Фэйзер Джейн. Возлюбленный враг

   Алекс смотрел на нее, и в глазах его были и понимание, и сострадание. Ее лицо стало восковым и покрылось испариной, плечи опустились. Как хорошо он знал, что она сейчас переживает! Когда он впервые столкнулся с ужасами войны, его много часов выворачивало наизнанку. Ему было бесконечно стыдно за свою слабость, ведь он собирался стать военным. А Вирджиния Кортни, судя по всему, справлялась с этим лучше. Мрачная решимость исходила от высокой, стройной фигуры, и он вновь почувствовал восхищение, которое так притягивало его к гордой, бесстрашной молодой женщине, бросавшей вызов завоевателям с присущей ей иронией и изобретательностью.
   Они прошли двадцать миль до Ньюбери за пять часов. Солдаты шли энергично, торопясь оставить позади смерть и разрушение. Джинни, в конце концов, погрузилась в некое подобие транса, автоматически двигаясь в такт шагу Джен. Она не привыкла скакать так быстро и долго, как в эти последние два дня, и где-то в подсознании мелькнула мысль, что, когда эта езда закончится, ее тело отомстит за столь необычную нагрузку. Не то чтобы она была очень хрупкой, как раз наоборот. Ходьба под парусом, плавание, лазание по скалам сделали ее сильнее, чем большинство женщин, но длительная езда верхом требовала работы других мышц, поэтому, увидев впереди маленький торговый городок, расположившийся у подножия холма, она испытала огромное облегчение.
   — У тебя снова все затекло? — Алекс спешился с завидной легкостью и подошел к Джен, на которой Джинни продолжала сидеть, не в силах заставить свои мышцы пошевелиться.
   Она вздохнула.
   — Думаю, я не создана для того, чтобы быть солдатом.
   — Потом будет легче, — пообещал он, снимая ее и удерживая одной рукой за талию, чтобы она не упала. — Завтра воскресенье, день отдыха, и у тебя будет время прийти в себя.
   — Я почему-то не представляла, что для тебя существуют выходные, по крайней мере, на войне.
   — Даже на войне мы находим время для молитвы, — серьезно заметил он. Джинни посмотрела на него с некоторым удивлением.
   — Значит, ты набожен?
   — Сам я не склонен к чтению Библии, если ты это имеешь в виду. Но многие пошли на эту войну из религиозных побуждений, и пока я среди них, буду уважать их веру.
   Джинни хорошо знала, о чем он говорит. Многие опасались, что король Карл по требованию своей жены-француженки, набожной католички Генриетты-Марии, восстановит в стране католическую церковь. Именно этот страх во многих случаях привел к тому, что стали раздаваться требования о свержении короля. Другие, подобно Алексу, воевали по политическим мотивам.
   — И, кроме того, — продолжил Алекс, — совместная молитва нравственно укрепляет солдат.
   — А, — сказала Джинни с понимающей улыбкой, — я была уверена, что у полковника должны быть и военные соображения.
   — Не насмехайся надо мной, — сказал он с притворной угрозой. — Пойдем в гостиницу и посмотрим, какие покои мы сможем предложить тебе на этот раз.
   Гостиница была намного просторнее, чем постоялый двор в Ромсее, и Джинни получила небольшую комнату в свое полное распоряжение. Она была значительно проще, чем комнаты на первом этаже, но там ей опять пришлось бы делить с кем-нибудь постель, поэтому она была вполне довольна предложением хозяйки Браун.
   — Я должна искупаться, — решительно сказала Джинни. — От меня несет лошадьми, и я вся в пыли. Могу я сделать это без охраны, полковник?
   Алекс взглянул на нее, прищурившись. Она, похоже, пришла в себя после душевных мук во время поездки. Он намеревался представить ей больше свободы во время этой остановки; бледное, подавленное создание казалось неспособным воспользоваться новой свободой. Но сейчас он уже засомневался, однако решил, что такой риск он может себе позволить. Его люди были повсюду, она не сумеет бежать незамеченной.
   — Слушай меня внимательно, Джинни. Пока мы расквартированы здесь, ты можешь делать все, что захочешь, если только тебе не вздумается отправиться одной в мужской лагерь. И ты не должна отходить далеко от гостиницы. Если ты захочешь пойти дальше, в поле, то спросишь моего разрешения.
   — И ты дашь его? — Несмотря на боль и утомление, в ее голосе все еще звучал вызов и серые глаза горели, не желая смириться с волей человека, взявшего ее в плен.
   Алекс вздохнул.
   — Посмотрим. Но ты не отправишься далеко без сопровождения, я тебе это обещаю. — Внезапно он улыбнулся, потянувшись, чтобы стряхнуть пыль, которая белым облачком поднялась над ее плечом. — Должно быть, ты определенно нуждаешься в купании, моя маленькая цыганка. Может, когда ты будешь лучше пахнуть, тогда и настроение у тебя улучшится.
   Джинни негодующе ахнула, но поняв, как это забавно, неохотно засмеялась.
   — Вам тоже не мешало бы принять ванну, полковник, по тем же причинам.
   — Насос на конном дворе вполне подойдет мне, — весело ответил он и улыбнулся, — Поскольку не я один воспользуюсь возможностью раздеться под холодным душем, тебе лучше бы исключить конный двор из своего маршрута, если ты намерена прогуляться. Не думаю, что Дикон, например, сумеет когда-нибудь оправиться от смущения.
   — Ну, тогда я буду наблюдать с верхнего этажа, — заявила ему Джинни с милой улыбкой. — Моя комната выходит окнами во двор, и я нахожу восхитительной перспективу лицезреть много сильных мускулистых мужчин во всем блеске того, чем их наградила природа. — Глаза ее были широко раскрыты, и она провела языком по губам.
   — Не могу не чувствовать, — сказал Алекс задумчиво, — что тебя недостаточно часто пороли в детстве. Смотри, как бы я не решил исправить это упущение.
   — Не советовала бы вам, полковник, — мгновенно откликнулась Джинни. — Ведь вам когда-нибудь нужно и поспать. — Через мгновение она исчезла, оставив Алекса, качающего головой с удрученной, а может, и с одобрительной улыбкой. Вирджиния Кортни была совершенно неустрашимой. Джинни, довольная исходом этой пикировки, отправилась на кухню в поисках хозяйки. Та немедленно откликнулась на просьбу леди принять ванну. У огня была наполнена водой лохань, вокруг нее поставили ширму, чтобы создать подобие уединения, Джинни пошла за чистой одеждой и снова вернулась на кухню, где теперь остались лишь хозяйка и две служанки.
   — Имея столько кур, хозяйка, вам, должно быть, приходится опасаться рыжего лиса, — непринужденно заметила Джинни, начиная расшнуровывать лиф. Показалось ли ей, что спина хозяйки слегка напряглась? Ее слова могут быть восприняты как совершенно невинные, просто было немного странно говорить о рыжем лисе, когда сошло бы упоминание просто о лисе.
   — Он мало беспокоит нас, госпожа, — ответила хозяйка.
   — Возможно, есть и такие люди, которые ему были бы рады, — сказала Джинни. Оставшись в рубашке, она пошла за ширму, не дожидаясь реакции на эти слова. Лучше оставить все как есть и подождать, взойдут ли брошенные семена.
   Ванна оказалась совершенной благодатью, и Джинни долго лежала в воде, слегка прислушиваясь к тому, что происходит на кухне. Одна из служанок появилась с кувшином воды, который она вылила на Джинни, и та с наслаждением потянулась. Каким-то образом уверенность в том, что завтра ей не придется скакать верхом, успокоила боль в костях и мышцах, влила в нее новую энергию. Во время этой остановки она должна связаться со сторонниками короля, если намеревается выполнить его поручение раньше, чем попадет в Лондон. Даже если она не сможет увидеть их сама, то нужно по крайней мере рассказать о словах короля о надежде и поддержке кому-нибудь, кто сможет передать их дальше. Если жена хозяина гостиницы не проявит желания понять намек, то следует воспользоваться свободой, чтобы побродить вокруг и поговорить с другими жителями городка, среди которых непременно окажутся сторонники короля.

Глава 8

   «Поразительно, как может улучшить настроение чистая одежда», — думала Джинни, выходя из-за ширмы в свежем нижнем белье и голубом платье, которое было на ней в тот день, когда Алекс Маршалл подъехал к дому Джона Редферна. Простенькое платье казалось удивительно легким после трех дней ношения амазонки, которую обязательно нужно было почистить и погладить. Если сделать это и постирать нижнее белье, то завтра, в день отдыха, все высохнет.
   Хозяйка Браун не возражала, и Джинни, налив в корыто воды, начала стирать.
   — Вы приехали издалека, госпожа? — спросила хозяйка, устраиваясь на длинной скамье лущить горох.
   — С острова Уайт, — ответила Джинни.
   — Как же случилось, что вы едете с армией парламента? — В вопросе явно сквозило неодобрение. — Маркитантки, а мы их повидали тут достаточно, не очень-то заботятся о чистоте.
   Джинни покраснела.
   — Я не маркитантка, хозяйка. Я — дочь мятежника. По приказу полковника меня взяли под опеку парламента. Я еду с ними в Лондон как пленная. — Она отжала рубашку, ожесточенно выкручивая ее, чтобы удалить последние капли воды.
   — Я не хотела вас оскорбить, — сказала хозяйка Браун уже значительно мягче. — Но вас, похоже, не наказывали. Вы двигаетесь без боли.
   — Значит, вы думаете, что я купила хорошее отношение? — Джинни расправила чулки, подумав, что если бы эта женщина знала правду, то именно так и истолковала ситуацию. И в этом была бы определенная доля правды. Эта мысль не доставила ей удовольствия.
   — Ничего я не думаю, госпожа, — сказала хозяйка гостиницы со спокойной улыбкой. — Я не люблю вмешиваться в чужие дела. И теперь никого не стала бы винить за то, что человек пытается избежать страданий как умеет. Вы приехали из Уинчестера?
   — Да, и я никогда не забуду эту дорогу, — мрачно сказала Джинни. — Собаки и стервятники, но никаких признаков рыжего лиса.
   — Лис ждет наступления ночи, прежде чем выходит на охоту, — сказала женщина, вставая со скамьи. — Веревка для сушки белья за сараем, сразу за огородом. На обратном пути захватите для меня розмарин.
   Джинни задумчиво вышла на вечерний воздух. С полей доносился запах готовившейся на кострах пищи, слышались голоса, спокойные и веселые, смеющиеся и притворно сердитые. Перспектива отдыха явно сказывалась на солдатах, уставших и подавленных после долгого марша. «Лис ждет наступления ночи, прежде чем выходит на охоту». Может, хозяйка хотела этим что-то сказать? А если так, то что ей следует предпринять? Самой отправиться на поиски? Ночью выйти будет трудно, если вообще возможно. Алекс выставил охрану у гостиницы, так что даже если бы ее передвижение и не было ограниченным, она не смогла бы выйти незамеченной. Нужно просто подождать и как можно больше времени быть на кухне. Даже Алексу это не покажется странным. Вполне естественно, что ее притягивает женская компания. Когда она вернулась с розмарином, хозяйка спросила:
   — Вы ужинаете с нами, госпожа?
   — Нет, — внезапно ответил Алекс от двери. — Подопечная парламента ужинает со сторонниками парламента, хозяйка, после чего она немедленно отправляется в постель. Один из секретов хорошего воина — умение пользоваться любой возможностью для отдыха, госпожа Кортни. — Он держал дверь открытой, давая понять, что Джинни должна немедленно покинуть кухню. Значит, она ошиблась, думая, что его не встревожит ее постоянное пребывание на кухне. Ей, конечно, следовало знать, что он ничего не оставляет без внимания. Он, должно быть, понимает, что, общаясь с простыми людьми, она неизбежно встретится и со сторонниками короля, и хотя не знал, что ей срочно нужна такая встреча, он явно намеревался держать ее в изоляции как можно дольше.
   Небрежно дернув плечом, она подчеркнуто поблагодарила хозяйку за помощь с купанием и стиркой, надеясь, что Алекс все же решит, что она занималась вполне безобидными делами по хозяйству. Если он и понял, то ничем не показал этого, проводив ее в комнату, где был накрыт длинный стол и все офицеры ждали их.
   Джинни приготовилась к неловкой атмосфере, зная, что они будут чувствовать себя скованно в ее присутствии. Офицерский ужин — не место для женщины, по крайней мере, для той, которая не продает своих услуг. К ее удивлению, она оказалась в центре внимания. Ее посадили справа от Алекса; Джон в результате умелых маневров оказался слева от нее. Остальные, от довольно грозного майора Бонхэма до самого молодого прапорщика, казалось, жаждали ее общества, внимая каждому ее слову. Она не фазу поняла, что происходит, пока, наконец, не осознала, что эти мужчины, слишком давно не встречавшие женщин своего круга, реагировали на женщину так, как делали бы в собственных гостиных в более счастливые времена.
   Джинни, которая так никогда до конца и не усвоила истину о том, что долг женщины в мужской компании состоит в том, чтобы слушать, говорить лестные вещи и вести беседу исключительно на самые обычные темы, избегая острых проблем, стала испытывать удовольствие. Она никогда раньше не оказывалась в подобной ситуации. За столом отца была дочерью хозяина дома, которой, безусловно, очень многое позволялось, но все же от нее ожидали покорности. За столом семьи Кортни женщины вообще не разговаривали, если только к ним не обращались с вопросом, и даже тогда требовалось молчаливое согласие матриарха, чтобы ответить.
   Алекс, понимая, что происходит в ее голове, от души веселился. Он как командир был также доволен, что офицеры счастливы в ее компании — они давно не казались такими раскованными. Он заметил, что у нее хватило осторожности избегать политики, и пила она очень мало, накрыла ладонью бокал, когда Дикон пытался уговорить ее выпить еще. Пусть этой девушке едва исполнилось девятнадцать лет, но она имеет очень умную головку на своих мужественных плечах. Из нее когда-нибудь получится хорошая жена.. Но не для таких, как Алекс Маршалл, который намеревался сыграть важную роль в новой Англии, когда закончатся бои и можно будет перейти к строительству новой жизни. Такая убежденная роялистка никогда не согласится соединить свою судьбу с мужчиной, стремящимся принять участие в управлении страной без монарха.
   От этих мрачных размышлений брови его сдвинулись, он сильно нахмурился, и беседа за столом прекратилась.
   — Кажется, что-то тревожит полковника, — смело заявила Джинни.
   — Простите? — Алекс резко взглянул на нее. — С чего вы это взяли?
   — Вы хмуритесь, сэр, совершенно устрашающим образом, — ответила она, сделав глоток вина. — Вы, наверное, знаете, как мы все дрожим при малейшем намеке на ваше недовольство. Мы все в ужасе, недоумевая, кто же тот несчастный, что посмел прогневить вас.
   Все потрясенно молчали, ожидая, когда полковник разразится едкой тирадой по поводу такой неслыханной дерзости.
   Алекс отрезал себе кусок филея и потянулся за горчицей.
   — Я как раз думал о вас, госпожа Кортни, — сказал он, наконец. — И вы правы, это были не особенно приятные размышления. — Он продолжал спокойно есть, и через мгновение беседа за столом возобновилась.
   — А мне будет позволено узнать содержание этих размышлений, сэр? — поинтересовалась Джинни тихим и исключительно вежливым голосом.
   Алекс повернулся и задумчиво посмотрел на нее. В чем причина такой настойчивости? Может, она опять что-то задумала? Добивается, чтобы он вспылил перед своими офицерами? Или это простое подтрунивание, которое ей, похоже, так нравится? Если так, то она явно не понимает, что не совсем уместно дразнить полковника в присутствии его офицеров. Конечно, если он ей укажет на это, она просто рассмеется в ответ и обвинит его в напыщенности и в чрезмерной оценке собственной персоны. И вполне возможно, что это действительно так.
   — Я предпочитаю пока оставить эти размышления при себе, — сдержанно сказал он. — Уже поздно. Как вы думаете, не разумнее ли вам пойти отдыхать? У вас был трудный день.
   — Вредно ложиться спать на полный желудок, — сказала Джинни. — Я бы хотела сначала пройтись, если полковник позволит. Алекс заколебался, и Дикон тут же с готовностью сказал:
   — Я был бы рад сопровождать госпожу Кортни, сэр. Алекс невольно улыбнулся, вспоминая, какой пленительной и одновременно мучительной может быть юношеская любовь.
   — Ну тогда сделайте это, Дикон. Только не задерживайте ее слишком долго.
   Джинни с негодованием посмотрела на него.
   — Полковник, я вполне способна решить сама, когда мне ложиться спать. Понимаю, я ваша пленница, но ваша власть не может распространяться на личные дела.
   Алекс оттолкнул стул и встал.
   — Пойдемте со мной. — Взяв ее за руку, он достаточно грубо выпроводил ее из комнаты и лишь потом сказал зло и нетерпеливо. — Я уже один раз говорил тебе, Вирджиния, чтобы ты не оспаривала мою власть в присутствии других. Ты сегодня бесконечно наслаждалась, провоцируя меня, и я этого не потерплю.
   — Я опять оскорбила императора, — презрительно сказала она. — Если ты думаешь, что имеешь право при всех говорить, когда мне идти спать, то я при всех заявлю, что у тебя нет такого права, а если твое самомнение при этом пострадает, то мне очень жаль.
   Они испепеляли друг друга взглядами в узком коридоре, словно две собаки, затевающие драку. Потом Алекс вздохнул.
   — Ну почему мы вечно должны так спорить, как дети?
   — Это твоя вина, — сказала Джинни. — Я ничего не сделала.
   — За исключением того, что отказалась смириться со своим положением.
   — И впредь буду поступать так же. Должна сказать вам, полковник, что я — не один из ваших несчастных прапорщиков и вас совершенно не боюсь. — Джинни подчеркнула это заявление быстрым кивком головы, игнорируя насмешливый голос совести, указывающей ей, что это не совсем правда.
   — Ну, тогда, вероятно, я должен что-то предпринять. Мне кажется, моя дорогая Вирджиния, что вы крайне нуждаетесь в небольшом запугивании. — Алекс говорил с тихой угрозой, и Джинни невольно отступила, упершись спиной в твердую стену. Алекс встал перед ней; он не касался ее, но стоял так близко, что она чувствовала жар его тела, тепло его дыхания на своей щеке. — Ты идешь спать, — сказал он. — И идешь сейчас! И я даю тебе всего один шанс пойти самой, на своих ногах. — Он отступил, указывая рукой в сторону лестницы.
   Сердце Джинни колотилось в груди, лицо пылало от гнева и ужасного понимания того, что она не может ослушаться, иначе ее унижению не будет конца. Высоко подняв голову, она подхватила юбки и прошла мимо него по лестнице в небольшую мансарду.
   Алекс, вместо того чтобы вернуться в столовую, вышел из дома, хлопнув дверью. Он был страшно зол на себя за дешевую победу в столь пустяковом вопросе. Она умела вывести его из себя, разозлить своими проклятыми спорами и полным пренебрежением к его авторитету, так что в итоге он чувствовал себя полным болваном. Ни один из них не вышел из этой глупой перепалки с достоинством, и она была совершенно ненужной. Ему придется научиться бороться только там, где этого требует дело.
   Джинни, стоя у небольшого окна, выходившего на темный двор, думала примерно о том же. Почему они вели себя так? В их ситуации было и без того достаточно конфликтов, чтобы делать из мухи слона. Только его властные манеры заставляли ее действовать так нелепо и вызывающе, и он не виноват в том, что привык командовать, — ведь он делает это уже много лет. Ей следует научиться провоцировать его лишь тогда, когда это может оказаться полезным. А сейчас ее отправили наверх, и у нее не будет возможности поговорить с хозяйкой. Если бы она просто посмеялась над советом Алекса и пошла с Диконом, было бы достаточно легко найти предлог посетить кухню без него. Адъютант не производил впечатления человека, склонного к подозрениям.
   Расстроенная, Джинни собралась ложиться, не особенно рассчитывая заснуть. Ночь была теплой, и в маленькой комнате от жары нечем было дышать. Может, это еще одна ее ошибка, и ей следовало согласиться переночевать внизу? Если бы они с Алексом не повздорили, ей все равно не пришлось бы там спать…
   Царапание у ее двери было таким слабым, что какое-то мгновение она думала: послышалось. Но оно повторилось, в этом уже не было сомнения. Она прокралась к двери и, приподняв тяжелый деревянный засов, приоткрыла ее. У порога стояла хозяйка Браун, прижав палец к губам. Молча Джинни распахнула дверь, и женщина проскользнула в комнату.
   — Это безумие, — прошептала она, — прямо у них под носом, но когда весь мир сошел с ума, что же делать? Я думала, что вы вернетесь на кухню, прежде чем пойти отдыхать.
   — Я собиралась, — ответила Джинни с грустной улыбкой, но впала в немилость, и меня отослали спать.
   Жена хозяина гостиницы кивнула, прошла к окну и встала у стены, выглядывая во двор.
   — Охрана у каждой двери, — пробормотала она, потом вдруг резко повернулась и спросила: — Какое у вас дело к Рыжему Лису?
   — Послание короля, — коротко ответила она. — Жена хозяина постоялого двора в Ромсее посоветовала мне искать Рыжего Лиса. Он поможет мне передать послание.
   — Да. — Хозяйка Браун снова кивнула. — Чем вы можете подтвердить ваши слова, госпожа?
   Джинни подошла к своему багажу, покопалась там и вытащила бумагу короля Карла. Хозяйка приняла ее с таким же благоговением, что и женщина в Ромсее.
   — Рыжий Лис передаст послание. Сами вы не можете пойти. Если сбежите, последуют наказания, а мы не хотим причинять страдания другим.
   — Вы думаете, полковник Маршалл накажет город, если обнаружит, что я сбежала? — нахмурилась Джинни, уверенная, что женщина ошибается.
   — Почему он должен быть не таким, как другие? По меньшей мере, нас всех допросят.
   А вот этому Джинни вполне могла поверить.
   — Как же тогда я могу передать послание короля Рыжему Лису?
   — Завтра в церкви, когда будете причащаться. Если вы последуете за помощником церковного старосты, то будет сделано так, что вы окажетесь без сопровождения у чаши для причастия. — Хозяйка подошла к двери и вдруг замерла, услышав звук шагов по деревянному полу чердака.
   — Полковник, — выдохнула Джинни, прекрасно зная эту поступь. Ее глаза скользнули по комнате, подтверждая то, что она уже знала. Спрятаться здесь было негде. Им придется выкручиваться. — Благодарю вас, хозяйка, — громко произнесла она, когда шаги замерли у двери. — Вы чрезвычайно добры.
   Хозяйка Браун, быстро сообразив, открыла дверь, говоря через плечо:
   — Не за что, госпожа. Я рада слышать, что вы не больны. О, полковник, прошу прощения. — Она выглядела достаточно удивленной при виде широкоплечей фигуры полковника, стоявшего у двери с поднятой рукой и явно собиравшегося постучать. Прежде чем Алекс успел что-то произнести, она поспешно прошла мимо него и спустилась по лестнице так легко и быстро, что это как-то не вязалось с ее массивной фигурой. Алекс вошел в комнату.
   — Зачем приходила хозяйка?
   — Она была столь добра, что пришла справиться о моем здоровье, увидев, что я ушла к себе фазу после ужина. Ты понимаешь? — Каким-то образом ей удалось выглядеть все еще расстроенной, когда она повернулась к постели, где скомканные простыни явно свидетельствовали о ее муках.
   К ее бесконечному облегчению это объяснение, похоже, удовлетворило его.
   — Здесь жарко, словно в преисподней, — заметил Алекс. — Если ты все еще желаешь подышать ночным воздухом, я провожу тебя.
   — Но я в ночной рубашке, — запротестовала Джинни, понимая, что он предлагает оливковую ветвь мира.
   — Это легко исправить. — Алекс улыбнулся, схватив ее за руки и притягивая к себе. — Она просто снимается. — Его пальцы развязали бант у шеи, и, подхватив подол рубашки, он, подчеркнуто не торопясь, снял ее, — Мм… — пробормотал он довольно, отбрасывая рубашку на кровать. — Думаю, я предпочитаю другую разминку.
   — Здесь слишком жарко, — зашептала она, слабо протестуя.
   — Ты опять ослушаешься меня, маленькая мятежница? — Его руки скользнули по ее плечам, притягивая к себе. Он приблизил свои губы к ее губам; в его зеленовато-карих глазах затаилась легкая насмешка над обоими. От него исходил запах вина и желания; руки ласкали ее стройное, упругое тело; грубое полотно его рубашки щекотало ее обнаженную грудь, кожа бриджей гладила ее бедра. Это ощущение полностью лишило ее воли. Вот его рот уже коснулся бархатистой щеки, обжигающе двинулся вдоль изящной скулы, отодвинул в сторону водопад каштановых волос, слегка покусывая нежную кожу склоненной шеи. Джинни на этот раз без всякого сопротивления замерла в руках возлюбленного, позволяя разуму впитывать лишь ощущения, когда желанные руки скользили по ее телу, доводя до исступления легкими ласкающими движениями, нежно атакуя все ее чувства, так, что когда он повернулся вместе с ней к узкой кровати, все мысли о предательстве и бунте улетучились, и она ощущала лишь совершенство этого момента.
   Джинни проснулась под звон церковных колоколов, перемежавшийся со звуком горна. Она лежала поверх простыней нагая, кожу ласкал прохладный утренний ветерок, проникавший сквозь открытое окно. На какое-то мгновение она замерла, наслаждаясь раскованностью тела и умиротворенностью мыслей.
   Невозможно враждебно относиться к человеку, который в моменты страсти казался неотделимым от нее. Но если она так любит его, то как же может плести против него заговор каждую минуту бодрствования? Этим утром любым способом она собиралась действовать против того, во что верил Алекс и ради чего воевал. Ей нужно ускользнуть от его охраны, обмануть его, а если она будет обнаружена, их любовь окажется в огромной опасности. Намного проще просто уступить, согласиться, что дело короля проиграно, в чем, в глубине души, она была уверена. Но были и такие — подобно Эдмунду Вернею и Питеру Эшли — по всей стране, отказывавшиеся признать поражение, все еще готовые отдать жизни, если необходимо, как поступил и ее отец. Меньшего она сделать не могла.