Фазлиахметов Фарид. Дерзость

   Со мной рядом, справа в ложбине, выкопанной в снегу, лежат Шура Соловьева, Чеклуев, Стенин, Сура-лев и другие бойцы моего отделения. Чуть подальше отделение Кроткова. Перед нами крутой обрыв, а немцы идут по пологому склону по пояс в снегу. Ох как трудно им будет возвращаться назад.
   Со стороны кладбища раздаются пулеметные очереди Немцы валятся в снег. Офицер, размахивая пистолетом, поднимает их, однако встают не все. Пулемет ударил снова, и сразу же на кладбище начинают рваться мины Пулемет умолкает. Неужели накрыли? Нет, пулеметчики вернулись целыми и невредимыми, только с разбитым пулеметом. От сердца отлегло.
   Попов приказал третьему отделению занять оборону против кладбища: с той стороны, скрываясь за деревьями, немцы могут нас обойти. Но удивительное дело - гитлеровцы не воспользовались этой возможностью. Прут по открытому месту. Что это - психическая атака или просто тупость?
   Шарый кричит с чердака:
   - Внимание, танки!
   Танков мы не видим, но знаем, как туго придется, если они сумеют подойти на расстояние выстрела. Но они, пожалуй, не подойдут. От Устов вьется лишь узенькая санная дорога. И тут с чердака раздается ликующий возглас Шарого:
   - Застряли, буксуют!
   Вскоре мины начинают рваться вокруг стога сена, с которого вел наблюдение Попов. Ранило его ординарца. Старший лейтенант взваливает ординарца на плечи и бежит к нашему дому - теперь единственному уцелевшему во всей деревне. Мины ложатся очень близко, но, зарываясь в глубокий, рыхлый снег, не все взрываются, и Попову удается проскочить открытое место. Фельдшер принимается за дело, осматривает рану, делает перевязку. Ранение серьезное, раздробило стопу, нужна операция. "Парень останется без ноги", - мелькает невеселая мысль.
   С тыла доносится нарастающий гул, неужели танки? С воем к земле летят бомбы, а над ними, на высоте не более пятидесяти метров, проносится несколько самолетов. Под фонарями пилотских кабин видны лица фашистских летчиков. Леня Садовик в бессильной ярости грозит самолетам кулаком. Кое-кто стреляет по бомбардировщикам бронебойно-зажигательными, но безуспешно.
   А первая цепь наступающих гитлеровцев приближается. За ней идет вторая, третья. Мы не отступим, это ясно. Но силы слишком неравны, чем закончится этот бой? Сумеем ли выстоять?
   По цепочке передается команда Попова: "Прицел 200. Огонь!" За спиной громко застучал "максим". Рядом захлопали винтовочные выстрелы. В общий треск слились пулеметные и автоматные очереди. Старший лейтенант лежит в нашей цепи. Он короткими очередями стреляет из автомата. Лицо его спокойно, движения неторопливы и уверенны - будто он не в бою, а на стрельбище. Глядя на него, я тоже успокоился.
   Немецкие цепи редеют, на снежном поле лежат десятки фашистов. Появились и у нас на правом фланге убитые и раненые. Леню Садовика ранило в ногу. Он в этом бою даже не ложился в окопчик, а бил из маузера, стоя, используя в качестве укрытия старую вербу.
   Наступающая цепь противника перестроилась. Большая группа немцев вышла на дорогу и устремилась в деревню, пытаясь пробиться левее нас в стык двух взводов. Расстояние между нами быстро сокращалось. Нарочный от Шарого передал приказ: выкатить станковый пулемет прямо на дорогу. "Максим" ударил по вражеской цепи, но гитлеровцы, поддерживаемые минометным и пулеметным огнем, продолжали атаковать.
   В этот критический момент подоспела подвода с боеприпасами, а за ней подошел и легкий танк - подкрепление от 10-й армии.
   Шарый поднял второй взвод в атаку. С криком "За Родину, ура!" бойцы побежали вслед за танком навстречу гитлеровцам. На бегу ребята стреляли из автоматов, бросали гранаты. Боевые порядки немцев смяты, они не выдержали нашей стремительной атаки и повернули назад. Мы начали преследование противника. В этот момент ударил немецкий пулемет. Ранения получили Шарый и комиссар роты Тур. Есть и убитые. Наш единственный танк горит - немцы подбили его из пушки прямой наводкой.
   Днем была отбита еще одна ожесточенная атака гитлеровцев, но и наши ряды после нее сильно поредели. Садовик получил второе ранение. Ранены Суралев, Чеклуев, ранен и я. Пуля снайпера пробила левое плечо.
   Вечереет. Бой затих, только слышны стоны и крики замерзающих на жестоком морозе раненых немецких солдат и офицеров. Фашисты не придерживаются международных соглашений о законах и обычаях войны - убивают наших санитаров. Поэтому сами не смеют появляться. Трусливо, как шакалы, они выйдут ночью. Да мало кто уцелеет к тому времени.
   Шура Соловьева и Валя Смирнова за нашим единственным уцелевшим домом перевязывают раненых. Мне вспороли рукав гимнастерки и свитера, перебинтовали плечо.
   Попрощавшись с товарищами, я вместе с другими ранеными отправился в тыловую деревню Козарь. Впереди шли подводы с тяжелоранеными. Мороз. Тишина. Лишь далеко разносится скрип санных полозьев и стук копыт. Натруженные тощие лошаденки еле перебирают ногами, им тоже ох как досталось на войне. Вот и Козарь. Старшина роты развозит бойцов по избам. Подводы разворачиваются и снова отправляются в Бортное, там еще осталось много раненых.
   Я попал в один из домов вместе с Леней Садовиком и Николаем Ивановым, который пришел из Попкова с обмороженными руками. Николай стойко переносил мучения, и только холодный пот струился по его лицу.
   - Вытри мне лицо, - обратился он ко мне. Я потянулся за полотенцем и почувствовал страшный удар в кисть правой руки. Проклятые самолеты! Даже в темноте нет от них покоя. Валя Смирнова подбежала ко мне и осмотрела рану. Из входного отверстия сочилась кровь, а выходного отверстия не было. Вытащить пулю не удалось, она крепко застряла между косточками.
   Поздно ночью к избе подогнали подводы. Помогая друг другу, мы уселись в сани, и их полозья нудно заскрипели по снегу. Утром пересели в машину и доехали на ней до Козельска.
   Добрались до станции. С помощью сестер сели в санитарный поезд. Вагон пассажирский - тепло, матрацы, простыни, одеяла - какая благодать!
   Поезд мчится куда-то на восток, не рвутся вблизи бомбы, не прошивают с треском обшивку вагонов горячие осколки, под мерный перестук колес можно бы наконец-то и поспать, да уж очень ноют раны.
   На другой день поезд прибыл в Рязань. На машинах нас отвезли в госпиталь. Хирург извлек пулю из ладони, и сразу полегчало.
   Раньше всех из госпиталя выписался Леня Садовик. Мне пришлось задержаться - рана на руке заживала плохо. Но хуже всех было Николаю: обмороженные кисти рук причиняли ему невыносимые страдания. Однако ни жалоб, ни сетований на судьбу мы от него не слышали.
   Не могу не вспомнить теплым словом бесконечно терпеливых, внимательных, добрых и мужественных врачей и сестер госпиталя No 1748. Какую удивительную душу надо иметь, чтобы найти подход к каждому раненому, утешить, ободрить его, вселить в него веру!
   7 марта 1942 года я выписался из госпиталя, и в тот же день поезд из Рязани доставил меня в Москву. Ярко светило солнце, на площади Курского вокзала - мокрый снег и лужи, а я в валенках и полушубке. Поэтому в толпе москвичей, одетых уже по-весеннему, чувствовал себя крайне неловко.
   Согласно предписанию сегодня я должен был явиться в запасной полк, мне же, естественно, хотелось попасть в свою часть. Подхожу к знакомому зданию, поднимаюсь на второй этаж. За мною тянутся следы от мокрых валенок. Оглядываюсь и пока не вижу ни одного знакомого лица. Вдруг кто-то сзади ладонями закрывает мне глаза и повисает на плечах.
   Поворачиваюсь - Клава Милорадова. Она стоит передо мной, склонив голову набок, маленькая, смуглая, с длинными черными косами.
   - Здравствуй, чертушка, живой! - произносит Клава взволнованно и бросается мне на шею.
   - Я-то живой, а где Чеклуев, Стенин, Гусаров, Кротков?
   - Стенин в госпитале, Чеклуев здесь.
   Клава берет меня за руку и ведет в конец коридора. Там я вижу своих: Чеклуева, Суралева. Обнимаемся.
   - А где Геннадий, Сережа, Шура Соловьева?
   - Нет их больше, погибли под Сухиничами, - хмуро отвечает Саша Чеклуев.
   - Как же это случилось?
   - Сами мы свидетелями их гибели не были. Узнали от очевидцев. Вот что они нам рассказали.
   С горсткой уцелевших бойцов - остатками роты - старший лейтенант Попов на другой день, после сражения за Бортное отбил еще несколько ожесточенных атак немцев, а вечером отступил в деревню Радождево. Группу Попова включили в состав подошедшей танковой бригады 10-й армии. Наутро 27 января бригада, насчитывавшая несколько десятков бойцов и четыре танка, пошла в атаку на Козарь. На атакующих стали пикировать немецкие самолеты. Танки были подбиты и загорелись. Бойцы оказались на белом снежном поле, где не было ни кустика, ни деревца. "Юнкерсы" начали расстреливать их из пулеметов. Первым погиб Попов, затем Геннадий Кротков, Сережа Гусаров. Сергей, уже раненный в ноги, лежа на спине, стрелял по самолетам из автомата. Погибла и Шура Соловьева, погибли многие другие наши товарищи...
   Стало нестерпимо тяжело, горло сдавили спазмы. Вот и нет уже среди нас милой Шуры, с ее по-детски пухлыми губами, большими карими глазами и чуточку печальным взглядом. Нет и старшего лейтенанта Попова, опытного командира, который многим бойцам годился в отцы, человека стойкого, никогда не знавшего страха. Нет и Сережи Гусарова - мужественного бойца и прекрасного товарища. Нет и Геннадия Кроткова...
   Вечером 7 марта в клубе состоялось торжественное собрание, посвященное Международному женскому дню. После доклада началось вручение правительственных наград бойцам и командирам, особо отличившимся в боях по защите Москвы.
   Член Военного совета Западного фронта В. П. Ставский зачитал приказ войскам о награждении личного состава:
   - "От имени Президиума Верховного Совета Союза ССР за образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом доблесть и мужество награждаю:
   Гусарова Сергея Васильевича - орденом Красной Звезды".
   - Пал смертью храбрых в боях под Сухиничами, - встает и произносит комиссар части Дронов.
   - "Младшего политрука Кроткова Геннадия Дмитриевича - орденом Красной Звезды".
   Снова встает комиссар Дронов...
   - "Фазлиахметова Фарида Салиховича - орденом Красного Знамени".
   Взволнованный, я выхожу на сцену. Неужели это правда, неужели я удостоен такой чести? Клянусь перед Родиной, перед своими боевыми товарищами, что не посрамлю высокого звания краснознаменца.
   * * *
   Как-то вечером к нам в комнату зашла Клава Милорадова. Обычно оживленная, веселая, она была грустной. Поздоровавшись, сказала, что завтра будем хоронить Таню:
   - Какую Таню?
   - А ты разве не читал очерк Петра Лидова в "Правде"?
   Я стал вспоминать. Действительно, в Рязани в госпитале несколько дней из рук в руки переходила газета "Правда" с очерком, о котором сейчас упомянула Клава. В нем рассказывалось о стойкости, мужестве и героической гибели юной партизанки Тани.
   - Читал, - ответил я.
   - Так вот, это вовсе не Таня, это наша разведчица Зоя Космодемьянская.
   И Клава рассказала мне, что Зоя была ее подругой, они вместе ходили на задания, со второго Зоя не вернулась. Увидев фотографию в газете, Клава опознала ее. Затем ездила в Петрищево вместе с матерью Зои, и никаких сомнений больше не осталось...
   В начале апреля 1942 года на Новодевичьем кладбище в присутствии тысяч бойцов и командиров, представителей фабрик, заводов, комсомольских организаций Москвы под оружейный салют мы похоронили отважную комсомолку Зою Космодемьянскую. Прощаясь с ней, мы поклялись быть такими же стойкими, мужественными бойцами, какой была наша Зоя.
   Вместе с партизанами
   Во второй половине дня 27 мая 1942 года меня вызвали к майору А. К. Спрогису. В кабинете уже находился капитан Шарый. Майор пригласил нас к столу и зачитал боевой приказ, который гласил: "Командиром группы назначается капитан Шарый Илья Николаевич, его заместителем - Фазлиахметов Фарид Салихович.
   Состав группы: Зализняк Василий Павлович - радист. Смирнов Василий Дмитриевич - помощник радиста, Максимук Пантелей Григорьевич, Никольский Лев Константинович, Пряжникова Раиса Александровна, Садовик Леонид Иванович, Смирнова Валентина Васильевна, Стенин Александр Алексеевич, Суралев Николай Яковлевич, Чеклуев Александр Васильевич - бойцы группы.
   Десантироваться на парашютах в 50-60 километрах юго-западнее города Бобруйска. Район действия город Осиповичи. Основная задача - диверсия на железной дороге Осиповичи - Бобруйск и разведка железнодорожных перевозок".
   - Есть замечания по составу группы или вопросы? - спросил Спрогис.
   Замечаний не было. Состав группы нас вполне устраивал. Дело в том, что Максимук и Садовик в группе Шарого выполняли задания в тылу противника еще под Москвой, в октябре - ноябре 1941 года; остальных, кроме Никольского, он знал как участников боев под Сухиничами. А мы, старые товарищи: Стенин, Чеклуев, Суралев и я - еще раньше просили командира назначить нас в одну группу.
   - Если вопросов нет, то готовьтесь к вылету.
   - Когда летим? - спросил Шарый.
   - После ужина поедете на аэродром. А сейчас идите изучайте карту и отдыхайте, - сказал Артур Карлович.
   От Спрогиса мы вышли радостные и взволнованные. Наконец-то! Три последних месяца, которые ушли на подготовку к этому заданию, казались нам зря потерянным временем. Правда, за это время все успели подлечиться и набраться сил, в том числе и Саша Стенин, раненный в предплечье с повреждением кости. Ранение Стенина было тяжелое, кисть правой руки стала худосочной, пальцы гнулись с большим трудом. Если бы мы не помогли ему убежать из госпиталя, его, наверное, комиссовали бы и отправили в какую-нибудь тыловую часть, чего ему очень не хотелось. А теперь он, к всеобщей радости, с нами.
   Впереди бессонная ночь, и неплохо было бы сейчас поспать, но все находились в состоянии радостного возбуждения, и никто не хотел ложиться. Еще раз проверили содержимое вещевых мешков, хотя в этом не было никакой надобности, и после ужина начали погрузку.
   Вася Смирнов и Коля Суралев стояли в кузове полуторки, а остальные подавали вещмешки и тяжелые грузовые контейнеры, набитые боеприпасами, взрывчаткой, продуктами. Николай старался укладывать вещи основательно и работал по-крестьянски - неторопливо, Василий весело шутил и балагурил: "Мы вятские, ребята хватские, семеро на возу, один подает, кричим: не заваливай"...
   Вот наступила минута прощания с товарищами. Кто то машет рукой из раскрытых окон верхних этажей, другие спустились вниз, обнимают и целуют. Среди них Клава Милорадова, Надя Белова и многие другие. Наша группа летит одной из первых, пройдет какое-то время - настанет и их день. Все нам желают успехов и самое главное - благополучного возвращения домой...
   Итак, нас двенадцать человек. Наши девушки - Валя и Рая - уже не новички, были в боях под Сухинича-ми. Валю я хорошо помню. Эта щупленькая рыжеволосая девушка делала мне перевязку. Виделся я несколько раз тогда и с Раей. Она невысокого роста, полная, широкоплечая, очень сильная и очень добродушная. Вот Лева Никольский - тот новичок. Худой, длинный и чуть-чуть заикается. Перед войной закончил семь классов и ремесленное училище. По профессии слесарь. В нашу часть он пришел по комсомольской путевке в начале 1942 года. Лева совсем еще мальчик.
   Шарый и Максимук чем-то похожи друг на друга. Оба среднего роста, смуглые, горбоносые, оба в синих диагоналевых брюках, у обоих на шерстяных гимнастерках ордена боевого Красного Знамени. Шарый строен, широк в плечах, на смуглом лице его широко расставленные большие карие глаза. Знаю его как храброго, опытного и решительного командира.
   Пантелей Максимук одет щеголевато, обут в блестящие хромовые сапоги, всегда чисто выбрит и надушен. Уроженец Западной Белоруссии, он разговаривает на каком-то смешанном русско-польско-белорусском диалекте.
   Коля Суралев на год старше Левы Никольского. У него за плечами боевое крещение под Сухиничами, ранение и госпиталь. Он парень серьезный, немногословный, вдумчивый.
   Василий Зализняк, наш радист, и его помощник Василий Смирнов - кадровые солдаты, двое из тех немногих, кто уцелел в неравном бою с фашистами в деревне Попково 23 января 1942 года. Я их еще не знаю, не могу сказать, как поведут они себя в деле. Но внешность обоих к себе располагает. Оба они среднего роста, физически крепкие. Зализняк - украинец, смуглый, красивый. По характеру общительный, жизнерадостный человек. Смирнов - ярославец, чуть-чуть курносый, белобрысый, с озорными и большими черными глазами. Лицо у него простое, открытое.
   Прощание с товарищами закончилось - машина выезжает из ворот. Едем на Центральный аэродром. Оттуда самолетом перелетаем на Внуковский.
   Во Внукове надели и подогнали парашюты, вещевые мешки, укрепили оружие и снова заняли места в самолете. "Дуглас" вырулил на бетонную дорожку, на какое-то время остановился, потом взревел моторами и начал разбег по взлетной полосе...
   Лунная ночь, летим низко, поэтому хорошо видны дома, деревья. Летим уже часа два, а то и три. Под нами извилистая, со множеством рукавов и островов река Березина. Когда река осталась позади, раздалась команда: "Приготовиться!" Сопровождающий нас инструктор парашютного дела цепляет карабины вытяжных фалов за скобы на бортах самолета. Люки открыты. Вспыхнули красные сигнальные лампы - это значит: "Пошел!" Один за другим бросаемся головой вниз. Грузовые мешки должны скинуть со второго захода, когда мы будем уже на земле. Задумано правильно: не понадобится их долго искать, они будут падать у нас на виду. Высота небольшая, но внизу туман. Парашюты моих товарищей рядом. Ближе всех Лева Никольский. Кричу ему, чтобы свел ноги вместе и подогнул в коленях вижу, понял.
   Подо мной не то лес, не то кустарник - разобраться так и не успел, плюхнулся в какое-то полувысохшее болото. На земле тихо, спокойно, война бушует где-то очень далеко от нас. Собрались быстро, так как приземлились кучно и никто не получил повреждений. Грузовые мешки, мерно раскачиваясь, приближались к земле Приняли их почти на руки, выволокли на сухое место.
   Светает. Поют соловьи. Ни пения петухов, ни собачьего лая не слышно, значит, поблизости нет ни деревни, ни хутора, место глухое и, видимо, безопасное. Тем не менее Шарый предложил побыстрее извлечь из грузовых контейнеров самое необходимое - прежде всего питание к радиостанции и боеприпасы. Наши вещевые мешки потяжелели...
   Парашюты и оставшийся груз тщательно спрятали з разных местах, замаскировали. Теперь можно бы и отдохнуть немного, да не дают покоя комары, которых в горячке первых минут приземления мы не замечали. Надо разводить костер. Что ж, заодно обсушимся и позавтракаем - обстановка в самом деле позволяет немного расслабиться.
   Саша Стенин подает голос:
   - Айда по дрова!
   Набираем хворост, Саша разжигает костер, это он умеет делать в любом месте, в любую погоду. Костер разгорается все жарче и жарче. Первым делом разуваемся, сушим сапоги, портянки. В походе сухие, правильно замотанные портянки - большое дело. Многому нас обучили во время подготовки: владению личным оружием, минированию, парашютным прыжкам, а тут выяснилось, что чуть ли не половина не умеет обращаться с портянками. Саша Стенин и Вася Смирнов показывают, как это нужно делать.
   Поднимается солнце, туман рассеивается, становится теплее. Леня Садовик, раньше всех успевший обсушиться и переобуться, тихо напевает: "Садо, садо, садо виноградо..." - и начинает приплясывать. Этот парень во всем похож на цыгана: смуглый, горбоносый, кудрявый, большой знаток и любитель цыганской песни. Всегда веселый и жизнерадостный, он умел скрашивать нашу нелегкую жизнь и вскоре стал всеобщим любимцем.
   На костре в котелках сварили крепкий чай, поели сухарей с салом и двинулись в далекий путь на север, в район действия, под Осиповичи. Возле деревни Брожи пересекли железную дорогу Бобруйск-Рабкор и решили устроить привал.
   Время - двенадцать часов. Пора выходить на связь. Зализняк шифрует короткий текст радиограммы, Смирнов тем временем с помощью Стенина натягивает антенну. В эфир летят точки, тире, точки: "Приземлились благополучно. Двигаемся в район действия".
   Отвечают: "Поздравляю с благополучным прибытием. Желаю успехов в боевой деятельности. Хозяин". Зализняк работает на ключе и записывает удивительно быстро и четко. Надежный радист.
   Все хорошо. И погода теплая, и день солнечный, и дорога сухая, песчаная в сосновом бору. Вот только комары по-прежнему не дают покоя. От их бесчисленных укусов особенно страдают девчата. Идем по заброшенной лесной дороге. Неожиданно впереди, метрах в ста от нас, на дорогу вышли двое неизвестных. На плечах винтовки, за спиной вещевые мешки, одеты в гражданское. Шарый громко окликнул их, приказал остановиться. Но где там! Завидев нас, они пустились бежать. Шарый дал из автомата короткую очередь и еще раз предложил им остановиться. Но те уже скрылись в гуще леса.
   - Чего не стреляли по ним? - спросил Шарого Лева Никольский.
   - А если это партизаны?
   Спустя несколько месяцев, мы узнали, что эти двое были Виктор Калядчик и Костя Сысой. Они не числились ни в каком партизанском отряде, но с самого начала немецкой оккупации ушли в лес, раздобыли оружие, взрывчатку и занимались диверсиями самостоятельно. Встретившись с нами еще раз, ребята попросились в нашу группу, и мы их приняли.
   Двигаясь напрямик по компасу, к вечеру вышли к какой-то деревне. Это был первый населенный пункт на нашем пути. Приняли решение зайти в селение, чтобы точнее сориентироваться и узнать, какая обстановка в немецком тылу.
   Остановились в лесу, недалеко от деревни. Отдохнули, а ночью несколько человек, в том числе и я, во главе с Шарым отправились в разведку. Командир осторожно постучал в окно крайней хаты. Загремели запоры, и на пороге появился хозяин. На наш вопрос, нет ли в деревне немцев, он ответил, что в деревне ни немцев, ни полицаев сейчас нет. Деревня называется Макаровка. Ближайшие немецкие гарнизоны стоят в Глуше и в Богушевке. Наведываются сюда немцы довольно часто. Бывают и так называемые "добровольцы" из батальонов "Днепр" и "Березина".
   - Что еще за "добровольцы"? - спросил Шарый.
   - Ну, их так называют фрицы. Конечно, немногие из наших по доброй воле пошли на службу к гитлеровцам: у военнопленных ведь незавидная участь голодная смерть, расстрел или вот эти батальоны.
   - Какое у них настроение?
   - Настоящих врагов Советской власти среди них очень мало, при удобном случае, уверен, многие перейдут к партизанам.
   Мы поблагодарили хозяина за эти сведения и, предупредив, чтобы он не болтал о нашем появлении, ушли в лес, к своим.
   Товарищи наши немножко отдохнули, можно было двигаться дальше. Имея сведения о немецких гарнизонах, мы выбрали самое безопасное направление и снова двинулись в путь, ориентируясь по компасу. Не прошли и километра, как оказались в болоте - настоящем белорусском болоте, о котором до сих пор были только наслышаны. По колено в воде, а то и повыше шли всю ночь.
   Ох и вымотало нас это болото! Как только вышли на сухое место, сразу сбросили вещевые мешки и легли на землю, тяжело дыша и обливаясь потом. Опять надо было разжигать костер, раздеваться, сушить одежду и обувь.
   - Аида по дрова! - снова бросил клич Стенин. Несколько бойцов усталой походкой пошли вслед за ним и вскоре вернулись с хворостом. Стенин сделал небольшую горку из тонких сухих веток, поджег ее спичкой, и вот уже запылал большой жаркий костер... Бедные наши девчонки. Обе дрожат, губы посинели... Отходим в сторонку, даем им погреться и обсушиться первыми.
   Пантелей не может стянуть намокшие хромовые сапоги. Просит помочь Леву. Тот неумело берется за сапог и тянет на себя.
   - Да ты за пятку, за пятку, вот так, ну, давай, тяни сильнее...
   Пантелей, уперевшись руками в землю, вытянул ногу. Лева из всех сил тянет. Наконец сапог снимается, и Лева под хохот окружающих падает на спину. Ко всеобщему удовольствию вся эта процедура повторяется еще раз.
   Вдруг совсем близко раздаются детские голоса. Тихонько выходим на опушку леса! У костра сидят двое мальчишек и увлеченно разговаривают.
   - Эй, хлопцы, - окликает их Шарый, - идите сюда!
   Ребята встают и сначала с опаской, а затем с удивлением и радостью рассматривают нас, нашу военную форму, оружие.
   - Червона Армия пришла!
   - Нет ребята, мы выходим из окружения. Лица мальчиков тускнеют.
   - Ну, как живем? - спрашивает Шарый.
   - Якое там житье. Нема ничего, ни школы, ни кино, да и есть нечего, все бульба, да бульба.
   - Бульбу варим, бульбу парим, бульбу так едим, - подшучивает Пантелей.
   - Хотите? - предлагает один из ребят.
   Бойцы долго упрашивать себя не заставляют.
   Мальчишки дают каждому бойцу чуть обгорелые, горячие картофелины, и мы, перекатывая их с руки на руку, начинаем чистить. Кто-то вытаскивает из вещевого мешка маленький узелок с солью. Садимся у костра, обжигаясь, впервые пробуем белорусскую картошку. Вскоре она, благословенная, станет нашей основной, а порой и единственной пищей.
   - Ну, як, смачна? - спрашивают ребята.
   - Очень вкусная, - отвечаем дружно.
   Перекусив вместе с ребятами, мы снова отправились в путь. Ночью перешли Варшавское шоссе, углубились километров на десять в лес и устроили привал. Вечером снова двинулись в путь и третьего июня поздно вечером прибыли на место встречи с группой лейтенанта Морозова.