Фазлиахметов Фарид. Дерзость

   Минировать на этот раз вызвались Лева Никольский, Коля Суралев, Миша Золотов и Федя Морозов.
   Минирование прошло удачно. Где-то через час в сторону Бобруйска проследовал эшелон, и... и ничего. Мина не сработала.
   - Лева, а батарейку проверил? - спрашиваю Никольского.
   - А зачем ее проверять, ведь только что прислали!
   - А все-таки?
   - На язык попробовал, щиплет.
   Обычно батарейки мы проверяли лампочками, но на этот раз такой проверки не сделали, и вот результат. Как теперь быть? Заряд жалко, а снимать его теперь опасно: чуть тронешь провод - может сработать детонатор. На такое дело послать кого-либо, сказав: "Иди сними заряд", - я не мог. Лева, чувствуя за собой вину, заявил, что пойдет снимать сам. Можно было и мне пойти с ним, но я решил отпустить его одного, пусть исправит свою ошибку, испытает еще раз свое мужество, это пойдет ему только на пользу.
   Лева пополз к полотну.
   - Сначала вытащи из фугаса детонатор, а потом отсоедини батарею, - шепотом напутствовал я его, хотя он прекрасно знал, в каком порядке надо проводить разминирование.
   Батарея и в самом деле оказалась слабой. Спасенный заряд вскоре вновь был использован. Минировали опять Никольский и Суралев. Ими был подорван эшелон с военной техникой, следовавший в сторону Бобруйска. А для Левы Никольского этот случай с миной стал переломным. После него он избавился от детской беспечности и рассеянности, стал хорошим бойцом.
   Основной запас взрывчатки группа использовала, но мины, батарейки и несколько шашек прессованного тола у нас еще оставались. Возвращаться за взрывчаткой в Маковье было очень далеко, и поэтому мы решили заняться выплавкой тола из снарядов. Мы знали, что плавленый тол детонирует от взрыва прессованного. Погода для начала октября стояла просто прекрасная, и провести еще несколько дней в лесу можно было совершенно спокойно.
   Снаряды доставили из-под Гарожи, навьючив ими лошадей, и в лесном лагере закипела работа. Ни корыта, ни бачка под руками не было - снаряды разогревали прямо на костре. Этим делом занимались попарно, поочереди, а остальные бойцы в это время в безопасном месте оборудовали седла.
   Движение поездов пока не возобновилось, и мы съездили в деревни Журавец, Ясень, Александровку - населенные пункты, примыкающие к самой железной дороге. В этих деревнях партизаны появлялись редко, и нам удалось в них раздобыть кое-что из военного обмундирования, а главное, разжиться темно-синими суконными казакинами. Они были на подкладке, наглухо застегивались крючками и пришлись нам очень кстати.
   Весь день шестого октября мы провели в Ражнетове-1. С большим трудом вспоминая немецкие слова, Я написал дезертиру-немцу записку, чтобы он пришел в деревню. Под вечер мы с ним встретились. И вот тут мне пришлось пожалеть о том, что в школе да и в институте я не особо налегал на немецкий язык. Знать бы тогда, что он со временем пригодится. И, напрягая, память, я произнес:
   - Гутен морген, гутен таг.
   Ребята рассмеялись, засмеялся и немец. И тут оказалось, что он вполне сносно, хоть и с сильным акцентом может говорить по-русски.
   - Здравствуйте, - произнес он и улыбнулся.
   Это был молодой человек лет двадцати пяти, с хорошей военной выправкой, но худой, грязный и бледный. Старый потрепанный мундир висел на нем как на вешалке. Оружия при немце никакого не было Из его рассказов следовало, что он антифашист. Не желая воевать против нашей страны, две недели тому назад он сошел с эшелона, идущего в сторону Бобруйска, и подался в лес. В деревнях появлялся редко, опасаясь, что его могут схватить полицаи или жандармы. Рассчитывал с помощью местных жителей встретиться с партизанами и теперь очень рад, что встретился.
   - Для чего? - спросил я.
   - Чтобы воевать с фашистами.
   - Почему мы должны верить вам?
   - Я передам важные сведения, которые могут быть использованы командованием Красной Армии.
   - Какие именно?
   - Нумерацию, вооружение, численность войсковых частей, расположенных в Марьиной Горке и Пуховичах.
   Кто же он такой - враг или друг? Если друг, будет у нас больше на одного безоружного бойца, если враг, то каковы его намерения? Надо доставить перебежчика в партизанскую зону и там хорошенько во всем разобраться. Кстати, и отдохнем несколько дней в теплых избах. Честно говоря, за эту неделю изрядно устали. Хотя днем и тепло было, зато ночами холод пробирал до костей.
   Послали разведку к реке Свислочь - в той стороне виднелось зарево от огромных костров. Разведчики вскоре вернулись. Оказалось, что это наши товарищи во главе с Шарым уничтожают запасы дров, заготовленных оккупантами. Через некоторое время они появились в нашем расположении.
   - Из чего же плоты будем делать? - поздоровавшись, спросил я у Шарого.
   - На плоты оставили. А дрова... Не оставлять же их немцам.
   - А что, собираются вывозить?
   - Уже возят. Вернее, вывозили. На тракторных санях, а потом уж перегружали на машины.
   Шарый еще накануне заминировал дорогу и взорвал трактор, а теперь вот догорают дрова. Скоро от огромных штабелей останутся только кучи золы...
   Я доложил Шарому, что нам удалось подорвать два воинских эшелона, отметил мужественный поступок Никольского. Капитан похвалил меня и ребят за то, что заготовили взрывчатку, а когда подвели к нему дезертира, поморщился и произнес:
   - Не имела баба хлопот, да купила порося! На черта он нам нужен?
   - Ганс утверждает, что может дать важные разведданные, - заметил я.
   - Послушаем, - сказал Шарый и спросил немца: - Что вы можете сообщить?
   И тот неторопливо стал перечислять наименования, нумерацию, численность и вооружение войсковых частей, размещенных в Марьиной Горке и в Пуховичах.
   - Очень интересно, - заявил Шарый, - спасибо. - И пожал Гансу руку. Тот сразу повеселел. Затем Шарый взял меня под руку и отвел в сторону.
   - Все, что он сказал, соответствует самым свежим данным из других источников. Это подозрительно.
   - Почему?
   - Ведь он дезертировал две недели назад. Неужели за это время не произошло никаких перемещений войсковых частей?
   - Могло и не произойти.
   - А если произошло, то знать об этом, находясь в бегах, немец не мог, если, конечно, он не вражеский лазутчик.
   - Верно. Это же нетрудно проверить.
   - Сейчас мы тронемся в путь, будем вести за ним тщательное наблюдение. Возможно, он чем-нибудь выдаст себя.
   Договорились мы и еще кое о чем.
   Ганс быстро освоился со своим положением. Уже на переправе через Свислочь он хлопотал, как и все, с интересом работал на сборке плота, стараясь быть на виду у Шарого. А когда переправились, перешли шлях и устроились на отдых в деревне Игнатовке, проявил вдруг чрезмерное любопытство к нашему маршруту, то и дело заглядывая в развернутую Шарым карту. Он спрашивал, какие населенные пункты мы должны пройти, далеко ли до лагеря. Если Ганс немецкий агент, то поведение его непонятно. Разведчик вел бы себя иначе. А может быть, он специально прикидывается простаком? Или считает нас круглыми дураками?
   Шарый между тем, не высказав, казалось, Гансу и тени неудовольствия, подробно и охотно рассказал о нашем маршруте. В вещевых мешках бойцов нашелся и комплект белья, и портянки, и костюм. Гансу перед сном предложили переодеться, что он сделал с большой охотой.
   - Эй, Петро, - крикнул Шарый Токареву, - выброси это барахло, - и кивнул на тряпки Ганса.
   Однако барахло выброшено не было, оно попало в другой дом, и там его тщательно осмотрели, но каких-либо уличающих немца документов обнаружить в одежде не удалось.
   - Ну а теперь спать, - скомандовал Шарый, - Ганс, Петро - на печку!
   Шарый и еще несколько бойцов легли на полу.
   Среди ночи Токарев обул сапоги Ганса и вышел по нужде.
   Ганс в это время, возможно, и не спал, но не проявил никакого беспокойства - не лапти же обувать бойцу, чтобы сходить на двор. Вскоре Петро вернулся, зябко поеживаясь, три раза кашлянул в кулак, поставил на место сапоги, забрался на печь и тихо улегся. Все мы за этот день очень устали и не хотелось среди ночи затевать допрос. Достаточно было дать понять Шарому, что в сапоге оказался изобличающий документ, что и сделал Токарев тихим покашливанием.
   Еще до рассвета в домах, где остановились наши бойцы, хозяйки стали готовить завтрак - где картошку, где драники - своими продуктами мы не располагали, поэтому никаких претензий к ним быть не могло, накормили нас чем могли, и на том спасибо. После завтрака, когда начало светать, мы ушли в лес. На первом же привале Шарый подозвал к себе Смирнова, Морозова и меня и велел привести Ганса.
   Тот, ничего не подозревая, сидел на пеньке и насвистывал какую-то мелодию. Ни слова не говоря, Шарый развернул бумагу, которая была обнаружена у немца, и показал ему. Ганс побледнел, рванулся, но крепкие руки Васи Смирнова не позволили ему даже сдвинуться с места.
   - В этом документе, - начал Шарый, - написано, что обер-лейтенант Ганс Мюллер направлен с особо важным заданием к партизанам, и всем немецким учреждениям и частям вермахта надлежит оказывать ему всяческое содействие. В чем заключалось ваше задание?
   Мюллер поднял на Шарого полные ненависти глаза и произнес:
   - Я вам ничего не скажу.
   - Что так?
   - Все равно вы меня расстреляете.
   - Почему? Если вы располагаете важными сведениями, например, в какие районы, в какие отряды направлены ваши люди, с какой целью их послали, мы сохраним вам жизнь и с первым же самолетом переправим в Москву. Подумайте.
   На этом разговор закончился. Шарый распорядился увести пленного.
   Когда мы остались одни, подошли и другие бойцы.
   - Что с ним церемониться, - заявил Лева, - расстрелять его, и все дела.
   - Это не годится, он может дать важные показания, да и не нам этим заниматься. Мое предложение - сдать его партизанам, - сказал я. Шарый согласился.
   Примерно через неделю после возвращения в Маковье Шарый предложил мне съездить в разведку под Марьину Горку. За прошедшее время там могли произойти изменения - одни части могли сменить другие. Решили ехать на телеге. Запрягли тройку лошадей. Со мной поехали Саша Чеклуев, Миша Золотов и Саша Стенин.
   Путь был не близкий - километров тридцать пять, поэтому до места добрались уже к вечеру Золотову пришлось остаться с лошадьми, а мы втроем зашли к нашей связной. От нее узнали интересную новость: при крушении поезда с ранеными под Осиповичами в ночь на 2 октября 1942 года разбилось восемь вагонов. По слухам, при этом крушении погибло восемьдесят солдат и офицеров противника. Получивший при этом тяжелые увечья генерал скончался. Это была наша работа.
   Уже в полной темноте один из партизан отряда "Правда" проводил нас в свой штаб. Данные нашей разведчицы подтвердились. Здесь нас приняли очень хорошо, накормили самих, дали лошадям овса, что было для них редким лакомством, и утром мы выехали в Маковье. Шарый составил текст радиограммы, дал прочитать мне. Затем Зализняк зашифровал ее и передал Хозяину: "В Марьиной Горке расположилось 1800 курсантов зенитно-артиллерийской школы No 0/П-41 Там же находится гренадерский полк No 2635 п/п 11024. На станции Талька гитлеровцы разгрузили 32 вагона с авиабомбами". Сообщили также о результатах диверсии на железной дороге.
   Подарки к Октябрю
   Нынче в Маковье вечеринка На потолочной балке просторной избы висит маленькая керосиновая лампа В полумраке, в табачном дыму кружатся пары. Девушки и молодые солдатки не чураются партизан и весело отплясывают "Лявониху", падеспань, польку, словом, местные танцы. Наши пока приглядываются Танцы заканчиваются, начинается пляска. Тут уж наши товарищи овладевают кругом и вниманием женской половины. Ну как не заметить лихого плясуна Игоря Курышева, неутомимого Семена Самуйлика, щеголеватого Федю Морозова с бакенбардами и шпорами...
   Утомленные и возбужденные расходимся по домам только в первом часу ночи..
   На следующий день, 21 октября, снова отправились на "железку". Взяли с собой только мины, батарейки, детонаторы, несколько шашек прессованного тола и детонирующий шнур. Плавленый тол у нас был припрятан под Ражнетовом. Поздно вечером вышли к железной дороге. На этот раз добрались быстро - ехали верхом. Через Свислочь переправились на лодке, лошадей пустили вплавь.
   Движение поездов на этом участке было очень слабым - один-два эшелона в день. Очевидно, где-то поблизости партизаны устроили большое крушение. Чтобы еще больше застопорить движение, мы решили взорвать железнодорожный мост между станциями Татаркой и Ясенью - на восстановление его, особенно если взорвем каменные опоры, немцам придется потратить много времени и сил.
   Нет движения - нет и обходчиков: мост не охраняется. Перерезав проволочное заграждение, заложили два фугаса в опорах моста, соединив их детонирующим шнуром. Зажгли бикфордов шнур и отошли в безопасное место. Вскоре раздался оглушительный взрыв, в разные стороны полетели куски шпал, рельсов, камни... И стало тихо. На месте моста зиял огромный провал.
   В свой лагерь мы приехали часов в шесть утра, отдохнули у костра и вернулись в деревню. Позавтракали в разных домах и собрались на окраине. От местных жителей узнали, что поблизости, в Панских Татарковичах, у немцев есть небольшое подсобное хозяйство. Там трактор, молотилка, десять баварских тяжеловозов, пароконные фурманки. Нетрудно было сообразить, что там, где трактор и молотилка, должны быть и приводные ремни, которые были ним позарез нужны для изготовления седел.
   - А как охрана? - спросил я.
   - Не больше десятка немцев и полицаев. Вооружены карабинами. Правда, рядом станция Ясень, подмога может подойти быстро, - ответил из жителей - высокий седой старик.
   - Ну как, ребята? Мы же на лошадях, уйдем в случае чего, - обратился я к товарищам.
   Операция была весьма заманчивой, поэтому никаких возражений не последовало. Только в какое время сделать налет, днем или ночью? Ночью там в темноте, пожалуй, и не разберешься, лучше, наверное, средь бела дня, когда немцы не ждут.
   - Так вот, друзья мои. Налет сделаем днем, выедем из леса с шумом, гиком, стрельбой, пускай охрана разбежится, черт с ней, нам важно разгромить хозяйство, забрать имущество. Согласны?
   - Согласны, - дружно ответили бойцы.
   Когда мы влетели на ток, немцев и полицаев там и след простыл, рабочие, бросив трактор и молотилку, тоже разбежались.
   - Лева, Костя, срезайте все ремни. Стенин, Смирнов, запрягать лошадей. Остальным насыпать в мешки овес, живо! - скомандовал я.
   Ребята с удивительной ловкостью и быстротой запрягли десять упитанных короткохвостых першеронов в пароконные немецкие фурманки, нагрузили их овсом, подожгли конюшню, солому, необмолоченный овес в скирдах и машины. Жалко было только трактор ХТЗ, угнать бы его. Но нет, не получится, скорость у него мала, все равно придется бросить - погони не миновать. В Ясене уже подняли тревогу, началась стрельба. Не задерживаясь больше ни минуты, галопом погнали лошадей в упряжках, за ними поскакали верховые. До леса оставалось не более двухсот метров, когда, поднимая клубы пыли, нас стали настигать несколько мотоциклов и машина с солдатами.
   - Стой, - приказал я, - огонь по первой машине!
   Не слезая с коней, мы стали отстреливаться из автоматов, и передний мотоцикл завалился. Подводы уже въехали в лес, мы пустили коней в галоп и вскоре их догнали. Раненых и убитых среди нас не было. Немцы еще продолжали стрельбу, но преследовать дальше не стали.
   Вскоре мы вернулись в Маковье. Шарый немножко пожурил нас за эту рискованную операцию. В самом деле, если бы немцы оказали организованное сопротивление, нам бы несдобровать. Но операция удалась - налет был неожиданным и дерзким, а победителей, как говорится, не судят. Трофеями нашими капитан был доволен. Пять першеронов и пару фурманок мы оставили у себя, а остальных лошадей обменяли у крестьян на кавалерийских. Три фурманки отдали королевцам. Теперь у нас появились всевозможные ремни, и изготовление седел пошло полным ходом. С этим надо было поторапливаться. Скоро праздник - 25-я годовщина Октября, и событие это хотелось отметить делом.
   Местом своего расположения мы теперь избрали деревню Полядки, поближе к железной дороге. Одновременно наша группа являлась и сторожевым постом партизанской зоны - южнее нас партизанских баз и лагерей не было. Шарый с радистом Зализняком, Ниной Морозовой, которая стала помощницей радиста, и небольшой охраной продолжали жить на лесной базе, недалеко от Полядок.
   Впрочем, Зализняк часто наведывался к нам в деревню. И каждый раз просил взять его на "железку". Но мы в эти дни диверсионной работой не занимались, поэтому Василию приходилось довольствоваться нашими рассказами о прошлых операциях. Он слушал и с сожалением произносил каждый раз: "Эх жаль, что меня не было с вами". Василий любил послушать, но умел и сам рассказывать. В речи его русский и украинский языки смешивались в один какой-то очень сочный, звучный и немного смешной язык. В конце концов мы его обычно просили спеть украинские песни, и лишь в полночь кто-либо из бойцов провожал Зализняка на базу.
   В конце октября от Максимука пришел связной. Ему без карты и компаса пришлось пройти несколько десятков километров, пересечь тщательно охраняемую железную дорогу, переплыть реку Свислочь. Это было по плечу только такому опытному бойцу, как Костя Сысой, - он партизанил с 1941 года.
   Группа Максимука, как доложил Сысой, за прошедший месяц сумела нанести немалый ущерб противнику: пустила под откос два воинских эшелона, устроила три засады на Варшавском шоссе.
   - А как база? - спросил Шарый.
   - Под Тарасовичами мы построили две землянки и сделали запасы картошки и муки.
   - Надолго ли хватит этих запасов?
   - Пожалуй, месяца на два.
   - Ну что ж, очень хорошо.
   Вскоре нас опять потянуло к "железке", да и время подстегивало. До праздника оставалось совсем немного. Двадцать девятого октября мы уже были в Ражнетове-1 - решили устроить очередное крушение или, если удастся, взорвать еще один мост возле станции Татарки. Во второй половине дня выехали к лесному завалу. У лошадей осталось двое: Коля большой (Кадетов) и Коля маленький (Кашпоров), недавно принятые в отряд.
   Никольский, Арлетинов, Смирнов, Суралев, Курышев, Чеклуев и Стенин пошли со мной. Одолев завал, мы довольно долго изучали систему охраны. На этот раз хорошего было мало. По путям проходили патрули немцев по шесть человек, вооруженные ручными пулеметами и автоматами, а при них на поводке - овчарка. Пусть бы охрана была и больше, это неважно, но одна овчарка, натасканная на запах тола, могла испортить все дело. Оставалось только одно - заминировать полотно перед самым подходом поезда. Распределив между собой обязанности, стали ждать. Но за всю ночь не прошло ни одного поезда. Движение началось только утром. Вместе с началом движения возобновилось и патрулирование. Уходить, ничего не сделав, было не в наших правилах. Стали думать, как устроить крушение средь бела дня.
   Лева вызвался ставить мину: как обычно, пропустить охрану, выскочить к полотну, быстро установить фугас и бежать в укрытие. Мне, однако, эта идея не очень понравилась.
   - Не забывай, Лева, что светло, может быть, успеешь заминировать, и поезд подорвется, но сам-то уже не уйдешь, до завалов почти сто метров. Нет, надо что-то другое придумать.
   - А что, если завязать бой с охраной, - предложил Смирнов, - и в это время заминировать полотно?
   - Прекрасно, но патрульные дадут ракету, поезд остановится, и мину снимут.
   - Пусть снимают, - сказал Суралев, - мы поставим для приманки небольшой фугас, а основной заряд установим правее, за поворотом.
   - Хорошо, - согласился я. - Так и сделаем. А теперь давайте договоримся: Никольский, Смирнов и Суралев ставят основной заряд. Мы со Стениным приманку. Остальные во главе с Чеклуевым идут вдоль завала, ни на шаг не отставая от охраны. При подходе поезда состоронь Бобруйска Чеклуев завязывает бой с охраной. Минеры, пока будет идти перестрелка, должны успеть поставить фугасы. Слышишь, Николай?
   Когда стал подходить поезд, патруль оказался в двухстах-трехстах шагах от нас со Стениным. Группа Чеклуева открыла по ним огонь, завязалась перестрелка. Мы с Сашей вышли на полотно, начали минировать. Кто-то из немцев, залегших по ту сторону полотна, засек нас, и над нашими головами засвистели пули. Пришлось прятать голову за рельс и работать в не очень удобной позе. Стенин не выдержал, положил автомат на рельс и начал бить длинными очередями. Паровоз, подав тревожный гудок, стал сбавлять скорость. Из заднего вагона на ходу выскочили охранники и поспешили на помощь патрулю. По ним ударила из автоматов группа Саши Чеклуева, а мы со Стениным что есть мочи побежали к лесному завалу.
   Теперь надо дать возможность охране снять фугас. Чеклуев прекращает стрельбу - пусть немцы думают, что партизаны ушли. Вот раздаются ликующие возгласы гитлеровцев - фугас обезврежен, поезд может продолжать движение. На наших глазах он постепенно набирает скорость, мимо нас проносятся последние вагоны, и тут раздается мощный взрыв.
   В лесу встречаем Леву Никольского, Васю Смирнова и Колю Суралева - они ставили десятикилограммовый фугас.
   - Молодцы, ребята! - говорю я. - Под откос полетели паровоз и не меньше двенадцати вагонов. Операцию разыграли как по нотам. Великолепный подарок к празднику!
   Дело сделано. Теперь можно заехать в Ражнетово-1, перекусить, а затем возвращаться в Полядки. Все очень утомились и озябли, и лишь возбуждение от недавнего боя и радость победы поддерживали в нас силы и бодрость. Ни с чем не сравнить ощущение, которое испытываешь, когда выходишь из боя целым и невредимым. Мы привыкли к опасностям, и когда их не было, жизнь становилась какой-то тусклой, неинтересной. Вот почему нас вновь и вновь тянуло на дело, связанное с риском, опасностью для жизни, ибо это и была наша жизнь.
   Когда мы вернулись в Полядки, нам пришлось окунуться в новые заботы. Ездить на лошадях хорошо, но ведь их надо кормить, да и самим надо чем-то питаться. Трофейный овес уже кончился. Пришлось за продуктами и фуражом съездить в одну из отдаленных деревень, примыкавшую к немецким гарнизонам. В деревне мы собрали жителей, рассказали им о событиях на фронтах Великой Отечественной войны, о самоотверженной борьбе партизан. Сказали и о помощи, в которой они нуждаются. Никто из жителей не остался равнодушным к нашей просьбе, и подводы стали быстро нагружаться.
   Мешки с овсом и житом затаривали на земле. Иногда грузить их на подводу приходилось Леве с Костей. И нельзя было удержаться от смеха, видя, как они, словно заправские грузчики, пытаются взвалить тяжелый мешок на спину и сбросить на воз. Мешок увлекал их за собой, они падали, чертыхались, поднимались, и все начиналось сначала - городским ребятам никогда до этого не приходилось заниматься подобной работой.
   Кроме фуража и продуктов, мы попросили у жителей деревни также керосина, скипидара и древесного спирта. Дело в том, что мной с недавних пор овладела одна идея: выскочив из леса верхом на конях, закидать проходящий эшелон бутылками с горючим и сжечь его. Охрана при этом, конечно, откроет огонь - что ж, надо будет хорошенько подумать, как избежать потерь. А пока на заброшенных стареньких строениях на окраине Полядок мы отрабатывали конструкцию зажигательных средств.
   Прежде всего горючая смесь должна быть в бутылках - бутылку легко кидать, она бьется, горючее разливается и охватывает большую площадь. Придумали также класть в бутылки паклю - она хорошо прилипает к дереву и металлу, но самое главное - в ней хорошо держатся кусочки белого фосфора. Фосфор на воздухе вспыхивает, загорается керосин. Теперь в это место можно кидать бутылки с любым горючим: бензином, скипидаром, спиртом. Иные посмеивались над нашей затеей, но большинство считало, что эксперимент удался, дело за практической его реализацией.
   Так незаметно в хлопотах и заботах прошло несколько предпраздничных дней. Наступило 6 ноября. Хозяйка квартиры, которая всегда относилась к нам очень хорошо, с утра была уже в хлопотах - видимо, хотела угостить нас как-то по-особенному. Завтра в избе, где мы жили со Стениным и Чеклуевым, должен собраться к обеду весь наш отряд. Называть группой его уже не следует. Нас более тридцати человек. Отряд наш хорошо вооружен, имеет связь с центром, время от времени получает груз с Большой земли, является боевой, дисциплинированной единицей и пользуется большим авторитетом среди местных жителей. Многие из них просятся к нам, но мы берем далеко не всех. Для новичков нужно оружие. Хозяин нашего дома на днях раздобыл где-то три винтовки и несколько сот патронов. Это было очень кстати. Накануне праздника мы зачислили в отряд несколько человек, в том числе Андрея Гришановича из Полядок, которого знали как преданного Родине, смелого парня. Новички в торжественной обстановке перед строем приняли партизанскую присягу.
   К обеду 7 ноября собрались все наши товарищи. Посередине большой комнаты стояли сдвинутые друг к другу некрашеные, но чисто выскобленные столы и скамейки. На столе немножко водки, соленые огурцы, грибы и только что испеченные, с пылу, с жару, румяные пшеничные пирожки с мясом.
   Из-за стола встал наш командир - капитан, нет, уже не капитан, а со вчерашнего дня - майор Шарый. Он зачитал радиограмму Хозяина, полученную 6 ноября. В ней говорилось:
   "Группа пришла к 25-й годовщине Октября с большими успехами в боевой деятельности. За время пребывания в тылу противника вы нанесли врагу существенный урон, устроив двадцать два крушения немецких воинских эшелонов, от вас регулярно поступают важные разведывательные данные. Поздравляю личный состав с 25-й годовщиной Октября, желаю дальнейших успехов в деле разгрома немецко-фашистских войск... Передаю приказ войскам Западного фронта от 1 ноября 1942 года. За мужество и отвагу, проявленную в боях с немецко-фашистскими захватчиками, наградить: