- сумма огромная даже при тогдашнем обесценении денег.
34. Во время заседаний комитета по расследованию причин восстания в
Средней Германии Вайсман постоянно стремился меня убедить, что он
рассматривает события совершенно объективно и что он свободен от
политических пристрастий, желая служить одной лишь истине; его задача
состоит лишь в том, чтобы соблюсти интересы немецкого народа и завоевать его
доверие. В качестве доказательства того, что он действительно пользуется
всеобщим доверием и что у меня нет ни малейшего повода в этом сомневаться,
он мне сообщил, что у него во всех партиях есть доверенные лица, от которых
он получает информацию, важную для его "служения родине"; и среди
независимых у него есть такое доверенное лицо. Когда я его спросил, не
назовет ли он мне имя этого человека, он ответил утвердительно и назвал имя
депутата рейхстага адвоката Курта Розенфельда. Когда я в приватном порядке -
любое другое расследование в рамках фракции или как-то еще в то время было
совершенно невозможно- [спросил об этом Розенфельда], Розенфельд лишь слегка
улыбнулся и промолчал. Никакого прямого ответа он не дал.
Хотел бы еще заметить, что когда в свое время стоял вопрос о замещении
поста комиссара по общественной безопасности, Розенфельд, по его собственным
словам, голосовал за Вайсмана - а я думаю, что он его и предложил.
Взаимопонимание между ними было полное.
35. Я как-то должен был защищать супругов Шульц в процессе по обвинению
в попытке шантажа известного борца за мир графа Гарри Кесслера. Во время
первой мировой войны г-н Шульц работал у Кесслера в период его деятельности
- я думаю, наилучший - в Швейцарии. В документах я нашел записку Кесслера,
что Шульцу были известны его, Кесслера, связи с влиятельными французскими
политиками и что он представляет опасность, поскольку может их обнародовать.
36. В связи с Капповским путчем многочисленные уголовные процессы
прошли и в Науэнбурге, куда докатились волнения; я участвовал в этих
процессах как защитник. В восстании был перерыв - по-моему, 15 марта -
поскольку тогда как будто было заключено соглашение о прекращении огня. Мой
подзащитный уверял, что он ничего не знал об этом перемирии. По показаниям
одного свидетеля выяснилось, что ему сообщил об этом перемирии некий офицер.
Когда же он не поверил этому сообщению, офицер сказал, что позвонит в
штаб-квартиру в Веймаре; он - свидетель - может прослушать разговор и тем
самым получит подтверждение. Офицер позвонил в штаб-квартиру в Веймаре, а
свидетелю передал параллельный наушник. Из штаб-квартиры был получен ответ:
"Здесь генерал Меркер (Ваттер?). Армия пока еще в твердых руках Людендорфа.
Отныне пароль опять звучит так: За законное правительство Эберта против
Спартака".
37. Генерал Ваттер. Я был членом комиссии по помилованию участников
боев, последовавших за Капповским путчем; комиссия была составлена
правительством из парламентариев. Официальное наименование звучало, кажется,
несколько иначе. Среди прочего был рассмотрен случай одного обвиняемого в
убийстве солдата рейхсвера при переправе через реку. Дело слушалось в
рейнском или вестфальском суде присяжных. Обвиняемый застрелил солдата
рейхсвера во время переправы через реку. Он сознался в совершении этого, но
требовал прекращения процесса, поскольку он, по его словам, вообще был у
восставших только агентом Ваттера и перед тем, как к ним присоединиться,
имел длинный разговор в Веймаре с Ваттером, получил подробные инструкции о
том, как следует себя вести, при этом ему было совершенно недвусмысленно
заявлено, что он не должен останавливаться, если ему, при известных
обстоятельствах, понадобится застрелить солдата, это вполне вписывается в
его роль. Он и действовал, руководствуясь этими указаниями. Было решено
подробнее расследовать этот пункт и выслушать самого Ваттера. Этот случай
никогда более не рассматривался в комиссии по помилованию.
38. Во время "кровавого 1 мая" - майского праздника в Берлине в конце
20-х годов - дело дошло до стрельбы и кровопролития или как будто даже до
боев на одной из боковых улиц рядом с Мюллерштрассе или Шоссештрассе
(названия улицы я не припоминаю - но как только передо мной будет план
Берлина, я вспомню - это была относительно [большая] улица. Как было
установлено, беспорядки начались предположительно с того, что была открыта
стрельба из автомобиля, мчавшегося по улице. Мой подзащитный был обвинен в
том, что участвовал в стрельбе как снайпер на крыше. Он решительно отрицал,
что стрелял он сам и что вообще с крыш кто-то стрелял. Свидетели со стороны
полиции поначалу свидетельствовали в пользу этого. При подробном допросе
выяснилось, что они сидели в укрытии и слышали звуки выстрелов, видели
дымок, поднимающийся с крыш, и попадания пуль поблизости от себя. Допрос
полицейских офицеров открыл следующую окончательную картину.
Два полицейских подразделения были размещены на улице: одно - в верхней
ее части, другое - в нижней. В верхней части улица делала поворот. То одно,
то другое подразделение стреляло из-за укрытий по каким-то снайперам на
крышах. В результате пули, срикошетившие от стен домов, долетали до другого
подразделения, а те принимали их за выстрелы с крыш. Так что снайперами были
сами полицейские, а о настоящих стрелках с крыш не было и речи. Естественно,
был вынесен оправдательный приговор.
39. По моему твердому, на веских причинах основанному убеждению, не все
было в порядке с опубликованными в свое время как факсимиле в "Vorwarts", а
потом и в книге так называемых "учебных документов", материалами из отчета о
процессе Ледебура. Или листок просто подкинули моему брату (поскольку там
уже была подпись Шольца) - в те смутные времена это было легко осуществимо,
или его умышленно подменили, или как-то иначе ввели в заблуждение. Нельзя
было совсем исключить и мысль о подделке подписи. Уже исходный документ
оставляет впечатление, что его пустили в ход с намерением впоследствии
использовать. Легко предположить, что это была неумелая режиссура (или
неудача?). Странно, что на документе, после того как он был
перефотографирован, не оказалось никаких складок или следов помятостей -
которые вообще-то видны на фотокопиях - хотя он, конечно же, не мог
храниться в открытом развернутом виде. Ни по дороге в военное министерство,
ни позже во время всевозможных перемещений его не хранили в отдельной папке
с документами и не носили просто в руках или в особой сумке.
Как Шольц относился к этому вопросу я, к сожалению, не знаю. Вероятнее
всего, уже исходный документ был создан не без предательства (см. об этом
последнее письмо моего брата).
40. Занятия [редакций] газет - и особенно "Vorwarts" - не раз
происходили уже в декабре 1918 года. Это случалось [часто] вопреки воле
руководства Союза Спартака и в особенности Розы Люксембург и моего брата. И
тем не менее они заботились о том, чтобы здания как можно скорее были
освобождены. Даже в первый день нового, 1919, года, который мы, как обычно,
проводили у моего брата, когда пришло сообщение, что снова занято помещение
"Vorwarts", мой брат от праздничного стола поспешил в редакцию, чтобы
обеспечить освобождение помещения.
41. После того как мой брат и Ледебур, как уже упоминалось, завершили
демонстрацию 6 января недвусмысленным призывом разойтись по домам, они
вдвоем сидели в кафе на Юстицштрассе с независимым депутатом прусского
ландтага Рихтером. Во время разговора, как мне позже рассказывал Рихтер, они
не раз повторяли: "Хоть бы ничего не случилось и люди спокойно разошлись по
домам".
42. Уже в изданной в конце 1918 г. программе Союза Спартака твердо было
заявлено, что он никогда не будет стремиться к захвату власти; это
произойдет на основе недвусмысленно высказанной воли подавляющего
большинства пролетариата. В других сочинениях (в одном документе эти мысли
следовали одна за другой) эта мысль все время подчеркивалась. Это
проистекало из нашего представления о сущности революции. Насколько широко
понималось слово "пролетариат", становится ясно из того, что зачастую вместо
слов "подавляющее большинство пролетариата" употреблялось "подавляющее
большинство, огромная масса немецкого народа". Из этого следует, что захват
власти может быть осуществлен лишь тогда, когда чувствуешь за спиной широкие
массы. Подавляющее большинство пролетариата - это и есть большая часть всего
немецкого народа. Верилось в постепенное развитие, никто не хотел кровавых
столкновений. Правда, никто не хотел ни обманываться сам, ни обманывать весь
мир, все хотели честной борьбы. Но противная сторона хотела как раз
обратного. Поэтому они и вскрыли, как выразился Шейдеман [в интервью] одному
итальянскому журналисту, нарыв прежде, чем он созрел, т. е. они
инсценировали, они провоцировали [восстание].
Не забудем также и то, что во время спартаковской общеимперской
конференции в конце декабря 1918 - начале января 1919 г. в Берлине, когда
была принята и программа, было сформулировано отношение к предстоящим
выборам в Национальное собрание, и это стояло в повестке дня; мой брат, так
же как и Роза Люксембург, со всей энергичностью высказывались за участие в
выборах. То, что это участие все-таки было отклонено, объясняется прежде
всего тем, что действовали агенты противной стороны, даже в партии они были
в немалом числе и играли заметную роль. Что Вильгельм Пик принадлежал к их
числу, не подлежит никакому сомнению. Кроме него были и другие, также и в
правлении - особенно Эберляйн, который позже, после создания третьего рейха,
задерживался во Франции как немецкий агент.
Как они работали, выяснилось, в частности, в деле с Бертольдом Якобом.
Можно также упомянуть разоблачение Тиссенхаузена на процессе Ледебура.
43. Политическую атмосферу в Германии после окончания революционных
действий я в свое время так охарактеризовал на процессе Ледебура: "В
Германии бывают времена, когда приходится систематически убивать своих
политических противников". На том же процессе я назвал прокурора Цумбройха
агентом Эдена и был подвергнут за это административному взысканию. Позже
Цумбройх сам все подтвердил.
44. Люди слишком нетерпеливы, скорость эволюции кажется им слишком
медленной; они все время забывают, что два миллиона лет, которые у
человечества за плечами, ничто в сравнении с тем, что впереди. И еще они
забывают, что скорость этой эволюции во многом зависит от внутренней
эволюции человечества.
45. По поводу сотрудничества Германии и России нужно еще упомянуть
путешествия полковника Бауэра в Россию, немецкие фабрики военного
снаряжения, которые были заложены в России под покровительством
большевистского правительства и работали для Германии, производя снаряжение,
которое поставлялось в Германию для борьбы с восставшими
коммунистами-рабочими. Далее, немецкие летные школы в России. К этому же
разделу относится и то, что во время русско-польской войны рабочие -
восторженные поклонники Советов - слушали на Темпельхоферфельде агитацию,
по-видимому, русских офицеров за участие в войне против Польши, что были
акты саботажа при посылке в Польшу, а также и то, что ко мне приходил как-то
представитель нелегального авиационного завода "Юнкерс", чтобы через меня
договориться о поставках русским военных самолетов. Цель, конечно, была не в
том, чтобы Россия при моем посредничестве получила эти самолеты, для этого и
так были возможности.
Мой брат, Роза и Лео Иогихес, руководство движения спартаковцев, верили
в русско-немецкое сотрудничество. Лео сначала противился. Ранним летом 1918
г. - вскоре после Брест-Литовска - я сообщил ему о своих подозрениях,
которые уже превратились в уверенность; он сначала отказался верить. При
следующей встрече он сказал, что я был прав, что все мои предположения
оправдались. Мой брат и Роза думали так же, как я. Это нашло отражение в
письмах Спартака и политических высказываниях в [рукописном] наследии моего
брата. Правда, они всегда надеялись, что честным элементам среди русских
товарищей еще удастся повернуть руль. Без сомнения, причиной убийства всех
троих было то, что стало ясно, что они сознавали опасность и что они
используют все свое влияние, дабы воспрепятствовать такому развитию. Было
ясно, что, пока они живы, игра, которая была начата - и которая продолжается
и по сей день - не пройдет. Ни один из них не попал в зависимость от Москвы,
которая позже так распространилась.
46. К разделу о провокаторах относится и упомянутый выше разоблаченный
на процессе Ледебура Тиссенхаузен. О роли, которую он сыграл, упоминал в
своем контрреволюционном [сочинении] "Революция над Германией" Фолькманн.
Фолькманн, конечно, искажает происходившее. Но события в контрреволюционном
лагере он порой описывает с циничной откровенностью, например, он
рассказывает, что доносы, которые вследствие контрреволюционной шумихи к ним
поступали, тщательно регистрировались, а потом - увы - просто исчезали.
47. Пожар рейхстага был звеном в длинной цепи акций, устроенных
контрреволюцией на авансцене, чтобы создать нужную атмосферу - знаменитую
психологическую основу - для проведения в жизнь своих планов, а именно, для
осуществления тех планов в области внутренней и внешней политики, которые
теперь открылись всему миру.
Ошибочное широко распространенное представление, будто преступления
начались только с так называемым захватом власти национал-социалистами,
поддерживается теми, кто боится, что откроется и их вина в этом. Нет,
преступления начались раньше, уже в конце 1918 г., когда были убиты мой
брат. Роза, Лео, Эйснер и другие.
Так же прямо, как прямая линия, контрреволюционная политика
простирается из 1918 года в современность. Третий рейх это- конечно, не во
всех деталях, но во всем существенном - с самого начала запланированное
завершение контрреволюции. Состояние, к которому они пришли, война, которую
ни развязали, с самого начала были политической целью, даже политическим
идеалом германской контрреволюции. К самым страшным преступлениям,
развязанным контрреволюцией, относятся диверсии на железных дорогах, которые
имели место в Германии и Австрии незадолго до захвата власти нацистами и при
которых погибли десятки человек. Одна из диверсий была под Ютербоком, другая
- в Австрии, поблизости от венгерской границы.
Преступник, имя которого я сейчас не припоминаю, был арестован в
Австрии и там же был осужден на длительное лишение свободы, поскольку
смертной казни тогда не было, и был выслан в Венгрию для отбывания
наказания. Описания его преступлений после ареста появились в прессе. В
газетах я нашел впечатляющее описание того, как он, выехав из Венгрии и
пересекая австрийскую границу, выпрыгнул из поезда около места, где должно
было совершиться преступление, и его заметил венгерский офицер разведки.
Были обнаружены и описания планировавшихся покушений в других странах -
Бельгии, Франции, Голландии и т. д. Преступник часто бывал в Берлине. У него
были связи с чиновниками берлинских спецслужб. Не подлежит сомнению, что
покушения, так же как и поджог рейхстага, должны были создать за границей
психологическую базу для терпимого отношения к захвату власти
национал-социалистами.
48. За пожаром в рейхстаге последовали массовые аресты и допросы. Одним
из тех, кто получи повестку из управления полиции явиться к шефу
политической полиции оберрегирунгсрату Дилю, был редактор "Vorwarts"
Штампфер. Когда после окончания допроса Штампфер собирался уйти, Диль заявил
ему, что ему придется остаться, так как он арестован. На это Штампфер
ответил, что ему очень жаль, так как министр иностранных дел Нейрат будет от
этого не в восторге, поскольку он как раз пригласил его вечером для
обсуждения тактики на предстоящих в ближайшее время в Женеве переговорах об
объеме разоружении. Диль был несколько смущен. Телефонный звонок Нейрату
подтвердил слова Штампфера. После этого перед ним долго извинялись и наконец
отпустили.
49. После разоблачения Гренером роли Эберта в ноябре 1918 г. во время
Мюнхенского процесса по делу об ударе ножом именно Штампфер в "Vorwarts"
[рассказал] о переговорах Эберта с принцем Баденским. В этой связи в его
мемуарах говорится о действиях Эберта как о доказательстве умелой
государственной политики, в то время как в действительности они были
направлены на саботаж революции и всех целей рабочего класса в ходе его
пятидесятилетней борьбы, на передачу пролетариата и всей власти в Германии
старым реакционным силам, в первую очередь военным. И это преподносится как
акт высшей государственной мудрости, с восхвалением Эберта как гениального
политика. Штампфер был как раз главным представителем социал-демократической
политики, на которую версальский диктат, полностью искажая действительную
ситуацию, возложил ответственность за развитие Германии.
50. 9 ноября 1918 г. в Берлине началась "революция", а 10-го вечером в
цирке Буш состоялось собрание солдатских и рабочих депутатов, на котором
выступили мой брат и Эберт. Мой брат указал на то, что нам еще предстоит
решить основную задачу и что необходимо построить новую Германию, а для
этого надо разрушить власть старых сил, Эберт же говорил об ужасных условиях
перемирия, которые теперь, после создания свободной демократической и
социалистической Германии, другая сторона, Антанта, все-таки собирается
возложить на Германию, и это ясно показывает, что главным для нее были не
ликвидация милитаризма и не создание свободной демократической Германии, а
уничтожение немецкого народа, уничтожение Германии как экономического
соперника. Теперь весь немецкий народ должен сплотиться и, отбросив все
внутренние споры, выступить единым фронтом против стремления врага
уничтожить Германию. Эта речь была ударом ножа в спину революции. Она
обозначила путь дальнейшего внутри- и внешнеполитического развития. Вместо
того, чтобы взять власть из рук старых сил, ее оставили им. Одновременно эта
речь заклеймила Англию, Америку и Францию как врагов немецкого народа и
таким образом создала психологическую базу для войны.
51. После войны немецкий народ в своем подавляющем большинстве хотел
порвать со старым режимом и создать новую демократическую и мирную Германию.
Военные, владельцы предприятий тяжелой промышленности и подобные им круги
боялись понести ущерб в результате истинного преобразования Германии. Кроме
того они опасались, что в этом случае их могут привлечь к ответственности за
проводимую ими политику, приведшую к войне, а также политику во время войны,
поэтому они были заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому. Первым
средством для этого было помешать сплотиться элементам, стремящимся к
созданию новой Германии; их надо было расколоть. Для этой цели в первую
очередь надо было помешать сплочению рабочего класса.
При этом на собрании в цирке действовали очень ловко и очень
бессовестно. Стоящий за социал-демократией рабочий класс верил, следуя
словам Эберта, произнесенным в цирке Буш, в немецкую социальную и
политическую демократию. Он не знал, что эта демократия была лишь мнимой,
всего лишь маскировкой, чтобы с ее помощью преодолеть военное положение и
потом еще раз сыграть в ту же игру.
Другие рабочие раскусили обман и попытались найти выход из этой сложной
ситуации с помощью агитации и путем усиления и воспитания у рабочего класса
чувства ответственности и боевой готовности. Реакция была заинтересована в
том, чтобы помешать мирному развитию событий, потому что чем больше на
передний план выступил бы мнимый характер "переворота", тем больше это вело
бы к неизбежному оттоку масс, стоящих за социал-демократией, и переходу их в
другой лагерь, что затруднило бы ее политику. Кроме того, надо было привлечь
на свою сторону не только рабочие массы; очень важно было также создать себе
почву во внешнеполитическом отношении. Этой цели служили инсценированные
столкновения и так называемые бои "Союза Спартака".
Если социал-демократия утверждает, что была вынуждена воспользоваться
помощью военных из-за политики "спартаковцев" и независимых, то это неверно.
Это доказывает хронология событий. Эберт уже 7 и 10 ноября 1918 г. заключил
союз с Максом Баденским, Гренером и Гинденбургом и тем самым отдал себя в их
руки, т. е. в то время, когда силы [спартаковцев] вообще еще не появились на
арене. До процесса Гренера даже Шейдеман ничего не знал о соглашении между
Гренером и Эбертом.
52. Как тогда действовали, видно из рассказа Шейдемана о том, как он
возвращался во время "спартаковских дней" после совещания с Гинденбургом и
Гренером в Касселе 16 января 1919 года. Он говорит о том, что
предоставленный в его распоряжение специальный состав должен был постоянно
изменять свой маршрут, потому что внезапно оказалось, что станция, через
которую он должен был проезжать, занята "спартаковцами" (с их стороны ему
угрожала опасность), и он прибыл в Берлин с большим опозданием. Там же
Шейдеман рассказывает об ужасных опасностях, которые грозили ему и Эберту,
когда они работали в рейхсканцелярии; как им приходилось после окончания
работы задворками и окольными путями возвращаться домой. Воспользоваться
парадным входом они не могли, потому что там их подстерегали наемные убийцы.
Они осторожно спускались черным ходом, пробирались садами, перелезали через
заборы, а им вслед гремели выстрелы.
Конечно, это был всего лишь маневр, чтобы как следует напугать
Шейдемана. То же самое в свое время практиковали в Штутгарте - это было
доказано на процессе по делу Мюнценберга и его товарищей (Бертеля, Рюгга и
др.), на котором я вел защиту. И в тот раз по приказу офицеров всему
вюртембургскому правительству во главе с Блоссом пришлось отправиться в
башню, потому что это было необходимо для их безопасности, учитывая угрозу
коммунистического восстания. Все обвинение провалилось. Этот психоз страха,
который испытывало правительство, эта ложь, были необходимы. Можно ясно себе
представить злорадство офицеров по поводу трусов, с которыми им пришлось
иметь дело.
Так же, как удалось запугать отдельных людей, те же круги попытались
нагнать страху на весь народ и на весь мир, инсценировав для этой цели
беспорядки, и в большой степени им это удалось. Насколько это удалось,
показывает, например, статья сотрудника газеты "Nationalzeitung" Кобера,
который в No 47 издания "Schweizer Illustrierte" за 1943 г. описывал свои
впечатления во время "спартаковских дней" в Берлине. Он описывает, как во
время его визита к Зойфу - вместе с ним был также Ратенау - снаружи внезапно
раздался ужасный шум, и потом вбежал бледный от страха слуга и сказал, что
перед домом вооруженная толпа. Эти люди хотят обыскать дом, потому что здесь
якобы плетутся реакционные интриги и тайно присутствуют иностранцы.
В статье "О народном восстании" Зойф рассказал, что ему пришлось
обедать в своем кабинете, потому что там он был фактически осажден отрядом
матросов, что во время обсуждения ими сельскохозяйственных вопросов внезапно
появился бледный от страха слуга, [сообщивший], что люди начальника полиции
Эйхгорна в возбуждении утверждают, что в доме находятся монархически
настроенные офицеры, собирающиеся совершить путч. Полицейский отряд хорошо
вооружен и противиться их требованию не следует. [Вскоре] они покинули
здание.
Как потом заявил Зойф, им ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Они вышли из здания и снаружи наткнулись на бушующую толпу вооруженных людей
с повязками. Но под влиянием Ратенау, остававшегося все это время спокойным,
они вместе со своим начальником в скором времени успокоились и ушли. Во
время беседы, которую вел с ними Ратенау, люди Эйхгорна особенно ругали
коменданта города. При этом Кобер отмечает как особенно курьезный факт то,
что Вельс был начальником Эйхгорна и таким образом их собственным
начальником.
В действительности Эйхгорн как начальник полиции был совершенно
независим от коменданта города. Прежде всего эти люди вообще не были людьми
Эйхгорна, его полицейский отряд в то время подчинялся одному начальнику,
носил повязки и был весьма дисциплинированным. Здесь речь шла о простом
представлении с участием "наемных актеров", представлении, которое устроили
с целью пустить пыль в глаза иностранным журналистам.
В течение короткого периода времени то тут, то там происходили взрывы;
как правило, бомбы взрывались в помещениях общественных зданий. Однажды я
был по делам в старом уголовном суде и затем вышел в коридор, связывающий
старый уголовный суд с новым, чтобы пойти в комнату адвокатов. Оказавшись в
этом коридоре, я увидел в нескольких шагах от себя мужчину, который с чем-то
возился. Увидев меня, он испугался. При этом у него из рук выпал какой-то
предмет и с грохотом взорвался на полу. Очевидно, это была гремучая ртуть.
Он сразу же бросился бежать по коридору. Я побежал за ним, однако догнать
его не сумел, и только видел, что он побежал в сторону комнаты, где тогда
располагался особый отдел работников отеля "Эден".
53. Московский процесс эсеров. У меня и у Розенфельда состоялась
неофициальная беседа с одним из ведущих сотрудников министерства иностранных
34. Во время заседаний комитета по расследованию причин восстания в
Средней Германии Вайсман постоянно стремился меня убедить, что он
рассматривает события совершенно объективно и что он свободен от
политических пристрастий, желая служить одной лишь истине; его задача
состоит лишь в том, чтобы соблюсти интересы немецкого народа и завоевать его
доверие. В качестве доказательства того, что он действительно пользуется
всеобщим доверием и что у меня нет ни малейшего повода в этом сомневаться,
он мне сообщил, что у него во всех партиях есть доверенные лица, от которых
он получает информацию, важную для его "служения родине"; и среди
независимых у него есть такое доверенное лицо. Когда я его спросил, не
назовет ли он мне имя этого человека, он ответил утвердительно и назвал имя
депутата рейхстага адвоката Курта Розенфельда. Когда я в приватном порядке -
любое другое расследование в рамках фракции или как-то еще в то время было
совершенно невозможно- [спросил об этом Розенфельда], Розенфельд лишь слегка
улыбнулся и промолчал. Никакого прямого ответа он не дал.
Хотел бы еще заметить, что когда в свое время стоял вопрос о замещении
поста комиссара по общественной безопасности, Розенфельд, по его собственным
словам, голосовал за Вайсмана - а я думаю, что он его и предложил.
Взаимопонимание между ними было полное.
35. Я как-то должен был защищать супругов Шульц в процессе по обвинению
в попытке шантажа известного борца за мир графа Гарри Кесслера. Во время
первой мировой войны г-н Шульц работал у Кесслера в период его деятельности
- я думаю, наилучший - в Швейцарии. В документах я нашел записку Кесслера,
что Шульцу были известны его, Кесслера, связи с влиятельными французскими
политиками и что он представляет опасность, поскольку может их обнародовать.
36. В связи с Капповским путчем многочисленные уголовные процессы
прошли и в Науэнбурге, куда докатились волнения; я участвовал в этих
процессах как защитник. В восстании был перерыв - по-моему, 15 марта -
поскольку тогда как будто было заключено соглашение о прекращении огня. Мой
подзащитный уверял, что он ничего не знал об этом перемирии. По показаниям
одного свидетеля выяснилось, что ему сообщил об этом перемирии некий офицер.
Когда же он не поверил этому сообщению, офицер сказал, что позвонит в
штаб-квартиру в Веймаре; он - свидетель - может прослушать разговор и тем
самым получит подтверждение. Офицер позвонил в штаб-квартиру в Веймаре, а
свидетелю передал параллельный наушник. Из штаб-квартиры был получен ответ:
"Здесь генерал Меркер (Ваттер?). Армия пока еще в твердых руках Людендорфа.
Отныне пароль опять звучит так: За законное правительство Эберта против
Спартака".
37. Генерал Ваттер. Я был членом комиссии по помилованию участников
боев, последовавших за Капповским путчем; комиссия была составлена
правительством из парламентариев. Официальное наименование звучало, кажется,
несколько иначе. Среди прочего был рассмотрен случай одного обвиняемого в
убийстве солдата рейхсвера при переправе через реку. Дело слушалось в
рейнском или вестфальском суде присяжных. Обвиняемый застрелил солдата
рейхсвера во время переправы через реку. Он сознался в совершении этого, но
требовал прекращения процесса, поскольку он, по его словам, вообще был у
восставших только агентом Ваттера и перед тем, как к ним присоединиться,
имел длинный разговор в Веймаре с Ваттером, получил подробные инструкции о
том, как следует себя вести, при этом ему было совершенно недвусмысленно
заявлено, что он не должен останавливаться, если ему, при известных
обстоятельствах, понадобится застрелить солдата, это вполне вписывается в
его роль. Он и действовал, руководствуясь этими указаниями. Было решено
подробнее расследовать этот пункт и выслушать самого Ваттера. Этот случай
никогда более не рассматривался в комиссии по помилованию.
38. Во время "кровавого 1 мая" - майского праздника в Берлине в конце
20-х годов - дело дошло до стрельбы и кровопролития или как будто даже до
боев на одной из боковых улиц рядом с Мюллерштрассе или Шоссештрассе
(названия улицы я не припоминаю - но как только передо мной будет план
Берлина, я вспомню - это была относительно [большая] улица. Как было
установлено, беспорядки начались предположительно с того, что была открыта
стрельба из автомобиля, мчавшегося по улице. Мой подзащитный был обвинен в
том, что участвовал в стрельбе как снайпер на крыше. Он решительно отрицал,
что стрелял он сам и что вообще с крыш кто-то стрелял. Свидетели со стороны
полиции поначалу свидетельствовали в пользу этого. При подробном допросе
выяснилось, что они сидели в укрытии и слышали звуки выстрелов, видели
дымок, поднимающийся с крыш, и попадания пуль поблизости от себя. Допрос
полицейских офицеров открыл следующую окончательную картину.
Два полицейских подразделения были размещены на улице: одно - в верхней
ее части, другое - в нижней. В верхней части улица делала поворот. То одно,
то другое подразделение стреляло из-за укрытий по каким-то снайперам на
крышах. В результате пули, срикошетившие от стен домов, долетали до другого
подразделения, а те принимали их за выстрелы с крыш. Так что снайперами были
сами полицейские, а о настоящих стрелках с крыш не было и речи. Естественно,
был вынесен оправдательный приговор.
39. По моему твердому, на веских причинах основанному убеждению, не все
было в порядке с опубликованными в свое время как факсимиле в "Vorwarts", а
потом и в книге так называемых "учебных документов", материалами из отчета о
процессе Ледебура. Или листок просто подкинули моему брату (поскольку там
уже была подпись Шольца) - в те смутные времена это было легко осуществимо,
или его умышленно подменили, или как-то иначе ввели в заблуждение. Нельзя
было совсем исключить и мысль о подделке подписи. Уже исходный документ
оставляет впечатление, что его пустили в ход с намерением впоследствии
использовать. Легко предположить, что это была неумелая режиссура (или
неудача?). Странно, что на документе, после того как он был
перефотографирован, не оказалось никаких складок или следов помятостей -
которые вообще-то видны на фотокопиях - хотя он, конечно же, не мог
храниться в открытом развернутом виде. Ни по дороге в военное министерство,
ни позже во время всевозможных перемещений его не хранили в отдельной папке
с документами и не носили просто в руках или в особой сумке.
Как Шольц относился к этому вопросу я, к сожалению, не знаю. Вероятнее
всего, уже исходный документ был создан не без предательства (см. об этом
последнее письмо моего брата).
40. Занятия [редакций] газет - и особенно "Vorwarts" - не раз
происходили уже в декабре 1918 года. Это случалось [часто] вопреки воле
руководства Союза Спартака и в особенности Розы Люксембург и моего брата. И
тем не менее они заботились о том, чтобы здания как можно скорее были
освобождены. Даже в первый день нового, 1919, года, который мы, как обычно,
проводили у моего брата, когда пришло сообщение, что снова занято помещение
"Vorwarts", мой брат от праздничного стола поспешил в редакцию, чтобы
обеспечить освобождение помещения.
41. После того как мой брат и Ледебур, как уже упоминалось, завершили
демонстрацию 6 января недвусмысленным призывом разойтись по домам, они
вдвоем сидели в кафе на Юстицштрассе с независимым депутатом прусского
ландтага Рихтером. Во время разговора, как мне позже рассказывал Рихтер, они
не раз повторяли: "Хоть бы ничего не случилось и люди спокойно разошлись по
домам".
42. Уже в изданной в конце 1918 г. программе Союза Спартака твердо было
заявлено, что он никогда не будет стремиться к захвату власти; это
произойдет на основе недвусмысленно высказанной воли подавляющего
большинства пролетариата. В других сочинениях (в одном документе эти мысли
следовали одна за другой) эта мысль все время подчеркивалась. Это
проистекало из нашего представления о сущности революции. Насколько широко
понималось слово "пролетариат", становится ясно из того, что зачастую вместо
слов "подавляющее большинство пролетариата" употреблялось "подавляющее
большинство, огромная масса немецкого народа". Из этого следует, что захват
власти может быть осуществлен лишь тогда, когда чувствуешь за спиной широкие
массы. Подавляющее большинство пролетариата - это и есть большая часть всего
немецкого народа. Верилось в постепенное развитие, никто не хотел кровавых
столкновений. Правда, никто не хотел ни обманываться сам, ни обманывать весь
мир, все хотели честной борьбы. Но противная сторона хотела как раз
обратного. Поэтому они и вскрыли, как выразился Шейдеман [в интервью] одному
итальянскому журналисту, нарыв прежде, чем он созрел, т. е. они
инсценировали, они провоцировали [восстание].
Не забудем также и то, что во время спартаковской общеимперской
конференции в конце декабря 1918 - начале января 1919 г. в Берлине, когда
была принята и программа, было сформулировано отношение к предстоящим
выборам в Национальное собрание, и это стояло в повестке дня; мой брат, так
же как и Роза Люксембург, со всей энергичностью высказывались за участие в
выборах. То, что это участие все-таки было отклонено, объясняется прежде
всего тем, что действовали агенты противной стороны, даже в партии они были
в немалом числе и играли заметную роль. Что Вильгельм Пик принадлежал к их
числу, не подлежит никакому сомнению. Кроме него были и другие, также и в
правлении - особенно Эберляйн, который позже, после создания третьего рейха,
задерживался во Франции как немецкий агент.
Как они работали, выяснилось, в частности, в деле с Бертольдом Якобом.
Можно также упомянуть разоблачение Тиссенхаузена на процессе Ледебура.
43. Политическую атмосферу в Германии после окончания революционных
действий я в свое время так охарактеризовал на процессе Ледебура: "В
Германии бывают времена, когда приходится систематически убивать своих
политических противников". На том же процессе я назвал прокурора Цумбройха
агентом Эдена и был подвергнут за это административному взысканию. Позже
Цумбройх сам все подтвердил.
44. Люди слишком нетерпеливы, скорость эволюции кажется им слишком
медленной; они все время забывают, что два миллиона лет, которые у
человечества за плечами, ничто в сравнении с тем, что впереди. И еще они
забывают, что скорость этой эволюции во многом зависит от внутренней
эволюции человечества.
45. По поводу сотрудничества Германии и России нужно еще упомянуть
путешествия полковника Бауэра в Россию, немецкие фабрики военного
снаряжения, которые были заложены в России под покровительством
большевистского правительства и работали для Германии, производя снаряжение,
которое поставлялось в Германию для борьбы с восставшими
коммунистами-рабочими. Далее, немецкие летные школы в России. К этому же
разделу относится и то, что во время русско-польской войны рабочие -
восторженные поклонники Советов - слушали на Темпельхоферфельде агитацию,
по-видимому, русских офицеров за участие в войне против Польши, что были
акты саботажа при посылке в Польшу, а также и то, что ко мне приходил как-то
представитель нелегального авиационного завода "Юнкерс", чтобы через меня
договориться о поставках русским военных самолетов. Цель, конечно, была не в
том, чтобы Россия при моем посредничестве получила эти самолеты, для этого и
так были возможности.
Мой брат, Роза и Лео Иогихес, руководство движения спартаковцев, верили
в русско-немецкое сотрудничество. Лео сначала противился. Ранним летом 1918
г. - вскоре после Брест-Литовска - я сообщил ему о своих подозрениях,
которые уже превратились в уверенность; он сначала отказался верить. При
следующей встрече он сказал, что я был прав, что все мои предположения
оправдались. Мой брат и Роза думали так же, как я. Это нашло отражение в
письмах Спартака и политических высказываниях в [рукописном] наследии моего
брата. Правда, они всегда надеялись, что честным элементам среди русских
товарищей еще удастся повернуть руль. Без сомнения, причиной убийства всех
троих было то, что стало ясно, что они сознавали опасность и что они
используют все свое влияние, дабы воспрепятствовать такому развитию. Было
ясно, что, пока они живы, игра, которая была начата - и которая продолжается
и по сей день - не пройдет. Ни один из них не попал в зависимость от Москвы,
которая позже так распространилась.
46. К разделу о провокаторах относится и упомянутый выше разоблаченный
на процессе Ледебура Тиссенхаузен. О роли, которую он сыграл, упоминал в
своем контрреволюционном [сочинении] "Революция над Германией" Фолькманн.
Фолькманн, конечно, искажает происходившее. Но события в контрреволюционном
лагере он порой описывает с циничной откровенностью, например, он
рассказывает, что доносы, которые вследствие контрреволюционной шумихи к ним
поступали, тщательно регистрировались, а потом - увы - просто исчезали.
47. Пожар рейхстага был звеном в длинной цепи акций, устроенных
контрреволюцией на авансцене, чтобы создать нужную атмосферу - знаменитую
психологическую основу - для проведения в жизнь своих планов, а именно, для
осуществления тех планов в области внутренней и внешней политики, которые
теперь открылись всему миру.
Ошибочное широко распространенное представление, будто преступления
начались только с так называемым захватом власти национал-социалистами,
поддерживается теми, кто боится, что откроется и их вина в этом. Нет,
преступления начались раньше, уже в конце 1918 г., когда были убиты мой
брат. Роза, Лео, Эйснер и другие.
Так же прямо, как прямая линия, контрреволюционная политика
простирается из 1918 года в современность. Третий рейх это- конечно, не во
всех деталях, но во всем существенном - с самого начала запланированное
завершение контрреволюции. Состояние, к которому они пришли, война, которую
ни развязали, с самого начала были политической целью, даже политическим
идеалом германской контрреволюции. К самым страшным преступлениям,
развязанным контрреволюцией, относятся диверсии на железных дорогах, которые
имели место в Германии и Австрии незадолго до захвата власти нацистами и при
которых погибли десятки человек. Одна из диверсий была под Ютербоком, другая
- в Австрии, поблизости от венгерской границы.
Преступник, имя которого я сейчас не припоминаю, был арестован в
Австрии и там же был осужден на длительное лишение свободы, поскольку
смертной казни тогда не было, и был выслан в Венгрию для отбывания
наказания. Описания его преступлений после ареста появились в прессе. В
газетах я нашел впечатляющее описание того, как он, выехав из Венгрии и
пересекая австрийскую границу, выпрыгнул из поезда около места, где должно
было совершиться преступление, и его заметил венгерский офицер разведки.
Были обнаружены и описания планировавшихся покушений в других странах -
Бельгии, Франции, Голландии и т. д. Преступник часто бывал в Берлине. У него
были связи с чиновниками берлинских спецслужб. Не подлежит сомнению, что
покушения, так же как и поджог рейхстага, должны были создать за границей
психологическую базу для терпимого отношения к захвату власти
национал-социалистами.
48. За пожаром в рейхстаге последовали массовые аресты и допросы. Одним
из тех, кто получи повестку из управления полиции явиться к шефу
политической полиции оберрегирунгсрату Дилю, был редактор "Vorwarts"
Штампфер. Когда после окончания допроса Штампфер собирался уйти, Диль заявил
ему, что ему придется остаться, так как он арестован. На это Штампфер
ответил, что ему очень жаль, так как министр иностранных дел Нейрат будет от
этого не в восторге, поскольку он как раз пригласил его вечером для
обсуждения тактики на предстоящих в ближайшее время в Женеве переговорах об
объеме разоружении. Диль был несколько смущен. Телефонный звонок Нейрату
подтвердил слова Штампфера. После этого перед ним долго извинялись и наконец
отпустили.
49. После разоблачения Гренером роли Эберта в ноябре 1918 г. во время
Мюнхенского процесса по делу об ударе ножом именно Штампфер в "Vorwarts"
[рассказал] о переговорах Эберта с принцем Баденским. В этой связи в его
мемуарах говорится о действиях Эберта как о доказательстве умелой
государственной политики, в то время как в действительности они были
направлены на саботаж революции и всех целей рабочего класса в ходе его
пятидесятилетней борьбы, на передачу пролетариата и всей власти в Германии
старым реакционным силам, в первую очередь военным. И это преподносится как
акт высшей государственной мудрости, с восхвалением Эберта как гениального
политика. Штампфер был как раз главным представителем социал-демократической
политики, на которую версальский диктат, полностью искажая действительную
ситуацию, возложил ответственность за развитие Германии.
50. 9 ноября 1918 г. в Берлине началась "революция", а 10-го вечером в
цирке Буш состоялось собрание солдатских и рабочих депутатов, на котором
выступили мой брат и Эберт. Мой брат указал на то, что нам еще предстоит
решить основную задачу и что необходимо построить новую Германию, а для
этого надо разрушить власть старых сил, Эберт же говорил об ужасных условиях
перемирия, которые теперь, после создания свободной демократической и
социалистической Германии, другая сторона, Антанта, все-таки собирается
возложить на Германию, и это ясно показывает, что главным для нее были не
ликвидация милитаризма и не создание свободной демократической Германии, а
уничтожение немецкого народа, уничтожение Германии как экономического
соперника. Теперь весь немецкий народ должен сплотиться и, отбросив все
внутренние споры, выступить единым фронтом против стремления врага
уничтожить Германию. Эта речь была ударом ножа в спину революции. Она
обозначила путь дальнейшего внутри- и внешнеполитического развития. Вместо
того, чтобы взять власть из рук старых сил, ее оставили им. Одновременно эта
речь заклеймила Англию, Америку и Францию как врагов немецкого народа и
таким образом создала психологическую базу для войны.
51. После войны немецкий народ в своем подавляющем большинстве хотел
порвать со старым режимом и создать новую демократическую и мирную Германию.
Военные, владельцы предприятий тяжелой промышленности и подобные им круги
боялись понести ущерб в результате истинного преобразования Германии. Кроме
того они опасались, что в этом случае их могут привлечь к ответственности за
проводимую ими политику, приведшую к войне, а также политику во время войны,
поэтому они были заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому. Первым
средством для этого было помешать сплотиться элементам, стремящимся к
созданию новой Германии; их надо было расколоть. Для этой цели в первую
очередь надо было помешать сплочению рабочего класса.
При этом на собрании в цирке действовали очень ловко и очень
бессовестно. Стоящий за социал-демократией рабочий класс верил, следуя
словам Эберта, произнесенным в цирке Буш, в немецкую социальную и
политическую демократию. Он не знал, что эта демократия была лишь мнимой,
всего лишь маскировкой, чтобы с ее помощью преодолеть военное положение и
потом еще раз сыграть в ту же игру.
Другие рабочие раскусили обман и попытались найти выход из этой сложной
ситуации с помощью агитации и путем усиления и воспитания у рабочего класса
чувства ответственности и боевой готовности. Реакция была заинтересована в
том, чтобы помешать мирному развитию событий, потому что чем больше на
передний план выступил бы мнимый характер "переворота", тем больше это вело
бы к неизбежному оттоку масс, стоящих за социал-демократией, и переходу их в
другой лагерь, что затруднило бы ее политику. Кроме того, надо было привлечь
на свою сторону не только рабочие массы; очень важно было также создать себе
почву во внешнеполитическом отношении. Этой цели служили инсценированные
столкновения и так называемые бои "Союза Спартака".
Если социал-демократия утверждает, что была вынуждена воспользоваться
помощью военных из-за политики "спартаковцев" и независимых, то это неверно.
Это доказывает хронология событий. Эберт уже 7 и 10 ноября 1918 г. заключил
союз с Максом Баденским, Гренером и Гинденбургом и тем самым отдал себя в их
руки, т. е. в то время, когда силы [спартаковцев] вообще еще не появились на
арене. До процесса Гренера даже Шейдеман ничего не знал о соглашении между
Гренером и Эбертом.
52. Как тогда действовали, видно из рассказа Шейдемана о том, как он
возвращался во время "спартаковских дней" после совещания с Гинденбургом и
Гренером в Касселе 16 января 1919 года. Он говорит о том, что
предоставленный в его распоряжение специальный состав должен был постоянно
изменять свой маршрут, потому что внезапно оказалось, что станция, через
которую он должен был проезжать, занята "спартаковцами" (с их стороны ему
угрожала опасность), и он прибыл в Берлин с большим опозданием. Там же
Шейдеман рассказывает об ужасных опасностях, которые грозили ему и Эберту,
когда они работали в рейхсканцелярии; как им приходилось после окончания
работы задворками и окольными путями возвращаться домой. Воспользоваться
парадным входом они не могли, потому что там их подстерегали наемные убийцы.
Они осторожно спускались черным ходом, пробирались садами, перелезали через
заборы, а им вслед гремели выстрелы.
Конечно, это был всего лишь маневр, чтобы как следует напугать
Шейдемана. То же самое в свое время практиковали в Штутгарте - это было
доказано на процессе по делу Мюнценберга и его товарищей (Бертеля, Рюгга и
др.), на котором я вел защиту. И в тот раз по приказу офицеров всему
вюртембургскому правительству во главе с Блоссом пришлось отправиться в
башню, потому что это было необходимо для их безопасности, учитывая угрозу
коммунистического восстания. Все обвинение провалилось. Этот психоз страха,
который испытывало правительство, эта ложь, были необходимы. Можно ясно себе
представить злорадство офицеров по поводу трусов, с которыми им пришлось
иметь дело.
Так же, как удалось запугать отдельных людей, те же круги попытались
нагнать страху на весь народ и на весь мир, инсценировав для этой цели
беспорядки, и в большой степени им это удалось. Насколько это удалось,
показывает, например, статья сотрудника газеты "Nationalzeitung" Кобера,
который в No 47 издания "Schweizer Illustrierte" за 1943 г. описывал свои
впечатления во время "спартаковских дней" в Берлине. Он описывает, как во
время его визита к Зойфу - вместе с ним был также Ратенау - снаружи внезапно
раздался ужасный шум, и потом вбежал бледный от страха слуга и сказал, что
перед домом вооруженная толпа. Эти люди хотят обыскать дом, потому что здесь
якобы плетутся реакционные интриги и тайно присутствуют иностранцы.
В статье "О народном восстании" Зойф рассказал, что ему пришлось
обедать в своем кабинете, потому что там он был фактически осажден отрядом
матросов, что во время обсуждения ими сельскохозяйственных вопросов внезапно
появился бледный от страха слуга, [сообщивший], что люди начальника полиции
Эйхгорна в возбуждении утверждают, что в доме находятся монархически
настроенные офицеры, собирающиеся совершить путч. Полицейский отряд хорошо
вооружен и противиться их требованию не следует. [Вскоре] они покинули
здание.
Как потом заявил Зойф, им ничего не оставалось, кроме как подчиниться.
Они вышли из здания и снаружи наткнулись на бушующую толпу вооруженных людей
с повязками. Но под влиянием Ратенау, остававшегося все это время спокойным,
они вместе со своим начальником в скором времени успокоились и ушли. Во
время беседы, которую вел с ними Ратенау, люди Эйхгорна особенно ругали
коменданта города. При этом Кобер отмечает как особенно курьезный факт то,
что Вельс был начальником Эйхгорна и таким образом их собственным
начальником.
В действительности Эйхгорн как начальник полиции был совершенно
независим от коменданта города. Прежде всего эти люди вообще не были людьми
Эйхгорна, его полицейский отряд в то время подчинялся одному начальнику,
носил повязки и был весьма дисциплинированным. Здесь речь шла о простом
представлении с участием "наемных актеров", представлении, которое устроили
с целью пустить пыль в глаза иностранным журналистам.
В течение короткого периода времени то тут, то там происходили взрывы;
как правило, бомбы взрывались в помещениях общественных зданий. Однажды я
был по делам в старом уголовном суде и затем вышел в коридор, связывающий
старый уголовный суд с новым, чтобы пойти в комнату адвокатов. Оказавшись в
этом коридоре, я увидел в нескольких шагах от себя мужчину, который с чем-то
возился. Увидев меня, он испугался. При этом у него из рук выпал какой-то
предмет и с грохотом взорвался на полу. Очевидно, это была гремучая ртуть.
Он сразу же бросился бежать по коридору. Я побежал за ним, однако догнать
его не сумел, и только видел, что он побежал в сторону комнаты, где тогда
располагался особый отдел работников отеля "Эден".
53. Московский процесс эсеров. У меня и у Розенфельда состоялась
неофициальная беседа с одним из ведущих сотрудников министерства иностранных