Страница:
Джулиан прошел на квартердек. Хьюго приветствовал его усталой улыбкой.
— Полковник Сент-Саймон, разрешите представить вам капитана Делора…
Они пожали друг другу руки, и капитан назвал имена остальных офицеров. Все вели себя в высшей степени цивилизованно и учтиво, как если бы и не было смертоубийства последнего часа, стонов покалеченных, поломанных рангоутов[18] и рваных снастей на окровавленной палубе, — ничто не напоминало о недавнем бое.
— Я награжу людей Уилла Коннота и отдам французский корабль под его командование, — сказал Хьюго. — Мы погрузим на него всех раненых. И как только «Дельфин» немного залатают, Коннот отведет корабль назад, в Лиссабон.
Глядя на плененное судно, Латтимер не мог скрыть своей гордости. Французский фрегат был хорошей добычей, и он надеялся, что захват корабля поможет получить столь желанные средства, и команда «Изабеллы» также не останется внакладе… Эти мысли делали дальнейшее путешествие веселым и приятным.
Джулиан предоставил ему строить радужные планы и, перебравшись через абордажные сети, вернулся на «Изабеллу».
— Он знает, что делает, этот капитан Латтимер, — заметил Габриэль, приземляясь на палубу рядом с полковником. — А где малышка?
— Думаю, она все еще трудится.
Они двинулись в центральную часть корабля, где начал устанавливаться хоть какой-то порядок. Тэмсин стояла на коленях возле раненого, ожидавшего очереди к хирургу. Он потерял палец, но казался относительно спокойным. Единственное, что его огорчало, — рана была недостаточно серьезной, чтобы его отправили домой.
— Все кончилось? — Тэмсин подняла голову и посмотрела на Джулиана и Габриэля, шедших по палубе.
— Похоже на то. — Джулиан внимательно приглядывался к ее закопченному лицу. — Ты в порядке?
— Да. — Она поднялась, устало выпрямляя затекшие ноги. — Хотя и не понимаю, как это получилось. Не знаю, как вообще можно уцелеть среди подобного ада. Это было ужасно. Хуже я ничего не видела.
Джулиан не ответил. Он не собирался оспаривать ее заявление, но они оба — солдаты, а ужасы битвы были неотъемлемой частью солдатской жизни.
— Хосефа помогает хирургу, — сказала Тэмсин Габриэлю. — Врач говорит, что она гораздо ловчее и опытнее его помощников. — Тэмсин повернулась лицом к рубке, но нога ее попала в бухту каната, и она упала плашмя на палубу.
«Должно быть, она до крайности измучена», — подумал Джулиан и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.
Тэмсин лежала неподвижно, и он наклонился над ней, поднял на ноги и спросил, стараясь скрыть беспокойство:
— Ты совсем обессилела, девочка?
Казалось, Тэмсин не слышит его. Она не сводила глаз с зазубренного осколка, воткнувшегося ей в ногу. Из ранки сочилась кровь.
— Посмотрите! Я порезалась. У меня течет кровь! — Она подняла на него глаза, и он заметил, что они полны мучительного ужаса, под слоем грязи лицо ее было смертельно бледным.
— Полковник, держите ее! — Эта резкая и не допускающая возражений команда исходила от стоявшего позади Габриэля.
Тэмсин покачнулась, у нее подогнулись колени. Джулиан сделал движение как раз вовремя и подхватил ее, чуть не рухнувшую на палубу.
— В чем, черт возьми, дело?
Он смотрел на бесчувственное тело у него на руках, потом перевел взгляд на Габриэля.
— Похоже, она неудачно упала на осколок, но рана не так уж страшна.
— Кровь, — сказал Габриэль невозмутимо. — На малышку это всегда так действует.
— Но ведь она вся покрыта кровью, — ответил Джулиан недоверчиво.
— Да, но то не ее кровь, — пояснил Габриэль. — Девчушка не выносит вида своей крови. Когда она была совсем маленькой, она поднимала крик на весь дом из-за булавочного укола… а уж если случалось что посерьезнее, то и говорить не приходится, она просто выходила из себя. Уж чего только Барон не делал, чтобы отучить ее, но потом отчаялся и бросил эту затею.
— Боже мой, — пробормотал Джулиан. — Кто бы мог представить такое! Она скакала верхом, как казак, сражалась, как горный лев, ее не пугали неудобства и лишения, но от булавочного укола она способна упасть в обморок!
Сент-Саймон подумал о ноже Корнише и понял, чего ей стоило устоять перед лицом такого испытания.
— Давайте-ка побыстрее удалим этот осколок, — сказал он, — Крови, правда, будет много.
— Я позову Хосефу.
Джулиан отнес Тэмсин в дневную каюту капитана, и, когда он положил ее на один из рундуков, покрытых подушками, веки ее дрогнули.
— Что случилось? О Боже, моя нога! В голосе слышалась паническая нотка.
— Все будет хорошо, — ответил он спокойно. — Это всего лишь заноза. Должно быть, ты на нее упала, когда споткнулась о канат.
— Но оно торчит из моего тела! Вся моя кровь вытечет!
— Тэмсин, не говори глупостей! — Ситуация была настолько нелепой, что он испытывал желание расхохотаться, но ее отчаяние было неподдельным и непоказным. Он вытащил из-за пояса кинжал и разрезал бриджи.
— А теперь не смотри, — распорядился Сент-Саймон. Тэмсин жалобно постанывала, с ужасом косясь на осколок и кровь, все сильнее струившуюся из ранки.
— Я слышал, вам требуется моя помощь. — Голос хирурга, появившегося в этот момент в каюте все в том же запачканном кровью переднике, звучал бодро. Его сопровождали Хосефа и Габриэль.
— Какой большой! — сказал он тем же мажорным тоном. — Сейчас удалим, — Нет! — закричала Тэмсин. — Я сделаю это сама. — Она попыталась сесть и дотянуться до ноги.
— Ну уж нет! А ну-ка перестань валять дурака! — Джулиан сел позади нее и положил ее голову к себе на колени. Он держал ее за плечи, не давая подняться. — Веди себя спокойно. Одно мгновение — и все будет сделано.
Хосефа суетилась вокруг своей питомицы: держала ее руки в своих, поглаживала их, что-то нежно ворковала. Хирург же в это время ловко выдернул осколок. Кровь забила фонтаном. Тэмсин застонала и снова лишилась чувств.
— Боже милостивый, да что здесь такое происходит? — послышался безмерно удивленный голос капитана Латтимера, нашедшего свою каюту до отказа заполненной людьми. В обычное время присутствие посторонних в данном помещении не приветствовалось.
— У нас туг небольшая неприятность, — пояснил Джулиан, и в голосе его дрожал смех. Он покачал головой, продолжая удерживать Тэмсин за плечи и все еще не совсем веря в происходящее. — Эта невероятная девушка ведет себя, как кисейная барышня, потому что занозила ногу осколком.
— Бог мой! — воскликнул Хьюго. — И это после всего, что она делала во время боя! По словам лейтенанта Годфри, ничто не могло ее остановить!
— Нет ничего более странного, чем люди, — философски заметил Сэмюэль со свойственной йоркширцам картавостью, подавая доктору миску с горячей водой. — Сейчас принесу бинты.
Когда хирург промывал рану, Тэмсин снова пришла в себя. Она со страхом взглянула на Джулиана:
— Кровь перестала течь?
Лицо ее было смертельно бледным, оно выражало робость и страх, она казалась уязвимой, как ребенок. Вся жизнерадостность, решительность, присущие ее натуре, сейчас куда-то исчезли, и она стремилась опереться на Джулиана, обрести в нем защиту, удивляя доверием, которого он не смог бы обмануть.
Он улыбнулся и отвел волосы с ее лба — ему давно хотелось это сделать.
— Уже почти не течет. Сейчас доктор перевяжет рану, и через день-другой ты будешь как новенькая.
— Рана была не слишком глубокой, мисс Тэмсин, — сказал хирург, посыпая царапину басиликоновым[19] порошком, — Теперь можно не опасаться заражения, — говорил он, перевязывая ногу, а его пациентка уже лежала спокойно, и бледность ее постепенно проходила, на лице проступал румянец.
— Хотя, возможно, она еще будет болеть. Хотите принять лауданума[20]?
— Я не боюсь боли, — уточнила Тэмсин. — Я боюсь кровотечения.
— Ну, оно скоро прекратится. — Хирург отряхнул порошок, с ладоней и встал. — Я вам советую день-другой не бегать. Пусть рана сначала заживет.
— Простите, — сказала Тэмсин жалобно. — Я очень скверно себя вела? — Она обращалась к Джулиану, и во взгляде ее читалось смущение и беспокойство.
Если Сент-Саймон жаждал мести, то сейчас для этого был самый подходящий случай. Но он им не воспользовался. Девушка обратилась к нему за помощью с такой же простотой и доверием, с каким она предложила ему свое тело.
— Я бы выбрал для этого другое слово, — Ответил Джулиан. — Скорее неожиданно. — Он приподнял ее и посадил к себе на колени так, чтобы она могла на него опереться. — Но мы все не без слабостей.
— Я чувствую себя очень странно, — объявила Тэмсин, устраиваясь поудобнее и делая это самым естественным образом. — Я чувствую себя слабой и неуверенной.
— Вам помогла бы хорошая ванна, — сказал Сэмюэль. — И хорошая порция молока с ромом.
— Тогда позаботься 6 горячей воде, Сэмюэль, — сказал Хьюго. — Пусть это будет здесь, здесь больше места. И возьми все, что требуется, из моих запасов. Оставим мисс Тэмсин наедине с ее дуэньей.
Проявив подобное благородство, капитан Латтимер покинул свое святилище, чтобы вернуться к делам, и только когда дошел до квартердека, понял, что за ним последовали все, кроме полковника.
Повернувшись и глядя на закрытую дверь оставленной им каюты, Хьюго поднял бровь. (Там, на обычном месте, уже стоял часовой — морской пехотинец.) «Интересно, — подумал он, — но вовсе не удивительно». Он повернулся ко второму лейтенанту, принявшему обязанности Уилла Коннота, — тот теперь командовал на взятом в плен «Дельфине».
— Мы выдадим команде дополнительную порцию рома, мистер Денни. Ребята это заслужили, — сказал капитан.
Когда эта команда была отдана, раздались нестройные одобрительные возгласы, и Хьюго кивнул, удовлетворенный. В эту минуту он командовал кораблем, где все были довольны.
Пока Сэмюэль нагревал дождевую воду, взятую из бочки на палубе, и наполнял ею ванну, Тэмсин все еще оставалась в надежных и успокоительных объятиях Джулиана. В аналогичных ситуациях Барон всегда держал ее на коленях, и это казалось ей естественным и очень успокаивало. Она все еще чувствовала неловкость из-за своего нелепого поведения, хотя и не могла точно припомнить, что она при этом говорила. Помнила только, что ее охватила ужасная паника при мысли о том, что ее кожа разорвана и что течет ее кровь. Она понимала, что ведет себя чертовски глупо, но ничего не могла с собой поделать, как нельзя заставить реку повернуть вспять.
Хосефа все еще суетилась в каюте, переговариваясь с Сэмюэлем на испанском и давая ему многословные указания, которые он в основном пропускал мимо ушей, делая все по-своему.
Как только Сэмюэль вышел, Сент-Саймон сказал:
— Хосефа, принеси ночную рубашку и халат и оставь нас. Он не собирался говорить ничего подобного. Хотел лишь аккуратно опустить свою ношу на подушки и оставить девушку в надежных и умелых руках няньки. Тем не менее он сказал именно эти слова.
Хосефа хотела было возразить, но вид полковника был столь решителен, а ее питомица не протестовала…
Собственно говоря, глаза Тэмсин были закрыты, и казалось, что она задремала.
— Увы мне, — пробормотала Хосефа по своему обыкновению и поспешила в соседнюю каюту — принести то, что ей было велено. Затем она вернулась и аккуратно разложила вещи на стуле. С минуту постояла в нерешительности, а потом поспешно удалилась, недоуменно пожимая плечами.
— Чтобы снять с тебя бриджи, придется их разрезать, — Сообщил Джулиан будничным тоном. Его рассудок говорил ему, что вести себя подобным образом — сумасшествие, но Тэмсин настолько доверилась ему, что казалось естественным довершить начатое доброе дело. И не только естественным, но и приятным, и совершенно необходимым.
В кольце его рук она казалась легкой и хрупкой, как листок. Она вовсе сейчас не пробуждала в нем влечения, которому он не в силах был противиться, но на смену этому пришло ощущение ее нежной незащищенности и уязвимости, чему он тоже не мог противостоять.
Он опустил ее на подушки рядом с собой и начал снимать с нее сапоги.
— Я сама могу раздеться, — сказала Тэмсин, голос ее звучал увереннее. — Все уже прошло.
— Хорошо, Но позволь сделать это мне, раз уж начал. Не захочешь же ты бередить рану.
По телу ее пробежала дрожь, она откинулась на подушки и лежала совсем тихо, пока он разрезал кинжалом бриджи и снимал с нее чулки. Она чувствовала сонливость, ей казалось, что она на краю какой-то теплой, темной манящей пропасти, а его руки так бесконечно успокаивали… Где-то в глубине ее сознания маячила мысль, что надо не упустить такую возможность. Неизвестно, по какой причине, но Сент-Саймон потеплел к ней, а она сейчас не могла ничего предпринимать, только отдаться его заботам… Неожиданно всплыла неприятная мысль о беременности, но Тэмсин не смогла на ней сосредоточиться, и мысль куда-то благополучно ускользнула.
Потом она лежала, погруженная в горячую воду, чуть не доходившую до ее раненого бедра, его руки двигались по телу с отрешенной фамильярностью, скорее присущей няне, чем любовнику.
Подумав об этом, она мечтательно улыбнулась и снова про себя пожалела, что нет у нее сейчас сил заставить его пойти по этому пути дальше, но потом решила, что и так слишком хорошо, и ничего не стоит менять.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Джулиан, потянувшись за полотенцем. Он понимал, что ведет себя глупо. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, и после того, как он тщетно пытался быть альтруистом, в его теле пылал огонь.
— Просто так.
Тэмсин смотрела на него сквозь полуприкрытые веки и видела, как сжался его рот. Причина этому могла быть только одна, и некоторая вялость, которую она ощущала, от этой мысли рассеялась.
— Я чувствую себя очень слабой, — томно произнесла она. — Не думаю, что смогу удержаться на ногах.
Джулиан выругался сквозь зубы, но он это затеял, и ему придется это расхлебывать. Он осторожно вынул ее из ванны, прижимая к себе мокрое тело, а она положила голову ему на плечо, бормоча что-то детское… Делала ли она это намеренно? Его подозрение возрастало. Твердой рукой он посадил соблазнительницу на рундук и обернул вокруг нее полотенце.
— Ты можешь вытираться сидя, а я займусь твоими ногами. «Что ж, — подумала Тэмсин, — стало быть, попытка не удалась».
Она вытерлась, насколько смогла сухо, и Джулиан подал ночную рубашку, стараясь не показать своего облегчения от того, что так смущающее его тело скрылось наконец в складках одежды. Он подал накидку.
— Набрось ее тоже, так будет уютней, приляг и отдохни, опираясь на подушки, — наставлял он раненую тоном, который, он надеялся, звучал достаточно нейтрально и убедительно — как у няни. — Пойду узнаю у Сэмюэля насчет горячего молока.
Тэмсин удобно устроилась. Теперь она чувствовала себя намного лучше, но все-таки ощущала некоторую слабость и ее слегка тошнило. Она закрыла глаза, но тут же открыла их снова и задержала дыхание, прислушиваясь к тому, что происходило в ее теле. Тупая боль внизу живота и слабая судорога были не очень сильными, но не оставляли сомнений в причине своего появления. Неужели одно кровотечение вызвало другое? Пожалуйста, пусть эта боль не проходит! Эта мольба все вертелась и повторялась в ее мозгу, вытесняя все остальные мысли. Пожалуйста, пусть это не пройдет, пусть боль и судорога станут сильнее.
Вошел Сэмюэль с подносом, на котором стоял стакан горячего молока. Он поставил его на стол и щедро сдобрил ромом, налив его из бутылки, которую среди прочих капитан держал в баре.
— Это поставит тебя на ноги, девушка, — объявил он. Джулиан налил себе стакан кларета, также, из запасов Хьюго, и теперь сидел за столом, наблюдая за молчаливой Тэмсин, которая маленькими глотками пила молоко, видимо, погруженная в свои мысли. Она выглядела нежной и невинной, как ангелочек, в белой ночной рубашке и накидке, с шелковистыми золотыми волосами. Но он чертовски хорошо знал, насколько это зрелище обманчиво.
Он позволил себе поддаться обману, и тотчас же его тело отозвалось самым недвусмысленным образом.
Тэмсин поставила стакан и внезапно сказала:
— Мне надо на квартердек.
Она мгновенно сбросила ноги с рундука, с быстротой, ставящей под сомнение ее недавнюю слабость, но тотчас с приглушенным стоном схватилась за край стола.
— Ох! — Ее нога запульсировала болью. Мрачно сжав губы, Джулиан поднял ее и отнес в соседнюю каюту, где оставил у двери в туалет.
— Благодарю вас. Ждать не надо. Хосефа поможет мне добраться назад. — Она нежно улыбнулась.
— Я иду на палубу, — сказал он резко. — Старайся не опираться на больную ногу.
И Сент-Саймон устремился на палубу в надежде, что воздух прочистит его мозги и освежит слишком разгоряченную кровь.
Когда Тэмсин возвратилась из своего уединения, она поняла, что такое настоящее облегчение. Сердце ее пело от радости. Никогда, никогда снова не будет она искушать судьбу.
Плотно завернувшись в накидку, Тэмсин заковыляла обратно в капитанскую каюту. Устроившись под окном, она залюбовалась бескрайним простором моря, почти сливающегося с серым горизонтом. Она позволила своему телу расслабиться, ничто в данный момент больше не тревожило ее.
Через полчаса Джулиан вошел в каюту за своим морским плащом. Поднимался ветер, похоже, что они расстались с теплой Португалией.
— Как ты?
Вопрос был вежливым, равнодушным, ничего не выражавшим.
— Замечательно, — отозвалась она с неожиданной пылкостью, изумившей его. — У меня начались месячные. Они запоздали, и я опасалась…
— Я ждал чего-то подобного, — ответил он жестко.
— Ну, так все в порядке, — ответила Тэмсин с безмятежной улыбкой, отводя волосы со лба. — А в будущем мы не станем рисковать.
Полковник поджал губы, глаза его приобрели стальной блеск, он впился в нее острым как меч взглядом.
— Пойми, Тэмсин. У нас нет никакого будущего. Я выполню условия этого проклятого контракта, потому что должен это сделать, но на этом все и кончится. Ясно?
Тэмсин отвернулась от слепящего блеска его синих глаз и продолжала смотреть на потемневшее и волнующееся море.
— Как скажете, милорд полковник.
Глава 14
— Полковник Сент-Саймон, разрешите представить вам капитана Делора…
Они пожали друг другу руки, и капитан назвал имена остальных офицеров. Все вели себя в высшей степени цивилизованно и учтиво, как если бы и не было смертоубийства последнего часа, стонов покалеченных, поломанных рангоутов[18] и рваных снастей на окровавленной палубе, — ничто не напоминало о недавнем бое.
— Я награжу людей Уилла Коннота и отдам французский корабль под его командование, — сказал Хьюго. — Мы погрузим на него всех раненых. И как только «Дельфин» немного залатают, Коннот отведет корабль назад, в Лиссабон.
Глядя на плененное судно, Латтимер не мог скрыть своей гордости. Французский фрегат был хорошей добычей, и он надеялся, что захват корабля поможет получить столь желанные средства, и команда «Изабеллы» также не останется внакладе… Эти мысли делали дальнейшее путешествие веселым и приятным.
Джулиан предоставил ему строить радужные планы и, перебравшись через абордажные сети, вернулся на «Изабеллу».
— Он знает, что делает, этот капитан Латтимер, — заметил Габриэль, приземляясь на палубу рядом с полковником. — А где малышка?
— Думаю, она все еще трудится.
Они двинулись в центральную часть корабля, где начал устанавливаться хоть какой-то порядок. Тэмсин стояла на коленях возле раненого, ожидавшего очереди к хирургу. Он потерял палец, но казался относительно спокойным. Единственное, что его огорчало, — рана была недостаточно серьезной, чтобы его отправили домой.
— Все кончилось? — Тэмсин подняла голову и посмотрела на Джулиана и Габриэля, шедших по палубе.
— Похоже на то. — Джулиан внимательно приглядывался к ее закопченному лицу. — Ты в порядке?
— Да. — Она поднялась, устало выпрямляя затекшие ноги. — Хотя и не понимаю, как это получилось. Не знаю, как вообще можно уцелеть среди подобного ада. Это было ужасно. Хуже я ничего не видела.
Джулиан не ответил. Он не собирался оспаривать ее заявление, но они оба — солдаты, а ужасы битвы были неотъемлемой частью солдатской жизни.
— Хосефа помогает хирургу, — сказала Тэмсин Габриэлю. — Врач говорит, что она гораздо ловчее и опытнее его помощников. — Тэмсин повернулась лицом к рубке, но нога ее попала в бухту каната, и она упала плашмя на палубу.
«Должно быть, она до крайности измучена», — подумал Джулиан и протянул руку, чтобы помочь ей подняться.
Тэмсин лежала неподвижно, и он наклонился над ней, поднял на ноги и спросил, стараясь скрыть беспокойство:
— Ты совсем обессилела, девочка?
Казалось, Тэмсин не слышит его. Она не сводила глаз с зазубренного осколка, воткнувшегося ей в ногу. Из ранки сочилась кровь.
— Посмотрите! Я порезалась. У меня течет кровь! — Она подняла на него глаза, и он заметил, что они полны мучительного ужаса, под слоем грязи лицо ее было смертельно бледным.
— Полковник, держите ее! — Эта резкая и не допускающая возражений команда исходила от стоявшего позади Габриэля.
Тэмсин покачнулась, у нее подогнулись колени. Джулиан сделал движение как раз вовремя и подхватил ее, чуть не рухнувшую на палубу.
— В чем, черт возьми, дело?
Он смотрел на бесчувственное тело у него на руках, потом перевел взгляд на Габриэля.
— Похоже, она неудачно упала на осколок, но рана не так уж страшна.
— Кровь, — сказал Габриэль невозмутимо. — На малышку это всегда так действует.
— Но ведь она вся покрыта кровью, — ответил Джулиан недоверчиво.
— Да, но то не ее кровь, — пояснил Габриэль. — Девчушка не выносит вида своей крови. Когда она была совсем маленькой, она поднимала крик на весь дом из-за булавочного укола… а уж если случалось что посерьезнее, то и говорить не приходится, она просто выходила из себя. Уж чего только Барон не делал, чтобы отучить ее, но потом отчаялся и бросил эту затею.
— Боже мой, — пробормотал Джулиан. — Кто бы мог представить такое! Она скакала верхом, как казак, сражалась, как горный лев, ее не пугали неудобства и лишения, но от булавочного укола она способна упасть в обморок!
Сент-Саймон подумал о ноже Корнише и понял, чего ей стоило устоять перед лицом такого испытания.
— Давайте-ка побыстрее удалим этот осколок, — сказал он, — Крови, правда, будет много.
— Я позову Хосефу.
Джулиан отнес Тэмсин в дневную каюту капитана, и, когда он положил ее на один из рундуков, покрытых подушками, веки ее дрогнули.
— Что случилось? О Боже, моя нога! В голосе слышалась паническая нотка.
— Все будет хорошо, — ответил он спокойно. — Это всего лишь заноза. Должно быть, ты на нее упала, когда споткнулась о канат.
— Но оно торчит из моего тела! Вся моя кровь вытечет!
— Тэмсин, не говори глупостей! — Ситуация была настолько нелепой, что он испытывал желание расхохотаться, но ее отчаяние было неподдельным и непоказным. Он вытащил из-за пояса кинжал и разрезал бриджи.
— А теперь не смотри, — распорядился Сент-Саймон. Тэмсин жалобно постанывала, с ужасом косясь на осколок и кровь, все сильнее струившуюся из ранки.
— Я слышал, вам требуется моя помощь. — Голос хирурга, появившегося в этот момент в каюте все в том же запачканном кровью переднике, звучал бодро. Его сопровождали Хосефа и Габриэль.
— Какой большой! — сказал он тем же мажорным тоном. — Сейчас удалим, — Нет! — закричала Тэмсин. — Я сделаю это сама. — Она попыталась сесть и дотянуться до ноги.
— Ну уж нет! А ну-ка перестань валять дурака! — Джулиан сел позади нее и положил ее голову к себе на колени. Он держал ее за плечи, не давая подняться. — Веди себя спокойно. Одно мгновение — и все будет сделано.
Хосефа суетилась вокруг своей питомицы: держала ее руки в своих, поглаживала их, что-то нежно ворковала. Хирург же в это время ловко выдернул осколок. Кровь забила фонтаном. Тэмсин застонала и снова лишилась чувств.
— Боже милостивый, да что здесь такое происходит? — послышался безмерно удивленный голос капитана Латтимера, нашедшего свою каюту до отказа заполненной людьми. В обычное время присутствие посторонних в данном помещении не приветствовалось.
— У нас туг небольшая неприятность, — пояснил Джулиан, и в голосе его дрожал смех. Он покачал головой, продолжая удерживать Тэмсин за плечи и все еще не совсем веря в происходящее. — Эта невероятная девушка ведет себя, как кисейная барышня, потому что занозила ногу осколком.
— Бог мой! — воскликнул Хьюго. — И это после всего, что она делала во время боя! По словам лейтенанта Годфри, ничто не могло ее остановить!
— Нет ничего более странного, чем люди, — философски заметил Сэмюэль со свойственной йоркширцам картавостью, подавая доктору миску с горячей водой. — Сейчас принесу бинты.
Когда хирург промывал рану, Тэмсин снова пришла в себя. Она со страхом взглянула на Джулиана:
— Кровь перестала течь?
Лицо ее было смертельно бледным, оно выражало робость и страх, она казалась уязвимой, как ребенок. Вся жизнерадостность, решительность, присущие ее натуре, сейчас куда-то исчезли, и она стремилась опереться на Джулиана, обрести в нем защиту, удивляя доверием, которого он не смог бы обмануть.
Он улыбнулся и отвел волосы с ее лба — ему давно хотелось это сделать.
— Уже почти не течет. Сейчас доктор перевяжет рану, и через день-другой ты будешь как новенькая.
— Рана была не слишком глубокой, мисс Тэмсин, — сказал хирург, посыпая царапину басиликоновым[19] порошком, — Теперь можно не опасаться заражения, — говорил он, перевязывая ногу, а его пациентка уже лежала спокойно, и бледность ее постепенно проходила, на лице проступал румянец.
— Хотя, возможно, она еще будет болеть. Хотите принять лауданума[20]?
— Я не боюсь боли, — уточнила Тэмсин. — Я боюсь кровотечения.
— Ну, оно скоро прекратится. — Хирург отряхнул порошок, с ладоней и встал. — Я вам советую день-другой не бегать. Пусть рана сначала заживет.
— Простите, — сказала Тэмсин жалобно. — Я очень скверно себя вела? — Она обращалась к Джулиану, и во взгляде ее читалось смущение и беспокойство.
Если Сент-Саймон жаждал мести, то сейчас для этого был самый подходящий случай. Но он им не воспользовался. Девушка обратилась к нему за помощью с такой же простотой и доверием, с каким она предложила ему свое тело.
— Я бы выбрал для этого другое слово, — Ответил Джулиан. — Скорее неожиданно. — Он приподнял ее и посадил к себе на колени так, чтобы она могла на него опереться. — Но мы все не без слабостей.
— Я чувствую себя очень странно, — объявила Тэмсин, устраиваясь поудобнее и делая это самым естественным образом. — Я чувствую себя слабой и неуверенной.
— Вам помогла бы хорошая ванна, — сказал Сэмюэль. — И хорошая порция молока с ромом.
— Тогда позаботься 6 горячей воде, Сэмюэль, — сказал Хьюго. — Пусть это будет здесь, здесь больше места. И возьми все, что требуется, из моих запасов. Оставим мисс Тэмсин наедине с ее дуэньей.
Проявив подобное благородство, капитан Латтимер покинул свое святилище, чтобы вернуться к делам, и только когда дошел до квартердека, понял, что за ним последовали все, кроме полковника.
Повернувшись и глядя на закрытую дверь оставленной им каюты, Хьюго поднял бровь. (Там, на обычном месте, уже стоял часовой — морской пехотинец.) «Интересно, — подумал он, — но вовсе не удивительно». Он повернулся ко второму лейтенанту, принявшему обязанности Уилла Коннота, — тот теперь командовал на взятом в плен «Дельфине».
— Мы выдадим команде дополнительную порцию рома, мистер Денни. Ребята это заслужили, — сказал капитан.
Когда эта команда была отдана, раздались нестройные одобрительные возгласы, и Хьюго кивнул, удовлетворенный. В эту минуту он командовал кораблем, где все были довольны.
Пока Сэмюэль нагревал дождевую воду, взятую из бочки на палубе, и наполнял ею ванну, Тэмсин все еще оставалась в надежных и успокоительных объятиях Джулиана. В аналогичных ситуациях Барон всегда держал ее на коленях, и это казалось ей естественным и очень успокаивало. Она все еще чувствовала неловкость из-за своего нелепого поведения, хотя и не могла точно припомнить, что она при этом говорила. Помнила только, что ее охватила ужасная паника при мысли о том, что ее кожа разорвана и что течет ее кровь. Она понимала, что ведет себя чертовски глупо, но ничего не могла с собой поделать, как нельзя заставить реку повернуть вспять.
Хосефа все еще суетилась в каюте, переговариваясь с Сэмюэлем на испанском и давая ему многословные указания, которые он в основном пропускал мимо ушей, делая все по-своему.
Как только Сэмюэль вышел, Сент-Саймон сказал:
— Хосефа, принеси ночную рубашку и халат и оставь нас. Он не собирался говорить ничего подобного. Хотел лишь аккуратно опустить свою ношу на подушки и оставить девушку в надежных и умелых руках няньки. Тем не менее он сказал именно эти слова.
Хосефа хотела было возразить, но вид полковника был столь решителен, а ее питомица не протестовала…
Собственно говоря, глаза Тэмсин были закрыты, и казалось, что она задремала.
— Увы мне, — пробормотала Хосефа по своему обыкновению и поспешила в соседнюю каюту — принести то, что ей было велено. Затем она вернулась и аккуратно разложила вещи на стуле. С минуту постояла в нерешительности, а потом поспешно удалилась, недоуменно пожимая плечами.
— Чтобы снять с тебя бриджи, придется их разрезать, — Сообщил Джулиан будничным тоном. Его рассудок говорил ему, что вести себя подобным образом — сумасшествие, но Тэмсин настолько доверилась ему, что казалось естественным довершить начатое доброе дело. И не только естественным, но и приятным, и совершенно необходимым.
В кольце его рук она казалась легкой и хрупкой, как листок. Она вовсе сейчас не пробуждала в нем влечения, которому он не в силах был противиться, но на смену этому пришло ощущение ее нежной незащищенности и уязвимости, чему он тоже не мог противостоять.
Он опустил ее на подушки рядом с собой и начал снимать с нее сапоги.
— Я сама могу раздеться, — сказала Тэмсин, голос ее звучал увереннее. — Все уже прошло.
— Хорошо, Но позволь сделать это мне, раз уж начал. Не захочешь же ты бередить рану.
По телу ее пробежала дрожь, она откинулась на подушки и лежала совсем тихо, пока он разрезал кинжалом бриджи и снимал с нее чулки. Она чувствовала сонливость, ей казалось, что она на краю какой-то теплой, темной манящей пропасти, а его руки так бесконечно успокаивали… Где-то в глубине ее сознания маячила мысль, что надо не упустить такую возможность. Неизвестно, по какой причине, но Сент-Саймон потеплел к ней, а она сейчас не могла ничего предпринимать, только отдаться его заботам… Неожиданно всплыла неприятная мысль о беременности, но Тэмсин не смогла на ней сосредоточиться, и мысль куда-то благополучно ускользнула.
Потом она лежала, погруженная в горячую воду, чуть не доходившую до ее раненого бедра, его руки двигались по телу с отрешенной фамильярностью, скорее присущей няне, чем любовнику.
Подумав об этом, она мечтательно улыбнулась и снова про себя пожалела, что нет у нее сейчас сил заставить его пойти по этому пути дальше, но потом решила, что и так слишком хорошо, и ничего не стоит менять.
— Чему ты улыбаешься? — спросил Джулиан, потянувшись за полотенцем. Он понимал, что ведет себя глупо. Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад, и после того, как он тщетно пытался быть альтруистом, в его теле пылал огонь.
— Просто так.
Тэмсин смотрела на него сквозь полуприкрытые веки и видела, как сжался его рот. Причина этому могла быть только одна, и некоторая вялость, которую она ощущала, от этой мысли рассеялась.
— Я чувствую себя очень слабой, — томно произнесла она. — Не думаю, что смогу удержаться на ногах.
Джулиан выругался сквозь зубы, но он это затеял, и ему придется это расхлебывать. Он осторожно вынул ее из ванны, прижимая к себе мокрое тело, а она положила голову ему на плечо, бормоча что-то детское… Делала ли она это намеренно? Его подозрение возрастало. Твердой рукой он посадил соблазнительницу на рундук и обернул вокруг нее полотенце.
— Ты можешь вытираться сидя, а я займусь твоими ногами. «Что ж, — подумала Тэмсин, — стало быть, попытка не удалась».
Она вытерлась, насколько смогла сухо, и Джулиан подал ночную рубашку, стараясь не показать своего облегчения от того, что так смущающее его тело скрылось наконец в складках одежды. Он подал накидку.
— Набрось ее тоже, так будет уютней, приляг и отдохни, опираясь на подушки, — наставлял он раненую тоном, который, он надеялся, звучал достаточно нейтрально и убедительно — как у няни. — Пойду узнаю у Сэмюэля насчет горячего молока.
Тэмсин удобно устроилась. Теперь она чувствовала себя намного лучше, но все-таки ощущала некоторую слабость и ее слегка тошнило. Она закрыла глаза, но тут же открыла их снова и задержала дыхание, прислушиваясь к тому, что происходило в ее теле. Тупая боль внизу живота и слабая судорога были не очень сильными, но не оставляли сомнений в причине своего появления. Неужели одно кровотечение вызвало другое? Пожалуйста, пусть эта боль не проходит! Эта мольба все вертелась и повторялась в ее мозгу, вытесняя все остальные мысли. Пожалуйста, пусть это не пройдет, пусть боль и судорога станут сильнее.
Вошел Сэмюэль с подносом, на котором стоял стакан горячего молока. Он поставил его на стол и щедро сдобрил ромом, налив его из бутылки, которую среди прочих капитан держал в баре.
— Это поставит тебя на ноги, девушка, — объявил он. Джулиан налил себе стакан кларета, также, из запасов Хьюго, и теперь сидел за столом, наблюдая за молчаливой Тэмсин, которая маленькими глотками пила молоко, видимо, погруженная в свои мысли. Она выглядела нежной и невинной, как ангелочек, в белой ночной рубашке и накидке, с шелковистыми золотыми волосами. Но он чертовски хорошо знал, насколько это зрелище обманчиво.
Он позволил себе поддаться обману, и тотчас же его тело отозвалось самым недвусмысленным образом.
Тэмсин поставила стакан и внезапно сказала:
— Мне надо на квартердек.
Она мгновенно сбросила ноги с рундука, с быстротой, ставящей под сомнение ее недавнюю слабость, но тотчас с приглушенным стоном схватилась за край стола.
— Ох! — Ее нога запульсировала болью. Мрачно сжав губы, Джулиан поднял ее и отнес в соседнюю каюту, где оставил у двери в туалет.
— Благодарю вас. Ждать не надо. Хосефа поможет мне добраться назад. — Она нежно улыбнулась.
— Я иду на палубу, — сказал он резко. — Старайся не опираться на больную ногу.
И Сент-Саймон устремился на палубу в надежде, что воздух прочистит его мозги и освежит слишком разгоряченную кровь.
Когда Тэмсин возвратилась из своего уединения, она поняла, что такое настоящее облегчение. Сердце ее пело от радости. Никогда, никогда снова не будет она искушать судьбу.
Плотно завернувшись в накидку, Тэмсин заковыляла обратно в капитанскую каюту. Устроившись под окном, она залюбовалась бескрайним простором моря, почти сливающегося с серым горизонтом. Она позволила своему телу расслабиться, ничто в данный момент больше не тревожило ее.
Через полчаса Джулиан вошел в каюту за своим морским плащом. Поднимался ветер, похоже, что они расстались с теплой Португалией.
— Как ты?
Вопрос был вежливым, равнодушным, ничего не выражавшим.
— Замечательно, — отозвалась она с неожиданной пылкостью, изумившей его. — У меня начались месячные. Они запоздали, и я опасалась…
— Я ждал чего-то подобного, — ответил он жестко.
— Ну, так все в порядке, — ответила Тэмсин с безмятежной улыбкой, отводя волосы со лба. — А в будущем мы не станем рисковать.
Полковник поджал губы, глаза его приобрели стальной блеск, он впился в нее острым как меч взглядом.
— Пойми, Тэмсин. У нас нет никакого будущего. Я выполню условия этого проклятого контракта, потому что должен это сделать, но на этом все и кончится. Ясно?
Тэмсин отвернулась от слепящего блеска его синих глаз и продолжала смотреть на потемневшее и волнующееся море.
— Как скажете, милорд полковник.
Глава 14
— Почтовый голубь только что доставил письмо, моя дорогая. Похоже на почерк Сент-Саймона? Что скажешь?
Сэр Гарет Фортескью прошествовал в гостиную, где был накрыт стол для завтрака, с интересом разглядывая письмо, которое держал в руке.
— Гуляет по Лондону, Боже ты мой! А я-то думал, что твой братец все это время был на Полуострове.
Он уронил письмо на стол возле тарелки своей супруги и покосился на расставленные на буфете блюда.
— Сколько раз я говорил этой чертовой кухарке, что люблю хорошо поджаренный бекон, с хрустящей корочкой! Посмотри только на это!
Он подцепил вилкой ломтик бекона.
— Белый и непрожаренный, как свиное брюхо! Люси Фортескью покраснела, всплеснула руками и вскочила:
— Прости, Гарет. Я не заметила. Позвонить Уэбстеру и попросить, чтобы принесли другой?
— Нет, не стоит беспокоиться. — Ее муж плюхнулся на стул, лицо его исказилось гримасой отвращения.
— Меня устроит и филе.
Люси колебалась, в ней боролись два желания; поскорее прочесть письмо брата и успокоить мужа в столь критическую минуту. Достаточно было взглянуть на Гарета, чтобы по его набрякшим векам и отнюдь не цветущему виду понять, что сегодня утром у него состояние не из лучших. Она не имела представления о том, где он провел вчерашний вечер, а возможно, и ночь. Не в своей постели и уж, конечно, не в ее. Ей вовсе не доставляло удовольствия то, что происходило на их брачном ложе, но этот малоприятный ритуал худо-бедно помогал сохранить брак, и, значит, муж не должен был так часто оставлять ее на ночь в одиночестве.
Она вздохнула, потом снова покраснела, испугавшись, что он услышал ее вздох. Гарет не выносил, когда она хандрила. В ее несчастном виде он усматривал желание упрекнуть его, дать понять всем окружающим, как печален ее жребий.
И то и другое было верно. Но Люси быстро распрощалась со своими мятежными поползновениями, потому что ее мать твердила снова и снова, что святая обязанность жены — во всем поддерживать мужа, не задавать лишних вопросов, повиноваться и с радостью принимать любой предлагаемый им образ жизни. И Джулиан, после смерти их отца — единственный мужчина, с мнением которого она готова была считаться, явно разделял такую точку зрения. Кроме того, он с самого начала был так настроен против ее брака, что она и не могла бы претендовать на его сочувствие, хотя, конечно, брак с сэром Гаретом Фортескью сильно обманул ее ожидания.
Да, выносить все это было весьма тяжело. Она снова почти беззвучно вздохнула. Трудно было в восемнадцать лет и всего только после десяти месяцев замужества день за днем и ночь за ночью коротать в одиночестве. Муж ее продолжал вести такой же образ жизни, как и до женитьбы, и поддерживал отношения и связи, возникшие у него до брака, будто и не стоял с ней у алтаря.
— Ну?
Она виновато подняла глаза в ответ на резко прозвучавший вопрос и увидела хмурого Гарета, державшего в руке кружку с элем.
— Прошу прощения, Гарет.
— Так что там пишет твой братец? — спросил он нетерпеливо.
— Я еще не читала.
Она одарила его робкой улыбкой и сорвала печать с письма.
— О, — снова сказала она. Письмо оказалось столь же кратким и сжатым, как и все послания ее брата, и ей понадобилось всего полминуты, чтобы ознакомиться с его содержанием.
— Джулиан пишет, что пробудет в Англии несколько месяцев. Он должен выполнить какие-то поручения герцога Веллингтона в Хорсгардсе и Вестминстере, а лето он собирается провести в Тригартане.
— Боже мой! Зачем? Он что, откупился от службы в армии? В чем там дело?
— Нет, я не думаю, — возразила Люси, хмурясь. — Но он говорит в своем письме, что приехал не один… что с ним… какая-то испанская дама.
Она подняла на него глаза в полном недоумении.
— Говорит, что чем-то обязан ее отцу и что тот, когда лежал на смертном одре, попросил Джулиана взять его дочь под свое покровительство и помочь ей войти в английское общество. Похоже, что у нее какие-то корнуолльские связи и что она надеется их восстановить.
Ее голубые, как китайский фарфор, глаза становились все больше по мере того, как росло ее недоумение.
— Не похоже на Джулиана, правда?
Гарет коротко хохотнул.
— Не будь это Сент-Саймон, я сказал бы, что он привез себе с войны девицу легкого поведения, но он такой чопорный, так печется о приличиях, что никогда не опозорил бы священную землю Тригартана внебрачной связью.
Люси покраснела как маков цвет и судорожно отхлебнула глоток чаю, чуть не задохнувшись, когда раскаленная жидкость обожгла ей горло.
— Не будь такой дурочкой. Люси, — сказал Гарет беззлобно. — Ты ведь кое-что знаешь о жизни, дорогая. Ты все-таки замужняя дама, а не девственница. В жилах Сент-Саймона — такая же красная кровь, как и у прочих представителей сильного пола. Просто он щепетилен насчет того, где и когда предаваться утехам, естественным и необходимым для мужчины.
— Да… да, наверное, ты прав. — Люси поспешно оттолкнула свой стул и встала. — Если ты позволишь, я тебя покину, Гарет, мне нужно обсудить меню с кухаркой.
Она торопливо вышла из комнаты, предоставив мужу размышлять о том, что, если бы Сент-Саймон не был таким пуританином, возможно, Люси была бы гораздо более веселой компанией и в постели, и вне ее. Брат, бывший десятью годами старше, все семь лет перед ее замужеством оставался ее опекуном, и его мнение о том, что пристало девице, носящей имя Сент-Саймонов, было чертовски строгим.
Право же, это было обидно. Гарет снова наполнил кружку элем, с облегчением чувствуя, что с каждым глотком похмелье проходит. Люси была премилой и прехорошенькой крошкой, и он находил ее нежные и женственные округлости весьма привлекательными, но она и понятия не имела о том, как доставить мужчине удовольствие. Потому не было ничего удивительного в том, что он продолжал срывать цветы удовольствия, где и когда только ему представлялся случай.
Внезапно он нахмурился, припоминая вчерашний вечер, смутно вырисовывавшийся сквозь винные пары. Марджори снова его пилила. Она требовала все больше и больше. Она предъявляла претензии по поводу подаренного им бриллиантового браслета; мол, камни в нем были не чистой воды… А кроме того, ее новая портниха не умела шить и поэтому чрезвычайно важно, чтобы… Деньги… Что для нее значили деньги? Ведь он любил ее по-настоящему… И разве она не сделала его счастливым? Больше, чем заслуживает любой мужчина?..
Гарет поерзал на стуле, со знакомой болью вспоминая, каким счастливым могла сделать мужчину Марджори. Но она требовала слишком больших затрат и с каждым днем все поднимала цену.
Он оглядел изящно обставленную гостиную прекрасного сассекского дома, из окон которой видна была гладкая великолепная зеленая лужайка. К тому времени, когда он собрался жениться на Люси Сент-Саймон, его фамильное гнездо было на грани разрушения — все шло прахом. Но ее приданое помогло выйти из затруднительного положения, и именно оно дало Гарету возможность баловать Марджори и потакать ее дорогим капризам и потворствовать привычке сорить деньгами… Если резюмировать, женитьба на Люси позволила ему иметь собственные, достаточно дорогие прихоти.
Сэр Гарет Фортескью прошествовал в гостиную, где был накрыт стол для завтрака, с интересом разглядывая письмо, которое держал в руке.
— Гуляет по Лондону, Боже ты мой! А я-то думал, что твой братец все это время был на Полуострове.
Он уронил письмо на стол возле тарелки своей супруги и покосился на расставленные на буфете блюда.
— Сколько раз я говорил этой чертовой кухарке, что люблю хорошо поджаренный бекон, с хрустящей корочкой! Посмотри только на это!
Он подцепил вилкой ломтик бекона.
— Белый и непрожаренный, как свиное брюхо! Люси Фортескью покраснела, всплеснула руками и вскочила:
— Прости, Гарет. Я не заметила. Позвонить Уэбстеру и попросить, чтобы принесли другой?
— Нет, не стоит беспокоиться. — Ее муж плюхнулся на стул, лицо его исказилось гримасой отвращения.
— Меня устроит и филе.
Люси колебалась, в ней боролись два желания; поскорее прочесть письмо брата и успокоить мужа в столь критическую минуту. Достаточно было взглянуть на Гарета, чтобы по его набрякшим векам и отнюдь не цветущему виду понять, что сегодня утром у него состояние не из лучших. Она не имела представления о том, где он провел вчерашний вечер, а возможно, и ночь. Не в своей постели и уж, конечно, не в ее. Ей вовсе не доставляло удовольствия то, что происходило на их брачном ложе, но этот малоприятный ритуал худо-бедно помогал сохранить брак, и, значит, муж не должен был так часто оставлять ее на ночь в одиночестве.
Она вздохнула, потом снова покраснела, испугавшись, что он услышал ее вздох. Гарет не выносил, когда она хандрила. В ее несчастном виде он усматривал желание упрекнуть его, дать понять всем окружающим, как печален ее жребий.
И то и другое было верно. Но Люси быстро распрощалась со своими мятежными поползновениями, потому что ее мать твердила снова и снова, что святая обязанность жены — во всем поддерживать мужа, не задавать лишних вопросов, повиноваться и с радостью принимать любой предлагаемый им образ жизни. И Джулиан, после смерти их отца — единственный мужчина, с мнением которого она готова была считаться, явно разделял такую точку зрения. Кроме того, он с самого начала был так настроен против ее брака, что она и не могла бы претендовать на его сочувствие, хотя, конечно, брак с сэром Гаретом Фортескью сильно обманул ее ожидания.
Да, выносить все это было весьма тяжело. Она снова почти беззвучно вздохнула. Трудно было в восемнадцать лет и всего только после десяти месяцев замужества день за днем и ночь за ночью коротать в одиночестве. Муж ее продолжал вести такой же образ жизни, как и до женитьбы, и поддерживал отношения и связи, возникшие у него до брака, будто и не стоял с ней у алтаря.
— Ну?
Она виновато подняла глаза в ответ на резко прозвучавший вопрос и увидела хмурого Гарета, державшего в руке кружку с элем.
— Прошу прощения, Гарет.
— Так что там пишет твой братец? — спросил он нетерпеливо.
— Я еще не читала.
Она одарила его робкой улыбкой и сорвала печать с письма.
— О, — снова сказала она. Письмо оказалось столь же кратким и сжатым, как и все послания ее брата, и ей понадобилось всего полминуты, чтобы ознакомиться с его содержанием.
— Джулиан пишет, что пробудет в Англии несколько месяцев. Он должен выполнить какие-то поручения герцога Веллингтона в Хорсгардсе и Вестминстере, а лето он собирается провести в Тригартане.
— Боже мой! Зачем? Он что, откупился от службы в армии? В чем там дело?
— Нет, я не думаю, — возразила Люси, хмурясь. — Но он говорит в своем письме, что приехал не один… что с ним… какая-то испанская дама.
Она подняла на него глаза в полном недоумении.
— Говорит, что чем-то обязан ее отцу и что тот, когда лежал на смертном одре, попросил Джулиана взять его дочь под свое покровительство и помочь ей войти в английское общество. Похоже, что у нее какие-то корнуолльские связи и что она надеется их восстановить.
Ее голубые, как китайский фарфор, глаза становились все больше по мере того, как росло ее недоумение.
— Не похоже на Джулиана, правда?
Гарет коротко хохотнул.
— Не будь это Сент-Саймон, я сказал бы, что он привез себе с войны девицу легкого поведения, но он такой чопорный, так печется о приличиях, что никогда не опозорил бы священную землю Тригартана внебрачной связью.
Люси покраснела как маков цвет и судорожно отхлебнула глоток чаю, чуть не задохнувшись, когда раскаленная жидкость обожгла ей горло.
— Не будь такой дурочкой. Люси, — сказал Гарет беззлобно. — Ты ведь кое-что знаешь о жизни, дорогая. Ты все-таки замужняя дама, а не девственница. В жилах Сент-Саймона — такая же красная кровь, как и у прочих представителей сильного пола. Просто он щепетилен насчет того, где и когда предаваться утехам, естественным и необходимым для мужчины.
— Да… да, наверное, ты прав. — Люси поспешно оттолкнула свой стул и встала. — Если ты позволишь, я тебя покину, Гарет, мне нужно обсудить меню с кухаркой.
Она торопливо вышла из комнаты, предоставив мужу размышлять о том, что, если бы Сент-Саймон не был таким пуританином, возможно, Люси была бы гораздо более веселой компанией и в постели, и вне ее. Брат, бывший десятью годами старше, все семь лет перед ее замужеством оставался ее опекуном, и его мнение о том, что пристало девице, носящей имя Сент-Саймонов, было чертовски строгим.
Право же, это было обидно. Гарет снова наполнил кружку элем, с облегчением чувствуя, что с каждым глотком похмелье проходит. Люси была премилой и прехорошенькой крошкой, и он находил ее нежные и женственные округлости весьма привлекательными, но она и понятия не имела о том, как доставить мужчине удовольствие. Потому не было ничего удивительного в том, что он продолжал срывать цветы удовольствия, где и когда только ему представлялся случай.
Внезапно он нахмурился, припоминая вчерашний вечер, смутно вырисовывавшийся сквозь винные пары. Марджори снова его пилила. Она требовала все больше и больше. Она предъявляла претензии по поводу подаренного им бриллиантового браслета; мол, камни в нем были не чистой воды… А кроме того, ее новая портниха не умела шить и поэтому чрезвычайно важно, чтобы… Деньги… Что для нее значили деньги? Ведь он любил ее по-настоящему… И разве она не сделала его счастливым? Больше, чем заслуживает любой мужчина?..
Гарет поерзал на стуле, со знакомой болью вспоминая, каким счастливым могла сделать мужчину Марджори. Но она требовала слишком больших затрат и с каждым днем все поднимала цену.
Он оглядел изящно обставленную гостиную прекрасного сассекского дома, из окон которой видна была гладкая великолепная зеленая лужайка. К тому времени, когда он собрался жениться на Люси Сент-Саймон, его фамильное гнездо было на грани разрушения — все шло прахом. Но ее приданое помогло выйти из затруднительного положения, и именно оно дало Гарету возможность баловать Марджори и потакать ее дорогим капризам и потворствовать привычке сорить деньгами… Если резюмировать, женитьба на Люси позволила ему иметь собственные, достаточно дорогие прихоти.