Фэйзер Джейн. Серебряная роза

   Спасти от этой незавидной доли может только то, что Ариэль станет его женой лишь формально. Она не оставит замка Равенспир и никогда не попадет под власть своего мужа. Потому что ее муж не переживет их свадебного пира.
   Ариэль уставилась невидящим взглядом на сучок в деревянной перегородке. Ей никогда не понять этого. Все это выглядит совершенно невозможным, хотя и не для тех, кто знает обычаи братьев Равенспир.
 
   Кобыла внезапно заржала и захрапела, из-под хвоста у нее хлынула вода, и сразу же вслед за этим на свет появилось обтянутое пленкой околоплодного пузыря тельце новорожденного. Оно вышло легко и соскользнуло прямо на пол. Кобыла наклонила голову, чтобы вылизать его.
   Ариэль и Эдгар наблюдали затаив дыхание за этим чудом. Появление на свет новой жизни оставалось для них по-прежнему удивительной загадкой, хотя оба видели немало рождений на своем веку. Дрожащий жеребенок неуверенно поднялся на длинные шаткие ножки.
   — Похоже, ваше желание исполнилось, миледи, — заметил Эдгар, наблюдая, как новорожденный отыскивает сосок матери.
   — Да. Еще один жеребец, — Ариэль погладила кобылу, которая то и дело наклоняла голову, чтобы посмотреть на сосущего ее жеребенка. — И Серениссиме даже не пришлось помогать.
   Такие легкие роды были нечасты, хотя лошадям все же приходилось помогать реже, чем людям. Не так уж много рождалось в окрестных деревеньках малышей, при появлении на свет которых не присутствовала бы Ариэль с набором сверкающих медицинских инструментов и мешочками с травами.
   — А теперь мне лучше вернуться.
   С этими словами она подняла накидку с соломы, набросила ее на плечи и в сопровождении собак вышла в темную октябрьскую ночь.
   Когда же начнется эта смертельная игра? Ариэль не представляла себе, как избежать уготованной ей роли, пока она вынуждена оставаться под кровлей замка Равенспир. Да и куда еще она может податься? Своих собственных денег у нее пока не было. Оливер не станет помогать ей: он целиком и полностью на стороне ее братьев. Ее любовником он стал с одобрения и при поощрении Рэнальфа; порой Ариэль подозревала, что их невероятной силы тяготение друг к другу тоже было подстроено ее старшим братом. Но она не могла даже предположить, для чего это ему надо. Разве что она была чем-то вроде дружеского подарка, пришло Ариэль в голову, когда она возвращалась в замок. Если Рэнальф может использовать свою сестру как приманку для мести, то он вполне способен и подарить ее своему лучшему другу.
   В первый раз за все время связи с Оливером она почувствовала себя ограбленной. То, что раньше было для Ариэль наслаждением и чувственным восторгом, теперь стало грязной и отвратительной забавой. Она прекрасно понимала, что Оливер нимало не заботится о ней, как ни разу не позволяла себе думать, что любит его. Такая мысль могла только уязвить ее. Женщина вполне способна полюбить прощелыгу и негодяя, но все же она будет любить его с замиранием сердца. Ариэль испытывала к Оливеру порой теплое чувство, но это было только чувство благодарности за ночные восторги. Теперь они виделись ей как отвратительные упражнения.
   — Ариэль, на два слова.
   Закрыв за собой входную дверь и подняв голову, она увидела спускающегося по громадной каменной лестнице Рэнальфа. В руках брат держал несколько свертков.
   — Я была в конюшне и хотела бы сейчас умыться перед ужином, — неуверенно произнесла она.
   — Сделаешь это попозже. Мне надо поговорить с тобой.
   Пожав плечами, она последовала за старшим братом в ту же обшитую дубовыми панелями комнату, где Ральф, Роланд и Оливер все еще продолжали потягивать вино, уютно устроившись перед огнем.
   — Моя дорогая сестричка, королева пожаловала тебе свадебный подарок, — произнес Рэнальф, кладя свертки на стол. — Ты должна прийти в восторг от них и письменно поблагодарить свою повелительницу.
   Тон Рэнальфа был исполнен сарказма, когда он развязывал шнурок на самом большом из свертков и извлек оттуда шуршащее серебряное одеяние.
   — Как я понимаю, это — подвенечное платье? — Он расправил его, встряхнув в воздухе, и приложил к себе, цинично усмехаясь. — Ее величество обладает безупречным вкусом.
   Вне всякого сомнения, платье стоило больших денег, но, присмотревшись к нему, Ариэль заметила на одном рукаве, украшенном пышными оборками, огромное пятно, словно им вытирали соус с тарелки.
   — Интересно, кто первым побывал под венцом в этом платье? — сказала она, указывая пальцем на пятно. — Надеюсь, дорогой брат, вы позволите себе одеть меня в такое подвенечное платье, которое не побывало ни в чьем гардеробе.
   И она с презрением отвернулась от запятнанного платья. Рэнальф бросился в кресло, беззаботно заметив:
   — Ее величество известна своей бережливостью, но твоя служанка могла бы как-нибудь справиться с этим пятном.
   — Я не пойду под венец в чьих-то обносках! — заявила Ариэль, гордо подняв голову. — Я могу заставить себя пройти через это представление, но не потерплю других унижений!..
   Тут голос Ариэль, к ее неудовольствию, дрогнул, но Рэнальф был в хорошем расположении духа и только снисходительно расхохотался:
   — Нет… нет, разумеется, не пойдешь! Еще ни одна женщина из рода Равенспиров не пошла под венец в одежде с чужого плеча.
   Он достал из кармана и бросил на стол кожаный кисет, глухо стукнувший о столешницу.
   — Здесь золото, сестричка. Так что можешь наряжать себя, как твоей душе угодно.
   Он взял в руки второй сверток.
   — Это тоже подарок королевы. Как ты думаешь, есть смысл открывать его?
   — Сильно в этом сомневаюсь, — сказал Роланд, беря брата за руку. — Но давай все же взглянем.
   Рэнальф перебросил плоский сверток брату.
   Ариэль стало интересно, позволят ли ей самой наконец открыть подарок, хотя нельзя было сказать, что ее слишком мучило любопытство. Она равнодушно взглянула на ожерелье из топазов, которое достал из шкатулки ее брат.
   — Довольно приличная безделушка.
   — Да, но камни не из лучших, — вмешался Оливер, беря ожерелье и рассматривая его при свете свечи. — В некоторых видны трещинки.
   — Не будем считать это дурным предзнаменованием для вашего брака, моя дорогая, — засмеялся собственной остроте Рэнальф, беря в руки третий, самый маленький сверток. — Здесь ты не сможешь ни к чему прицепиться. Это мой подарок тебе за то, что ты такая хорошая и послушная сестра.
   Ариэль развернула сверток, и глаза ее удивленно расширились. У нее в руках был золотой, усыпанный жемчугом браслет в виде змеи, держащей во рту большую жемчужину, символизирующую собой яблоко. Золото было обработано с большим мастерством, форма браслета не напоминала ни одно из украшений, которые ей приходилось видеть. Она прикоснулась пальцами к одной-единственной подвеске браслета — вырезанной из цельного изумруда фигурке лебедя. Хотела было восхититься красотой браслета, но не смогла выговорить ни слова. Браслет нельзя было назвать просто очаровательным. Он, без всякого сомнения, был прекрасен. Определенно в нем скрывалась какая-то тайна. Но что-то в нем отталкивало, хотя Ариэль ни за что не смогла бы сказать, что именно и почему.
   — Где ты его взял, Рэнальф?
   Взгляд брата скрестился со взглядом Роланда, потом Рэнальф ответил:
   — Считай это фамильным наследством. А если ты откроешь вот эту шкатулку, ты найдешь там еще кое-что.
   Ариэль открыла небольшую коробочку.
   — О, это еще одна подвеска!..
   Теперь она держала в руке изящнейшую полураспустившуюся розочку из серебра. Глубоко в центре бутона пылал огненным цветом рубин; его густое красное сияние отражалось в окруживших его серебряных лепестках. На этот раз восторг Ариэль был совершенно искренним.
   — Какая чудесная вещь! Просто совершенная.
   Однако в ее взгляде, устремленном на брата, сквозило удивление. Рэнальф никогда ничего не дарил ей, разве что обычные дешевые безделушки на день рождения и на Рождество. Ей пришло было в голову, что таким образом он хочет купить ее сотрудничество, но зачем это ему надо? Ему достаточно только приказать ей — Рэнальф ведь прекрасно понимает, что, пока она живет в его доме, у нее нет другого выхода.
   Но возможно, он боится, что сестра может доставить ему какие-то неприятности. Даже если он и заставит ее подчиниться его приказу, всегда есть какие-то скрытые возможности исказить его замысел или, во всяком
   случае, затруднить его выполнение.
   — Мой свадебный подарок тебе, сестричка.
   С этими словами он довольно неуклюжим жестом ущипнул ее за щеку, пытаясь изобразить братскую любовь. Но Ариэль было не так-то просто обвести вокруг пальца.
   — Тебе предстоит сыграть весьма важную роль в отмщении Равенспиров, и, когда ты сыграешь ее, тебя будет ждать еще одна подвеска для этого браслета.
   Великий Боже, да он пытается подкупить ее! Неужели он боится, что она может выскользнуть из-под его контроля? Что брак с графом Хоуксмуром, даже фиктивный, может как-то умалить влияние, которое он имел в семействе Равенспир? Это была в высшей степени приятная мысль.
   — Попытаюсь заслужить ее, братец, — ответила Ариэль и увидела, как гневно сверкнули глаза Рэнальфа от этой ничем не прикрытой наглости. Собаки у ног хозяйки подняли головы, а Ромул глухо заворчал.
   — Убери отсюда этих зверей! — приказал Рэнальф. — И вообще держи их подальше от меня, сестричка, если хочешь, чтобы они прожили долгую жизнь.
   Он поднес к губам кубок и осушил его до дна, а потом снова в упор уставился на младшую сестру твердым, как гранит, взором, полным недоброжелательства.
   Ариэль решила больше не испытывать судьбу. Она присела в реверансе, постаравшись принять как можно более покорный вид, и вышла из комнаты, сопровождаемая собаками.
   Мужчины не удостоили ее даже взглядами, словно и не видели ухода девушки. К этому времени Рэнальф уже изрядно потешил себя, и все, что им на сегодня оставалось, — это распить еще парочку бутылок и впасть в столь желанное и привычное им состояние отупения.
   Но у Ариэль были на сегодня еще кое-какие планы. Она снова поспешила в сторону конюшни; собаки, как привязанные, трусили рядом с ней, не отставая ни на шаг. Увидев идущего через двор грума, она окликнула его:
   — Джон, оседлай чалую. Я хочу навестить миссис Сару и мисс Дженни.
   Слуга поскреб в затылке.
   — Прикажете поехать с вами, миледи?
   Ариэль задумалась. Днем она не рискнула бы навлечь на себя гнев Рэнальфа, отправившись без сопровождающего, но сегодня вечером она ему уже наверняка не понадобится — напившись, он про нее позабудет. К тому же ей совершенно не хотелось, чтобы грум, громко топая, расхаживал взад и вперед по маленькому домику Сары и Дженни, пока она будет делиться с ними своими новостями. А заставлять слугу дожидаться под открытым небом, пока она выговорится как следует, было уж совершенным свинством.
   — Нет, — ответила она. — Я поеду одна. Ночь стояла довольно светлая; несущиеся по небу облака то и дело закрывали луну, но звезды ярко горели над далеким Северным морем, простиравшимся к югу от болотистых пустошей. Не доехав чуть-чуть до деревушки, приютившейся у подножия замка, она повернула чалую кобылу на тропинку, которая вела к узкой отводной канаве; по ней сточные воды попадали в речушку и уносились в Северное море.
   Цель ее поездки — небольшой домик под красной черепичной крышей, примостившийся на холмике чуть повыше дамбы. Место было довольно уединенное. В одном из окон горела лампа, и, когда Ариэль спешилась, дверь домика отворилась.
   — Это ты, Ариэль? — Слепая Дженни редко ошибалась, определяя, кто именно навестил ее, и обычно сразу называла имя посетителя.
   — Да. Мне нужно ваше одобрение и совет, — ответила Ариэль, обняла женщину и поцеловала в щеку. — Я только поставлю Диану под навес и зайду. Не стой на холоде.
   Дженни, улыбаясь, в свою очередь поцеловала девушку и вернулась в единственную комнату домика.
   — Мама, к нам приехала Ариэль. Что-то беспокоит ее.
   Стоявшая у плиты женщина кивнула. Глаза ее были на редкость выразительны, но без малого тридцать лет уже никто не слышал от нее ни слова, так что все ее мысли оставались невысказанными. Дверь снова открылась, и в комнату вошла Ариэль, по-прежнему окруженная своей собачьей свитой. Собаки сразу же улеглись в дальнем углу комнаты, рядом с камином, опустив головы на вытянутые передние лапы. — Добрый вечер, Сара. — Ариэль поздоровалась с женщиной и поцеловала ее в морщинистую щеку.
   Приглядевшись к Саре, любой внимательный человек понял бы, что в молодости она была очень красивой женщиной. Черты ее лица были безупречно правильными, а фигура стройной и высокой. Правда со временем глаза женщины выцвели, лицо избороздили морщины, длинные пальцы потрескались и загрубели; некогда блестящие черные волосы стали белыми как снег, а гибкая стройность юности сменилась изможденной худобой. Однако от нее исходило необычайное обаяние, а за внешним хрупким обликом чувствовалась несгибаемая внутренняя сила.
   Сара протянула руку и погладила Ариэль по щеке, потом жестом указала на кресло у огня и снова повернулась к котлу.
   — Ты поужинаешь с нами, Ариэль? — спросила Дженни, снимая с полки над плитой три миски.
   — Похоже на тушеного кролика, — с наслаждением потянув носом аппетитный запах, произнесла Ариэль.
   — Кролик — плата за то, что мама вывела бородавки, — ответила Дженни, нарезая хлеб. Нож ходил в ее руках быстро и аккуратно, словно она была зрячей. — Джинти Грини не хотела выходить замуж с руками, усыпанными бородавками, и мама их извела.
   — Ах вот как! Значит, она… — Ариэль встала было с кресла, но тут же снова села.
   Сара сняла с крюка над огнем котел с похлебкой и перенесла его на стол. Бросив взгляд на сидящую у огня женщину, она принялась разливать похлебку по трем мискам.
   — Может быть, немного вина, Ариэль? — спросила Дженни.
   — Спасибо.
   Ариэль подошла к столу и заняла свое обычное место между матерью и дочерью. Ей было немного не по себе от устремленного на нее взгляда Сары: этот взгляд выражал ее мысли ничуть не хуже языка.
   — Рэнальф решил выдать меня замуж, — с усилием произнесла она, зачерпывая ложкой ароматное содержимое своей миски.
   — За кого? — Дженни невидящим взглядом уставилась на девушку через стол.
   Ложка Сары застыла в руке.
   — За графа Хоуксмура.
   Рука Сары дрогнула, ложка глухо стукнула о край деревянной миски, но две молодые женщины сделали вид, что ничего не заметили. Рот Дженни от удивления приоткрылся, она на мгновение потеряла дар речи.
   Ариэль, уже привыкшая к этой новости, прекрасно понимала, какое ошеломляющее впечатление производит ее известие. Она поднесла ложку ко рту и принялась жевать кусочек сочного мяса, давая своим собеседницам время, чтобы освоиться с этой мыслью. Справившись с мясом, она произнесла:
   — Это из-за приданого, спорных земель и королевы.
   В наступившей тишине она рассказала жадно слушавшим ее женщинам то немногое, что знала сама. Руки Сары уже не дрожали. Она спокойно черпана похлебку и время от времени прихлебывала вино, но взгляд ее не отрывался от лица Ариэль. Под конец рассказа Дженни засыпала Ариэль вопросами за двоих.
   — Когда это произойдет?
   — Я сама еще не знаю, но вряд ли раньше Рождества — ведь нужно будет принять две сотни гостей.
   Ариэль положила ложку, подалась всем телом вперед и оперлась подбородком о сплетенные руки. Ей, разумеется, даже не пришло в голову рассказать этим женщинам — своим ближайшим подругам, — что задумал Рэнальф сделать с Хоуксмуром: это ужасало даже ее.
   Сара слушала Ариэль. Лицо ее ничего не выражало, но все ее тело била крупная дрожь. Руки Сары были спокойны, движения — четки и размеренны, но мозг ее разрывался от вопросов, рвущихся наружу и замиравших на ее парализованном языке. И эти вопросы были не из тех, которые Дженни, с ее обостренными чувствами, могла бы понять и задать за нее. Нет, они были связаны с событиями, о которых Дженни абсолютно ничего не знала… и должна была оставаться в неведении.
   Этот граф Хоуксмур был наследником Джеффри. Но не был ли он также и сыном Джеффри? Успела ли Клара рассказать? И знает ли что-нибудь сын Джеффри про другого ребенка?
   Она никогда не надеялась услышать хоть что-нибудь про этого ребенка. Она просто передала его мужчине, который должен был взять на себя все хлопоты о нем, должен был обеспечить его будущее. Человек этот должен был сделать так, чтобы ребенка никогда не коснулся ужас, павший на его мать. И каждый раз, когда имя Хоуксмура произносилось под кровлей ее дома, Сара скрывала все свои мысли и предположения так глубоко в душе, что они вряд ли могли надеяться когда-нибудь увидеть свет.
   И вот теперь Хоуксмур снова появился рядом с ней. Снова Хоуксмуры и Равенспиры встретились вместе, здесь, на расстоянии броска камня от дверей ее дома. Руки старой женщины задрожали, и она поспешила зажать их между колен.
   — А что будет с твоими лошадьми? — спросила Дженни, снова вешая котел над огнем и бросая туда пучок сухой ромашки.
   Она не была посвящена в планы Ариэль, касавшиеся разведении породистых лошадей, но хорошо знала о страсти своей подруги к свободе и независимости.
   Губы Ариэль упрямо сжались.
   — Ничто не сможет остановить меня, Дженни. Если я не смогу основать свой конный завод здесь, я возьму их отсюда. Мне надо только совершить несколько сделок и заработать необходимую сумму, чтобы иметь возможность жить своими трудами. Тогда я уйду куда-нибудь подальше и от Равенспиров, и от Хоуксмуров. Буду жить сама по себе и отвечать только перед самой собой. Меня никто не остановит.
   Дженни ничего на это не сказала. Сара посмотрела на Ариэль, на ее побелевшее лицо, на котором горели яростным блеском темно-серые глаза, и жалость к девушке охватила старую женщину. Боже, это бедное дитя не осознает, на что замахивается! Ни Хоуксмуры, ни Равенспиры никогда не позволяли никому становиться у себя на пути.
   Почувствовав на себе пристальный взгляд Сары, Ариэль взглянула ей в глаза и словно прочитала ее мысли.
   — Не забывайте, что я тоже из рода Равенспиров, — мягко произнесла она.

Глава 3

   -Мне будет не хватать тебя, Саймон. — Елена лениво потянулась всем своим обнаженным гибким телом и прижалась к любовнику. Изящно выгнув стопу, она легонько толкнула его пальцами ног в голень и обвила руками его шею — мужчина лежал на спине, заложив руки за голову. — Ты так Долго пропадал на войне, а теперь, едва вернувшись, собираешься жениться. Зачем тебе это надо?
   Саймон Хоуксмур выпростал руки из-за головы и погладил свою возлюбленную по спине. Впервые за много месяцев он предавался любви с Еленой, но пальцы его не забыли удивительную нежность ее тела, и теперь, после долгой разлуки, ему казалось, что они расстались только вчера.
   — Мужчине в тридцать четыре года, моя дорогая, пора задуматься о жене.
   Он легко вздохнул.
   — К тому же, если любовь всей моей жизни отказывается выйти за меня замуж, я поневоле должен посмотреть вокруг себя.
   Елена провела языком по его щеке.
   — Ты же знаешь, что я не могу снова выйти замуж, Саймон. Тогда я потеряю детей. Завещание Гарольда столь же непреклонно, как и его смерть. А я даже ради тебя не смогу отказаться от детей.
   Он ничего не сказал на это, но руки его продолжали машинально гладить ее.
   — Однажды ты мог жениться на мне, Саймон. Десять лет назад ты мог стать моим супругом, — продолжала Елена.
   — Из воинов получаются плохие мужья, — задумчиво протянул он, поглаживая ее ягодицы. — Джон Мальборо любит свою жену, но бедняжке Саре приходится месяцами, а порой и годами, коротать время в одиночестве, дожидаясь его. Я не мог бы обречь свою жену на такую жизнь.
   — Потому, что она могла бы найти утешение на стороне?
   За этим вопросом последовало краткое молчание, и Елена внезапно ощутила, как напряглось тело ее возлюбленного.
   — Скажем так: я не хочу, чтобы у нее была причина поддаться искушению. Я не смог бы перенести неверности своей жены, даже если бы очень любил ее.
   От его спокойных слов повеяло ледяным холодком, уже знакомым Елене. Она уже хорошо изучила темные стороны характера Саймона Хоуксмура, знала и его беззаботный смех, и самозабвенную любовь. Познакомившись в раннем детстве, они поверяли друг другу свои мечты. Потом, повзрослев, они вместе познали радости плотской любви. А потом Саймон отправился на поля сражений, а Елена вышла замуж за виконта Келберна, много старше ее годами. Когда тот скончался, оставив ее вдовой с тремя детьми на руках, в его завещании обнаружили пункт, согласно которому в случае ее нового замужества опека над детьми переходила к брату ее покойного мужа.
 
   — Смотри, как бы не пришлось страдать от измены юной жены, — сказала она.
   Саймон мягко отстранил от себя любовницу и сел на постели. Лицо его потемнело, глаза смотрели холодно и жестко.
   — Нет, я не хотел бы этого, Елена. Я просто не потерплю неверности в моем браке.
   Елена натянула на себя простыню и посмотрела на сидящего Саймона.
   — И сам ты будешь вести себя так же?
   — Да, — кратко ответил он.
   — И когда же твоя свадьба? — Голос ее звучал безжизненно и невыразительно.
   — Завтра я отправляюсь в дом моей невесты.
   Саймон Хоуксмур поставил ноги на пол. Красный, едва заживший шрам вился по его ноге от колена почти до живота, напоминая тонкую огненную змейку.
   — Так скоро?! — Она повернула голову на подушке, глаза ее стали испуганными. — Мы с тобой не видели друг друга целый год, а ты уже покидаешь меня! — Она крепко зажмурила веки и едва слышно произнесла: — Так, значит, это прощание… навсегда.
   — Да, — так же тихо ответил он. — Прощание с нашей любовью, но, надеюсь, не с нашей дружбой.
   — Черт тебя побери, Саймон Хоуксмур! — Елена открыла глаза, и он увидел в них слезы, которые она поспешила смахнуть рукой. — Черт тебя побери! Почему же ты не предупредил меня раньше?
   — Я думал, ты понимаешь, — ответил он и тяжело встал, опираясь на спинку кровати. — Я думал, что ты должна знать, как это бывает, Елена.
   — Ты никакой не пуританин, Саймон. И никогда им не был, несмотря на твои ужасные костюмы и стремление к безупречной семье! — заявила она, сердито фыркнув.
   — Но ведь ты знаешь историю моей семьи. И ты знаешь, что я не хочу повторять ее. — Он посмотрел на нее сверху вниз, и в его взгляде сожаление смешивалось с раздражением, — Как ты думаешь, для чего еще я затеваю этот брак?
   Елена села в постели, прижимая простыню к груди.
   — И на ком же ты женишься, Саймон?
   — Ты не знаешь?! — Он взглянул на нее, не веря своим ушам.
   — Откуда я могу знать? При дворе я не бываю и никого не принимаю, кроме тебя, — воскликнула она. — Мне ты сказал только, что женишься. Даже не упомянул, что это означает конец нашим отношениям. Ничего не сказал про то, когда состоится свадьба и кто твоя невеста.
   Он вздохнул.
   — Я женюсь на леди Ариэль Равенспир, Елена.
   — Равенспир! — воскликнула она. — Великий Боже! Но ведь они убили твоего отца!
   — За последние годы я видел довольно пролитой крови, Елена. И я устал от нее, устал от ненависти, от войны. Моя семья слишком долго враждует с Равенспирами, и каждое поколение только растравляет эту рану то страстью, преступной в глазах общества, то жестокостью. — Он склонился к любовнице, пронзая ее взглядом. — И положить конец этой вражде может только брак.
   — Но они же убили твоего отца!
   — А я положу начало миру между нашими семьями.
   Елена отвела взгляд в сторону. Ей был знаком этот взгляд, внезапно задвигавшиеся на щеках желваки, решимость и твердая воля, звучащие в произнесенных тихим голосом словах. Когда Саймон Хоуксмур впадал в такое состояние, переубедить его становилось совершенно невозможно. В нем было множество подобных странностей. Он был воином, который ненавидел разлад в своей семейной жизни, человеком неимоверной силы, любовные ласки которого были так нежны и осторожны, что не смяли бы даже лепестков розы. Но прежде всего он был человеком, преданным своим убеждениям. Он всегда держался в стороне от пустых разговоров. Ни одна из партий не считала его своим членом; он терпеть не мог жизни за чужой счет. Именно за это его так уважали и даже боялись: ведь его нельзя было купить.
   Елена лежала молча, слушая его и наблюдая, как он неловко двигается по комнате, одеваясь. Услышав легкий звон шпаги, пристегиваемой к поясу, она поняла, что Саймон вот-вот уйдет.
   — А что, если Равенспиры примут тебя не с миром? — Она перекатилась на бок, чтобы не упускать любовника из виду. Темные глаза ее казались особенно глубокими по контрасту с белизной подушки.
   — Рэнальф согласился на этот брак… хотя, надо признаться, не без некоторого нажима со стороны королевы, — ответил он. — К тому же, судя по количеству разосланных приглашений, он собирается выдать свою сестру замуж, не скупясь на расходы.
   Он присел на кровать рядом с любовницей и взял ее за руку.
   — Елена, если кто-нибудь и может понять то, что я делаю, так это ты.