Страница:
Антонио предстоял длинный путь, причем проделать его со скоростью королевского курьера ему не позволяло монашеское одеяние. Баск же очень спешил: как только война закончится, шевалье немедля отправится на поиски своей невесты – в этом Антонио не сомневался.
И, однако, проезжая мимо кафедрального собора Бургоса, баск решил помолиться. Как и большинство горцев, он горячо и наивно верил в Господа, молитва вселяла уверенность в его сердце и укрепляла душу, в ней он черпал силы для дальнейшего служения дорогим его сердцу людям.
Поэтому Антонио спешился, привязал мула к столбу возле дверей собора и вошел в храм, желая преклонить колена перед знаменитой фигурой Христа, обтянутой, как утверждали, человеческой кожей. Согласно преданию, статую эту нашли в море рыбаки; покачиваясь на волнах Бискайского залива, она медленно плыла к берегу.
Солнце, проникавшее сквозь цветные витражи, бросало яркие блики на белое, расшитое золотом одеяние Иисуса и его худое, исполненное страданий лицо. Лучи отражались от драгоценных дароносиц и кованой решетки хора, начищенной до блеска тысячами рук верующих; свет проникал и дальше, позволяя всем желающим любоваться строгой красотой расположенных в приделах усыпальниц.
Вокруг высоких колонн, терявшихся в полумраке, под куполом свода, толпились священники, монахи и многочисленные прихожане. Все они разговаривали о житейских делах, и никто не помышлял ни о Боге, ни о молитве. Ибо во все времена в католической Испании церковь заменяла светскую гостиную: туда приходили пококетничать, посплетничать, а то и встретиться с возлюбленным. С виду суровые и набожные синьоры и сеньориты, простолюдины и простолюдинки не испытывали почтения даже к святой воде в кропильницах.
Распростершись на вымощенном каменными плитами полу, Лаго горячо молился; из всех, кто сейчас находился под сводами собора, он один посвящал свои помыслы Господу! Баск не раз бывал в этом храме, однако никогда прежде он не испытывал таких чувств, какие охватили его в эту минуту: мысль о том, что провидение вручило ему в руки судьбу двух юных девушек, приводила его в трепет, и он поклялся, что сделает все, чтобы защитить их и сделать счастливыми.
Закончив молиться, он собрался уходить, не взглянув ни на надгробие Сида, ни на великолепную усыпальницу дона Педро Фернандо де Веласко, ни даже на королевскую исповедальню, которую в прежние времена накануне коронации посещали короли Кастилии, чтобы преклонить колена перед священником и испросить у него прощения за свои грехи.
Он уже открывал боковую дверь, когда часы пробили девять, и тишину нарушил пронзительный вопль, гулким эхом отозвавшийся под потолком собора. Баск невольно остановился и повернулся в сторону любимой простонародьем диковины, прославившей этот храм наравне с гробницей Кампеадора и чудесной скульптурой Христа.
Le Papa moskas, иначе – деревянный болван из Бургоса, представляет собой механическую деревянную фигуру, которая корчит страшные гримасы, ревет, блеет, кричит и рычит всякий раз, когда куранты отбивают очередной час. О создателях этой фигуры ходит множество легенд, претендующих на достоверность. Некоторые из этих рассказов откровенно примитивны и смешны, другие, напротив, грустны и трогательны, но ни один из них не говорит всей правды.
Суеверный и доверчивый народ приписывает создание механического человека самому сатане. Говорят, что когда дьявол сделал из кусочков дерева свою уродливую куклу, он подарил ее его святейшеству папе. Папа не мог вынести хохота и рева дьявольской игрушки и отдал ее своей наложнице, видимо втайне желая избавиться от бедной женщины. Смеем предположить, что он преуспел в своем замысле, и бедняжка сошла с ума от хриплых выкриков деревянного монстра. Тогда святой Изидор, архиепископ Севильи, забрал чудище себе, а потом – к великой радости кастильцев – прислал его в Бургос.
По другой версии деревянный болван некогда был знатным испанским грандом. На свою беду он влюбился в прекрасную Бланку Кастильскую. Синьор ходил за своей возлюбленной по пятам и был настолько дерзок, что даже осмеливался нарушать ее уединение, когда та приходила в храм помолиться Господу.
К счастью, в наши дни дьявол разучился превращать влюбленных идальго в деревянные игрушки; в противном случае в кафедральном соборе Бургоса можно было бы видеть не одного, а тысячи таких болванов. Наверное, нынче сатана стал более терпим, и дозволяет влюбляться без своего высочайшего соизволения.
Утомительно, да и невозможно пересказать здесь все легенды о механическом человеке, и все же мы дерзнем познакомить вас еще с одной, показавшейся нам наиболее достоверной и поэтичной. Мы приводим ее здесь исключительно в расчете на любознательного читателя.
Это случилось много лет назад. Некая девица несравненной красоты каждый день приносила цветы к гробницам Сида и дона Фернандо. Преклонив колена, она молилась, и из глаз ее струились потоки слез. Покидая дорогие ее сердцу могилы, она вся трепетала от обуревавшей ее страсти; во взгляде ее сверкали отблески потаенного огня, испепелявшего ее душу. И эта неутоленная страсть побуждала ее вновь и вновь возвращаться в собор.
Король увидел ее и влюбился. Под знойным небом Испании сердца подобны петардам – они быстро воспламеняются и бурно горят. Король признался девице в своих чувствах, но после этого она бесследно исчезла. Настал черед короля проливать слезы и каждое утро являться к могиле Сида в надежде найти там свою любимую. Прошел год, но король так и не увидел девушки; может быть, он уже забыл ее?
Однажды на охоте монарх заблудился; его доезжачие и придворные остались далеко позади. Вдруг из чащи выскочили шесть голодных волков. Мгновенно задушив собак, они бросились на короля: сама смерть заглядывала ему в глаза! Внезапно раздался страшный, нечеловеческий крик. Зародившись в глубине леса, он покатился со скалы на скалу, разбился на множество раскатистых отзвуков – и один из волков упал, сраженный выстрелом из аркебузы, а остальные в страхе разбежались.
Поискав глазами своего спасителя, король застыл в изумлении: перед ним предстало поистине фантастическое существо. Туловище его напоминало деревянный чурбан, лицо было искажено судорогой, глаза вылезали из орбит, а из разинутого рта то и дело вылетали жуткие, леденящие кровь звуки.
Любой другой, окажись он на месте короля, испугался бы, но не таков был кастильский монарх. Он стал пристально вглядываться в чудище и заметил, что из-под его уродливого облика проступают милые черты любимой девицы. Тогда король устремился к ней, желая обнять, но та оттолкнула его и сказала:
– Я любила дона Фернандо… я любила Сида… они были благородны, великодушны и отважны… и я полюбила тебя, потому что ты ни в чем не уступал ни Сиду, ни дону Фернандо…
Проговорив это, она упала замертво, вновь превратившись в мерзкого урода.
Год спустя, день в день, деревянный болван, сделанный по приказу короля одним арабским мастером, занял место в кафедральном соборе Бургоса, напротив королевской скамьи.
Он кривлялся, кричал и вопил так же, как уродец в лесу, и от него веяло отчаянием и тоской. Изготовивший болвана араб вскоре умер с досады: его творение так и не научилось говорить членораздельно и произносить слова любви, сказанные перед смертью таинственной девицей.
…Баск, подобно всем посетителям собора, стоял, замерев, перед этим странным существом, созданным мастером-мусульманином в память о любви короля-католика к прекрасной незнакомке.
Но внезапно он страшно побледнел, поспешно надвинул на лицо капюшон своей рясы и отступил в спасительную тень колонны.
Разумеется, не деревянная кукла, давно уже не пугавшая никого, кроме грудных младенцев, привела Антонио в смятение. Да он и не смотрел уже в ее сторону. Взор Лаго был прикован к тощему человеку, который, опираясь на трость, с видимым трудом шагал по каменным плитам. Настоящий ходячий скелет, этакий оживший деревянный болван. Это был господин де Пейроль собственной персоной! Тот самый Пейроль, которого донья Крус, да и они с мадемуазель де Невер почитали мертвым! Рана его зарубцевалась, он уже мог ходить, и ноги совершенно случайно привели его в собор. Нет, интендант вовсе не собирался молиться, он просто решил поглазеть на людей и рассеять свою тоску. Вынужденное бездействие тяготило Пейроля: он отлично понимал, что промедление угрожает разрушить все его планы.
Фактотум Гонзага был мрачен и молчалив; глубокая морщина пересекала его бледный лоб; нос, напоминавший клюв ястреба, нервно подергивался, а маленькие злобные глазки метали молнии. Пейроль выздоравливал, однако большая потеря крови подорвала его силы. Милосердные братья, подобравшие и выходившие раненого, продолжали заботиться о нем. Однако интендант вовсе не испытывал к ним чувства благодарности, и собирался покинуть монастырь и присоединиться к Гонзага и его приспешникам, как можно скорее. Знай Пейроль, где сейчас обретается принц, он бы ползком отправился к хозяину. Но увы, судьба лишила его возможности выразить свою преданность Гонзага столь замечательным образом. Неведение ухудшало и без того дурное настроение фактотума, а воспоминания об Авроре и донье Крус доводили его до бешенства.
Пейроль жил в постоянном страхе. Лихорадочное желание разузнать, где же находится его хозяин, все время влекло его на улицу. Подслушивая чужие разговоры, фактотум надеялся уловить имя Гонзага. И когда надежды его очередной раз не оправдывались, он шел куда глаза глядят, лишь бы избавиться от мучивших его кошмаров. Стоило ему переступить порог своей кельи, как его охватывал панический ужас: ему казалось, что дверь вот-вот отворится и на пороге появится Лагардер или же тот грозный незнакомец, который пообещал указать Пейролю верную дорогу в ад. Когда страх доводил интенданта до умоисступления, он отправлялся в церковь.
Вот и сегодня фактотум пришел искать отдохновения в соборе. Деревянный монстр пробудил его любопытство. Быть может, он узнал в этой жуткой кукле собственную душу, которая умела лишь взывать к мести и ненавидеть?
Погрузившись в созерцание деревянного болвана, Пейроль не заметил, как сзади к нему подошел монах и слегка коснулся его плеча. Интендант вздрогнул, пошатнулся и чуть не упал.
– Вас ждут у Бискайских ворот, – прошептал ему на ухо монах. – Идемте.
– Кто меня ждет?
– Там вы все узнаете. Возьмите меня под руку, и идемте.
Пейроль отступил назад.
– Я вас не знаю, – произнес он, – и никуда с вами не пойду.
– Вы можете довериться мне, слуги святой церкви никогда не лгут.
– А кто мне докажет, что вы действительно слуга церкви, а не переодетый убийца?
– Не валяйте дурака, – нетерпеливо прервал его Лаго (а это был именно он). – Мне поручили сообщить вам, что Филипп Мантуанский…
Интендант даже подскочил от неожиданности.
– Принц! Где он?
– В Лериде… И он ждет вас.
Баск хотел увести Пейроля подальше от города и от монастыря, где скрывались Аврора и Флор. А так как он сам собирался идти в ту же сторону, то понадеялся, что по дороге ему непременно представится случай навсегда избавить девушек от негодяя-фактотума.
Конечно, Антонио предпочел бы сделать это прямо сегодня, но, как он уже понял, выманить Пейроля из храма будет не так-то просто. А под его святыми сводами он не мог вонзить кинжал в грудь приспешника Гонзага.
– Почему вы мне не верите? – спросил Антонио, делая последнюю попытку увлечь за собой Пейроля.
– Я уже сказал, что не знаю вас…
Антонио собрался, было, ответить, что его послал Гонзага, но тут взор его упал на изображение Христа: Иисус, принявший смерть, дабы искупить людскую ложь, укоризненно взирал на него. И баск не смог солгать. Мелькнувшую же у него мысль о том, чтобы задержаться в городе и подкараулить Пейроля в укромном уголке, где ему никто не помешает разделаться с фактотумом принца, Лаго с негодованием отверг: противник его был еще слаб и не смог бы как должно защищать свою жизнь. Антонио даже упрекнул себя за то, что посмел осквернить храм столь недостойным замыслом.
Итак, надежды в ближайшее время избавиться от Пейроля или хотя бы вынудить его покинуть Бургос, не было. Впрочем, поразмыслив, баск решил, что это и к лучшему. Аврора де Невер надежно защищена от козней Пейроля стенами монастыря Санта-Мария-Реал. Даже если интенданту и станет известно, где она скрывается, вряд ли он попытается похитить ее из обители. А мать-настоятельница никогда не выдаст девушку ее врагам – даже если те привезут приказ, подписанный самим королем. Только трибунал инквизиции мог заставить аббатису выдать Аврору, однако Пейроль и Гонзага ни за что не станут обращаться к нему за помощью: отцы-инквизиторы не жаловали чужестранцев.
Итак, по здравом размышлении баск решил, что пребывание Пейроля в Бургосе ничем его подопечным не грозит. К тому же юноша надеялся скоро вернуться в город и вызвать интенданта на честный поединок. Поэтому, наклонившись к уху Пейроля, Антонио Лаго зловеще прошептал:
– Хорошенько запомни, как кривляется и вопит эта дьявольская кукла! Скоро ты и твой хозяин Гонзага завопите еще громче, извиваясь в предсмертных судорогах!
Пейроль задрожал, обмяк и, не удержавшись на ногах, растянулся на каменном полу. Вокруг упавшего фактотума тут же собралась толпа зевак, но монаха уже и след простыл.
VII
И, однако, проезжая мимо кафедрального собора Бургоса, баск решил помолиться. Как и большинство горцев, он горячо и наивно верил в Господа, молитва вселяла уверенность в его сердце и укрепляла душу, в ней он черпал силы для дальнейшего служения дорогим его сердцу людям.
Поэтому Антонио спешился, привязал мула к столбу возле дверей собора и вошел в храм, желая преклонить колена перед знаменитой фигурой Христа, обтянутой, как утверждали, человеческой кожей. Согласно преданию, статую эту нашли в море рыбаки; покачиваясь на волнах Бискайского залива, она медленно плыла к берегу.
Солнце, проникавшее сквозь цветные витражи, бросало яркие блики на белое, расшитое золотом одеяние Иисуса и его худое, исполненное страданий лицо. Лучи отражались от драгоценных дароносиц и кованой решетки хора, начищенной до блеска тысячами рук верующих; свет проникал и дальше, позволяя всем желающим любоваться строгой красотой расположенных в приделах усыпальниц.
Вокруг высоких колонн, терявшихся в полумраке, под куполом свода, толпились священники, монахи и многочисленные прихожане. Все они разговаривали о житейских делах, и никто не помышлял ни о Боге, ни о молитве. Ибо во все времена в католической Испании церковь заменяла светскую гостиную: туда приходили пококетничать, посплетничать, а то и встретиться с возлюбленным. С виду суровые и набожные синьоры и сеньориты, простолюдины и простолюдинки не испытывали почтения даже к святой воде в кропильницах.
Распростершись на вымощенном каменными плитами полу, Лаго горячо молился; из всех, кто сейчас находился под сводами собора, он один посвящал свои помыслы Господу! Баск не раз бывал в этом храме, однако никогда прежде он не испытывал таких чувств, какие охватили его в эту минуту: мысль о том, что провидение вручило ему в руки судьбу двух юных девушек, приводила его в трепет, и он поклялся, что сделает все, чтобы защитить их и сделать счастливыми.
Закончив молиться, он собрался уходить, не взглянув ни на надгробие Сида, ни на великолепную усыпальницу дона Педро Фернандо де Веласко, ни даже на королевскую исповедальню, которую в прежние времена накануне коронации посещали короли Кастилии, чтобы преклонить колена перед священником и испросить у него прощения за свои грехи.
Он уже открывал боковую дверь, когда часы пробили девять, и тишину нарушил пронзительный вопль, гулким эхом отозвавшийся под потолком собора. Баск невольно остановился и повернулся в сторону любимой простонародьем диковины, прославившей этот храм наравне с гробницей Кампеадора и чудесной скульптурой Христа.
Le Papa moskas, иначе – деревянный болван из Бургоса, представляет собой механическую деревянную фигуру, которая корчит страшные гримасы, ревет, блеет, кричит и рычит всякий раз, когда куранты отбивают очередной час. О создателях этой фигуры ходит множество легенд, претендующих на достоверность. Некоторые из этих рассказов откровенно примитивны и смешны, другие, напротив, грустны и трогательны, но ни один из них не говорит всей правды.
Суеверный и доверчивый народ приписывает создание механического человека самому сатане. Говорят, что когда дьявол сделал из кусочков дерева свою уродливую куклу, он подарил ее его святейшеству папе. Папа не мог вынести хохота и рева дьявольской игрушки и отдал ее своей наложнице, видимо втайне желая избавиться от бедной женщины. Смеем предположить, что он преуспел в своем замысле, и бедняжка сошла с ума от хриплых выкриков деревянного монстра. Тогда святой Изидор, архиепископ Севильи, забрал чудище себе, а потом – к великой радости кастильцев – прислал его в Бургос.
По другой версии деревянный болван некогда был знатным испанским грандом. На свою беду он влюбился в прекрасную Бланку Кастильскую. Синьор ходил за своей возлюбленной по пятам и был настолько дерзок, что даже осмеливался нарушать ее уединение, когда та приходила в храм помолиться Господу.
К счастью, в наши дни дьявол разучился превращать влюбленных идальго в деревянные игрушки; в противном случае в кафедральном соборе Бургоса можно было бы видеть не одного, а тысячи таких болванов. Наверное, нынче сатана стал более терпим, и дозволяет влюбляться без своего высочайшего соизволения.
Утомительно, да и невозможно пересказать здесь все легенды о механическом человеке, и все же мы дерзнем познакомить вас еще с одной, показавшейся нам наиболее достоверной и поэтичной. Мы приводим ее здесь исключительно в расчете на любознательного читателя.
Это случилось много лет назад. Некая девица несравненной красоты каждый день приносила цветы к гробницам Сида и дона Фернандо. Преклонив колена, она молилась, и из глаз ее струились потоки слез. Покидая дорогие ее сердцу могилы, она вся трепетала от обуревавшей ее страсти; во взгляде ее сверкали отблески потаенного огня, испепелявшего ее душу. И эта неутоленная страсть побуждала ее вновь и вновь возвращаться в собор.
Король увидел ее и влюбился. Под знойным небом Испании сердца подобны петардам – они быстро воспламеняются и бурно горят. Король признался девице в своих чувствах, но после этого она бесследно исчезла. Настал черед короля проливать слезы и каждое утро являться к могиле Сида в надежде найти там свою любимую. Прошел год, но король так и не увидел девушки; может быть, он уже забыл ее?
Однажды на охоте монарх заблудился; его доезжачие и придворные остались далеко позади. Вдруг из чащи выскочили шесть голодных волков. Мгновенно задушив собак, они бросились на короля: сама смерть заглядывала ему в глаза! Внезапно раздался страшный, нечеловеческий крик. Зародившись в глубине леса, он покатился со скалы на скалу, разбился на множество раскатистых отзвуков – и один из волков упал, сраженный выстрелом из аркебузы, а остальные в страхе разбежались.
Поискав глазами своего спасителя, король застыл в изумлении: перед ним предстало поистине фантастическое существо. Туловище его напоминало деревянный чурбан, лицо было искажено судорогой, глаза вылезали из орбит, а из разинутого рта то и дело вылетали жуткие, леденящие кровь звуки.
Любой другой, окажись он на месте короля, испугался бы, но не таков был кастильский монарх. Он стал пристально вглядываться в чудище и заметил, что из-под его уродливого облика проступают милые черты любимой девицы. Тогда король устремился к ней, желая обнять, но та оттолкнула его и сказала:
– Я любила дона Фернандо… я любила Сида… они были благородны, великодушны и отважны… и я полюбила тебя, потому что ты ни в чем не уступал ни Сиду, ни дону Фернандо…
Проговорив это, она упала замертво, вновь превратившись в мерзкого урода.
Год спустя, день в день, деревянный болван, сделанный по приказу короля одним арабским мастером, занял место в кафедральном соборе Бургоса, напротив королевской скамьи.
Он кривлялся, кричал и вопил так же, как уродец в лесу, и от него веяло отчаянием и тоской. Изготовивший болвана араб вскоре умер с досады: его творение так и не научилось говорить членораздельно и произносить слова любви, сказанные перед смертью таинственной девицей.
…Баск, подобно всем посетителям собора, стоял, замерев, перед этим странным существом, созданным мастером-мусульманином в память о любви короля-католика к прекрасной незнакомке.
Но внезапно он страшно побледнел, поспешно надвинул на лицо капюшон своей рясы и отступил в спасительную тень колонны.
Разумеется, не деревянная кукла, давно уже не пугавшая никого, кроме грудных младенцев, привела Антонио в смятение. Да он и не смотрел уже в ее сторону. Взор Лаго был прикован к тощему человеку, который, опираясь на трость, с видимым трудом шагал по каменным плитам. Настоящий ходячий скелет, этакий оживший деревянный болван. Это был господин де Пейроль собственной персоной! Тот самый Пейроль, которого донья Крус, да и они с мадемуазель де Невер почитали мертвым! Рана его зарубцевалась, он уже мог ходить, и ноги совершенно случайно привели его в собор. Нет, интендант вовсе не собирался молиться, он просто решил поглазеть на людей и рассеять свою тоску. Вынужденное бездействие тяготило Пейроля: он отлично понимал, что промедление угрожает разрушить все его планы.
Фактотум Гонзага был мрачен и молчалив; глубокая морщина пересекала его бледный лоб; нос, напоминавший клюв ястреба, нервно подергивался, а маленькие злобные глазки метали молнии. Пейроль выздоравливал, однако большая потеря крови подорвала его силы. Милосердные братья, подобравшие и выходившие раненого, продолжали заботиться о нем. Однако интендант вовсе не испытывал к ним чувства благодарности, и собирался покинуть монастырь и присоединиться к Гонзага и его приспешникам, как можно скорее. Знай Пейроль, где сейчас обретается принц, он бы ползком отправился к хозяину. Но увы, судьба лишила его возможности выразить свою преданность Гонзага столь замечательным образом. Неведение ухудшало и без того дурное настроение фактотума, а воспоминания об Авроре и донье Крус доводили его до бешенства.
Пейроль жил в постоянном страхе. Лихорадочное желание разузнать, где же находится его хозяин, все время влекло его на улицу. Подслушивая чужие разговоры, фактотум надеялся уловить имя Гонзага. И когда надежды его очередной раз не оправдывались, он шел куда глаза глядят, лишь бы избавиться от мучивших его кошмаров. Стоило ему переступить порог своей кельи, как его охватывал панический ужас: ему казалось, что дверь вот-вот отворится и на пороге появится Лагардер или же тот грозный незнакомец, который пообещал указать Пейролю верную дорогу в ад. Когда страх доводил интенданта до умоисступления, он отправлялся в церковь.
Вот и сегодня фактотум пришел искать отдохновения в соборе. Деревянный монстр пробудил его любопытство. Быть может, он узнал в этой жуткой кукле собственную душу, которая умела лишь взывать к мести и ненавидеть?
Погрузившись в созерцание деревянного болвана, Пейроль не заметил, как сзади к нему подошел монах и слегка коснулся его плеча. Интендант вздрогнул, пошатнулся и чуть не упал.
– Вас ждут у Бискайских ворот, – прошептал ему на ухо монах. – Идемте.
– Кто меня ждет?
– Там вы все узнаете. Возьмите меня под руку, и идемте.
Пейроль отступил назад.
– Я вас не знаю, – произнес он, – и никуда с вами не пойду.
– Вы можете довериться мне, слуги святой церкви никогда не лгут.
– А кто мне докажет, что вы действительно слуга церкви, а не переодетый убийца?
– Не валяйте дурака, – нетерпеливо прервал его Лаго (а это был именно он). – Мне поручили сообщить вам, что Филипп Мантуанский…
Интендант даже подскочил от неожиданности.
– Принц! Где он?
– В Лериде… И он ждет вас.
Баск хотел увести Пейроля подальше от города и от монастыря, где скрывались Аврора и Флор. А так как он сам собирался идти в ту же сторону, то понадеялся, что по дороге ему непременно представится случай навсегда избавить девушек от негодяя-фактотума.
Конечно, Антонио предпочел бы сделать это прямо сегодня, но, как он уже понял, выманить Пейроля из храма будет не так-то просто. А под его святыми сводами он не мог вонзить кинжал в грудь приспешника Гонзага.
– Почему вы мне не верите? – спросил Антонио, делая последнюю попытку увлечь за собой Пейроля.
– Я уже сказал, что не знаю вас…
Антонио собрался, было, ответить, что его послал Гонзага, но тут взор его упал на изображение Христа: Иисус, принявший смерть, дабы искупить людскую ложь, укоризненно взирал на него. И баск не смог солгать. Мелькнувшую же у него мысль о том, чтобы задержаться в городе и подкараулить Пейроля в укромном уголке, где ему никто не помешает разделаться с фактотумом принца, Лаго с негодованием отверг: противник его был еще слаб и не смог бы как должно защищать свою жизнь. Антонио даже упрекнул себя за то, что посмел осквернить храм столь недостойным замыслом.
Итак, надежды в ближайшее время избавиться от Пейроля или хотя бы вынудить его покинуть Бургос, не было. Впрочем, поразмыслив, баск решил, что это и к лучшему. Аврора де Невер надежно защищена от козней Пейроля стенами монастыря Санта-Мария-Реал. Даже если интенданту и станет известно, где она скрывается, вряд ли он попытается похитить ее из обители. А мать-настоятельница никогда не выдаст девушку ее врагам – даже если те привезут приказ, подписанный самим королем. Только трибунал инквизиции мог заставить аббатису выдать Аврору, однако Пейроль и Гонзага ни за что не станут обращаться к нему за помощью: отцы-инквизиторы не жаловали чужестранцев.
Итак, по здравом размышлении баск решил, что пребывание Пейроля в Бургосе ничем его подопечным не грозит. К тому же юноша надеялся скоро вернуться в город и вызвать интенданта на честный поединок. Поэтому, наклонившись к уху Пейроля, Антонио Лаго зловеще прошептал:
– Хорошенько запомни, как кривляется и вопит эта дьявольская кукла! Скоро ты и твой хозяин Гонзага завопите еще громче, извиваясь в предсмертных судорогах!
Пейроль задрожал, обмяк и, не удержавшись на ногах, растянулся на каменном полу. Вокруг упавшего фактотума тут же собралась толпа зевак, но монаха уже и след простыл.
VII
СКАЧКА НАВСТРЕЧУ СМЕРТИ
Пейроль и Антонио Лаго залечивали свои раны в монастырях близ Бургоса, мадемуазель де Невер и донья Крус исцеляли свои душевные травмы в монастыре Санта-Мария-Реал – но чем же все это время занимались остальные герои нашей истории?
Мы оставили Анри де Лагардера на развалинах замка Пенья дель Сид в обществе безумной Марикиты в ту самую минуту, когда он, побуждаемый признательностью, поклялся взять девушку с собой.
Увидев мчащегося верхом Пейроля, шевалье подумал, что, быть может, фактотум Гонзага был не единственным, кому удалось выбраться из-под развалин замка.
Маленькая цыганка утверждала, что Аврора и донья Крус живы. Лагардер сомневался в этом, однако ему хотелось самому убедиться либо в правоте слов Марикиты, либо в верности своих собственных мрачных предчувствий. С тревожным сердцем ступил он на двор замка, со страхом ожидая того, что уготовила ему судьба. На каменных, покрытых трещинами плитах лежал мертвец.
Марикита следовала за шевалье по пятам; ее взгляд ничего не выражал, казалось, она вообще не понимала, где находится. Однако же при виде трупа она издала душераздирающий вопль, напоминавший предсмертный крик раненого зверя: смешались в нем и боль, и безумие. Бросившись к мертвому сеньору, она принялась покрывать поцелуями его холодное лицо и оледеневшие руки. Крупные слезы катились по щекам девушки; от пережитого потрясения к ней на миг даже вернулся разум.
– Отец мой, отец! Ответь мне! – стенала она. – Посмотри, это я, твоя дочь! Я больше никогда не покину тебя, я останусь с тобой до самого твоего последнего часа! Отец, проснись, скажи, что ты только притворился мертвым!.. Молю тебя, очнись, мне так плохо без тебя!..
Потрясенный отчаянием бедной помешанной, беседующей с умершим старцем, которого она называла «отец», Лагардер замер в горестном молчании. Он вспомнил, что цыганка несколько раз говорила ему о своем батюшке. Он был знатным вельможей; много лет назад он навлек на себя гнев короля, и тот лишил его большей части наследственных владений. С тех пор старый сеньор одиноко жил в полуразрушенном замке Пенья дель Сид, и каждую неделю Марикита приходила навестить его.
Шевалье наклонился и вгляделся в лицо мертвеца: он впервые видел этого человека.
Марикита пыталась приподнять отцовскую голову, чтобы запечатлеть на его челе последний поцелуй; внезапно она заметила бурое пятно на его камзоле, как раз напротив сердца. Сдавленный стон сорвался с ее губ. Марикита встала. Ее безумные глаза затравленно блуждали; схватив Лагардера за руку, она воскликнула:
– Это мой отец!.. Стервятник убил его за то, что он хотел спасти твою невесту… Поклянись же мне над его мертвым телом, что мы отомстим!
«Стервятником» цыганка называла Пейроля, чей нос и впрямь напоминал клюв хищной птицы.
Содрогаясь от рыданий, девушка упала на руки Анри. Тот осторожно опустил ее на землю. Затем он принес камни и куски дерева и соорудил над покойником нечто вроде кургана. Наверху шевалье водрузил сделанный из двух веток крест.
Тем временем цыганка очнулась от забытья и открыла глаза. Первое, что она увидела, был могильный холм, возле которого, преклонив колена, молился Лагардер.
Хотя Анри и не знал подробностей трагедии, разыгравшейся в старинном замке, он догадался, что Марикита вместе со стариком отцом подготовили побег Авроры, но коварный Пейроль расстроил их планы и предательски убил старого идальго.
Шевалье был искренне благодарен маленькой цыганке, которая ради Авроры рисковала собственной жизнью и жизнью своего отца. И если девушек не удалось спасти, значит, так распорядилась судьба. Почувствовав на себе пристальный взор, Лагардер обернулся. Цыганка печально смотрела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд ее был нежен и грустен, во всем облике не осталось и следа былого безумия. Девушка медленно опустилась на колени возле Лагардера и вместе с ним вознесла молитву к Всевышнему, прося его принять к себе душу новой жертвы Пейроля.
Шевалье вновь приступил к цыганке с расспросами, надеясь, что на этот раз она ответит ему более определенно, ибо слова ее, сказанные в состоянии умопомрачения, отнюдь не убедили Анри в том, что мадемуазель де Невер и донья Крус живы, а не погребены под обломками мавританской башни.
Однако, к несчастью, темное покрывало безумия вновь окутало Марикиту: взор ее потух, и девушка погрузилась в мрачное тупое оцепенение. На любой вопрос Марикита неизменно отвечала:
– Мертвы, мертвы! Они все мертвы!
Но Анри, скрепя сердце, решил продолжить поиски. Он обшарил все развалины. Он расчищал завалы, разгребал кучи щебня, сдвигал огромные каменные глыбы, но ничего не нашел. Башня Пенья дель Сид надежно хранила свою тайну.
– Идем, – произнес Лагардер, беря Марикиту за руку. – Если Господу будет угодно сохранить наши жизни, мы еще вернемся сюда помолиться за тех, кто остался здесь навечно.
Они молча побрели по дороге. В душе у Лагардера царили мрак и пустота. Он не понимал, зачем и куда они идут: жизнь его была разбита, он жаждал только смерти.
Они свернули на дорогу в Каталонию; Лагардеру некуда было спешить: смерть могла настичь его всюду. Мысль о смерти не покидала его ни на минуту, и если бы не желание отомстить Гонзага, он бы наверняка подыскал способ покинуть этот мир.
Надежда на счастье умерла вместе с Авророй де Невер. Осталась одна только жажда мести… Единственным утешением Лагардеру служила уверенность в том, что его возлюбленная пребывает у небесного престола, где ей больше не страшны козни коварного Гонзага.
Ради встречи с Филиппом Мантуанским Лагардер, не задумываясь, отдал бы все то немногое, чем он владел. Когда же провидение сведет их в решающем поединке?! Когда же настанет тот день, когда враг его падет в смертельной схватке?
Чем дальше они продвигались в глубь страны, тем чаще им встречались отряды испанской армии. Лагардер шел молча, опустив голову, ведя за руку Марикиту; солдаты беспрепятственно пропускали их.
Время от времени шевалье спрашивал кого-нибудь из офицеров, не знает ли тот, где сейчас находится полк Филиппа де Гонзага, друга кардинала Альберони. Офицеры принимали Лагардера за лазутчика Гонзага или даже шпиона самого Альберони и подробно объясняли, как ему отыскать полк принца.
Анри искал врага повсюду: в Лериде, в Балагере, в Карлоне – везде, куда отправляли его словоохотливые испанцы, но Гонзага по-прежнему ускользал от него. Теперь Лагардер хотел не просто убить предателя, но убить его в бою, прилюдно, на виду у обеих армий. Чтобы продвигаться быстрее, Лагардер раздобыл лошадей. Странное зрелище являли собой эти двое: безмолвный и мрачный Лагардер и безумная Марикита, время от времени оглашающая окрестности дикими воплями и угрозами. Иногда, впрочем, проклятия ее сменялись горькими слезами.
…Шевалье даже не заметил, как они миновали испанские аванпосты и оказались в расположении французской армии.
Увидев серую форму мушкетеров, Анри оживился. Он вспомнил, что еще совсем недавно вместе с этими солдатами он сражался за дело короля и регента, а в победоносной французской армии даже был полк, названный Королевским полком Лагардера.
– Бедный Шаверни! – вздохнул он. – Неужели я стану для него вестником несчастья? Донья Крус была предана Авроре, маркиз предан мне… Мы все не мыслили жизни друг без друга… Но наши возлюбленные уже покинули земную юдоль, а я скоро последую за ними… Что ждет Шаверни, когда он останется один?
От маленького маркиза мысли его перенеслись к Кокардасу и Паспуалю, его верным учителям фехтования, разделившим с ним многочисленные превратности его судьбы; вспомнил он и о своем новом соратнике, отважном баске.
Весь во власти воспоминаний, шевалье не заметил, как Марикита отстала от него. Очнувшись от горьких дум, Анри встревоженно обернулся и с облегчением перевел дух: девушка ехала сзади, в нескольких десятках шагов. Несчастная! Из-за него она лишилась разума и потеряла отца… Острая боль пронзила сердце Лагардера: судьбе было угодно, чтобы все, кто был ему дорог, страдали и погибали ради него и из-за него.
«К чему все эти жертвы? – в отчаянии подумал он. – Шаверни никогда не увидит могилы своей любимой, мэтры фехтования никогда не получат вознаграждения за свою преданность, Лаго наверняка сложит голову вдали от родины и от красавицы сестры, а к Мариките никогда не вернется разум! Боже, за что ты караешь всех нас?!» По щеке Лагардера сбежала слеза: он оплакивал участь своих друзей!
Навстречу ему мчался полк легкой кавалерии, и шевалье посторонился, пропуская его. Это был полк господина де Риома. Внезапно стройный порядок рядов был нарушен, всадники смешались, а полковник резко остановился, повернул назад и, пришпорив коня, поскакал к Лагардеру. Тот не успел опомниться, как Риом уже заключил его в объятия и расцеловал в обе щеки.
– Господин де Лагардер! – в восторге воскликнул он. – Вы живы! Эй, поскорее сообщите радостную весть господину маршалу, принцу Конти и всем остальным!.. Вот так сюрприз! Настоящий праздник!
Храбрец Риом и его офицеры искренне радовались возвращению Лагардера. Один из них, не утерпев, галопом помчался в лагерь, чтобы самому рассказать обо всем маршалу Бервику.
Лагардер был глубоко тронут столь теплыми изъявлениями дружеских чувств, однако в глазах его читалась прежняя неизбывная тоска. Его первый вопрос был о Шаверни.
– Маркиз отправился вас разыскивать. Говорят, он уже объехал всю Каталонию и почти весь Арагон…
– А что остальные?
– Кокардас и Паспуаль также ищут вас по всей Испании. В надежде, что вы вернулись, они уже дважды приезжали в лагерь, а, узнав, что вас до сих пор нет, снова пускались в путь. Не скрою, шевалье, что не только они, но и все мы очень беспокоились за вас. Надеюсь, с вами не случилось ничего плохого? Вы, упаси Бог, не ранены?
– Нет, – печально покачал головой Лагардер.
– Вот и отлично!
– А где Антонио Лаго? – спросил Анри.
– Он тоже поехал искать вас и еще не вернулся. Его путь лежал в Бургос.
Воцарилась тишина. Лагардер и офицеры сняли шляпы, отдавая дань уважения отважному баску. Они были уверены, что его больше нет в живых. Но господин де Риом не собирался завершать разговор на столь печальной ноте.
– Пока вы и ваши друзья отсутствовали, – сообщил он, – Королевский полк Лагардера был распущен, хотя маршал глубоко сожалел об этом. Однако он уверен, что вы снова встанете в наши ряды: предстоит поход на Мадрид, и маршал надеется, что вы примете в нем участие.
– Господин де Бервик столь лестно отзывается обо мне, – ответил шевалье, – что с моей стороны было бы недостойно обмануть его ожидания. Королевский полк Лагардера непременно примет участие в новой кампании, только в ином составе.
– Увы, вы пока один, – грустно вздохнул полковник.
– Нет, нас двое.
– Но кто же второй?
Лагардер указал рукой на Марикиту. Пока шевалье беседовал с Риомом, безумная цыганка остановила коня и принялась разглядывать солдат. Взор ее ни на ком не задерживался. Временами девушка начинала что-то бессвязно бормотать; руки ее то ласкали шею коня, то сжимали рукоятку кинжала. Черные волосы в беспорядке падали ей на плечи; в них, словно кровавое пятно, алел цветок. Платье Марикиты было разорвано, его лохмотья едва скрывали упругое загорелое тело. Несмотря на свой весьма экзотический вид, девушка была необычайно хороша. Настораживали лишь ее беспокойные пустые глаза да обрывки фраз, слетавшие с прелестных губ.
– Это Марикита, – представил ее Лагардер, – дочь цыганки и знатного испанского гранда. Она и ее отец пытались мне помочь, но в неравной борьбе отец девушки погиб, а несчастная сошла с ума. Поэтому я прошу вас, господа, отнестись к ней с уважением, коего она, несомненно, заслуживает.
Мы оставили Анри де Лагардера на развалинах замка Пенья дель Сид в обществе безумной Марикиты в ту самую минуту, когда он, побуждаемый признательностью, поклялся взять девушку с собой.
Увидев мчащегося верхом Пейроля, шевалье подумал, что, быть может, фактотум Гонзага был не единственным, кому удалось выбраться из-под развалин замка.
Маленькая цыганка утверждала, что Аврора и донья Крус живы. Лагардер сомневался в этом, однако ему хотелось самому убедиться либо в правоте слов Марикиты, либо в верности своих собственных мрачных предчувствий. С тревожным сердцем ступил он на двор замка, со страхом ожидая того, что уготовила ему судьба. На каменных, покрытых трещинами плитах лежал мертвец.
Марикита следовала за шевалье по пятам; ее взгляд ничего не выражал, казалось, она вообще не понимала, где находится. Однако же при виде трупа она издала душераздирающий вопль, напоминавший предсмертный крик раненого зверя: смешались в нем и боль, и безумие. Бросившись к мертвому сеньору, она принялась покрывать поцелуями его холодное лицо и оледеневшие руки. Крупные слезы катились по щекам девушки; от пережитого потрясения к ней на миг даже вернулся разум.
– Отец мой, отец! Ответь мне! – стенала она. – Посмотри, это я, твоя дочь! Я больше никогда не покину тебя, я останусь с тобой до самого твоего последнего часа! Отец, проснись, скажи, что ты только притворился мертвым!.. Молю тебя, очнись, мне так плохо без тебя!..
Потрясенный отчаянием бедной помешанной, беседующей с умершим старцем, которого она называла «отец», Лагардер замер в горестном молчании. Он вспомнил, что цыганка несколько раз говорила ему о своем батюшке. Он был знатным вельможей; много лет назад он навлек на себя гнев короля, и тот лишил его большей части наследственных владений. С тех пор старый сеньор одиноко жил в полуразрушенном замке Пенья дель Сид, и каждую неделю Марикита приходила навестить его.
Шевалье наклонился и вгляделся в лицо мертвеца: он впервые видел этого человека.
Марикита пыталась приподнять отцовскую голову, чтобы запечатлеть на его челе последний поцелуй; внезапно она заметила бурое пятно на его камзоле, как раз напротив сердца. Сдавленный стон сорвался с ее губ. Марикита встала. Ее безумные глаза затравленно блуждали; схватив Лагардера за руку, она воскликнула:
– Это мой отец!.. Стервятник убил его за то, что он хотел спасти твою невесту… Поклянись же мне над его мертвым телом, что мы отомстим!
«Стервятником» цыганка называла Пейроля, чей нос и впрямь напоминал клюв хищной птицы.
Содрогаясь от рыданий, девушка упала на руки Анри. Тот осторожно опустил ее на землю. Затем он принес камни и куски дерева и соорудил над покойником нечто вроде кургана. Наверху шевалье водрузил сделанный из двух веток крест.
Тем временем цыганка очнулась от забытья и открыла глаза. Первое, что она увидела, был могильный холм, возле которого, преклонив колена, молился Лагардер.
Хотя Анри и не знал подробностей трагедии, разыгравшейся в старинном замке, он догадался, что Марикита вместе со стариком отцом подготовили побег Авроры, но коварный Пейроль расстроил их планы и предательски убил старого идальго.
Шевалье был искренне благодарен маленькой цыганке, которая ради Авроры рисковала собственной жизнью и жизнью своего отца. И если девушек не удалось спасти, значит, так распорядилась судьба. Почувствовав на себе пристальный взор, Лагардер обернулся. Цыганка печально смотрела на него широко раскрытыми глазами. Взгляд ее был нежен и грустен, во всем облике не осталось и следа былого безумия. Девушка медленно опустилась на колени возле Лагардера и вместе с ним вознесла молитву к Всевышнему, прося его принять к себе душу новой жертвы Пейроля.
Шевалье вновь приступил к цыганке с расспросами, надеясь, что на этот раз она ответит ему более определенно, ибо слова ее, сказанные в состоянии умопомрачения, отнюдь не убедили Анри в том, что мадемуазель де Невер и донья Крус живы, а не погребены под обломками мавританской башни.
Однако, к несчастью, темное покрывало безумия вновь окутало Марикиту: взор ее потух, и девушка погрузилась в мрачное тупое оцепенение. На любой вопрос Марикита неизменно отвечала:
– Мертвы, мертвы! Они все мертвы!
Но Анри, скрепя сердце, решил продолжить поиски. Он обшарил все развалины. Он расчищал завалы, разгребал кучи щебня, сдвигал огромные каменные глыбы, но ничего не нашел. Башня Пенья дель Сид надежно хранила свою тайну.
– Идем, – произнес Лагардер, беря Марикиту за руку. – Если Господу будет угодно сохранить наши жизни, мы еще вернемся сюда помолиться за тех, кто остался здесь навечно.
Они молча побрели по дороге. В душе у Лагардера царили мрак и пустота. Он не понимал, зачем и куда они идут: жизнь его была разбита, он жаждал только смерти.
Они свернули на дорогу в Каталонию; Лагардеру некуда было спешить: смерть могла настичь его всюду. Мысль о смерти не покидала его ни на минуту, и если бы не желание отомстить Гонзага, он бы наверняка подыскал способ покинуть этот мир.
Надежда на счастье умерла вместе с Авророй де Невер. Осталась одна только жажда мести… Единственным утешением Лагардеру служила уверенность в том, что его возлюбленная пребывает у небесного престола, где ей больше не страшны козни коварного Гонзага.
Ради встречи с Филиппом Мантуанским Лагардер, не задумываясь, отдал бы все то немногое, чем он владел. Когда же провидение сведет их в решающем поединке?! Когда же настанет тот день, когда враг его падет в смертельной схватке?
Чем дальше они продвигались в глубь страны, тем чаще им встречались отряды испанской армии. Лагардер шел молча, опустив голову, ведя за руку Марикиту; солдаты беспрепятственно пропускали их.
Время от времени шевалье спрашивал кого-нибудь из офицеров, не знает ли тот, где сейчас находится полк Филиппа де Гонзага, друга кардинала Альберони. Офицеры принимали Лагардера за лазутчика Гонзага или даже шпиона самого Альберони и подробно объясняли, как ему отыскать полк принца.
Анри искал врага повсюду: в Лериде, в Балагере, в Карлоне – везде, куда отправляли его словоохотливые испанцы, но Гонзага по-прежнему ускользал от него. Теперь Лагардер хотел не просто убить предателя, но убить его в бою, прилюдно, на виду у обеих армий. Чтобы продвигаться быстрее, Лагардер раздобыл лошадей. Странное зрелище являли собой эти двое: безмолвный и мрачный Лагардер и безумная Марикита, время от времени оглашающая окрестности дикими воплями и угрозами. Иногда, впрочем, проклятия ее сменялись горькими слезами.
…Шевалье даже не заметил, как они миновали испанские аванпосты и оказались в расположении французской армии.
Увидев серую форму мушкетеров, Анри оживился. Он вспомнил, что еще совсем недавно вместе с этими солдатами он сражался за дело короля и регента, а в победоносной французской армии даже был полк, названный Королевским полком Лагардера.
– Бедный Шаверни! – вздохнул он. – Неужели я стану для него вестником несчастья? Донья Крус была предана Авроре, маркиз предан мне… Мы все не мыслили жизни друг без друга… Но наши возлюбленные уже покинули земную юдоль, а я скоро последую за ними… Что ждет Шаверни, когда он останется один?
От маленького маркиза мысли его перенеслись к Кокардасу и Паспуалю, его верным учителям фехтования, разделившим с ним многочисленные превратности его судьбы; вспомнил он и о своем новом соратнике, отважном баске.
Весь во власти воспоминаний, шевалье не заметил, как Марикита отстала от него. Очнувшись от горьких дум, Анри встревоженно обернулся и с облегчением перевел дух: девушка ехала сзади, в нескольких десятках шагов. Несчастная! Из-за него она лишилась разума и потеряла отца… Острая боль пронзила сердце Лагардера: судьбе было угодно, чтобы все, кто был ему дорог, страдали и погибали ради него и из-за него.
«К чему все эти жертвы? – в отчаянии подумал он. – Шаверни никогда не увидит могилы своей любимой, мэтры фехтования никогда не получат вознаграждения за свою преданность, Лаго наверняка сложит голову вдали от родины и от красавицы сестры, а к Мариките никогда не вернется разум! Боже, за что ты караешь всех нас?!» По щеке Лагардера сбежала слеза: он оплакивал участь своих друзей!
Навстречу ему мчался полк легкой кавалерии, и шевалье посторонился, пропуская его. Это был полк господина де Риома. Внезапно стройный порядок рядов был нарушен, всадники смешались, а полковник резко остановился, повернул назад и, пришпорив коня, поскакал к Лагардеру. Тот не успел опомниться, как Риом уже заключил его в объятия и расцеловал в обе щеки.
– Господин де Лагардер! – в восторге воскликнул он. – Вы живы! Эй, поскорее сообщите радостную весть господину маршалу, принцу Конти и всем остальным!.. Вот так сюрприз! Настоящий праздник!
Храбрец Риом и его офицеры искренне радовались возвращению Лагардера. Один из них, не утерпев, галопом помчался в лагерь, чтобы самому рассказать обо всем маршалу Бервику.
Лагардер был глубоко тронут столь теплыми изъявлениями дружеских чувств, однако в глазах его читалась прежняя неизбывная тоска. Его первый вопрос был о Шаверни.
– Маркиз отправился вас разыскивать. Говорят, он уже объехал всю Каталонию и почти весь Арагон…
– А что остальные?
– Кокардас и Паспуаль также ищут вас по всей Испании. В надежде, что вы вернулись, они уже дважды приезжали в лагерь, а, узнав, что вас до сих пор нет, снова пускались в путь. Не скрою, шевалье, что не только они, но и все мы очень беспокоились за вас. Надеюсь, с вами не случилось ничего плохого? Вы, упаси Бог, не ранены?
– Нет, – печально покачал головой Лагардер.
– Вот и отлично!
– А где Антонио Лаго? – спросил Анри.
– Он тоже поехал искать вас и еще не вернулся. Его путь лежал в Бургос.
Воцарилась тишина. Лагардер и офицеры сняли шляпы, отдавая дань уважения отважному баску. Они были уверены, что его больше нет в живых. Но господин де Риом не собирался завершать разговор на столь печальной ноте.
– Пока вы и ваши друзья отсутствовали, – сообщил он, – Королевский полк Лагардера был распущен, хотя маршал глубоко сожалел об этом. Однако он уверен, что вы снова встанете в наши ряды: предстоит поход на Мадрид, и маршал надеется, что вы примете в нем участие.
– Господин де Бервик столь лестно отзывается обо мне, – ответил шевалье, – что с моей стороны было бы недостойно обмануть его ожидания. Королевский полк Лагардера непременно примет участие в новой кампании, только в ином составе.
– Увы, вы пока один, – грустно вздохнул полковник.
– Нет, нас двое.
– Но кто же второй?
Лагардер указал рукой на Марикиту. Пока шевалье беседовал с Риомом, безумная цыганка остановила коня и принялась разглядывать солдат. Взор ее ни на ком не задерживался. Временами девушка начинала что-то бессвязно бормотать; руки ее то ласкали шею коня, то сжимали рукоятку кинжала. Черные волосы в беспорядке падали ей на плечи; в них, словно кровавое пятно, алел цветок. Платье Марикиты было разорвано, его лохмотья едва скрывали упругое загорелое тело. Несмотря на свой весьма экзотический вид, девушка была необычайно хороша. Настораживали лишь ее беспокойные пустые глаза да обрывки фраз, слетавшие с прелестных губ.
– Это Марикита, – представил ее Лагардер, – дочь цыганки и знатного испанского гранда. Она и ее отец пытались мне помочь, но в неравной борьбе отец девушки погиб, а несчастная сошла с ума. Поэтому я прошу вас, господа, отнестись к ней с уважением, коего она, несомненно, заслуживает.