– Что потом?
   – Мне пришлось ее поцеловать.
   – Кого?
   – Противную негодяйку конечно же!
   – Экстраординарно! – пробормотал сбитый с толку Дэвид. – Почему же вы вынуждены были ее поцеловать?
   – Да так… Просто без своего дурацкого парика она выглядела так трогательно… У нее такие симпатичные волосы, такие шелковистые и белоснежные… Ну, я и поцеловала. А у нее из глаз – глаза, признаться, у нее прекрасные – выкатились две большущие слезищи! Она обозвала меня кокеткой, дерзкой плутовкой, распутницей, а потом кое-как натянула парик и… тоже поцеловала – совершенно неожиданно… Нет, мне положительно становится все труднее ненавидеть ее… как я ни стараюсь.
   – Но почему вы должны ее ненавидеть?
   – Ей нужно мое послушание, да еще безоговорочное!
   – Но старших действительно надо слушаться…
   – О, как это верно, сэр! Господи, да вы точно древний старик! Почему бы вам не подарить мне детскую нравоучительную книжку?
   Дэвид смутился и насупился, потом скрестил руки на груди и мрачно уставился на камни. Спустя некоторое время Антиклея снова заговорила, без язвительных интонаций, даже ласково:
   – Если вам интересно, моя негодная старушенция на следующей неделе увозит меня в Лондон.
   – В Лондон? – встрепенулся Дэвид. Надменность слетела с него в один миг. – Чего ради? А сами вы хотите уехать?
   – Д…да… – пробормотала она.
   – Но… Нет, правда?
   – Все равно она заберет меня с собой.
   – Ну что ж… – проговорил Дэвид и вдруг решительно опустил скрещенные на груди руки. – Тогда я должен немедленно поцеловать вас!
   – Должны? – прошептала Антиклея, опустив глаза.
   – Да! – ответил он. – Если… если вы не возражаете, – закончил он, внезапно теряя решимость.
   – Мое возражение сколько-нибудь значит? – Улыбка тронула ее губы.
   – Нисколько! – заявил он. – Потому что, знаете ли, Антиклея… я давно хочу поцеловать вас… С самой первой нашей встречи!
   – Тогда… почему вы этого не делаете, Дэвид?
   Не успела она договорить, как уже оказалась в его объятиях. Она прижалась к его груди, замерла на секунду и, подняв сияющие глаза, сказала своим новым, таким нежным и ласковым голосом:
   – Но, Дэвид… я рыжая!
   – И что с того? – спросил он, целуя ее волосы.
   – Кто-то говорил, что ему противны рыжие.
   – Нет правил без исключения, – изрек он. – Твои волосы мне нравятся, я их люблю.
   – А меня… меня тоже, Дэвид?..
   – Да, – прошептал он ей на ухо. – Я люблю тебя.
   – Но мне всегда казалось, что ты не обращаешь на меня внимания…
   – Неправда… То есть я и сам не знал до сегодняшнего дня.
   – А теперь, Дэвид?
   – Теперь? – переспросил он и, взяв в ладони ее голову, уже хотел поцеловать в губы, но Антиклея отстранилась.
   – Дэвид, – сказала она, – Дэвид, милый… что ты сделал с моим кинжалом?
   Он вздрогнул и ослабил объятия.
   – Спрятал.
   – Почему ты его спрятал?.. Нет, не отворачивайся и не отпускай меня, Дэвид!.. Я знаю почему! Ты думал… О Господи, ты все еще продолжаешь думать, что это я убила…
   – Тс-с, – прошептал он, – тише!
   – Но ведь это правда, Дэвид, ты так думаешь!
   – Тогда скажи мне, Антиклея… скажи, что ты этого не делала! – взмолился он, крепче прижимая ее к себе. – Посмотри мне в глаза, любовь моя, и скажи, что это не ты!
   – О, Дэвид! – вздохнула она. – Конечно, это удивительно, просто замечательно, что ты способен с такой любовью смотреть на убийцу, а мне так хорошо в объятиях убийцы… Потому что, Дэвид, когда ты подозревал меня, я тоже тебя подозревала…
   – Ты хочешь сказать… – прошептал он. – О, слава Богу, значит…
   – Я люблю тебя, Дэвид, а за то, что ты любишь меня вопреки своим подозрениям… О, я самая счастливая в мире – навсегда! Тс-с, не спрашивай сейчас ни о чем!.. Но, Дэвид, дорогой, я никогда больше не позволю тебе обнимать меня, пока ты не будешь так же уверен во мне, как я в тебе… И все же… раз ты полюбил меня, несмотря ни на что… поцелуй меня, Дэвид!



Глава XXXVIII,


   в которой Дэвид слышит привидение

 
   Бессчетные века солнце вставало и садилось каждый Божий день. И в этот вечер закат был самым обыденным, ничем не примечательным событием. Но Дэвиду, прислонившемуся к старому мостику для перехода через живую изгородь, возле которого он только что расстался с Антиклеей, вечер казался необыкновенным, восхитительным, неповторимым. Дэвид, можно сказать, никогда не видел столь великолепного заката и думал, что никогда не увидит.
   А этот мостик! Расшатанные, скрипучие, подгнившие доски представлялись ему чуть ли не святыней. Ведь по ним прошла ее ножка, а поручня коснулась ее рука. А этот сучковатый брус удостоился прикосновения ее платья!.. А коль скоро это святыня, то и почитать ее надо соответственно.
   А посему Дэвид снял шляпу, нагнулся… и, вздрогнув, резко выпрямился, потому что у него за спиной раздалось старческое шамканье:
   – Что случилось со старым перелазом, молодой гошподин, зачем вы его нюхаете? Я перебирался по этой лестнице шестьдесят шесть лет, с мальчишеского вожраста, но понюхать не догадался. И никто, до сих пор, насколько знаю, так не делал!.. Эй, сэр, потойте, не убегайте, я рашшкажу вам кое-что, от чего у вас волосы вштанут дыбом и кровь заштынет в жилах!
   И старый Джоуэл, опираясь на палку и на ходу дотрагиваясь до шляпы, заковылял к Дэвиду.
   – Как здоровье, мистер Байбрук?
   – Режв, как жеребенок, и бежжаботен, словно жаворонок. К тому же не прочь подкрепится. Я так голоден, что кишки в животе играют «Британских гренадеров» – слышите барабаны? А это мой отпрыск, младший Джоуэл. – Он показал палкой на высокого седовласого человека с мотыгой на плече, который шел по дороге в компании с рыжим Уильямом, о чем-то оживленно с ним беседуя.
   – Эй, малый, иди сюда! – позвал патриарх, когда они подошли ближе. – Это будет мой друг, новый управитель. Иди, поздоровайся с джентльменом, сынок.
   Седовласый отпрыск приподнял шляпу перепачканными землей пальцами и простуженно пробасил:
   – Добрый вечер, сэр!
   – И от меня тоже, сэр, – с глуповатой улыбкой сказал рыжий Уильям. – А здорово вы мне тогда врезали – помните, в харчевне?
   – Надеюсь, я не причинил серьезного вреда вашему здоровью? – справился Дэвид.
   – Да что там, сэр, – ухмыльнулся Уильям. – Разве ж моей голове повредишь! Она замечательно крепкая…
   – Ага, дубовая! – вступил патриарх. – Самая тупая башка во всем графштве! Имей в виду, мы не собираемся слушать твои рошшкажни, так что придержи язык и топай своей дорогой…
   – Э-э, дедушка…
   – Говорю тебе, не вздумай надоедать молодому джентльмену всей той брехней, как ты видел прижрака!
   – Дедуля, да я и слова не успел сказать, а ты уж накинулся.
   – А коли и скажешь, тебе никто не поверит. Так что помалкивай, Уильям, не видал ты никаких прижраков и не увидишь, нет у тебя дара на вранье.
   – Так я и вправду видел, дед! Это был призрак сквайра, и я видел его так же ясно, как тебя, – вот тресни меня палкой, если вру. Была ночь, а привидение бродило возле кладбища и хромало на левую ногу, так что точно говорю, дедуля, это был призрак сквайра!
   – А я тебе говорю, он хромал на правую ногу!
   – На левую, дед! Я видел его так же ясно, как..
   – Ты вообще ничего не видел, Уильям..
   – Видел! Он вышел из-за угла лавки Джейн Берч и хромал на левую ногу…
   – А на кого он был похож – ну-ка, скажи! – проворчал патриарх.
   – На кого, на кого – на привидение, конечно. Скрюченный такой весь, согнутый, и не слыхать ни звука. И хромал так очень шустро, на левую ногу…
   – Говорю тебе, это была правая нога!
   – Левая, левая, дедушка Джоуэл!
   – Уильям! – взвился старик. – Если б я не берег оштатки швоих жубов, я бы тебя укусил!.. Уведи его отсюда, Джоуэл, уведи от греха, пока я не треснул палкой по его рыжей башке! – И патриарх воинственно потряс посохом.
   Флегматичный, но послушный младший Джоуэл подхватил раскрасневшегося, упирающегося Уильяма под руку и потащил прочь, а негодующий патриарх продолжал размахивать им вслед палкой, зажатой в трясущейся длани, и браниться, пока не зашелся кашлем.
   – Ах, чтоб его!.. Чтоб его гадюка покусала! – просипел он. – Не верьте ему, молодой человек, не видел он никаких прижраков и не увидит никогда и ни жа что!
   – Но вы-то видели, мистер Байбрук?
   – А как же, я – другое дело! – пылко вскричал старик. – Уж будьте уверены, я-то видел! Вон там он появился на паперти, побродил, побродил вокруг и пропал среди надгробий. И все в гробовой тишине!
   – А вы уверены, что он хромал?
   – Конечно, уверен, еще бы! Хромота-то и подскажала мне, кто это. Я даже набрался храбрости поговорить с ним. «Это вы будете, сквайр?» – спрашиваю. Ага, прямо так и спросил: «Это вы будете, сквайр? Что ж вам не лежитша в вашей уютной могилке? Никак своего убийцу ищете?» И тут он, кажись, посмотрел на меня, вроде как жаштонал… и исчез!
   – А вы?
   – Пошел домой, спать… Эх, теперь прижрак убиенного сквайра будет блуждать и блуждать, пока его убийцу не найдут и не повесят, – это уж точно!
   – Странно все это, – задумчиво произнес Дэвид.
   – Да уж! – кивнул старец. – Но если ходишь ночью по пустынному кладбищу – особенно вблизи свежих могил, – можно много чего увидеть странного.
   – Так вы говорите, это случилось прошлой ночью?
   – Ну да! И он опять явится. А мне-то что – мне прижраки не в диковинку – для меня это все равно что хлеб и вода или табак… Кстати о табаке! Коли там водятся прижраки, то и ангелы – тоже, я так считаю! Один, например, приносит мне табак, вот ей-Богу, – каждую неделю, да впридачу баночки с мазью для бедных старых шуштавов.
   – Кто?
   – Как кто? Ангел, конечно! Хотите посмотреть – идите, загляните в церковь!
   – Что, прямо сейчас?
   – А когда ж?
   – Ангел в церкви?
   – Он самый! Ангелица. Идите – сами увидите!
   Дэвид пожал плечами и двинулся по дорожке, ведущей к церкви. Пройдя между поросших травой могил и замшелых старинных надгробий, осторожно отворил обитую железом массивную дубовую дверь и переступил порог древнего здания. Внезапно он замер: под сводами церкви звучал удивительно чистый, негромко что-то поющий, нежный голос.
   Она стояла на коленях в дальнем приделе, где в нише виднелось потрескавшееся, источенное веками каменное изваяние первого сэра Дэвида. Изображенный в кольчуге крестоносца основатель прихода охранял последнее пристанище своих потомков – многочисленных Хэмфри, Невилов и Дэвидов.
   Неожиданно наступила тишина. Почувствовав присутствие постороннего, обладательница ангельского голоса подняла голову.
   – Госпожа Белинда! – сказал Дэвид и направился к ней.
   – А, это вы, сэр, – улыбнулась она, поднимаясь с колен, и протянула ему руку.
   – Простите, я потревожил вас.
   – Ничего страшного, я уже собиралась уходить. Я часто бываю здесь по вечерам, пою для него… Правда, очень тихо, но он, наверное, слышит. Ведь смерть – это совершенство. О, мистер Дэвид, мне так страшно: что, если душа его одинока? Да, я знаю, что она одинока… раскаивается и страдает за прошлое… сожалеет об утраченных возможностях… О зле, которое он совершил, о добре, которое мог совершить, но не совершил… Бедный мой Невил!.. Прошлое уходит безвозвратно. Зло переживает того, кто его совершил, но и оно уходит. Остается только боль. А разве существует боль, сравнимая с болью раскаяния? Нет ничего горше угрызений совести. Насколько же острее они должны быть после смерти! О, несчастный, одинокий Невил!.. Вот и нет ему покоя, вот и бродит он ночами. А я прихожу сюда и пою в надежде, что это утешит его.
   – Вы хорошо знали его, мэм?
   – Да. Настолько хорошо, что уверена: он не был чудовищем. В глубине его души скрывалось добро. Зло победило, но добро не умерло, сэр, оно жило в нем вопреки наследственным порокам.
   – Почему наследственным, сударыня?
   – Увы, мистер Дэвид, в роду Лорингов было немало грешников! Первый сэр Дэвид отправился в крестовый поход короля Ричарда и принял страдание во искупление совершенного им смертного греха. Но, видно, не искупил до конца: с тех пор старый грех время от времени дает о себе знать в его потомках… Бедный Невил! Но милосердная смерть освободила его. Больше ему не нужно грешить. Смерть похожа на сон, она – величайший избавитель… Но, умерев, он прозрел и горюет о содеянных дурных поступках, и потому даже теперь душа его не может обрести покой. Несчастная, одинокая душа!
   – Но, сударыня… разве мертвые?.. – Дэвид запнулся.
   – Его мертвое тело лежит здесь, у нас под ногами, сэр, – ответила она, – но это только тело. Кто осмелится утверждать наверняка, где теперь пребывает его душа? Это великая тайна, поведать о которой могли бы только сами умершие! Но души не умеют говорить… Тс-с!.. – Она внезапно подняла узкую руку в нитяной перчатке и застыла, словно прислушиваясь, опустив кроткий взгляд на древнюю плиту у своих ног, на которой недавно выбили свежую надпись.
   Сумрак сгустился, наполнив древнюю церковь таинственными тенями; потянуло холодом и сыростью.
   – Миссис Белинда, – вполголоса сказал наконец Дэвид, – значит, вы… верите в то, что мертвые могут… вернуться?..
   – Слушайте! – выдохнула она, и он почувствовал, как теплая, мягкая рука крепко сжала его руку. На губах Белинды заиграла невыразимо нежная улыбка. – Слушайте!
   Под старинной кровлей скрипнула балка, помещение, казалось, наполнилось непонятными шорохами, а затем, несмотря на молодость и скептицизм Дэвида, кровь застыла в его жилах: на фоне еле уловимых звуков он услышал другие, новые звуки – неясный, аритмичный шум, из которого постепенно вычленилась негромкая, до холодка в груди знакомая колченогая поступь. Казалось, кто-то хромой крался в тени церковных стен. Потом шаги отдалились и затихли.
   Дэвид рефлекторно сжался, прислонясь спиной к массивной колонне, не в силах оторвать взгляд от могильного камня со свежевыбитой надписью. В оцепенении он не способен был ни говорить, ни думать, пока тихий голос миссис Белинды не привел его в себя.
   – Вы слышали? – прошептала она. – Слышали, мистер Дэвид? Вот почему я тайком прихожу сюда по вечерам и пою для него!.. О, Невил, мой бедный Невил!
   Дэвид еще с минуту оставался неподвижен и неотрывно смотрел куда-то перед собой, а когда наконец обернулся, обнаружил, что остался один. Тогда он осторожно приблизился к огромной плите, лежащей на могиле Лорингов, и еще раз внимательно прочел последнюю короткую, ни о чем, кроме факта смерти, не говорящую эпитафию.
   Неожиданно тихий стук отвлек его от созерцания, и, глянув в направлении одного из освинцованных окон, Дэвид увидел смутное пятно, а всмотревшись, понял, что это лицо под широкополой шляпой. Пока он всматривался, пытаясь угадать, кто бы это мог быть, лицо исчезло, скрипнула дверь, затопали тяжелые шаги, и из сгустившегося мрака выступил мистер Шриг.
   – Как дела, дружище? – гаркнул сыщик, и его приветствие заметалось эхом под высокими сводами и между стен. – Чудно’ вы как-то выглядите. Что-нибудь случилось?
   – Я и сам хотел бы знать, – мрачно пробормотал Дэвид и еще понизил голос: – Джаспер, либо я сошел с ума… либо здесь бродит мертвец!
   Глаза мистера Шрига округлились, потом брови сдвинулись, гладкий лоб покрылся морщинками. Подойдя вплотную, он пытливо вгляделся в лицо Дэвида.
   – Вроде не болен… И вы туда же, дружище! – сказал он. – Уж не хотите ли вы сказать, что видели пресловутое здешнее привидение, о котором сегодня все только и говорят?
   – Не видел, Джаспер, но слышал!
   – Ага, слышал… – повторил мистер Шриг и вдруг заговорил очень тихо: – Где? Здесь? На что это было похоже?
   – На шаги, Джаспер. На шаги хромого!
   – Ясненько! – Шриг вздохнул и, обратив задумчивый взор к потолку, предался любимому занятию – беззвучному свисту.
   – Поверьте, Джаспер…
   – Да верю я, дружище, каждому слову верю. Вы оказали мне большую услугу!
   – Каким образом?
   – Сегодня я вычеркиваю еще одного… Осталось четверо, дружище!
   – На каком основании? Кого?
   – Призраки – не совсем моя компетенция, сэр, но, когда мне случается сталкиваться с ними по роду моей службы, я действую соответственно.
   – Как это, Джаспер?
   – Нет на свете призрака, который сумел бы исчезнуть, когда на него наложит лапы или, если угодно, когда его сцапает Шриг! Так, а сейчас пойдемте-ка со мной! Когда необходимо скоротать время до полуночи – этого пресловутого часа привидений, – нет ничего лучше кружки доброго эля.



Глава XXXIX,


   в которой расследование мистера Шрига продвигается

 
   В уже знакомой беседке в саду гостиницы «Вздыбившийся конь» мистер Шриг поставил на скамейку свою ополовиненную кружку и вздохнул.
   – Ох, бедная моя голова! – И, поскребя в затылке, констатировал: – Итак, вас назначили управляющим собственного поместья!
   – Забавно, не правда ли, Джаспер? Но почему вы вздыхаете?
   – Да из-за чертова привидения.
   – Н-да, к тому же хромого… Что вы об этом думаете, Джаспер?
   – Массу всякой всячины, – качая головой, ответил мистер Шриг. – Мы тут сидим, а мои ребята тем временем обшаривают небо и землю в поисках двух улетевших пташек…
   – То есть Баукера и Яксли?
   – Их самых, дружище.
   – Так и не поймали?
   – Поймали, по крайней мере одного из них.
   – Неужели схватили Яксли? Наконец-то!
   – Нет, к сожалению, другого.
   – Баукера? – обеспокоенно спросил Дэвид. – Вы поймали беднягу Бена?
   – Точно. Теперь он у нас в целости и сохранности сидит под замком в Льюисе!
   – Но он не может быть убийцей!
   – Знаю, дружище, теперь знаю. Таковы мои умозаключения. Однако он собирался им стать, а кроме того, что-то знает, но скрывает, так же как и вы.
   – Тогда почему бы вам не запереть и меня?
   – Зачем? Мне известно, как и где вас сцапать. Если возникнет такая необходимость.
   – В самом деле?
   – А как же! Уж, во всяком случае, не за тысячу миль от подозреваемой номер два – сами знаете кого! – Поймав негодующий взгляд Дэвида, Шриг поднял кружку. – Ваше здоровье, и желаю счастья, старина! – провозгласил он и сделал изрядный глоток.
   – Если вам не трудно, – сказал Дэвид несколько надменно, – давайте вернемся к Яксли.
   – Друг мой, – произнес мистер Шриг после паузы, во время которой он отдал должное содержимому своей кружки, – если мне хоть немного повезет, то не позже, чем сменится луна, я надеюсь показать вам голубчика, хорошенько – как там у вас в Америке? – смазанного дегтем, вывалянного в перьях и надежно прикованного железной цепью от похитителей трупов к весьма-а высокой виселице!
   – Ха! – воскликнул Дэвид. – Так он и есть убийца? Вы уже установили?
   – То, что он отъявленный убийца, мне стало ясно с первого взгляда, дружище… А возвращаясь к…
   – Что значит «ясно», Джаспер? Вы установили это или нет?
   – Какая разница? Убийца – он и есть убийца. И возвращаясь к…
   – Вы хотите сказать, что он убил сэра Невила?
   – Я хочу сказать, что он – настоящий головорез, и я понял это, чуть только полюбовался на его физиономию или, так сказать, узрел его рожу. Так-то вот! А теперь, возвращаясь к вопросу о призраке…
   – Э нет, – не сдавался Дэвид, – сначала ответьте на мой вопрос!.. Что это? – перебил он сам себя, потому что совсем рядом хрустнула ветка и зашуршала трава.
   Шриг навострил ухо.
   – Может быть, кошка? Нет, не похоже… Или собака. Опять-таки не она!.. А, это всего лишь Дэниэл. Эй, покажись, медведь!
   В ответ на зов из кустов выбрался невзрачный, тщедушный на вид человечек. Дэвид рассмотрел в сумерках смущенное лицо, обрамленное бакенбардами, которые напоминали скорее пучки сена.
   – Это Дэниэл, дружище, – представил его Шриг. – Вы его не знаете, но он вас знает хорошо – да, Дэниэл?
   – Так точно, сэр, – виновато моргая, пробормотал неприметный Дэниэл и притронулся к неопределенного вида головному убору.
   – То, что неизвестно Дэниэлу, того просто и знать не стоит! Ум остер, словно утыканная иглами булавочная подушка, а уж пронырлив… куда пронырливее, чем можно заключить по его внешности! – отрекомендовал его сыщик. – Правда, сейчас сплоховал малость. Как дела, Дэниэл?
   – Все спокойно, Джаспер. Он сейчас придет.
   – Отлично, Дэн. Добыл полотно?
   – Ага.
   – Черное и белое, и в большом количестве?
   – Вот, Джаспер.
   – Давай сюда. А теперь затаись, Дэн, и будь начеку.
   – Ладно, Джаспер.
   – Вероятно, мне лучше удалиться? – спросил Дэвид, когда Дэниэл бесшумно исчез. Он собрался было встать, но тяжелая рука мистера Шрига легла ему на плечо.
   – Сидите, где сидите, дружище, только держитесь в тени – так вас не будет видно. А если и будет – не беда… Только соблюдайте спокойствие. Оружие при вас есть?
   – Нет.
   – Замечательно!
   – Почему вы спросили?
   – Тише! – шепнул сыщик и встал.
   Его плотная фигура полностью перегородила узкий вход в беседку. Послышались быстрые шаги, приближающиеся по садовой дорожке. Потом они внезапно замерли где-то совсем рядом.
   – Добрый вечер, сэр! – сказал Шриг.
   – Ну, что вы хотите? – властным тоном осведомился подошедший, и Дэвид сразу узнал этот холодный рассудительный голос.
   – А зачем вы пришли, мистер Молверер? – безмятежно поинтересовался Шриг.
   – Вы же сами послали за мной!
   – Ах да, но вы же отказались со мной встретиться, и вас никто не стал принуждать, так почему же вы все-таки пришли?
   – Потому что мне принесли вашу записку!
   – Ну да, я упомянул в ней имя некой молодой особы, и вы…
   – Да, да! – хрипло перебил его Молверер. – Итак, я здесь! Что вы хотите?
   – Во-первых, узнать, чем вы занимались в кабинете сэра Невила в ночь убийства.
   – Кто вам сказал, что я там был?
   – Ваши башмаки, сэр. Чернильное пятно на подошве. Вы побывали в комнате, когда ее хозяин уже стал трупом. Так что’ вас туда привело, сударь мой?
   – Предположим, я откажусь ответить?
   – Этим вы лишь навредите той особе, имя которой я упомянул в записке.
   Секретарь покойного издал звук, средний между рычанием и стоном.
   – Мне нечего сказать вам… нечего! – заявил он.
   – Советую вам все же рассказать, сэр… не ради себя, а, положим, ради другого лица!
   – На что вы намекаете?
   – Сами знаете. Ну, давайте, давайте, не тяните, сэр. Что вас туда привело? Рассказывайте все, как было.
   Молверер, видимо, продолжал колебаться. Когда он наконец заговорил, его голос утратил прежнюю властность.
   – Я уже собирался ложиться и начал раздеваться… когда мне показалось, что он, то есть сэр Невил, меня зовет. Поэтому я спустился и прошел к нему в кабинет. И там обнаружил его, уже мертвого.
   – Вы сразу его увидели, следовательно, свечи горели?
   – Да.
   – В котором это было часу?
   – Не знаю… Не обратил внимания. Чуть позже полуночи.
   – Итак, вы обнаружили тело. Что вы сделали потом?
   – Ничего.
   – М-м… так-таки и ничего?
   – Да… Вернулся в свою комнату.
   – И никого не видели? Никто не входил в кабинет и не выходил из него?
   – Нет.
   – И ничего не слышали – шагов, допустим, или каких-нибудь других звуков?
   – Н-нет… Нет, не слышал!
   – Вы настаиваете на своих словах, сэр?
   – Я… да, настаиваю.
   – А свечи? Вы их оставили зажженными?
   – Д-да… то есть нет!
   – Что-нибудь одно, сэр.
   – Нет, я задул их.
   – И отправились спать, оставив труп на месте, в темноте и никому ничего не сказав?
   – Я вернулся в свою комнату.
   – Понятно. Вы решили предоставить право обнаружить тело кому-нибудь другому, утром. Может быть, вы поделитесь со мной, какими при этом руководствовались соображениями?
   – У меня были… веские причины так поступить.
   – Что за причины, сэр?
   – Я отказываюсь отвечать.
   – Наотрез?
   – Да.
   – Значит, вы не хотите поделиться…
   – Нет и еще раз нет!
   Мистер Шриг тихонько хмыкнул.
   – Ну что ж, теперь, кажется, я понимаю, каковы были эти причины. Хотите, попробую угадать, сэр?
   – Как вам будет угодно.
   – Отлично, сэр-р! Во-первых, значит, вы влюблены в некую юную особу – я прав?.. Спокойно, сэр! Вижу, что прав, и, следовательно, знаю вашу причину. Вот она в двух словах…
   До Дэвида донесся не то стон, не то рычание, правда, на этот раз гораздо более отчетливое, и сразу вслед за ним – резкий шум, хрип… и Шриг вдруг исчез из входного проема беседки. Дэвид выбежал наружу и увидел во мраке неясные очертания нескольких топчущихся, извивающихся, кружащих на месте фигур, услышал шаркание подошв, яростное пыхтение, удары – словом, звуки борьбы. Дэвид бросился туда, но помощь уже не требовалась. Молверер безуспешно пытался высвободиться из железной хватки хилого на вид помощника Шрига, который крепко обхватил его сзади, и самого сыщика, клещами вцепившегося в руку секретаря, сжимающую пистолет.
   – Вот, значит, как… Собирались убить меня?.. Держи крепче, Дэн!.. Ну-ка, сэр, отдайте мне вашу игрушку! – тяжело дыша, сказал Шриг и, неожиданно вывернув Молвереру кисть, завладел оружием. – Так-то лучше! – изрек он. – Все в порядке, Дэниэл, отпусти джентльмена!
   Мистер Молверер, бледный, взлохмаченный, беспомощно озираясь по сторонам, потирал вывернутую руку, но не произнес ни слова.
   – Сэр, – сказал Шриг, засовывая пистолет в карман, – вы совершили серьезный проступок – нападение на представителя закона и, окажись на моем месте обыкновенный полицейский, угодили бы под арест и суд. Но я – не обыкновенный полицейский, я – Шриг с Боу-стрит, король ищеек. Мой хлеб – висельники, не вам чета! Так что ступайте подобру-поздорову, мистер Молверер, только запомните, что я вам скажу. Вы думаете, будто знаете, кто совершил убийство сэра Невила Лоринга, баронета. Мистер Холм вот тоже думает, что знает. На самом деле оба вы ничего не знаете. В действительности это могу знать только я… Во всяком случае, когда я не знаю, то и никто не знает. Запомните это, сэр. Я отправил на виселицу стольких убийц, и безродных, и высокородных, и старых, и молодых…