Фэйзер Джейн. Безжалостное обольщение

   Потрясенная, Женевьева быстро оделась. В том, как эта квартеронка рассматривала ее, не было ничего дружественного. В огромных влажных глазах таились неприкрытая враждебность и некоторое презрение — физические достоинства Женевьевы она сочла более чем скромными. Разумеется, «узурпаторше» действительно недоставало роста и округлости форм, вынуждена была признать Женевьева, расчесывая волосы позаимствованной гребенкой. И ничего удивительного в том, что Анжелике неприятно ее присутствие здесь, в ее спальне, на ее постели, с ее покровителем. И правда, что заставило Доминика привезти Женевьеву именно сюда? Ну да, конечно!
   Он ведь не собирался делить ложе со своей предполагаемой жертвой. Скорее всего получил согласие Анжелики на либретто, совершенно не похожее на то, что тут разыгралось.
   Женевьева подошла к окну. Отдернув штору, она выглянула на улицу, которую видела прошлым вечером. Было всего семь часов утра, но уже совсем рассвело, однако и теперь узнать улицу не представлялось возможным. Впрочем, Женевьева догадывалась, что это Рэмпарт-стрит — где же еще мог креольский джентльмен поселить свою любовницу-квартеронку?
   — Николас уже здесь, — доложил Доминик, появляясь в дверях.
   — Что ты ему сказал? — Оказалось, что Женевьеве небезразлично, что узнает ее кузен.
   — Ничего. — Доминик улыбался. — Скажи сама что хочешь. Я лишь велел сделать так, чтобы по возвращении домой на твоем добром имени не появилось ни единого пятнышка. — Он накинул ей на плечи плащ, тщательно спрятал волосы под капюшон и, взяв ее лицо в ладони, сказал:
   — Думаю, тебе следует начинать сборы в монастырь урсулинок.
   — Когда?
   Нельзя было не признать: сердце ее забилось сильнее при мысли о том, что прошлая ночь не стала началом конца их знакомства. Из-за этого волнения она забыла рассказать Доминику о визите Анжелики.
   — Как только ты будешь готова. — Доминик легко коснулся губами ее губ. — Приходи сюда завтра после полудня. Я буду тебя ждать.
   — Но я не знаю куда «сюда», — напомнила ему Женевьева. — И ума не приложу, как мне незамеченной выйти из дома средь бела дня.
   У Доминика брови поползли вверх.
   — Мадемуазель Женевьева, не надо кокетничать. На меня это не действует. Если захочешь прийти сюда завтра днем — найдешь способ. Ты, наверное, забыла, что у меня была неприятная возможность убедиться в твоих способностях добиваться того, что ты пожелаешь. — Он рассмеялся, но по-доброму. — Этой способностью обладаю и я, дорогая фея. Мы с тобой — два сапога пара, так что не пытайся обмануть того, кто знает тебя не хуже, чем ты сама.
   У Женевьевы мурашки пробежали по спине при этих словах. Наверное, они действительно «два сапога пара». Иначе как могло случиться то, что случилось, и что. Господи прости, она здесь делает?
   — Я приду, — тихо пообещала она. — Это ведь Рэмпарт-стрит, правда?
   — Именно так. А дом ты узнаешь, если внимательно посмотришь на него, когда выйдешь. Ну, пора. — И Доминик взял ее под локоть.
   Значит, страстного прощания не будет? И никаких воспоминаний? И романтического обмена признаниями? Каперу предстоял трудовой день, это ясно, и мыслями он уже был весь в делах. Женевьева пожала плечами: «Я и не собиралась мешать ему!» Они спустились по лестнице, которой она не видела по прибытии. Казалось, и то одеяло было в какой-то другой жизни, и завернута в него была другая девушка.
   Николас стоял в квадратном холле с вытянутым лицом и темными кругами под глазами. От тревоги? Нечистой совести? Или просто оттого, что не выспался? Этого Женевьева сказать не могла. Но было совершенно ясно по взгляду, брошенному им на капера, что Сен-Дени не намерен делать ничего, что разозлило бы Делакруа, — например, требовать сатисфакции за подлое похищение его кузины.
   — Доброе утро, Николас, — бодро приветствовала его Женевьева. — Как повеселился на балу? Надеюсь, Элиза не обманулась в своих ожиданиях? Месье Делакруа. — Она протянула руку кацеру, стоявшему на лестнице. — Благодарю за гостеприимство.
   Смешинки плясали в его бирюзовых глазах. Но он почтительно поцеловал ей руку:
   — Это я благодарю вас, мадемуазель. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.
   Склонив голову, Женевьева сделала легкий реверанс и повернулась к кузену.
   Кузен поспешил к двери, чтобы открыть; ее, но Сайлас опередил гостя.
   Они прошли мимо молча провожавшего их слуги и вышли на Рэмпарт-стрит. Женевьева инстинктивно натянула капюшон на лицо. Ни у одной респектабельной дамы не может быть никаких дел на этой улице. Впрочем, ее едва ли теперь можно назвать респектабельной дамой, не так ли? Она обернулась и оглядела дом, чтобы получше запомнить. Ее взгляд скользнул по третьему этажу к окну — тому самому, из которого она недавно выглядывала на улицу, — и встретился с пристальным, напряженным взглядом квартеронки. У Женевьевы мурашки пробежали по коже, но в этот момент за спиной у Анжелики возникла фигура и чьи-то руки обняли квартеронку за плечи. Это Доминик уводил свою любовницу от окна. В постель?
   "Ну и что, если даже так? — сердито упрекнула себя Женевьева. — Это не мое дело». Она знала, что отношения мужчины с любовницей-квартеронкой не имеют ничего общего с его отношением к креольской даме, будь то его жена, сестра, тетка, мать или даже любовница.
   — Я не понимаю, что произошло, — говорил Николас низким взволнованным голосом. — Почему Доминик, похитив тебя, не вынудил дядю сотрудничать с ним?
   — Капер совершенно справедливо решил, что моя поруганная честь не будет для отца достаточно побудительным мотивом. Но Делакруа согласился оставить в покое Элизу.
   — И отказаться от своего плана? — Николас остановился посреди улицы, недоверчиво глядя на кузину. — Никогда не видел, чтобы Доминик отказывался от задуманного. Как тебе это удалось?
   — Я сама пообещала ему помочь, — беспечно ответила Женевьева. — Но это не твое дело, Николас. — Она недовольно посмотрела на изумленного кузена. — Тебе лучше ничего не знать. Тебя ведь освободили от всех обязательств. Разве этого недостаточно?
   Николас вспыхнул от неловкости:
   — Надеюсь, ты понимаешь, что я не спал всю ночь, с ума сходя от страха за тебя?
   — У тебя не было никаких причин для беспокойства. — коротко бросила Женевьева. — Разве Сайлас не передал тебе записку?
   — Но она меня мало успокоила. Там содержался приказ явиться к семи утра в этот дом, однако я понятия не имел, что здесь случилось.
   — Так или иначе, все позади, — объявила Женевьева. — Если впредь ты не будешь делать долгов направо и налево и втягивать своих родственников в такую трясину, — сказано было, резко, но младшей Датур трудно было простить Николаса за то, что могло случиться с Элизой.
   Однако даже когда Женевьева размышляла об этом, внутренний голос, бередя душу, напоминал ей, что, если бы не кузен с его трусливой глупостью, она никогда не испытала бы такого счастья, столь далекого от опыта девушки на выданье. И не было бы у Женевьевы волнующей перспективы…
 
   — Кто эта худышка? — спросила Анжелика. — Ты не говорил, что будешь спать с ней.
   — Я и не собирался, Анж. И она не имеет к тебе никакого отношения, поняла?
   — Но ты привез ее сюда, в мой дом, — возразила Анжелика, хотя знала, что говорить этого не следует.
   — Это мой дом, — напомнил капер, — и я волен делать здесь все, что мне заблагорассудится. Она будет приходить сюда и впредь, и, когда это будет происходить, ты будешь отправляться в гостя.
   Доминик потер подбородок и нахмурился нужно побриться и принять ванну. При иных обстоятельствах он все это сделал бы здесь, но Анжелика выглядела опечаленной, обиженной и была готова устроить сцену, а он этого не выносил.
   — Скажи Сайласу, что мы уезжаем, — велел он, направляясь к гардеробу за плащом.
   — Ты не останешься позавтракать? — взяв себя в руки, Анжелика улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его. — Я сама тебя побрею, приготовлю устриц, как ты любишь, и мы съедим их в постели.
   Доминик взглянул на скомканные простыни, еще хранившие тепло любви его и Женевьевы. Почему-то перспектива лечь сейчас в эту постель с другой женщиной показалась Делакруа неприятной.
   — Нет, не сегодня. У меня много дел на корабле.
   — А вечером придешь? — Анжелика прильнула к нему. Доминик почувствовал сильный, сладкий запах ее любимых духов. Женевьева, припомнилось ему, пахла лишь дорогим мылом и лавандовой водой: незатейливо, конечно, но такая свежесть.
   — Может быть. Зависит от обстоятельств, — коротко ответил он, разнимая ее руки. — Завтра днем, во всяком случае, я хочу, чтобы тебя здесь не было. Понимаешь?
   Анжелика опустила голову, чтобы скрыть вспыхнувшую ярость. Ей было все ясно. Она пробормотала:
   — Как угодно.
   А Доминик был слишком рассеян и не заметил ничего, кроме ожидаемой им покорности.
   Он уехал с Сайласом пять минут спустя, а Анжелика устроила на кухне полный бедлам. Давая выход растущей ярости, она за полчаса перебила почти всю посуду, чем привела в ужас рабов. Им уже было известно, что хозяин провел ночь в спальне Анжелики с другой женщиной, но, как они считали, для квартеронки это ровным счетом ничего не должно значить.
   Разрядившись, Анжелика поднялась в спальню. В ее глазах застыло выражение такой холодной решимости, что девочка-служанка, которая доставала из шкафа одежду, расчесывала хозяйке волосы, подавала пудру и прочие косметические принадлежности, старалась держаться подальше, зная, как несдержанна на язык Анжелика и как скора на расправу. «Кем бы ни была та, что так страшно огорчила мою хозяйку, она об этом пожалеет», — подумала девочка. Злопамятная Анжелика была известна своей мстительностью.
   Наконец она надела тюрбан, который по закону обязаны были носить — как опознавательный знак — все квартеронки, и в сопровождении служанки вышла из дома. Они направились к реке, обогнули раскинувшийся на набережной рынок, свернули в узкую улочку обветшалых домишек, почерневшие крыши, прогнувшиеся полы и облезлые стены которых несли отпечаток разрушений от наводнений, страшных ураганов, постоянных туманов и привычной речной сырости.
   В этих хибарах теснились игорные притоны, бордели, кофейни и винные лавки, которые посещали лодочники и матросы, просаживающие здесь последние деньги за сомнительные удовольствия. Анжелика шла быстро, не обращая внимания на непристойные выкрики из открытых дверей и ловко переступая через растянувшихся на тротуаре пьяниц. Слева от набережной показалась насыпь, покрытая чахлой травой и украшенная искусственными апельсиновыми деревьями. Над вонючими кучами мусора хлопало на ветру развешенное на веревках белье.
   Возле темного дверного проема Анжелика велела служанке обождать, а сама прошла в мрачную конуру, пол которой был покрыт древесными опилками. В комнате стоял странный запах: одуряющая смесь алкоголя, благовоний и настоев каких-то неизвестных трав. Через несколько секунд Анжелика в глубине комнаты уже была увлечена разговором со старухой, завернутой в лоскуты ярко раскрашенной ткани.
   Волосы у старухи были туго связаны в некое подобие свиных хвостиков, торчавших над головой, словно штопоры. Она сидела, склонившись над маленьким круглым столиком, затянутым поцарапанной кожей, и держала в ладони какую-то трещотку. Резким движением кисти она бросила что-то на кожаную столешницу, и обе женщины стали внимательно рассматривать причудливый узор. Женщины о чем-то пошептались, потом старуха, кряхтя, подошла к полке, забитой банками, резными шкатулками и полотняными мешочками. Какой-то мешочек перекочевал в руки Анжелики. На мгновение во влажном воздухе сверкнул серебристый блик — и монетка из кармана Анжелики перекочевала в старухин кулачок.
 
   А Доминик, не подозревая, какую панику в душе Анжелики вызвало его поведение, отправился в свой мирный и опрятный дом на Чартрес-стрит. Принял ванну, побрился, съел легкий завтрак и предался приятным размышлениям о том, как хитро воспользуется укромной стоянкой для своих судов под самым носом у Виктора Латура при попустительстве его же дочери. Капер предпочитал мстить исподтишка и находил особое удовольствие именно в том, что Латур даже знать не будет, что его лишили собственности и невольно станет участником планов презираемого им пирата.
   Ну а дочка? Страстная фея с золотистыми волосами и желто-карими глазами. Доминик улыбнулся. Он не причинит Женевьеве никакого вреда, но, когда оба отдадут друг другу все, что могут, она уже станет в высшей степени искушенной и искусной женщиной — подарком для любого молодого креола, которому посчастливится завоевать внимание Женевьевы и которого сочтут достойным войти в семейный клан Виктора Латура.
   После завтрака в саду Доминик прошел через дом в парадный холл, где его ожидал Сайлас, держа наготове шляпу с загнутыми полями и трость.
   — Вы на «Танцовщицу», месье? — В голосе слуги нельзя было не уловить тоску.
   — Нет. В контору на бирже. У меня там кое-какие карты, которые нужно посмотреть.
   — Планируете новый рейд, месье? — заблестели от радости глаза у матроса.
   — Может быть, Сайлас, может быть, — беспечно улыбнулся капер и вышел на Чартрес-стрит, но уже на тротуаре обернулся и посмотрел на слугу, застывшего в дверях:
   — Если ты не прочь, то прогуляйся до «Танцовщицы» и скажи боцману, чтобы собрал полкоманды для короткого перехода на два, а может быть, и три дня во внутренних водах.
   — Да, месье. — Сайлас засиял. — С удовольствием, месье. Я мигом, месье.
   Хмыкнув, Доминик ленивой походкой не спеша направился на биржу. Здесь вовсю шли приготовления к дневным торгам. Масперо бодро приветствовал своего квартиросъемщика и предложил ему стакан виски с содовой, льдом и мятой, выразив надежду, что тот придет посмотреть на торги, а если его что-то заинтересует, то Масперо готов предложить самую разумную цену.
   — Виски я с удовольствием выпью. Но в настоящий момент я ничего не покупаю.
   Джин Масперо пристально посмотрел на своего гостя, протягивая ему запотевший стакан.
   — Другие планы, да?
   — Возможно. — И на этот раз капер ответил весьма туманно.
   Хозяина биржи было так же невозможно обмануть, как и матроса Сайласа, однако Джин деликатно сменил тему. В конце концов нельзя вмешиваться в чужие дела. Тем более капер и не любил о них распространяться, что вполне разумно для человека, занимающегося подобным бизнесом. Он должен быть уверен в безопасности своих предприятий.
   Оказавшись в своем кабинете, Доминик разложил на столе навигационную карту озера Борн. Он провел над ней немало часов, разрабатывая первоначальный план устройства стоянки для кораблей во владениях Латура. Но на карте была изображена береговая линия залива, а Женевьева говорила о внутренней бухте, окруженной болотами. Конечно, капер рисковал, предполагая, что она знает, какие условия необходимы фрегатам и клиперам в этой потайной бухте. Прежде всего глубокая вода. А что понимает креольская девушка в осадке кораблей? Может быть, это глупо так легко принимать ее предложение? Теперь, при свете дня, он, конечно, понимал, почему сделал это: встретив в лице мадемуазель Женевьевы непреодолимую преграду на пути осуществления изначального плана, он с готовностью ухватился за альтернативный.
   Услышав отчетливые шаги и шепот перебранки за дверью, Доминик нахмурился, поднял голову от карты и подошел к двери. Масперо знал, что капер никогда не принимал у себя в конторе незваных гостей, и, похоже, пытался предотвратить нежелательное вторжение. Доминик распахнул дверь. Легкая фигурка в ярком миткалевом платье, тюрбане на голове и туфлях без задников яростно, хоть и шепотом спорила с аукционистом.
   — Я хотела посмотреть, сработает ли мой маскарад, — весело сказала Женевьева, с живым интересом разглядывая комнату. — Похоже, сработал. Месье Масперо явно не желал, чтобы квартеронка осквернила его верхние этажи, — не удержалась она от язвительного замечания.
   — Откуда ты знала, что я здесь? — удивился Доминик, пропуская мимо ушей как ее попытку слукавить, так и замечание в адрес Масперо.
   — А я и не знала. Но догадывалась, а если бы тебя здесь не оказалось — не беда. Я бы все равно доказала, что избрала правильную тактику. — И, медленно подойдя к столу, Женевьева склонилась над картой. — Ищешь удобную стоянку?
   — Да, в некотором роде, — подтвердил Доминик, несколько озадаченный ее визитом, хотя и понимал, что удивляться нечему, ведь он уже знал, что Женевьева никогда не появляется обычным способом и тогда, когда ее ждешь. — Ты без служанки?
   — Как можно? — Она рассмеялась. — Не могу же я прийти на тайное свидание в дом на Рэмпарт-стрит в этом маскарадном костюме и в сопровождении служанки? Это был пробный побег, если хочешь. И он удался мне без всякого труда.
   — Нисколько не сомневался, что так и будет, — сухо заметил он. — Где, скажи на милость, ты раздобыла эти жуткие тряпки?
   — Амелия их для меня достала, — сообщила Женевьева с безмятежной улыбкой. — Ты, наверное, ее не помнишь, но…
   — Отлично помню, — перебил Доминик. — Сними тюрбан, хотя бы пока ты в кабинете. И раз уж ты здесь, помоги мне. Где находится бухта, о которой ты говорила? — Доминик встал рядом и склонился над картой, но тут же медленно распрямился: тонкий свежий аромат юной нежной кожи и шелковистых волос был неотразимо притягателен. — Хотя с этим можно и подождать немного. — Он намотал на палец ее локон. — Я целовал тебя сегодня утром?
   — По-настоящему — нет, — ответила Женевьева чуть дрогнувшим голосом.
   Она тонула в этом бирюзовом взоре, ее глаза сосредоточились на его губах, а ее собственные подрагивали в ожидании уже знакомого ощущения — ласково-требовательного прикосновения.
   — Да, наверное, не целовал, я бы запомнил. Думаю, надо освежить память, ты согласна?
   Женевьева лишь кивнула, при этом тень ее длинных густых рыжеватых ресниц упала на щеки, а руки уже сомкнулись вокруг его шеи и она поднялась на цыпочки.
   Доминик жадно вкусил сладость ее поцелуя и почувствовал, как тело ее послушно прильнуло к его. Он крепко прижал ее к своей восставшей плоти. Женевьева ответила со всей страстью, которую обнаружила прошлой ночью, рот ее приоткрылся, и тело стало чувственно, волнообразно касаться его тела, доводя Доминика до сладостного изнеможения. Тяжело дыша, он наконец прервал поцелуй:
   — О да, ты можешь заставить мужчину забыть обо всем на свете, фея! И когда-нибудь сделаешь это, или я сильно ошибаюсь.
   "Только не тебя», — подумала Женевьева, стараясь унять бешеное биение сердца.
   Пульс стучал у нее в висках, словно пойманная птичка в ладони. Доминика Делакруа ни одна самая страстная женщина не заставит забыть обо всем на свете. Она попыталась изобразить легкую кокетливую улыбку и отбросила волосы с плеча.
   — Как лестно, месье. Я не знаю, куда девать глаза.
   — Не кокетничай, Женевьева. Тебе это не идет. — Делакруа даже нахмурился. — Твоя сила в естественности. Тебе не нужно играть. Ты ведь не Элиза.
   Выговор был сделан тоном, каким учитель наставляет нерадивого ученика, и Женевьева от неловкости закусила губу. Что было особенно неприятно, так это то, что он прав. Она делалась смешной, жеманничая, как Элиза. В глубине души Женевьева считала, что в своем кокетстве Элиза была просто смешна, и удивилась, как это ей самой вздумалось подражать сестре. Женевьева сочла, что лучше переменить тему:
   — Так ты хочешь, чтобы я показала тебе бухту?
   — Да. — К ее радости, Доминик решил, что предыдущая тема исчерпана и вернулся к изучению карты. — Вот место, которое я выбрал сначала. — Острым наконечником компаса он указал точку на карте. — Теперь покажи мне твое.
   Женевьева ткнула пальцем в бледное голубое пятнышко, расположенное в нескольких милях от берега. Судя по всему, это действительно было очень уединенное место, отдаленное от всех населенных районов плантации. Доминик наморщил лоб:
   — Насколько там глубоко?
   Женевьева неопределенно пожала плечами:
   — Точно не знаю, не мерила, но, думаю, фрегат там сможет стать на якорь. И пройти через канал тоже. Канал кажется узким, но фрегат пройдет.
   Он удивленно посмотрел на нее:
   — Откуда ты это знаешь?
   — Один из рабов, который еще при дедушке работал на верфи, рассказывал мне. Сейчас он уже не работает, но любит болтаться на озере и в бухтах. В детстве я обожала сбегать к нему, и старый Сэм иногда катал меня в лодке. — Она чуть виновато улыбнулась. — Вообще-то он и сейчас иногда катает меня, но Элен так боится того, что папа об этом узнает, поэтому теперь я редко езжу с ним. Как глупо: если у тебя длинные волосы и ты носишь длинные юбки, то не можешь делать того, что тебе хочется.
   Доминик от души рассмеялся:
   — Не похоже, чтобы вы подчинялись подобным ограничениям, мадемуазель Женевьева. Да и вообще каким бы то ни было ограничениям. По этому каналу и в ту бухту когда-нибудь ходили фрегаты?
   — Сэм говорил, что много лет назад, когда американцы пытались спасти от испанцев свои суда, плавающие по Миссисипи, некоторые каперы заходили в озеро Борн и ночью исчезали. Если верить Сэму, они прятались в бухте, пока испанцы не отчаивались их найти, а потом возвращались тем же путем.
   Доминик кивнул понимающе. История казалась правдоподобной, и если это так, то, похоже, укрытие действительно будет надежным.
   — Когда мы отправимся на разведку? — спросила Женевьева, поднимая голову от карты. — Я уже сказала Элен, что хочу немного пожить у урсулинок. — И смущенно засмеялась. — Элен изо всех сил старалась не показать, как она этому рада, но ей и вправду гораздо спокойнее, когда меня нет в доме.
   — М-м-да, вполне могу ее понять, — рассеянно согласился Доминик, и Женевьева состроила гримасу, однако он, кажется, вовсе не дразнил ее. — Чем скорее, тем лучше, — продолжил он решительно. — Я возьму только «Танцовщицу» в этот разведывательный рейд и, если все будет в порядке, немедленно велю перегнать остальные фрегаты. Когда ты придешь сегодня днем на Рэмпарт-стрит, я уже все подготовлю и точно скажу тебе, что делать.
   Женевьева колебалась, задать ли вопрос, который не давал покоя с самого утра. Но в конце концов решила, что терять ей нечего:
   — Доминик, а мы не можем встретиться где-нибудь в другом месте?
   — Почему? — Он озадаченно посмотрел на нее, складывая карту.
   Женевьева вздохнула ей было очень неловко.
   — Ну… ну, это ведь Анжеликин дом.
   — Черт возьми! Это не Анжеликин дом, — с раздражением сказал он. — Это мой дом. Почему вы, женщины, уверены, что это не так?
   Значит, Анжелика тоже возражает и, по всей видимости, так же безуспешно. Женевьева размышляла: рассказать ли ему о визите Анжелики в спальню, но решила промолчать. Доминик, несомненно, рассердится на девушку, и было бы несправедливо добавлять ей неприятностей. Однако и сдаваться Женевьева не собиралась.
   — Но там я чувствую себя неловко, — сказала она. — У тебя ведь должен быть другой дом, где ты живешь.
   Лицо Доминика стало непроницаемым, в лазоревом взгляде блеснули льдинки:
   — В свой дом я не допускаю никого, — сказал он холодным тоном, не терпящим возражений, отчего Женевьева почувствовала себя так, словно совершила какую-то чудовищную ошибку. — Если ты не готова прийти на Рэмпарт-стрит — твое дело. Я не принуждаю.
   Ничего не ответив, Женевьева принялась водружать тюрбан на пышную копну волос. Желание заявить, что она не придет на Рэмпарт-стрит, боролось в ней с пониманием: капер и пальцем не шевельнет, чтобы заставить ее переменить решение, просто отмахнется, будто между ними ничего и не было. Женевьева не смогла выдавить из себя ни того, что сдается, ни того, что не подчинится, и молча направилась к выходу. Доминик открыл дверь и, когда она проходила мимо, ласково взял ее сзади за шею большим и указательным пальцами.
   — Анжелики там не будет, фея. Я не такой уж бесчувственный.
   — Но прошлой ночью она там была, — не удержалась Женевьева, застыв от, теплого прикосновения его пальцев.
   — Да, это правда, но, если помнишь, это из-за тебя ситуация изменилась таким образом, что ее присутствие оказалось неуместным, однако менять что-либо было уже поздно.
   Сказанное казалось логичным, до какой-то степени убедительным, однако Женевьеве все это не нравилось. Но какой у нее выбор? По крайней мере Доминик дал ей спасительную возможность капитулировать, и с достоинством.
   — Ну хорошо, — согласилась она без всякого энтузиазма, но пальцы чуть крепче сжали ее шею.
   — Если ты собираешься дуться, лучше не приходи, — мягко предупредил он.
   Женевьеву словно крапивой обожгло. Она дернулась, попытавшись освободиться от его пальцев, и строго сказала:
   — Месье капер, дело в том, что я не дуюсь! Я просто сознательно принимаю последствия своего поступка.
   — Отлично. Рад это слышать, — спокойно одобрил он, но почувствовал, как бурлит в ней негодование, и внезапно резким движением втащил гостью в комнату и захлопнул ногой дверь. — Совершенно очевидно, что вы нуждаетесь в дополнительных аргументах.
   Женевьева сопротивлялась, но он крепко держал ее, пользуясь превосходством силы и охватившим их взаимным желанием, и она наконец покорилась тому и другому.
   Наконец Доминик отпустил ее, с некоторым свирепым удовлетворением объявив:
   — Не думаю, что вы будете покладистой любовницей, мадемуазель, но я тоже сознательно принимаю последствия своего поступка. А теперь убирайтесь отсюда, пока я вовсе не потерял способность работать. — Делакруа ласково подтолкнул ее к двери, легким шлепком лишив гостью возможности сказать что бы то ни было в знак протеста или согласия.