Страница:
— Но если вы понимаете постигшую вас трагедию, то не лучше ли всё-таки попытаться найти выход? — настаивал Трик-Трак.
Незнакомец в голубой феске убеждённо и твёрдо ответил:
— Мы будем ждать. Часы обязательно пойдут. Величайший никогда не ошибался, и мы ему верим.
И незнакомец в голубой феске учтиво поклонился, вежливо улыбнулся нам на прощанье и медленно зашагал дальше. Мы переглянулись, и каждый из нас вдруг подумал о счастье. И, наверное, каждый подумал по-разному, потому что Кошка Машка, первой нарушив молчание, задумчиво произнесла:
— Счастье — нелёгкая штука. Если его в себе отыскать трудно, то в других — и подавно. Величайший это знал, несомненно, но это не остановило его, и он построил всё-таки башню. Он, наверняка, сомневался, когда учил других.
— Я представляю счастье намного проще, — вздохнул Брадобрей. По-моему, счастье — это всегда и везде быть самим собой. Поэтому там, где есть принуждение, нет счастья.
А я ничего не сказал вслух, потому что подумал, что каждый из моих друзей по-своему прав и, наверное, нет и не может быть общего определения счастья, с которым бы согласились все. Для меня, например, понятие счастья неразрывно связано с удовлетворением от завершения работы, достижения цели. Но в одном печальный незнакомец в голубой феске был прав — счастье возможно для человека только среди людей. Человек рождается, чтобы жить среди людей и для людей. И, конечно, прав был Величайший, когда учил пришедших людей думать о каждом шаге во имя тех, которые ещё не пришли, но должны прийти обязательно. Но всё-таки почему же остановились городские часы? Если они действительно ходили тысячу лет, значит, дело было не в заводе, — на тысячу лет пружины не заведёшь! — а что-то остановило их, что-то случилось непредвиденное.
Мои размышления были прерваны Брадобреем, который рубанул ладонью воздух и решительно произнёс:
— Надо действовать, друзья! Я думаю, нужно проникнуть в башню, чтобы ты, Тик-Так, смог осмотреть и починить часы. Уверен, что с ними ты справишься в два счета.
— Но попасть в башню невозможно! — возразил я. — Горожане никогда не допустят этого!
— И всё-таки надо попробовать туда проникнуть! — настаивал Трик-Трак.
Мы сидели в парке на скамеечке и обсуждали с Трик-Траком, как можно помочь горожанам. Он предлагал множество планов, один фантастичнее другого, и каждый раз мне стоило большого труда убедить его в их нереальности. И только Кошка Машка со времени ухода незнакомца в голубой феске не проронила ни единого слова. Она сидела, задумчиво и рассеянно поглядывая по сторонам, но внимательный наблюдатель безошибочно мог бы заключить, что её взгляд все чаще и чаще задерживался на небольшом каменном домике, соседствующем с городской башней. И вдруг, в самый разгар наших споров, Кошка Машка загадочно произнесла:
— По-моему, мы скоро узнаем нечто интересное, касающееся входа в городскую башню.
Трик-Трак даже подпрыгнул от неожиданности, а я с любопытством взглянул на Кошку Машку. О-о, она умела удивлять даже хорошо знавших её друзей. И особенно повышало доверие к её словам то обстоятельство, что Кошка Машка почти никогда не ошибалась.
— Посмотрите вот на этот домик с верандой, — спокойно пояснила она. — Пока вы спорили, я насчитала целых тринадцать мышей. пролезших вон в то маленькое окошко у самой земли, которое уходит в подвал домика.
— Ну и что? — недоуменно спросил Трик-Трак. — Мало ли мышей бегает по городской площади, которая, судя по всему, в воскресные дни служит местом базара?
— Ты прав, Трик-Трак, но невнимателен. Это не совсем обычные мыши. Я бы сказала, что это очень трудолюбивые мыши, даже необычайно трудолюбивые мыши. Они все что-то несут в эту дыру. А вот что именно — мы сейчас попробуем узнать. И Кошка Машка неслышно соскользнула с лавки и исчезла в траве парковых клумб. Мы с интересом ожидали, что произойдёт дальше. Вот Кошка Машка мелькнула раза два в траве, пересекла площадь, обегая прохожих, и, ловко вскочив на завалинку дома с верандой, пробежала по ней к подвальному окну. Спрятавшись за водосточной трубой, она притаилась прямо над окошком. Издали могло показаться, что кошка просто села на завалинку погреться на солнышке — такой у неё был безмятежный и скучающий вид.
Прошло совсем немного времени, и мы увидели, как Кошка Машка метнулась вдруг вниз, схватила зубами мышь и со всех ног кинулась к нам. Ещё через секунду она положила полузадушенную мышь у своих ног и, шевельнув её лапой, свирепо зашипела:
— А ну, отвечай, негодница, куда ты несла эту корочку?
— Я… я… — лепетала мышь, — …поиграть… деткам…
— А-а-а! Так у тебя есть ещё и детки, — пропела Кошка Машка, и в глазах её запрыгали недобрые огоньки. — Ты даже не представляешь, как это хорошо.
— П-п-почему? — пискнула мышка.
— Потому, что они станут сиротками, если ты не перестанешь лгать мне, негодница. Уж что-то слишком заботливы родители у маленьких мышек, живущих в этом домике! А ну, говори сейчас же, кому и куда несла ты корочку?
— Я… я… я не могу сказать! Это большая тайна, — отчаянно пискнула мышь.
— Вот я и хочу узнать, насколько она большая, — мурлыкнула Кошка Машка и, схватив мышь зубами, свирепо встряхнула ее: — Говори, иначе будет поздно, — прошипела она. — Ведь у меня нет в животе ушей.
— Ой-ой-ой! Я скажу… скажу… только отпустите меня…
— Я тебя слушаю, — Кошка Машка слегка разжала зубы.
— Я несу корочку нашему повелителю, человеку, который сидит в башне. Все мыши городской площади приносят ему еду.
— Я так и думала, что туда есть ход, — удовлетворенно мурлыкнула Кошка Машка и ещё раз основательно тряхнула мышь.
— Говори, как человек попадает в башню?
— Ой, не жмите так сильно, а то мне очень больно, — пропищала жалобно мышь и добавила: — Он туда не ходит, он туда попал очень, очень давно. Но подземный ход остался. Он начинается из подвала домика, у которого вы меня схватили. В подвале стоит бочка с тряпками, которые прикрывают ход в подземелье. Он начинается от дна бочки и ведёт в городскую башню. Пожалуйста, отпустите меня, я всё сказала!
— Ну, зачем же так торопиться, нам всё равно по пути. Ведь должна я убедиться, что ты не обманула меня, негодница. Я, так и быть, сама донесу тебя до подвала и взгляну на эту чудесную бочку своими глазами. А после этого посмотрим, что с тобой делать… — сказала Кошка Машка и сделала нам знак, чтобы мы следовали за ней. Затем, покрепче ухватив мышь, она снова пересекла площадь и скрылась в окошке подвала.
С трудом сдерживая желание пуститься бегом вслед за Кошкой Машкой, мы степенно, чтобы не возбуждать подозрение горожан поднялись и неторопливой походкой направились к домику с верандой. Подойдя к входной двери, мы увидели прибитую к ней табличку: «Профессор Фуул. Точная наука. Входить без стука».
Повинуясь указанию, Трик-Трак тихонько толкнул дверь, и она послушно открылась. Войдя, мы оказались в прихожей. Небольшая лестница привела нас в комнаты профессора, которые были завалены чертежами, картами и книгами. Здесь же находились микроскоп и ещё какие-то приборы неизвестного нам назначения. На всех предметах, находящихся в комнатах, лежал толстый слой пыли. Было видно, что к профессору никто не приходит уже долгие годы. Осмотрев комнаты и убедившись, что в них никого нет, мы вновь спустились по лестнице в прихожую и здесь, справа от лестницы, обнаружили небольшую и малозаметную дверцу, ведущую в чулан. Из чулана, в котором стояли лопаты, корзины и бесчисленное количество пустых цветочных горшков, начинался вход в погреб, прикрытый деревянным люком. Осторожно ступая между горшками, чтобы не разбить их и не наделать шума, мы прошли к люку и с трудом подняли его. В лицо нам ударил сырой воздух, смешанный с едким мышиным запахом. И прямо на нас с верхней ступеньки, приставленной к краю люка лестницы, смотрела, щуря свои прекрасные золотисто-зелёные глаза, Кошка Машка.
— Мышка сказала правду. Подземный ход существует. Спускайтесь за мной, — мурлыкнула она и спрыгнула куда-то вниз, в темноту.
Мы с Трик-Траком спустились в погреб и постояли некоторое время, пока наши глаза не привыкли к темноте. Здесь также находилось очень много цветочных горшков и стояло несколько бочек. Все они были наполнены землёй, и лишь в одной из них находились тряпьё, рукавицы и фартуки. Дно бочки вынималось, открывая вход в подземелье. Засветив фонарь «летучая мышь», который валялся у бочки, мы осторожно протиснулись в узкое отверстие днища и по каменным ступенькам спустились в подземный ход. Свет «летучей мыши» выхватил из кромешной тьмы довольно тесный проход, в котором можно было передвигаться только согнувшись. Пол и стены подземного хода были выложены кирпичом.
— Везёт мне на подземелья, — вздохнул Трик-Трак и шагнув вперёд.
— Везёт или не везёт — это мы скоро узнаем, — уточнила Кошка Машка, следуя за Трик-Траком. Шествие замыкал я.
Ход шёл, слегка изгибаясь влево, сначала с уклоном вниз, пошёл ровно, но спустя метров тридцать довольно круто взял вверх.
Пройдя ещё метров двадцать, мы упёрлись в люк, который без труда открыли. В глаза ударил яркий солнечный свет, и мы некоторое время, ослеплённые, стояли неподвижно. Наконец, зрение вернулось к нам, и мы смогли убедиться, что находимся в городской башне. По внутренней стенке её винтом вверх уходила лестница с узорными перильцами из бронзы. Лестница заканчивалась площадкой, прикрытой куполом в форме полусферы, в которую был вмонтирован циферблат часов. Половина купола была чёрной и не пропускала света, другая половина была прозрачной.
Мы стояли среди отбросов и нечистот, которые, очевидно, падали на дно башни откуда-то сверху. Под ногами у нас сновали сотни мышей. С испуганным писком они разбегались в разные стороны, как только замечали Кошку Машку. Можно было заметить, что мыши образовали два встречных потока — один, со съестными припасами, двигался вверх по одному краю лестницы, а второй по другому краю спускался вниз уже без припасов и, распадаясь, исчезал в многочисленных ходах, прорытых мышами под фундаментом городской башни. Мы ещё некоторое время постояли, разглядывая внутреннее устройство башни, пока, наконец, нетерпеливый голос Трик-Трака не призвал нас к действию:
— Вперёд, друзья, мы почти у цели!
И мы двинулись гуськом по ступенькам вверх. Пройдя пять витков лестницы, мы очутились перед небольшой дверью, закрывающей вход на площадку. На двери была вырезана надпись: «Не входить». Трик-Трак толкнул дверь, и мы вошли. Картина, открывшаяся нашим глазам, останется для меня навсегда самым ярким воспоминанием моей жизни, и я не в силах подыскать достаточно сильных слов, чтобы описать её правдиво.
Комната, в которую мы попали, была невелика. Одну стену её занимал гигантский механизм городских часов, состоящий из многочисленных шестерен, маятников и передаточных механизмов. Вторая же стена комнаты служила одновременно креплением для огромных реторт размером с молочную цистерну, бесчисленных стеклянных трубок и сложных узлов, напоминающих перегонный аппарат химической лаборатории; системы зеркал, направляющих свет на фокусирующие линзы, величиной с таз для мытья детей дошкольного возраста. Третьей стены не было — свесившись с края комнаты вниз, можно было любоваться отбросами, лежащими на дне башни. В четвёртой стене имелась дверь, через которую мы вошли.
Но самым странным и самым потрясающим были не детали этой необычной комнаты. Самым неожиданным и ошеломляющим было то, что на полу её спокойно сидел старый человек в лохмотьях. Он невозмутимо рылся в горке съестных отбросов, которую непрерывно пополнял двигавшийся мимо мышиный поток. Мышки почтительно складывали эти более чем скромные дары площадей, улиц и базаров большого мира и поспешно убегали. Длиннейшая борода человека тянулась от его подбородка к механизму городских часов, исчезая в шестернях и колёсах. С первого взгляда было ясно, что, заклинив ходовой механизм, борода намертво застряла в часах, удерживая её обладателя точно на привязи. Первой опомнилась Кошка Машка.
— Профессор Фуул, если не ошибаюсь? — осведомилась она медовым голосом.
— Вы необычайно проницательны для такой милой кошечки, — весело ответил старик и, быстро поднявшись, поклонился. — Профессор Фуул к вашим услугам, сударыня.
Потом он выпрямился и, обратившись в нашу сторону, сказал с улыбкой:
— Неужели благоверные горожане осмелились нарушить заповедь Величайшего и разобрали вход в башню?
— Нет, профессор Фуул, — ответил я. — Просто мы проникли сюда через подземный ход, сооружённый вами.
— Остроумно, весьма остроумно, — одобрительно произнёс старый профессор. — Как же вы отыскали ход?
— Представьте себе, довольно просто. Нас привели сюда выдрессированные вами мыши. Немного наблюдательности и предприимчивости — и мы отыскали вас.
— Действительно, просто до смешного! — радостно воскликнул профессор Фуул. — Положительно, наш народ заметно поумнел за последние двадцать лет!
— Возможно, вы и правы, профессор Фуул, — мягко заметила Кошка Машка, — но мы чужестранцы.
— А-а-а! — глаза профессора Фуула просияли. — Тогда всё остаётся на своих местах. — И он радостно и возбуждённо потер руки.
— Если я не ошибаюсь, — спросил я, обращаясь к старому профессору, — вы уже двадцать лет находитесь в этой башне?
— Ровно двадцать, сударь. Двадцать лет назад ваш покорный слуга, сгорая от любопытства, попал, наконец, в эту башню, пытаясь проникнуть в тайну вечной работы часов. И когда я наклонился, чтобы получше рассмотреть их механизм, моя борода, тогда ещё не слишком длинная и едва доходящая мне до колен, попала в поворачивающуюся шестерню. Почувствовав грозящую мне опасность, я, рванулся, но, увы, было поздно. Напрасно я тянул свою бороду к себе, проклятые колёса часов подтягивали меня все ближе и ближе к работающему механизму. Признаться, я думал, что уже погиб, и даже перестал сопротивляться, представив, какой ужасной смерти я обрёк себя из-за простой небрежности. Но вдруг часы скрипнули и остановились, запутавшись в моей бороде. С тех пор я сделался их узником…
— Чёрт возьми! — вскричал Трик-Трак. — Но мы вам поможем!
— Не думаю, мой друг, не думаю. Вряд ли вам удастся освободить мою бороду. Хотя теоретически такую маловероятную ситуацию допустить можно.
— Но, дорогой профессор Фуул, если нельзя освободить вашу бороду, то я могу освободить вас от бороды! Бороды — это моя специальность! Ведь я — брадобрей! — И, не мешкая ни секунды Трик-Трак выхватил ножницы и, подбежав к профессору, одним махом отхватил ему бороду.
Далее произошла душераздирающая по эмоциональному накалу сцена, участниками которой были профессор Фуул и наш Трик-Трак. Старый профессор упал на грудь нашего мужественного друга и залил её слезами благодарности.
— О, мой избавитель! Клянусь бородой, стоило двадцать лет просидеть на цепи, чтобы дожить до такого часа! О, правый край моего сердца! О, лучший из благороднейшей профессии на земле! «О…» и так далее и тому подобное. Через полчаса оба, профессор Фуул и Трик-Трак, обессиленные и счастливые, сели, обнявшись, да самую верхнюю ступеньку башенной лестницы, и старый учёный поведал нам историю своей жизни. Вот она.
— Но, дорогой профессор, почему вы не рассказали нам самого важного — удалось ли вам проникнуть в тайну вечного движения часов?
— Ха-ха-ха! — вдруг залился смехом профессор. — Я совсем забыл об этом пустяке. В тайну часов, сударыня, я проник сразу же, как только их рассмотрел, но дело в том, что она не имела ничего общего с идеей вечного двигателя. Ха-ха-ха! Никакой тайны вечного движения не существовало! Я был наказан за то, что усомнился в незыблемых законах термодинамики. Поделом мне, поделом! Ха-ха-ха! Между прочим, принцип работы механизма часов оказался примитивным до смешного. Двигателем является солнечная энергия. Колба со ртутью нагревается солнцем, и ртуть, испаряясь, поднимается в конденсирующий резервуар, расположенный в тени. Ночью при охлаждении пары ртути снова превращаются в жидкость, и эта сконденсированная ртуть попадает в другую колбу, расположенную выше первой. Поднятая ртуть стекает затем вниз порциями через точные промежутки времени, и каждая порция, попадая на чашку весов, отклоняет их плечо на постоянную величину в сторону. А рычаг другим плечом соединен с приводом обычного часового механизма, вращающего стрелки. Не правда ли, просто? И даже не гениально.
Гениально было другое, а именно — требование Величайшего проверять время всех часов в стране по единственным часам на городской башне. Так был решен психологически труднейший вопрос объединения людей единым временем, независимым от воли бесчисленных обладателей всех остальных часов. Величайший знал, что прогресс неизбежно приведёт к усовершенствованию конструкции часов и люди пожелают улучшить механизм своих главных часов. А это означает, что на городские часы будут смотреть, как на вполне обыкновенные часы, одни из многих, существующих в стране. Но Величайший хотел заставить людей видеть в главных часах большее, чем в них заложено. И он запретил входить в башню и тем самым добился своего. Десять веков людей связывал общий распорядок, и одно и то же время руководило их жизнью и деятельностью…
— Увы, профессор Фуул, за двадцать лет, которые вы провели здесь, произошло то, чего так боялся Величайший. Люди утратили общность времени, и каждый отсчитывает время от своих желаний. Поэтому время их уже не объединяет, а разъединяет, — вмешался я
Профессор Фуул серьёзно взглянул на нас и спросил:
— Что же делать, друзья мои?
— Действовать, конечно! Надо действовать! Надо запустить городские часы! — горячо воскликнул Трик-Трак.
— И это сделаешь ты, Тик-Так, — спокойно и твёрдо сказала обращаясь ко мне, Кошка Машка, и все разом взглянули на меня с тревогой и надеждой.
— Хорошо, — согласился я. — Я думаю, что сумею запустить часы.
В эту торжественную минуту я подумал, что Величайший был воистину величайшим, ибо он знал, что только время объединяет разных людей, руководит их поступками и судит их. И Величайший сделал часы, чтобы сохранить главное условие общности людей. Остальное должны были сделать сами люди, в которых он верил. Они должны были понять друг друга, искать друг друга и находить друг в друге то разное, что каждый называет счастьем. И люди его страны, повинуясь могучему уму Величайшего, были счастливы, пока городские часы шли.
Мы стояли перед гигантским часовым механизмом, скованным бородой профессора Фуула, желавшего людям счастья и принесшего только горе. Отрезанная борода торчала из зубчатых колес, словно конский хвост. Мы стояли и думали, как освободить механизм часов от волос отрезанной бороды.
— Надо их поджечь, — предложил Трик-Трак и достал спички. Все брадобреи любят так поступать с остриженными волосами своих клиентов.
Посоветовавшись, мы решили, что Трик-Трак прав, и профессор Фуул торжественно поджёг кусочек застрявшей в часах бороды. Огонёк, весело потрескивая, побежал вдоль неё и скрылся внутри часового механизма. Запахло палёными волосами, и на мгновение мне показалось, что часы вздрогнули и великое напряжение, сковавшее их механизм, исчезло. И тогда я принялся за дело. Мне хватило нескольких минут, чтобы убедиться в изумительной простоте их устройства. Ещё десять минут пошло на то, чтобы освободить от ржавчины рычажок весов, выполняющих роль маятника, и смазать его машинным маслом, которое оказалось припасённым ещё со времен Величайшего. И когда я убедился, что падающая ртуть снова отклоняет плечо до заданной отметки, то понял, что часы исправлены и могут быть немедленно пущены.
Незнакомец в голубой феске убеждённо и твёрдо ответил:
— Мы будем ждать. Часы обязательно пойдут. Величайший никогда не ошибался, и мы ему верим.
И незнакомец в голубой феске учтиво поклонился, вежливо улыбнулся нам на прощанье и медленно зашагал дальше. Мы переглянулись, и каждый из нас вдруг подумал о счастье. И, наверное, каждый подумал по-разному, потому что Кошка Машка, первой нарушив молчание, задумчиво произнесла:
— Счастье — нелёгкая штука. Если его в себе отыскать трудно, то в других — и подавно. Величайший это знал, несомненно, но это не остановило его, и он построил всё-таки башню. Он, наверняка, сомневался, когда учил других.
— Я представляю счастье намного проще, — вздохнул Брадобрей. По-моему, счастье — это всегда и везде быть самим собой. Поэтому там, где есть принуждение, нет счастья.
А я ничего не сказал вслух, потому что подумал, что каждый из моих друзей по-своему прав и, наверное, нет и не может быть общего определения счастья, с которым бы согласились все. Для меня, например, понятие счастья неразрывно связано с удовлетворением от завершения работы, достижения цели. Но в одном печальный незнакомец в голубой феске был прав — счастье возможно для человека только среди людей. Человек рождается, чтобы жить среди людей и для людей. И, конечно, прав был Величайший, когда учил пришедших людей думать о каждом шаге во имя тех, которые ещё не пришли, но должны прийти обязательно. Но всё-таки почему же остановились городские часы? Если они действительно ходили тысячу лет, значит, дело было не в заводе, — на тысячу лет пружины не заведёшь! — а что-то остановило их, что-то случилось непредвиденное.
Мои размышления были прерваны Брадобреем, который рубанул ладонью воздух и решительно произнёс:
— Надо действовать, друзья! Я думаю, нужно проникнуть в башню, чтобы ты, Тик-Так, смог осмотреть и починить часы. Уверен, что с ними ты справишься в два счета.
— Но попасть в башню невозможно! — возразил я. — Горожане никогда не допустят этого!
— И всё-таки надо попробовать туда проникнуть! — настаивал Трик-Трак.
Мы сидели в парке на скамеечке и обсуждали с Трик-Траком, как можно помочь горожанам. Он предлагал множество планов, один фантастичнее другого, и каждый раз мне стоило большого труда убедить его в их нереальности. И только Кошка Машка со времени ухода незнакомца в голубой феске не проронила ни единого слова. Она сидела, задумчиво и рассеянно поглядывая по сторонам, но внимательный наблюдатель безошибочно мог бы заключить, что её взгляд все чаще и чаще задерживался на небольшом каменном домике, соседствующем с городской башней. И вдруг, в самый разгар наших споров, Кошка Машка загадочно произнесла:
— По-моему, мы скоро узнаем нечто интересное, касающееся входа в городскую башню.
Трик-Трак даже подпрыгнул от неожиданности, а я с любопытством взглянул на Кошку Машку. О-о, она умела удивлять даже хорошо знавших её друзей. И особенно повышало доверие к её словам то обстоятельство, что Кошка Машка почти никогда не ошибалась.
— Посмотрите вот на этот домик с верандой, — спокойно пояснила она. — Пока вы спорили, я насчитала целых тринадцать мышей. пролезших вон в то маленькое окошко у самой земли, которое уходит в подвал домика.
— Ну и что? — недоуменно спросил Трик-Трак. — Мало ли мышей бегает по городской площади, которая, судя по всему, в воскресные дни служит местом базара?
— Ты прав, Трик-Трак, но невнимателен. Это не совсем обычные мыши. Я бы сказала, что это очень трудолюбивые мыши, даже необычайно трудолюбивые мыши. Они все что-то несут в эту дыру. А вот что именно — мы сейчас попробуем узнать. И Кошка Машка неслышно соскользнула с лавки и исчезла в траве парковых клумб. Мы с интересом ожидали, что произойдёт дальше. Вот Кошка Машка мелькнула раза два в траве, пересекла площадь, обегая прохожих, и, ловко вскочив на завалинку дома с верандой, пробежала по ней к подвальному окну. Спрятавшись за водосточной трубой, она притаилась прямо над окошком. Издали могло показаться, что кошка просто села на завалинку погреться на солнышке — такой у неё был безмятежный и скучающий вид.
Прошло совсем немного времени, и мы увидели, как Кошка Машка метнулась вдруг вниз, схватила зубами мышь и со всех ног кинулась к нам. Ещё через секунду она положила полузадушенную мышь у своих ног и, шевельнув её лапой, свирепо зашипела:
— А ну, отвечай, негодница, куда ты несла эту корочку?
— Я… я… — лепетала мышь, — …поиграть… деткам…
— А-а-а! Так у тебя есть ещё и детки, — пропела Кошка Машка, и в глазах её запрыгали недобрые огоньки. — Ты даже не представляешь, как это хорошо.
— П-п-почему? — пискнула мышка.
— Потому, что они станут сиротками, если ты не перестанешь лгать мне, негодница. Уж что-то слишком заботливы родители у маленьких мышек, живущих в этом домике! А ну, говори сейчас же, кому и куда несла ты корочку?
— Я… я… я не могу сказать! Это большая тайна, — отчаянно пискнула мышь.
— Вот я и хочу узнать, насколько она большая, — мурлыкнула Кошка Машка и, схватив мышь зубами, свирепо встряхнула ее: — Говори, иначе будет поздно, — прошипела она. — Ведь у меня нет в животе ушей.
— Ой-ой-ой! Я скажу… скажу… только отпустите меня…
— Я тебя слушаю, — Кошка Машка слегка разжала зубы.
— Я несу корочку нашему повелителю, человеку, который сидит в башне. Все мыши городской площади приносят ему еду.
— Я так и думала, что туда есть ход, — удовлетворенно мурлыкнула Кошка Машка и ещё раз основательно тряхнула мышь.
— Говори, как человек попадает в башню?
— Ой, не жмите так сильно, а то мне очень больно, — пропищала жалобно мышь и добавила: — Он туда не ходит, он туда попал очень, очень давно. Но подземный ход остался. Он начинается из подвала домика, у которого вы меня схватили. В подвале стоит бочка с тряпками, которые прикрывают ход в подземелье. Он начинается от дна бочки и ведёт в городскую башню. Пожалуйста, отпустите меня, я всё сказала!
— Ну, зачем же так торопиться, нам всё равно по пути. Ведь должна я убедиться, что ты не обманула меня, негодница. Я, так и быть, сама донесу тебя до подвала и взгляну на эту чудесную бочку своими глазами. А после этого посмотрим, что с тобой делать… — сказала Кошка Машка и сделала нам знак, чтобы мы следовали за ней. Затем, покрепче ухватив мышь, она снова пересекла площадь и скрылась в окошке подвала.
С трудом сдерживая желание пуститься бегом вслед за Кошкой Машкой, мы степенно, чтобы не возбуждать подозрение горожан поднялись и неторопливой походкой направились к домику с верандой. Подойдя к входной двери, мы увидели прибитую к ней табличку: «Профессор Фуул. Точная наука. Входить без стука».
Повинуясь указанию, Трик-Трак тихонько толкнул дверь, и она послушно открылась. Войдя, мы оказались в прихожей. Небольшая лестница привела нас в комнаты профессора, которые были завалены чертежами, картами и книгами. Здесь же находились микроскоп и ещё какие-то приборы неизвестного нам назначения. На всех предметах, находящихся в комнатах, лежал толстый слой пыли. Было видно, что к профессору никто не приходит уже долгие годы. Осмотрев комнаты и убедившись, что в них никого нет, мы вновь спустились по лестнице в прихожую и здесь, справа от лестницы, обнаружили небольшую и малозаметную дверцу, ведущую в чулан. Из чулана, в котором стояли лопаты, корзины и бесчисленное количество пустых цветочных горшков, начинался вход в погреб, прикрытый деревянным люком. Осторожно ступая между горшками, чтобы не разбить их и не наделать шума, мы прошли к люку и с трудом подняли его. В лицо нам ударил сырой воздух, смешанный с едким мышиным запахом. И прямо на нас с верхней ступеньки, приставленной к краю люка лестницы, смотрела, щуря свои прекрасные золотисто-зелёные глаза, Кошка Машка.
— Мышка сказала правду. Подземный ход существует. Спускайтесь за мной, — мурлыкнула она и спрыгнула куда-то вниз, в темноту.
Мы с Трик-Траком спустились в погреб и постояли некоторое время, пока наши глаза не привыкли к темноте. Здесь также находилось очень много цветочных горшков и стояло несколько бочек. Все они были наполнены землёй, и лишь в одной из них находились тряпьё, рукавицы и фартуки. Дно бочки вынималось, открывая вход в подземелье. Засветив фонарь «летучая мышь», который валялся у бочки, мы осторожно протиснулись в узкое отверстие днища и по каменным ступенькам спустились в подземный ход. Свет «летучей мыши» выхватил из кромешной тьмы довольно тесный проход, в котором можно было передвигаться только согнувшись. Пол и стены подземного хода были выложены кирпичом.
— Везёт мне на подземелья, — вздохнул Трик-Трак и шагнув вперёд.
— Везёт или не везёт — это мы скоро узнаем, — уточнила Кошка Машка, следуя за Трик-Траком. Шествие замыкал я.
Ход шёл, слегка изгибаясь влево, сначала с уклоном вниз, пошёл ровно, но спустя метров тридцать довольно круто взял вверх.
Пройдя ещё метров двадцать, мы упёрлись в люк, который без труда открыли. В глаза ударил яркий солнечный свет, и мы некоторое время, ослеплённые, стояли неподвижно. Наконец, зрение вернулось к нам, и мы смогли убедиться, что находимся в городской башне. По внутренней стенке её винтом вверх уходила лестница с узорными перильцами из бронзы. Лестница заканчивалась площадкой, прикрытой куполом в форме полусферы, в которую был вмонтирован циферблат часов. Половина купола была чёрной и не пропускала света, другая половина была прозрачной.
Мы стояли среди отбросов и нечистот, которые, очевидно, падали на дно башни откуда-то сверху. Под ногами у нас сновали сотни мышей. С испуганным писком они разбегались в разные стороны, как только замечали Кошку Машку. Можно было заметить, что мыши образовали два встречных потока — один, со съестными припасами, двигался вверх по одному краю лестницы, а второй по другому краю спускался вниз уже без припасов и, распадаясь, исчезал в многочисленных ходах, прорытых мышами под фундаментом городской башни. Мы ещё некоторое время постояли, разглядывая внутреннее устройство башни, пока, наконец, нетерпеливый голос Трик-Трака не призвал нас к действию:
— Вперёд, друзья, мы почти у цели!
И мы двинулись гуськом по ступенькам вверх. Пройдя пять витков лестницы, мы очутились перед небольшой дверью, закрывающей вход на площадку. На двери была вырезана надпись: «Не входить». Трик-Трак толкнул дверь, и мы вошли. Картина, открывшаяся нашим глазам, останется для меня навсегда самым ярким воспоминанием моей жизни, и я не в силах подыскать достаточно сильных слов, чтобы описать её правдиво.
Комната, в которую мы попали, была невелика. Одну стену её занимал гигантский механизм городских часов, состоящий из многочисленных шестерен, маятников и передаточных механизмов. Вторая же стена комнаты служила одновременно креплением для огромных реторт размером с молочную цистерну, бесчисленных стеклянных трубок и сложных узлов, напоминающих перегонный аппарат химической лаборатории; системы зеркал, направляющих свет на фокусирующие линзы, величиной с таз для мытья детей дошкольного возраста. Третьей стены не было — свесившись с края комнаты вниз, можно было любоваться отбросами, лежащими на дне башни. В четвёртой стене имелась дверь, через которую мы вошли.
Но самым странным и самым потрясающим были не детали этой необычной комнаты. Самым неожиданным и ошеломляющим было то, что на полу её спокойно сидел старый человек в лохмотьях. Он невозмутимо рылся в горке съестных отбросов, которую непрерывно пополнял двигавшийся мимо мышиный поток. Мышки почтительно складывали эти более чем скромные дары площадей, улиц и базаров большого мира и поспешно убегали. Длиннейшая борода человека тянулась от его подбородка к механизму городских часов, исчезая в шестернях и колёсах. С первого взгляда было ясно, что, заклинив ходовой механизм, борода намертво застряла в часах, удерживая её обладателя точно на привязи. Первой опомнилась Кошка Машка.
— Профессор Фуул, если не ошибаюсь? — осведомилась она медовым голосом.
— Вы необычайно проницательны для такой милой кошечки, — весело ответил старик и, быстро поднявшись, поклонился. — Профессор Фуул к вашим услугам, сударыня.
Потом он выпрямился и, обратившись в нашу сторону, сказал с улыбкой:
— Неужели благоверные горожане осмелились нарушить заповедь Величайшего и разобрали вход в башню?
— Нет, профессор Фуул, — ответил я. — Просто мы проникли сюда через подземный ход, сооружённый вами.
— Остроумно, весьма остроумно, — одобрительно произнёс старый профессор. — Как же вы отыскали ход?
— Представьте себе, довольно просто. Нас привели сюда выдрессированные вами мыши. Немного наблюдательности и предприимчивости — и мы отыскали вас.
— Действительно, просто до смешного! — радостно воскликнул профессор Фуул. — Положительно, наш народ заметно поумнел за последние двадцать лет!
— Возможно, вы и правы, профессор Фуул, — мягко заметила Кошка Машка, — но мы чужестранцы.
— А-а-а! — глаза профессора Фуула просияли. — Тогда всё остаётся на своих местах. — И он радостно и возбуждённо потер руки.
— Если я не ошибаюсь, — спросил я, обращаясь к старому профессору, — вы уже двадцать лет находитесь в этой башне?
— Ровно двадцать, сударь. Двадцать лет назад ваш покорный слуга, сгорая от любопытства, попал, наконец, в эту башню, пытаясь проникнуть в тайну вечной работы часов. И когда я наклонился, чтобы получше рассмотреть их механизм, моя борода, тогда ещё не слишком длинная и едва доходящая мне до колен, попала в поворачивающуюся шестерню. Почувствовав грозящую мне опасность, я, рванулся, но, увы, было поздно. Напрасно я тянул свою бороду к себе, проклятые колёса часов подтягивали меня все ближе и ближе к работающему механизму. Признаться, я думал, что уже погиб, и даже перестал сопротивляться, представив, какой ужасной смерти я обрёк себя из-за простой небрежности. Но вдруг часы скрипнули и остановились, запутавшись в моей бороде. С тех пор я сделался их узником…
— Чёрт возьми! — вскричал Трик-Трак. — Но мы вам поможем!
— Не думаю, мой друг, не думаю. Вряд ли вам удастся освободить мою бороду. Хотя теоретически такую маловероятную ситуацию допустить можно.
— Но, дорогой профессор Фуул, если нельзя освободить вашу бороду, то я могу освободить вас от бороды! Бороды — это моя специальность! Ведь я — брадобрей! — И, не мешкая ни секунды Трик-Трак выхватил ножницы и, подбежав к профессору, одним махом отхватил ему бороду.
Далее произошла душераздирающая по эмоциональному накалу сцена, участниками которой были профессор Фуул и наш Трик-Трак. Старый профессор упал на грудь нашего мужественного друга и залил её слезами благодарности.
— О, мой избавитель! Клянусь бородой, стоило двадцать лет просидеть на цепи, чтобы дожить до такого часа! О, правый край моего сердца! О, лучший из благороднейшей профессии на земле! «О…» и так далее и тому подобное. Через полчаса оба, профессор Фуул и Трик-Трак, обессиленные и счастливые, сели, обнявшись, да самую верхнюю ступеньку башенной лестницы, и старый учёный поведал нам историю своей жизни. Вот она.
Этими словами профессор Фуул закончил рассказ о своей жизни. Надо ли говорить, что мы выслушали историю старого профессора с величайшим вниманием и интересом. Когда он замолчал, Кошка Машка с удивлением сказала:ИСТОРИЯ ПРОФЕССОРА ФУУЛА, РАССКАЗАННАЯ ИМ САМИМ
— Я родился в доме, с которым вы уже познакомились. Это самый близкий дом к городской башне, и поэтому из всех жителей города я живу ближе всех к чуду, которым по праву гордится народ моей страны. Разумеется, я имею в виду городские часы, сделанные Величайшим. Ещё в детстве я обнаружил в себе склонность к точным наукам, и в двадцать пять лет лучший университет страны утвердил меня в звании профессора. Но меня волновали не столько точные науки, сколько загадка вечного хода городских часов. Признаюсь, что и мои познания в точных науках были направлены на решение проблемы вечного движения. Целые ночи напролет я просиживал над учёными книгами, пока, наконец, не утвердился в мысли, что Величайший всё-таки придумал «перпетуум-мобиле» — вечный двигатель — и на его основе запустил часовой механизм.
Ах, мои друзья, хотя вы не имеете отношения к очень точным наукам, но и вам должно быть понятно, какие последствия для человечества имело бы создание вечного двигателя. Все законы термодинамики разлетаются при этом в прах. На земле воцаряется безмятежная картина всеобщего изобилия и счастья. Всё делается доступно человеку.
И вот решение этой задачи таилось в башне, находящейся рядом с моим домом! Тайна была надёжно укрыта от людского глаза непроницаемыми каменными стенами и непререкаемыми заветами Величайшего. Я считал, что это глупо. Глупо потому, что ради прихоти, пусть даже Величайшего из людей, скрывается от человечества средство сделать его счастливым. И тогда я поклялся себе любой ценою проникнуть в тайну вечного хода городских часов. Для достижения этой цели я покинул университет, вернулся домой и, сделав необходимые расчёты, принялся рыть подземный ход, соединяющий мой погреб с городской башней.
О-о, я все предусмотрел и все продумал. Вы знаете, как остроумно я решил проблему удаления земли, которая накапливалась в моём погребе? Я развёл оранжерею и начал продавать чудесные орхидеи в горшочках с землёю, которую брал из погреба. На одну половину вырученных денег я существовал, а на вторую — закупал горшочки и необходимые для землекопа орудия и снаряжение. Я строил подземный ход целых двадцать лет и всю землю, извлечённую из башни, распродал с орхидеями на городском базаре! Наконец, я докопал до каменной кладки башенного пола и, разобрав её, использовал кирпич для облицовки своего подземного хода. Мне было уже около пятидесяти лет, когда я проник в башню, скрывавшую тысячелетнюю тайну. И как всегда бывает при больших замыслах, меня погубил пустяковый случай. За двадцать лет работы под землёй у меня отросла длинная борода. Я не придавал этому никакого значения. О, я даже слегка гордился ею, так как борода была пышной, красивой и почти доходила до колен. Благодаря ей меня все считали глубоким стариком, и это было удобно, так как моему внезапному исчезновению никто бы не придал особого значения полагая, что я попросту где-то скончался. Кроме того, из-за такой необычной бороды многие считали, что я свихнулся, и мои прежние коллеги даже перестали приглашать меня вернуться в университет. Я всем заявил, что остаток жизни решил посвятить разведению орхидей, и скоро все знакомые оставили меня в покое. Я был в восторге, что моя хитрость удалась, и предвкушал увидеть их лица, когда мне посчастливится изумить мир, разгадав тайну вечного двигателя.
И вот наступил великий миг, когда я вошёл в комнату, в которой сейчас находитесь вы. Она была полна шума, создаваемого движением огромных механизмов. Что-то мерно гудело, журчало и звонко падало. Забыв обо всём на свете, я бросился к часам, чтобы узнать, наконец, великую тайну, и — бац! — борода, прихваченная зубцами, стала наматываться на колесо. Хорошо, что у меня оказалась слишком густая борода и механизм часов не был рассчитан на такую перегрузку!
Как вы уже знаете, часы остановились. И сразу наступила тишина, и она стоит в башне вот уже двадцать лет. Я перебрал всевозможные способы освобождения из плена, но у меня не было с собой, увы, ни одной железной вещи! А тривиальные решения я отбросил сразу как недостойные ученого! Тогда мне стало ясно, что, избежав смертельной опасности быть перемолотым чудовищным механизмом часов, я всё равно погибну ещё более мучительной смертью — от жажды и голода. И люди не могли прийти ко мне на помощь, ибо заповеди Величайшего охраняли неприкосновенность башни надёжнее, чем целая армия солдат.
Меня погубила случайность, нелепая случайность, но и спасла от смерти тоже случайность. Когда я понял, что спасения нет, то даже как-то успокоился, а когда успокоился, то обратил внимание на то, что в ушах моих стоит какой-то непрерывный писк. Я осмотрелся и обнаружил, что вокруг меня снуют мыши. Они устроили в этой комнате склад пищевых запасов для зимовки, и я даже смог дотянуться до их провизии. Первое время меня тошнило от всевозможных отбросов, которые они притаскивали сюда. Но понемногу я привык, ибо человек привыкает ко всему на свете. Я стал их потихоньку дрессировать, и постепенно мне удалось заставить мышей приносить всю пищу, которую они добывали, и лишь после отбора мною наиболее съедобных кусочков я разрешал им питаться оставшимся. Скажу без преувеличения, что вряд ли существует на свете учёный, который лучше знает характер и повадки мышей, чем ваш покорный слуга.
В воде я не испытывал недостатка, так как крыша текла, а для дождевой воды я приспособил пустую бочку. К тому же цепь, на которую меня посадил Его Величество Случай, удлинялась вместе с ростом моей бороды, и спустя первые десять лет моего заключения я довольно свободно передвигался по всей комнате и даже мог, добравшись до её края, заглядывать вниз. Так минуло ещё десять лет, пока, наконец, не появились вы и мой избавитель Трик-Трак не освободил меня от двадцатилетнего плена.
— Но, дорогой профессор, почему вы не рассказали нам самого важного — удалось ли вам проникнуть в тайну вечного движения часов?
— Ха-ха-ха! — вдруг залился смехом профессор. — Я совсем забыл об этом пустяке. В тайну часов, сударыня, я проник сразу же, как только их рассмотрел, но дело в том, что она не имела ничего общего с идеей вечного двигателя. Ха-ха-ха! Никакой тайны вечного движения не существовало! Я был наказан за то, что усомнился в незыблемых законах термодинамики. Поделом мне, поделом! Ха-ха-ха! Между прочим, принцип работы механизма часов оказался примитивным до смешного. Двигателем является солнечная энергия. Колба со ртутью нагревается солнцем, и ртуть, испаряясь, поднимается в конденсирующий резервуар, расположенный в тени. Ночью при охлаждении пары ртути снова превращаются в жидкость, и эта сконденсированная ртуть попадает в другую колбу, расположенную выше первой. Поднятая ртуть стекает затем вниз порциями через точные промежутки времени, и каждая порция, попадая на чашку весов, отклоняет их плечо на постоянную величину в сторону. А рычаг другим плечом соединен с приводом обычного часового механизма, вращающего стрелки. Не правда ли, просто? И даже не гениально.
Гениально было другое, а именно — требование Величайшего проверять время всех часов в стране по единственным часам на городской башне. Так был решен психологически труднейший вопрос объединения людей единым временем, независимым от воли бесчисленных обладателей всех остальных часов. Величайший знал, что прогресс неизбежно приведёт к усовершенствованию конструкции часов и люди пожелают улучшить механизм своих главных часов. А это означает, что на городские часы будут смотреть, как на вполне обыкновенные часы, одни из многих, существующих в стране. Но Величайший хотел заставить людей видеть в главных часах большее, чем в них заложено. И он запретил входить в башню и тем самым добился своего. Десять веков людей связывал общий распорядок, и одно и то же время руководило их жизнью и деятельностью…
— Увы, профессор Фуул, за двадцать лет, которые вы провели здесь, произошло то, чего так боялся Величайший. Люди утратили общность времени, и каждый отсчитывает время от своих желаний. Поэтому время их уже не объединяет, а разъединяет, — вмешался я
Профессор Фуул серьёзно взглянул на нас и спросил:
— Что же делать, друзья мои?
— Действовать, конечно! Надо действовать! Надо запустить городские часы! — горячо воскликнул Трик-Трак.
— И это сделаешь ты, Тик-Так, — спокойно и твёрдо сказала обращаясь ко мне, Кошка Машка, и все разом взглянули на меня с тревогой и надеждой.
— Хорошо, — согласился я. — Я думаю, что сумею запустить часы.
В эту торжественную минуту я подумал, что Величайший был воистину величайшим, ибо он знал, что только время объединяет разных людей, руководит их поступками и судит их. И Величайший сделал часы, чтобы сохранить главное условие общности людей. Остальное должны были сделать сами люди, в которых он верил. Они должны были понять друг друга, искать друг друга и находить друг в друге то разное, что каждый называет счастьем. И люди его страны, повинуясь могучему уму Величайшего, были счастливы, пока городские часы шли.
Мы стояли перед гигантским часовым механизмом, скованным бородой профессора Фуула, желавшего людям счастья и принесшего только горе. Отрезанная борода торчала из зубчатых колес, словно конский хвост. Мы стояли и думали, как освободить механизм часов от волос отрезанной бороды.
— Надо их поджечь, — предложил Трик-Трак и достал спички. Все брадобреи любят так поступать с остриженными волосами своих клиентов.
Посоветовавшись, мы решили, что Трик-Трак прав, и профессор Фуул торжественно поджёг кусочек застрявшей в часах бороды. Огонёк, весело потрескивая, побежал вдоль неё и скрылся внутри часового механизма. Запахло палёными волосами, и на мгновение мне показалось, что часы вздрогнули и великое напряжение, сковавшее их механизм, исчезло. И тогда я принялся за дело. Мне хватило нескольких минут, чтобы убедиться в изумительной простоте их устройства. Ещё десять минут пошло на то, чтобы освободить от ржавчины рычажок весов, выполняющих роль маятника, и смазать его машинным маслом, которое оказалось припасённым ещё со времен Величайшего. И когда я убедился, что падающая ртуть снова отклоняет плечо до заданной отметки, то понял, что часы исправлены и могут быть немедленно пущены.