равно бы сказал – нет! Мы бы сунули головы в волчьи пасти!
   Эрик пригнулся с поднятым топором, готовый броситься на великана. Со средней части судна раздались крики, и огромный рыжий викинг с каменным топором в руке взбежал по лестнице. Рулевой сделал ему знак, чтобы он ушел. И рыжий, увидев, что Джо Миллер настроен весьма воинственно, не колеблясь убрался прочь.
   – Что ты шкажешь, Шэм? – спросил Миллер. – Ражорвать его на кушки?
   Клеменс, обхватив голову руками, сказал:
   – Нет. Кажется, он прав. Я действительно не уверен, что это была Ливи. Возможно, просто какая-нибудь немецкая фрау. Не знаю! – Он застонал. – Не знаю! Может быть, это была она!
   Протрубили горны из рыбьих костей, на средней палубе загремел огромный барабан. Сэм Клеменс вздохнул и произнес:
   – Забудь об этом, Джо. Забудь обо всем, пока мы не выбрались отсюда – если вообще мы сможем выбраться. Если мы хотим выжить, нужно драться сообща. Позже…
   – Ты вшегда говоришь пожже, Шэм, но это пожже никогда не наштупает. Почему?
   – Если ты не можешь понять этого, Джо, значит, ты туп ровно настолько, насколько выглядишь! – огрызнулся Клеменс.
   Слезы блеснули на глазах Джо, и его полные щеки увлажнились.
   – Каждый раж, когда ты ишпуган, ты наживаешь меня тупым, – сказал он. – Жачем отыгрыватьшя на мне? Почему не на людях, которые тебя ишпугали, почему не на Кровавом Топоре?
   – Извини меня, Джо, – умоляюще произнес Клеменс. – Устами младенца и обезьяночеловека… Ты не такой уж и тупой, ты весьма сообразительный. Забудь об этом, Джо. Извини меня.
   Кровавый Топор осторожно приблизился к ним, держась вне досягаемости Джо. Он сиял, покачивая своим топором:
   – Скоро будет встреча с металлом! – затем рассмеялся, сказав: – Тьфу, что я говорю? Битва теперь – встреча с камнем и деревом, кроме, конечно, моего звездного топора. Но какая разница? Я устал от этих шести месяцев мира. Мне нужны крики войны, свист камней, копий, чтобы лезвие моего топора кромсало плоть, чтобы брызгала кровь. Я горю нетерпением, как застоявшийся жеребец, почуявший кобылу в период течки. Сейчас я бы спарился со Смертью.
   – Врешь! – выкрикнул Джо Миллер. – Тебе так же плохо, как и Шэму, но по-швоему. Ты тоже напуган, но шкрываешь швой ишпуг жа швоим большим ртом.
   – Я что-то никак не могу понять твою корявую речь, – оскалился Кровавый Топор. – По мне, так лучше бы обезьяны и не пытались говорить на языке настоящих людей.
   – Ты отлично понял меня, – заревел Джо.
   – Успокойся, Джо, – примиряюще сказал Клеменс.
   Он смотрел на верховья Реки. В двух милях от них долина Реки сужалась, горы сближались, образуя узкий, не шире четверти мили, пролив. Вода кипела у подножия утесов высотой около трех тысяч футов. На их вершинах по обе стороны Реки поблескивали на солнце какие-то непонятные предметы.
   В полумиле от устья пролива тридцать галер образовали три серповидные линии. Подгоняемые быстрым течением и ударами шестидесяти весел на каждой галере, они неслись навстречу трем пришельцам. Клеменс оценивающе посмотрел на них в подзорную трубу и сказал:
   – На борту каждой из галер около сорока воинов и по две ракетные установки. Мы в дьявольской западне. А наши собственные ракеты так долго хранились, что порох, наверное, давно кристаллизовался. Они застрянут в стволах и разнесут нас ко всем чертям.
   Да еще эти штуковины на вершинах утесов. Может быть, аппараты для метания греческого огня?
   Один воин принес доспехи вождя: трехслойный кожаный шлем, кожаную кирасу, штаны и щит. Другой – колчан со стрелами, древка которых были сделаны из тиса, а наконечники из кремня.
   Ракетная команда – сплошь женщины – вложила снаряд в поворотную пусковую трубу. Ракета длиной в шесть футов, не считая оперения, изготовленная из бамбука, выглядела точно, как ракеты, запускаемые Четвертого Июля. В ее боеголовке было десять фунтов черного пороха, перемешанного со множеством крохотных каменных осколков – шрапнель.
   Джо Миллер сошел вниз за своими доспехами и оружием; палуба трещала под весом его восьмисот фунтов. Клеменс одел шлем и нацепил на плечо щит, но не надел ни кирасы, ни нагрудника. Хотя он и боялся ран, но еще больше он боялся утонуть, свалившись в тяжелых доспехах в воду.
   Клеменс благодарил здешних богов за то, что ему посчастливилось подружиться с Джо Миллером. Теперь они были кровными братьями – хотя Клеменс упал в обморок во время этой церемонии, требовавшей не только смешения крови, но и кое-какой более болезненной и противной процедуры. Миллер должен был защищать Клеменса, а Клеменс – Миллера, до самой смерти. До сих пор во всех битвах участвовал только гигантопитек. Но его одного было более чем достаточно.
   Неприязнь Кровавого Топора к Миллеру была вызвана завистью. Кровавый Топор воображал, что он величайший в мире боец, но все же отдавал себе отчет, что причинил бы Джо Миллеру не больше хлопот, чем собака.
   Даже, скорее, собачонка.
   Эрик Кровавый Топор отдавал боевые распоряжения, которые передавались двум другим кораблям световыми сигналами с помощью обсидиановых зеркал. Корабли пытались под полными парусами проскользнуть меж галер. Выполнить этот маневр было трудно, поскольку в случае, если бы кораблю пришлось менять курс, чтобы избежать столкновения, легко можно было потерять ветер, а кроме того, каждый корабль трижды будет попадать под перекрестный огонь.
   – Ветер играет на них, – заметил Клеменс. – Их ракеты будут лететь дальше.
   – Поучи свою бабушку, как… – начал было Кровавый Топор и остановился.
   Несколько ярко блестевших на солнце предметов на вершинах утесов покинули свои места и устремились вниз по траектории, которая прямиком вела к викингам. Норвежцы в смятении и тревоге закричали, но Клеменс понял, что это планеры. Он как можно короче объяснил это Эрику, и вожак стал передавать полученные им сведения остальным викингам, но вынужден был прерваться, поскольку ближайшие галеры противника произвели первый ракетный залп. Виляя из стороны в сторону, оставляя за собой густой черный дым, десять ракет по дугам устремились к трем парусникам викингов. Те как можно быстрее постарались изменить курс, причем две ладьи чуть не столкнулись. Некоторые ракеты все же слегка зацепили мачты и паруса, но ни одна из них не попала в цель, и те, не взорвавшись, плюхнулись в воду.
   В это время сделал заход первый планер. Изящный, длиннокрылый, с черными мальтийскими крестами на узком серебристом фюзеляже, он пикировал под углом в сорок пять градусов на «Дрейраг». Норвежские лучники натянули тисовые луки и по команде старшего выпустили стрелы.
   Планер низко прошел над водой, несколько стрел ударило в его фюзеляж, и он приземлился на равнине. Ему не удалось поразить бомбами «Дрейраг» – они взорвались в воде.
   Но теперь остальные планеры зависли над тремя кораблями. Да и передовые галеры противника дали еще один ракетный залп. Клеменс взглянул на собственную ракетную установку. Здоровенные блондинки из женской команды под руководством маленькой темноволосой Темах возились у вертлюга установки, но Темах пока не собиралась вставлять запал – «Дрейраг» был еще довольно далеко от ближайшей галеры.
   Затем в течение какой-то секунды все застыло, как на фотографии: два планера, расстояние между крыльями которых не превышало двух футов, вышедшие из пике, маленькие черные бомбы, падающие на цели, стрелы на полпути к планерам, немецкие ракеты на излете к кораблям викингов.
   Клеменс ощутил внезапный порыв ветра позади себя, свист, громкий хлопок парусов, воспринявших напор ветра, из-за чего корабль резко развернулся поперек Реки. Раздался скрежет, будто разорвалась на части кора планеты, и треск, словно ее большая ось снесла мачты кораблей.
   Бомбы, планеры, ракеты, стрелы – все перемешалось. Паруса и мачты были сорваны с корабля, будто ими выстрелили из орудийного ствола, и умчались прочь. Судно, оставшись без тяги парусов, опять повернулось почти на девяносто градусов, встав параллельно береговой линии. Клеменса не унесло с палубы при первом порыве ветра только потому, что гигантопитек, вцепившись в штурвал одной рукой, крепко держал его второй. Рулевой тоже прилип к штурвалу. Ракетная команда – их визг несло ветром вверх по Реке, рты открыты, волосы развеваются – упорхнула, как стая птиц, с корабля и плюхнулась в Реку. Ракетная установка была сорвана с лафета и последовала за ними.
   Кровавый Топор, вцепившись в поручни одной рукой, во второй продолжал сжимать свое драгоценное стальное оружие. Пока судно качалось из стороны в сторону, ему удалось засунуть топор в чехол и ухватиться за борт уже двумя руками. И очень вовремя, так как ветер, завизжав, как женщина, падающая со скалы, усилился, и через несколько секунд горячая взрывная волна обрушилась на судно. Клеменс был оглушен и опален, как будто он стоял рядом со взорвавшейся ракетой.
   Могучая волна высоко подняла корабль. Клеменс разжал веки и закричал, но не услышал собственного голоса, так как ему заложило уши.
   В четырех-пяти милях от них по руслу Реки катилась, повторяя все ее изгибы, стена грязно-коричневой воды, не меньше пятидесяти футов высотой. Ему захотелось снова зажмурить глаза, но он не смог. Он тупо, с одеревеневшими веками, продолжал смотреть, пока вздыбленное море воды не оказалось в миле от него. Он мог различить отдельные деревья, гигантские сосны и дубы, разбросанные по переднему фронту волны, а когда она еще приблизилась – части деревянных и бамбуковых строений, совершенно неповрежденную крышу, раздробленный остов корабля с половиной мачты, темно-серое тело речного дракона размером с кашалота, выхваченное с пятисотфутовой глубины Реки.