Страница:
Слабая рябь недовольства возмутила обычно ничем не нарушаемую гладь его самоуверенности. И внезапно явилась удивительная мысль: а не попытаться ли отвыкнуть от некоторых из прихотей? Он был женатым человеком и испытал, казалось, уже все, что можно было испытать.
И все росла гора счетов от его кредиторов: портных, поставщиков вина, сапожников и шляпников. Следовало привести в порядок Тэттерсолл, и его долги чести тоже не могли ждать до бесконечности. К счастью, торговцы пока еще были не слишком настойчивы и не требовали денег тотчас же: его брак был заключен слишком недавно, чтобы он мог получить неограниченный кредит. Оставалось только, чтобы погасить долги, обратиться за займом к своему шурину. Но это уже было бы последним делом. Сент-Саймон и так в качестве свадебного подарка избавил его от изрядной части долговых обязательств.
Нет, брат Люси не отказал бы ему, он даже не стал бы комментировать расточительство зятя, только поднял бы рыжевато-золотистую бровь и посмотрел с таким выражением вежливого недоверия, какое допускало его благородное происхождение.
Нет, не стоило его шокировать, если этого можно было избежать.
Гарет отодвинул стул и потянулся. А в это время сквозь постепенно рассеивающийся туман его похмелья стала вырисовываться одна идея, и он, сосредоточенно нахмурившись, обдумывал ее. А почему бы и не нанести визит Сент-Саймону в его родовом поместье? Конечно, эта сельская ссылка будет скучна, но зато оторвет его от искушений, таящихся в Марджори, от скачек и зеленых столов[21] и, конечно, избавит на время от чтения нежных записочек кредиторов.
Что ж, это будет неплохая передышка! И возможно, там будет не так уж и скучно. Любопытно взглянуть на испанскую леди, которую Сент-Саймон взял под свое крылышко. Да, странная история… чертовски странная.
Кроме того, глоток корнуолльского воздуха, несомненно, окажет на Люси благотворное действие. Последнее время она выглядит что-то уж очень осунувшейся. Она любит Корнуолл и все, что связано с ее детством, полна всевозможных трогательных воспоминаний… конечно же, она будет в восторге от того, что сможет провести несколько недель со своими старыми друзьями.
Твердо убедив себя, что действует исключительно в интересах жены, Гарет Фортескью гордо вышел из гостиной и отправился сообщить Люси о своем блестящем и благородном решении.
— Но, Гарет, Джулиан ведь нас не приглашал, — Люси повернула голову от секретера в своем будуаре и, к своему ужасу, уронила перо на ковер. — Мы не можем явиться без приглашения.
— О! Что за чепуха! — Гарет отмел ее возражения легким взмахом руки. — Он твой брат и будет в восторге от того, что увидит тебя. Джулиан не видел тебя со времени свадьбы, да и тот визит был мимолетным, он так спешил обратно в полк.
— Да… но… но, Гарет, как насчет этой испанской леди? Если бы он хотел, чтобы я приехала, он бы попросил меня об этом.
— Он не хотел мешать твоему летнему отдыху, связывать тебя какими-то обязательствами, нарушать твои планы, — без смущения заявил Гарет. — Ведь в конце концов мы совсем недавно вернулись домой после медового месяца.
Он улыбнулся и потрепал ее по подбородку;
— Возьми это на себя, Люси, он будет тебе благодарен за помощь. Ты сможешь развлекать его гостью. Кроме того, раз он принимает незамужнюю даму, ему нужна хозяйка в доме, даже если он ей вроде опекуна. Твой приезд будет для него в помощь и в радость.
Наклонившись, он нежно поцеловал ее.
— А теперь будь хорошей девочкой и организуй все так, чтобы мы могли уехать в конце следующей недели. Будем путешествовать медленно, чтобы ты не очень утомилась.
— О Боже, — пробормотала Люси, когда дверь за мужем закрылась. Хоть ей и приятно видеть Гарета таким веселым и внимательным, она хорошо знала брата и была уверена, что визит без приглашения ему не понравится. Он не одобрял поведения Гарета, и иногда у нее являлось подозрение, что и сам Гарет не особенно ему нравится. Когда Джулиан разговаривал с Гаретом, его ярко-синие глаза становились холодными и жесткими, то же случалось даже при одном упоминании имени ее мужа. Кроме того, Джулиан всегда был с ним безукоризненно вежлив, как если бы тот был всего лишь знакомым.
Люси случалось видеть брата с его друзьями и слышать, как он с ними говорит, и она знала, как он презирает то, что называл «светским отребьем»: мужчин, расточавших свою жизнь и силы на вечера в клубах Сент-Джеймса и на то, чтобы увиваться за светскими красавицами и богатыми наследницами, ставшими модными в этом сезоне.
Она вздохнула, снова повернулась к секретеру и вытащила оттуда листок плотной бумаги любимого ею бледно-голубого цвета. Люси сидела так, покусывая перо, и пытаясь придумать тактичный способ сообщить брату об их неотвратимом прибытии в Тригартан.
А как насчет этой испанской леди? Какая она? Молодая? Вероятно, если отец оставил ее на попечение Джулиана. Было вовсе не похоже на Джулиана принимать на себя такие обязательства, но он обладал гипертрофированным чувством долга. Возможно, отец этой леди спас ему жизнь или сделал что-нибудь, столь же обязывающее к благодарности. Интересно, красива ли она? И как примет корнуолльское общество столь экзотическое существо? Они привыкли жить в замкнутом пространстве, имея мало связей с внешним миром за пределами корнуолльской земли.
Может быть, эта испанская сирота даже не говорит по-английски?.. Все это было в высшей степени необычно. Теперь, сжигаемая любопытством, Люси начала писать быстро, почти убежденная словами Гарета о том, что, возможно, брату требуется в доме хозяйка, раз он принимает гостью и ее надо развлекать. Она была бы счастлива принять на себя обязанности хозяйки, если так угодно ее дорогому брату, и ждет с нетерпением свидания с ним после столь длительной разлуки. Она надеется, что он здоров и шлет ему…
Тут она остановилась. Что же она шлет ему? Может быть, она шлет ему свою любовь? Нет, это звучало как-то искусственно. Джулиан был всегда ласков и любезен с ней, но он держался достаточно отчужденно и никогда не колебался, если требовалось проявить свою власть над ней. Он был строг в качестве старшего брата и опекуна и безжалостен в тех редких случаях, когда она поддавалась искушению восстать против запретов, которые он и их мать считали нужными наложить на нее как на носительницу имени Сент-Саймонов.
Она высказала свои наилучшие пожелания, посыпала бумагу песком, сложила ее и запечатала письмо. Затем пошла искать Гарета, который мог бы его отправить. Сейчас Джулиан уже должен был добраться до Корнуолла, раз письмо его было отправлено неделей раньше. Так что ее теперешнее послание достигнет Тригартана через несколько дней после его прибытия туда. Будет уже слишком поздно, чтобы написать им и просить повременить с приездом, а он был слишком учтив, чтобы отправить их обратно, когда они уже окажутся на месте.
Однако Джулиан умел быть и чрезвычайно холодным… Люси отбросила эти мысли, чувствуя, что горит нетерпением отправиться в путь: она жаждала перемен, которые сулило это путешествие. И следующие несколько недель Гарет пробудет с ней. А значит, он не будет в это время проводить ночи с… с кем бы он их ни проводил. Возможно, она научится быть приятной ему и приносить радость… или, по крайней мере, успешно скрывать, что находит это бессмысленное переплетение тел совершенно отвратительным.
Чувствуя себя намного бодрее, Люси отправилась в спальню посмотреть, в каком состоянии ее гардероб, и решить, что ей взять с собой на лето в Корнуолл.
Дождь когда-нибудь переставал идти в этой отвратительной серой стране? Тэмсин высунулась из окна гостиницы в Лонстене и поглядела на нагромождение черепичных крыш, скользких и мокрых от дождя. Дождь не прекращался с тех пор, как две недели назад они высадились в Портсмуте. Он не был похож на испанские дожди, не был яростным и бурным — это была непрерывная мелкая изморось, а холод от постоянной сырости был настолько пронизывающим, что, казалось, просачивался до мозга костей.
В маленькой спаленке за ее спиной Хосефа что-то как всегда бормотала про себя, снова упаковывая вещи, которыми они пользовались ночью. Ей также не доставляло никакой радости пребывание в этой холодной и серой стране, где никогда не светило солнце, но дочь Эль Барона сказала, что так надо, а ее слово было для Хосефы столь же свято, как если бы оно было сказано самим Бароном.
Послышался резкий стук в дверь, и вошел Габриэль, сильно наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. С его потяжелевшего плаща стекали струйки воды.
— Ты уложила этот саквояж, женщина?
— О, горе мне, — бормотала Хосефа, сражаясь с тугими пряжками и застежками. — Я буду рада, когда мы наконец приедем.
— Разве все мы не будем этому рады? — сурово заметил Габриэль.
С минуту его большая рука лежала на ее плече — это был редкий для него жест, выражавший сочувствие. Он-то, во всяком случае, родился в этой стране, но для крестьянки с бесплодных гор северной Испании она была совсем чужой. Хосефа улыбнулась застенчиво, потом вскинула голову, греясь в лучах его неожиданной улыбки, нежность которой была для нее непривычной. Габриэль был ее мужчиной, солнцем ее жизни, она всегда шла на два шага позади него, и его слово было для нее законом.
Габриэль поднял саквояж.
— Малышка, сегодня ты поедешь не верхом, а в карете. Приказ полковника.
— С каких это пор он отдает мне приказы? — сердито огрызнулась Тэмсин на отступившего назад Габриэля. Казалось, это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения в то злополучное утро. — Я не желаю качаться и подпрыгивать в этом чертовом экипаже. Меня от этой тряски тошнит.
Она последовала за Габриэлем вниз по скрипучей деревянной лестнице, через освещенный тусклой лампой холл и вышла в мрачный гостиничный двор. Там стояла почтовая карета, доставившая их из Лондона. Конюхи запрягали в нее лошадей, а один из них привязывал сзади Цезаря.
Полковник лорд Сент-Саймон стоял и наблюдал за их работой. Его плащ потемнел от влаги, мелкими капельками сеющейся с неба, а с полей его шляпы бежал целый ручей. Но казалось, он не замечал скверной погоды.
— Доброе утро, — оживленно приветствовал он Тэмсин. — Надеюсь, ты спала хорошо?
— Я всегда хорошо сплю, — отозвалась она. — Даже когда простыни сырые. Дождь когда-нибудь прекратится? Он коротко рассмеялся.
— Да, неожиданно он перестанет. Однажды утром ты проснешься и увидишь ярко-синее небо и сияющее солнце, услышишь пение птиц и забудешь, что когда-то шел дождь. Это один из фокусов Англии.
Тэмсин скорчила гримасу, выражающую недоверие, и закуталась в плащ, который тут же намок и облепил ее с ног до головы.
«Для Лютика погода неподходящая», — подумал Джулиан, и ему стало смешно. Она выглядела маленькой, съежившейся и печальной. Ее ослепительные волосы потемнели от дождя, маленькая фигурка согнулась под тяжестью плаща, и вся ее вызывающая, дерзкая манера испарилась под действием этой мрачной погоды и сурового климата. Потом он вспомнил о своей бригаде, начал размышлять о том, чем его ребята заняты сейчас, и веселость его пропала. Если ей не нравилась погода в стране, где она решила поселиться, то так мучиться ее никто не заставлял.
Сколько времени придется Тиму приводить их в чувство после разгула в Бадахосе? Где они теперь — на долгом марше в Кампо Майор? И кто из них до сих пор жив? Этот вопрос часто звучал у него в мозгу, и усилием воли он заставлял себя вернуться на эту землю, в этот пропитанный дождем гостиничный двор в Лонстене, к своим теперешним занятиям.
— Сегодня ты поедешь в карете вместе с Хосефой, — сказал он отрывисто.
— Габриэль мне это передал, но я против. Я предпочитаю промокнуть, только бы не трястись до тошноты в этом душном и вонючем ящике.
Она повернулась, чтобы отвязать свою лошадь от кареты.
Джулиан схватил ее за руку.
— Мне надо, чтобы ты сидела внутри, Тэмсин.
— Почему?
— Мы поедем сегодня через Бодминское болото и пустошь, — объяснил он, считая что дал исчерпывающий ответ.
Тэмсин нахмурилась. Вчера днем они приехали в Лонетен довольно рано, и полковник настоял на том, чтобы в этот день они дальше не ехали, сказав почти таким же тоном, как теперь, что им предстоит проехать через Бодминскую вересковую пустошь.
— А подробнее, милорд полковник? — она смахнула дождевые капли с лица и смотрела на него в ожидании ответа, вопросительно подняв брови.
— Дело в том. Лютик. — охотно объяснил он, — что я хочу, чтобы ты ехала со своим чертовым сокровищем. Габриэль и я будем первым рядом обороны, а ты будешь внутри — вооруженная и готовая оказать сопротивление, и это будет наш второй заслон.
— О, так, значит, в этой Бодминской пустоши есть бандиты? — оживилась она.
— Мы называем их разбойниками с большой дороги, — сказал он с суровой улыбкой, — но они такие же дикие и безжалостные, как любые горные разбойники или бароны ваших мест.
Тэмсин решила пропустить это мимо ушей.
— Мое оружие у Габриэля. Пойду принесу его. — Она тотчас же исчезла. Мысль о том, что что-то может оживить это скучное, монотонное путешествие, вернула ее к жизни, и шаг ее стал как обычно легким и упругим.
Джулиан потопал замерзшими ногами по булыжникам и поднял ворот плаща, мысленно пересчитывая оружие, которым они располагали.
Местные жители имели обыкновение приговаривать, когда собирались пересечь холодные, овеваемые ветром пространства вересковой пустоши: «В Бодмин из этого мира». Если не считать школьных лет, проведенных в Тригартане, поместье Сент-Саймонов, выходившем на реку Фоуи, Джулиан считал себя таким же корнуолльцем, как владелец этого постоялого двора в Лонстене. И оба они одинаково верили во все местные предания и легенды и следовали обычаям этого графства. Джулиан любил здесь каждую травинку, каждый цветок, расцветший у изгороди. Он с радостью думал о том, что снова возьмет в руки бразды правления своим имением, о том, как обойдет дом, как будет шагать по своим землям… Если уж быть по-настоящему честным, то это была некоторая компенсация за вынужденную ссылку в провинцию.
Джулиану удалось добиться некоторого успеха в деле, порученном ему Веллингтоном во время визита в Лондон, удалось представить лордам в Вестминстере настоятельную просьбу герцога о новых средствах и пополнении армии людьми. Они выслушали его с лестным для него вниманием и предложили прийти через месяц за ответом. Колеса правительственной машины вращались очень медленно, и достаточно компетентный в этих делах Джулиан вовсе не рассчитывал на немедленное решение своего вопроса. Он написал Веллингтону о результатах своей деятельности и покинул Лондон, рассчитывая вернуться туда в июле и получить более конкретные результаты. Он знал, как важны политические игры, но это была нудная работа, особенно для человека, расцветавшего в пылу сражения, так возбуждавшегося от запахов и звуков боя, любившего тяготы и лишения вынужденных маршей, причуды и вульгарность, отвагу и глупость простых солдат. Эту утрату ему не могла компенсировать даже надежда увидеть свой дом и землю.
И если бы не чертова маленькая разбойница, он все еще был бы со своими солдатами. Веллингтон не отправил бы его с дипломатической миссией, если бы обстоятельства в лице Фиалки столь властно не вмешались в его жизнь…
Тэмсин, садясь в карету рядом с дрожащей Хосефой, была в чудовищном неведении относительно этих мыслей и чувств полковника и время от времени окидывала спокойным хозяйским взглядом ящики с золотом и драгоценностями, засунутые под сиденья кареты. Из-за них внутри экипажа было очень тесно. Раньше, конечно, было свободней — до сегодняшнего дня в карете ехала одна Хосефа. Но Тэмсин не могла винить полковника за принятые им меры предосторожности, раз уж им предстояло проезжать по дикой и опасной части страны. Поэтому она уютно свернулась клубочком в углу, стараясь не стеснять несомненно более крупную Хосефу, и стала проверять, заряжены ли ее пистолеты. Если бы на них напали, Хосефа могла бы перезаряжать оружие. Габриэль сунул голову в окно кареты.
— Трогаемся. Как вы там, в порядке?
— А на какое расстояние тянется пустошь?
— Не знаю.
Его голова исчезла.
— Полковник, девчушка хочет знать, сколько времени ей ехать в карете.
— До Бодмина двадцать одна миля, — ответил Джулиан, вскакивая в седло. — Как только мы его минуем, она может ехать как ей угодно. Оттуда будет двенадцать миль до Тригартана.
Удовлетворенная, Тэмсин кивнула. Сейчас только-только рассвело, и к ночи они без труда могли бы проделать тридцать три мили. Им удавалось делать по сорок миль в день, пока они добирались сюда из Лондона, но ехали они тогда в почтовых каретах, по мощеным дорогам, и часто меняли лошадей.
Как только они оставили позади руины строений и башен Лонстенского замка, стало ясно, что узкая, ухабистая дорога через Бодминскую пустошь весьма отличается от своих мощеных собратьев. Узкая старая дорога, известная как Дорога лудильщиков, использовалась в прежние времена для перевозки олова и глины из копей Фоуи в Бодмин и через вересковые пустоши дальше, в южную часть Англии. По обе ее стороны простиралась темная, промокшая от дождя равнина, она тянулась до самого горизонта, жалкие худосочные деревья гнулись чуть ли не пополам под порывистым ветром, приземистые ракитники и дрок стлались по торфянистой земле. Кучер пустил лошадей легкой рысью. Карета взбиралась на крутые гребни холмов, а потом снова ныряла вниз, туда, где расстилались плоские вересковые пустоши и болота. Железные колеса месили влажную землю, превращая ее в грязное месиво, и время от времени карета кренилась так, что, казалось, остановится совсем, до такой степени колеса увязали в налипшей на них земле.
Тогда кучер чертыхался и нахлестывал лошадей, опасливо поглядывая по сторонам и прижимая к себе мушкет. По другую сторону экипажа ехали Габриэль и Джулиан, держа свои мушкеты на луках седел, а пистолеты у поясов. Поля их шляп были опущены, а воротники подняты, чтобы защитить лица от жалящих ледяных струй дождя и порывов пронизывающего ветра.
Они ехали в настороженном мрачном молчании, и это продолжалось до тех пор, пока после пяти напряженных, изнурительных часов езды не оставили позади вересковую пустошь, так и не встретив ни засады, ни следов разбойников, и вообще ни один путник не попался на их пути в этот сырой день начала лета.
Лошади устало трусили рысцой, спускаясь с крутого холма в центр Бодмина, когда карета наконец остановилась во дворе гостиницы. Тэмсин со вздохом облегчения выпрыгнула из нее. Эта тряска вызывала у нее массу неприятных ощущений и вдобавок к тому головную боль. Она оглядывала город сквозь все еще мелко моросивший дождь и видела наползающие друг на друга черепичные серые крыши и такие же серые каменные строения, карабкавшиеся вверх по отвесно поднимавшемуся холму.
Сент-Саймон спешился и подошел к ней. Он посмотрел на Тэмсин и заметил, что под летним загаром лицо ее было бледным, а под миндалевидными глазами залегли тени.
— Устала?
— Не так чтобы очень. Но у меня такое чувство, что меня вот-вот вырвет. Это все тряска — я не привыкла ездить таким манером.
— Но это было необходимо. Она пожала плечами.
— Я так и не заметила ваших горных разбойников, полковник.
— Следовало же принять меры предосторожности, — пояснил он равнодушно. — Войди в дом и попроси для нас отдельную комнату и закажи обед. Я позабочусь, чтобы нам дали свежих лошадей.
— Да, милорд полковник. — Она отсалютовала ему, дотронувшись до пряди волос на лбу.
— Ты должна научиться делать реверансы. Лютик, — ответил он так же небрежно, как и раньше. — Салютовать, прикладывая руку ко лбу, пристало только грумам, кучерам и работникам на фермах. А горничные делают реверансы.
— Я не горничная.
— Нет, — согласился он. — Ни в коей мере.
Он отвернулся от нее, не обратив внимания на сверкнувший в ее глазах опасный огонек.
Глядя на его удаляющуюся спину, Тэмсин в растерянности прикусила губу. Но взяла себя в руки, повернулась и вошла в дом, манивший благословенным теплом и светом ламп.
Хозяин гостиницы даже не попытался скрыть своего удивления при виде вновь прибывших. Кругленькая испанская леди, закутанная в бесчисленные шали и мантильи, долго и монотонно жаловалась на непонятном языке, столь же непонятно и на том же языке вторил огромный, как дуб, мужчина с массивным палашом, заткнутым за малиновый кушак. Сопровождавшее их крошечное существо, к его облегчению, заговорило на правильном английском языке и обратилось к нему с самой обычной просьбой — предоставить им комнату и дать подкрепиться. Хотя и в ней было нечто экзотическое. Хозяин не мог понять, были ли виной тому ее короткие волосы или легкая, стремительная, скользящая походка, столь непривычная для женщины. Костюм для верховой езды был обычным, но было что-то странное в ее манере носить его, хотя он даже под страхом смерти не мог бы сказать, в чем тут было дело.
Потом в дом вошел лорд Сент-Саймон, и хозяин тотчас же забыл о всех своих сомнениях. Он поспешил приветствовать одного из крупнейших землевладельцев графства, кланяясь ему и рассыпаясь в неумеренных изъявлениях радости.
Джулиан снял перчатки и ответил на приветствия учтиво и терпеливо.
— Проводи нас в гостиную, Сойер, — прервал он наконец бесконечные излияния. — Эта скачка по болотам была чертовски утомительной, и мы умираем от голода.
— Да, конечно, милорд. — Хозяин поспешил вперед, показывая, куда идти. — Сейчас вам принесут бутылку бургундского. Прекрасное вино… У меня случайно осталась одна бутылка, а… дамы, — сформулировал он наконец решительно, — возможно, не откажутся от чая?
— Я выпью кружку рома, — объявил Габриэль, прежде чем Джулиан собрался ответить. — И моя женщина тоже. В моем горле образовалась воронка величиной с пушечное ядро. А ты как, малышка?
— Я выпью чаю, — сказала Тэмсин. — И, возможно, стакан бургундского, того, что принесут полковнику, если, разумеется, он не будет возражать.
Она обольстительно улыбнулась удивленному хозяину, открывавшему дверь в веселенькую уютную гостиную.
— Думаю, это будет полезно для моего желудка, — сочла нужным пояснить она. — Меня тошнит. А все ваша ужасная дорога через эту забытую Богом пустошь.
Челюсть хозяина отвисла до колен, а взгляд его смущенно скользнул по лицу лорда Сент-Саймона. Но тот живо отозвался:
— Мы лихая компания, Сойер. Принеси-ка нам блюдо паштета и выпивку.
— Да, милорд, сейчас же, милорд. Кланяясь, хозяин вышел из комнаты — глаза на его розовом, полном, в складках лице были от удивления круглыми, как пуговицы.
— Мои поздравления, Тэмсин. Ты просто сбила с ног Сойера, — сказал Джулиан, кривя губы в сардонической усмешке. — Если ты собиралась привлечь к себе внимание и дать повод к бесчисленным сплетням, то, должен заметить, ты преуспела сверх самых невероятных ожиданий.
— Я полагаю, английские леди не говорят подобных вещей, — с явной досадой признала Тэмсин.
— Как правило, нет, — согласился Джулиан, бросая перчатки на деревянную скамью возле огня и сбрасывая плащ. — Но, как говаривала моя мать, невозможно выкроить шелковый кошелек из свиного уха.
— О! — воскликнула Тэмсин, в душе которой досада уступила место негодованию. — Я не свиное ухо.
Габриэль согревал у огня спину, с интересом прислушиваясь к этому обмену любезностями. Уже много дней назад он пришел к выводу, что не стоит бросаться защищать девчушку каждый раз, когда полковник отпускает ей свои уксусные комплименты. Кроме того, он понимал, что хотел сказать полковник. Не будь он душой и телом предан семье Эль Барона, он, несомненно, стал бы возражать против своего участия в этой авантюре.
— Но ты весьма далека и от того, чтобы походить на шелковый кошелек, — ответил Джулиан холодно.
— Но ведь это ваша работа — сделать из меня шелковый кошелек. Разве не так? — вспылила она.
Он ответил беззаботным кивком головы:
— Моя работа — попытаться, но я никогда не гарантировал успеха, если помнишь.
В этот момент вернулся хозяин, избавив таким образом Тэмсин от необходимости отвечать. Она отошла к окну и села там, глядя сквозь затуманенное цветное стекло на людей, сновавших по узкой улочке внизу. Казалось, дождь им не мешает, но, подумала она, если дождь непременное условие жизни, то придется научиться не замечать его.
Пока она смотрела в окно, у двери гостиницы остановился всадник. Это был крупный мужчина, закутанный в тяжелый плащ. Судя по всему, он был известной личностью: он еще не успел спешиться, как из дома выбежали двое кучеров в ливреях, чтобы, невзирая на дождь, подержать его лошадь. Некоторое время он еще стоял под дождем, оглядывая улицу, и вдруг Тэмсин почувствовала странное покалывание в затылке. От этого человека исходило веяние силы и властности, и тут невозможно было ошибиться — оно плотно окружало его. Незнакомец повернулся и вошел в дом, стягивая на ходу шляпу, с которой струилась вода, и обнажая роскошную гриву седых, как пена, волос. Через мгновение он скрылся с глаз. Странное покалывание в затылке все не проходило, и Тэмсин решила, что озябла. Инстинктивно она повернулась от окна к теплу, к уюту комнаты, стараясь отгородиться от сырого и темного дня, оставшегося снаружи. Сойер вытянул пробку из винной бутылки, а девушка-служанка поспешила накрыть круглый стол у огня. Габриэль уткнулся носом в свою кружку с ромом, издавая довольное кряхтенье. Напиток был не так хорош, как грог, к которому он привык на «Изабелле», но и от него становилось славно — он согревал брюхо. Габриэль бросил взгляд на Хосефу, сидевшую на скамье с кружкой в руках. Сейчас она выглядела чуть менее несчастной, дождь больше не капал на нее, и взгляд ее остановился на блюде славных золотистых корнуолльских пирогов, которые стояли на каминной полке, чтобы не остывали.
И все росла гора счетов от его кредиторов: портных, поставщиков вина, сапожников и шляпников. Следовало привести в порядок Тэттерсолл, и его долги чести тоже не могли ждать до бесконечности. К счастью, торговцы пока еще были не слишком настойчивы и не требовали денег тотчас же: его брак был заключен слишком недавно, чтобы он мог получить неограниченный кредит. Оставалось только, чтобы погасить долги, обратиться за займом к своему шурину. Но это уже было бы последним делом. Сент-Саймон и так в качестве свадебного подарка избавил его от изрядной части долговых обязательств.
Нет, брат Люси не отказал бы ему, он даже не стал бы комментировать расточительство зятя, только поднял бы рыжевато-золотистую бровь и посмотрел с таким выражением вежливого недоверия, какое допускало его благородное происхождение.
Нет, не стоило его шокировать, если этого можно было избежать.
Гарет отодвинул стул и потянулся. А в это время сквозь постепенно рассеивающийся туман его похмелья стала вырисовываться одна идея, и он, сосредоточенно нахмурившись, обдумывал ее. А почему бы и не нанести визит Сент-Саймону в его родовом поместье? Конечно, эта сельская ссылка будет скучна, но зато оторвет его от искушений, таящихся в Марджори, от скачек и зеленых столов[21] и, конечно, избавит на время от чтения нежных записочек кредиторов.
Что ж, это будет неплохая передышка! И возможно, там будет не так уж и скучно. Любопытно взглянуть на испанскую леди, которую Сент-Саймон взял под свое крылышко. Да, странная история… чертовски странная.
Кроме того, глоток корнуолльского воздуха, несомненно, окажет на Люси благотворное действие. Последнее время она выглядит что-то уж очень осунувшейся. Она любит Корнуолл и все, что связано с ее детством, полна всевозможных трогательных воспоминаний… конечно же, она будет в восторге от того, что сможет провести несколько недель со своими старыми друзьями.
Твердо убедив себя, что действует исключительно в интересах жены, Гарет Фортескью гордо вышел из гостиной и отправился сообщить Люси о своем блестящем и благородном решении.
— Но, Гарет, Джулиан ведь нас не приглашал, — Люси повернула голову от секретера в своем будуаре и, к своему ужасу, уронила перо на ковер. — Мы не можем явиться без приглашения.
— О! Что за чепуха! — Гарет отмел ее возражения легким взмахом руки. — Он твой брат и будет в восторге от того, что увидит тебя. Джулиан не видел тебя со времени свадьбы, да и тот визит был мимолетным, он так спешил обратно в полк.
— Да… но… но, Гарет, как насчет этой испанской леди? Если бы он хотел, чтобы я приехала, он бы попросил меня об этом.
— Он не хотел мешать твоему летнему отдыху, связывать тебя какими-то обязательствами, нарушать твои планы, — без смущения заявил Гарет. — Ведь в конце концов мы совсем недавно вернулись домой после медового месяца.
Он улыбнулся и потрепал ее по подбородку;
— Возьми это на себя, Люси, он будет тебе благодарен за помощь. Ты сможешь развлекать его гостью. Кроме того, раз он принимает незамужнюю даму, ему нужна хозяйка в доме, даже если он ей вроде опекуна. Твой приезд будет для него в помощь и в радость.
Наклонившись, он нежно поцеловал ее.
— А теперь будь хорошей девочкой и организуй все так, чтобы мы могли уехать в конце следующей недели. Будем путешествовать медленно, чтобы ты не очень утомилась.
— О Боже, — пробормотала Люси, когда дверь за мужем закрылась. Хоть ей и приятно видеть Гарета таким веселым и внимательным, она хорошо знала брата и была уверена, что визит без приглашения ему не понравится. Он не одобрял поведения Гарета, и иногда у нее являлось подозрение, что и сам Гарет не особенно ему нравится. Когда Джулиан разговаривал с Гаретом, его ярко-синие глаза становились холодными и жесткими, то же случалось даже при одном упоминании имени ее мужа. Кроме того, Джулиан всегда был с ним безукоризненно вежлив, как если бы тот был всего лишь знакомым.
Люси случалось видеть брата с его друзьями и слышать, как он с ними говорит, и она знала, как он презирает то, что называл «светским отребьем»: мужчин, расточавших свою жизнь и силы на вечера в клубах Сент-Джеймса и на то, чтобы увиваться за светскими красавицами и богатыми наследницами, ставшими модными в этом сезоне.
Она вздохнула, снова повернулась к секретеру и вытащила оттуда листок плотной бумаги любимого ею бледно-голубого цвета. Люси сидела так, покусывая перо, и пытаясь придумать тактичный способ сообщить брату об их неотвратимом прибытии в Тригартан.
А как насчет этой испанской леди? Какая она? Молодая? Вероятно, если отец оставил ее на попечение Джулиана. Было вовсе не похоже на Джулиана принимать на себя такие обязательства, но он обладал гипертрофированным чувством долга. Возможно, отец этой леди спас ему жизнь или сделал что-нибудь, столь же обязывающее к благодарности. Интересно, красива ли она? И как примет корнуолльское общество столь экзотическое существо? Они привыкли жить в замкнутом пространстве, имея мало связей с внешним миром за пределами корнуолльской земли.
Может быть, эта испанская сирота даже не говорит по-английски?.. Все это было в высшей степени необычно. Теперь, сжигаемая любопытством, Люси начала писать быстро, почти убежденная словами Гарета о том, что, возможно, брату требуется в доме хозяйка, раз он принимает гостью и ее надо развлекать. Она была бы счастлива принять на себя обязанности хозяйки, если так угодно ее дорогому брату, и ждет с нетерпением свидания с ним после столь длительной разлуки. Она надеется, что он здоров и шлет ему…
Тут она остановилась. Что же она шлет ему? Может быть, она шлет ему свою любовь? Нет, это звучало как-то искусственно. Джулиан был всегда ласков и любезен с ней, но он держался достаточно отчужденно и никогда не колебался, если требовалось проявить свою власть над ней. Он был строг в качестве старшего брата и опекуна и безжалостен в тех редких случаях, когда она поддавалась искушению восстать против запретов, которые он и их мать считали нужными наложить на нее как на носительницу имени Сент-Саймонов.
Она высказала свои наилучшие пожелания, посыпала бумагу песком, сложила ее и запечатала письмо. Затем пошла искать Гарета, который мог бы его отправить. Сейчас Джулиан уже должен был добраться до Корнуолла, раз письмо его было отправлено неделей раньше. Так что ее теперешнее послание достигнет Тригартана через несколько дней после его прибытия туда. Будет уже слишком поздно, чтобы написать им и просить повременить с приездом, а он был слишком учтив, чтобы отправить их обратно, когда они уже окажутся на месте.
Однако Джулиан умел быть и чрезвычайно холодным… Люси отбросила эти мысли, чувствуя, что горит нетерпением отправиться в путь: она жаждала перемен, которые сулило это путешествие. И следующие несколько недель Гарет пробудет с ней. А значит, он не будет в это время проводить ночи с… с кем бы он их ни проводил. Возможно, она научится быть приятной ему и приносить радость… или, по крайней мере, успешно скрывать, что находит это бессмысленное переплетение тел совершенно отвратительным.
Чувствуя себя намного бодрее, Люси отправилась в спальню посмотреть, в каком состоянии ее гардероб, и решить, что ей взять с собой на лето в Корнуолл.
Дождь когда-нибудь переставал идти в этой отвратительной серой стране? Тэмсин высунулась из окна гостиницы в Лонстене и поглядела на нагромождение черепичных крыш, скользких и мокрых от дождя. Дождь не прекращался с тех пор, как две недели назад они высадились в Портсмуте. Он не был похож на испанские дожди, не был яростным и бурным — это была непрерывная мелкая изморось, а холод от постоянной сырости был настолько пронизывающим, что, казалось, просачивался до мозга костей.
В маленькой спаленке за ее спиной Хосефа что-то как всегда бормотала про себя, снова упаковывая вещи, которыми они пользовались ночью. Ей также не доставляло никакой радости пребывание в этой холодной и серой стране, где никогда не светило солнце, но дочь Эль Барона сказала, что так надо, а ее слово было для Хосефы столь же свято, как если бы оно было сказано самим Бароном.
Послышался резкий стук в дверь, и вошел Габриэль, сильно наклонив голову, чтобы не удариться о низкую притолоку. С его потяжелевшего плаща стекали струйки воды.
— Ты уложила этот саквояж, женщина?
— О, горе мне, — бормотала Хосефа, сражаясь с тугими пряжками и застежками. — Я буду рада, когда мы наконец приедем.
— Разве все мы не будем этому рады? — сурово заметил Габриэль.
С минуту его большая рука лежала на ее плече — это был редкий для него жест, выражавший сочувствие. Он-то, во всяком случае, родился в этой стране, но для крестьянки с бесплодных гор северной Испании она была совсем чужой. Хосефа улыбнулась застенчиво, потом вскинула голову, греясь в лучах его неожиданной улыбки, нежность которой была для нее непривычной. Габриэль был ее мужчиной, солнцем ее жизни, она всегда шла на два шага позади него, и его слово было для нее законом.
Габриэль поднял саквояж.
— Малышка, сегодня ты поедешь не верхом, а в карете. Приказ полковника.
— С каких это пор он отдает мне приказы? — сердито огрызнулась Тэмсин на отступившего назад Габриэля. Казалось, это было последней каплей, переполнившей чашу ее терпения в то злополучное утро. — Я не желаю качаться и подпрыгивать в этом чертовом экипаже. Меня от этой тряски тошнит.
Она последовала за Габриэлем вниз по скрипучей деревянной лестнице, через освещенный тусклой лампой холл и вышла в мрачный гостиничный двор. Там стояла почтовая карета, доставившая их из Лондона. Конюхи запрягали в нее лошадей, а один из них привязывал сзади Цезаря.
Полковник лорд Сент-Саймон стоял и наблюдал за их работой. Его плащ потемнел от влаги, мелкими капельками сеющейся с неба, а с полей его шляпы бежал целый ручей. Но казалось, он не замечал скверной погоды.
— Доброе утро, — оживленно приветствовал он Тэмсин. — Надеюсь, ты спала хорошо?
— Я всегда хорошо сплю, — отозвалась она. — Даже когда простыни сырые. Дождь когда-нибудь прекратится? Он коротко рассмеялся.
— Да, неожиданно он перестанет. Однажды утром ты проснешься и увидишь ярко-синее небо и сияющее солнце, услышишь пение птиц и забудешь, что когда-то шел дождь. Это один из фокусов Англии.
Тэмсин скорчила гримасу, выражающую недоверие, и закуталась в плащ, который тут же намок и облепил ее с ног до головы.
«Для Лютика погода неподходящая», — подумал Джулиан, и ему стало смешно. Она выглядела маленькой, съежившейся и печальной. Ее ослепительные волосы потемнели от дождя, маленькая фигурка согнулась под тяжестью плаща, и вся ее вызывающая, дерзкая манера испарилась под действием этой мрачной погоды и сурового климата. Потом он вспомнил о своей бригаде, начал размышлять о том, чем его ребята заняты сейчас, и веселость его пропала. Если ей не нравилась погода в стране, где она решила поселиться, то так мучиться ее никто не заставлял.
Сколько времени придется Тиму приводить их в чувство после разгула в Бадахосе? Где они теперь — на долгом марше в Кампо Майор? И кто из них до сих пор жив? Этот вопрос часто звучал у него в мозгу, и усилием воли он заставлял себя вернуться на эту землю, в этот пропитанный дождем гостиничный двор в Лонстене, к своим теперешним занятиям.
— Сегодня ты поедешь в карете вместе с Хосефой, — сказал он отрывисто.
— Габриэль мне это передал, но я против. Я предпочитаю промокнуть, только бы не трястись до тошноты в этом душном и вонючем ящике.
Она повернулась, чтобы отвязать свою лошадь от кареты.
Джулиан схватил ее за руку.
— Мне надо, чтобы ты сидела внутри, Тэмсин.
— Почему?
— Мы поедем сегодня через Бодминское болото и пустошь, — объяснил он, считая что дал исчерпывающий ответ.
Тэмсин нахмурилась. Вчера днем они приехали в Лонетен довольно рано, и полковник настоял на том, чтобы в этот день они дальше не ехали, сказав почти таким же тоном, как теперь, что им предстоит проехать через Бодминскую вересковую пустошь.
— А подробнее, милорд полковник? — она смахнула дождевые капли с лица и смотрела на него в ожидании ответа, вопросительно подняв брови.
— Дело в том. Лютик. — охотно объяснил он, — что я хочу, чтобы ты ехала со своим чертовым сокровищем. Габриэль и я будем первым рядом обороны, а ты будешь внутри — вооруженная и готовая оказать сопротивление, и это будет наш второй заслон.
— О, так, значит, в этой Бодминской пустоши есть бандиты? — оживилась она.
— Мы называем их разбойниками с большой дороги, — сказал он с суровой улыбкой, — но они такие же дикие и безжалостные, как любые горные разбойники или бароны ваших мест.
Тэмсин решила пропустить это мимо ушей.
— Мое оружие у Габриэля. Пойду принесу его. — Она тотчас же исчезла. Мысль о том, что что-то может оживить это скучное, монотонное путешествие, вернула ее к жизни, и шаг ее стал как обычно легким и упругим.
Джулиан потопал замерзшими ногами по булыжникам и поднял ворот плаща, мысленно пересчитывая оружие, которым они располагали.
Местные жители имели обыкновение приговаривать, когда собирались пересечь холодные, овеваемые ветром пространства вересковой пустоши: «В Бодмин из этого мира». Если не считать школьных лет, проведенных в Тригартане, поместье Сент-Саймонов, выходившем на реку Фоуи, Джулиан считал себя таким же корнуолльцем, как владелец этого постоялого двора в Лонстене. И оба они одинаково верили во все местные предания и легенды и следовали обычаям этого графства. Джулиан любил здесь каждую травинку, каждый цветок, расцветший у изгороди. Он с радостью думал о том, что снова возьмет в руки бразды правления своим имением, о том, как обойдет дом, как будет шагать по своим землям… Если уж быть по-настоящему честным, то это была некоторая компенсация за вынужденную ссылку в провинцию.
Джулиану удалось добиться некоторого успеха в деле, порученном ему Веллингтоном во время визита в Лондон, удалось представить лордам в Вестминстере настоятельную просьбу герцога о новых средствах и пополнении армии людьми. Они выслушали его с лестным для него вниманием и предложили прийти через месяц за ответом. Колеса правительственной машины вращались очень медленно, и достаточно компетентный в этих делах Джулиан вовсе не рассчитывал на немедленное решение своего вопроса. Он написал Веллингтону о результатах своей деятельности и покинул Лондон, рассчитывая вернуться туда в июле и получить более конкретные результаты. Он знал, как важны политические игры, но это была нудная работа, особенно для человека, расцветавшего в пылу сражения, так возбуждавшегося от запахов и звуков боя, любившего тяготы и лишения вынужденных маршей, причуды и вульгарность, отвагу и глупость простых солдат. Эту утрату ему не могла компенсировать даже надежда увидеть свой дом и землю.
И если бы не чертова маленькая разбойница, он все еще был бы со своими солдатами. Веллингтон не отправил бы его с дипломатической миссией, если бы обстоятельства в лице Фиалки столь властно не вмешались в его жизнь…
Тэмсин, садясь в карету рядом с дрожащей Хосефой, была в чудовищном неведении относительно этих мыслей и чувств полковника и время от времени окидывала спокойным хозяйским взглядом ящики с золотом и драгоценностями, засунутые под сиденья кареты. Из-за них внутри экипажа было очень тесно. Раньше, конечно, было свободней — до сегодняшнего дня в карете ехала одна Хосефа. Но Тэмсин не могла винить полковника за принятые им меры предосторожности, раз уж им предстояло проезжать по дикой и опасной части страны. Поэтому она уютно свернулась клубочком в углу, стараясь не стеснять несомненно более крупную Хосефу, и стала проверять, заряжены ли ее пистолеты. Если бы на них напали, Хосефа могла бы перезаряжать оружие. Габриэль сунул голову в окно кареты.
— Трогаемся. Как вы там, в порядке?
— А на какое расстояние тянется пустошь?
— Не знаю.
Его голова исчезла.
— Полковник, девчушка хочет знать, сколько времени ей ехать в карете.
— До Бодмина двадцать одна миля, — ответил Джулиан, вскакивая в седло. — Как только мы его минуем, она может ехать как ей угодно. Оттуда будет двенадцать миль до Тригартана.
Удовлетворенная, Тэмсин кивнула. Сейчас только-только рассвело, и к ночи они без труда могли бы проделать тридцать три мили. Им удавалось делать по сорок миль в день, пока они добирались сюда из Лондона, но ехали они тогда в почтовых каретах, по мощеным дорогам, и часто меняли лошадей.
Как только они оставили позади руины строений и башен Лонстенского замка, стало ясно, что узкая, ухабистая дорога через Бодминскую пустошь весьма отличается от своих мощеных собратьев. Узкая старая дорога, известная как Дорога лудильщиков, использовалась в прежние времена для перевозки олова и глины из копей Фоуи в Бодмин и через вересковые пустоши дальше, в южную часть Англии. По обе ее стороны простиралась темная, промокшая от дождя равнина, она тянулась до самого горизонта, жалкие худосочные деревья гнулись чуть ли не пополам под порывистым ветром, приземистые ракитники и дрок стлались по торфянистой земле. Кучер пустил лошадей легкой рысью. Карета взбиралась на крутые гребни холмов, а потом снова ныряла вниз, туда, где расстилались плоские вересковые пустоши и болота. Железные колеса месили влажную землю, превращая ее в грязное месиво, и время от времени карета кренилась так, что, казалось, остановится совсем, до такой степени колеса увязали в налипшей на них земле.
Тогда кучер чертыхался и нахлестывал лошадей, опасливо поглядывая по сторонам и прижимая к себе мушкет. По другую сторону экипажа ехали Габриэль и Джулиан, держа свои мушкеты на луках седел, а пистолеты у поясов. Поля их шляп были опущены, а воротники подняты, чтобы защитить лица от жалящих ледяных струй дождя и порывов пронизывающего ветра.
Они ехали в настороженном мрачном молчании, и это продолжалось до тех пор, пока после пяти напряженных, изнурительных часов езды не оставили позади вересковую пустошь, так и не встретив ни засады, ни следов разбойников, и вообще ни один путник не попался на их пути в этот сырой день начала лета.
Лошади устало трусили рысцой, спускаясь с крутого холма в центр Бодмина, когда карета наконец остановилась во дворе гостиницы. Тэмсин со вздохом облегчения выпрыгнула из нее. Эта тряска вызывала у нее массу неприятных ощущений и вдобавок к тому головную боль. Она оглядывала город сквозь все еще мелко моросивший дождь и видела наползающие друг на друга черепичные серые крыши и такие же серые каменные строения, карабкавшиеся вверх по отвесно поднимавшемуся холму.
Сент-Саймон спешился и подошел к ней. Он посмотрел на Тэмсин и заметил, что под летним загаром лицо ее было бледным, а под миндалевидными глазами залегли тени.
— Устала?
— Не так чтобы очень. Но у меня такое чувство, что меня вот-вот вырвет. Это все тряска — я не привыкла ездить таким манером.
— Но это было необходимо. Она пожала плечами.
— Я так и не заметила ваших горных разбойников, полковник.
— Следовало же принять меры предосторожности, — пояснил он равнодушно. — Войди в дом и попроси для нас отдельную комнату и закажи обед. Я позабочусь, чтобы нам дали свежих лошадей.
— Да, милорд полковник. — Она отсалютовала ему, дотронувшись до пряди волос на лбу.
— Ты должна научиться делать реверансы. Лютик, — ответил он так же небрежно, как и раньше. — Салютовать, прикладывая руку ко лбу, пристало только грумам, кучерам и работникам на фермах. А горничные делают реверансы.
— Я не горничная.
— Нет, — согласился он. — Ни в коей мере.
Он отвернулся от нее, не обратив внимания на сверкнувший в ее глазах опасный огонек.
Глядя на его удаляющуюся спину, Тэмсин в растерянности прикусила губу. Но взяла себя в руки, повернулась и вошла в дом, манивший благословенным теплом и светом ламп.
Хозяин гостиницы даже не попытался скрыть своего удивления при виде вновь прибывших. Кругленькая испанская леди, закутанная в бесчисленные шали и мантильи, долго и монотонно жаловалась на непонятном языке, столь же непонятно и на том же языке вторил огромный, как дуб, мужчина с массивным палашом, заткнутым за малиновый кушак. Сопровождавшее их крошечное существо, к его облегчению, заговорило на правильном английском языке и обратилось к нему с самой обычной просьбой — предоставить им комнату и дать подкрепиться. Хотя и в ней было нечто экзотическое. Хозяин не мог понять, были ли виной тому ее короткие волосы или легкая, стремительная, скользящая походка, столь непривычная для женщины. Костюм для верховой езды был обычным, но было что-то странное в ее манере носить его, хотя он даже под страхом смерти не мог бы сказать, в чем тут было дело.
Потом в дом вошел лорд Сент-Саймон, и хозяин тотчас же забыл о всех своих сомнениях. Он поспешил приветствовать одного из крупнейших землевладельцев графства, кланяясь ему и рассыпаясь в неумеренных изъявлениях радости.
Джулиан снял перчатки и ответил на приветствия учтиво и терпеливо.
— Проводи нас в гостиную, Сойер, — прервал он наконец бесконечные излияния. — Эта скачка по болотам была чертовски утомительной, и мы умираем от голода.
— Да, конечно, милорд. — Хозяин поспешил вперед, показывая, куда идти. — Сейчас вам принесут бутылку бургундского. Прекрасное вино… У меня случайно осталась одна бутылка, а… дамы, — сформулировал он наконец решительно, — возможно, не откажутся от чая?
— Я выпью кружку рома, — объявил Габриэль, прежде чем Джулиан собрался ответить. — И моя женщина тоже. В моем горле образовалась воронка величиной с пушечное ядро. А ты как, малышка?
— Я выпью чаю, — сказала Тэмсин. — И, возможно, стакан бургундского, того, что принесут полковнику, если, разумеется, он не будет возражать.
Она обольстительно улыбнулась удивленному хозяину, открывавшему дверь в веселенькую уютную гостиную.
— Думаю, это будет полезно для моего желудка, — сочла нужным пояснить она. — Меня тошнит. А все ваша ужасная дорога через эту забытую Богом пустошь.
Челюсть хозяина отвисла до колен, а взгляд его смущенно скользнул по лицу лорда Сент-Саймона. Но тот живо отозвался:
— Мы лихая компания, Сойер. Принеси-ка нам блюдо паштета и выпивку.
— Да, милорд, сейчас же, милорд. Кланяясь, хозяин вышел из комнаты — глаза на его розовом, полном, в складках лице были от удивления круглыми, как пуговицы.
— Мои поздравления, Тэмсин. Ты просто сбила с ног Сойера, — сказал Джулиан, кривя губы в сардонической усмешке. — Если ты собиралась привлечь к себе внимание и дать повод к бесчисленным сплетням, то, должен заметить, ты преуспела сверх самых невероятных ожиданий.
— Я полагаю, английские леди не говорят подобных вещей, — с явной досадой признала Тэмсин.
— Как правило, нет, — согласился Джулиан, бросая перчатки на деревянную скамью возле огня и сбрасывая плащ. — Но, как говаривала моя мать, невозможно выкроить шелковый кошелек из свиного уха.
— О! — воскликнула Тэмсин, в душе которой досада уступила место негодованию. — Я не свиное ухо.
Габриэль согревал у огня спину, с интересом прислушиваясь к этому обмену любезностями. Уже много дней назад он пришел к выводу, что не стоит бросаться защищать девчушку каждый раз, когда полковник отпускает ей свои уксусные комплименты. Кроме того, он понимал, что хотел сказать полковник. Не будь он душой и телом предан семье Эль Барона, он, несомненно, стал бы возражать против своего участия в этой авантюре.
— Но ты весьма далека и от того, чтобы походить на шелковый кошелек, — ответил Джулиан холодно.
— Но ведь это ваша работа — сделать из меня шелковый кошелек. Разве не так? — вспылила она.
Он ответил беззаботным кивком головы:
— Моя работа — попытаться, но я никогда не гарантировал успеха, если помнишь.
В этот момент вернулся хозяин, избавив таким образом Тэмсин от необходимости отвечать. Она отошла к окну и села там, глядя сквозь затуманенное цветное стекло на людей, сновавших по узкой улочке внизу. Казалось, дождь им не мешает, но, подумала она, если дождь непременное условие жизни, то придется научиться не замечать его.
Пока она смотрела в окно, у двери гостиницы остановился всадник. Это был крупный мужчина, закутанный в тяжелый плащ. Судя по всему, он был известной личностью: он еще не успел спешиться, как из дома выбежали двое кучеров в ливреях, чтобы, невзирая на дождь, подержать его лошадь. Некоторое время он еще стоял под дождем, оглядывая улицу, и вдруг Тэмсин почувствовала странное покалывание в затылке. От этого человека исходило веяние силы и властности, и тут невозможно было ошибиться — оно плотно окружало его. Незнакомец повернулся и вошел в дом, стягивая на ходу шляпу, с которой струилась вода, и обнажая роскошную гриву седых, как пена, волос. Через мгновение он скрылся с глаз. Странное покалывание в затылке все не проходило, и Тэмсин решила, что озябла. Инстинктивно она повернулась от окна к теплу, к уюту комнаты, стараясь отгородиться от сырого и темного дня, оставшегося снаружи. Сойер вытянул пробку из винной бутылки, а девушка-служанка поспешила накрыть круглый стол у огня. Габриэль уткнулся носом в свою кружку с ромом, издавая довольное кряхтенье. Напиток был не так хорош, как грог, к которому он привык на «Изабелле», но и от него становилось славно — он согревал брюхо. Габриэль бросил взгляд на Хосефу, сидевшую на скамье с кружкой в руках. Сейчас она выглядела чуть менее несчастной, дождь больше не капал на нее, и взгляд ее остановился на блюде славных золотистых корнуолльских пирогов, которые стояли на каминной полке, чтобы не остывали.