Филатов Никита Александрович. Часы от президента

   Правда, ещё двоих легко зацепило своими же шальными пулями.
   … Уже совсем рассвело, а Владимир Александрович все сидел на каком-то бетонном обломке в двух шагах от злополучного домика.
   — Уходим…
   Голоса Асхабова прозвучал так, что майор вздрогнул.
   — Да, конечно.
   За секунду перед этим начальник республиканской гвардии закончил короткий, но тяжелый разговор с кем-то по радиотелефону.
   — Ты был там, внутри?
   — Был. Сволочи! А где Шамиль?
   — Догонит. Его сейчас лучше не трогать.
   — Пожалуй…
   Владимир Александрович вспомнил увиденное: труп брата Шамиля, изуродованный и оскопленный, следы долгих и жутких пыток, кровь… На перерезанную от уха до уха шею разведчика кто-то издевательски прицепил «радиомаяк».
   — Пошли? Осторожнее только, смотрите под ноги.
   — Пойдем.
   В общем-то, у Виноградова были все основания больше мин опасаться выстрела в спину.
   Запросто прикончат, почему нет? Кому теперь нужен свидетель такого позора?
   Однако, до крепости добрались без приключений. Даже быстрее, чем ночью: во-первых, стало совсем светло, а во-вторых, примерно на середине пути гвардейцев поджидала вызванная Асхабовым бронеколонна.
   Скрываться больше не имело смысла…
   Первое, что сделал Асхабов, когда они вернулись — это предложил Владимиру Александровичу вместе пообедать.
   — Вдвоем?
   — Да. Надо потолковать.
   Шамиль занимался покойником, и ему было явно пока не до еды и не до разговоров.
   — Пожалуй, действительно. Самое время… — Слова Виноградова прозвучали несколько двусмысленно, но хозяин сделал вид, что не понимает намека.
   На крик его появилась заплаканная женщина. Она принесла посуду, поднос с овощами, что-то горячее — и тихо исчезла.
   Мужчины сели за стол.
   — Может быть, водки? Немного есть.
   — Простите… Простите, я что — так похож на человека, которому срочно требуется выпить?
   — Нет. Все в порядке.
   Владимир Александрович вслед за Асхабовым положил себе на тарелку копченого мяса.
   — Что теперь будет? — Кивнул он в сторону двора, где несколько бородачей слушали Шамиля.
   — Он убьет их всех. Или наоборот…
   — А заложники?
   — Теперь это не имеет значения. Для Шамиля.
   — А для нас?
   — Для нас… — Хозяин помолчал. — Для нас — имеет!
   Виноградов приготовился слушать.
   — Майор, ты жить хочешь?
   — Хочу. Но иногда не очень.
   — Это правильно, — одобрил Асхабов. — Тогда считаем, что ночью ничего не было.
   Виноградов промолчал, но уже с интересом.
   — Ну, побегали, постреляли… При чем тут журналисты!
   — Совсем не при чем?
   — Совсем. Проводилась обычная операция… Допустим, по борьбе с транспортировкой наркотиков через перевалы.
   Владимир Александрович хмыкнул:
   — А результаты?
   — С этим-то как раз проблем нет, — в свою очередь ухмыльнулся начальник республиканской гвардии. — Что же мы, пару мешков травы не предьявим?
   — Думаю, запросто.
   Местный героин и маковая соломка славились далеко за пределами гор и в прессе время от времени возникали версии о причастности нынешнего режима к их перепродаже в Россию.
   — Значит, договорились?
   — О чем?
   — Послушайте, майор! Не надо. Не надо меня уверять, что это первый компромисс в вашей карьере.
   И опять что-то в тоне собеседника заставило Виноградова поверить в осведомленность местных спецслужб.
   — Что будет дальше делаться по заложникам?
   — Обменяем. Теперь уже без всяких… Как говорится, утром деньги — вечером стулья.
 

* * *

   Остаток дня майор отсыпался.
   Потом захотел пройтись, но хозяин под каким-то предлогом пригласил его к себе, там и ужинать пришло время…
   А в темноте много не нагуляешься. К тому же у Владимира Александровича создалось впечатление, что Асхабов намеренно оберегает его от каких-либо контактов с обитателями крепости.
   Даже Шамиль куда-то исчез и не появлялся…
   — Может быть, телевизор включить?
   — С удовольствием!
   Майора тут же оставили в кампании идиотов и идиоток из какого-то заунывного сериала. Потом была реклама, а после неё начался вечерний выпуск новостей.
   Про похищенных журналистов упомянули только вскользь, для порядка — без сюжета и даже без картинки. Ночной инцидент в горах тоже в сводки информационных агенств не попал, зато Владимир Александрович с интересом посмотрел репортаж из Африки.
   Там, в одной бедной маленькой стране уже которую неделю северо-восточные негры вовсю вырезали за что-то негров юго-западных. А разнимать их поручено было миротворцам из Иностранного легиона.
   Формально это подразделение входило в состав французских вооруженных сил. Фактически же оно с некоторых пор на четверть комплектовалось выходцами из России и прочими братьями-славянами. Поэтому, кое-кого из нынешних «легионеров» Владимир Александрович вполне мог встречать в своем недалеком, но бурном прошлом. Майору даже показалось, что на экране мелькнула пара знакомых лиц…
   Делать больше было нечего. Виноградов плюнул на все и опять полез в койку — до завтрака.
   … На этот раз очень долго не удавалось заснуть. Или из-за перепутанного и сбившегося с ног на голову времени суток, или из-за диковатых впечатлений проваленной операции.
   Во всяком случае, Виноградов час за часом то шумно ворочался под одеялом, то лежал с открытыми глазами, глядя в пятна на потолке и прислушиваясь к доносящимся со двора звукам.
   Асхабов что-то опять готовил.
   Постоянно скрипела дверь штаба начальника республиканской гвардии — это приходили и уходили люди. Одни уезжали, другие возвращались… Владимиру Александровичу показалось даже, что один раз он услышал конский топот.
   — Господи, прости меня грешного!
   Наверное, с самого начала это была авантюра.
   Брат Шамиля погиб мучительно и страшно.
   У каждого есть свой порог, свой предел. А потому только сопливые теоретики могут осудить парня за то, что тот не выдержал пыток.
   Остальное — дело техники: банда снялась и увела заложников, оставив вместо себя «камуфляж» и целое минное поле.
   Но кто предал? И когда? С самого начала?
   Или разведчик сам на чем-нибудь прокололся?
   Ладно, если вытащим журналистов — очень многое прояснится… Виноградов вспомнил про оставшуюся в чужих руках записку, и ему стало не по себе.
   Скорее бы все это закончилось. Одна надежда на то, что победителей, как правило, не судят.
   … Асхабов уже ждал Владимира Александровича.
   И выглядел он, надо сказать, значительно лучше майора: выбритый, чистый, пахнущий одеколоном. Хотя спал, пожалуй, раза в два меньше, чем гость.
   С другой стороны для Виноградова все утренние гигиенические процедуры свелись к омовению теплой водой из кувшина — не было даже безопасного лезвия, чтобы убрать щетину. Зубная паста тоже осталась дома, отчего во рту стоял привкус вчерашней еды.
   — Готовы?
   — Ну, голому собраться — только подпоясаться!
   — Прошу к столу! Мы все уладили.
   — В каком смысле? — Владимир Александрович взял нож и стал привычно намазывать бутерброд.
   — Чай, кофе? Растворимый…
   — Спасибо, я налью. Разрешите сахар?
   — Пожалуйста… Мы опять связались с похитителями. Они согласны вернуться к прежним договоренностям.
   — «Нулевой вариант»?
   — Да. Как будто, ничего не было.
   — Что от меня потребуется?
   Хозяин отогнул манжету и посмотрел на циферблат:
   — Схема простая… Около одиннадцати выезжаем. Оставляем в условленном месте деньги, забираем инструкцию. По ней находим тайник, где уже находятся приготовленные для обмена заложники.
   Не поднимая на собеседника глаз, Виноградов отхлебнул кофе.
   — Вас что-то смущает?
   — Место назначали они?
   — Да, — хозяин встал, обошел стол и застыл за плечом у Владимирома Александровича. — Вот, смотрите!
   На скатерть легла сложенная в несколько раз карта-километровка:
   — Здесь мы, вот это — трасса. Поворот, спуск… Видите значек? Это специальная площадка для грузовиков, раньше на ней водители-дальнобойщики останавливались.
   — Понимаю.
   — Так вот, деньги надо оставить под эстакадой. Там и будет записка — у правой опоры, которая ближе к дороге.
   Виноградов потер переносицу:
   — Интересно! — Судя по карте, подходы к площадке, да и сама она отлично просматривались со всех сторон. — А что нам мешает вместо долларов напихать бумаги? Или придумать какой-нибудь сюрприз… со взрывателем?
   Собеседник вздохнул:
   — Очевидно, так рассчитано, что забрав чемоданчик и убедившись в обмане, они успевают ликвидировать журналистов.
   — Хорошо. А если наоборот? Выкуп бандиты получат, но вместо заложников мы найдем что-нибудь… — Владимир Александрович замялся, — что-нибудь совсем не то?
   — Приходится рисковать. Выбора нет.
   Помолчали.
   Асхабов забрал карту и вернулся на место:
   — Еще кофе? Не стесняйтесь.
   — Спасибо, достаточно.
   — Смотрите, — пожал плечами хозяин. — Скоро ехать, а дорога неблизкая. Неизвестно, когда вернемся… Дело в том, что похитители выдвинули условие. Догадываетесь?
   Майор пожал плечами:
   — Возможно. И какое?
   — На «закладку» должны выйти вы. Лично. И никто другой!
   — Они что там, в лицо меня знают? — удивился Виноградов.
   Но теперь уже настал черед Асхабова пожимать плечами…
   Со стороны это, наверное, смотрелось диковато.
   Притихшие горы вокруг, дорога с осыпавшимися обочинами, безветрие и пустота… А посередине — одинокая фигура с портфелем.
   Стараясь ступать по проложенной гусеницами колее, Владимир Александрович двигался в сторону автомобильной площадки.
   Пистолет, так и не взятый назад Шамилем, стыдливо пригрелся за пазухой: толку от него сейчас не было бы никакого. Зато вызывающе оттягивал руку выставленный напоказ чемоданчик с валютой.
   Страха не было. Не было привычной тревоги, куда-то исчезла даже накопившаяся за командировку усталость…
   Виноградов хотел обдумать все это подробнее, но времени на самоанализ уже не оставалось — он с точностью до минуты вышел в условленное место.
   Природа сама подарила его когда-то путникам для ночлега и отдыха. Почти на всем протяжении дорога петляла в узкой щели между почти отвесными склонами, но тут горы чуть-чуть расступились — и образовали ровную, вытянутую в форме эллипса площадку.
   Говорят, когда-то здесь свободно, без помехи движению, можно было разместить полдюжины «камазов» и «татр» с прицепами. И для водителей имелось все необходимое: родничок, навес для мелкого ремонта у скалы, кострище… А главное — та самая металлическая эстакада, к которой сейчас направлялся Владимир Александрович.
   — Если смерти, то мгнове-е-енной… если раны — небольшой!
   Он тянул сейчас эту свою любимую революционную песенку, почти как молитву: не задумываясь, но с искренним чувством.
   Качество исполнения оставляло желать лучшего: и музыкальный слух, и голос у Виноградова, конечно, были, но совместить их ему ещё ни разу не удавалось. Пел Владимир Александрович плохо. Отвратительно пел! Впрочем, кому не нравилось — могли и не слушать…
   Особенно здесь.
   Майор демонстративно уселся на полусгнившую скамью, всего в паре шагов от эстакады: пусть понервничают. Наблюдатели, мать их душу!
   А может, и нету вокруг никого… Виноградов прикрыл глаза, помолился, теперь уже по-настоящему, и встал.
   Прямо к вдавленной в грунт опоре «скотчем» был на совесть примотан полиэтиленовый пакет.
   Владимир Александрович оглянулся. Поставил чемоданчик так, чтобы получилось устойчиво и незаметно со стороны дороги. Затем принялся отрывать виток за витком клейкую ленту…
   — Ну, что? Прочитал?
   К стыду своему Виноградов и не заметил, как очутился в окружении республиканских гвардейцев. Путь налегке, обратно, от эстакады к тому повороту, за которым майора высадили из машины, занял всего минут десять — значительно меньше, чем он шел с чемоданчиком.
   — Да, вот. Смотрите.
   Владимир Александрович протянул сверток.
   Асхабов сунул руку под полиэтилен и достал из-под надорванной уже пленки бумажный конверт. Повертел его туда-сюда, но не обнаружив ни надписей, ни марок сунулся внутрь:
   — Ага… Понятно.
   — Где это? Далеко? — Полюбопытствовал Виноградов.
   — Нет, не очень. Рядом.
   Владимир Александрович опять взял у него из руки листок: стрелка, изображение микроавтобуса, несколько цифр и два слова печатными буквами. По-русски…
   Запищал сотовый телефон. Асхабова вытащил трубку:
   — Алле?
   Выслушав сообщение, коротко ответил и дал отбой. Потом пояснил специально для майора:
   — Они подьехали. Чемодан забрали. Проверили…
   — Все в порядке?
   Вопрос был задан невпопад, но Асхабов только махнул рукой:
   — По машинам!
   Колонна развернулась и пошла в сторону крепости. Но примерно через семьсот метров головной БТР нырнул вправо и почти не считаясь с отсутствием дороги запрыгал по руслу высохшей речки.
   Стало не до расспросов.
   Виноградова и его спутников без пощады швыряло от борта к борту и главное теперь было — не прикусить язык и уберечь голову от самых болезненных ударов.
   Наконец, бронетранспортер застыл на месте — и Владимир Александрович уткнулся носом в спину здоровяку с переднего сиденья.
   — Вылезаем?
   — Да, пошли… Быстрее!
   Белую «мазду» с тонированными стеклами заметили почти одновременно:
   — Вон они! Все точно. Пошли?
   — Спокойно.
   Микроавтобус заполз передком на огромный валун, и стоял, почти уперевшись своими японскими фарами в небо.
   Вокруг, конечно, ни души.
   Однако, вместо того, чтобы сразу броситься к «мазде», Асхабов послал две группы на осмотр окресности — попадать в засаду ему больше не хотелось.
   Потом вперед пошли бородач с миноискателем и ещё один сапер, и только после них командир гвардейцев приступил к самому главному.
   Кабина была пуста.
   — Ну, во имя Аллаха!
   Задняя дверь микроавтобуса открылась легко, без скрипа.
   — Господи…
   На дне салона лежали два тела, накрытых большим и тяжелым куском брезента.
   — Отойди-ка, майор! — Асхабов перегнулся внутрь, насколько это было возможно, и потянул на себя дальний край материи:
   — Живой! Живой, да?
   Тут и Владимир Александрович не разглядел даже, а угадал какое-то шевеление:
   — Самошин? Ну, бляха… Живой!
   Журналист был крепко-накрепко, по рукам и ногам спеленут парашютными стропами. Шея его профессионально фиксировалась петлей-удавкой, которая при этом удерживала ещё и забитый в рот кляп.
   — Нож есть? А то задохнется от радости!
   Опережая Асхабова, майор до конца сдернул с лежащих брезент:
   — Гвоздюк?
   — Вах-х…
   Второго журналиста никто не связывал.
   Нужды в этом, собственно, не было. Длинное, нескладное тело телевизионного оператора оказалось мертвым: одна ладонь у сердца, другая сжата в кулак.
   На запрокинутом лице, вокруг синих губ темнели кровоподтеки.
   — С ним что — все? Точно, да? — Не хотел верить себе Асхабов.
   Владимир Александрович убрал руку с шеи покойника:
   — Да. Уже давно…
   — Ах, билять! Порву, падлы!
   И в этот момент тихо, по-кошачьи всхлипнул Самошин…
 

* * *

   Владимир Александрович обернулся на скрип дверных петель:
   — Спит?
   — Заснул. — Асхабов прошел к столу. — Убирать?
   — Да, пожалуй. Мне достаточно.
   Хозяин взял почти пустую литровую бутыль «Московской», закрыл её и упрятал в шкаф:
   — Ладно. Аллах простит. Верно, майор?
   — Не знаю. Я православный, нам разрешается…
   Вообще-то, они с Асхабовым выпили всего по стаканчику, остальное водка досталось вызволенному из плена журналисту.
   Вот ему-то как раз водочка пришлась как нельзя кстати…
   — Успокоился хоть немного?
   — Ну, в общем — да. Развезло парня, но это и к лучшему.
   На крепость опустилась ночь, и Владимир Александрович опять остался один на один с начальником республиканской гвардии. Тусклая лампочка под потолком, стол, скатерть… Со стороны могло показаться, что Виноградов заглянул сюда просто по-соседски, на чашку чаю.
   О главном говорить не хотелось.
   — Оператора жалко.
   — Этого, второго? Да, конечно.
   Всем известно, что для заложников последние сутки перед решением их судьбы являются самыми тяжелыми. Страх и надежда, неуверенность и возбуждение сменяют друг друга, доводя людей до нервного срыва, непоправимо уродуя психику и даже порой — убивая.
   Алексей Самошин ещё не скоро окончательно оправится от пережитого. А Виктор…
   — Он что, действительно здорово пил?
   — Да, постояннно. Зашибал… — Виноградов припомнил отечное, вечно похмельное лицо Гвоздюка.
   — Он с какого года?
   — Не помню. Лет на десять-двенадцать старше Алексея.
   Конечно: возраст уже, подорванное алкоголем сердце. Вот и приступ. Самошин сказал, что Виктор даже не мучался — умер во сне, прошлой ночью. Когда стали будить, спохватились — ан, уже поздно!
   Бедняга-журналист… Владимир Александрович представил себе, каково это ему было — пролежать несколько часов в полной неизвестности, спеленутым, посреди чужих гор.
   Да ещё бок о бок с мертвецом.
   Майора передернуло:
   — Значит, что у нас получается?
   — Да, собственно, хорошего мало.
   Они оба старались «работать» с Самошиным мягко, без давления, но кое-что из его сумбурных, путаных обьяснений вытянуть удалось.
   Во-первых, обстоятельства похищения. В целом они не отличались от официальной версии: выехали в горы, снимать репортаж про нефтепровод, сразу за перевалом «жигули» остановили вооруженные люди, пришлось пересесть в другую машину. Потом журналистам завязали глаза и повязки снять разрешили только в каком-то бункере…
   Вообще, за время плена Самошин и Гвоздюк сменили несколько пещер и подвалов. Была, кажется, даже одна городская квартира. Но в подробностях, касающихся численности, вооружения, экипировки и мест базирования похитившей их банды Алексей пока путался — вполне естественно, эту информацию из него вынут позже московские профессионалы.
   Кормили журналистов небогато, но вдоволь. Не били. Бытовые условия, конечно, убогие — каменный век, но жить можно.
   Что же касается последних событий, то с точки зрения заложника они развивались так. Позавчера им с Виктором сообщили, что из России наконец прибыли деньги — все двести тысяч долларов. По такому поводу был организован даже праздничный ужин…
   Но уже следующим вечером произошло что-то страшное: шум, стрельба, нечеловеческие крики. Когда все стихло, заложникам показали окровавленное тело. Якобы, человек под пытками признал, что послан для организации побега журналистов. И что ночью готовится нападение спецназа на лагерь… В подтверждение этого была продемонстрирована записка Виноградова.
   — Саныч, я ведь сразу понял, что это ты писал! — Хитро улыбнулся уже окончательно осоловевший от выпитого Алексей. — Когда там насчет метро был намек… Насчет той истории, верно?
   — Верно, — кивнул без особой охоты майор. — А потом что?
   — Потом нам наручники надели. И сразу увели, суки… Куда-то ещё дальше в горы… А ночью Витька умер!
   Самошин успел ещё поведать, как нынешним утром его связали, бросили рядом с покойником на пол «мазды» и отвезли в неизвестность.
   После этого началась очередная пьяная истерика, и хозяин увел журналиста спать — под присмотр автоматчиков.
   … Владимир Александрович зевнул:
   — Ладно. Поздно уже… Я готов!
   — К чему? — Поднял брови Асхабов.
   — Ну, хотя бы выслушать ваши предложения. Предложения по версии, которая станет официальной.
   — А в чем, собственно, дело? Что вас смущает, майор?
   Виноградов отставил чашку:
   — Ничего себе, шуточки… Самошин — это, конечно, хорошо. Но ведь бандиты нас все-таки надули, второй-то журналист вернулся мертвым! А российские деньги, между прочим, заплачены за обоих заложников, припоминаете?
   Хозяин опять сделал удивленное лицо:
   — Какие деньги?
   Несколько секунд в комнате висела тишина — Владимир Александрович обдумывал слова собеседника.
   Асхабов продолжил:
   — Ведь кто вообще знает про то, что передавался какой-то выкуп? Про его размер? Никто! Просто будет заявлено: совместными усилиями дипломатов, а также правоохранительных органов обеих стран освобожден остававшийся в живых заложник. И второго бы спасли, но… Так сказать, несчастный случай, в котором меньше всего виноваты наши и ваши спецслужбы.
   Виноградов вздохнул:
   — Понятно. Красивая картинка… Вопросов нет.
   — Да ни у кого их не будет, поверьте! Мировая общественность обрадуется до жопы, что хоть так эта история закончилась… А двести тысяч долларов для Москвы — не деньги, верно? Спишут, не впервой!
   Возразить оказалось нечего:
   — Спишут. Не впервой.
   Ставки в игре значительно больше, чем портфель с валютой или даже судьба несчастного пьяницы-оператора. Кто-то там, наверху, привычно сдает карту, кто-то вистует, кто-то уходит без двух или остается при своих…
   А вот сам майор в таком раскладе оказывается никому не нужен. Как раз, наоборот. Он теперь лишнее, а потому опасное звено в этой темной истории, потенциальный источник утечки.
   Видимо, Асхабов почувствовал настроение гостя:
   — Все в руке Аллаха!
   — Посмотрим.
   Глупо умирать заранее. Это мы всегда успеем… Поэтому Владимир Александрович сменил тему:
   — Шамиля что-то давно не видно.
   — Соскучились?
   Виноградов с деланным безразличием пожал плечами:
   — Вы сами сказали, что он доставит меня на границу.
   — Шамиля пока нет. Он занят. Утром вернется…
   Собственно, майора сейчас интересовало только, знает ли кто-нибудь кроме одноглазого про пистолет, лежащий сейчас у него за пазухой.
   — Тогда я, пожалуй, пойду? Попробую заснуть?
   Вполне возможно, Шамиль в суматохе просто забыл, что отдал ТТ Виноградову. Или не посчитал пока нужным доложить… Тогда у Владимира Александровича появлялся дополнительный шанс.
   — Конечно. Спокойной ночи!
   — И вам того же.
   Поднявшись «к себе», Виноградов согнал с койки прикорнувшего на краю одеяла автоматчика:
   — Все. Давай, брат, посиди снаружи…
   Прежде, чем расшнуровать обувь, он прислушался к жалобному похрапыванию Самошина:
   — Во, бедолага!
   Журналист лежал на спине и при свете звезд лицо его казалось очень бледным, обиженным и усталым.
   Владимир Александрович подумал, что, в общем, приятно так обманываться. Уже бывало пару раз, когда в тяжелой ситуации люди, которых он недооценивал и не замечал, оказывались на высоте.
   Вот и Самошин.
   Там, дома, вид его не вызывал у майора ничего, кроме пренебрежения и снисходительной ухмылки. А ведь гляди-ка! Глупо поступил, но по-мужски: сорвался черт-те куда, пусть в погоне за славой и журналистским долгом, полез под пули…
   — Алексей… Эй, слышишь? Леха!
   Но сосед продолжал храпеть, и Виноградову пришлось вылезти из-под одеяла, чтобы перевернуть его на бок.
   Стало тихо.
   И Владимир Александрович заснул, придерживая рукой пистолет.
   … Утро Самошин начал с извинений:
   — Здорово я вчера перебрал? Да?
   — Ерунда. По такому случаю можно.
   — Но я точно ничего такого не сделал? Такого… старик, ну ты понимаешь?
   — Все в порядке, Алексей.
   — Не ругался? Во сне не кричал? Нет?
   — Нет. Храпеть ты, правда, здоров! Как жена терпит?
   — А я разведенный, — хохотнул Самошин. — Прости, старик! Нужно было в меня кинуть чем-нибудь.
   — Да ты что! — Изобразил испуг Владимир Александрович. — А если бы зашиб ненароком? Такую ценную персону…
   — Да, кстати. А сколько за меня заплатили? — Журналист придержал за локоть готового уже выйти из комнаты Виноградова.
   Майор поскреб затылок:
   — Башку бы вымыть… Леха, послушай! Не надо меня об этом спрашивать, ладно? Договорились?
   — Хорошо, старик. А кого спрашивать? Кто платил?
   — Не знаю. Скажем так: не знаю! Мое дело маленькое.
   — Врешь?
   — В Москве тебе все обьяснят. Что там?
   В дверь, не постучавшись, сунул бороду охранник.
   — Да, уже идем… Давай, Леха! Здесь опаздывать не принято.
   Впрочем, никто никаких претензий не предьявил.
   Асхабов только посокрушался, что гости пропустили утреннний выпуск телевизионных новостей:
   — Про вас показали, да! Хронику опять, фотографии…
   — Серьезно? — Приосанился журналист.
   — А что конкретно? — Виноградова интересовали подробности.
   — Сначала дикторша, беленькая такая, словами сообщила: так, мол, и так… рады сообщить зрителям долгожданную новость. Из плена, мол, освобожден наш коллега, специальный корреспондент ЦРТВ Алексей Самошин, захваченный бандитами в горах более месяца назад. Потом несколько кадров прокрутили, из архива, и дикторша снова: это бесспорный успех официальной дипломатии, первый шаг к взаимопониманию между Москвой и её недавним врагом.
   — А дальше?
   — Ну, дальше насчет того, что терроризм можно искоренить только совместными усилиями…
   — Я не об этом, — покачал головой Виноградов.
   Хозяин сделал печальное лицо и продолжил, явно копируя интонации телевизионной блондинки:
   — Но, мол, радость омрачена известием о скоропостижной и трагической смерти второго заложника, оператора ЦРТВ Виктора Гвоздюка… Тут его портрет дали, в черной рамке. Представляете?